Вика принесла на кассу вилок капусты, банку соленых огурцов и бордовый сапожный крем.
На молчаливое завистливое замечание кассирши: «Для романтического ужина чего-то не хватает», она вытянула из сумочки толстую свечку.
Над головой проплыл косяк дневных ламп, заполнивший потолочное пространство. Она поправила полупрозрачное платье и, шурша пакетом, окунулась в печной жар улицы.
— Что-то надо менять в жизни,— думала Вика, увидев преградившего дорогу алкаша.
— Мадам, купите планшет с документами,— блеснули стальные коронки, кожа на потемневшем лице мужчины угрожающе обвисла. Руки дрожали.
— Планшет у меня есть,— Вика попыталась улыбнуться.— Покажите документы. Свидетельство о разводе лишним не бывает,— расплачиваясь, думала Виктория.
Десять лет гражданского брака научили женщину во всем искать позитив. Милое лицо, объемная грудь, яркий темперамент делали из тридцатилетней дамы опасную соперницу. Мужчины её боготворили, женщины — ненавидели.
Подойдя к подъезду, Вика глянула на окно. Горшка с кактусом не наблюдалось. Можно было заходить.
В вонючем лифте с подтеками висело объявление: «Ну вы и свиньи».
— Спасибо,— каблуком Вика нажала на оплавленную кнопку четвертого этажа. В зеркале мелькнули красные трусики.
Толстая бронированная дверь мягко поддалась усилиям девушки. Двухкомнатная квартира сожителя радовала глаз.
Внезапно обуявший девичью душу романтический настрой заставил даму назначить всем ухажерам на вечер рандеву.
— Первому достанется всё царство!
Она не стала закрывать дверь, съела пару соленых огурцов и разбросала капустные листья по залу.
— А что, нельзя? — она надула пухленькие губки.— Носки можно, а листья нельзя?
Приняв душ, брызнув для хамов духами под трусики, она растянулась на огромной кровати. Немного подумав, бельё решила снять:
— Хамы ведь и стеснительные попадаются!
Нежным прикосновением окутала дремота. Остывали мысли. Уходили эмоции. Внезапный шум насторожил девушку. Темным коридором она пошла на приглушенный звук у двери.
Резкий шорох в углу. Движение воздуха. В одно мгновение сильная мужская рука прижала Вику к себе так крепко, что она не могла пошевелиться. Шершавая ладонь бережно прикрыла рот:
— Не волнуйся, милая! — от его руки пахло залежавшимся членом.— Тебе не будет больно.
В крестец уперлось что-то упругое, с каждой секундой твердевшее и ползущее в сторону.
Рука мужчины постепенно двигалась к груди. Кисть на лице ослабла, и в рот Виктории, медленно раздвигая губы, двигался палец. На шее ощущались горячие губы. Тело женщины сковало, соски стояли кольями, ягодицы, раздвигаясь, жадно искали набухшую палку.
Лицом Вика уперлась в пружинистую обивку двери, словно в живот второго мужчины. В бездонный рот полезла дверная ручка. Клацнув о зубы, рукоятка шишкой торчала из щеки.
Мужчина сопел. У Вики текли слюни, дрожала промежность, подгибались ноги. Захват ослаб, Вика почувствовала, как у ануса расстегивается ремень. В глазах помутнело, ручка во рту не давала вырваться на волю крику: «В…еби меня в попку. Как тварь, как последнюю мразь, заставь вылизывать уделанный спермой х…».
Будто услышав в конгломерате стонов нужное, рука питоном заползла в промежность. Набухшие губы смотрели раскрывшимся розовым бутоном. К букету ароматов примешался терпкий запах слизи. Набухший клитор судорожно тыкался в подушечки пальцев.
Сжав губки двумя пальцами, незнакомец принялся через них дрочить клитор. Большой палец, чмокая, массировал влагалище. Заусенец все сильнее раздраконивал слизистую.
Плотный шар запахов пота и выделений пронзил утробный выдох счастливой жертвы. Что-то долгожданное прерывистыми толкательными движениями проникало между ягодиц. По ляжкам стукнул волосатый кожаный мешочек.
Захлебнувшийся экстазом мозг заставил теребить соски. Измазанные слизью и калом пальцы в беспамятстве бродили по Викиному лицу. Внезапно язык прижало к нёбу. Лязг железа по зубам заставил сжать ягодицы. Вместе с шипящим звуком что-то выпало из задницы. Вздохнула полной грудью прямая кишка.
Настойчиво задергалась ручка двери. Встав на колени, Вика посмотрела в замочную скважину.
— У нас же на площадке лампочка сгорела,— подумала она, ощущая над ухом горячий член.
— Повернись,— притянув голову к лобку, гость раздвинул ноги.
Стукнула по голове злополучная ручка.
— Надо открыть,— билась в висках умирающая мысль,— это Саша.
Но скользкая плоть незваного гостя уже елозила по глазам.
Открыв рот так, словно она хотела проглотить мужика, Вика пятерней схватилась за размочаленную «киску».
Это был бесконечный, громадный, всепоглощающий экстаз. Плясало сердце. В рот можно было засунуть килограмм моркови.
Вика вспомнила, как однажды в троллейбусной давке невзрачный мужичок костяшками руки так измочалил ей передок, что если бы не остановка, корчиться ей в ногах у пассажиров.
Ночной разбойник божественно перебирал пальцами по спине. Кожаные струны Викиной арфы повиновались ему полностью. Из груди пленницы вырывались звуки любви и страсти. Всякий раз, когда арфист подбирался к цветнику, Вика, конвульсивно дергаясь, повторяла в забытьи странные фразы: «Ы-ы-ы бл…, ы-ы-ы бл…, ». За дверью неистовствовали:
— Ты кого бл…ю обзываешь?! Ты знаешь, что я с тобой сделаю?
Вика оглянулась. Руки сказочника растворились во мгле. Глаза девушки выражали такую преданность, что мужчина привычным движением искал в прихожей ошейник.
Гость заставил вспомнить Вику все: поцелуй с подругой, маленькую грудь соседки, вылезшую из закатанной до подбородка майки, мягкие волосики сосков Лены на работе. Как она тайком онанировала после соития с мужчинами. Прислонясь к ним попкой, дрожа и обнюхивая извачканные в письке пальцы, она представляла другого, а иногда сразу двух.
За дверью кашлянули. Некстати сработал звонок.
— Просила же Александра сменить мелодию,— соловьиная трель повторяла мотив песни «Из полей уносится печаль…».
Сбился ритм. Липкий отросток принялся морщиться. Кожа на залупе казалась лишней. Только головка улыбалась широким ртом, издевательски пуская пузырики. Опять постучали.
— Какой настырный,— стараясь выправить отвислую кожицу, Вика прикусила крайнюю плоть.
— Ой,— голос незваного гостя эхом отскочил от потолка и стукнул по темени.
Обхватив ляжками волосатую ногу, она заглотила конец и принялась ощупывать брюхо наглеца.
— Пупок на Васькин похож,— пальцы зависли над животом, словно над клавишами, и быстро пробежались вверх к подмышке,— щекотки не боится, не Петр Иваныч.— Хотя, х… кислинкой отдает, и коленки острые. Скорее всего, Эдик.
Вот задача. Кислинка отпадает, я вечером крыжовником давилась, может, переварился? Надо трусы пощупать.
Руки Виктории порхали по волосатому телу мужчины. Спереди и сзади на спущенных шароварах чувствовалась корка.
— Попробуй угадай,— выталкивая изо рта жёваную кожаную тряпочку, думала Вика,— у них у всех труселя по полгода не стиранные.
Сжав в ладони увядающий инструмент, Викуля внезапно вспомнила про двойку в четверти:
— Вика,— кричала географичка,— на Карибах выращивают бананы и сахарный тростник!
Но сколько Вика ни исследовала гваделупу Ашота, сплевывала только волосы.
Во дворе проехал грузовик. Кошачья свадьба под окнами была в самом разгаре. На площадке не унимались.
— Вика, это я,— в сотый раз звучало за дверью.
— Вика — это я,— хотела восстановить справедливость хозяйка, но в этот момент что-то заклеило ей рот.
Почувствовав на губах шевелящееся насекомое, Вика запаниковала:
— Это же липучка для мух. Вот итить ево мать, как он рукой до туалета дотянулся? Лучше бы хрен такой вырастил.
Мужчина склонился, задев отвислой грудью мочку Викиного уха, и ловко надел ей что-то на голову.
— Что это, маска? — сердце красавицы забилось в измене с новой силой,— или повязка? Каков извращенец!
Когда нос коснулся шершавости бетона, Вика поняла — это трусы. После липучки руки у мужчины стали пахнуть недавно купленным чебоксарским набором: туалетной водой и туалетной бумагой.
Коварные щупальца прижали девушку к груди и понесли в ночь.
В темноте мерцал неоновый огонек замусоленного выключателя. Над ухом просвистел плафон в коридоре. Огрызнулся стул в спальне.
Занеся ценную ношу в опочивальню, мужчина викиной головой тронул широкую клавишу выключателя. Трусы не пропускали свет.
— Не бойся, милая,— натужный голос гостя интригующе дрожал.— Я закую тебя в кандалы.
Незваный гость пристегнул наложницу к кровати. Кольца оков прижались к рукам нежным бархатом. Что-то металлическое упало в вазу.
Зловеще клацнули ножницы:
— Щас только ногти подстригу.
Бумерангом пролетел коготь с большого пальца. От звонкого удара о стеклопакет взволновалась тюль.
— Точно не Михал Иосич. Мы с ним на прошлой неделе педикюр вместе делали.
— Я буду ласков с тобой,— инкогнито хрустнул костяшками пальцев.— Твой муж ни о чём не узнает.
— М-м-м-м,— промычала пленница.
Шлепнулась липучка. Крупная муха, вяло шевеля одним крылом, будто связку сосисек, тащила по полу внутренности.
— Я в разводе,— сплюнула Вика.— Свидетельство на столе,— она указала ножкой.
Интимно розовеющий зев открыл перспективу затаенных далей.
— Не понял,— в голосе самца появились тревожные нотки.— Квартира 52?
— Да,— грудь русалки вздымалась волнами.
— Улица Строителей, дом 40?
— Да, любимый,— сведя колени, Вика принялась извиваться.
— Губы бантиком, грудь — четвертый номер, на ж…пе тату, в виде бабочки, все правильно…
— Поставь меня домиком, ненаглядный, еще и дельфинчика увидишь!
Взгляд утешителя бегал по обнаженному женскому телу, ища спасительную подсказку:
— А город? Какой город? Зеленогорск?
— Ты обещал заковать меня. Так куй! Хоть куем, хоть чем! Не скажу.
В дверь стучали ногами:
— Мы вызовем милицию!
С улицы долетал рев футбольного матча. Затянутый сквозняком запах сирени смешанный с выхлопными газами проехавшей фуры, щипал ноздри.
Отдернув занавеску, незнакомец оторопел. Небо подпирала высокая пожарная каланча. У дверей кафе стояло такси. В сумерках дрожала неоновая реклама заведения. «Плакучая Ира», подмигивала согласная.
— Вспомнил! Вы — Ира?
Вика истерически засмеялась.
— Вот мудак, чего я в Дибунах не вышел? Баба какая-то ведь предлагала поужинать!
— Товарищ насильник,— откуда-то снизу послышался тревожный девичий голос,— это я Ира. Это меня куем ковать нужно! — Зашуршали обои. Шевельнулась розетка.— Я здесь. Ниже и правее. В соседней квартире!
Мужчина с удивлением приблизился к кругляшке. Через два отверстия сочился аромат украинского борща с чесноком…
Первое, о чем подумал Александр, придя со второй смены и увидев на ложе любви распростертую Мадонну,— что трусы надо постирать.
— Вставай,— Вику окатило ледяным душем, резко смывающим щекотливую ситуацию.
Рожковая люстра, насильник, Сашины носки в ванне — плыли перед глазами медленной каруселью. Но горячие губы, прикоснувшиеся к изнывающему лобку, мгновенно вернули девушку на вершину Эвереста.
Корректорская правка Галина Заплатина.