О том, что мамы не стало, Вадим узнал в армии, за девяносто дней до долгожданного приказа. Полтора месяца он не получал от нее писем, пока в конце концов не пришел конверт с адресом соседки. Тетя Галя извинялась, что не дала телеграмму сразу, да это было и бесполезно. От берега Тихого океана, где он проходил службу, до родного райцентра в Уральских горах поезд шел не менее недели.
Вадим вернулся в пустой дом. Отца он не помнил, но по-сыновнему привязался к отцу Пимену, своему духовнику, у которого исповедался с семи лет. В школе знали, что мать водит Вадима в церковь по воскресеньям и не раз прорабатывали на классных собраниях. И конечно не предлагали вступить ни в пионерскую организацию, ни в комсомол. То, что он всю жизнь будет гоним, что таков его крест, Вадим усвоил и принял всем сердцем с детства.
На вагоноремонтном заводе, куда он устроился учеником станочника, к его убеждениям никто не придирался. Наступали другие времена. По радио рефреном зазвучало вполне советское, но как будто нарочно придуманное слово «перестройка». Друзья на приходе уже не боялись открыто хранить перепечатанную на машинке святоотеческую литературу. А в 1988 году, к тысячелетнему юбилею Крещения Руси на севере соседней области, у самого Полярного круга открылся древний монастырь. Ближайший отпуск Вадим провел, разумеется, там.
Вековые крепостные стены с башенками, выстроенные когда-то ради защиты от лихого татарина, суровые ягельные боры, ночные службы в гулко-пустом, но уже освященном великим чином, соборе – все это снилось, не отпускало Вадима по возвращении домой. Посвящать себя Богу нужно смолоду, а ему исполнилось уже 23. В апреле, когда тепло согрело землю, он не стал заниматься огородом, а месяц спустя нашел на дом покупателя. Деньги он собирался отдать родному приходу, но отец Пимен принять жертву отказался. И вообще батюшка, хотя и подписал рекомендательное письмо, намерением Вадима был как будто недоволен. «Благословить тебя на постриг я могу, -- выговаривал он каждое слово будто в раздумии. – Ты ведь сам все решил. Кто я такой, чтобы тебе препятствовать?»
Деньги разошлись по родственникам и знакомым. Мало кто отказывался от подарка, зато какое наслаждение было по заповеди Спасителя раздать нищим все, что имеешь. Последнюю ночь в родном городе, Вадим решил провести на вокзале. Закат едва начинался, когда Вадим занял ряд фанерных кресел в зале ожидания, положив под голову рюкзак. Засыпать казалось сладко и легко от внезапно наступившей свободы.
– Пройдемте, гражданин.
Милиционер был незнакомым. Наличие билета его почему-то не устраивало. Проверив документы, он пригласил Вадима следовать за ним. Пришлось подниматься, завязывать рюкзак и идти, но не в станционный опорный пункт, а на улицу, где их ждал защитного цвета уазик.
-- Я арестован?
Ответа не последовало. Машина шла недолго и через десять минут остановилась на городской площади, возле здания райкома. По свежеокрашенной, но уже скрипучей от старости, деревянной лестнице, Вадим в сопровождении старшины поднялся на третий этаж. Они оказались возле обитой кожей двери с латунной табличкой «Н.В. Шатров. Уполномоченный Совета по делам религии».
Хозяин кабинета, сидевший в глубине, за столом, заваленным бумагами, еще до сумерек зажег лампу. На основании лампы, рядом с кнопкой стояла бронзовая фигурка, гримасничающий чертик с приставленными к носу лапками и тонким, кольцеобразно изогнутым хвостом. Вадим пытался сосредоточиться на Иисусовой молитве, но почему-то не мог оторвать от чертика глаз.
– Присаживайтесь, Соболев Вадим Сергеевич, – с расстановкой произнес уполномоченный. – 1965 года рождения. Сирота. Холост. Следует в С-кий монастырь поездом, с пересадкой в Нижнем Тагиле. Имеется благословение наместника обители архимандрита Елевферия на принятие указанного гражданина в качестве трудника.
Арестованный молчал.
– Разрешите представиться. Мою фамилию вы наверняка прочли на двери. По сути же я ваш ангел-хранитель.
-- Скорее демон, – кивнул Вадим в сторону фигурки на столе. Монах должен умереть для мира, а потому бояться было бессмысленно.
-- Ангел или демон, решать вам, молодой человек. Все зависит от вашего выбора. И от того насколько вы будете благоразумны. От вашего желания слушаться.
Шатров выдержал паузу, сопроводив ее проникновенным взглядом. И продолжил уже на «ты».
-- Ни в ангелов, ни в чертей я не верю. Я обыкновенный мужик, вырос в этом городе, я гожусь тебе в отцы. Могу задержать тебя на трое суток, билет пропадет, а других денег у тебя нет. Могу даже отправить на обследование в психоневрологический диспансер. Но я просто по-отечески говорю тебе: ни в какую обитель ты не поедешь. Монашество – не твое призвание.
-- Что вы, атеист, можете знать о призвании?
-- Очень многое. Видишь ли, профессия моя такого свойства, что ваши верующие, попы, старосты мне исповедуются. Не хуже чем под епитрахилью.
Шатров стряхнул пепел с сигареты.
--Не собираюсь томить тебя разговорами. Завтра ты вернешься на завод, в прежний цех. Документы примут, дадут комнату в общежитии. А через полгода ты отправишься в загс и вступишь в законный брак с моей дочерью Верой. Жильем я вас обеспечу. И не здесь, в Загорске. Потому что я устрою тебя в Московскую духовную семинарию.
Вадим понял, что нужно расхохотаться, но получилось не просто фальшиво, а как-то глупо. Смех был еще нелепее сделанного ему предложения.
-- Она такая же как ты, понимаешь, – продолжил, словно не ощущая абсурда, Шатров. – В этом мире она пропадет. Верка тоже бредит монашеством, но это только через мой труп. Она сказала, что будет послушна родительской воле и выйдет за того, на кого я укажу. С атеистом ей не житье. А верующих претендентов на ее руку в нашем городе – ты один. Сам знаешь, что в церкви только старухи.
-- Но ведь мы не то что не любим, даже не знаем друг друга. Я понятия не имею, о ком вы говорите. Я видел ее в храме?
-- Пимен ваш ходит причащать и исповедать ее на дом. Ты что, думаешь, я отпущу кланяться со старухами на службу? Думаешь, мои осведомители не знают, кому об этом нужно будет сообщить через мою голову?
-- Вы хоть сами понимаете, какой бред вы несете? Хотите сажать, сажайте. В психушку. Под суд. Еще посмотрим, кто кого, времена уже не те. Я монах. Хотя на мне нет рясы и обетов жать я пока что не успел, я монах по сути. Вы не имеете права держать меня! Я сбегу. Я уеду на БАМ, и вернусь в обитель оттуда.
-- Хватит. Свободен, -- Шатров протянул Вадиму паспорт и взял трубку телефона. – Дежурный. Обеспечьте машину чтобы доставить молодого человека на станцию.
-- Не нужна мне ваша машина. Сам дойду!
Вадим хлопнул дверью. На улице уже стемнело, моросил дождь. «Он сказал, что я все равно вернусь, -- вертелось в голове, мешало молитве. – Или показалось? И этот чертик..»
* * *
Три месяца спустя Вадима постригли в рясофор, а через год и в мантию с именем Валерий. Службу он знал отменно. Сдав экстерном экзамены в Тобольской духовной семинарии, он написал прошение на имя архиерея и вскоре был рукоположен в иеродиакона, а затем и во священника.
Еще перед постригом, буквально за неделю до назначенного времени, он явился к отцу-наместнику и заявил, что стать монахом не может, и настойчиво требовал благословить его на поездку в Псково-Печеры, к отцу Иоанну (Крестьянкину), который и должен решить его судьбу. Архимандрит Елевферий обомлел от внезапной наглости этого тихого и исполнительного послушника.
«Я благословляю тебя на постриг. Я! А теперь вон!»
Став монахом, Валерий успокоился. Не вспоминал об инциденте и наместник.
Село, в котором находился монастырь, когда-то было колхозом. После приватизации 1992-го года все распалось, председатель продал технику и бежал в неизвестном направлении; впрочем украденные им деньги мгновенно превратились в ничто.
Возрождением хозяйства занялся монастырь. У отца Валерия вдруг обнаружилась деловая жилка. Вскоре он был назначен экономом обители, которая «трудоустроила» всех селян. Были куплены трактора, посевной материал, постепенно росло монастырское стадо. А увенчалось дело …строительством в селе масло-жирового комбината.
В конце девяностых архимандрита Елевферия вызвали в Москву. Вернулся он уже епископом. Забрал вещи и направился на место нового служения, в райцентр, возглавлять кафедру новосозданной епархии. Среди братии ходили слухи, что новым наместником станет отец Валерий, но архиерей забрал с собой. Еще бы, «правая рука»! Говорили так же, что в Москве рассматривали Валерия как кандидата на хиротонию, чтобы сделать викарием Елевферия, но владыка всячески этому препятствовал, не желая отпускать от себя ценного делового человека.
Секретарь – не секретарь, отец Валерий числился священником в кафедральном соборе, но почти не служил, а занимался восстановлением приписанных к собору сельских храмов. Что получалось у него быстро и правильно. Удалось наладить связи в областной администрации, подружиться с местными нуворишами, которые средства давали поначалу неохотно , но со временем вошли в азарт и даже соревновались размерами вносимых лепт.
Вот только молитва становилась все холоднее. Отец Валерий старался совершать по уставу все, что предписывали ему монашество и священный сан, но очень часто, взяв в руки канонник, он не то что читал, просматривал по диагонали текст. Не нужно было даже вникать в смысл слов, давно ему знакомых.
Епархия приобрела для него квартиру в недавно отстроенном микрорайоне. Отец Валерий жил по-холостяцки: старая, подержанная кушетка, табурет, кухонный стол, полка с книгами, на которой были поставлены и иконы. Ничего лишнего, кроме… На тридцатилетие ему подарили бронзовую статуэтку святителя Иоанна Златоуста. С этого началась коллекция. Бронзовые собаки, зайцы, гномы, макет Александрийского столпа. В основном их приносили друзья-бизнесмены, знавшие о слабости батюшки, что-то удавалось покупать в областной столице, во время деловых командировок в митрополию.
Летом он писал прошения об отпуске, надеясь съездить все-таки в Псково-Печерский монастырь, но четыре года владыка не отпускал его. Потом внезапно подписал и с торжествующим видом выдал путевку на отдых …в Тайланд, щедрый подарок мэра.
Однажды, в конце погожего майского дня, владыка благословил отца Валерия посетить городскую администрацию по вопросам школьного преподавания ОПК. Машина подъехала к знакомому зданию. Лестница все так же скрипела, только кожа истерлась на двери. Да сменилась табличка: «В.Н. Шатрова. Заместитель главы города по вопросам образования».
Новый офисный стол стоял на том же месте, только вместо лампы на нем теперь помещался компьютер. Из-за монитора выглянуло лицо усталой женщины, обрамленное короткой стрижкой.
-- Благословите, батюшка, -- робко поднялась она.
Деловой костюм, черный почти мужской пиджак. Никаких колец и украшений.
Разговор прошел гладко. Что же может препятствовать, когда зам. главы сама воцерковлена и понимает всю важность просвещения школьников. Отец Валерий поднялся и собрался было уходить.
-- Постойте, батюшка, мне неловко, но у меня личная просьба, -- Вера Николаевна принялась искать что-то в ящике стола. – Отец умер, а от него осталось вот.., -- она протянула бронзового чертика. – Как христианка я должна была выбросить это. Но испугалась. Вдруг его найдут дети, или поднимет кто-нибудь, а вещь бесовская. Вы наверняка знаете, как ее уничтожить.
Мусорные баки стояли во дворе администрации. Отец Валерий сжал чертика в кулаке и …прошел мимо. А вдруг правда найдет кто-нибудь?
Фигурка заняла место в его коллекции. С вершины столпа на нее взирал петербургский ангел. Что же, бесов изображают и на иконах.
Отец Валерий пытался сосредоточиться на чтении Первого часа. Но молиться в присутствии обновы не получалось. Выручил зажужжавший телефон, на экране которого загорелась надпись «Владыка».
-- Отче, тебе новое послушание. Епархии необходим собственный телеканал. Мы должны занять свое место в медиа-пространстве…
Положив трубку, отец Валерий схватил чертика и со звериным криком швырнул его о батарею. Потом сел на пол рядом и впервые за много лет заплакал не «о гресех», не от умиления, а как в детстве горько, от глубокого непреодолимого тупика.
Чертик предательски гримасничал из-за батарейных ребер.