Наконец у Вени появилась девушка.
Веня – это будущий геолог, романтик, а главное, гитарист.
Кто хоть один-единственный раз держал в руках гитару, тот наверняка знает, как отличается звучание обычной акустической шестиструнки от двеннадцатиструнной.
Как богаты обертонами переборы, как густы аккорды и арпеджио!..
В мои юные года времен Джоан Бэз такую гитару было невозможно купить – ее можно было только сделать самому.
Вот Веня и сделал такую на зависть всем парням, на восторг студенткам и соседкам, на гордость себе.
И когда на этой самой гитаре он исполнял испанскую музыку в стиле фламенко, то глаза окружавших его бородатых «чуваков» наливались тоской и отвагой, а «гёрлы» горделиво поднимали подбородки и опускали ресницы, становясь похожими на испанских красавиц.
Но Вене нравилась я, хотя он и не демонстрировал этого открыто.
Хотя надо признаться, я неплохо пела, чем отличалась от других, и ему нравилось и это.
А вскоре меня выбрали на всесоюзную универсиаду – надо было защищать честь Альма матер.
Вернувшись с победой, мы выступили по ростовскому телевидению, где я спела свою коронную песню «Вы слыхали, как поют дрозды?»
Аккомпанировал мне этот самый Веня – геолог, старше меня на курс. Получив после конкурса и выступления на ТВ несколько неинтересных предложений вроде петь в ресторане или в кинотеатре перед показом фильма, я все-таки вышла замуж и поставила крест на карьере певицы.
С будущим мужем меня познакомил как раз Веня, а сам уехал на военные сборы. А тот не дурак, сам ко мне на мотоцикле, в косухе, в шлеме с очками – на пляж не желаете? Конечно, желаем – июнь на дворе. Хоть Дон это не Черное море, а все же большая вода.
Через месяц мы поженились.
А Вениамин? Он и раньше не проявлял определенных намерений ко мне, хотя обиду потом выражал по поводу и без повода.
Но он настойчиво навещал нас, делая отличные фотографии нашего сынишки и навязывая мне комплекс вины.
Наконец, у Вени появилась девушка Люда из Абрау – Дюрсо, откуда он приехал несколько просветленный. Они познакомился в Лиманчике – университетском лагере на берегу Черного моря.
А недалеко от этого Лиманчика и располагался поселок Абрау –Дюрсо, прославивший себя огромными винными погребами, поившими марочным вином еще царя.
Отведав коллекционных вин, посетители, (читай: студенты), считали день прожитым не зря. Веня с Людмилой так и познакомились – в дегустационном зале.
Не обладая никакими особенно выдающимися внешними данными, исключая, пожалуй, фигуру и рост, Людмила обладала манерой вкрадчивого, почти интимного разговора мягким голосом, а глаза - внимательные, так и растворяются в собеседнике, особенно, если он мужчина.
Люда жила в Абрау-Дюрсо, а работала проводницей поезда «Новороссийск – Москва», поэтому денежка у нее водилась...
Часто бывая в Ростове, она ночевала у нас, ожидая встреч с Веней.
Коротая время, мы много говорили, обнаруживая, что она была неплохо самообразована, начитана, и казалось, была влюбленной в Веню.
Как-то она рассказала о проводнике-практиканте железнодорожного института из Ростова, молодом, красивом парне, который был ею увлечен, и платонический роман между ними длился весь летний сезон.
Оно и правда: лето, фрукты, тесное купе, где они были вдвоем, длинные ночи – в такой эдемской обстановке только сухие пни останутся равнодушны друг к другу. Но они только говорили и говорили – все остальное ни - ни, просто Дафнис и Хлоя! Люда многократно подчеркивала свою крайнюю верность и преданность только Вене. Ну и слава Богу, – подумала я, – наконец Веня определился в выборе и перестанет смущать меня частыми посещениями.
Люда уехала, но присылала мне письма, в которых больше объяснялась в любви Вене, чем делилась новостями со мной.
Я же отвечала ей письмами в стихах.
Потом Люда от меня отдалилась, их роман расстроился и я потеряла всякую связь с Веней.
Прошло несколько лет, которые вобрали много событий, пока я случайно не попала с приятельницей в новогоднюю ночь в престижную Школу Высшего комсомольского состава, эдакое миниМГИМО.
Эта самая приятельница намеревалась там встретиться с более чем знакомым ростовчанином, который обучался в этом престижном заведении, а меня взяла за компанию.
Парни и девушки со всей нашей страны поляки, немцы, венгры – все были очень общительны в этот Новогодний вечер…А нелегалы из Южной Америки и еще каких-то более дальних стран веселились отдельно под неусыпной дополнительной охраной, но издалека их веселье тоже было видно. Таким образом, создавалось стойкое впечатление общего веселья.
Мы весело водили хоровод вокруг елочки прямо в сквере Школы ВКС и неумело кидались снежками. Русская зима, что поделаешь, надо соответствовать рашен гелс, хотя такую морозную зиму и у нас в Ростове тоже встретишь не часто! Едва стрелки часов показали два часа ночи, как на нашем столе закончились не только деликатесы, но и просто «закуска» и я, как самая случайная, а также старшая и многоопытная, пошла на кухню готовить жаренную картошку, где повстречалась с элистинками. С ними заодно вспомнила о родном Ростовском университете, в котором работал когда-то мой знакомый – энтомолог, уехавший туда преподавать. Оказывается, они его отлично знали и сообщили мне всякие хорошие новости о нем...
В такие моменты обнаруживаешь взаимосвязанность событий...
Казалось, точка устремления в жизнь, как клюв, прорезает материю бытия, и все отлетает в стороны, едва коснувшись тебя, лишь иногда оставляя след в памяти…
Но оказывается, все остается на месте, и только ты сам перестаешь видеть вокруг и замечать оставление, последствия твоего прикосновения – ничего не видишь, только цель перед клювом, вперед! И вот, однажды ты останавливаешь свой бег…
Удивленная такой неожиданной встречей с элистинками, я вернулась с картошкой и, исключительно для поддержки общения, рассказала гостям о чудесах Новогодней ночи и о тесном мире.
Все быстро согласились, высказывая мудрости вроде « и Москва – большая постель», или «нужно жить, не пачкая Землю, ибо не знаешь, куда вступишь»…
И отвлеклись на более интересные занятия, как, например, поднять очередной тост и закусить свежей картошечкой.
А тот самый ростовчанин, к которому мы и приехали, живо отреагировал на слова «Ростовский университет», распахнув свои необычайно густые ресницы:
А вы многих знаете в РГУ? – это был вопрос ко мне.
–Да, – отвечаю я на всякий случай, – наверное, многих…
–А вот биофак вам хорошо знаком? – это опять ко мне, придвигаясь ко мне и оставляя свою даму, то есть мою приятельницу.
–Ну, конечно, – отвечаю, уже удивляясь, ведь там не только я училась, но и родственники там работают… Ростовчанин уже повернулся к своей даме спиной.
–А фамилия Л. вам ни о чем не говорит? – он уже смотрел напряженно.
Я чуть не упала. Он здесь, в Москве, на третьем этаже режимного здания, в Новогоднюю ночь называл мою почти забытую девичью фамилию.
–Я ее знаю… – пролепетала я, насквозь заинтригованная.
– Откуда? – настойчиво, как диверсант, продолжал допытываться ростовчанин. А приятельница из-за его спины делала мне какие-то знаки.
– Это я… – призналась я.
Теперь ошарашен был он. Завладев углом стола, отделив нас от общей шумной массы людей, он стал сбивчиво читать стихи из моих писем к Людмиле из Абрау-Дюрсо, скосив в сторону агаты зрачков и шевеля фигурно очерченными губами. Обычно, я не помню своих стихов, но здесь текст был простым, и он легко восстанавливался в памяти – я прервала земляка и продолжила чтение. Ростовчанин все еще не мог поверить в такое совпадение и со словами «стихи можно просто выучить», вытащил из нагрудного кармана рубашки затертую крошечную фотографию Люды - подобную клеили на комсомольские билеты.
–Кто это? – с горячностью задал он контрольный вопрос, пока из-за его плеча наша приятельница стучала кулачком по своей голове и указывая пальцем на меня.
– Люда из Абрау – Дюрсо.
По рассеянности своей я не сразу поняла, что передо мной был тот самый абсолютно забытый герой её платонического романа на железной дороге Москва – Новороссийск.
События вернулись из прошлой жизни и встретились в настоящей…
Он со стоном схватился за кудрявую голову, не в силах пережить нахлынувшие воспоминания и невероятность нашей встречи, показавшись мне в этот момент необычайно красивым – такие выразительные лица я видела в рисунках на греческих вазах…
Он столько раз читал мои стихи о его любви к Людмиле, он видел свою любовь моими глазами, и, наверное, думал обо мне как об ангелоиде, как минимум, и – вот она я, такая простая тетка, сижу перед ним в переднике с жареной картошкой в сковороде… Наша приятельница совершенно одиноко металась по комнате, одеваясь, роняя содержимое сумочки, шепча что-то под нос.
«Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда»…
Скоро наступило утро, и мы покинули этот всемирно гостеприимный дом, где столько невероятных встреч произошло в одну ночь.
Моя приятельница больше со мной не разговаривает.