На телевидении как-то была популярна передача, где подсчитывали, сколько, к примеру, жителей России «…опоздали за свою жизнь на работу», «…были за границей», «…прыгали с парашюта», «…что-то ловили» и так далее.
А интересно задать вопрос и посчитать голоса:
- Сколько человек ловили акул?
или
- Сколько за свою жизнь вы акул поймали?
Эти вопросы, наверняка, поставили бы всех в тупик и кроме смеха ничего не вызвали. Дело еще в том, что «ловить акулу» и «поймать акулу» - две большие разницы, как говорят мои друзья одесситы. Ловили акул, может быть, многие, но вот поймать оказалось не так просто. По рассказам бывалых моряков, они неоднократно пытались их выловить: и в Красном, и в Индийском, и в других морях и океанах, но это редко кому удавалось, несмотря на разные ухищрения.
Прикинув ответ, я с уверенностью могу заявить, что поймать акулу довелось не каждому грешному, а единицам, к которым приписываю и себя.
Но так как в описываемой ловле приняли участие почти все члены экипажа т/х «Пхеньян», то статистику можно довести до нескольких десятков.
Итак, Красное море. Правда, интересно бы спросить у тех, кто его так назвал – когда они его видели красным? Вода в море настолько темно-синяя, что к нему подошло бы название «черное».
Шли в Аден из Новороссийска, через Суэц (Суэцкий канал) и «застряли» прямо в середине этого Красного моря. Забортная вода для охлаждения турбин за 30о, и как следствие, что-то в машине «полетело». Стали дрейфовать в гордом одиночестве, ожидая окончания ремонта.
Поскольку по электрической части на судне все было, слава Богу, в порядке, а работать в машине при 54о и выше, просто невозможно (если в машине держаться за поручни, можно получить ожоги), то вся электрогруппа находилась на палубе. Электрогруппа: я – электромеханик и четыре электрика. Ради создания деловой обстановки я дал любимую для электриков работу – снимать и мыть плафоны наружного освещения. Положи плафон в ведро и болтайся в водичке хоть всю вахту – красота!
Жара, духота, даже ветерка нет. Но если потянет ветерок, то лучше бы его и не было – с пустыни пашет таким горячим воздухом, словно тебя поджаривают в духовке. Лениво перебрасываемся фразами, удивляясь как можно человеку выдержать на берегу такое пекло?
Кто-то из наших, заглянув через борт, ахнул:
- Вот это цирк! Смотрите, что творится!
Все свесились за борт и глазам не поверили. У самого борта и в ближайшей видимости беспорядочного плавали «толпы акул!».
Все они были одного вида или семейства. Одна в одну, метра по полтора-два каждая, они носились вокруг судна, то заныривая под днище, то группами проплывая вдоль борта. Кто-то пошутил, что это, наверное, одна банда родичей, так они были похожи друг на друга.
- Вот бы отловить хоть одну - как бы между прочим, ни к кому не обращаясь, выдал кто-то из присутствующих. Это матрос, бросив оббивать краску с лееров, присоединился к группе электриков и явно никак не ожидавший, что его предложение будет встречено с энтузиазмом. Не сговариваясь, единогласно, как у всех представителей «развитого социализма» возникло желание: чего-то много! бесплатно! и рядом ! - «… вот бы и мне такую»! А то, что такое желание у всех присутствующих есть всегда - тому и документальное подтверждение: не зря же по всей стране мужики «канючат» и даже поют: «Ах, какая женщина, какая женщина – мне б такую»!
Как «выловить» женщину знает каждый моряк нашей морской державы: только пришвартуемся в любом советском порту и установим телефонную связь с берегом, сразу же звонки: «…Коля (Петя, Леша и др.), привет! Это Катя (Маша, Оля и т.п.), знаю, как тебе тяжело после рейса, ты один, скучаешь, но жизнь хороша и прекрасна – есть девушки (девочки, женщины и т.п.), приходи с друзьями». Сообщается адрес, что взять, как доехать.
С этим все ясно. Но вот как выловить акулу, ни у кого не было даже малейшего опыта. Поэтому образцовый экспресс-блиц «мозгового штурма» сразу определил план мероприятия. Дело в том, что смекалка на тему: как «на халяву» что-либо спереть или «добыть», была отточена до совершенства «системой социализма»! Блаженное состояние как рукой сняло, и, не обращая внимания на жару, уже через минуты из артелки притащили четырехлапый крюк, с которого сняли замороженную свиную тушу, отрубили от нее кусок мяса, насадили на остриё крюка, закрепили, нашли трос, набросили на шпиль, включили «питание», опустили крюк за борт. и, по команде матроса: «Майна! (значит - вниз)», стали опускать приманку поближе к воде.
Вся эта суета привлекла внимание народа и вскоре, несмотря на пекло, на корме собрался почти весь экипаж. Однако, в дружной «артели» по отлову акул появились первые разногласия – кому достанется первая акула? А вторая? Условный рефлекс на «очередь» у нас отработан поколениями, поэтому пока мы возились с приманкой, вмиг образовалась живая очередь, в которой электрики оказались где-то сзади.
Правда, кто-то, явно не наш советский человек, заняв по привычке очередь, ни к кому не обращаясь, произнес: «…а на какой хрен она мне нужна?!».
Только по этой реплике о человеке можно сказать многое:
1. Он явно не жил в России (может агент?!) и не знает, что нам в хозяйстве пригодится все, что плохо лежит, стоит, плавает, а тем более, если достается «на шару», что наши собаки не пропускают хозяина во двор, если он чего-либо не спер на работе.
2. Аполитичен, так как не слушает речей наших «вождей», не знает, что Н.С.Хрущев на просьбу народа о повышении зарплаты колхозникам, с высокой трибуны удивлялся: «Они, что там украсть не могут?!»
А здесь, рядом, за бортом – и даром!
Вероятно, такой вопрос промелькнул у многих, в том числе и у меня, но кто сознается?! Четкая позиция была только у двух практикантов из Новороссийска «шмоньки» (школы мореходного обучения), за что я их даже зауважал. Они знали твердо, в отличие от нас, что они будут делать: выбьют акулам зубы и сделают из них ожерелья. Но и среди них не было единства – один говорил, что сделает ожерелье из всех зубов, другой, что достаточно одного, но надо знать какого. Однако вопрос о первой акуле оставался открытым, а претендентов все прибавлялось. У артельщика даже в мыслях не было, что первая акула – и не его! Факты на лицо – мясо он дал, крюк тоже. Третий помощник просил акулу ему дать первому, чтобы успеть разделать ее до вахты. Кто-то вспомнил, что надо распределять по возрасту, но сразу получил ответ: «…что старшим только почет, но не дорога». Нахально держался старший матрос, который, показывая на трос, разъяснял артельщику, что если бы не его трос, то куда бы он прицепил «свое мясо». Геннадий, старший электрик, несмотря на шаткие аргументы, уверенно доказывал, что:… «пять первых акул принадлежат электрогруппе, так как они первыми их увидели и всем сообщили».
Чтобы не затягивать дебаты и с таким энтузиазмом начавшуюся подготовку, пришлось вмешаться мне:
- Так, мужики, вот вам всем оставляю крюк, мясо, трос - за бортом акул навалом – ловите! А я иду на ГРЩ и «вырубаю» питание на шпиль.
Угроза оказалась неожиданной и реальной – все знали, что такое электричество.
А пока народ еще не придумал, какую пакость сказать в ответ, добавил:
- Но нам на всю электрогруппу достаточно одной акулы!
Это было встречено всеми с одобрением, а все мы заработали несколько очков уважения.
Наконец, решив нравственные проблемы, обратились к техническим. Создалось впечатление, что мы собираемся ловить не страшных морских хищников, а ставридку и, запросто завалим акулами всю палубу. Все свесились, облокотившись на бортовые ограждения, в предвкушении увидеть, как это чудо природы будет болтаться на крюке.
Медленно, на первой скорости шпиля, стали опускать приманку к воде. Вначале, по команде старшего матроса, крюк с мясом остановили с полметра над водой, ожидая, что акулы уже бросятся терзать наше мясо. Но всех ждало разочарование.
Ни одна акула даже носом не повела! Это всех удивило, потому что все были наслышаны о прожорливости акул. Тогда, после «майна», «вира», мы опустили весь крюк под воду. Акулы вмиг ожили, даже те, что были далеко от судна, и стали одна за другой подплывать к крюку. Мы уже предвкушали «радость рыболова», но акулы, ткнувшись носом в мясо, резко уходили в сторону. Когда пригляделись, то удивились еще больше: впереди каждой акулы почти вплотную к морде плыли маленькие, с ладонь, рыбешки, за которыми и следовали акулы, в точности повторяя их маневры.
Эти «штучки» подплывали к мясу, тыкались в него носом и резко «шмыгали» в сторону – акулы проделывали то же самое! К артельщику посыпались законные вопросы, каким это мясом он нас кормит, что даже акулы его не жрут?
Такая карусель длилась настолько долго, что всем стало надоедать: одни ушли спать, другие «забивать козла» или играть в шеш-беш.
На палубе остались электрогруппа, да пара матросов, плетущих «выброску». Изредка, поглядывая за борт, и видя все ту же картину, мы стали обсуждать столь странное акулье поведение. А главное - полное пренебрежение «харчем», которым мы каждый день питаемся!
Мой старший электрик, Геннадий Храменков, самый начитанный из всего экипажа (к примеру, он знал почти всего Высоцкого и по памяти написал мне две тетради его стихов, это тогда, когда помполиты ходили по судну, выявляя, кто «крутит» Высоцкого и давали сведения в своих отчетах о нашем моральном облике) – постепенно стал вспоминать, что где-то читал о маленькой рыбешке, которую зовут «рыба-лоцман», и, что она является для акул лучшим другом. Каждая акула имеет собственного «лоцмана», живет с ней «душа в душу», слушает все ее команды и вовремя сообщает об опасности. Опять стали обсуждать новую ситуацию, но уже на тему, как обмануть «лоцмана»?
Поступило ряд предложений, было даже такое, а не пальнуть бы по «лоцману» из «мелкашки»? Остановились на самом простом. Раз эта «малявка» видит или может быть чувствует носом наживку, значит, ее надо обмануть и поднять мясо повыше! Возможно, что его будет видеть одна акула и это ее соблазнит?
Дали команду «вира», без всякой надежды на успех, и подняли крюк с мясом метра на два над морем.
Точно! Акулы заволновались, развернулись мордами к крюку и стали сновать под ним в разных направлениях.
Одна, самая крупная, метра 2-3, мы ее давно приметили, вдруг набрала скорость и чуть ли не со спин своих сородичей, выпрыгнула из воды, ткнула носом мясо, и, шлепнувшись, ушла вглубь. Этот же трюк с прыжками стали по очереди повторять остальные акулы, словно их тренировали к цирковому представлению. Но ни одна из них даже не грызнула наше мясо!
Опять прошлись по артельщику и руководству пароходства, «…чем это нас кормят!?».
Но то, что случилось дальше осталось в памяти, я думаю, на всю жизнь не только у меня.
К окружающей обстановке – жаре, безбожно палящему солнцу, мерцающему мареву и звенящей тишине – как будто привыкли. Но вдруг что-то изменилось, стало еще тише, словно нам закрыли уши или мы попали в вакуум.
Появилось непонятное чувство беспокойства, которое еще больше усилилось, когда мы взглянули за борт. «Вот это, ё-ё…» - начал фразу кто-то из наших, но, не закончив, остался, как через мгновенье и мы, с открытым ртом и изумленными глазами.
Бурлящее из-за акул море вдруг стало неподвижным как зеркало! А наши акулы застыли в различных положениях, словно беспорядочно сваленные бревна. «Ё-моё!» - наконец, закончил свою «речь» электрик. И указывая в море, почти шепотом добавил: «Ни фи-га себе!»
Мы прилипли к борту, став невольными свидетелями развернувшейся драмы, в неведомой, жестокой и таинственной жизни.
Прямо по траверзе, не торопясь, бок о бок к судну приближались две огромнейшие акулы. Их плавники, как рубки подводных лодок (не хватало только антенн и перископов) рассекали неподвижное штилевое море.
Дальнейшие события развивались стремительно и неожиданно. Наши заторможенные знакомые акулы стали приходить в себя и «срываться» кто куда: одни в спешке занырнули под танкер, другие на «всех парах» рванули в открытое море.
Но не все! Когда море очистилось, мы увидели одну единственную акулу, ту, которая первая прыгала за мясом. Она, словно раздумывая, что делать, медленно плыла вдоль борта. Затем остановилась, взглянула на приближающихся монстров, как-то изогнулась, и, казалось что-то переключив, стала набирать скорость по направлению к крюку. На «лоцмана» она уже не обращала никакого внимания, который остался далеко позади.
Ее скорость все увеличивалась, она летела быстрее торпеды но, не доплыв нескольких метров до крюка, опять что-то «врубила» и стрелою вылетела из воды. В воздухе она перевернулась вверх белым брюхом, открыла пасть, с хорошее ведро, и вместе с крюком заглотнула наше мясо! Повиснув на тросе, она, бедолага, начала отчаянно извиваться и так биться о борт, что удары были слышны по всему судну (210 м. длиной), подняв на ноги весь экипаж!
Но мы не могли оторвать взглядов от приближающихся исполинов, которые уже подплыли под самый борт. Без малейшего шевеления плавниками или корпусом, словно на каком-то бесшумном двигателе, они спокойно и уверенно прошли вдоль борта, оставляя от плавников расходящиеся дорожки. Черные, как смола, гладенькие, со стройными, словно на гигантском токарном станке обработанными корпусами, они казались какими-то внеземными аппаратами. Подплыв под извивающуюся на крюке акулу, они чуть приостановились, ощущение, что о чем-то потолковали, оценивая создавшуюся ситуацию, затем резко сменили курс и, увеличивая скорость, скрылись в открытом море…
В обсуждении, сколько же они были метров, в курилке спорили не один день. После подсчет среднего арифметического, сошлись, что длина их была 6-7 метров! Было от чего удирать двухметровым акулам!
Активно обсуждалось и наше состояние перед встречей с этими чудовищами. Некоторым казалось, что им закрыли уши. У других звенело в голове, но большинство ощущало состояние непонятной тревоги. Решили, что мы подверглись низкому – высокому – или еще какому-то излучению, исходящему от этих акул. Не зря же наши знакомые акулы плавали некоторое время как заколдованные.
Напрасно не написали «акуловедам» (или как их там), может бы пригодилось науке?
А какие силы, инстинкты, или еще что-то неведомое, заставило нашу акулу совершить последний в своей жизни красивый, но смертельный прыжок? Жадность? Чувство голода? Но мясо можно было заглотнуть в любое время! Скорее всего, наша акула почувствовала конкуренцию и угрозу «ее» мясу, которое она давно облюбовала, поэтому, стараясь, опередить соперников, решила слопать его первой. Таким образом, афоризм второго чемпиона мира по шахматам Э. Ласкера: «Угроза сильнее ее исполнения» действует на все живое, даже на акул? Знай он это, то написал бы еще несколько философских книг. Однако нам было не до философии, так как на крюку извивалась и лупила по корпусу судна наша, кровная, первая по счету, акула электрогруппы!
Включив на малые обороты шпиль, начали медленно, несмотря на невообразимые кульбиты, тянуть акулу вверх. Все шло нормально, пока ее морда не оказалась на уровне лееров. Здесь она застопорилась, так как вверх уже не потянешь, из-за того что образовался прямой угол между акулой и тросом, намотанным на шпиль, а как ее зацепить за хвост, чтобы перебросить через леера на палубу? Хорошо еще, что трос с приманкой бросили через ограждение!
Поскольку первая акула наша, то и первая идея родилась в электрогруппе, Геннадий мигом стащил с аварийного поста багор с крюком, вскочил на кнехт, прогнувшись назад, размахнулся и что есть силы, задвинул багор акуле в пасть. Опять подтянули шпилем акулу вверх. Мы ухватили Геннадия за все, что можно, чтобы он не слетел с кнехта, а он, повиснув на шесте, стал его нагибать к палубе. Вскоре за шест ухватился еще несколько «акулоловов». Используя, леер как точку опоры рычага мы стали медленно поднимать корпус акулы вверх. Азарт, энтузиазм и знание теории рычагов сделали, кажется, невозможное! По команде резко нажали на шест, и акула, перелетев через ограждения, рухнула на палубу. Очутившись на палубе, она начала крутиться, взлетать, чуть ли не становиться на хвост и лупить торчащим из пасти шестом по всему, что ей попадалось.
Все вмиг взлетели на вторую палубу и заняли безопасные позиции.
После каждого удара от шеста во все стороны разлетались щепки, и вскоре в пасти остался лишь раздробленный огрызок, которым она с неослабевающей силой продолжала лупить и лупить по палубе, шпилю, леерам!
Не было даже признаков, что она собирается успокаиваться!
Подивившись такой прыти, стали думать, как бы ее утихомирить. Токарь предложил радикальный способ, дать ей чем-нибудь по башке, и, получив одобрение народа, ушел в мастерскую за кувалдой.
Кто-то из электриков, рискуя попасть под багор, проскочил к пульту управления шпилем, стал «набивать» трос, чтобы прижать акулу к кнехту.
Одни ему советовали, другие возбужденно обсуждали случившееся, третьи пытались чем-то помочь – короче, царило радостное трудовое возбуждение, в лучших традициях «строителей коммунизма».
Я знаю город будет,
Я знаю — саду цвесть,
когда такие люди,
в стране в советской есть!
восхищался бы В. Маяковский, увидев нашу компанию.
Вдруг, над всей этой суетой раздался вопль, даже акула затихла, вперемешку с набором трех- и более этажных наших родных русских матов. Красное море такого не слышало со дня своего сотворения, да и услышит ли еще, вопрос. Когда, наконец, стали проскальзывать слова нормативной лексики, то стал вырисовываться их смысл и заключался он только в одном: «… какой это (трехэтажный мат) кретин (семиэтажный мат) взял аварийное имущество и додумался (трехэтажный + семиэтажный) всунуть акуле в пасть судовое аварийное имущество?!»
Это впервые за несколько дней рейса на людях показался боцман Гена.
Он еще находился в глубоком «отходнике», отсыпался или «квасил» в секретной каюте, но стуки по корпусу, непонятная суета, выгнали его как медведя-шатуна из берлоги на палубу. Обычно «отходняк» продолжался в строго соблюдаемых у моряков традициях, когда они уходили в рейс из Черного моря: «если рейс на Кубу - «квасили» до Сицилии, Дарданелл или даже до Гибралтара, Вниз, в Аден, Сингапур – до начала Суэца. На Европу – до Дарданелл»
В эти дни найти боцмана, старшего матроса, старшего машиниста, старшего электрика, и, эпизодически, «примкнувших» - дело бесполезное. В своих каютах они не показываются, так как все знают что «… если хочешь жить в уюте, спи всегда в чужой каюте». Поэтому собираются непредсказуемо и отмечают «отход», прощание с семьями, что-то не сложившееся или наоборот радостное. Главное, чтобы был «серьезный» повод и было что выпить. Так длится, пока до контрольных точек - Суэц, Гибралтар, Дарданеллы – не выпиваются все имеющиеся у компании запасы «газа».
После этого присмиревшие и тихие они набрасываются на работу и «молотят» не разгибаясь, даже в свое свободное время, все оставшиеся дни рейса. Приказы, объяснительные, угроза списания на берег, лишение премий и так далее – все бросается начальством в урну, и нормальная жизнь продолжается до начала нового цикла.
Поэтому, когда злой, и под кайфом, оторванный шумом и стуками от задушевной беседы, боцман появился на палубе в сопровождении «отходняков» и увидел свое кровное имущество от которого летели во все стороны щепки, то он выдал весь свой «боцманский арсенал». А каждый удар огрызком по палубе вдохновлял его сочинять что-то еще и от себя. По ходу, он активно интересовался, «кто засунул багор в пасть?». А когда ему шепнули, что это дело рук электриков, то в его «творчестве» послышались еще и технические термины типа «… что все электрики вместе электромехаником сдвинутые по фазе и что таких придурков он еще в жизни не видел и т.п.».
Если бы он мог предвидеть, что через пару дней ему придется на коленях ползать и плакать у ног «сдвинутого по фазе электромеханика», то выступал бы с более продуманным репертуаром.
Геннадий, старший электрик, который стоял еще на кнехте, спрыгнул на палубу, увильнулся от акулы и вплотную подойдя к боцману, что-то ему пошептал. После я спросил, что он ему сказал? -- -
- Ничего особенного, просто предупредил, что только откроет рот, получит в лоб или нечаянно упадет к акулам за борт.
Чего-чего, а нравы морские боцман знал хорошо, ведь слова на ветер здесь не бросают, а одно из двух пожеланий обязательно выполнится. Поэтому, как-то бочком-бочком, исчез в коридоре еще быстрее, чем появился вместе с «отходняками».
Наконец, появился с кувалдой на плече токарь. Он подкрался сзади к акуле, и только она на миг замерла, врезал ей со всего маху кувалдой по башке. Акула взлетела вверх, последний раз в своей жизни, упав на палубу, хрястнула еще несколько раз огрызком шеста, но, получив ещё пару ударов по темечку, затихла, слегка подрагивая. Мы с опаской приблизились и стали обсуждать, что же делать дальше? Поскольку, по общему решению, акула была электриков, то обратились ко мне, что я хочу от этой акулы взять себе. Я тоже прикинул, что если «брать, то брать», поэтому зубы мне показались мелочью и я указал на самое большое – на спиной плавник, высота которого сантиметров сорок. Но жадность к добру не приводит и мне пришлось столько с ним натерпеться, что я много раз жалел, что не взял что-либо попроще, к примеру, зубы.
Однако те, кто выбрал зубы, тоже встретились с определенными трудностями: из пасти торчал огрызок шеста и проглоченный крюк, которые мешали к этим зубам добраться. Но с камбуза принесли тесак, разрубили с трудом пасть, выбросили крюк с шестом и кувалдой стали лупить по зубам. Но что всех в очередной раз поразило и обрадовало, что вместо выбитой челюсти в пасти оказалось еще одна челюсть полная зубов, но чуть поменьше. А дальше – еще и еще! Оказывается, это мы узнали позже, акула имеет несколько готовых челюстей и меняет их по мере износа, выплюнув старую! Для этой цели имеется так называемое «револьверное устройство». Вот и думай, кто же самое совершенное существо на земле? И окажется, что далеко не «homo sapiens». Уверен, что к своей среде лучше акул никто не приспособлен!
Пока делили зубы, я, на всякий случай, придерживая акулу за плавник, ждал, пока из мастерской принесут топор. Попросил всех отойти, размахнулся и что есть силы, врезал акуле по хребту, чуть ниже плавника.
И вот здесь, в некрологе, можно было бы смело написать «… погиб в схватке с акулой». Спасла меня только врожденная (спасибо родителям!), и выработанная (спасибо спорту!) реакция. После удара топор отлетел от спины, словно от туго накачанного автомобильного ската, едва не врезав обухом в лоб.
Поэтому, когда я вспомнил, как написано в «Пятнадцатилетнем капитане», что, цитирую: «… акула была поднята над бортовыми сетками и сброшена на палубу. Тотчас же один из матросов осторожно приблизился к акуле и сильным ударом топора отсек ее страшный хвост…», сказал себе:
- Ха-ха-ха! - а так же отметил, что по части акул Ж. Верн был не силен.
Во-первых, акула на палубе билась и извивалась не один час, во-вторых, пусть бы он попробовал «отсечь» целый хвост, да так чтобы акула сразу же «отдала концы». Чего это вдруг? У нас она с багром в пасти и крюком в желудке боролось за жизнь, пока всем не надоело! А в-третьих, почему она должна «затихнуть» когда ей «отрубят хвост»? Наша на хвост бы и не обратила внимания!
Пришлось заточить на станке шпильку и, пробивая кожу обойти место крепления плавника.
Несколько ударов топором – и плавник окровавленный, скользкий и вонючий, словно огромный веер – наконец , был у меня.
Разрубив желудок, вытащили крюк с тросом, багор вынули еще раньше, а несчастную акулу усилиями нескольких человек выбросили за борт. Здесь же на нее набросились с десятка два ее сородичей, образовав «кучу - малу» и слопали в считанные секунды.
Приобретя с таким трудом плавник, я на весь рейс нажил себе «головную боль». Его надо было очистить, подержать в хлорке, засолить, заформалинить и засушить. В каюте держать его оказалось невозможно – он так вонял, что за одну только ночь я так провонялся, что в столовой и даже в курилке, от меня стали отсаживаться. Затащил я его в котельную к деаэраторам, где самое жаркое место в машине, а чтобы не сперли (опыт у меня уже был, когда моего, выловленного на Кубе лангуста и уже засушенного, перед самым приходом в Новороссийск кто-то стащил), то каждый день, менял его дислокацию.
И так продолжалось четыре месяца пока мы плавали в Сингапур, Ирландию, Сирию, Италию и другие страны, а я все носился с плавником – так хотелось довести его домой! Несмотря на то, что он высох, стал легкий и красивый (я его еще и покрыл лаком) вонял почти так же противно.
Поэтому, едва пройдя Босфор, я его вытащил из очередного тайника, занес в каюту. Но из-за вони, подвесил его за иллюминатором на проволоке, закрепив как можно крепче. Перед самым Новороссийском нас накрыл такой Норд-ост, что мы не могли пришвартоваться дня три, дрейфуя на дальнем рейде. А когда все утихло, я вспомнил за свой плавник, отдраил иллюминатор, и … увидел только кусок проволоки – Норд-ост сорвал мой многострадальный трофей, оставив на память кусок проволоки, провонявшуюся каюту и… воспоминания.
Боцман ушел, страсти улеглись, но желающих продолжить рыбалку больше не оказалось. Очередники, получив акульи зубы (некоторые «добыли» и больше) «успокоились,- как говорится, -на достигнутом.»
Вскоре машину отремонтировали, дали «полный вперед» на выход из Красного моря. Через сутки мы вырвались из пекла пустыни Сахара.
Кажется, с экстримом покончено, и нас ждет нормальный рабочий рейс.
Но это только «казалось».
Просыпаюсь под утро, чувствуя, что кто-то возле меня стоит. В полумраке разглядел, что это боцман. Увидев, что я проснулся, боцман стал умолять налить ему 100-200 грамм водки или спирта. Все в экипаже знали, что у меня всегда есть спирт, выдаваемый в МТО (материально-технический отдел) для чистки и промывки контактов электроприборов и телефонной станции. Но им никто не пользовался по назначению во всем флоте, и электромеханик всегда имел заначки. Однажды я, согласно инструкции, с электриками решил промыть 96о спиртом (такие данные стояли в накладной, а кто знает, сколько раз его разбавляли на складе) «релюшки» телефонной станции Р–47 - Промыли. После этого станция стала выдавать любые номера, кроме нужных, хрипеть, гудеть, и т.п. пришлось не один день чистить контакты, протирать, сушить всю станцию и больше никогда не следовать инструкциям. А спирт по-прежнему давали, мы его разводили, угощали страждущих, но, в основном «копили» для производственных целей. При перестоях, заходах на завод -скорость ремонта любого механизма, добыча дефицитных запчастей – шла прямо пропорционально поставленному «магарычу».
Кроме того, все знали, что я храню в каюте под замком и «неприкосновенный запас» экипажа. Сразу же по отходу из порта, ко мне несли на сохранение кто бутылку, кто больше, спирта или водку с одной просьбой – сохранить как можно дольше это «сокровище» и, несмотря на любые уговоры хозяев, им не отдавать. А отдать только в строго указанное время. Для этого на бутылке крепились бирки, где точно было указано время и место передачи. Например: «отдать в Индийском океане на 40о широте», «держать до… - день рождение», «вернуть на Кубе» и т.п.
Я не отказывался, строго выполнял инструкции, считая это высшей формой доверия, мужественно не поддаваясь ни на какие уговоры.
В этот раз, несмотря на слезные мольбы, и помня еще выступление боцмана в Красном море, я категорически отказался ему налить и, выпроводив из каюты, лег досыпать. Не прошло даже
нескольких минут, как дверь в каюту отворилась. Я взглянул,- никого в проеме нет. Присмотрелся и увидел, что по палубе на четвереньках кто-то вползает в каюту. Опять боцман.! Возле кровати он, стоя на коленях, сложил перед грудью руки и зарыдал. Сквозь слезы и завывания я разобрал, что ему нужно выпить иначе он умрет прямо у моей кровати.
Такая ситуация меня, мягко говоря, шокировала. Я, чтобы поскорее закончилась такая унизительная сцена, дрогнул. Налил стакан водки, которою боцман заглотнул на одном вдохе, затем он бросился обниматься и целовать мне руки и я еле выпроводил его за дверь.
Только задремал, вдруг, по «спикеру» тревожное объявление: «Врачу срочно в каюту боцмана!.. Врачу срочно в каюту боцмана!» У меня, как пишут, что-то внутри оборвалось. В голове пронеслось, что это я последний дал боцману выпить и в случае если он «отдаст концы», вся вина будут на мне. Пока бежал по коридору, уже представлял себя перед следователем, и какие мне приготовить версии, чтобы получить поменьше срок.
В панике и с надеждой влетел в боцманскую каюту, но, взглянув на лежащего с открытым ртом боцмана, понял, что шансов у меня нет, и мне «труба».
Такого цвета, какое было у боцмана лицо, я в природе никогда не видел – серо – земленистое - непонятного оттенка, непонятно какого цвета. Но самое страшное - он не дышал и вообще не подавал никаких признаков жизни!
Вскоре подошел с баулом доктор, на которого я смотрел с последней надеждой, как на прилетевшего ангела - спасителя. Повозившись, доктор извлек из баула огромный шприц, величиной с насос для накачивания мячей, оголил боцману грудь, чем-то смазал, прицелился и вонзил этот шприц, как оказалось … прямо ему в сердце! Затем, надавливая на ручку шприца, влил во внутрь какую-то жидкость. Все наблюдали, затаив дыхание, боясь шевельнуться. Уверенность придавало невозмутимое поведение врача. Он был спокоен и не показывал никаких признаков тревоги. Казалось, он ежедневно тренировался по всаживанию в сердце шприцов, а сейчас только и ждал за дверью момента продемонстрировать мастер-класс.
Врач с нами плавал второй или третий рейс и зарекомендовал себя только с плохой стороны. Жмот был еще тот, никогда в увольнении в загранпортах не купил своей группе (в которой он назначался старшим, 2-3 человека) и кружки пива (а это было традицией), не угостил никого спиртом, который хранил в лазарете, считал каждую копейку, торговался на базарах , . . и вообще был старый (60 лет казалось нам дремучей старостью) и неинтересный. К нам он попал «для поддержки штанов» - так называли эту командировку на флоте, когда на несколько рейсов из мед. управления города, по большому блату, присылали на суда врачей. Его биография никого не волновала, а оказалось зря. Всю Великую Отечественную войну он провёл в лазаретах, больницах – оперировал, лечил и спас не один десяток, а может и сотни жизней. Имеет награды. И то, чтобы всадить в сердце шприц для него оказалось детской забавой.! Павлович, так его стали после всего называть, что-то еще поколдовал и наш боцман на глазах стал светлеть, а через время даже захрипел. Я чуть не бросился обнимать врача и хрипящего боцмана, но Павлович всех нас, уже повеселевших, выпроводил из каюты.
Вскоре выяснилось, что от меня боцман переполз в еще одну или две каюты, где ему налили «полечиться», и только счастливая случайность, что оказался такой доктор, не дала ему «сыграть в ящик».
Доктору простили все его недочеты, сами его поили (а он молодец, никогда не отказывался), подсказывали, что лучше для бизнеса купить на базаре, а я, как предсудкома, всегда выделял ему из культфонда сувениры и даже небольшие деньги.
С Павловичем мне пришлось пережить еще один экстрим и еще раз убедиться в его профессионализме.
Прошло месяц или два, и мы оказались на Кубе, в порту Сантьяго-де Куба.
Стояли на выгрузке недели две, всем уже стало надоедать. Побывали в старинной испанской крепости при входе в бухту, в городе, на карнавале, в музее Невада и еще в каких-то достопримечательных местах. В один из дней упросили капитана дать добро, чтобы съездить на один из островков, а их там множество, поблизости от судна. На мотоботе пришвартовались к отмели, спрыгнули на берег пошли в сторону виднеющейся вышки для прыжков в воду. Ни на пляже, ни на вышке народу не было – кубинцы в это время не купаются, у них зима. Температура воды +28 считается недопустимо холодной… Сезон купания начинается с температурой + 32-34 и выше, поэтому при 28о воды все наши и я, в том числе, поплавали, позагорали - чем заслужили восторженные возгласы немногих кубинцев - стали собираться на судно. Поскольку мотобот стоял далековато, мы не спеша, побрели вдоль берега по мелководью. Кто ловил рачков, кто собирал небольшие караколы или ракушки. Вдруг, идущий рядом со мной и доктором матрос, рванувшись вперед, закричал:
- Скат! Лови!
Догнал медленно плывущего огромнейшего ската, диаметром с метр и прыгнул на него двумя ногами, чтобы удержать, как добычу. Опять все тоже! Даром! Ничье! Рядом!
Уверен, что, еще находясь в полете, прежде чем «приземлиться» на ската, он уже высчитал, где его приспособить в хозяйстве.
Скат изогнулся колесом и, повинуясь какому-то дремучему инстинкту, явно не приобретенному, не часто же прыгают на скатов, чтобы выработался условный рефлекс, неожиданно удлинил хвост и, что есть силы, вонзил конец этого хвоста прямо нашему скатолову в ногу, вблизи паха. Наш бедолага, свалившись со ската начал кувыркаться по песку и орать - я в жизни не слышал таких истощенных криков. Все мы и немногие кубинцы вмиг сбежались к пострадавшему.
Чем ему помочь никто не знал, тем более что он катался по песку и вопил не своим голосом. Кто-то из подошедших кубинцев стал жестами показывать вглубь острова, предлагая, как мы догадались, отнести его к стоящей одиноко хижине. Перед ней сидел полуголый кубинец и что-то варил на костре. Кое-как мы донесли к нему матроса и он вместе с доктором стал его осматривать. При этом он качал головой, что-то на пальцах «рассказывал» доктору и всем без переводчика было ясно, что нашему другу «кранты».
Однако, это тоже поняли без слов, что он его может спасти, но надо срочно что-то приготовить. Доктор сразу же дал согласие и кубинец быстро ушел в хижину. Это я так ее называю условно. На самом деле это был полуразвалившийся навес с одной стеной со сваленным под ней хламом. Вскоре кубинец вышел с двумя банками. Одну он сразу же поставил на костер, а вторую вручил доктору говоря:
- Ром, ром - и объяснил доктору, что это надо дать выпить пациенту. Дали, выпил и вроде бы не так стал стонать. Кубинец же зачем-то положил в рот свой палец и стал его кусать, а затем поднял валявшуюся палку и так же вложил себе в рот, показывая на пострадавшего. Я ничего не понял, но доктор сразу же выхватил у кубинца палку, и начал обматывать ее своей майкой. Затем подозвал четверых крепких ребят, отошел с ними в сторону и что-то тихо объяснил. Ребята закивали головами, вернулись и дружно навалились на уже затихшего и захмелевшего матроса. Тот ничего не успел сообразить, как уже лежал на спине, а на руках и ногах сидело по амбалу.
Затем доктор дал кому-то обмотанную палку, объяснил, что ее надо вставить парню в рот. Однако тот стиснул зубы, рычал и кусался. Доктор над ним наклонился, придавил пальцами в районе уха, тот сразу же открыл рот, да так, что его еле закрыли только на судне, и вставил в него поперек эту палку.
Затем доктор с кубинцем склонились над слегка поддергивающимся «пациентом». Доктор раздвинул на сколько мог рану, а кубинец вставив в нее бамбуковую щепку стал на нее капать горячее масло, которое по капле стекали прямо в отверстие. Что чувствовал наш бедолага, можно только догадываться, ведь двигаться он не мог - держат! во рту палка – не выплюнешь! Врагу не пожелаешь!
«Международные инквизиторы», наконец, дали команду отпустить пострадавшего, который, привстав дико крутил глазами и, несмотря на то, что палку уже вытащили, сидел с открытым ртом и выл.
В это время мы соорудили из бамбука носилки и перенесли парня на мотобот. С кубинцем «рассчитались» сигаретами, зажигалками, монетами - все что было в карманах, чему он очень обрадовался. На Кубе в то время все было в дефиците и все моряки, посещавшие страну, и я в том числе, наменяли за мыло, колготки, зубные щетки, сигареты и другие мелочи, сотни раковин каракол, считавшихся национальным богатством страны и запрещенных к вывозу.
На судне парню становилось все хуже и хуже. Вызвали консула, провели переговоры с кубинцами, которые прислали что-то вроде «скорой», и отвезли парня в госпиталь. Прошло дней десять, но его не выписывали, а нам надо было уже «уходить». Приняли решение оставить его в госпитале, до выздоровления. Как после рассказал доктор, а он его навещал каждый день, что кубинские врачи ему сказали, не окажи они экстренную «варварскую» помощь, то спасти его было невозможно! Случаев, когда от укусов, уколов и т.п., со смертельным исходом было предостаточно. Так в приказе по НМП, который читали всем морякам, строго запрещалось проносить на судно. брать в руки или проявлять любознательность в отношении всей южной живности. Приводился пример, когда матрос, чтобы обвести дежурного на трапе, проверявшего всех, кто возвращался из увольнения или прогулки, спрятал «за пазухой» двух или трех морских ежей. Где-то они его кольнули, а он промолчал. Только когда стало очень плохо, и обратился за помощью, но было слишком поздно - парень умер!
Я, однажды, на Кубе уже под вечер, решил побродить по мелководью, с идеей найти что-либо экзотическое. И точно, нашел раковину, в которой спрятался рак-отшельник. В дальнейшем, я его засушил вместе с раковиной и его лапа так и торчит из створки, заняв место в «стенке» среди других сувениров. Забрел я далековато от берега и решил вернуться. Однако, пока шел назад, солнце так стремительно зашло за горизонт, что сразу же стало темно, а вода приобрела зловещий черный цвет. Мне стало жутковато и я как можно быстрее выскочил на берег – поди, знай, что тебя может ожидать в чужой стране и чужом море.
Через месяц нашего «скатолова» выписали из госпиталя и на очередном танкере отправили в Союз. Но к плаванию его уже не допустили, комиссовали по состоянию здоровья. Я его как-то встретил на улице Советов, он хромал и был очень расстроен случившимся.
Доктор тоже после этого рейса списался и я его больше не встречал.
Остается лишь поблагодарить целую цепь случайностей, которые закончились для всех почти благополучно, оставив в памяти незабываемые впечатления.
НОВОРОССИЙСК
2012