Давным давно, на землях славянских, жил не тужил род людской. Мужи были телом крепки и духом сильны, а девицы – одна краше другой. Щедро земля награждала детей своих урожаями, родили хлеба богатые, рыба шла неводами полными, а ягод и грибов в лесах – то и несть числа.
Всем место было на земле той: и лютику полевому, и волку серому, и домовому в лапоточках, и водяному в озерце, и лешему в лесу, и воробышку под крышей. Гады ползучие детишек босоногих не жалили. А нечисть разная только кукиши крутила люду проходящему, и то – не испуга для, а так – за ради смеху и веселья.
За мир тот чтил люд славянский всё живое вокруг и дары носил духам, обок живущим, и зверю всякому кормушки ставил, потому кожная букашка махонькая на землице той жила и не тужила.
Дружинники – молодцы удалые, за порядком в государстве следили. И коли кто на воровстве али мордобойстве в угаре хмельном попадался – суд был короток. Выводили на площадь, портки сымали, да по дюжине розог прилюдно отмерялось.
И такая лепота вокруг простиралась, что молва о крае этом чудесном далеко по свету шла, потому караваны с ганзейских земель, персидских, румийских и прочих текли к славянам рекой. Торговля зело прибыльна была, но люд тороватый никто не обижал, за что купцы иноземные были благодарны дюже. И пуще прежнего разносили они по миру славу добрую о великой земле славянской.
Но случилось так, что услыхали об этом вороги лютые, коими правило Лихо. Наполнились сердца их ненавистью и возопили уста поганые: да рази ж можно так жить, коли розгами секут прилюдно, а отрок с отроковицей познают друг друга только после венца. Ну а ежели добру молодцу и вовсе не девица по душе, а недоросль соседский, али девица красна не под венец мечтает, а к тетке вдовой опытной да под бочок белый?
Собрались бояре знатные того царства, стали думать и рядить, как принесть на земли славянские порядок свой басурманский, а к нему то ли ранность, то ли поздность, уж не серчайте, люди добрые, но хрень эту выговорить так язык мой и не сподобился.
И решили отправить в земли славянские посольство великое.
Впереди сам царь Лихо скакал на кобыле цветастой, а о бок с ним служки верные – девицы, валькириям подобные. Одна лицом черна, с именем Лизаконда, другая – с волосами аки огонь, молвили, Женькой звали, а прозвище собачье, то ли псина, то ли гадина. Баили, зело умна она была в науке географии, нашла моря в стране картофельной и горы в степях далеких ростовских.
Где бы ни ехало посольство иноземное, всюду они искали ярыжек и пропойц, совести не знающих, щедро сребро и злато им раздавали, да учили, что жить надо по законам, прости мя Господи, демократии и правов человека.
И началась смута на землях славянских, стали воришки да прочий люд лихой на правежах головы подымать, своего требовать. Дескать, пошто дюжина розог, зело больно заднице, хватит и словесного порицания. А самые безголовые напивались меду хмельного и ну лобызаться друг с другом.
Дошли вести о мерзости этой до столицы. И собралась дума боярская, долго сидели они в палатах каменных и решили – встретить посольство иноземное по чину, а после – поговорить с царем Лихом да образумить его.
Бояр для дела того выбирали долго, кожный хотел с поганью лично поговорить да посохом по хребту пакость эту оприходовать. И парнишка молоденький, Володькой звали, зело просился на думской совет. Так отрок этот жалостливо молвил, что огромный боярин (баили люди, хранил он серп золотой да молот серебряный, от предков великих доставшийся) сжалился над ним и вписал имя молодца на бересте представительной.
И вот под звуки труб и литавр въехало посольство иноземное в град стольный. И дивились люди местные бабе с ликом чёрным да коням цветастым. Но боле того – губам напомаженным и бровям насурьмленным у мужей знатных посольских. А смердёж стоял – птицы падали. Знающие люди молвили, что вонь эта духами называется.
Гордо царь Лихо со свитой своей вошёл в палаты каменные, не преклонил коленей пред исконной святой, а молвил сразу:
- Что ж вы, бояре родовые, воины великие, слуги государевы, творите. Пошто права человека в державе своей не чтите, пошто сечете людишек зря. Пошто церковь ваша святая не венчает браком законным девиц с девицами да мужей с мужами.
- Тьфу ты, мерзость какая, - перекрестился Володька и повернулся к боярину огромному, - батюшка, а дозволь, я ему в лик его светлый ё….
- Окстись, отрок, - огромные руки легли на плечи, - не след кулаками махать, по первости выслушать надо иноземца этого, хотя, по совести, я бы и сам ему, обдувалу потатуйному…
- Так и я о том же, - встрепенулся молодец, - ну сделай милость, уж чешутся кулаки мои.
- Что же надобно тебе от нас, - загудела дума.
- А то, - встрепенулось Лихо, - жить по законам государства нашего, ибо они – есьм истина и светоч мира, требую открыть двор наш посольский в граде стольном, чтобы мог любой пьянчужка к нам придти и пожалиться, али за помощью обратиться. Ну а уж мы расстараемся. Злата и серебра много у меня, щедро отсыплем всем страждущим. Посему требую объявить об этом во всех градах и весях. Всё ли уразумели, мужи государственные.
- Ойче, - перекрестился Володька и повернулся к боярину огромному, - а не одолжишь ли мне, слуге своему покорному, серп свой златый да молот серебряный. На часок.
- Зачем он тебе?
- Дык, отец родной, святое дело, говорят, люди колена издревле Израилева серпом пользуются. Вот я и подумал, а ежели этих нехристей ….
- Что? – боярин задумчиво снял огромную, как и он сам, бобровую шапку.
- Так просто всё, батюшка, - затараторил Володька, - у этих рыл скоблёных серпом-то отрезать, а молотом расплющить естество их поганое, дабы не плодилась мерзость этакая на земле святой.
- Цыц, хохрик трупёрдошный, - рявкнул боярин.
И пригнулись все, даже Лихо вздрогнуло.
- Выслушали мы тебя, царь иноземный, таперича дай на время обсудить предложения твои, - молвил боярин, - а покамест наши скоморохи песню споют потешную про черевички с подошвой червоной и штаны зело красивые.
И выскочили тут скоморохи, ударили по балалайкам, да затянули песнь матерную, но потешную.
А Володька подбежал к свите Лиха и вопрошает у воина:
- Молодец, ты чего такой смурной?
- Потому что я Женя, а не молодец!
- Сохрани Господь, - перекрестился отрок, - ты, девица, того, не налегай на медовуху-то, зело вредна она, коли в день по бочонку откушивать. Всё ли уразумела, титёшница чужеядная?
- Да будет так, - прогремел голос зычный и вышел из палаты грановитой сам Царь великий.
Замерли все, а дума боярская головы склонила.
А царь-то скипетр и державу на трон положил, халат снял, да как взял Лихо, да как скрутил его, да харей мерзкой по полам дубовым повозюкал, опосля захват болевой сделал и молвил:
- Удручает меня, что ты, Лихо, глазопялка луподырая, речами льстивыми и обещаниями щедрыми красноречив, словно покойный граф Лев Николаевич, а на деле оказываешься подобен корнеплоду огородному. Ты государь страны богатой и обильной, да только не след со своим уставом в чужой монастырь соваться. Посольство мы откроем, а далее – порядки твои богомерзкие в державе моей не устанавливай, своим умом жить будет, ну а коли не уразумеешь… Володька?
- Туточки я, государь, - отрок склонил голову пред повелителем своим.
- У боярина знатного возьмёшь серп златый да молот серебряный.
- А это ещё зачем, - вздрогнуло Лихо.
- А затем, что коли надоест нам, елдыга королобая, то и серп с молотом пригодится, глядишь, ежели вы плодиться перестанете, жизнь на земле святой легче станет, а теперь – иди, Лихо, вертайся к себе.
И под свист рады думской царь державы иноземной покинул палату.
Долги ли коротко ли, а прибыли они в государство своё, злобой полыхая.
С тех пор посольство царя Лиха в граде стольном работает, да злато и серебро раздаёт всем страждущим, кто супротив политики государственной.
Володька вырос и стал оратором думским известным.
Ну а огромный боярин до сих пор хранит серп златый до молот серебряный, мало ли когда сподобится с нечистью иноземной поквитаться.
- А где Лихо глаз потеряло – то, - спросите вы.
Про то нам неведомо. Баили, правда, старцы, сединами убелённые, что на пути обратном заехало Лихо в церквушку деревенскую, и стало говорить о том, что повинен батюшка венчать не только отрока с отроковицей, но и девицу с девицей, да молодца с молодцем.
А батюшка-то не стерпел и кадилом дымящимся прямо в глаз и ё…..