Любой человек может пережить физическую боль, но не каждый — душевные переживания. Разъедающие изнутри, поглощающие целиком, сжигают, не оставляя свободного места, заполняют пустоту терзаниями.
Мое душевное состояние очень далеко за гранью возможного. Так нереально. Невозможно.
Такое представление, что прошел век, а не один день.
Вот недавно была у Пита. И вот сейчас взаперти под присмотром Гейла.
Две совершенно разные реальности, но только одна из них правдива. И это больше ко второму.
Гейл не спускает с рук мое непростительное исчезновение. Теперь отплачиваюсь своей истерзанной душой, не подвластным мне телом. Заявляется ко мне, когда ему заблагорассудится, получает желаемое и покидает. Не так ли было раньше?
Да, но тогда было не настолько безнадежно, всегда находила выход, а сейчас словно мир утратил все цвета, стал тёмной бездной.
Вот она — правда жизни! Неподвластная горесть с тонной безысходности.
Вспомнишь, вот он стоит своей персоной, облокотившись об косяк.
— Сучка, обдумала свое решение?
Он подходит и влепляет мне яркую пощечину.
— Твой ответ никого не волнует, потому будешь выполнять, что я велю, — отвечает за меня он, отчеканивая каждое слово. — Уяснила?
Боюсь его всем своим нутром. Мне следовало слепо соглашаться и помалкивать в тряпочку, но гордость не позволила такого унижения к себе.
— Знаешь, Гейл, а Пит в десять раз лучше тебя в постели.
Что я натворила? Лицо его приобретает багровый оттенок, в глазах сверкают молнии, а руки так сжимает, что сломает пальцы. И ведь получила желаемое — он в неконтролируемой ярости, оскорбила его натуру, хоть на минуту почувствую себя выше его.
С размаху бьет кулаком, боль ярко вспыхиваю в районе виска, но продолжаю насмехаться над ним:
— Не кажется, что твои удары стали намного слабее?
Он испускает звериный рык, нанося яростней удары за ударами.
Впервые за впустую прожитую с ним жизнь, я не умоляю его прекращать, не задыхаюсь в собственном потоке слез и не погружаюсь в полуобморочное состояние. Будто прежние года закалили меня, стала выносливей к непредвиденным вспышкам Гейла.
Покончив, приводит свой вид в человеческий облик, подобающе менеджеру. Перед тем, как захлопнуть дверь, бросает:
— Тебе неделя, чтобы собрать вещи и попрощаться с женишком по несчастью. Учти, ты должна сыграть влюбленную в меня дурочку, дабы не было причин нашего исчезновения. Каждый твой промах скажется же на тебе, в частном случае и на нем. Не волнуйся у меня много связей, один щелчок пальцем — с ним расправятся в одно око. Ты же не хочешь подвергать его опасности?
Если что-то пойдет не так, Пит окажется на переднем плане открытой угрозы, и виной этому буду я.
Чуть погодя добавляет:
— Не вздумай вновь убежать, результат ты сама знаешь каков будет после твоих необдуманных действий.
Вот все просто. Либо принимаешь условия игры, причем играешь по правилам, либо под угрозой жизнь любимого мне человека. Разве есть выбор?
Самобичеванию сейчас не место. Как не месту и любви. В данный момент она неуместна в моей жизни.
Поднявшись с прохладного пола, я сворачиваюсь в клубок на просторной кровати и перевариваю происходящее: светлые моменты, словно солнце, греют, и темные расползаются чернильной кляксой по белоснежному листу, перечеркивая на своем пути все светлое, напрочь убивая его.
Мое состояние нельзя назвать живым, но и мертвым тоже.
Что-то среднее — я лишь существую.
Интересно, узнал ли Пит о моем тайном исчезновение? Что он думает на этот счет? Больно осознавать от того, что он решит, будто я лишь играла с его чувствами. Если это хоть как-то сохранит его жизнь — сделаю многократно, пусть и будет ненавидеть всем сердцем, зато глубоко в душе я продолжу его любить.
Горько осознавать безысходность ситуации, когда от тебя зависит чужая жизнь, и ты сделаешь все ради того, кто покорил твое холодное сердце, навеки поселившись там.
***
Перед глазами мир раскалывается на миллион частей, так усердно воздвигавшийся когда-то в мечтах, мгновенно рушится.
Я понимаю, что проваливаюсь в пропасть, ослепленная желанием быть с Питом. Видимо, не суждено сбыться желаниям.
Целое утро я не вылезаю из комнаты, ибо не хочу столкнуться со свирепым Гейлом — небось опять в дурном настроение. Так или иначе, мне надоедает сидеть в четырех стенах спальни, и осторожными шагами выглядываю из комнаты, чуть приоткрыв дверь. На удивление в доме стоит тишина, ни признака здешнего присутствия мужа.
Перехожу в следующую комнату и спокойно выдыхаю: его нет дома.
Скверную тишину разрывает настойчивый стук в уличную дверь. Настораживаюсь.
Кого это могло занести?
— Китнисс?
Мое сердце останавливается, болезненно сжимаясь до микроскопических размеров, услышав до боли знакомый мне голос.
— Китнисс, ты дома? — Пит не на шутку встревожен.
Я схожу с ума от того, как он близко, и вместе с тем далеко.
Спустя пару минут он прекращает свои попытки. Через задернутую штору на кухне, я вижу его спину, отдаляющуюся от дома. Тут резко останавливается на полпути, словно почувствовав мой прожигающий взгляд, поворачивается, но так и не успевает увидеть никого, кто бы мог за ним подглядывать.
Выжидаю несколько минут, и осмеливаюсь вновь выглянуть, но его силуэт будто растворился в серости наступающего вечера.
Скатываюсь по стене под окном, даже не стараясь удержать вырывавшиеся изнутри рыдания. Ладонями закрываю лицо, размазываю слезы по щекам, глотаю вновь накатившие гулкие рыдания.
— Ненавижу тебя, мразь. Слышишь, Хоторн, ненавижу, ублюдок, — слова так и льются в оскорбительной форме, жаль, что не услышит их. — Сукин ты сын!
Волком вою от разрывающей боли.
Почему мы делаем больно тем людям, кого безутешно любим?
Хоть как-то пытаюсь заглушить вопль: кусаю губы до крови, сжимаю в тески голову — ничто не помогает. Кричу, ору, проклинаю весь мир в содеянном. Разом опрокидываю кухонный стол, крушу все на своем месте — от кухни не осталось и живого места.
Звонок мобильника отвлекает мое внимание от предыдущего занятия. Злость улетучивается, сменяясь заинтересованностью.
На поиски телефона уходит немало времени, учитывая, что я совершенно не помню, куда его закинула в последний раз.
Куда только я не заглянула: под диван, за кроватью, все ящики перерыла, но не учла одного места. Позабыла, что один из нас выше на голову.
Проверяю все верхние полки. И вот он — заброшен между стопкой книг и тетрадей.
Не знаю чего хотела бы ожидать, но никак не тот факт, что Пит пытался дозвониться до меня.
Слезы наворачиваются на глаза, хочется безудержно плакать, но перебарываю желание и просматриваю следующие уведомления.
Пит Мелларк звонил день назад. Пять раз.
Пит Мелларк звонил вчера. Семь раз.
Пит Мелларк звонил сегодня. Девять раз.
Не зацикливаю на этом внимание, листаю сообщение: их было двадцать одно. И все они от одного и того же человека. Пит.
Все они разные по содержанию, но их объединяет общая мысль, чего добивался Мелларк. Только от этого мне не становится легче, а еще хуже — виню себя в грехах, неосознанно влюбилась. И к чему это привело? Под угрозой стоит жизнь Пита, и мне же расплачиваться за необдуманный поступок.
«Китнисс, где ты?»
Перед глазами предстает образ взволнованного Пита. Отмахиваюсь, дабы избавиться от видения.
«Ответь мне, Китнисс, прошу тебя!»
Сердце отбивает рванный ритм, глубоко вдыхаю и продолжаю читать дальше.
» Когда ушла, могла бы известить меня! Я беспокоюсь…»
Дальше читать все трудней, перед глазами строки плывут, не могу разобрать слова.
«Китнисс, любимая, перезвони мне».
А вот последнее сообщение таит в себе непрямую, но довольно точную угрозу.
«Ты даже не имеешь представления о том, что я смогу сделать, если ты немедленно не перестанешь игнорировать меня!»
Если бы я могла все рассказать тебе, Пит. Не сомневаюсь, ты бы нашел выход из этой ситуации. Вот только одно неверное движение с моей стороны, и Гейл позаботится о нейтрализации тебя из моей жизни. Я не могу так рисковать, тем более тобой.
Поразмыслив о недавних происшествиях, мне нужно излить чувства на поверхность, иначе я взорвусь от переполнения информации и эмоций. В уме перебираю список, кто бы меня выслушал. Пит сразу отпадает, потому речь заходит о нем как раз.
Очередь доходит до Энни: стоит с ней поговорить, мне становится легче.
В трудный момент она всегда поддерживала меня, и я уверена, что и в этот раз она меня выслушает.
***
Войдя в дом, сразу понимаю, что тут что-то не так. Лишнее присутствие. Два разных голоса тихо переговаривают за дверью: мужской и женский, только не могу разобрать, какой из них к кому относится.
Ладонью толкаю дверь вперед и застываю на пороге. А в голове крутится один лишь единственный вопрос: откуда?
Голубые глаза впиваются в меня, не отрывая взгляда, продолжает ей что-то отвечать.
Энни, завидев меня в проходе, прекращает разговор, начинает суетиться и проходит мимо меня:
— Я ухожу, меня ждут дела. А вы, — она переводит взгляд то на меня, то на него, — поговорите. Похоже, вам есть, что обсудить.
И поспешно удаляется из дома, нарочито хлопнув главной дверью.
Топчусь на своем месте, так не решаясь подойти к нему.
— Что ты тут забыл? — в голосе неприкрытая, только наигранная злоба, но этого он не должен знать.
— Спрашивал у Энни, где бы ты могла быть. Китнисс, нам нужно поговорить.
Чтобы не выдать дрожь, иду в наступление. Руки скрещиваю на груди — моя невидимая защита. Однако выдаю себя с потрохами, стоит ему подойти ближе, чтобы быть в ничтожных метрах от меня. И еще ближе. Отступать некуда — я прижата Питом к прохладной стене.
— Нам не о чем говорить, — отрезаю я.
— Что случилось? Во мне все дело, да? Укажи на мои недостатки, и я исправлюсь.
Как мне хочется его обнять, поцеловать, сказать в чем дело, но продолжаю статуей стоять, холодно взирая на его близость.
— Я люблю тебя.
Последние три слова он выдыхает мне в рот. Больше нет терпения сдерживаться, мое состояние — натянутая струна.
И я целую его самым глубоким, самым долгим поцелуем, на какой только была способна.
Он не растерялся, плотней прижимает к себе, ладонями шаря по моему телу.
Возможно, сейчас я совершу ужасную ошибку, если не возьму ситуацию под контроль, только я сама этого не хочу. Хоть быть с ним. Хоть слиться с ним воедино. Хочу раствориться в нем, потеряться. Хоть в последний раз.
Отрываюсь от настолько желанных мне губ. Я задыхаюсь, вцепившись в ткань его фланелевой рубашки, чтобы удержаться на ногах, и его лицо означало, что был собой невероятно доволен.
— Китнисс, — с трудом выговаривает он мое имя, — знаешь, как сильно я хочу тебя…
Не позволяю ему продолжать, закрываю рот новым поцелуем, позволяя ему ласкать себя языком. Из моего горла все же вырывается сдавленный, усердно сдерживаемый стон. Он покрывает мою шею десятками мелких поцелуев, языком проводит по часто бьющейся жилке.
Забываю, как это — уметь дышать.
Наши глаза закутаны непроглядной дымкой — туманны, безумны, с сияющим блеском.
В этот вечер мы наверстываем упущенное за два дня разлуки. За такое время кажется, разучились держать себя в руках. Мы похожи на дикарей, которые хотят удовлетворить свои человеческие потребности.
Его руки опускаются все ниже и ниже, наконец, добираются до края платьица, задирают его и поднимаются вверх по внутренней стороне бедер, и тонкая преграда белья сдвигается в сторону.
Врываясь в мою теплую плоть, мучительно вторгается протяжными толчками. Издаю тихий стон, который растворяется в нашем жадном поцелуе. Он меняет скорость на бешеную, неконтролируемую, неподвластную нам. Разум полностью отключен, здесь верховодят возгоревшиеся чувства.
Еще никогда между нами не чувствовалась такая потребность друг в друге. Ничто не может остановить нас.
Я в плену его разгоряченных рук, он в кольце моих ледяных ног.
Мы составляем собой контраст. Несовместимость душ, противоположность, совместимость тел.
Растянуть секунды на вечность — мое несбыточное желание.
С моими протяжными стонами смешивается его имя.
Сквозь его толчки, я отдаюсь наступившему наслаждению. Еще не было такого наваждения.
Пару рывков и страсть выплескивается из него, теплая струйка стекает по моим ногам. Глубоко целует меня и выскальзывает из моего тела, попутно натягивая штанины.
Мигом отодвигаюсь, поправляю платье и смотрю в его глаза: они так ярко светят, в них плещется любовь, нежность, но и успеваю разглядеть ускользнувшую грусть.
Понимаю, что тот прекрасный момент закончился, и я должна завершить то, что начала.
— Пит… — дрожащий мой голос, ничего не могу поделать собой. Он протягивает ко мне руки, я отталкиваю его. — С самого начала нашего знакомство все было ложью.
Невыносимо смотреть на меняющиеся эмоции на его лице, поэтому остальное время смотрю на его ботинки.
— Даже танец в кафе? — его голос пропитан неявственной болью. — И те поцелуи, Китнисс? Все те слова, что мне повторяла по утрам? Ты не любила меня, ты играла мной, не так ли?
Как же невыносимо больно, но через слезы выдавливаю:
— Да, ты все правильно понял.
Так надо, так будет правильней, если наши пути разойдутся сейчас.
— Зачем, Китнисс?
Чуть дальше от моей головы кулак сокрушает стену. Мне становится неподдельно страшно.
— Я до сих пор люблю Гейла, и мне нужно было, чтобы он заревновал.
— И ты подловила мальчика на побегушках. Отличный план не то слово. Ну что, удалось? Он ревновал тебя?
В голосе плещет яд.
В голос рыдаю, не пытаясь, даже не стараясь прекратить.
— Скажи вот мне: тебе небось и секс со мной противен был? Оплела своей ложью вокруг меня сеть, а я тоже хорош, поверил тебе, открыл душу.
— Пит…
— Ты лгала мне. ЛГАЛА ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ!
Его трясет от ярости, но контролирует себя и никак не может ударить меня.
— Уходи, — шепчет он.
— Что? — ошарашенно поднимаю свои красные от слез глаза.
— Уходи, не желаю тебя видеть!
В глазах плещется боль, руки безвольно висят. Он разворачивается ко мне спиной, руками зарываясь в волосы, дергает их.
— Извини.
Вылетаю из дома, еще до того, как Пит успевает мне что-либо ответить.
Он не простит мне.
Он возненавидит меня.
Уже ненавидит всем своим добрым сердцем.
Я всегда буду недостойна такого, как он.