Возвращение

1
Квартира встретила темнотой и затхлым запахом давно непроветриваемого жилища. Арсений нерешительно шагнул за порог, бросил на пол сумку, прислушался, но ничего не услышал, кроме отдаленных криков детворы на улице. Прошел на кухню, потянулся к окну, дернул на себя разбухшую деревянную створку, впуская запах не прибитой дождем пыли и расцветшей сирени. Прищурился, пытаясь разглядеть. Вон же она, сирень, за углом - как была, так и осталась. Ведь они рвали ее пахучие тяжелые ветки, когда бежали домой из школы и дарили мамам. Арсению букет дарить было некому, и он бросал сирень на кухонном столе, пока та не рассыпалась звездочками иссохших соцветий по полу или пока Галя не приходила с дежурства. Она бережно ставила поникшие ветки в воду и беззлобно ругала Арсения.
Сейчас Галя стояла у него за спиной и тяжело вздыхала. Арсений вдруг вспомнил, что за истекшее время она успела стать матерью двоих мальчиков; их фото болтались у него на почте, но имена начисто стерлись из памяти. Пару раз он отправлял им подарки - на дни рождения и Новый Год, но потом был перелет в другой конец света, дружелюбный Порт Мельбурн и Пхипхи с его тусовками и пляжными торговцами марихуаной, крошечная квартира в Бангкоке - прямо над ночным рестораном, где всю ночь напролет слышался пьяный смех и остро пахло каким-нибудь кхау пат или пхат кхи мау; незнакомая жизнь проглотила старые связи одну за другой; пароль от той почты затерялся и погиб в недрах всемирной паутины.
От Гали пахло больницей; этот запах капельниц, уколов, спирта и еще бог знает чего за годы работы старшей медсестрой в травме прочно въелся в ее кожу, ногти и волосы, и Арсений узнал его, потянулся, как к чему-то родному, неосознанно ломая первую неловкость встречи. Ее муж не пришел. Занят на работе, сказала она, пряча взгляд. Арсений не стал задавать вопросов.   
- Могли бы и позвонить, - вдруг сказал он.
По двору носилась стайка мальчишек лет девяти-десяти. Один из них пнул мяч, попал в чью-то машину. Та бурно взорвалась тягучим воем.
- Отец сказал - не надо. Не хотел тебя тревожить попусту, гонять туда-сюда. Он ведь знал, что ничего нельзя сделать - врач все-таки. Да я и понятия не имела, где тебя искать... В Японии, в Австралии...
- В Таиланде.
- Ну, в Таиланде... Вот видишь. И номер твой не отвечал. Ты не волнуйся, за ним хорошо ухаживали, лекарства кололи. День я - день сиделка. Она ему книги читала...
Арсений ничего не ответил. Он знал, что доказывать уже нечего и некому. Мертвые не воскресают.
- Вот так, - почему-то добавила Галя и снова вздохнула. Глухо звякнули о столешницу ключи. - Мы эту квартиру не сдавали, все-таки, твоя собственность.
- Спасибо.
- Я все думала - может, ты вернешься. Хорошо, что приехал. Тебя прямо не узнать.
Арсений, наконец, обернулся. Галя улыбалась ему вымученной полузадушенной улыбкой, будто чужому.
- Совсем взрослый стал, - неуверенно прибавила она.
- Одиннадцать лет прошло.
- Да... одиннадцать,  - Галя кивнула, поправила аккуратную, волосок к волоску, прическу, кивнула Арсению. - Мне идти надо. А ты заходи, когда хочешь. Толя и мальчики будут тебе рады. Не пропадай.
- Не буду.
Дождавшись, пока хлопнет входная дверь, Арсений огляделся и медленно, словно старик, обошел квартиру, включил свет в комнатах. За столько времени тут ничего не изменилось. Обои были те же - выцвели только, шкаф в прихожей, часы, портрет матери в родительской спальне.
Была ли тут хоть одна женщина после ее смерти? Он никогда не интересовался этой стороной отцовской жизни, но почему-то знал, что не было. Во всяком случае, не на этой кровати. 
Арсений посмотрел на нее со странным чувством. Отец умирал здесь. О чем он думал? Вспоминал Арсения? Жалел о чем-нибудь?
Арсений тряхнул головой. Он пообещал себе не думать об этом еще сидя в кресле в десяти тысячах метров над землей, мучаясь неуверенностью и накопившимися вопросами. Надо? Не надо? И если надо, то зачем?
В конце-концов, он решил, что ничего не потеряет. Арсения давно тянуло на родину, но всегда что-то мешало - то нехватка времени, то разлад с отцом. Ну, теперь у него есть время и нет отца. Все разрешилось само собой. Скрипнув зубами, Арсений направился к двери. Его взгляд невольно натолкнулся на крошечную потертую фотографию, стыдливо прикрепленную в правом нижнем углу засиженного пылью зеркала. На ней Арсений был еще маленьким мальчиком с зажатым в руке игрушечным грузовиком. Он помнил тот день - когда его повели фотографироваться в ателье и купили желто-зеленый грузовик с белыми колесами. Тетка звала его “моя куколка” - в раннем детстве он напоминал девочку длинными ресницами, яркими губами, болезненной застенчивостью. Отец специально отдал его в айкидо, чтобы Арсений не рос слабаком, развивал характер, но из этого ничего не вышло. Еще одно разочарование.
Арсений медленно поднял взгляд на собственное отражение. От кукольного мальчика мало что осталось. Из зеркала на него смотрел хмурый парень, жилистый, худой, не очень высокий, с внимательными серыми глазами. Каштановые волосы в беспорядке падали на лоб. Уголки ярко-красных губ были слегка опущены вниз.
Без сожаления он вернул фотографию на место. Для отца Арсений навсегда остался мальчиком пяти лет; он словно бы подвел тут черту, где еще мог понимать сына и направлять его на путь, который считал единственно верным. За этой чертой пролегала территория хаоса. Но отец, отчаянно и безуспешно стремившийся все упорядочить, так и не понял, что порядок и тишина бывают только в операционной или на кладбище.
Арсений выключил свет и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

2
Следующие два дня он провел за уборкой. Чистил мебель, разбирал шкафы, решая, что оставить, что нет. На улицу выходил только затем, чтобы отнести к мусорным бакам огромные тюки накопившегося барахла, безжалостно вырванного им из спрессованных недр памяти. Старые газеты, сломанный магнитофон, неработающий пылесос, какие-то тазы из-под ванной, ненужные лекарства из аптечки, платья матери. Арсений долго их перебирал, и, в конце-концов, решил оставить одно, цветастое. Как-то он видел в нем ее фотографию, где они стояли в обнимку с отцом и какими-то их друзьями - молодые, загорелые, счастливые. Дело было в Сухуми, в восемьдесят пятом. Тогда врач-ординатор Николай Павлов понятия не имел, что у его беременной жены присутствует хронический порок сердца, и что оно остановится в тот момент, когда первый крик их младенца огласит звенящую хирургическими инструментами операционную. Арсений так никогда и не понял, винил ли его отец в смерти жены или просто был разочарован тем, что в лице сына ему не удалось заполучить собственный клон.
Вынося из подъезда туго набитые пакеты для мусора, Арсений спиной чувствовал обрывки шепота, липкого, как чужое дыхание. “Вот, сынок... объявился... за наследством приехал... Все они прыткие, когда до денег дело доходит, а как сидеть... Этот даже на похоронах не был, все по заграницам мотался...”
Арсений упорно делал вид, что не слышит и все никак не мог заставить себя сходить на кладбище. 
Когда закончились сигареты, молоко, хлеб и яйца, он решил дойти до магазина; уродливый продуктовый киоск так же, как и много лет назад, прятался в расщелине между домами, светил аляповатой рекламой собачьего корма и шоколадных батончиков. Вместо молока Арсений купил пиво и тут же выпил его залпом, даже не ощутив вкус.
В воздухе разливался май; возвращаться домой не хотелось. Арсений бездумно шел по знакомым улицам, считая выбоины в асфальте и прислушиваясь к гулу редких машин; вопреки ожиданиям, прошлое не давило на него, не набрасывалось из-за угла, и лишь при виде старой, исклеенной объявлениями остановки ему вдруг почему-то с грустью вспомнился Алексей Алексеевич - глухонемой гомосексуалист, лицом и повадками напоминавший неустроенную, разочаровавшуюся в жизни женщину предклимактического возраста. Они познакомились в автобусе; Арсению тогда было шестнадцать, и до катастрофы оставался ровно год. Алексей Алексеевич подсел к нему на сидение и вытащил из сумки блокнот, где размашистым почерком написал “Привет”. 
С той поры они сталкивались почти каждый день - Арсений ехал в школу, Алексей Алексеевич - по каким-то своим делам (потом окажется, что этими делами был его престарелый любовник, которого Алексей Алексеевич полностью содержал и который нещадно избивал его за занятия проституцией). Постепенно Арсений перестал стесняться и стал задавать вопросы. Алексей Алексеевич охотно рассказывал о жизни, жаловался на милицию, на любовника, на клиентов, говорил, что хочет уехать куда-нибудь за границу, найти хорошего человека и жить спокойно. Его надежды, обиды и чаяния лились прыгающими строчками в блокноте, бурные, как горная река. Однажды Алексей Алексеевич позвал Арсения в гости, но тот испугался и не пошел, отговорившись какими-то делами; Алексей Алексеевич не настаивал. Через год, за несколько дней до того, как Арсений уехал из города насовсем, Алексей Алексеевич угодил в больницу с черепно-мозговой травмой и множественными колото-резаными ранениями паренхиматозных органов - ревнивый клиент Резо не смог смириться с тем, что у Алексея Алексеевича помимо него были еще мужчины. Что случилось с ним дальше, Арсений не знал.
Он и сам не заметил, как добрел до центра. Осмотрелся, нашел лавочку в сквере у фонтана и закурил, наслаждаясь тишиной. В будние дни тут почти никого не было, только молодая мамочка с крохотным мальчонкой да стайка прожорливых курлыкающих голубей. Арсений глотал дым, рассеянно наблюдая за тем, как малыш упрямо топочет за неторопливыми, но всегда юркими птицами.
За долгие годы сумбура ему некогда было задуматься над тем, чего же он действительно хочет. Он бежал, несся, летел, не оглядываясь по сторонам - но не думал. Не было ни времени, ни желания. Была какая-то странная апатия, привычка просыпаться в разных постелях, в чужих местах, которые быстро переставали казаться чужими. Арсений давно не нуждался в доме. Впрочем, может это, как и многое другое, тоже было самообманом.
- Сеня? Ты?
Женский голос, запах духов - что-то цветочное, свежее, незнакомое, вырвал его из круговорота мыслей. Он поднял голову, моргнул скорее удивленно, чем радостно - перед ним стояла Дина. Увидев выражение его лица, она звонко рассмеялась, бросилась ему на шею, прижала к груди, к пышным медовым волосам, как всегда ничуть не заботясь о том, что о ней подумают.
Мельком Арсений отметил, что безымянный палец ее правой руки по-прежнему пуст.
- Сеня, неужели ты приехал? Насовсем или так? А я тут недалеко работаю, в администрации, представляешь? Скука адская. Сейчас у меня перерыв, на пять минут отпустили, надо идти… Может, увидимся как-нибудь? Если ты не занят? - Дина все говорила и говорила, захлебываясь радостью, звуками, слогами, упорно не замечая смущения, написанного на арсениевом лице, а он, как и много лет назад, вновь ощутил неожиданный укол в груди, глядя в эти искренние, беспомощные, лучистые глаза. Он никого не предавал. Он не предавал Дину. Он просто не любил ее. Но разве можно назвать нелюбовь подлостью?
- Конечно, - спокойно сказал Арсений. - Запиши мой телефон.


3
До их последнего лета Дина хотела быть актрисой, но, в отличие от других девочек, ее мечта носила вполне приземленный характер, выражавшийся в упорстве, с которым она бралась за дело - посещала курсы театрального мастерства, вырабатывала правильное произношение, училась красиво двигаться. И, хотя в областном центре было театральное училище, выпустившее на свет божий нескольких известных актеров, Дина желала поступать только в Москву. Ее не смущала даже негативная статистика поступивших абитуриентов; в будущем она видела себя второй Вивьен Ли, которой неизменно восхищалась, ну, или на худой конец, Моникой Белуччи. Арсений внимательно выслушивал ее откровения и лишь кивал, когда долгими весенними вечерами они прогуливались по проспекту Ленина, усеянному семечковой шелухой.
Он и сам не знал, как они сблизились и начали встречаться. Самая красивая девочка школы и тихий, немного замкнутый паренек, всегда сосредоточенный на чем-то своем. Химия, биология, анатомия, Кафка, Хемингуэй и Солженицын, айкидо, немногочисленные приятели, с которыми он иногда выбирался из дома. По-настоящему близких друзей у Арсения не было никогда, но, в отличие от сверстников, он не страдал от этого. Одиночество не тяготило его, заставляя думать о собственной ненужности или хуже - неполноценности, напротив - давало определенные преимущества над местом, временем и пространством.
Дина была другой. Ей катастрофически не хватало собственных отражений в зеркале - необходимость делиться собой со всем миром питала ее, как солнечный свет - растения, толкала вперед и вверх, заставляя улыбаться и жить.
Что нашлось в нем такого, что привлекло ее? Трудно сказать. Может, то было просто странное сочетание места и времени: начало нулевых, маленький городишко на берегу Волги, в котором не насчитывалось и полусотни тысяч жителей, безжалостно разоренный перестройкой и капитализацией, половина трудоспособного населения которого уезжала на заработки в областной центр или Москву, а другая половина бродила по останкам былой славы единственного градообразующего предприятия.
Сколько Арсений себя помнил, в воздухе там всегда висела атмосфера общей тревоги, скуки и неустроенности. Город то и дело захлестывали волны преступлений, губительные, как тайфун; как правило, они выпадали на выдачу зарплаты населению или стихийную амнистию, объявленную правительством. В такие дни кому-то непременно перерезали горло в городском парке, кого-то грабили ночью, угоняли машины, обворовывали квартиры и дома, вынося все подчистую - от телевизора до постельного белья. Молодежь уезжала толпами, и исход этот было не предотвратить - городу нечего было предложить взамен. 
Как и большинству их сверстников, Дине казалось, что настоящая жизнь где-то в другом месте; ее стремление вырваться было таким жарким и сокрушительным, что Арсению было страшно ее разубеждать. Иногда он почти физически ощущал, насколько им тесно вместе - Дина словно все время ждала чего-то, и злилась на Арсения за то, что он не может угадать ее сокровенных мыслей. Это ожидание смущало его, вселяя смутную тревогу, и вносило в их отношения странный элемент недосказанности. Они редко понимали друг друга - он отчетливо это помнил.      
- Ну, привет.
- Привет.
Они осторожно расцеловались; после стольких лет Арсений все еще не забыл вкус ее поцелуев, фруктовую нежность губ. Присели за столик друг напротив друга, уставились в меню. Арсений отодвинул винную карту, прямо взглянул в лицо Дине, удивляясь про себя, как мало она изменилась.
- Выпьешь что-нибудь?
Она неопределенно махнула маленькой рукой.
- Не знаю, мне на работу завтра.
Арсений подозвал официанта и осмотрелся. Клуб “Омега” некогда был дешевой дискотекой для местной молодежи, преобразившийся ныне в странно пафосный для этого города ресторан.
- Изменилось тут все... - пробормотал он. Дина неопределенно кивнула, вытащила сигареты из сумочки, небрежно чиркнула зажигалкой. Раньше она не курила - Арсений помнил и это. 
- Да, изменилось. Тут наверху еще гостиница. Внизу -  спа-салон. Все для гостей города.
- Гостей? - переспросил Арсений и засмеялся, но Дина даже не улыбнулась.
- Тебе, наверное, дико тут после...
- После чего?
- Ну, после Европы.
- Да нет, - Арсений мысленно усмехнулся - видел он места и похуже, но ничего не сказал зная, что пылкому воображению Дины рисовалась красивая картинка, вроде “Париж, я люблю тебя” - красиво одетые люди ходят по старинным мостовым, курят “Житан” в очаровательных уличных кафе, пьют крепкий кофе и читают Пруста в оригинале. Разубеждать ее не хотелось.
Им принесли заказ - салат для Дины, форель для Арсения и бутылку белого сухого вина. Глядя на то, как официант ловко вскрывает ее штопором, а затем наполняет бокалы, Арсений знал наверняка, что расспросов со стороны Дины будет не избежать и уже почти жалел о том, что согласился на встречу. Он мог бы предвидеть это и раньше. Мог отказаться, сославшись на какие-нибудь дела.
Янтарные глаза Дины ласково смотрели на него сквозь завихрения сигаретного дыма.
- Я знаю насчет твоего отца... Очень жалко, такой хороший врач был. И человек, добавила она, затушив в пепельнице окурок.
- Да, - согласился Арсений. - Жалко.
- Извини, тебе, наверное, трудно вот так об этом.
- Ничего, - он постарался улыбнуться не слишком фальшиво. Дина поморщилась, будто услышала непристойность.
- Ты потому сюда приехал? Из-за отца?
- И из-за отца тоже, - Арсений откашлялся. Ему не хотелось вдаваться в подробности. - Лучше расскажи о…- он хотел сказать “о наших”, но осекся, неожиданно осознав, что к “нашим” все эти годы мысленно относил и Дину, и Илью, и Алексея Алексеевича, и даже случайных русских знакомых за границей, всех этих Гиви, Эдиков, Вероник и Ир - грошовых проституток, обслуживающих клиента за дозу. Это уже потом, после депортации у Арсений никого не осталось: ни родных, ни друзей. Он сам от них отказался, обрубил все связи, забыл имена, стер телефоны. Так было проще начинать все с нуля. - О себе расскажи. Что делала, чем занималась? 
- Да нечего особо рассказывать, - Дина слегка приподняла бокал и пригубила вино. Ее лицо приобрело замкнутое выражение. - Слишком по-дурацки все вышло. После того, как ты уехал, я сбежала в Москву... с одним человеком, - она быстро взглянула на Арсения, но тот безразлично пережевывал кусок форели. - Не с Ильей, - добавила Дина и покраснела. - Жила с ним. Подала документы, куда только возможно - и в Щукина и в ГИТИС, и... в общем, неважно. Никуда не прошла. Решила - буду работать и готовиться поступать через год. Устроилась в модельное агентство, ходила по кастингам. Редко брали. Там вообще, такой бизнес, что... - Дина слегка нахмурилась, снова улыбнулась, бесшабашно тряхнула ворохом медовых кудрей. - Короче говоря, прожила я в Москве год. Дело кончилось тем, что тот человек меня бросил - в прямом смысле, оставил на съемной квартире, а сам смылся неизвестно куда. Потом пришла хозяйка, стала требовать денег. Тот урод, оказывается, ей за полгода задолжал. Пришлось звонить домой, все объяснять родителям. Мама приехала, забрала меня. Я согласилась - идти мне было все равно некуда, денег тоже не было. Вернулась сюда, пошла на заочку в педагогический. Учитель русского языка и литературы, представляешь?
Дина невесело рассмеялась. На Арсения она не смотрела. Тонкие пальцы с аккуратным маникюром перебирали локоны.
- А потом? - осторожно спросил Арсений.
По лицу Дины скользнула едва заметная тень.   
- Потом неинтересно. А ты?
- У меня была открыта виза, и я уехал в Латвию, потом в Польшу, в Чехию... в общем, половину Европы объездил. Работал то тут, то там. Через два года вернулся обратно. Устроился в один журнал, в хозяйственный отдел, пошел учиться, параллельно еще курсы переводческие закончил… статьи писал. Кое-что печатали. Потом стал нештатным корреспондентом, подрабатывал барменом в ресторане. Денег платили мало, но работа нравилась. Потом занимался переводами, профессионально. Немецкий, английский. Еще через четыре года меня позвали в Австралию, один приятель. Вместе поднимали бизнес, онлайн-издательство. В Австралии дольше всего прожил. Потом уехал в Тай, писал статьи, в основном, на заказ... Вот и все, в общем, - Арсений торопливо сглотнул и растянул губы. У него вдруг возникло странное ощущение, будто они с Диной шагают по минному полю, взявшись за руки, смотрят под ноги и гадают: рванет или нет? Кажется, пока не рвануло.    
- Не женился? - уронила Дина. 
- Что?
- Ты женился? Есть у тебя семья? - Дина снова закурила, изящно выпуская дым в воздух.
- Нет.
- Почему?
- Не знаю. Наверное, было не нужно.
- Ясно, - кивнула Дина. - У меня тоже никого.
Она произнесла это легко и естественно, будто вздохнула, и Арсений чуть было не улыбнулся - ее слова прозвучали почти, как признание. “Я ждала только тебя”, - звенело в нем, но, конечно, это всего лишь иллюзия. Дина не умела ждать - это было не в ее характере. Наверняка, перебрала кучу мужиков - грубых, тупых, равнодушных. В этом городе почти не водилось других.
- Ты Илью видел? - тихо спросила она.
Арсений отрицательно покачал головой. Дрогнувшая рука сама потянулась к бокалу.


4
В тот год лето ударило резко и без предупреждения; с начала и до середины мая стояла мученическая духота, время от времени разбавляемая прилетавшими с востока грозами, затем наступил зной.
Арсений без особенного восторга отправился на традиционную пьянку с классом в честь последнего звонка, во время которой одиноко пил пиво на лавочке в парке, не в силах присоединиться к ностальгическому хору голосов - школу он воспринимал, как досадливую и утомительную повинность и знал, что не будет по ней скучать. 
Вечер медленно катился к ночи, грозя перерасти в тягостную пародию: кто-то уже отчаянно блевал в кустах, кто-то тискал пьяных одноклассниц, кто-то бурно и бестолково выяснял отношения. В темной глубине парка грустно бренчала гитара, и хриплый голос выводил “Все идет по плану”, то и дело ломая ритм; в оранжевых лучах фонаря кружила назойливая мошкара, пахло сосновой смолой и болотами.
Тогда Арсений увидел Илью в первый раз. Он вдруг просто возник из ниоткуда - высокий, стройный парень с большими глазами и отрытой улыбкой. Одна из девочек, Юля, привстала с лавочки, по-хозяйски положила ему руку на плечо.
- Знакомьтесь, мой брат Илья, - и настороженное молчание, обозначившее появление чужака, мгновенно схлынуло под напором протянутых рук.
Тогда он не запомнился Арсению ничем особенным. Минут десять посидел вместе со всеми, не встревая в разговор и, склонившись к Юле, что-то сказал вполголоса. Брат и сестра растаяли в ночи так тихо, что Арсений даже усомнился, заметил ли кто-нибудь их уход, а через час уже забыл об этом.
В следующий раз они столкнулись через неделю во внутреннем больничном дворе, служившим курилкой для персонала и пациентов. Арсений вышел из приемного покоя, мрачно сминая сигарету между пальцами - за десять минут до этого отец вызвал его к себе и отстраненно сообщил, что договорился о “подстраховке” на поступление, тут же выразив надежду, что она не пригодится.
- Не подведи меня, - сказал он.
Арсений кивнул - как кивал всегда, и вышел из кабинета. Его трясло от обиды на отца и злости на себя, но поделать он ничего не мог. Наверное, не хватало духу.
Арсений засунул сигарету в рот и похлопал себя по карманам в поисках зажигалки.
- Здорово, - донеслось ему в спину.
Он обернулся и увидел парня одетого так, словно он пять минут назад покинул ночной клуб: рваные джинсы, футболка, кеды. На чуть обгоревшем носу его красовались золотистые очки-авиаторы, которые парень тут же снял.   
- Не узнал? - белозубо улыбнулся он. - Я Илья, брат Юли.
- Привет, - Арсений протянул ему руку. 
Илья не прекращал улыбаться.   
- Сигареты не будет? У меня кончились.
Арсений молча достал пачку “Кента”. Ребята прикурили. Илья выпустил в пыльный воздух струйку дыма.
- Чего мрачный такой?
Арсений неопределенно пожал плечами и насупился. Он слегка растерялся, как терялся всегда, когда кто-то влезал на его личную территорию - обычно, люди понимали, что этого делать не стоит. Но Илья смотрел спокойно, дружелюбно-вежливо, и Арсений ответил:
- Со вступительными запарка.
- Бывает. Куда поступаешь?
- В медицинский.
- Будущий доктор, значит. Круто.
- Кому как, - вырвалось у Арсения, и он тут же пожалел об этом, но Илья ничего не сказал, будто не расслышал.
Они докурили, выкинули окурки в ржавое жестяное ведро-пепельницу. На прощание Илья метнул на Арсения кроткий, ничего не значащий взгляд и улыбнулся.
- Ну, давай. Еще увидимся.
- Угу. Давай.
Они обменялись быстрым рукопожатием, и Илья зашагал к автобусной остановке. Арсений посмотрел ему вслед со смутным чувством легкого, непонятно откуда взявшегося разочарования, а потом пошел своей дорогой.
...Дрогнувшая рука сама потянулась к бокалу, но Дина ничего не заметила.
- Женился на статусной телке, - продолжала она. - Дочка Богачева, помнишь его? Глава местного самоуправления?
Арсений покачал головой. Нет, он не помнил никакого Богачева и не желал ничего знать ни о нем, ни о его “статусной” дочке. Но мысли полезли сами - какая она? Красивая? Глупая? Забавная? Раз Илья ее выбрал, значит, наверное, оно того стоило.
- Не важно, - Дина отпила из бокала, прищурилась. - Теперь у него свой бизнес. Дом - машина - вилла в Испании, все дела. Молодец, да? 
- Молодец, - согласился Арсений. Ему почему-то стало трудно дышать. - Пошли отсюда?
- Куда? - удивилась Дина и слегка покраснела. 
- Куда-нибудь. Погуляем.
- Ладно, - кивнула она и убрала сигареты в сумочку.
Арсений подозвал официанта, расплатился по счету. Когда они вышли на воздух, оказалось, что уже стемнело. В прохладной майской тишине заливались соловьи. Дина взяла Арсения под руку, прижалась тугим горячим бедром.
- Как раньше все, да? 
Они свернули на проспект Ленина, вдоль которого тянулись невысокие аккуратные дома; светлый беж переплетался с белыми декоративными колоннами и наличниками окон, сквозь нежную листву струился мягкий вечерний свет. Арсений вспомнил, что в начале пятидесятых город отстраивали пленные немцы, и что потом некоторые из них, вместо того, чтобы вернуться на родину, осели тут и смешались с местным населением.
Дина задумчиво разглядывала асфальт под ногами.
- Знаешь, а я ведь завидовала тебе, - вдруг сказала она. Арсения будто ужалило. Он чуть было не расхохотался, но вовремя сдержал себя.
- Завидовала? Мне?
Дина серьезно кивнула.
- Потом. После Москвы, когда снова тут оказалась. Тому, что ты вообще смог так поступить - бросить все. Уехать в незнакомый мир, без связей, без денег. Что вообще сумел решиться.
- Это было непросто, - машинально заметил Арсений. - Я имею в виду - жить так.
- Я понимаю, - откликнулась Дина и вдруг в упор посмотрела на Арсения. - Жалеешь уже, что вернулся?
- Нет, - он сжал ее руку и повернул к себе.
Она не улыбалась, смотрела серьезно и немного грустно, и тогда Арсений наклонился и поцеловал ее в плотно сомкнутые губы. У Дины задрожали ресницы, и он вдруг подумал, что сейчас она заплачет. Но Дина не заплакала. Она сказала:
- Пошли к тебе?
Потом, лежа в полной темноте рядом с мягко дышащей Диной, Арсений курил и думал, что тогда был не май, а уже лето - лето в самом его разгаре, душное, душистое, пыльное и щедрое, и вспоминал, как все начиналось. Кажется, в тот день он соврал Дине в первый раз - когда она позвонила и предложила встретиться, а он отказался, сославшись на подготовку к экзаменам. Почему он сказал ей неправду? Неужели, уже тогда он чувствовал что-то такое, глубокое зарытое в нем самом, стыдное, порочное и прекрасное, как первый на Земле рассвет? Что-то, что - Арсений знал это, - навсегда умерло в нем. Давно умерло.


5
Илья позвонил спустя неделю после их совместного перекура у больницы. Сказал, что покупает машину у местных и что ему нужна помощь.
Странно, но Арсений волновался. Помыл голову, надел новые джинсы, будто собирался на свидание. Придирчиво рассматривая себя в зеркале, вдруг подумал, что все это просто смешно. И зачем он вообще согласился?
“Надо кого-то, кто знает город и выглядит умным. Ты выглядишь умным”, - так сказал Илья.
Но нет - умным он не выглядел. Усталым, скорее. И смущенным.
“Я не разбираюсь в машинах”, - честно признался Арсений, кашлянув в трубку.
Илья засмеялся. 
“Вот и я тоже”.
Он заехал за Арсением вечером, на такси, что уже само по себе выглядело пижонством: в этом городе днем на такси ездили только по большой необходимости. Свободных денег тут обычно ни у кого не водилось; сколько Арсений помнил себя, самым популярным средством передвижения до глубокого снега был велосипед.   
Они обменялись рукопожатием, Илья назвал адрес.
- Тут и пешком можно было, - заметил Арсений.
Илья чуть нахмурился, сморгнул длинными ресницами, будто раздумывая над только что услышанным. 
- Может, и можно. Но я не знаю города.
Арсений в сомнении покачал головой. 
- И чего за машина?
- “Девятка” вроде. 
- Вроде?
- Так в объяве написано было, - пояснил Илья.
- И что я должен буду делать? Я ведь не понимаю ничего, я же говорил.
- Да ладно, что там понимать, - беспечно улыбнулся Илья. - Посмотри ее просто, в салон загляни, под капот залезь. Не знаю… Ну, скажи что-нибудь… Мне ее за восемьдесят отдают. Собьем цену - на сдачу погуляем.
Таксист хмыкнул. Они доехали до окраины, попетляли между гаражей и покосившихся заборов и вышли к нужному месту. Бронзовую “девятку” продавали два парня, похожие на братьев-близнецов - бритые русые головы, спортивные штаны и дешевые пластмассовые очки, сдвинутые на лоб. Эти ребята были потомками рабочих, некогда построивших завод-гигант, рабочих, гордившихся своим городом, но теперь их внукам было некуда деваться из тесных хрущевок, где семьи ютились целыми поколениями. Они с грехом пополам заканчивали среднюю школу, шли в ПТУ, получали там специальность сварщика или фрезеровщика, но рассчитывать на рабочее место уже не могли, и еще до совершеннолетия успевали схватить по две-три судимости - обычно, за мелкие кражи из магазина или телесные повреждения, нанесенные по пьянке. Городская общественность относилась к подобным историям равнодушно, как к несомненному, но неизбежному злу, с которым ничего нельзя поделать.   
Один из парней, увалень лет двадцати по имени Колян, спешно, будто торопясь покончить с неприятной обязанностью, рассказывал о машине и путался в словах:
- Сцепление тут туговато, надо полностью выжимать. Колодки тормозные новые совсем, только поменяли… Масло, свечи - все тоже свежее… Хотите - сами смотрите… Ну, что еще там… А, да, зимняя резина в комплекте. Сезон всего отъездил. В авариях серьезных не была, только бампер передний менял и решетку радиатора. Вообще, тачка офигенная, парни, это я вам точно говорю… Своих денег стоит… - он провел ладонью по лицу, перевел дух и растерянно шмыгнул носом. 
- А чего продаешь тогда? - хмуро спросил Арсений. У Коляна обиженно-зло надулись губы, будто у малого ребенка.
- Я и не стал бы. Но деньги нужны - мать болеет.
- Ладно, - хмуро оборвал его Илья. - Давай проедемся, и хорош. Если все устроит - возьму…
Арсений пожал плечами. Ему было не по себе от сознания собственной ненужности.
- Как хочешь.
Илья запрыгнул на сидение водителя, Колян пристроился рядом. “Девятка” взревела и резво взяла с места, растаяв в солнечной пыли. Арсений закурил, жестом предложив сигарету второму парню. Тот не отказался. Почиркал спичками, выпустил дым в воздух.
- Ты это… хорош там… - негромко, но безо всякой угрозы проговорил он. - Тачка, в натуре, пиз…тая. Мы ее вместе перебирали. У Колькиной матери рак нашли, на операцию теперь бабки надо. А так бы он эту машину х…й продал.
Через три минуты появился Илья и объявил, что покупает машину. Формальности с документами уладили быстро. Илья сел за руль и взглянул на Арсения. Глаза у него оказались разноцветными - один золотисто-карий, другой - зеленый, как весенняя трава. Потом было еще много всего - и плохого, и хорошего, но Илью Арсений вспоминал именно таким, каким увидел его в тот самый момент: широко улыбающегося, с веселыми глазами, в белой футболке с изображением какого-то мультяшного персонажа - кажется, слоненка Дамбо. В этом городе никто не ходил в футболке со слоненком Дамбо, никто не носил такие очки и рваные джинсы, но Илье было плевать. Он словно жил в своем измерении, где не было плохо заасфальтированных дорог, унылых многоэтажек, заросших палисадников и разваливающихся предприятий.
- Ну, что в бар? - спросил он, как ни в чем не бывало.
- В бар? - удивился Арсений. - Я ж, вроде, ничем не помог.
- Помог-помог, - засмеялся Илья. - Садись, поехали.
Арсений нахмурился. Ему очень хотелось пойти, но грызло сомнение.
- Ну, не знаю, - пробормотал он. - Экзамены скоро.
- И что? - искренне удивился Илья. - Машину же обмыть надо.
Арсений не нашелся, что возразить. Все началось именно с этого. 


6
Дни летели, заполняясь Диной постепенно и ненавязчиво. Квартира обрастала ее запахами, ее одеждой, ее присутствием, и, в конце-концов, Арсений свыкся с мыслью о том, что они живут вместе - как бы семья. Дина не заговаривала об этом, но короткие периоды, когда она отсутствовала становились для Арсения поистине мучительными; он внезапно обнаружил, что страшится одиночества больше всего на свете, а еще - чудовищ, грязных липких призраков из тихих глубин его подсознания. Они мирно спали там - пока, но Арсений знал, что явление это временное. Не выздоровление, всего лишь ремиссия.
Появляясь, Дина приносила за собой шлейф беззаботной легкости, как будто в ее жизни всегда был праздник. Она никогда больше не спрашивала Арсения о прошлом - с того вечера, когда они оказались вместе в его кровати и занимались любовью под тихую музыку, струящуюся сквозь приоткрытое окно. Музыка летела, кружилась, разбиваясь о тусклый свет фонаря; тело Дины белело в темноте, нежное, как китайский шелк. Проводя по нему пальцами, Арсений все больше и больше погружался  в состояние, близкое к наркотическому опьянению - пузырчатая бессмертная невесомость.
Дина радостно просыпалась утром, напевая, готовила завтрак и убегала на свою скучную работу, и Арсений ждал ее возвращения, гадая придет она или нет. Обычно Дина приходила, и тогда они шли гулять по притихшему городу или изредка оставались дома, пили вино и смотрели старые голливудские фильмы. “Моя прекрасная леди”, “В джазе только девушки”, “Трамвай желание”, “Унесенные ветром”.
Однажды она позвонила и сказала, что сегодня останется дома - что-то там случилось с матерью. Той ночью Арсений проснулся в холодном поту - ему приснился отец, стоящий на пороге его комнаты с выражением отвращения и ужаса на лице. Его рот открывался, и хоть оттуда не доносилось ни звука, Арсений наизусть помнил слова, которые он говорил. Выродок. Ты не человек, ты выродок.
В другой раз чудовища выдали порцию яда из другой параллели - той, заграничной, бесконечно далекой, о которой он никому никогда не рассказывал. Арсений обнаружил себя в Берлине в общаге для нелегалов - грязной, пропахшей потом и мочой конуре. Он лежал на отсыревшем матрасе совершенно беспомощный, избитое лицо его ныло, сломанные ребра отдавались острой болью при каждом вздохе. Арсений с ужасом ждал, что сюда вот-вот заявится полиция или - что еще хуже, - люди Икрама и убьют его, а тело выкинут в какую-нибудь канаву. Его все равно бы никто не стал искать.
Он понял, что это лишь сон, только когда теплые руки Дины обхватили его за шею, притянули к упругому телу - реальному и осязаемому, мягкие губы шептали ему, что все хорошо, что он дома, и Арсений не выдержал и заплакал. Он содрогался на свежих прохладных простынях, вдыхая фруктово-ягодный аромат, и сумел уснуть лишь под утро, мучимый страхом разоблачения. Но ничего не случилось - Дина молчала, будто забыла, что произошло.
 Настал август - ветреный, дождливый, влажно-удушливый, капризный, как старая кокотка, и Галя позвала их на ужин - у старшего сына был день рождения. Арсений вручил подарок плотному мальчику с замкнутым некрасивым лицом, до обидного похожего на отца - мрачного молчаливого человека, сидящего в углу с таким видом, будто он не понимает, зачем тут находятся все эти люди, включая его собственную семью. Дети с криками бегали вокруг стола, поочередно вырывая друг у дружки подаренный планшет.
- Знаете, кого я сегодня видела? - поглядывая на Дину и Арсения, лукаво спросила Галя. - Вашего друга. Илья… Не помню фамилии. Вы общаетесь с ним сейчас?   
- Нет, - покачала головой Дина и изящно заправила прядь волос за ухо. Арсений промолчал.
- Машина у него… - Галя отхлебнула вино и покачала головой. - Говорят, он новый отель строить собирается. За городом, на озерах. Экотуризм развивать.
Домой возвращались в полном молчании. Дина не выдержала первой.
- Когда ты сбежал, я винила себя. У нас с Ильей ничего не было. Я просто хотела, чтобы ты ревновал, понимаешь? Чтобы смотрел, как раньше. Это было глупо, конечно.
- Ты тут ни при чем, - очень спокойно ответил Арсений и закурил. Дина закусила губу.
- Я не знала, что тебе было так плохо там… Я думала…
- Нет! Нет, - Арсений перевел дух. - Все нормально. Пошли домой. 


7
С Ильей оказалось интереснее, чем со всеми знакомыми вместе взятыми - и много проще. Пройдет время, и Арсений поймет, что еще не встречал ни одного человека, который бы смотрел на мир с таким спокойным открытым любопытством. Илья принимал жизнь, как есть: места, людей, обстоятельства, словно понимание, которое прочие  обретают лишь с горьким жизненным опытом, досталось ему просто так, от рождения. Но это будет гораздо позже, пока же они сидели в придорожном кабаке и пили плотное темное пиво, разговаривая обо всем на свете.
Кабак был пуст, за стойкой скучала официантка - женщина лет сорока с разноцветной улыбкой: золотой, металлической, грязно-желтой. Приняв заказ, она закурила, изредка поглядывая на мальчиков прищуренным тоскливым взглядом. Негромко играли наивные и корявые хиты восьмидесятых, в воздухе пахло жирной помесью сигарет и пригоревшего мяса. Остатки вечернего солнца пробивались сквозь тяжелые пыльные шторы.
Илья вывалил на Арсения ворох историй, которые тот слушал, раскрыв рот: о друзьях, о тусовках, наркотиках, драках, о Питере, где он жил с отцом. Рассказал, что накануне отъезда расстался с подругой, и что когда она пришла провожать его на поезд, то продемонстрировала всему перрону свою грудь с пирсингом в сосках.
- Сумасшедшая, - смеялся Илья. - Но с ней было весело. А у тебя есть кто-нибудь?
- Есть. Дина.
Илья прищурился.
- Давно встречаетесь?
- Год почти.
- Год - это много. Секс был? - небрежно спросил Илья и отхлебнул пиво. В его голосе прозвучали едва заметные снисходительные нотки, но Арсений предпочел не обращать ни них внимание. Хоть они и были ровесниками, в Илье чувствовался опыт, тогда как Арсений почти всю жизнь провел в вакууме. Сейчас он ощущал это особенно остро и почти жалел о том, что ничем - буквально, ничем, - не может похвастаться перед Ильей. В его жизни не было ни одного заслуживающего внимания события - он не участвовал в массовых драках, не бегал от милиции, не угонял машин. Даже секса - нормального секса у него пока не было. Были горы прочитанных книг, были тренировки. Была Дина, был отец и Галя. Раньше Арсению казалось, что этого достаточно, чтобы ощущать себя полноценной личностью, единицей, уникумом, но теперь он вовсе не был в этом уверен.
- Нет, - пожав плечами, ответил он. - Не было.
- Боится что ли?
- Просто не торопится, - Арсений с удивлением вслушивался в собственные слова; близость с Диной теперь представлялась ему не слишком отчетливо. Они целовались до умопомрачения, касались друг друга, но никогда не переходили грань. Она говорила, что хочет дождаться своего семнадцатого дня рождения, хочет, чтобы все было красиво. Дина вообще любила все идеализировать. Арсений не понимал, нравится ему эта ее черта или нет, и сейчас, глядя в лицо Илье вдруг понял, что не нравится. Она будто жила по готовому, ею же придуманному сценарию, в котором Арсению отводилась второстепенная роль. Он, как всегда, не спорил. Почему? 
Илья кивнул, будто понял то, о чем промолчал Арсений. 
- Скоро в центр свалишь, там все по-другому будет. И телки тоже.
- Не будет, - вырвалось у Арсения.
- Почему?
- Папаша договорился там с кем-то, типа подстраховка. А я не хочу, как он. Врачом быть не хочу, - кажется, впервые Арсений произнес это вслух. Он даже слегка испугался. 
Илья внимательно посмотрел на него на удивление трезвым взглядом. 
- А чего хочешь? - спросил он серьезно.
Арсений поморгал тяжелыми веками и не сразу нашелся, что ответить. Его желания всегда были слишком смутными, слишком неопределенными, чтобы он высказывал их вслух.
- Недавно я ездил в Европу, хотя, Чехия - не очень-то и Европа это, все равно бывший совок. Я в самолете летел, вниз смотрел и думал, какой этот мир на самом деле огромный. Понимаешь? Я всю жизнь тут просидел. И потом тоже самое будет. 
Илья фыркнул.
- Так что не забьешь тогда на всю эту лабуду? Отца обижать не хочешь? 
Арсений поморщился, сделал глоток из бокала и покачал головой.
- Меня к этому с детства готовили, - проговорил он, подбирая слова. - Внушали, что так надо, что по-другому и быть не может. Отец врач. Дед был врачом - кучу орденов с войны привез, - Арсений сам не знал, к кому обращается - к Илье или к курящей за стойкой официантке, чье лицо с приближением ночи превратилось в сморщенную трагическую маску, на которой жутковато выделялся слишком яркий рот.  - Я не знаю, как по-другому.
Илья промолчал. Выпили еще.
- Мне тут нравится, - неожиданно признался он. - В Питере круто, это город такой, но там… много лишнего.
- Лишнего?
- Ну, не знаю, как объяснить, - Илья прищурился. - Слишком всего. Дождя, машин, туристов, бухла, наркоты... Легко запутаться.
- А здесь?
- Здесь неплохо, кстати. Ты не смейся только, я честно говорю. Я бы пансионат для отдыха построил на озерах. Я такой красоты никогда не видел, а ни одного приличного места нет, только старые турбазы. Там все дома разваливаются, сортир во дворе, умывальник тоже, мусор кругом. Народ какой-то дикий.
Арсений вытаращился на Илью и засмеялся. Тот покраснел.
- Что, дебильная мечта?
- Нет, - Арсений покачал головой. - Странная просто. Кому тут нужны твои пансионаты?
- Я бы нашел кому, — нахмурился Илья. - И остался бы тут жить. 
- Так оставайся, - усмехнулся Арсений. - Кто мешает?
- Посмотрим, - уклончиво сказал Илья и опустил ресницы.
Арсению стало смешно и немного грустно. Конечно, что бы он ни говорил, Илья никогда не останется здесь. Никто бы не остался. И он сам бы сбежал хоть сейчас, будь у него такая возможность.
Но возможности нет. Ни возможности, ни решимости, ни настоящего желания - и Арсений честно признавался себе в этом. А вот Илья другой. Ему везде тесно, всего мало, все любопытно. 
- Да ладно. Через месяц от скуки свихнешься и свалишь первым же поездом. Отсюда все сваливают рано или поздно.   
Илья улыбнулся. Глаза у него почему-то стали печальными. Или Арсению показалось так из-за игры света в его разноцветных зрачках? 
- Не убегу, - проговорил он и, отставив пустой бокал в сторону, кивнул официантке. - Некуда мне бежать.
Но Арсений ему не поверил.


8
Когда Дина сообщила, что беременна, Арсений почти не удивился. Они ни разу не обсуждали вопрос предохранения. Дина не протестовала против того, что он не пользуется презервативами, а Арсений никогда не уточнял у нее про таблетки. Весть о ребенке была если не ожидаемой, то, во всяком случае, не шокирующей. Ребенок - это хорошо. Ребенок - это возможность исправить собственные ошибки.
- Так ты не сердишься?
- Нет. Нет, ты что.
- Слушай, если ты не хочешь или не готов, ничего страшного, я пойму. Это ведь был мой выбор, - криво усмехнулась Дина. - Я сама так захотела.
Арсений заверил ее, что готов. Лежа по ночам в кровати рядом с ровно дышащей Диной и глядя в потолок, по которому плясали причудливые тени, он повторял себе, что станет хорошим отцом, во всяком случае, постарается. Он будет играть с ребенком, читать ему книжки, водить на футбол или танцы, радоваться его успехам, смеяться вместе с ним, вникать в его проблемы. Все будет, как надо - не как было у него.
В детстве Арсению и в голову не приходило задаться вопросом, любит ли его отец. У него всегда были хорошие качественные вещи, компьютер, мобильный телефон последней модели, карманные деньги - то есть, все то, о чем большинство его сверстников даже и мечтать не могли в то время. И все-таки, интуитивно, каким-то шестым чувством Арсений знал, что отец словно бы сторонится его. Словно он, Арсений, еще должен доказать отцу, что достоин его любви или хотя бы одобрения. Это было хуже всего: постоянное выматывающее напряжение, слитое из детского желания угодить, смутный страх сделать что-нибудь не так, и едкое разочарование, что его старания неизменно остаются незамеченными.
На следующее утро он предложил Дине пожениться. Она посмотрела недоверчиво, покачала головой:
- Если это только из-за беременности, то я не хочу.
- Не только. Ты ведь понимаешь. Я давно об этом думал. Почти с самого начала, - соврал Арсений, но не почувствовал себя виноватым из-за этой лжи. К тому же - разве была такая уж большая разница между “давно” и “сейчас”? Он был уверен, что нет.
Дина подняла на него робкий взгляд.
- Значит, ты хочешь быть вместе? Правда?
Арсений кивнул. Да, наверное, он этого хочет. Ему нужно что-то, за что можно уцепиться, что-то крепкое, свое, постоянное. Дина была такой. Дина ждала его.
Янтарные глаза, устремленные на его лицо, сияли.
- Тогда я согласна, - мягко уронила Дина и тронула Арсения за руку. Ему и в голову не пришло сказать “я тебя люблю”.


9
Илья обрастал знакомыми с пугающей скоростью, как корабельное дно - ракушками. Вокруг него возникали люди, много людей, похожих на кристаллики в калейдоскопе -  автослесари, менты, продавщицы, тамада, даже местные знаменитости, вроде ди-джея или музыкантов из рок-группы “Апостол”, иногда играющих на городских мероприятиях и свадьбах. Илья дружил со всеми. В нем было нечто такое, что безоговорочно притягивало окружающих, какая-то черта, ключ, открывавший любые двери. Арсений перестал завидовать ему, только молча восхищался этой его способности ладить с каждым - был ли это сынок мэра, на даче которого они как-то оказались и уничтожили почти весь запас французского коньяка его папаши, или же безобидный алкаш Вовчик, любивший шариться по дискотекам и выпивать за чужой счет.
Для Арсения июнь промчался со скоростью света; минули выпускные экзамены в школе, но он даже не почувствовал дрожи от важности момента, подобно большинству сверстников. Теперь все вертелось вокруг Ильи.
Они виделись постоянно, но иногда Илья необъяснимо исчезал, будто подводная лодка с радаров, не отвечал на звонки, а то и вовсе отключал мобильный. В такие дни Арсений чувствовал себя кем-то вроде брошенной хозяином собаки - уныло бродил по городу, ничего не замечая, и, наконец, шел к Дине, чтобы в очередной раз выслушать новую порцию колкостей.
“Ну, вы прямо сладкая парочка, - говорила Дина. - Просто две палочки “Твикс”.
В последнее время в их отношениях наметилась отчужденность - ей не нравилось, что у Арсения есть какая-то другая жизнь, куда ей, Дине, нет ходу.
“Почему ты не берешь меня с собой? Ты, что, стесняешься? Ревнуешь?” - допытывалась она, и, в конце-концов, Арсений решил познакомить их с Ильей.
Это случилось в один из субботних вечеров, когда весь город погружался в пучину местечкового веселья: танцы на открытой площадке в парке, грохочущая музыка из открытых машин, пьяные песни и смех. Илья стоял в компании каких-то знакомых, обсуждал ночную поездку за город; когда Арсений подошел ближе, коротко обернулся и сказал “привет”, кивнул Дине, но поехать вместе не предложил. Они постояли еще немного; Дина сжимала ладонь Арсения, смеялась чьим-то шуткам, а он только растерянно моргал, чувствуя тяжесть в желудке, будто его обманули. Потом Дина сказала, что ей пора, и Арсений поплелся провожать ее до дома. У дверей подъезда они поцеловались. Дина шепнула ему в ухо горячими губами: “Скоро выпускной, помнишь?” Но в тот момент он не помнил ничего, и только тупо вслушивался в гулкие удары своего сердца, даже не пытаясь задаться вопросом отчего ему так больно.
Илья перезвонил через день, как ни в чем не бывало, сказал, что та поездка сорвалась, что у кого-то сломалась машина, а кто-то подрался в парке, а потом и вовсе начался дождь. Арсений молчал. “Ну, ты чего, обиделся, что ли? Слушай, ты ведь с девушкой был. Я думал, вы вдвоем побыть хотите…, - но Арсений все молчал. Илья откашлялся, сказал: - Мы завтра хотим на озера поехать, с ночевкой. Ты с нами, надеюсь? И Дину свою возьми…”.
Они поехали, хотя Дина долго не соглашалась - Илья ей не понравился. Арсений понимал, в чем тут дело: избалованную восхищением мужского пола Дину задело явное равнодушие Ильи. И потом - он отбирал у нее Арсения.
- Тебе, что, правда так интересно с ним? Да из него же понты лезут, - говорила Дина, собирая рюкзак. - Он же никто и звать никак. Что ты нашел в нем?
Арсений пожал плечами. Дина застыла у кровати, вжикнула молнией рюкзака. Ее обычно кроткие карие глаза блеснули неожиданной злобой.
- Домой поедем сегодня - мне с утра к бабушке надо… И потом - ты в курсе, что твой Илья травкой торгует? А может быть, и еще чем, похуже.
Арсений вскинул глаза, приоткрыл рот.
- С чего ты взяла?
- Ты что, дурак? - презрительно удивилась Дина. - Зачем он, по-твоему, с этим отребьем деревенским тусуется? А? Они по турбазам дурь толкают.
- Откуда знаешь? - Арсений схватил ее за руку. Дина побледнела.
- Ты что, совсем, что ли? Пусти… Парни из класса говорили… Будешь с ним дальше шляться, у тебя проблемы начнутся. Об отце подумай… - прибавила Дина и ничего больше не сказала.
Всю дорогу до озер Арсений ехал, как замороженный. Он не помнил, как они выгрузились из электрички, как шумной компанией прошли до нужного места. Илья шагал впереди, обнимая за талию красивую темноволосую девчонку - сестру одного из музыкантов. Обернулся, нашел взглядом Арсения, подмигнул. Девушка смеялась, с восхищением глядя на Илью. Арсений внезапно ощутил прилив тошноты, как в тот раз, когда перепил на одной из вечеринок. Ему захотелось развернуться и уйти, но Дина крепко сжимала его руку. Она снова улыбалась.
Добравшись до одного из озер, ребята поставили палатки, разожгли костер, разобрали провизию. Артем, вокалист “Апостолов” достал гитару. Дина разделась и побежала купаться вместе с остальными - этот поход доставлял ей явное удовольствие. Арсений сидел на берегу и курил, глядя на облака. К нему подошел кто-то сунул в руки стакан с пивом, потом еще один и еще. Арсений пил, задыхаясь сигаретным дымом, до тех пор, пока не зашумело в голове. Илья выбрался на берег, сел рядом. Угасающий солнечный свет играл на его обнаженной спине.
- Ты чего?
- Ничего. Потом.
- Ладно, - Илья пожал плечами и с разбега нырнул в озеро, подняв столб брызг. Визжали девчонки, тягуче пела гитара. Пахло хвоей и озерной водой. Арсений не заметил, как наступил вечер, как к нему подошла Дина, сказала, вытирая мокрые волосы:
- Ты как? Последняя электричка скоро.
- Да, - тупо кивнул Арсений. - Собирайся. Пошли.   
Он поднялся на неверные ноги, взглядом отыскал Илью. Тот стоял возле костра и внимательно смотрел на Арсения, будто чего-то ждал. 
- Пойдем. Поговорить надо.
Они отошли от лагеря, углубились в лес. Илья прятал взгляд, и в темноте Арсений слышал его дыхание. Почему-то ему было страшно заговорить первым.
- Ты что, правда наркотой торгуешь?
Илья хмыкнул, покачал головой, будто удивляясь человеческой глупости. Запустил руку в карман джинсов, достал сигарету, чиркнул зажигалкой. Пламя высветило его лицо с неестественной четкостью.
- Да, - сказал Илья, наконец, - и что?
В его голосе прозвучал вызов. Арсений мгновенно ощетинился.
- Почему мне не сказал?
- Тебе? - Илья подавился дымом. - Тебя-то каким боком это касается?
- Да я с тобой постоянно. Тебя менты прижмут - у меня тоже проблемы могут быть, - Арсений хотел сказать совсем другое, но слова вырвались сами. - Мне не надо этого.
- А-а, - насмешливо протянул Илья. - О себе, значит, волнуешься?
- Да. О себе, бля, - злобно выговорил Арсений. - У тебя что, с головой проблемы? Это же наркотики! Срок! Я думал…
- Да мне похер, что ты там себе думал. Слушай сюда, - Илья взял его двумя пальцами за футболку, слегка притянул к себе, дыша хрипло и зло. - Это мое дело. А ты, правильный мальчик, поступай в мед, трахни уже свою Дину и успокойся. Ты ничего не знаешь, так что катись на х…й со своим “я-с-тобой-у-меня-будут-проблемы”. Ясно? Ясно тебе?!
Арсений стряхнул его руку. Секунду они смотрели друг другу в глаза в полной темноте. Илья сглотнул.
- Сень… - осторожно начал он.
- Пошел ты, - тихо выговорил Арсений и, покачиваясь, направился к лагерю, где его ждала Дина. 
На электричку они опоздали, и пришлось добираться до города на попутках. Арсений не слишком отчетливо помнил дорогу домой, и то, как открыл ключом дверь, зато потом, обнаружив себя сидящим на кухне перед отцом, он удивился, что совсем не испытывает неловкости - только злобу.
- Этого больше не должно повториться, - говорил отец. - Я все сказал.
Он поднялся из-за стола, и тут Арсений услышал свой голос, полный скрытой ненависти и обиды:
- Чего не должно повториться? А? Чего? Я, что, робот, по-твоему?! 
Отец развернулся к нему всем корпусом. Впервые на его лице при взгляде на сына выразилось удивление.
Стоящая у дверного косяка Галя решительно встала между ними.
- Коля, прекрати. Ты же видишь, что он пьяный. Сеня, послушай меня, пожалуйста…
- Думаешь, вечно сможешь диктовать мне, что делать, чего хотеть, как дышать? Ни хрена! - Арсения трясло, изо рта летели брызги слюны. - Я не хочу этого, ясно? Не хочу быть, как ты! В мед твой гребаный не хочу!
- Сеня! - Галя ахнула и прижала ладонь к губам.
- Мы обсудим это утром, - бесстрастно приговорил отец. - Когда ты протрезвеешь. Сейчас иди спать.
- Нечего тут обсуждать! Я всю жизнь хотел, чтобы ты меня заметил! А теперь я ничего не знаю! - бессвязно кричал Арсений, сжимая кулаки. - И в ее смерти я не виноват!
У отца дрогнули губы. Ни слова не говоря, он вышел из кухни. В конце коридора негромко хлопнула дверь. Галя закусила губу и присела на стул рядом с Арсением, глядя в пространство. Арсений вытащил сигареты и закурил, демонстративно выпуская дым в воздух. Галя вздохнула, поднялась с места, распахнула окно, потом присела на колени перед Арсением, взяла его за руку, заглянула в глаза.
- Ты… неправ, - наконец, выговорила она. - Никто никогда не винил тебя в смерти мамы. Никто, - твердо повторила Галя. - И никогда. Ты просто не представляешь, как твой папа ее любил и что пережил, когда она умерла. Он ведь чуть с ума не сошел от горя.
Арсений поглубже затянулся сигаретой и оскалился. Галя поднялась и протянула ему пепельницу. До этого Арсений никогда не курил в ее присутствии.
- Отец заботится о тебе, как умеет, понимаешь? Он любит тебя. 
Арсений недоверчиво хмыкнул.
- Что-то не похоже.
Галя покачала головой и вытянула из его пачки сигарету, задумчиво повертела ее в пальцах, будто не знала, что делать дальше.
- Ты должен извиниться.
- За что это?
- За то, что наговорил. Про мед и вообще. - Галя, наконец, прикурила. - Это все друг твой новый. Илья или как там его.
При упоминании Ильи Арсений мгновенно разозлился.
- При чем тут он?
- При том, что ты совсем другим стал, как с ним связался. Тебя подменили как будто…
- Может, я сам этого хотел?
- Чего хотел? Напиваться каждый день? Грубить отцу? Наплевать на учебу, на будущее свое? У тебя же экзамены скоро. Возьми себя в руки. Я тебя прошу. 
- Это вы решали, не я. Может, это не мое.
- Не твое? - удивилась Галя. - Что не твое?
- Будущее не мое.
- А что тогда твое? 
Арсений махнул рукой. Глаза Гали гневно сверкнули. На кухне повисла напряженная тишина.
- Этот твой Илья… - вдруг сказала она. - Говорят, он на местных барыг работает… Хотя чего еще ждать, если мать проститутка.
- Что? - на мгновение Арсений даже забыл о своих обидах. Слово хлестнуло его по лицу - неожиданно грубое, особенно из уст всегда такой вежливой и сдержанной в выражениях тетушки. - Что это ты говоришь? 
- Говорю, как есть, - Галя пожала плечами. - Ты ведь взрослый уже вроде. Тебе можно такие вещи рассказывать. Или нет?
- Можно, - бурную Арсений, с трудом подавив ком, застрявший в горле.
- Ну, и хорошо, - легко согласилась Галя. - Надо знать, с кем общаешься. Его мать, наверное, раза три замужем была или даже больше. Дети у нее от разных мужиков все - Илья, Юля. Маленького забрали, слава богу, когда ее парализовало… Теперь ее сын по врачам возит, и все без толку, только время тратит и нервы. Лучше бы он ее в интернат сдал, выучился бы, профессию получил. Все лучше, чем наркотиками торговать.
Мгновение Арсений молча смотрел на Галю. Потом резко потушил окурок и поднялся на ноги.
- Я пойду спать, - выговорил он. - Голова болит. Не буди меня завтра, ладно?

10
Они поженились в середине сентября, под заключительные аккорды последних всплесков солнца, щедро подаренных осенью. С реки задувал прохладный ветер, облака постепенно густели в сонном небе, словно прокисшее молоко, опавшие листья путались под ногами, и мрачные дворники поутру сгребали их в желтые мягкие кучи. 
В крохотном кабинете в мэрии присутствовала Галя с детьми, мать Дины с мужем и пара дининых подруг, которых Арсений смутно помнил еще со школы; ни Дина, ни Арсений не хотели пышного праздненства. Накануне он купил кольца - простые, из белого золота, но Дина не стала протестовать. В последнее время она осунулась и похудела - ее измучили головные боли и тошнота, и теперь стояла рядом с Арсением в кремовом шелковом платье, сцепив руки на животе и низко опустив голову, будто раздумывая, нужна ли, в сущности, кому-нибудь эта свадьба.
Они поставили подписи; немолодая женщина-регистратор произнесла короткую речь, и Арсений поцеловал Дину в холодные губы. Потом был ужин в ресторане, тосты и поздравления, на которые Дина реагировала натянутой вымученной улыбкой. Арсений не знал, счастлива она или нет, и твердил себе, что дело тут в беременности, а не в чем-то еще. Порой он ловил себя на мысли, что искусственно пытается воссоздать то первозданное ощущение покоя, которое испытывал рядом с Диной, и с ужасом понимал, что ничего не выходит. Покоя не было - была скука, взвинченность и тягостное чувство запертой клетки. Арсения все чаще тянуло назад. Его больше не мучили ночные кошмары, и прошлое приобретало новые оттенки; грязь больше не казалась такой липкой, одиночество таким безнадежным.
С переездом Дины у Арсения появилась привычка гулять по вечерам; придя с работы и поев, Дина, чаще всего, забиралась в кровать, доставала книжку или включала телевизор - ни сил, ни настроения на что-либо иное у нее не было. Врач сказала, что это пройдет, но Арсений не мог ждать. Одурев за день от переводов, он чмокал Дину в щеку, натягивал куртку, шел, куда глаза глядят, и медленно, по капле, погружался в воспоминания - забавные, тревожные, горько-сладкие, терпкие, как абсент, разбирал их на составляющие и складывал, как придется.
Полуподвальный стрип-клуб в Риге, где он работал в качестве вышибалы; хозяева там были “русские”, то есть - два брата-ингуша, и Арсений по понятным причинам не внушал им никакого доверия, но упросил посмотреть его в деле. Арсению повезло, что навыки айкидо еще не позабылись; в первый же вечер ему пришлось выдворить из заведения двух в стельку пьяных братьев-славян вдвое крупнее его, после чего ингуши прониклись к Арсению уважением и приняли на равных. Время, проведенное в “Орионе” было поистине благословенным, но закончилось оно как-то уж очень быстро; не прошло и трех месяцев, как клуб закрыли за наркотики, а одного из братьев - Мурада, упекли в тюрьму. Второму - Гасану, повезло удрать на родину, собирать с родственников денег на взятки и хорошего адвоката.
Рождество Арсений встретил в Праге. Ему негде было ночевать, и он пришел в католический костел, покоренный величественной красотой и волшебным духом праздника в сиянии мириад свечей. Арсений просидел там до самого утра, так и не уснув, и завороженно пялился на расколотые брызги света в стеклянных витражах, слушал пение и приглушенный смех пришедших на службу горожан. 
Знаменитую первомайскую ночь в Берлине Арсений видел своими глазами так же, как побитые витрины и полицейское оцепление в Пренцлауэр берг. В то время пока толпы провокаторов сражались с полицией, он петлял по улицам с набитыми экстази карманами, молясь про себя, чтобы его не задержал какой-нибудь не в меру бдительный бык. В воздухе раздавался вой сирен, свист и улюлюканье, взрывались осветительные ракеты и горели машины, и было почти нечем дышать от едкого дыма. Через три дня Арсения избили в метро; почти неделю он мочился кровью и ходил, скрючившись от боли, не имея возможности обратиться в клинику. Но самое страшное было вовсе не это, а то, что те ребята отобрали у него весь товар - гашиш и колеса, принадлежавшие Икраму. Отлежавшись два дня, на последние деньги Арсений купил билет на автобус до Гамбурга, но сошел в Зольтау, не вполне понимая, зачем он это сделал; там, на автостанции он познакомился с Руди. В его небольшом уютном домике, где было светло и тихо, как в монастыре, Арсений прожил две недели, глотая болеутоляющие и глядя на то, как Руди пишет свои странные, ни на что непохожие картины.
Пиная ногами останки сморщившихся листьев, Арсений думал, что, пожалуй, Руди был самым светлым пятном в его европейских скитаниях.
Вспоминал Арсений и Москву, где чувствовал себя иностранцем и возвратившимся в лоно матери блудным сыном одновременно, и свои по первому времени провальные попытки хоть как-то наладить жизнь - не мог же он, в самом деле, бродяжничать вечно? Тогда ему, пожалуй, пришлось не легче, чем на нелегальном положении в Европе, но вот что странно: чем дальше Арсений уходил от трудностей, чем больше понимал себя в стабильном мире на твердой почве, тем сильнее его влекло обратно. Он словно забыл нечто важное, но не мог понять что, силился угадать точку невозврата, но знал, что ничего и никогда уже не изменит - да и не хотел этого. Потому и вернулся в этот город, оставив позади разноцветный, пахучий и шумный Тайланд, что думал найти какие-то ответы - но нашел Дину, преданную, красивую, теперь уже беременную от него Дину, которая понятия не имела, что он такое на самом деле есть. Впрочем, это тоже ничего не значило.
А одну из своих прогулок он вдруг встретил Илью. Наверное, это должно было случиться однажды в таком крохотном месте, а может, Арсений и сам неосознанно искал этой встречи; он обошел городской парк, стадион и свернул на объездную дорогу, где высились особняки местной элиты - воздух там был напоен холодным ароматом хвои. К одному из особняков, разорвав тишину и сумрак, мягко подкатил “Порше Панамера” и замер, мигнув фарами. Арсений прошел вдоль пешеходной дорожки и остановился в метрах ста, надежно укрывшись тенью от огромной лиственницы.
Хлопнули дверцы. Со стороны пассажира выпорхнула молодая женщина в светлом пальто, но Арсений почти на нее не смотрел. Еще не видя второго, водителя, он ощутил, как ушло в желудок сердце; Илью он не мог не узнать - даже в его новом, почти неузнаваемо изменившимся облике. Женщина что-то сказала ему, он что-то ответил, звякнув ключами. Обернулся в полутьму, и на какую-то долю мгновения Арсению показалось, что Илья смотрит прямо на него, но это была только иллюзия. Пожав плечами, Арсений отступил в темноту и пошел назад к дому.



11
В день выпуска жара стояла почти невыносимая; плавился асфальт, плавился макияж на лицах девочек. На групповой фотографии, последовавшей сразу за вручением аттестата, Арсений стоял рядом с Диной. От нее пахло свежестью и фруктами, и сегодня она была необыкновенно хороша, но Арсений не видел ни нежного личика, ни медовых волос, ни сочных розовых губ. В последние дни они почти не перезванивались и никуда не ходили; через четыре дня после выпускного ему предстояло сдавать первый вступительный экзамен, и чувствуя смутную вину, Арсений целую неделю просидел за учебниками. С той ночи после похода он не видел отца - на следующее утро после скандала тот улетел на конференцию в Ростов-на-Дону, и должен был вернуться только завтра. На выпускной племянника повела Галя, она же гордо обозревала актовый зал, когда Арсению вручали медаль.   
Когда фотограф, наконец, сделал нужный кадр, и всех отпустили, Дина прижалась к Арсению, жарко шепнула в ухо: 
- У меня завтра день рождения. Помнишь?
- Помню, - сказал Арсений, удивляясь тому, что не чувствует не только радости, но даже малейшего энтузиазма. Он посмотрел на Дину - она выглядела собранной, как космонавт перед стартом.
- Я купила презервативы, - прибавила она еще и похлопала ладонью по сумочке. - Не переживай.
Арсений поморщился - его покоробил ее спокойный деловитый тон.
- Я не переживаю.
- Хорошо, - Дина улыбнулась и взяла его под руку. - Тогда пойдем.
Выпускной отмечали в спортивном зале школы, украшенном шариками, цветами и самодельными плакатами. На “детских” столах алкоголя не было, но в туалетах щедрой рекой лились вино, пиво и даже какой-то коньяк. К полуночи все успели основательно захмелеть. Арсений отдал заветную коробочку с медалью Гале в руки. Ему было неинтересно с пьяными теперь уже бывшими одноклассниками. Кружа Дину в медленном танце, он знал, что вскоре им предстоит, и заметно нервничал. Где это произойдет? Как? Почему сегодня, а не завтра?
- У меня квартира свободная, - будто в ответ на его мысли, расслабленно улыбнулась Дина. - Всю ночь. Мать уезжает к своему… Ты чего?
- Сейчас. - Почувствовав внезапный приступ тошноты, Арсений остановился посреди танца. Он вдруг понял, что не хочет Дину, что все его существо восстает против этого, как против чего-то неправильного, недопустимого, нежеланного.  - Извини. Мне как-то…   
Дина растерянно кивнула, и Арсений заспешил к выходу из зала. Ему отчаянно хотелось выкурить сигарету, но директор категорически запретил курение в задании школы. Арсений вышел за дверь - туда уже не по разу толпой выбегали выпускники, якобы для того, чтобы глотнуть свежего воздуха, а родители единодушно делали вид, что ничего не замечают. На школьном крыльце не было ни одной души, только в сгустившемся сумраке кружили мотыльки и стрекотали, заливаясь на разные лады, птицы. Поглотив комок отвращения, Арсений прикурил сигарету. Будто дело касается какого-нибудь фильма или компьютерной игры, или задачки по тригонометрии. С какой стати он должен делать это сегодня? Почему сегодня? Потому, что она так решила почти год назад? Потому, что напридумывала себе чего-то? И как поступить теперь? Подойти и сказать “знаешь, я передумал”? “Давай еще подождем”?
Арсений поморщился и смял сигарету в пальцах. Ведь он все еще помнил, как хотел ее. Что изменилось теперь? Он не понимал и не хотел понимать, но одно знал твердо - назад он не вернется. Хватит с него этих тупых выпускных ритуалов.
И тут Арсений увидел “девятку”, скромно примостившуюся на противоположной стороне дома. Рядом стоял Илья, смотрел на него и виновато улыбался.
- Вот, приехал вас поздравить. Стою тут, как дурак, с восьми вечера, а тебя все нет. Даже Дины твоей нет…
Арсений мотнул головой и засмеялся. Внезапно все стало легко и просто. С Ильей всегда было так.
- Там стремно, - проговорил Арсений. Он слегка задыхался, будто только что пробежал стометровку. - Совершенно нечего делать.
- Ты трезвый, я смотрю?
- Я же говорю - нечего делать.
Сзади раздался гомон - толпа выпускников выбежала курить. Среди них была Дина - Арсений явственно слышал ее голос. Больше он не рассуждал.
- Поехали отсюда, - Арсений привычно запрыгнул на переднее сидение. Перед тем, как машина тронулась и умчалась в темноту, Арсений услышал возглас Дины, полный возмущения, но ему было уже все равно. “Девятка” резво неслась по дорогам притихшего города, огибая ямы.
…Они сидели босиком на песке, передавали друг другу бутылку виски и глазели, как в кромешной темноте на реке время от времени вспыхивают сигнальные огоньки. Это был дикий пляж, окруженный со всех сторон песчаными насыпями и плакучими ивами, и даже Арсений не знал к нему дорогу. А вот Илья знал. За короткое время он освоил пространство, которое не давалось Арсению с детства.
- Вон, смотри, - оранжевый кончик сигареты уперся в дышащую пустоту. - Видишь, там? 
Арсений сощурился, но ничего не увидел.
- Ну? - спросил он нетерпеливо.
- Гадючий остров. Весь кишит этими тварями. Они туда спариваться приплывают.
- Да ладно.
- Серьезно. Мне рыбак знакомый рассказал.
Арсений засмеялся. Ему пришло уже с десяток смс от Дины - гневных, злых и беспомощных, но он не ответил ни на одну. Только написал Гале, что с ним все хорошо, чтобы она не волновалась - и отключил телефон.
Илья вздохнул и отхлебнул еще виски.
- Я завязал, в общем, - глядя в сторону, признался он. - Нас в “Альбатросе” прихватили менты, меня дядя еле отмазал. Я ему пообещал, что все.
- На хрена ты вообще начинал? - Арсений не видел лица Ильи, но знал, что раздумывая, тот сдвинул брови.
- Из-за матери, - с трудом подбирая слова, выговорил он. - Ее… один мудак избил, в общем. Позвоночник повредил или что. Она ходить перестала, дважды с собой покончить пыталась. Таблетки пила, вены резала. Потом суд был, малого забрали под опеку. Юлька ничего сделать не смогла - ей же семнадцать только недавно исполнилось. Денег не было у них вообще. Пособие какое-то, ну, отец Юльки алименты платил - у нас же отцы разные. - Илья перевел дух, покачал головой и тихо засмеялся. Ветер шевелил его волосы. - Ну, и потом - у меня папаша жениться собрался. Нашел телку в два раза себя моложе. Дура дурой. Ну, я и уехал. Он не протестовал. Дал денег, и все. Обрадовался даже, по-моему… Я и тачку эту купил, чтобы мамашу по докторам возить. Они говорят - ничего не сделать без операции, операция нужна. А она пиз..ц сколько стоит.
Арсений молча сжимал скользкое горлышко бутылки. Он не знал, что тут можно сказать.
- Ладно, - Илья поднялся с песка, поежился. В темноте снова сверкнула его улыбка, и у Арсения отлегло от сердца. -  Забей. Искупаемся?
- Ты что? - Арсений засмеялся. - Там градусов семнадцать, наверное…
Но Илья не слушал. Быстро сбросил одежду, разбежался и легко, без брызг, нырнул в воду. Арсений вскочил на ноги, и, затаив дыхание, напряженно всматривался в темноту. Наконец, голова Ильи показалась на поверхности. Он отфыркивался и смеялся.
- Водичка - кайф! Давай сюда.
Арсений торопливо разделся, немного стесняясь своей худобы. Вошел в воду, охнул от холода. Они поплыли рядом, моча и сосредоточенно работая руками. На противоположном берегу выстрелила ракета, бухнула в сонном небе, потом еще одна. Арсений удивлялся, почему Илья ничего не сказал ему раньше. Почему молчал? Стеснялся? Или, как и отец, испытывал к Арсению нечто вроде снисходительной жалости, считая его чересчур слабым, чересчур уязвимым для подобных вещей?
Ему хотелось знать это - хотелось, может быть, больше всего на свете, но в то же время, Арсений понимал, что не спросит.
- Может, обратно?
- Ладно.   
Путь назад занял немного больше времени, и когда ребята, клацая зубами, выбирались на берег, небо совсем уже просветлело. Арсений шлепнулся на свой пиджак, ничуть не заботясь о его сохранности, взял бутылку и торопливо отхлебнул из горлышка. Протянул Илье. Тот хмыкнул.
- Тоже мне, врач. Ты хоть знаешь, что алкоголем не греются?
Арсений сцепил зубы, чтобы не стучали и набросил на плечи рубашку.
- Отвали, - огрызнулся он. Холод пробирал до костей.
Илья сделал глоток. В предрассветном сумеречном свете его кожа отливала почти мертвенной белизной. С мокрых волос на шею сбегали капли воды. Арсений опустил взгляд, радуясь, что еще слишком темно - так он мог смотреть сколько захочет, подмечать какие-то подробности и не испытывать при этом ни капли стыда. Родинку на животе. Темную впадину у ключицы. Давний рубец на левой икре. При каких обстоятельствах он получил его? Упал в детстве, катаясь на велосипеде? Нырял с какого-нибудь пирса и зацепился за торчащую арматуру? Арсений не мог оторвать взгляд от белой полоски кожи. Сам шрам был безмолвным свидетелем того, о чем молчал Илья, и за этим крылась какая-то тайна.
- Что? - оказывается, Илья тоже смотрел на него - внимательно, пристально, без улыбки, будто видел в первый раз или разглядел нечто такое, чего не замечал раньше. 
Арсений покачал головой. Он даже не успел смутиться.
- Ничего.
Илья уселся рядом на песок, вытянул ноги, пошевелил пальцами.
- Напряг я тебя, по ходу. Да?
- Нет. Нормально.
- Просто я подумал - ты ведь уедешь скоро. Надо было поговорить, ну… чтобы обид не было, - в негромком голосе Ильи не было ни малейшего сожаления — совсем как тогда, в лесу. Арсений закусил губу.
- Хватит. Я же не на край света.
- Не на край. Но другая жизнь, все дела. Не увиделись бы так больше…
- Хватит!
Он дернулся в сторону, как ужаленный. Их с Ильей взгляды пересеклись, и потрясенный до глубины души Арсений заметил, как дрожат его слипшиеся длинные ресницы. Ни у кого, ни у одной девчонки не было таких красивых глаз. Эта мысль пришла точно откровение свыше; губы судорожно глотнули холодный воздух, а тело заныло горячо и постыдно. Илья едва уловимо качнулся вперед, его холодные пальцы легли Арсению на плечо, но прошла секунда, другая, третья, и никто из них не пошевелился. А потом со стороны дороги послышался свист, хохот и песни, и Илья отстранился и пробормотал, что, наверное, им пора по домам. Они торопливо оделись и сели в машину, избегая смотреть друг другу в глаза. 


12
Когда врач объявил, что будет девочка, Дина устало заулыбалась, а Арсений не почувствовал ничего. Он ждал, с неосознанной злобой разогревая внутри ощущение счастья, но ответом было только недоумение, сродни тому, что он испытал, когда посетил дельфинарий и увидел, как кит-касатка послушно прыгает по мановению руки крохотной дрессировщицы. Никакого восторга - лишь желание докопаться до сути. Ребенок? Его ребенок? Девочка? Существо на мониторе казалось ему абстракцией. Оно не могло быть реальным.
Уже дома Дина спросила, счастлив ли он. Арсений послушно ответил, что счастлив. Он и в самом деле не видел причины, чтобы не быть счастливым.
- Можно назвать ее Таней, как твою маму, - робко предложила Дина, но Арсений покачал головой.
- Не надо. Назови, как тебе нравиться, хорошо?   
Он ушел в свою бывшую комнату, превращенную ныне в кабинет, и углубился в очередной перевод. На сей раз это были статьи для ежегодного туристического каталога, рассказывающие о преимуществе Вьетнама перед Таиландом; Арсений безразлично разглядывал картинку песчаного пляжа и не услышал, как пришла Дина.
- Что с тобой происходит? - мягко спросила она. - Ты сам не свой в последнее время.
- Все нормально.
- Я же вижу. Что не так?
- Все так. - Арсений повернулся к Дине и попытался улыбнуться, глядя на ее слегка отяжелевшее лицо и распухший пятимесячный живот, в котором копошилась его дочь. Сегодня на узи, когда врач водил по животу Дины скользким от геля датчиком, показывая личико их девочки, называя части тела - вот ручки, вот ножки, вот носик, -  он должен был испытать трепет или хотя бы умиление. Почему этого не случилось? Значит ли это, что он, Арсений, ничуть не любит Дину? Или жалеет о чем-то? Что дальше ситуация будет лишь усугубляться и что никакой ребенок не в состоянии исправить ее? 
- Ты как будто не здесь, - Дина сдвинула брови, - а где-то в другом месте. Чего тебе не хватает, Сень? Скажи, я не обижусь. Просто лучше знать сразу, чем ждать вот так, что ты снова исчезнешь. Я тебе ведь говорила, что ты не обязан себя насиловать. Ты хочешь уйти? 
- Я… - Арсений открыл рот и тут же закрыл его, не в силах вымолвить слово. Он вдруг осознал, что испытывает ужас перед переменами. Перед Диной и этим ребенком. Перед собой, перед будущим, перед неопределенностью. И перед собственными желаниями тоже.   
- Да? - прошептала Дина, закусив губу. По ее щекам бежали слезы. - Да?! Или нет?
- Не знаю, - хрипло, одними губами выговорил Арсений. - Прости, но я ничего не знаю. Прости меня. Прости.
Он поднялся с кресла, прижал к себе дрожащую, плачущую Дину, поцеловал в лоб, а затем направился в прихожую, суну ноги в ботинки, набросил на плечи куртку и вышел за дверь.



13
Шли недели. Арсений жил, будто во сне: пил, ел, сдавал экзамены, ложился спать, просыпался, шел в душ - по кругу, с недоумением спрашивая себя, почему все идет, как шло? Разве такое возможно - чтобы люди, вещи и явления оставались до такой степени неизменными, когда его мир вывернулся наизнанку? При мысли об этом его начинало трясти от злости, но по ночам, когда отступало дневное напряжение, злость куда-то исчезала; Арсений возился на кровати, сверлил потолок невидящим взглядом, думал о том, что произошло и пугался собственных мыслей. Это было унизительно, мерзко, как если бы он обнаружил у себя постыдную болезнь или какое-то уродство, которое всеми силами нужно скрывать, скрывать, как можно глубже от окружающих или себя самого. Вспоминал он и об Алексее Алексеевиче, с ужасом спрашивая себя - неужели он, Арсений, такой же?
И тут же, сквозь отвращение, неизменно подкатывавшее к горлу, твердо говорил себе: нет. Я нормальный, я такой же, как все. Я такой, как все.
Но потом накатывала тоска, которой не было ни конца, ни края; отступавший июль плевался грозами и лизал стекла тягучими дождливыми каплями, и Арсений ждал конца августа, как избавления; он знал, что поедет в центр, станет студентом лечебного факультета медицинской академии и начнет новую жизнь, никак не связанную ни с Ильей, ни с Диной, ни с отцом, ни с этим городом вообще. Он сюда не вернется. Найдет себе работу санитара в какой-нибудь больнице - вместе со стипендией выйдет не так уж и плохо.
С Диной все было кончено; движимый каким-то нерациональным импульсом он решил позвонить ей и извиниться за испорченный выпускной, но она не взяла трубку. Ее мать, случайно встретившаяся ему на автостанции, с неодобрением взглянула на Арсения, сообщила, что Дина сейчас занята, и без интереса поинтересовалась его успехами. Тот лишь пожал плечами: поступление на бюджетное место было делом почти решенным. Отец был доволен - его одобрение выражалось в редких разговорах с сыном, которые, впрочем, оставляли у обоих неловкое тягостное чувство и желание поскорее разойтись по своим углам. Ничего нового.
Иногда Арсения охватывало неистовое, почти непреодолимое желание позвонить Илье. Стоя возле распахнутого окна и вглядываясь в пустоту черно-синего неба, он терзал во влажных ладонях телефон, но так и не решился набрать номер. Да и что сказать ему? Привет, как дела? Куда пропал? Пойдем бухнем? Что?
Арсений смутно догадывался, что все эти слова прозвучат фальшиво и неестественно. Он говорил себе, что на самом деле можно сделать вид, что ничего не было, и общаться, как раньше, но потом понимал, что боится и убирал телефон.
В начале августа стали известны результаты последнего экзамена; Арсению удалось поступить на бюджетное место. Тогда отец впервые за несколько лет обнял его и долго не отпускал; вопреки ожиданиям, Арсения охватила злоба - неужели он не был достоин объятий раньше? Ни разу? Но, глядя поверх отцовского плеча на раскрасневшуюся от эмоций Галю, ничего не сказал. Все произошло так, как было задумано; Арсений станет врачом и через пару лет учебы напрочь забудет свои невнятные фантазии. “Увидеть мир” - что это, в конце-концов, значит? Его миром станет операционная или кабинет в поликлинике - не так уж и мало, если разобраться как следует.
…- Так и станешь дома сидеть?
Арсений обернулся; в дверях кухни стояла Галя и с сочувствием смотрела на него. Наверное, думала - он страдает из-за Дины. Арсений даже улыбнулся. Дина. Да.
- Сегодня же день города, как-никак. Сходи, погуляй. С друзьями встреться.
- Ладно.
Галя вышла. До Арсения донесся звук хлопнувшей двери, и он понял, что остался один. За окном сгущался вечер; где-то слышалась музыка и пьяный смех. Арсений знал, что через час в городском парке будет салют, а потом вся молодежь разбредется по дискотекам и барам. На его телефоне было пять неотвеченных вызовов - звонили одноклассники, звонили ребята из айкидо, с которыми он почти перестал видеться в последнее время.
Подумав, Арсений, натянул кеды, вышел из дома и направился к киоску, возле которого клубилась толпа. Кто-то, узнав Арсения, пожал ему руку, кто-то протолкнул вперед, заорав: “Студентам без очереди!”. Арсений купил сразу три пива, мельком улыбнувшись помятой продавщице - по случаю дня города киоск работал до полуночи, и выручка текла рекой. Почти залпом выпил первую бутылку, ощутив, как зазвенело в голове, раскурил сигарету и побрел к парку. По дороге среди толп молодежи ему то и дело попадались знакомые; с кем-то он пил, целовал каких-то девчонок, смеялся и чувствовал себя почти счастливым, удивляясь этому обстоятельству.
Начался салют, и толпа взвыла, уставившись на черное небо, где, соседствуя с луной, взрывались разноцветные огни, окрашивая пространство красным, зеленым и голубым, заволакивая деревья, улицы и лица призрачно-сизым дымом. Протяжно, в такт залпам, завизжали сигнализации, надрываясь, орала музыка с летней эстрады, и повсюду светились, переливались яркие неоновые браслеты, рожки и сердечки на руках у девочек. Зажатый толпой, Арсений увидел рядом ударника “Апостолов” Серегу. Тот улыбнулся ему, с трудом пожал руку.
- Илюху ищешь, что ли? 
Арсений кивнул. Серега посмотрел на него как-то странно. Мотнул головой в сторону, вздохнул, неловко поправив взъерошенную челку. 
- Он у ограды. 
Арсений стал торопливо выбираться из теснившей его со всех сторон толпы. Очутившись на свободном пятачке, принялся озираться. В мутной дымке, застлавшей парк взгляд выцепил Илью не сразу; он стоял в окружении друзей, задрав вверх голову и широко улыбался. Его левая рука по-хозяйски крепко обнимала абсолютно счастливую Дину.
Фейерверк все чертил и чертил взрывами небо, будто намеревался длиться вечно; Арсений тупо смотрел на то, как пальцы Ильи осторожно поглаживают талию Дины, как подбираются все выше, касаясь пышных волос цвета меда. Мягко улыбнувшись, Дина подняла голову, и их с Ильей губы сомкнулись в поцелуе.
В голове Арсения что-то щелкнуло, переключаясь; он бросился на Илью и сшиб его с ног. Завизжала отлетевшая в сторону Дина, заорали парни: “Вы сдурели, что ли?”; кто-то попытался разнять дерущихся, но безуспешно - Илья и Арсений сцепившись, катались по земле и, задыхаясь, рвали друг друга. Арсений почти не ощущал боли от ударов и сам не чувствовал, как бил и куда; его наполняло жгучее первобытное бешенство, напрочь уничтожившее долго культивируемое бойцовское хладнокровие. Во рту было солоно, из разбитой губы текла кровь, правый глаз почти ничего не видел, но он знал, что хочет уничтожить, стереть с лица земли эти разноцветные глаза, эту широкую лживую ухмылку. Их с трудом удалось отодрать друг от друга, избитых, тяжело дышащих, грязных; кто-то в толпе девчонок взвизгнул “Менты!”, Арсения подтолкнули в бок, в помятые ребра: “Поехали, довезу”, но он оттолкнул эту непрошеную руку помощи, бросил взгляд на Илью и побрел прочь, размазывая по лицу кровь и слезы. В спину ему глухо летела одна из его любимых композиций Rolling stones “Anybody seen my baby” - оставалось лишь удивляться, что местный ди-джей включил ее в трек.


14
Дина ушла тем же вечером. Собрала вещи - все, включая зубную щетку, и уехала, отдав ключи соседке. Она не оставила записки, не написала смс - просто испарилась, словно и не было этого прожитого вместе полугода. Арсений стоял посреди кухни и тупо смотрел в окно, мусоля в пальцах так и не прикуренную сигарету - Дина была случайностью, подарком, которого он не заслуживал, бальзамом, которым он беззастенчиво лечил свои раны. Ребенок? Ну, что же, что ребенок. Она ведь сама сказала, что забеременела для себя. Он, Арсений, не хотел этого, вернее - отнесся к самому факту беременности снисходительно, как к покупке новых туфелек или сумочки. И если сама Дина не чувствовала особенной привязанности к своему животу, то как ее мог почувствовать Арсений?
  Его охватило непобедимое отупение - и все-таки, после произошедшего чувство вины грызло его гораздо меньше, чем когда Дина обнимала его с ублаготворенной улыбкой, надеясь на счастье: дом, муж, ребенок, квартира, стабильность, а он кивал, соглашаясь. Если это и был обман, то не такой уж и откровенный - всякая тварь на земле нуждается в чьем-то тепле, в убежище чужих рук, где можно отогреться, где тебя поймут и примут таким, каков ты есть. Арсений слишком долго был один - вот в чем дело. Так он говорил себе.
Через неделю после ухода Дины он купил гвоздик в магазине и отправился к отцу. Свинцово-серое небо лениво сочилось дождем, с реки дул пронизывающий ветер, но Арсений решил не брать такси, а дойти так, пешком. Обогнул старый, обнесенный бетонным забором погост, прошел по размякшей от дождей грунтовой дороге мимо садов, мимо католического и мусульманского кладбищ, пропетлял мимо неровных могильных холмиков, памятников, оградок и крестов, натыкаясь глазами на истертые временем лица, даты и фамилии. “Котова Валентина Дмитриевна, 1924 - 05.09.2010. Любим, помним, скорбим”. “Терентьев Василий Харитонович, 06.08.1956 - 10.12.2001. Вечная память”. В голых ветвях деревьев каркали жирные вороны. Взгляд Арсения невольно задержался на памятнике черного мрамора, возвышавшимся надо всеми прочими - скульптор изобразил грузного мужчину, опирающегося на капот “Мерседеса”. То было поистине гигантское сооружение, в начале 90х воздвигнутое на деньги местной братвы тогдашнему смотрящему, убитому неизвестным киллером на своей квартире. Арсений отчетливо помнил, как его хоронили: дубовый гроб, море цветов, бесконечный кортеж иномарок. Идущие за гробом братки со скорбными лицами вместо еловых веток швыряли на дорогу настоящие доллары, и ребятишки с воплями подбирали их, дрались… Арсений приволок домой зажатую в кулаке добычу: почти семьдесят долларов, но Галя в испуге заставила его отнести их обратно.
Он не знал, где похоронили отца, но догадывался, что рядом с матерью. Арсений смутно помнил, где она лежит - рядом с ее могилой росла могучая сосна. Но таких сосен было несколько, и прошло изрядно времени, прежде чем Арсений нашел нужное место. Ограда облупилась - ее давно уже никто не красил, могилы поросли сорняком, но тяжелый крест стоял твердо и несокрушимо, будто необъяснимым образом впитал в себя отцовские эманации: непоколебимость, бесстрастную уверенность в своей правоте. Арсений подошел к могиле матери, провел рукой по белому мрамору, положил к подножью памятника отяжелевшие под дождем цветы. Ее глаза мягко смотрели на сына, уголки ярко-красных губ приподнимались в улыбке. “Павлова Татьяна Альбертовна 10.07.1960 - 29.09.1985”.
Арсений повернулся к отцовской могиле, засунул руки в карманы. На фотографии, укрепленной на кресте, отец, разумеется, был в белом халате.
“Вот видишь, папа, я все-таки вернулся. Не умер, не стал наркоманом, проституткой или бомжем. Я увидел мир, узнал людей. Вот только - ну не смешно ли? - я до сих пор не знаю, чего хочу. До сих пор не умею задавать вопросы и отвечать на них. Я запутался, папа, мне всегда семнадцать, я все еще чего-то жду, хотя ждать больше нельзя, правда? Наверное, это всегда было, эта слабость. Ты чувствовал ее во мне и пытался защитить - как мог. Говорил, что делать, куда идти, чего хотеть. И не понимал, что было бы правильнее позволить мне самому выбирать дорогу - чтобы не презирать меня впоследствии… Ты носил белый халат, папа, и готовил меня к тому же. Вполне вероятно, что я сам захотел бы этого - не дави ты на меня всей тяжестью своего авторитета. Знаешь, папа, я ведь тоже скоро стану отцом, но вот только Дина вряд ли позволит мне видеть ее. У меня дочь. Кто знает, как бы все вышло, не пытайся ты меня переделать под себя? Может, все мы тогда были бы счастливее…”


15
Арсений пролежал в кровати до вечера. Сначала он только делал вид, что спит - чтобы не попасться на глаза Гале или отцу, потом, дождавшись, когда они уйдут, кое-как обработал раны и действительно провалился в тревожный сон. Проснулся часа через три, побродил по комнатам, открыл холодильник, закрыл. Прошел в ванную, замер у зеркала, критически оглядывая себя. Потрогал разбитые губы, мрачно улыбнулся. По подбородку немедленно потекла кровь, и он слизнул ее языком. Кровь была какая-то сладкая.
“Ничего, - решил Арсений. - Ничего. Скоро… уеду я скоро”.
Тело ныло, на душе было погано. Может, ему все приснилось? Дикий пляж, мокрые губы, салют в день города, сам Илья?
В прихожей раздался звонок - раз, другой, третий. Арсений наморщился - он подумал, что пришла Дина. Звонок не унимался. Арсений вздохнул, натянул футболку и пошлепал открывать. Надо как-то по-тихому отшить ее, рассеянно думал он, поворачивая замок. Чтоб не обиделась…
Поднял голову и задохнулся собственными мыслями. За порогом стоял Илья и исподлобья смотрел на Арсения.
- Пустишь?
Арсений кивнул, разглядывая Илью. Лицо у него было слегка оплывшее, рассеченная бровь заклеена пластырем. Арсений стиснул неожиданно мокрые ладони. Откашлялся. 
- Давай на кухню, там удобнее. 
Илья послушно пошагал вслед за Арсением.
Пришли на кухню. Арсений сел за стол, Илья остался стоять, глядя в окно. На площадке возле дома один за другим зажигались фонари, оставляя скользкие тени на капотах машин. На лавочке возле подъезда сидели бабушки и бурно обсуждали что-то приглушенными дребезжащими, как старое радио, голосами.
- Я извиниться пришел, - хрипло сказал Илья.
- Ясно. 
- За Дину, - уточнил он и прямо взглянул на Арсения. Тот покраснел. - Я не должен был с ней. Ведь вы же, типа…
Арсений поднялся на ноги. Горло у него прыгало. 
- Все, проехали. Извинился, и хорошо. Я спать хочу, башка трещит.
Илья опустил ресницы.
- Ладно, - пробормотал он и дернулся в прихожую. Взялся за дверную ручку, обернулся. Глаза у него стали дикие, подбородок затрясся. - Я не то сказать хотел… Даже не знаю, как. Вот, бл..дь. Я же… короче, я о тебе постоянно думаю, понимаешь? Я с Динкой… потому, что испугался тогда… Я нормальный, не гомик, мне девчонки нравятся. Понимаешь? Я никогда ничего такого…
Илья закусил губу, подавившись словами. Не раздумывая, Арсений подошел к нему вплотную и поцеловал. Отстранился, поморщившись от боли. 
- Я тоже.
Илья стоял молча, вжавшись в дверь. Его губы слегка подрагивали. Арсений, сглотнул - второй раз прикоснуться к ним было страшно, почти невозможно. Его затошнило от ужаса - вдруг он все неправильно понял? Вдруг… Илья протянул вперед руку, провел пальцами по распухшей скуле Арсения.
- Больно?
- Не очень, - едва слышно ответил Арсений. Его колотило - то ли от страха, то ли от возбуждения.
Илья кивнул и качнулся навстречу. Обхватил руками голову Арсения и поцеловал - уже по-настоящему. Арсений прижался к нему всем телом, до боли в диафрагме, всей кожей ощутив легкий запах пота, исходящий от Ильи, его сердце, молотом бухающее в грудной клетке, и думал, что ничего уже не кажется ему неправильным или стыдным - наоборот, им овладело чувство легкости и спокойствия, какое бывает, когда возвращаешься домой. С Диной никогда не было так.
Потом они лежали в темноте на неожиданно ставшей слишком тесной кровати Арсения и молча смотрели, как пляшут на потолке тени. Говорить не хотелось, будто слова внезапно закончились, высохли прямо в горле. Арсений обнаружил, что не может восстановить в памяти целый кусок, начиная с поцелуя в прихожей и заканчивая этим моментом. Были какие-то обрывочные ощущения и мысли: неловкость, испуг, радость и - да, боль - боль тоже была. Но все это было неважно, второстепенно, и как-то не затронуло сознание. А потом Арсений уснул, не отпуская руки Ильи, счастливый, спокойный и хмельной.
Отрезвление пришло утром вместе с хлопнувшей входной дверью и сквозняком, залетевшим в комнату. Арсений открыл глаза, лишь когда услышал звук отцовских шагов по коридору, поднял голову с подушки. Утренний свет ударил ему в глаза ослепительной вспышкой; отец стоял на пороге комнаты с окаменевшим, каким-то сразу усохшим лицом и, не мигая, смотрел на сына. Просто стоял и смотрел, и похолодевший от ужаса и стыда Арсений подумал, что никогда не забудет этот взгляд. Если бы он мог раствориться, уйти, стать невидимым - стал бы, но Илья лежал рядом, и разбросанная одежда валялась на полу, как неоспоримое доказательство того, что произошло в эту ночь.
Отец развернулся и вышел, закрыв за собой дверь. Арсения снова затрясло. Он упал на подушку и закрыл лицо ладонями; Илья сонно заворочался рядом, приоткрыл один глаз.
- Что?
- Ничего. Отец вернулся.
Илья понял. Спокойно встал с кровати и принялся собирать одежду с пола. Уже натягивая джинсы, обернулся.
- Мне остаться?
- Не надо.
Секунду они молча смотрели друг на друга. Глаза Ильи погасли.
- Ладно. Звони.
- Позвоню.
Илья ушел, неслышно ступая по коридору. Арсений все лежал, глядя в потолок, и мучительно старался собрать воедино мысли. Адреналин, игравший в крови, давно уже схлынул; утром все казалось иначе, чем ночью. Все поцелуи, прикосновения, пьяное ошеломление от соприкосновение с телом - другим телом, не дининым, казалось теперь омерзительно противоестественным, и прежнее болезненное отвращение возвратилось, и живот налился свинцом. Арсений знал, что так не должно быть, что это неправильно и несправедливо, но сделать уже ничего не мог.
Он поднялся на неверные ноги, неторопливо оделся, стараясь не думать об отце, но совсем не думать не получалось; отец и сейчас как бы находился рядом, был повинен в постыдном сыновнем страхе, в низких, порочных мыслишках, липких, смердящих, как рвота: “Если узнают, будут в нас пальцами тыкать… Ты трахнулся со своим другом, ты, наверное, свихнулся…”
Хотелось остановиться и заорать. Хотелось плакать. Но вместо этого Арсений пошел на кухню. Он знал, что отец сидит там.
Так оно и было: отец застыл за кухонным столом без движения, уставившись в одну точку, съежившийся и какой-то постаревший, будто из него разом вышибли дух.
Арсений сжал зубы. Прежняя злость, копившаяся долгие годы, вернулась к нему с утроенной, удесятеренной силой.
- Ну, и что? Так и будешь молчать?
Отец покачал головой, медленно поднял взгляд. Слегка покривился. Произнес медленно, очень четко выговаривая каждое слово, будто выступал на конференции:
- Я любил твою мать больше жизни, но у меня остался ты. Я хотел вырастить тебя человеком, а не выродком. Ничего не получилось. Извини, но видеть я тебя не могу. 
Арсений побледнел, отшатнулся. Кивнул. И вышел из кухни.


16
Илья уже не был похож на того юношу, который носился по залитому луной дикому пляжу. Сейчас перед Арсением сидел молодой мужчина в дорогих шмотках и швейцарских часах на запястье. От его слегка отяжелевшей фигуры веяло подспудной уверенностью, как от человека не привыкшего считать деньги и бороться за завтрашний день, как от человека, не прошедшего школу лишений.
Его лицо чуть огрубело, верхние веки подпухли и казались тяжелыми и набрякшими, губы потрескались, на подбородке пробивалась щетина.
Но главные перемены, безусловно, были в другом - в чем-то неуловимом, необъяснимом, в чем-то, что разум не мог ухватить и проанализировать так быстро. Это был чужой незнакомый человек, человек этот смотрел на Арсения пристальным, ничего не выражающим взглядом. 
- А ты изменился, - выговорил он и улыбнулся. Арсений вздрогнул - улыбка была та самая, чуть нагловатая, чуть наивная, белозубая и широкая. Илья улыбался так целую жизнь назад, когда у них обоих все было впереди. Хотя почему было? Арсений с удивлением понял, что им обоим нет еще и тридцати.
- Ты тоже.
- Много лет прошло. Как живешь?
- Нормально.
- Как Дина?
- Ушла.
- Ясно.
Разговор не клеился. Арсений отворачивался, прятал взгляд - ничего не мог с собой поделать. Илья позвонил ему неожиданно, под вечер, предложил встретиться. Арсений согласился. Назначили место - тихое загородное кафе, почти свободное в будние дни от посетителей. Когда Арсений вошел внутрь, Илья уже сидел за столиком и ждал его. Перед ним стоял чайник и две чашки. В воздухе пахло ягодами.
Арсений вытащил сигареты, чиркнул зажигалкой. По лицу Ильи пронеслось облачко.
- Все куришь?
- Да.
- А я бросил.
Арсений промолчал. Ему не хотелось спрашивать, откуда Илья взял его номер телефона, откуда знает про Дину и прочее. Хотелось встать с места и уйти отсюда, куда глаза глядят.
- Собираешься остаться тут?
- Нет. Меня обратно зовут.
- В Европу?
- В Австралию.
- Понятно.
Помолчали. Арсений затушил в пепельнице окурок и закурил снова. Илья откашлялся. Поднял взгляд и прямо посмотрел на Арсения.
- Это ведь я тебя позвал сюда. Хотел рассказать кое о чем. Думал, это имеет значение.
- А сейчас?
- Сейчас? Сейчас не знаю.
Илья замолчал, побарабанил пальцами по столу. Взял чашку, сделал глоток. Поставил обратно на стол.
- Когда ты исчез… Уехал… смешно, я на стенки кидался. Ждал, что ты позвонишь. Думал, с тобой стряслось что-то. Ну, и страшно было, конечно. Из-за твоего отца.
Арсений нахмурился.
- И что?
- Он пришел ко мне.
- Кто?
- Твой отец. В сентябре, кажется. Я уже на заводе работал. Как не свихнулся тогда - не знаю. Думал о тебе постоянно, каждый день, каждую минуту. Я ведь… я любил тебя, - произнес Илья. Его голос звучал ровно и очень спокойно. У Арсения сжались внутренности, будто его ударили под дых. - А ты сбежал, как последняя сука. Решил проблему, да?
Арсений покачал головой. Ему не хватало воздуха.
- Про отца, - севшим голосом напомнил он.
Илья кивнул.
- Твой отец пришел ко мне домой. Просил сказать, где ты и что с тобой. Думал, мы переписываемся или что-то в этом роде. Я ответил, что не знаю. Тогда он попросил передать тебе… Если ты вдруг объявишься, если я тебя увижу или услышу…
- Что? - выдохнул Арсений. Мир стремительно летел перед его глазами, рушился и падал в бездну, как мертвый метеорит. Голос Ильи доносился откуда-то издалека.
- Что он просит прощения. За все. И что ждет тебя дома. Это дословно.
Арсений зажмурился, стиснул зубы. Сердце медленно съеживалось в груди.
- Но ты так и не позвонил, - закончил Илья и снова взял чашку. Над столиком повисло молчание. Сбоку возникла официантка, но Илья жестом велел ей уйти. Арсения колотило.
- Я… Я видел тебя… - прохрипел он сдавленно.
- Что?
- Видел. Тебя. Твой дом… В сентябре, кажется… или в октябре. Ты меня не заметил.
- Заметил, - Илья на секунду зажмурился. - Я тебя заметил. Сразу понял, что это ты. Не знаю, как.
- Ты был с женой.
- Ее зовут Катя. Вместе уже шесть лет, с тех пор, как мать умерла.
- Сочувствую, - выговорил Арсений одними губами. - Из-за матери, конечно.
- Да, я понял. - Илья снова улыбнулся и как по волшебству превратился в себя прежнего - только на одиннадцать лет старше. А ведь так уже было, вспомнил Арсений. Они сидели, смотрели друг на друга и разговаривали в каком-то дешевом кафе. Вот черт, ну почему же так больно? - Кстати, твой отец очень помог мне тогда. Позвонил каким-то знакомым врачам, мать обследовали, лечили. Она даже ходить начала. Это уже потом… - Илья не договорил, махнул рукой.
- А Юля как?
- Юля нормально. Живет в Финляндии, замужем. Двое детей.
- Брат?
- Учится. Общаемся с ним иногда.
- Понятно. - Арсений сглотнул воздух. Он знал, что должен сделать нечто очень важное - наверное, за этим он и вернулся. Должен как-то компенсировать Илье эти годы, его измятое сердце. Должен сказать. - Прости меня, ладно?
Илья мягко улыбнулся, поднялся из-за стола.
- Все уже прошло. У меня все хорошо. И у тебя будет. Ты в город?
Арсений покачал головой.
- Еще посижу.
- Как знаешь. Счет оплачен, если что. Ну, счастливо.
- Счастливо.
Они пожали друг другу руки, и Илья вышел за дверь. Арсений тупо смотрел, как медленно тлеет сигаретный окурок, смотрел до тех пор, пока не подошла официантка и не унесла пепельницу.

Эпилог
New message
To: Dina25@ya.com
Subject  —-
Не знаю, с чего начать.
Ты не берешь трубку, не отвечаешь на смс. Может, ты уехала. Может, сменила номер, не знаю. Но знаю другое - я очень виноват перед тобой. Я все время обманывал тебя - даже когда говорил, что счастлив и что готов стать отцом. Но если бы я сказал, что хочу быть кем-то другим, это было бы неправдой. Со мной много чего произошло, я изменился, но если я откажусь от этого, кто я буду тогда? 
Когда я вернулся и встретил тебя, я сам не ожидал, что все так выйдет. Мне трудно объяснить это, но я думал, что ты видишь во мне Арсения, который сбежал одиннадцать лет назад - того, кем он мог бы стать. Плод твоего воображения - успешного, уверенного в себе человека, состоявшегося, как личность, за которым, как за каменной стеной, ничего не страшно. Потому я решил ничего не рассказывать тебе о прошлом. Подумал, так будет лучше - ведь там не было ничего хорошего. Теперь я знаю, что ошибался. И за это мне хотелось бы попросить прощения - за то, что так часто ошибался в тебе.
И еще я думаю про нашу дочь. Как ты назвала ее? Таней? Или как-то еще? Думаю, она похожа на тебя - красивая девочка.
Наверное, увидев это письмо, ты даже не захочешь открывать его, но если вдруг откроешь, знай, что сейчас я нахожусь в Австралии, в Порт Мельбурн. Тут спокойно и красиво, тут дружелюбные открытые люди. Тут могла бы расти наша дочь, если бы ты только позволила мне, дала бы еще одну возможность все исправить. Не знаю, заслуживаю ли я этого, но буду ждать столько, сколько нужно.

Твой Арсений.