Если бы кто-то осмелился высказаться о моей нарастающей любви к Питу Мелларку — я посчитала бы этого человека сумасшедшим.
А сейчас мы с ним занимаемся сексом. Чувственным, неземным сексом. В котором слова лишние, верховодят несдержанные движения, громкие вдохи, разрезающие тишину.
В камине потихоньку тлеют угольки, искра угасает, оставляя нас в темноте, только свет полной луны освещает обнаженные тела.
Невыносимо сдерживать себя, тем не менее, мы движемся в унисон, вслушиваясь в каждый вырвавшийся стон, каждый оборванный вдох. Ладонями надавливаю на широкие плечи Пита, поднимаясь и опускаясь на его горячую плоть. Губы Пита приоткрываются, стоит ему войти в меня, и я пользуюсь моментом — медленно приникаю к его губам, оттягивая нижнюю губу на себя. Не теряя времени, он языком проводит по небу, ласкает мой язык, и сплетаемся в соперничестве. Влажные ладони соскальзывают с талии, но сразу прихватывают за бедра, глубже насаживая. Издаю непривычный мне звук, настолько откровенный и громкий, говорящий за мои эмоции.
Блаженство — это не сама близость, а больше то чувство, когда у нас одно дыхание на двоих, одно тело, единые мысли.
Пит не торопится, двигаясь плавно, почти лениво. Головокружительная сладость — томительные прикосновения его губ к моей шее, волнующие покачивания бедер, и мои ноги, крепко сцепленные в замок на его пояснице. Его руки везде: только что они были на ягодицах, а теперь нервно сжимают груди пальцами. Я судорожно хватаю ртом, когда он задевает мои затвердевшие соски.
И снова это происходит — я открываю сердце, доверяю хрупкий предмет обладателю голубых омутов и золотой копны волос, искренне надеясь на бережное отношение к нему. Здесь ошибки не может быть. Он тот, кто способен разрушить воздвигшиеся годами холодные стены безразличия, и не тот, кто отступиться от своего.
Я сделала свой окончательный выбор. Не подведи меня, Пит Мелларк.
После долгих сомнений и угрызений совести чаши весов перевешивают точно не в пользу Гейла. Пит Мелларк, человек заставляющий смотреть на жизнь под другим углом, трепетать от каждого осторожного прикосновения, шептать его имя перед сном и, в конце концов, быть собой. Я постепенно открываюсь ему, открываюсь новым ощущениям, которые ни единожды не испытывала с Хоторном. Два разных человека приносят разные чувства.
После долгих, протяжных покачиваний в разуме происходит короткое замыкание, где в то время сердце отбивает тысячу глухих ударов. Вот-вот и грудная клетка разорвет горячую плоть мышц.
— Китнисс, — с животным рыком Пит изливается во мне, зубами прикусывая жилку на шее.
Ноготками я провожу по напряженным плечам, подушками пальцев поглаживаю вздымающеюся грудь и иду вверх, ладошками притягивая блондина к себе, целую. Требовательно, под напором моих губ Пит лишь утомленно отвечает.
— Давай спать? — спрашиваю его. Я так вымоталась за этот день: не выдавшееся утро, затеянная драка мужа с Питом, совместное лечение и, наконец, расслабляющий секс.
Встаю с дивана, чтобы Пит мог его расправить для сна.
Он укладывается и привлекает меня к себе, дабы избежать падения с края. Спиной прижимаюсь к его груди, шею обдувает теплое равномерное дыхание, но, повернув голову, вижу, он еще не спит. Глаза изучают мое лицо, ища причину, выгнув правую бровь. Прикусываю нижнюю губу и тянусь к нему, выдыхая горячий поток воздуха в его губы. Пит слабо улыбается сквозь поцелуй.
Заправляя выбившуюся прядь мне за ухо и, коснувшись губами лба, умиротворенно шепчет:
— Спи, милая.
***
Нисколько не жалею о случившемся за такой короткий период времени. Приход Пита Мелларка в мою жизнь дало осмыслить все ценности в ней. Я научилась по-настоящему быть счастливой, несмотря на прошлые невзгоды. Только он делает меня полноценной. Устарелый механизм может вновь заработать, если часовщик сменит заржавевшие от несколько сотен лет детали.
Во мне что-то переклинивается, организм перестраивается под новую фазу — живущая. Огонь вновь возгорается внутри, заодно разжигая давно зачахлые, напрочь забытые чувства.
Только ты в силах мне помочь. Так помоги, наведи на верный путь.
Прикрываю веки, устраиваюсь под удобную позу — лицом к лицу оказываюсь с Питом, так что наше дыхание одно на двоих, а губы практически касаются друг друга.
Где-то далеко Пит находится в своих снах, а я все ворочаюсь в его руках, выжидая, когда придет мой сон.
Выждав некоторое время, понимаю — сон покинул меня навсегда. По крайней мере, на эту ночь точно.
Несмело глажу открытую перед моим взором мужскую грудь. Меня охватывает знакомое вожделение, смешанное с частичным восхищением за верховенство вправе быть с самым сексуальным мужчиной на всей планете. Воровато поглядываю за его реакцией: никакой, он все еще в мире сновидений. Интересно, что ему снится? Видимо, мне не суждено этого узнать, пока он сам не захочет мне рассказать.
Проходит довольно много времени, пока я взвешиваю принятые решения: их достоинства и недостатки.
Из вопросов меня волнует только одно: жив ли Гейл после вчерашнего? Беспокоюсь не за его здоровье, как большей частностью за Пита. Судимость за убийство гарантирована. А если и жив, то тоже не легче. Зная его, он найдет любого, хоть землю перероет, но в итоге найдет и убьет. И ведь за убийство ему ничего не станет, закроют дело, ибо Гейл откупит свою честь.
Шумно выдыхаю. Когда все закончится?
За окнами едва брезжит свет нового дня: солнце восходит из-за горизонта, ослепляя яркими лучами, что приходится прищуриваться. Блондин еще спит крепким сном — слышно по мирному дыханию, и неподвижно-закрытым глазам. Солнечные зайчики шаловливо прыгаю по волосам Пита, отчего они отливаются ослепительным золотом.
Подаюсь вперед к его раскрытым губам, спустя считанные секунды чувствую ответные движения, приносящие спокойствие и мир в мою душу.
Ресницы подрагивают, и глаза медленно приоткрываются, одаривая меня взглядом голубого неестественного свечения, наполненный лаской и с плескающей безграничной любовью. И это дать мне может только Пит.
Лениво потягиваюсь, ближе прижимаясь к мускульной груди. Пит тут же мурлычет, когда я ерошу его волосы, ладошкой водя вперед-назад.
— Каждое утро бы так просыпался, — Пит переворачивает нас — теперь я нахожусь под ним, а его тело навалилось не в полную силу на меня сверху. — Каждый рассвет встречать с тобой и его же провожать поздним вечером.
Губы касаются уха, и, когда прикусывает мочку, безмолвно выдыхаю.
— Хочу, чтобы ты со мной разделила мою жизнь. Хочу каждый божий день ходить со счастливой улыбкой как влюбленный мальчишка, а это так и есть, буду стоять стеной за тебя, лишь была бы со мной. Моя.
Краснею от речи Пита. Никто раньше не обращался ко мне так.
Из Пита получился бы прекрасный оратор, то, как он подбирает слова на ходу. И ведь все они исходят из сердца, из его доброй души.
***
Так непривычно видеть мужчину перед плитой; Пит, вооруженный сковородой, готовит нам омлет с беконом, кусочками помидоров и сыра. Аромат, повисший терпким привкусом горячего шоколада, приторно-сладкий запах жареных блинчиков со сгущенкой — чувство прекрасного начала утра.
А ведь моя любовь к сыру могла бы потягаться только с моей любовью к шоколаду.
Пока Пит раскладывает по тарелкам приготовленное, сажусь за стол, на талии задрав мешковатую рубашку, чтобы удобней усесться на стуле. Пит разливает по чашкам коричневый напиток, усаживается и разделяет со мной трапезу.
— Может, чаще будешь так ходить? — кивком головы Пит указывает на вырез рубашки. Слежу за его взглядом, и щеки вспыхивают огнем, быстро поправляю, на что мужчина издает открытый смешок. — Нравится?
Давлюсь горячим шоколадом, скрываю кашель под смехом и частичным смущением.
Мысли роются в суматохе, туго соображаю, про что имеет в виду, только затем понимаю смысл его вопроса и торопливо отвечаю:
— Уфу.
С набитым ртом неудобно как-то отвечать, в итоге вместо «угу» получилось «уфу».
Пит заводится в смехе, не в силах или не желает останавливаться. Хочу разозлиться или сделать обиженный вид, но ничего не выходит — уголки губ невольно поднимаются, принимая его озорство.
Шутим, узнаем как можно больше друг о друге. С ним я забываюсь. С ним вижу будущее.
Не помню, что такого сказала, но Пит одним шагом оказывается возле меня и начинает щекотать. Заливаюсь громким смехом, не выдержав пытки, сваливаюсь со стула, за собой прихватив руками за ворот футболки и Пита. Мы безудержно смеемся в голос, но Пит резко прекращает, задерживая завороженный взгляд голубых глаза на моих губах. Хватает одного его взгляда, одного прикосновения, не только замереть, бездыханно, но и заставить отбивать ритм сердце, а глаза затуманиться серой дымкой от возбуждения. Его губы настолько близко, но он не собирается делать шаг навстречу. Тогда я сама проявляю инициативу, жадно начиная терзать сладкие от сгущенки губы. Выходит пылкий, страстный, с толикой нежности от его мягких податливых губ, поцелуй. От нехватки кислорода нам приходится оторваться друг от друга. Переводя тяжелое дыхание в норму, он поднимается на ноги, за руку поднимая меня с пола.
Деликатный момент рушит настойчивый звонок телефона, раздающийся трелью на верхнем этаже. Исподтишка Пит бросает на меня вопросительный взгляд, и, извинившись, исчезает в своем кабинете. Про себя отмечаю — в ближайшее время он не выйдет, тогда решаю чем-нибудь занять себя.
Со стола убираю грязные тарелки и ставлю в раковину под потоки воды. Намываю, вытираю сухим полотенцем и ставлю наверх, в шкафчик.
Отправляюсь в гостиную; пока плохо ориентируясь в просторном доме, не могу найти, где, в каких местах что находится. Минут эдак через десять мучительными попытками все-таки нахожу пульт, но никак не вижу сам источник. Только впоследствии нажиманий на красную кнопку, цифровой проектор откликается, изображением высвечиваясь на стене возле стоящего, с ночи потухшего камина. Воспоминания всплывают на поверхность ни кстати.
До сих пор помню сладость тела Пита, отвечающее на мои неумелые ласки. Слияние обнаженных тел, страсть, вперемешку с мягкой лаской, распаляющей искру во мне.
Огонь.
Жаркие языки пламени охватили нас, не желая выпускать из самого очага.
Мое влажное податливое тело в унисон двигалось, выгибалось ему на встречу. Он оказывался прижат ко мне, руки путешествовали по всему телу, ласкали, мяли набухшие груди, а губы распаляли эффект. Плавные покачивания в такт моим движениям.
Еще воспоминание дополняется в долговременную память с Питом.
Беспорядочно переключаю каналы на ТВ, энергично нажимая кнопки на пульте управления. Путного ничего не найдя, пульт подскакивает на софе, и…
Новость ошеломляет меня, в буквальном смысле огорошивает, оставив с остатком возмущения. Не ожидала, если честно.
Мое внимание привлекает фотография на газете и ниже приписанная статья под заголовком.
— Черт! — отшвыриваю от себя злосчастную газету. Та, с гладкого стола скатывается и летит на белый ковер.
Ураганом влетаю в кабинет Пита, сшибая все на своем пути. С нескрываемой злостью я расшвыриваю бумаги на столе перед его носом и кулаком ударяю по деревянной поверхности. Мой напыщенный вид подобен павлину: глаза сужены, руки сжаты в кулаки, а спина выгнута, готовая к нападению.
— Я перезвоню позже, — Пит прекращает разговор по телефону, отложив его в дальний ящик стола, побоявшись, что мои руки могут дотянуться и до него.
Через стол нагнувшись, с металлическими нотками отчетливо проговариваю:
— Что. Это. Означает?
Пит делает вид, что не понимает. Ничего, сейчас поймет!
— Китнисс...
— Какого хрена, ты выставляешь напоказ отношения? Скажи честно, ты этого желаешь? Ты этого добивался?
— Прошу, подбирай слова. И, Китнисс, я не в курсе, в чем ты пытаешься меня обвинить.
Как я недавно узнала, Пит не любит, когда кто-то ругается в его присутствие, да и сам он предпочитает обходиться иным словарным запасом, который у меня слишком маленький.
Немного успокаиваюсь, когда начинаю рассказ.
Пит внимательно выслушивает меня, не перебивая, и теперь переваривает информацию.
— Думаю, уляжется за дня три-четыре — минимум, максимум — за неделю.
— По-твоему, это все в порядке вещей? — меня начинает злить его холодное спокойствие.
— А что не так?
— Что не так! Тебе совсем безразлично, когда за твоей спиной обсуждают твою личную жизнь? К сведению, не люблю распространяться о личном, касающемся меня, а теперь — и тебя!
И впредь не допущу подобного, чтобы каждый затрагивал тему моей жизни, моих поступков, их морали.
— Хорошо, Китнисс, я все улажу, а теперь иди, мне нужно работать.
Такой ход событий, конечно, не устраивает мою внутреннюю гордыню. Меня просто-напросто выпроваживают!
Не понятно откуда взялась дерзость моих действий, но я без стеснений устраиваюсь на коленях, припав к губам Пита. Он в ответ издает удивленный вздох, а руки безвольно лежатся по обеим сторонам от меня на столе. Сжимаю кисти его рук и прислоняю к своей груди, слышу, как он прерывисто дышит, прикрыв веки. Я коварно улыбаюсь его реакции и продолжаю начатое: ерзаю так, что его эрекция, несомненно, сразу отзывается, но его руки, крепко держащие меня за талию, поднять или опустить не позволяют. Языком раздвигаю губы, пробуя на вкус, от них еще пахнет шоколадом. Сперва он не сопротивляется, даже перенимает мою игру, позволяя мне руководить процессом.
Ослабляю хватку. Пусть думает, что власть у него…
Ладонью провожу по паху через ткань штанов, чувствуется, какой он твердый, как камень, готовый. Стон Пита отзывается где-то во мне, когда провожу повторно. Я выучила все его привычки за малое количество проведенных вместе дней. И теперь знаю, на что надавить, чтобы вызвать дрожь в его теле; что сделать, чтобы Пит стал раскрепощенным. Знаю все приемы, воспользовавшись которыми, я смогу довести его до помутнения рассудка. И меня в заключении тоже.
Увы, сегодня не мой день.
Пит моментально все прекращает, принуждая и меня завершить. В недоумение пялюсь на него, ведь он не в силах больше сдерживаться, но с твердой волей в глазах, не смотря на физическую потребность во мне, он осмеливается меня остановить.
— Мне нужно работать, — он выдавливает слова через силу, видно, вот-вот сорвется.
Хочу довести до крайней точки, но рука останавливает в тридцати сантиметрах от него.
— Китнисс.
Гневно сверкаю глазами, и, отбросив его прижимающую меня за ягодицы руку, быстрым шагом направляюсь к выходу, и, ничего не сказав, хлопаю дверью.
***
За все время пытаюсь понять причину своего поведения.
Неужто я повела себя так потому, что Пит отверг меня?
Бред, но внутренние голоса не соглашаются.
Что же тогда двигало мной? Ярость? Страсть и безрассудство? Раньше я такого не испытывала, даже будучи влюбленной в Гейла.
Похоже, это навечно останется загадкой для меня.
Прошел день, уже почти наступил вечер, а Пит так и не высунул своего носа из комнаты.
Оказывается, в доме имеется целая библиотека: множество коллекционных изданий покрылись толстым слоем пыли. Я беру случайно попавшуюся книгу, открываю, и туман из пыли разлетается в пространстве, откашливаюсь. В руках «Алиса в стране Чудес»; увлекающая детская книжка, до сих пор помню, как отец читал мне ее перед сном.
Пальцами пробегаюсь по корешкам книг на верхней полке, собирая грязь пальцами, и прочитываю название.
— «Прекрасная тьма», — задумчиво кручу в руках и откладываю на неподалеку стоящий стул.
***
С книгой под мышкой усаживаюсь на диване с ногами и начинаю чтение…
От выбранной книги кровь в жилах стынет, замерзает, становится ледяной.
Вот уже сколько поколений существует проклятие, посланное на семью Дюкейн.
Лена Дюкейн — девушка, знающая свою учесть, борется с силами зла. Ее жажда — защитить Итана от самой себя.
Один глаз светится зеленым блеском — добрая сторона, другой золотой окантовкой — злая. Какую бы сторону она ни выбрала, часть семьи умрет, так или иначе.
Нет света.
Нет тьмы.
Нет тебя.
Нет меня.
Знаю свет.
Знаю тьму.
Знаю тебя.
Знаю меня.
Кажется просто строчки, а охарактеризуют сложившуюся мою жизнь. Неспроста: без Пита мир не тот, а тьма -противоположность свету. Я нередко сравниваю жизнелюбие Пита с собственным безразличием и понимаю, что он словно лучик солнца в моем тусклом мире. Вот она — надежда на что-то лучшее.
Я прочитываю книгу на одном дыхании.
Бросаю мимолетный взгляд на часы, и ужасаюсь.
22:12
Из кабинета Пита не исходит ни единого звука, ни одного признака жизни. И я решаю чем-нибудь себя и дальше занять.
Как известно, готовить я совершено не умею, поэтому приходится импровизировать на ходу. Достаю из холодильника нужные продукты, и начинаю «готовить» салат. Беру самый простой рецепт, поэтому блюдо не кажется на вид невкусным. Приготовление затрачивает мало времени.
Для новичка очень неплохо, учитывая то, что мне медицинская помощь ещё не нужна.
Я сижу и жду на кухне его появления, сцепив руки в замок и локтями облокотившись о край.
Секунды, минуты текут, а его все нет и нет.
Опечалившись, поднимаюсь в нашу спальню. Расправляю кровать, угол одеяла с его стороны оставляю загнутым. Может, придет еще?
Под светом ночника на тумбочки, прочитываю книжку повторно, поглощаясь целиком, без остатка.
Глаза устают, начинают болеть. Рукой тянусь к лампочке и выключаю свет, озарявший комнату все это время.
Продолжаю ждать.
Слышу грохот тарелки на кухне. Все-таки спустился.
Жду.
К двенадцати часам сон одолевает меня, и я засыпаю, так и не дождавшись прихода Пита в спальню.
Просыпаюсь от прогнувшегося матраса под тяжелым весом Пита.
Он пришел.
Его рука гладит меня по волосам — не вижу, но чувствую. Тихий шепот в темноте:
— Спишь?
Конечно, нет, но не выдаю себя. Пускай дальше так думает.
— Спасибо за ужин, — продолжает он, с трудом разбираю его тихие слова, — прости за сегодняшний день, я не должен был срываться на тебе из-за проступка подчиненного. Прости.
Он укладывается рядом, его теплые пальцы скользят по моей спине от поясницы до лопаток, и Пит грубо притягивает к своей груди за талию. Хочу повернуться, но продолжаю лежать и слушать его равномерное дыхание. Носом зарываясь в мои волосы, отчего шея покрывается гусиной кожей, он, почти не касаясь меня, целует в макушку.
— Люблю тебя, Китнисс.
Безликая луна висит на облачном небе. А чувство недосказанности продолжают висеть над нами.