ЛУННАЯ ПЕСНЬ
Ночь стоит над Атаманским хутором.
Ночь над степями Иртышскими.
Ночь над Сибирью.
Большая ночь, просторная,
Стосонная, столикая, тысячеглазая,
Колоколом молчаливым края родные покрывшая.
Ночь предопределения,
Ночь предзнания.
Ночь - пророчица.
Стоит в ночи храм Казанский,
Стоит, как резная фигура шахматная,
Как пешка, которую вот-вот в ферзи проведут.
Стоит, молчит, ждёт хода своего.
Но медлит рука играющая.
Стоят вокруг храма дома деревянные,
С резными ставнями,
С теплыми завалинками,
С воротами, хитро украшенными.
Спят люди в домах –
Казаки и крестьяне,
Молитвенники и матершинники,
Пьяницы и постники,
Грешники и пророки –
Все в лице одном,
Все в теле едином:
Вольное, лихое племя, неукротимое.
И в одном доме,
Махоньком, бедненьком,
С крышей покосившейся,
Что на самом краю хутора притулился, –
Спит казак молодой, Арсений.
Спит, разметался,
Чуб черный на лоб отбросил,
Руку за голову положил.
Дышит глубоко, трепетно:
Тяжёлое ему снится.
А что на свете правды тяжелее? А что легче её к небесам поднимает?
Глубок сон его, глубок и вязок,
Как небо ночное, луной затопленное,
Как неба колодец, тайного света полный.
И видится ему старуха,
Белая, круглолицая, в шали серой,
В юбке домотканой – с лебедями белыми по подолу.
Стоит в доме его,
Прямо у кровати,
Покрывало цветастое белой рукой гладит.
«Кто ты? Откуда?» – спрашивает Арсений.
«Неважно, кто я, мил человек,
Важно, кто ты, – колос, к жатве назначенный,
Золотое зерно свое скопивший,
Солнце свое впитавший,
Отдать его долженствующий.
Два месяца тебе дано, два только.
Пройдет сей срок – упадет колос на землю.
А пока – живи, дыши,
Да меня не забывай».
Сказала сие – и растворилась,
Столпом лучей лунных обернулась.
Прошел по дому лунный столп – и в небо вышел.
Смотрит Арсений –
До Луны дорожка по воздуху идет,.
Чистая, серебристая,
Только человечьими стопами неисхоженная,
Неистоптанная,
Людям неведомая пока…
Кто, когда по ней в верный путь наконец шагнет?
Просыпается Арсений.
Крест нательный целует.
Молитву Михаилу Архангелу читает.
И тихо становится ему,
Так тихо, словно все мысли его, все дела и дни его
Лесом тысячелистым на краю христианства застыли –
И не пошевелятся.
Затишье в душе его, мир и покой –
Как перед бурей или перед вечностью.
Тишина.
Вновь засыпает Арсений –
Мирен сон его и безмятежен,
Как озеро ночное.
И стоит лунный столп над изголовьем его,
Избранника своего примечая.
Проходит два месяца.
Август настаёт – щедрый, буйный,
На дары обильный.
Месяц жатвы, месяц урожая,
Месяц принесения плодов.
Арсений живет – не тужит, о сне не помнит.
Ходит по граду, по миру, смотрит – не насмотрится:
До чего мир этот щедр, разымчив, неимоверно благ!
Липучая смола черных очей его каждой девке мила,
Каждый конь зрак огнен на него косит, хочет, чтоб оседлал его казак.
И живет Арсений, случайничает,
По течению времени течет,
А щедро оно, время сибирское, его наделило!
Только перед грозой щедрость такая у неба бывает,
Только перед грозой.
Настает пора – ярмарка на Атаманском хуторе творится.
Приезжают купцы со всего Иртышу,
Товары свои раскладывают,
Побойчее их нахваливают,
Парни на балалайках играют,
Цыгане медведя водят, скоморохи песни поют –
Красота, пестрота, ярое солнце торжествующее!
И Арсений на ярмарку пришёл,
Хочет коня купить – лучшего, породистого,
Чтоб сила в каждой жилочке пела,
Чтоб стремление в коне было,
Чтоб шары под кожей мелодией звучали.
Идет по ярмарке, среди солнца щебечущего,
На воробьиных лапах прыгающего,
Идет –
Солнечные зайчики от глаз черных так и скачут!
Все засматриваются:
– Вот красавец! Вот парень! Мою Марьку бы за него на выданье!
Улыбается Арсений,
Солнцем улыбается,
Зубы крепкие скалит.
– А вот конь так конь! И недорого… Взял бы такого, пожалуй!
– А и бери! Для такого казака ничего не жалко!
– купец говорит.
– Да, только оседлать бы коня мне этого, посмотреть, смирен ли,
– улыбается Арсений.
Осёдлывает коня.
Красный зрак у коня, красные лучи, грива гнедая,
Шея радугой изогнута,
Ноги тонкие, сильные, – грация, быстрота и блеск!
Только ретив конь, что взять с него, –
Встает на задние ноги, будто кто ущипнул его,
Ржет, зубы скалит – череп вот-вот изо рта вылетит…
И падает Арсений.
Падет наземь,
Об камень в пыли головой ударяется.
Черная кровь из раны глубокой по чубу бежит.
Зубы скалятся,
Словно улыбается Арсений – от боли…
И видится ему:
В небе, синевой расплесканном,
В море разливанном сини августовской –
Вместо солнца луна светит.
Щербатая луна, полная,
Как лицо человеческое,
Как лик старухи из сновидения того –
Луна– судьба, луна – пророчица,
Луна – предсказательница.
Расступается толпа.
Арсений лежит, глядя глазами мертвыми.
Пульс-живчик не бьется уже.
Голова в крови, рубаха разорвана.
– Кто б знал – чтоб вот так, с коня падучи… Глупо, глупо, глупо…
– течёт молва.
А в небе полуденном
Луна светит,
Луна красуется,
Круглая, белая, полнолицая,
И воздух ею разъят,
И посреди воздуха – столп лучей лунных,
Дорога незнаемая,
Чистая, серебристая,
Только человечьими стопами неисхоженная,
Неистоптанная,
Людям чужая пока –
Но вот по ней первые следы человечьи пролагаются…
И лето вокруг бессловесно шумит, –
Лето лунное,
Лето грозное,
Лето бурное,
Жаркое лето четырнадцатого года.
Лето предопределения,
Лето предзнания.
Лето пророчества.