После того, как в районной больнице, супругу пофутболили по разным кабинетам. Так ни к чему и не пришли, не установили диагноз. Нам ничего не оставалось, как поехать в клинику города Стерлитамака. Уж там-то, думали мы. И ведь, где-то, даже правильно думали. Выехали с утра, что бы успеть на запись, в регистратуре, первым автобусом. До некоторого времени, из пассажиров, нас было двое, я и моя жена. Все было прекрасно. Водитель включил музыку. Передавали какой-то концерт, исполняли, на татарском. Да и на каком еще, если, куда ни глянь, татары, татары, кругом одни татары. Даром, что живем в башкирии. Но, даже, не это главное. Главное, ни я, ни моя жена, хоть и не понимали татарского. Но слушать, заунывное пение, очередного певца, (а, куда денешься), все же, было можно. Каждый, очередной певец, надо отдать должное, исполнял на удивление хорошо. Правда, уж больно долго тянул. Это, чем-то напоминало, казаха, едущего верхом по степи, на лошади. Этому, простительно, поет о том, что видит вокруг себя. А вокруг: степь да степь кругом, путь далек казаху лежит. Пять километров, до соседнего аула. Как я уже сказал, до некоторого времени, все шло хорошо. Потихоньку стало светать. Наше, такое, хорошее настроение, даром, что ехали в больницу. В одночасье, было испорчено. В одной из деревень, на одной из остановок. И, что им не спится. В автобус, что-то недовольно бурча, залезли, двое, толи кортатая, толи бабая. Хрен их разберет.
Говорят, как я после узнал, от сведущих в этом деле людей. Это, одно и то же. Как бы, кто-то сказал: что в лоб, что полбу, разницы нет. Я, да же не обиделся, когда стоял на остановке, в ожидании автобуса, возвращаясь с охоты. Как один парень, с противоположной стороны дороги, обращаясь ко мне, крикнул: «Эй, бабай, автобус еще не пробегал. Тогда как, этому бабаю, по тому времени, только, только, стукнула пятьдесят. И, как опять же говорится, еще не вечер. Одним словом, сошел за бабая, а то и вовсе, за кортатая. Кто их, татар разберет. Но, не это главное, главное в другом. Как только эти двое, в тюбетейках на голове, поудобней уселись. И вот тут, началось. К этому времени, толи концерт кончился. Или водителю надоело слушать, это однообразное, заунывное тягучее пение исполнителей. Вообщем, на какое-то время, установилось благодатное затишье. Нарушаемое, разве что, шумом двигателя автобуса. Мы, наконец-то, вздохнули, с облегчением. Но это, такое затишье, установилось, ненадолго. Как я уже сказал, как эти две тюбетейки расселись поудобней, (кстати, не удосужились, как это вообще делается, не приобрели билеты). Очевидно, в надежде, проехать зайцами. И вот тут, началось. Заговорили так, как будь-то, не виделись целую вечность. На самом деле, как потом оказалось, жили друг с другом, через дом. Да так, что своими неусыпными разговорами, даже, достали водителя автобуса. После, когда мы вышли в Стерлитамаке, на автостанции. Водитель, выйдя из автобуса, вытирая пот с лица, сказал: что нам, еще крупно повезло. И добавил, вот, если бы, из этой деревни, сели две женщины. Кто знает, возможно, вы бы прокляли этот день, и эту поездку. Нам, слушая, как барабанят эти двое, пришлось поверить ему на слово. Мы, продолжая слушать эту барабанную дробь. Которая без устали, лилась из уст, этих двух молодцов. Не переставали удивляться, откуда, о чем можно, так, не умолкая, без устали говорить, живя в деревне.
И тут, опять, ну надо же, уже подъезжая к Стерлитамаку. На одной из остановок, в одной из деревень, толи Михайловки, толи Николаевки, не столь важно. Когда уже достаточно было светло. Заходят двое, эти, в отличии от первых, в фуражках. Ну, сейчас, подумали мы, начнется. Как говорится, если, еще и объединятся. И, ведь, уселись рядом с нами. Ну, подумали мы, сейчас держись. Как это говорится, если начнуть, подхватят эстафету от этих, двоих. Только, шуба, будет заворачиваться. Ждали, были готовы ковсему, но, только не к этому. Эти двое, в фуражках. Как только они заговорили, оказались русскими. И, за все время, до самого Стерлитамака, разве что произнесли. Проезжая мимо убранного поля, один, сидевший у окна, сказал, и показал рукой в сторону поля, стога. Другой, как бы в подтверждение его слов, вторил. Да, стога, успели убрали до дождей. После этого, оба, на долго замолчали. Тогда как, эти двое, в тюбетейках. Без устали продолжали, как зарядивший нудный осенний дождь, барабанивший по крышам домов. Так и они, что-то, до хрипоты в голосе, объясняли друг другу. Как, если бы, что земля круглая. И, только, когда автобус, все же подъехал к автовокзалу. Счастливые, широко набрав полную грудь воздуха, мы наконец-то, облегченно вздохнули. Все ничего, вот только, я не знал, какие испытания, ждут меня в дальнейшем. После того, когда мы окажемся, в больнице. И, действительно, когда мы зашли в фойе больницы. Первое, что нам бросилось в глаза. Так это длиннющая очеред в регистратуру. При виде этой очереди, мне стало жалко свою супругу. Дело в том, что не так много времени прошло, как ей сделали операцию на ноги. И это, еще ничего, во всяком случае, эту очередь, за нее, мог выстоять и я. Вот только, как это не покажется странным и удивительным. В фойе, практически не было скамеек. А те, немногие, были наглухо заняты, пожилыми людьми. И, все же, так решила супруга, будем стоять в очереди, сменяя, друг, друга. И вот, когда пришла очередь, мне отдыхать. Я стоял в сторонке, прислонившись к стенке. Через какое-то время, вдруг, неожиданно, почувствовал, как на мое плечо, легла, чья-то рука. Я, еще не успев, повернуть лицо, в сторону того, кто является хозяином этой руки. При этом, успел, обратил внимание, на пальцы руки. Почитай на каждом, насколько я разбираюсь, было одето дорогое кольцо. И тут услышал, ласковый, явно с подхалимажем женский голос. Обратившейся ко мне женщины: молодой человек, вы, не могли бы мне помочь. И, только тут, после этих слов, я обратил внимание на довольно еще молодую, женскую особу. Она была действительно привлекательна. Но, не это главное, главное было то, как она обратилась ко мне.
Назвав меня, это в мои-то, шестьдесят лет, молодым человеком. Да, за одно, только, ко мне такое обращение. Я готов, сделать, что угодно. Прыгнуть в воду, с метровой вышки, и вообще. На вид ей было, этак, можно дать, лет двадцать девять, возможно, даже тридцать, не больше. А, что касается обращения, с которым она обратилась ко мне. По нонешним меркам, сущий пустяк. Ей не хотелось, как и всем, стоять в очереди. Только у них, очередных, нехватило ума, сказать то, что предложила мне она. А она, с много обещающей для меня улыбкой, сказала: Видите, над окошечком, где регистрируют, выдают талоны на прием. Находится объявление, в котором написано: участники войны, инвалиды, беременные женщины, обслуживаются без очереди. Так вот, когда я подойду к окошечку, представлюсь беременной. Мне, конечно, при этом никто неповерит. При этих ее словах, я посмотрел на ее сухую плоскую фигуру. Она, видя, мой, такой оценивающий, остановившийся на ее фигуре взгляд. На это, она сказала, ничего страшного. Вы, как мой муж, как никто другой, знает, что его жена беременна. Всего-то и скажите, да, моя жена, вот уже, две недели, как беременна. Здесь, и я это должен сказать, обладаю дурной привычкой, помогать людям. Однажды, даже, помог своему соседу. Когда он тонул, подал ему соломину, которой он с радостью, воспользовался и, надо же, утонул. И вот, когда она подошла к окошку, протянула руку, держа паспорт. Естественно, на нее окрысились очередные, дескать куда, без очереди. Она, как мы и договорились, сказала, что, две недели, как забеременила. И, что это может подтвердить, ее муж. При этом, показала на меня рукой. Мне ничего не оставалось, как засвидетельствовать ее слова. Что я и подтвердил, что да, действительно, она вот уже две недели, как беременна. Что конечно же, все это, весь этот спекталь, разыграный мной и этой особой. Слышала и видела моя жена. Подойдя ко мне, сказала: и когда это ты успел? На что я сказал, что это так, как бы розыгрышь, решил помочь женщине.
На что моя жена ответила. Что, не мог такое сделать и с ней. Сейчас бы она, не томилась. Не стояла, столько времени в очереди. Теперь уже я, возразил, сказал, сделай мы так, никто бы нам не поверил. В такие то годы беременеть. Но, ведь ей же поверили. Сошлись на том, что, если что, алименты будешь платить, из своей пенсии. И я, что бы избежать. Что бы, еще не случилось, чего-то подобного. Отошел подальше, встал у окна. И надо же такому быть, нет, ну. Вижу, по лестнице второго этажа, спускается толи врач, толи вообще мужик. В руках у него какой-то, довольно больших размеров, свернутый в трубочку, бумажный сверток. Вскоре, и то же, со второго этажа, идет еще один мужик, Этот, тащит раскладную, железную лестницу. Кстати, как тот и другой, оба, в белых халатах. Однако, про себя подумал, никак врачи. Подойдя, приставив лестницу к стене тот, у которого был свернутый в трубочку бумажный сверток. Поднялся по лестнице, расправил этот сверток. И кнопками прикрепил этот лист к стене. После чего, спустился по лестнице. Оба, отойдя в сторону, как бы, любуясь своей работой, удалились. Конечно, все эти действия мужиков, с вывеской плаката, наблюдали, присутствующие там люди. И, стоило, только, этим двоим удалиться. Как все бросились читать, что же такое там написано. В основном это были женщины, разных возрастов. И тут начался такой ажиотаж. Вокруг этого, висевшего высоко на стене клочка бумаги. Особенно, почему-то, бурно реагировали, возмущались, негодовали, две, еще сравнительно молоденькие татарочки. Тыча рукой, в висевший на стене плакат. Волнуясь, переходя с русского на татарский, путая слова. Одна говорила другой, у наших мужиков и так тридцать процентов нехватает. Не дотягивают до госта, мировых стандартов А тут и вовсе, жить без «него». Я, будучи человеком, не столько любопытным, сколько любознательным. Не наученный тем случаем, в который только что попал. Решил узнать, в чем дело. Почему так возмущаются бабоньки, что их так, взбудоражило. Особенно этих, двух молоденьких татарочек, что им нехватает.
Подойдя ближе, первое, на что обратил внимание, так это, на заголовок. Написанный крупными черными буквами, во весть лист: «Жизнь без табака». Ниже, шел текст, написанный мелкими буквами. И то, что плакат висел высоко, действительно было трудно разобрать, смысл написанного. Заглавие текста, «Жизнь без табака», женщинами, было принято в буквальном, прямом смысле. Они, настолько были взволнованы, написанным заголовком, что не обратили внимание. Справа, в верхнем углу, нарисованную, дымящуюся папиросу. Посмотрев на которую, как сразу, мне стало ясно, почему так бурлит, возмущается, добрая половина, человеческого рода. И я, что бы успокоить их, показал на нарисованную с боку дымящуюся папиросу. Что они, неправильно поняли, истолковали, без какого табака, им можно жить. И, только тогда, они, наконец-то, смогли успокоиться. И теперь уже меня, горячо стали благодарить за разъяснение. Хоть тут, получил благодарность. И, что бы больше, не попадать в сложное для меня положение. Решил выйти из помещения, подышать свежим воздухом. Что незамедлительно и сделал. Выйдя, стал спокойно наблюдать. Что творится, происходит вокруг. Недалеко, какой-то старик, явно пенсионер, подрабатывая мел дорожку, около аптечного ларька. Неожиданно к этому аптечному ларьку, подъехала машина, так называемый в народе, «пирожек». Из нее вылез мужчина, средних лет. Подошел к аптечному ларьку, ключем открыл дверку. Затем, снова, вернулся к машине. И теперь уже распахнул заднюю дверку «пирожка». Салон которого был полностью забит, какими-то коробками. Опять же, как только что вокруг больничного плаката. Вокруг «пирожка», собралась толпа любопытных, мимо проходивших мужчин и женщин. Хозяин пирожка, явно, аптекарь. Стал предлагать собравшимся, за умеренную плату, что бы те, разгрузили, привезенный им товар. То бишь, складированные в салоне картонные коробки. Женщины, заглянув в салон, прочитав надпись на коробках. Сразу, категорично отказались разгружать. При этом, говоря: голодавали и будем голодавать, но разгружать не будем. Мужики, и, тоже, прочитав, сказали: голосовали и будем голосовать, но разгружать не будем. Меня, опять же, как и всякого, нормального, любознательного человека, заинтересовало, что же лежит в этих коробках. Что, как мужики, так и бабы, отказались разгружать эти коробки.
И тут, пока я шел, осторожно спускался со ступенек крыльца. Узнать, полюбопытствовать, что за товар привез аптекарь, что все отказались его разгружать. К машине подошел этот самый старичек, пенсионер, который подметал дорожку. Заглянул в салон машины, прочитал надпись на коробках. И, со словами, мне это уже не грозит, быстро, стаскал коробки в ларек. Получил за это, от хозяина ларька обещанную сумку. После чего, продолжил свою работу, мести дорожку. И, так как я не успел, узнать, что же было написано на коробках, так возмутивших прохожих, отказавшихся разгружать товар. Не стал интересоваться, привезенным товаром. Вот только, который уже год, мне, не дает покоя, не покидает мысль, что же, какой товар, все-таки, находился в коробках? Что женщины и мужчины, отказались его разгружать. И я, что бы уж совсем, не отвлекать себя, на что-то подобное. Решил зайти за угол больницы, в тень. И тут, обратил внимание, на двоих, сидевших на земле, подвернув ноги калачиком, мужичков. Перед которыми стояла початая бутылка водки. И какаят-то закуска. Один говорил, обращаясь к своему собутыльнику: вот скажи Ванек, отгадай загадку. В чем сходство и различие, женской ноги и телевезионной вышки. После того, как тот, что загадывал своему другу эту загадку. Увидев меня, и хоть, изрядно был выпившим, явно засмущался и замолчал. И это, смущение мужика, сидевшего на земле, распивавшего водку. Навело меня на мысль, явно, из хорошей семьи, возможно образован. Я подумал, все, с меня хватит, увиденного и услышанного. И, что, надо отгадывать еще одну загадку, невольно, подслушанную от этих, мирно распивающих, никому не мешающих мужиков. И, потом, надо идти. Что где-то там, в фойе, в больнице, парится, стоит в очереди, моя жена. И то, что надо возвращаться к себе в район. Снова, ходить, по разным инстанциям. Начиная с районной администрации, заканчивая прокуратурой, полицией, сельсоветом. Отстаивая свою правоту, что белое, есть белое. При этом, в ответ, получая ничего не решающие, не значащие отписки. Выслушивая откровенное вранье, видя, как одни. Лижут задницы другим, рангом выше руководителям. И все это, они делают, ради одного. Что бы усидеть на своей, случайно подвернувшейся табуретке. И, что ты, не можешь ничего сделать, что бы свернуть шею, укоренившейся, устоявшейся, на протяжении долгих лет системе. И на душе, становится, как-то неуютно и грустно….