От сидения в баре уже начинало тошнить. Тупая музыка колотилась через уши в желудок, понуждая рвотные позывы. Где-то позади храпел, распластавшись профилем на барной стойке не вовремя сошедший с пьяной дистанции Антон Семёнович Малодойный. Супруга в этот момент допивала очередной стакан вискаря, и на неё лучше было не смотреть. Вот Ната повернула голову к нему, раскрыла рот, и оттуда понесло, как будто из помойки – заживо цветущей женской плотью, биоразлагающимся никотином, и нестиранными носками. Негромко обозвав жену стервой, он встал, зачем-то поставил на барную стойку ополовиненную за полчаса из горла бутыль крепкого напитка, название которого через одно мгновение вылетело из головы, покрутил худыми бёдрами, словно вращая хула-хуп, привёл организм в равновесие, и побрёл к выходу освежиться.
Зелёные цифры электронного табло на противоположном фасаде показывали полночь. Светя фарами, мимо неслись машины. Воздух стягивал и холодил кожу. Сам не понимая как, он обогнул жилой дом, на первом этаже которого гнездилась пламенеющая неоном бухальня, забрёл в тупиковый переулок, и остановился в тщетной попытке понять, куда двигаться дальше.
Однако дальнейшего пути не получилось. Неожиданное препятствие в виде сидящего табуретке человека… «Так, стопэ!» сказал он сам себе. «Значит, посреди ночи. В глухом тупике. Кто-то сидит на табуретке, закинув ногу на ногу, словно у себя дома, и дерзко, с вызовом глядит на меня! На меня, Горниста Отходовича Таратайкина! Генерального директора градообразующего предприятия!!!» На протяжении нескольких секунд, внутри Горниста Отходовича боролось желание побыковать, стошнить, и отлить. Но тут сработала аккомодация, глаза привыкли к темноте, и самонавелись на резкость. И Таратайкин узнал того, кто нагло сидит на табуретке перед ним. Заметив, что глаза Таратайкина обрели некоторый осмысленность, любитель переносной мебели разгладил обеими руками бородку, ими же поправил пенсне, и заговорил первым:
– А, господин Таратайкин! А я как раз вас и дожидаюсь!!!
Таратайкин опёрся на стену дома вытянутой левой рукой, чтобы не упасть, и устало выдохнул в сторону, казалось, весь свой перегар.
– Ну чего тебе надо от меня, доктор Гнойболит?! – жалобно спросил он. – Да мы с Тохой Малодойным, если хочешь, с горя пьём! Вот эти вот листовки с моим и Тохиным диагнозом зачем разбрасываешь над городом? А вот этот вот демарш у ДК Животноводов? А как же ваша профессиональная этика?! Врачебная тайна???!!!
С интересом выслушав тираду из проспиртованных уст, Гнойболит ответил вопросом на вопрос:
– А как же экологическая обстановка в нашем городе? А тысячи больных? А эти ваши ежедневные выбросы фенолфтолата? А, господин Таратайкин???
– Ойййй, не начинай! – заныл Таратайкин так, как обычно ноет его Ната.
– Я и не начинаю, – ответил Гнойболит. – Я заканчиваю то, что начали вы!
За шестнадцать часов до этого
В небе над безымянной дорогой, что вела к центральной проходной комбината «Фенолфтолат», и была справедливо прозвана «Тропой Здоровья», неизвестно откуда появился дирижабль. Гудя винтами, экзотический для этих мест летательный аппарат устремился вперёд, в направлении комбината. Рабочие, что валили толпой с остановок общественного транспорта навстречу труду, задрав головы и ухая от восторга, наблюдали, как чудо техники тарахтит на предельно малой высоте прямо над вершинами деревьев. Неожиданно, из кабины дирижабля посыпались листовки. Рабочие стали их в ловить. Те, кто не сумел перехватить бумагу на лету, подбирали её с асфальта. Оперативно прибывший на место из своей конуры, начальник охраны предприятия мощными пинками по задам внушал каждому, кто попадался ему на пути с листком в руках:
– Не читать агитацию! Выброси бумажку!!! Порви!!! Не читай, дурак, а то хуже будет!!! Отдай мнеее!!!
С текстом листовки, однако же, успели ознакомиться многие. Заветные листки сообщали то, что было всем известно лишь на уровне неофициальных слухов, и о чём все предпочитали молчать: «Выписка из протокола МРТ головного мозга. Пациент: Таратайкин Горнист Отходович… Диагноз: киста…» Из дальнейшего текста следовало, что именно та самая киста длинною в несколько миллиметров, что располагалась в каком-то там сегменте какой-то борозды головного мозга Таратайкина, и управляла поведением генерального директора, заставляя его каждый день выбрасывать в атмосферу города отходы комбината. В заключение многотрудного послания сообщалось, что Таратайкин «с рождения страдает зависимостью от фенолфтолата».
Через час после этого
–… Мой дед, Евтаназий Макарович Таратайкин когда-то участвовал в строительстве комбината «Фенолфтолат», – с гордостью вещал Таратайкин из-за стеклянного стола.
Снизу к Таратайкину тянулся лес рук с микрофонами. Оператор местного TV, застыв в почтительном полупоклоне и выгнув спину в клетчатой рубашке, взирал на небожителя через глазок телекамеры. Фотоаппараты, непрерывно треща затворами, обеспечивали звуковой фон монолога. Таратайкин тем временем продолжал звучать на весь конференц-зал:
– Затем директором завода был мой отец, Таратайкин Отход Евтаназьевич. Ну а потом эта должность по наследству перешла ко мне. Да и куда мне, кроме фенолфтолатного производства?
Треск затворов не умолкал. Умолк лишь Таратайкин – но лишь затем, чтобы выдержать эффектную паузу.
– Зависим ли я от фенолфтолата? – спросил он до того, как этот вопрос задаст кто-нибудь другой. И сам же ответил на свой вопрос:
– Да, зависим. В хорошем смысле этого слова.
Затем он поднялся из-за стола:
– Прошу меня простить, но на этом пресс-конференция окончена. У меня море работы.
Через двадцать минут после этого
– Не может быть! – воскликнул Таратайкин.
– К сожалению, может! – сказал Альберт Моисеевич Крахмал по прозвищу Доктор Гнойболит, и протянул Таратайкину протокол МРТ.
– Так это у меня киста…– растерянно бормотал гендиректор. – Она и питается фенолфтолатом, заставляя меня устраивать выбросы! Выходит, я – фенолфтолатовый наркоман?!
– Выходит! – ответил Крахмал, холодно сверкнув стёклышками пенсне, и оглаживая бородку.
Таратайкин покинул кабинет в смятённых чувствах.
В это время, у Гнойболита зазвонил телефон.
– Кто говорит? – задал он тайный вопрос.
– Слон! – последовал не менее тайный ответ. – С дирижабля спустили как надо тонну лучшего шоколада!...
…Ведомый под руки холуями, Таратайкин спешил на улицу. У центрального входа в клинику его ждала служебная машина с зеркальной тонировкой. Таратайкин незаметно проскользнул в открытую третьим холуём дверцу. Включился синий проблесковый маяк на крыше – и машина сорвалась в путь. Таратайкин полулежал на заднем сиденье. Несмотря на исправно работающий климат-контроль, он задыхался, напрасно силился восстановить учащённое дыхание, и бредил: «Скорее бы уже на работу!...»
Неожиданно зажужжал смартфон. Это был начальник охраны.
– Горнист Отходович, у нас ЧП! – доложил он с ходу. – Кто-то разбросал с дирижабля листовки…
…Вскоре Горнист Отходович Таратайкин уже был на работе. Выделяя холодный липкий пот, наследный гендиректор «Фенолфтолата» из последних сил мчался по коридору заводоуправления, и его подчинённые покорно жались задницами к стенкам, давая дорогу шефу. Пройдя в свой кабинет, Таратайкин бросил назад через плечо секретарше «Меня нет ни для кого!» Заперев дверь изнутри, он, натужно пыхтя и тяжело ступая, как будто весил за сто килограммов, уже шагом преодолел последний отрезок дистанции мимо Т-образного стола для совещаний, мимо рабочего стола, и нажал ладонью потайную панель на стене. Стена отъехала, открывая вход в другой, потайной рабочий кабинет.
Таратайкин рухнул в кресло за письменным столом, в столешницу которого был встроен пульт управления фильтрами.
– Тэкс-олигофриндэкс! – ликовал он, давя нужные, одному ему известные клавиши на пульте. – Сейчас мы все задышим полной грудью. И я задышу вместе с вами!!!
Сработал сигнал – и где-то в далёких цехах открылись фильтрующие воронки, и сотни тонн фенолфтолата устремились в атмосферу. Окно кабинетика было наглухо закрыто, но благодатный аромат начал просачиваться в самые микроскопические щели.
– О, блаженство! – возопил Таратайкин, и ударил снизу худой ногой в столешницу.
Затем он нажал кнопку селектора. Из приёмной доносился бухающий кашель секретарш.
– Ничего, вам тоже полезно подышать целебным составом! – бросил им Таратайкин, и выключил связь.
Он кайфовал, и чьи бы то ни было проблемы его не тревожили.
Тут зажужжал запрятанный в кармане брюк смартфон. С трудом вытянув из лабиринтов тканей белую штуковину с изображением надкусанного плода, Таратайкин, почти что не целясь, ткнул пальцем в сенсорный экран, и заговорил:
– Да, моя курвочка!
– Ты чё творишь, ирод проклятый! – бушевала его Ната, захлёбываясь от кашля. – Немедленно прекрати сбрасывать свои отходы!!!
– Ну щас, я немножечко покайфую, приду в себя. А после обеда я и Малодойный идём в народ. Нужно быть в форме…
Покончив с разговором, он пошарил в нагрудном кармане пиджака и вытянул сложенный вчетверо листок с текстом «Выписка из протокола МРТ головного мозга...»
– Значит, вот ты какой, Гнойболит со зверями своими, хромыми, больными! – сказал он. – Значит, информационная атака с дирижабля! Ну-ну!...
Через три часа после этого
…Зал тонет в смехе и овациях. Посторонившийся было конферансье Иванов снова берёт инициативу в свои руки.
– Дамы и господа, прошу вас, – грохочет он в зал, расхаживая туда-сюда по сцене, и микрофонный провод волочится за ним. – Передавайте ваши вопросы!
Откуда-то из середины зала начинают передавать записки. Собрав первую партию этих бумажонок в кулак, конферансье Иванов относит их на сцену, и вываливает на кофейный столик. Малодойный берёт первый попавшийся клочок.
– Записка с вопросом – как конфетный фантик, – философствует он, разворачивая обрывок листочка. – Только вместо конфеты внутри – какашка!
Зал ржёт. Кто-то показывает оттопыренный большой палец. Кто-то свистит и вопит: «Клёво!»
– Сейчас ты докричишься до сблёва! – рифмует в микрофон Таратайкин.
Снова взрыв хохота и прочих сопутствующих эмоций. Малодойный тем временем изучает записку.
– Вот и первый вопрос, – говорит он в микрофон. – От ученика 6Б класса школы №66 Димы Лопухина. Вопрос такой: «Уважаемый Горнист Отходович и Антон Семёнович! Не хотите ли вы переехать в столицу и применять ваши таланты там?»
– Дима, да нам, собственно говоря, и здесь очень нравится, – отвечает Таратайкин смутно белеющему в глубине зала Диме.
– Да и тебе, Дима, при нас неплохо живётся! – присовокупляет к сему Малодойный.
Гомерический хохот. Аплодисменты.
– Подожди, там ещё не всё! – говорит Таратайкин, отобрав у Малодойного записку. – Полный текст вопроса: «Не хотите ли вы переехать в столицу и применять ваши таланты там? А мы тем временем от вас отдохнём».
– Значит, вот так?! Расстрелять малолетнего засранца! – разгладив усы, авторитетно вещает Малодойный. – Шутка. Мы сегодня добрые. Так что ступай, Дима, домой, делай домашнее вино… То есть, домашнее задание!...
Через пятнадцать минут после этого
…Малодойный и Таратайкин тут же забывают про свою затею с микрофонным шнуром. Потихоньку, под шумок, они снимаются с мест, и, согнувшись в три погибели (Малодойный – в полторы, мешает брюхо), быстро убегают за кулисы. Вот они покидают вдруг оказавшийся негостеприимным ДК Животноводов.
– Ну вот! – пыхтит на бегу Малодойный. – Ружье, что висело на сцене с начала первого акта, не выстрелило!
В небе красиво висит дирижабль.
– Зато сейчас оттуда выстрелит! – пророчествует Таратайкин.
К пожарному выходу резво подруливает их чёрный внедорожник с личным водителем. Из кабины дирижабля проливным дождём падают листовки. Таратайкин на лету ловит один из таких листов.
– Сука! – чуть не плачет он. – Это же копия протокола исследования!
– Этот Гнойболит под суд пойдёт! – рычит Малодойный, залезая на заднее сиденье внедорожника. – Надоел уже со своими ежедневными разоблачениями!...
Серо-белые листы ксерокопий устилают асфальт. Шелестя листами, под крики «Мы тебе не верим!», Доктор Гнойболит с достоинством удаляется с места очередной проигранной битвы за торжество диагностики.
Внедорожник летит прочь от места событий.
– Напиться и забыться! – говорит Таратайкин.
– Отличная идея! – соглашается с ним Малодойный.
***
– …Ойййй, не начинай! – заныл Таратайкин так, как обычно ноет его Ната.
– Я и не начинаю, – ответил Гнойболит. – Я заканчиваю то, что начали вы!
Таратайкин стоял, бессмысленно качаясь то вперёд, то назад, словно не мог определиться, в каком направлении ему лучше падать. В глубине души он надеялся, что Гнойболит на табуретке – всего лишь его галлюцинация, и что ему снова нужно на комбинат, в тайное помещение, где установлен пульт управления фильтрами. Нажать нужные кнопки, вдохнуть полной грудью исцеляющий аромат…
Утомившись созерцать асфальт под своими ботинками, Таратайкин поднял глаза. Гнойболит никуда не исчез. Он всё так же сидел на табуретке, положив ногу на ногу, и сложив руки на груди.
– Нуте-с, каков будет ваш ответ? – спросил наконец доктор.
– Мммы! – замычал Таратайкин и стошнил в канаву.
– Выходит, мы не договорились! – подытожил Гнойболит, подхватил свою табуретку и удалился прочь.
– Выходит! – ответил Таратайкин уже в никуда, и утёрся рукавами…
…По ночным улицам шагал доктор. В руке он нёс табуретку. По временам, словно впадая в мечтательность, он останавливался на месте, а затем продолжал свою прогулку, кружась и вальсируя на ходу с табуреткой, которую держал при этом перед собой на вытянутых руках.
– Значит, будет больше листовок, будет больше листовок для всех! – напевал он приятным тенором.
Комментарий Горниста Отходовича Таратайкина
– А послезавтра у меня частная вечеринка в закрытом ночном клубе. Куда Гнойболита и ему подобных не пускают. Ох и упорюсь же я там до беспамятства!... И да, нужно перенести пульт управления фильтрами из моего кабинета в приёмную. Пускай Леночка всем руководит…