Над этим городом играют небеса. А на земле творятся чудеса.
Первая малая родина опьянила необъятным простором ковыльных степей. Покорила могучим буйством великой реки, в хрустальных водах которой плескалось босоногое детство в компании юрких рыбёшек. Очаровала головокружительными отрогами скал, с куполами непролазной тайги. В её шёпоте слышались то тяжёлая медвежья поступь, то говорок хрупких водосборов, с пламенеющими жарками, то канонада падающих с кедров шишек, то кряхтение солнечных лепёшек маслят, раздвигающих прелую землю.
Вторая малая родина приоткрыла завесу небесных чертогов. О каждой пяди прекрасной земли Российской можно писать поэмы, но в этом городе можно общаться с небом. Здесь трудно найти золотую середину, и страдания, и наслаждения объёмны и контрастны. Все восходы неповторимы, а закаты неописуемой красоты. И люди сродни восходам и закатам.
На судьбоносной грани перестройки, разводившей в разные стороны кротких овец и упрямых козлищ, мне, замученной и задёрганной одной только целью: уберечь детей от голода, понадобилось перестелить линолеум. Могла бы справиться сама, но время не обманешь и не остановишь. Суток и рук не хватает. Обратиться за помощью не позволяло отсутствие денег, которыми без моего согласия, пользовались, встающие с колен предприятия.
Появление возле мусорного контейнера бомжа, осенило: я дам ему то, что ищет он и получу то, что нужно мне.
На следующий день, к назначенному времени, он стоял на пороге с таким же горемыкой. Сердце задыхалось от жалости, при виде того, как они трясущимися руками заботливо снимали плинтуса и аккуратно стыковали листы.
К моменту завершения работы, их ждал роскошный, для того времени, стол.
Скатерть-самобранку накрыла щедрая земля-кормилица. Грибы маринованные, солёные, картошечка, пожаренная с грибами, овощные разносолы, компоты и варенья, неповторимый букет домашнего вина, пленяли аппетитной красотой и ароматами.
Надо было видеть, как они принимали пищу. Они не хватали и не глотали с жадностью голодных псов. Они вкушали! Наслаждались каждым кусочком, бережно
собирая со стола оброненные крошки. Их жалкие лохмотья возводили этот обыденный процесс до обряда таинства.
Насытившись, они неспешно попивали винцо, достойное стать украшением и не столь скромного стола, а я предложила собрать им сверток на ужин. Как выросли в моих глазах эти жалкие, изголодавшиеся оборванцы! Эти истинные наследники и
молитвенники земли российской, своим смирением и самоуничижением объявившие протест против несправедливости, пошлости и равнодушия.
- Не надо, хозяюшка, не хлопочи. Не достанутся нам твои гостинцы – украдут. Да и деток тебе надо кормить, одна пластаешься.
Смахнув скупые мужские слёзы, он продолжил:
- Низкий поклон тебе за то, что, впервые за столько лет, человеками себя почувствовали. Многим приходится помогать. Никакой работой не брезгуем, но везде относятся, как к жалким скотам.
Он зашмыгал носом, порывисто размазывая по щекам предательские слёзы. Потом протянул ко мне заскорузлые ладони.
- А руки-то! Руки помнят свою работу! Ведь я первоклассным плотником был. теперь доверяют только землю копать, да мусор ворочать, за жалкие подачки, сунутые с опущенными глазами. И то хорошо! Значит, есть ещё совесть у людей!
Тебе большое человеческое спасибо! Порадовала рученьки настоящей работой! Гостинцев не надо, а винца налей, если не жалко. Никогда такого не пивал. Оно у тебя, наверно, со стола из Каны Галилейской – уж так сердце веселит!
А ещё хочу поблагодарить за то, что не унизила жалостью. Если бы на помойке предложила кусок мяса, я бросил бы его тебе в лицо, обматерил, как случалось не раз, а подачку не принял. Потом поднял бы, а из рук ни по чём не взял. Если будет ещё работа, зови, мы тебе, как сестре, и без кормёжки во всём поможем с удовольствием.
Проводила я гостей, а радость от встречи с ними осталась со мной навсегда, словно сам Господь отобедал у меня.