Умри, любовь моя, умри. 12

Ольга Вярси
12.ВСТРЕЧА.


- Всё. Конец шоу. Театр закрывается.

- Как так? – Возмущенно воскликнула Хартлей Дженнингз
.
- Я просто не выдерживаю такого давления! – Голос Грубера сорвался на высокой ноте.

Он постарался взять себя в руки, но второй подбородок его дрожал мелко, выдавая глубокое волнение.

- Меня просто перекупают со всеми потрохами! Вмешалось какое-то военное ведомство и они пытаются представить дело так, что наше детище, наш конкурс, наш эксперимент нарушает конституционные права граждан на сокровенность личной жизни! И кто это говорит! Они сами это все время нарушают!

 На самом же деле у нас все по закону – конкурирующие стороны подписали контракт и согласились принять соответственное вознаграждение за свои услуги. И немалое! – Грубер поднял вверх нервно дрожащий палец. Миллион долларов – отличная компенсация за проделанную ими работу. Я ведь тоже рискую, и немало! А вдруг ничего не получится и новеллы не будут написаны. Тогда что? Я все равно должен буду выплатить им какую-то сумму. Кроме того, проигравший тоже получает определенную компенсацию, хотя мы и придержали этот момент до конца игры.
Он печально покачал головой, подобно китайскому болванчику:

- Ах, голубушка, я то знаю, чьи это происки… Сейчас буду беседовать со спонсором.. Может ему удастся все утрясти. Да, а вы не замолвите ли словечко своему отцу? Уж простите за беспокойство.. Но очень  дело здесь тонкое!
Хартлей печально покачала головой:

- С радостью бы, но отец – вне зоны доступа..

- - Вот всегда так, когда Грубер кому-то нужен – вот он , к вашим услугам! А когда Груберу что-то нужно…

- А ведь вы можете проиграть в этом деле. _ печально сказала Хартлей. – Я имею в виду – незаконное вторжение в личную жизнь  этих ваших испытуемых. А что если их поставят в известность об эксперименте? Как вы думаете, что они скажут по этому поводу? Барток, поверьте, этому только обрадуется – зачем ему миллион, когда он может высудить у вас их несколько? Вы , и я, и многие другие, все это время заглядывали на задворки их души, а ведь все это – без спросу, без их разрешения.
Грубер растерянно переминался с ноги на ногу, точно напроказивший мальчишка.
 Сказать ему было нечего.

**********************************************


 
 Была в ней какая-то дикая энергия. Она могла подъехать за бензином, и стоило ей дотронуться до чего нибуть, как все счетчики сходили с ума – хозяева  её уже знали, и, завидя её черный "Дуранго", выскакивали наружу, размахивая руками: мы тебя сами заправим, только ничего не трожь!!
 У неё лопались в руках стаканы, как часто бывало, где нибудь на вечеринке, стоило ей разговориться с кем-то слишком оживленно, как вдруг – дрызг, это лопался очередной фужер и вино лилось на её платье и присутствующих.  Так бывало неоднажды и, невесело смеясь, она говорила, что цивилизация, таким образом, пытается от неё избавиться. У неё – все сгорало и все убегало. Ломались миксеры и утюги. Она давно махнула рукой на сушилку для волос, после очередного возгорания очередной из них.
 Зато… стоило ей оказаться где-нибудь в степи, неизъяснимо как, могла она найти дорогу обратно, несмотря на монотонность ландшафта, словно компас был встроен у неё в мозг. Горы тоже ластились к ней, будто прирученные волчицы, и неоднажды, каким-то вторым, а то и третьим нутром она чуяла, что вот-вот сорвется лавина, и уводила группу в безопасное место.Знала, когда вот-вот могли осыпаться камни, поломаться карабин или крепящий блок, и вовремя поддержать, схватить,остановить – товарища по восхождению. Она была – дочь пустынь, степей, каньонов, похожая на смуглое лезвие ножа. Она была одна такая – Зора.

 На хайвэе редко кто останавливается помочь одинокому мужчине. Большие скорости, да и сколько слухов ходило о неблагодарности спасенных, которые потом избавлялись  от спасителей, забирая не только кошельки и машины, но, зачастую, и жизни. Поэтому, когда у меня полетело колесо, а мобильник сдох, так что не мог я позвонить в дорожную службу ААА, то я ни на кого и не расчитывал. Сидел на обочине, прислонившись спиной к моему Рэнджер Роверу, курил, и провожал взглядом проносящиеся мимо автомобили. Люди старались не смотреть в мою сторону, да мне этого было и не надо. Я  не привык никого и ни о чем просить. Я только чертыхнулся,когда, открыв багажник, обнаружил, что запаска-то на месте, да вот домкрат почему-то отсутствует. До сих пор мне они были ни к чему – ничего со мной не случалось, а вот теперь – не было и все тут. Порадовался, что запасся водой, были еще два апельсина и немного сушеных абрикосов. Пробъемся. Рано или поздно меня обнаружит патрульная служба, может у них и домкратом разживусь, а если нет, то, хотя бы позвоню в трипл А – за помощью.

 Уже начинали смуглеть горы, туман выползал из лощины и машин на дороге стало меньше. Я поднялся на ноги, отряхнувшись от песка, как вдруг одна машина припарковалась сзади моей, резко взвизгнув тормозами и брызнув гравием. Это был Додж Дюранго, и женщина, выскочившая из неё казалась несоразмерно маленькой, по сравнению с габаритами машины. В черной майке и штанах под камуфляж, заправленных в короткие сапоги, она показалась мне по-мальчишески юной и незнакомой, и только приблизившись, я понял, что видел её когда-то. Вот так встреча!
- Я тебя узнала. – Констатировала она, крепко сжимая мою, вялую от удивления ладонь. – Ты тот парень из детокса. Я тогда , хоть и заторможенная была, но тебя запомнила – с таким сочувствием ты на меня смотрел, прямо расплакаться хотелось!
Она засмеялась, а вместе с нею и я, так заразительно у неё это получилось.
Обойдя машину кругом, она присвиснула и пнула ногой по спущенному колесу.
- Запаска?
Я кивнул:
- Есть, только домкрат куда-то запропастился.
- Ага, запропастился.. Куда же? Да у меня – есть.

Вдвоем у нас все спорилось, колесо было снято, поменяно на временное, она убрала свои инструменты обратно и присела на корточки возле меня. Я предложил ей апельсин, и она ему обрадовалась:
- Люблю апельсины, всегда они мне зиму напоминают. Рождество. Дом.

Я заметил грусть в её голосе, но в душу не полез, сама расскажет, если захочет. Она меня взволновала. Мне было с ней хорошо. Даже – без слов.
Ничего больше не говоря, я вынул из кармана какой-то старый счет, наверное, от бензина , и записал свой телефон:
- Захочется, - позвони. Посидим. Помолчим.

Она проистально посмотрела на меня. У неё на щеке была черная полоса, сажа, наверное, и я протянул руку, чтобы её вытереть. Она не отстранилась.