Вениамин работал учителем истории в школе, а значит отпуск его всегда приходился на лето. К работе в лагере его не привлекали: верующего, интеллигентного и молодого побаивались, впрочем и не увольняли – толковые педагоги были в городке на перечет. Уже который год, едва наступал июль и заканчивалась экзаменационная суматоха, Вениамин спешил сдать отчеты, ехал на рейсовом «пазике» в областной центр, откуда ночью уезжал в сидячем вагоне проходящего поезда в столицу. Поезд прибывал на Казанский вокзал в пять тридцать утра, и можно было сразу с перрона, пройдя на рассвете по сонным московским улицам, попасть на службу в Елоховский собор. Может быть, разумнее сразу было ехать в Лавру, но казалось неразумным пройти мимо мощей святителя Алексия, не испытать ощущения гулкой полутьмы, когда в храме зажигаются первые лампады. В Троице-Сергиевой Лавре Вениамин проводил ровно один день, как раз в канун праздника преподобного Сергия, причащался за ночной литургией (не нужно было искать ночлег), а 18-го днем отбывал в Киев. Киево-Печерская Лавра в те годы работала как музей, и попасть туда удавалось разве что на час, приложиться хотя бы к стенам древних соборов без зоркого взгляда эксурсовода, и снова поезд вез его на запад – в Почаев. И только в нынешнем, 1988-м году, Вениамин решил на Украину не ездить, да и столицу прибыть ближе ко дню памяти князя Владимира. Ведь в подмосковном Загорске намечалось что-то невероятное – 1000-летний юбилей Крещения Руси. О нем скупо писали в газетах, некоторые ворчали, некоторые старались не замечать, но не было в стране церковного человека, который не знал бы о величии праздника, и не ощущал бы того, что этим днем открывается новая страница истории.
Как Вениамин, скромный мальчик из еврейской семьи смог дойти до жизни такой, креститься, читать по самиздатовским распечаткам молитвенное правило? Мать растила его одна, тащила полторы ставки уроков сольфеджио в местной музыкалке, да еще вечерами подрабатывала в районном клубе, играла для танцующих на фортепиано. «Надо же, все твой руководитель диплома на истфаке, я же говорила, что он затянет тебя в религию! Ты еще попом-мироедом станешь или монахом!» – иногда патетически восклицала она. Вениамин улыбался, он был доволен судьбой и вовсе не прочь стать «мироедом». Впрочем, в последние годы у мамы было одно настроение – выехать в Хайфу, где уже жили ее мать и сестра с мужем. В восьмидесятые годы эмиграция в Израиль стала реальностью, хотя и не таким простым делом. Ее ужасно удивляло, как это сын не мечтает вырваться из «совка» к морю и пальмам, но считает своим признанием возрождение храма в их захолустном N-ске.
N-ск был типичным для Урала промышленным райцентром. Металлургический завод здесь был построен еще до революции, и разумеется, на площади перед проходной стояла церковь. Советская власть сначала использовала ее под склад, потом под опорный пункт гражданской обороны, а когда безнадежно рухнула кровля, просто закрыла здание на замок. Но разумеется верующим его не передавала. И «двадцатку» приходскую не регистрировала. Верующие ездили и в область, и в Москву, однажды им удалось даже выйти на секретаря Лаврской канцелярии Веронику Ермолину и а, имея связи в писательской среде, смогла организовать коллективное письмо в ЦК от группы «деревенщиков»: мол в городе, хранящем отпечаток екатерининской эпохи, пропадает уникальный храм. Не тут-то было! N-ские власти пошли на принцип и на письмо, пересланное из столицы с сопроводительной запиской из аппарата ЦК очинили отписку.
«Не надейтеся на князи, на сыны человеческия, в них же нет спасения», – вспоминал слова псалма Вениамин. На все Воля Божия, но как ее узнать? Как возродить храм? Вениамин надеялся спросить совета у лаврских старцев, отца Наума или отца Кирилла. Конечно, в самый день торжеств подойти к ним не удастся, но в этом году Вениамин прибывал на день раньше.
На самую первую электричку в Загорск Вениамин не успел – пошел как обычно в Елоховский. Но когда он прибежал на Ярославский, оказалось: тот поезд, на который он рассчитывал, шел только до «Заветов Ильича». Ремонт дороги! В Лавру Вениамин прибыл только не раньше полудня и, конечно, опоздал на самую позднюю из литургий. Приложился к раке с мощами преподобного Сергия, попытался пройти через братскую проходную или вызвать старцев – дежурные лишь удивились такой наивности, но конечно не пустили.
На высокой паперти у Успенского собора столпился народ. На экскурсию непохоже, слишком много. В центре стоял незнакомый батюшка в обыкновенном подряснике и отвечал на вопросы. «Кто это?» – спросил, пробираясь через толпу Вениамин. «Известный старец, прибыл издалека», – ответил кто-то. «Это вообще епископ из-за границы», – поправил другой. Впрочем, может быть этот другой и ошибался – архиерейских знаков отличия батюшка не имел.
«Нужно всегда радоваться, и в страдании, и в молитве, – расслышал Вениамин слова старца. – Вы знаете о том, что претерпевший до конца спасен будет. Но терпеть – не значит просто сносить обиды, нужно любить своих врагов по-настоящему, так чтобы в каждом из них разглядеть образ Божий…»
«Так сколько же еще терпеть? Не могу больше видеть это богоборчество!» – спросила паломница в заношенном платке.
«Совсем немного, – улыбнулся старец и почему-то выразительно посмотрел не на нее, но протискиваюшегося Вениамина. –Терпите. Братья Иосифа, когда шли покупать хлеб в Египет, и когда возвращались с чашей, тоже думали, что их ждут мучения. А была радость. Умейте радоваться всегда – ищите Царствия Божиего, и все остальное приложится вам».
Паломнической гостиницы в Лавре в то время не было. Да и не вместить было никакому подобному заведению всего количества паломников, которые прибыли на торжество. Люди расселялись по домам, в частном секторе Загорска. В обычной комнате помещались десятки, спали на полу, и хорошо, если кому-то доставался матрас, но неплохо было переночевать и так, лишь рюкзак под голову.
Едва Вениамин стал устраиваться на ночлег, как рядом услышал: «Ого, жид! Я должен жить в одной комнате с жидом?»
«Я не жид, – строго, но смиренно посмотрел Вениамин на растрепанного толстяка, который к тому же, кажется, был пьян. – Я православный христианин».
«Знаю я вас, евреев. Все вы тайные масоны. В Протоколах Сионских мудрецов все про таких сказано…»
Мужик поворчал немного и куда-то исчез. Появился он лишь когда паломники приготовились читать вместе вечерние молитвы. Следом за ним шел старший лейтенант милиции.
«Паспортная проверка!»
Понятно, что никто из паломников не был прописан в это избушке, все имели вид уставших путников и не скрывали цели своего прибытия – арестовать можно было всех. Пятеро оказались вовсе без паспортов, и растрепанный толстяк никаких документов не предъявил. Однако арестован был почему-то один Вениамин, у которого паспорт был в порядке, а под обложкой был вложен обратный билет на поезд из Москвы.
На улице Болотной располагалась старая пересыльная тюрьма. Именно туда, а не в обычное отделение, привез Вениамина милицейский уазик. Сразу на допрос.
«За что меня задержали?»
«Вы думаете за нарушение паспортного режима? Как вы наивны, молодой человек. А ведь наверное комсомолец, человек интеллигентной профессии. Вас задержали за глупость».
«За веру?»
«За глупость. Хотите дам вам умный совет? Завтра в столице матч ЦСКА-Динамо. Вещи у вас с собой, мы отвезем вас к самой ранней электричке, поезжайте и смотрите футбол. Но если вы попытаетесь нас обмануть и пойдете участвовать в религиозных обрядах…»
«Не хочу обманывать, в обрядах, как вы называете, участвовать буду. Я готовлюсь ко Святому Причастию».
«В пятую камеру его!»
Двое суток Вениамин провел в камере. Было немного сыро, зато тихо, никто не мешал молиться. Никто не вызывал его, не предъявлял ордера на арест. На третий день утром, старшина молча вручил ему часы, кошелек с деньгами и паспорт, в котором в целости и сохранности лежал обратный билет. Уезжать нужно было тогда же вечером.
Вениамин почти бегом поспешил в Лавру и снова припал к раке с мощами Преподобного. Эх, ничего не вышло, не причастился даже – а при отсутствии храма в городе приступать к таинству удавалось разве что один-два раза в год. Значит недостоин.
Несмотря на то, что основные торжества уже закончились, в Лавре было много народа, толпились у источника, покупали в лавке выпущенные специально к празднику картонные иконы. Августовское солнце не жарило, но словно добавляло душе праздничной атмосферы.
«Вот мне и утешение! – думал Вениамин. – Солнце, вот обещанное чудо!»
Уже на вокзале Загорска он увидел телефонную кабину с автоматом для междугородних переговоров. У матери телефона не было, но он отлично помнил телефон одной своей ровесницы, которая среди прочих верующих N-ска, сражалась за создание прихода. Ах если бы Вениамин мог назвать ее невестой… но наверное, проще было сгореть со стыда. Он никогда бы не дерзнул и звонить ей, но дорога, впечатления, Лавра – все-таки повод.
«Как хорошо что ты позвонил! – застрекотал в трубке радостный девичий голос. – Рассказывай! Ты видел Патриарха Пимена? Благословился? Мы с мамой смотрели трансляцию по телевизору, но тебя не разглядели».
«Нет, Святейшего не видел», – растерянно ответил Вениамин, да и не рассказывать же было о днях проведенных в камере.
«Да ладно! А у нас в N-ске чудо произошло! Ты слышишь, чудо!»
«Знаю, – голос снова стал спокойным. – Чудо это солнце. На улице и в душе».
«Что ты, настоящее чудо! Приехал отец Александр из области, с документами на наш храм. Нам передали храм, ты слышишь? Его конечно надо восстанавливать, до великого освящения далеко, но все мы будем причащаться уже в ближайшее воскресенье!»
Прав был старец: чудо является тогда, ждешь страдания – потому оно спасительно. И еще оно открывает в жизни человека новую страницу.