КИНОПОВЕСТЬ "ВСЕ ОНИ СОЛДАТЫ"
57.
ТО ЖЕ САМОЕ УТРО. ПОМЕСТЬЕ ВЕЛЕСОВА. БУДУАР
ЕГО СЕСТРЫ ЛЮДМИЛЫ ВСЕВОЛОДОВНЫ МАГОШЕВОЙ.
Мы находимся в сравнительно небольшой, но со вкусом обставленной комнате, в которой под огромным окном, так и льющем в будуар потоки весеннего радостного света разместился небольшой, но такой удобный и уютный диванчик.
Позади него на ослепительном из-за яркого света подоконнике буйно цветут душистыми белыми цветами три довольно крупных каламандина.
Диван с двух сторон обрамляют два лимонные деревца, растущие в больших напольных вазах. Лимоны тоже уже сплошь покрылись белым цветением.
А возле одного из лимонных деревьев находится очень большая открытая клетка.
Её постоялец огромный яркий попугай ходит по спинке дивана, прислушиваясь к разговору сидящих здесь людей и рассматривая их очень внимательно, но в контакт, пока, вступать не испытывает желания.
На диванчике же мы видим Людмилу Всеволодовну Магошеву, родную сестру Велесова, и барышню Любовь Александровну Мещаринову.
Невольно сразу бросается в глаза, как бедно, по сравнению с Мещариновой, одета Любаша, несмотря на то, что хозяйка оделась, как всегда, очень просто, без изысков.
На Людмиле довольно простое, скорее тёмное, чем светлое, но тем не менее очень изящное, с большим мастерством сшитое, глухое платье, украшенное только по вороту и рукавам тонкими дорогими белыми кружевами. Волосы её, как всегда, убраны назад в изящный узел. Из украшений, кроме обручального колечка на пальчике, если его можно считать украшением, ничего нет.
Любочка в простеньком, каком-то серо-голубом,заметно поношенном платьице. Её шикарные волосы убраны в длинную толстую косу, которую она то закидывает за спину, то непроизвольно, задумавшись о чем-то, кладёт на грудь, тем самым невольно демонстрируя, что она заканчивается атласной лентой в тон платью. На её наряде вокруг горла небольшой вырез, который открывает выпирающие детские ключицы и короткий тонкий чёрный шелковый шнурок с небольшим медным крестиком.
У барышни на коленях вязание.
Магошева сидит за пяльцами.
Но та и другая о своей работе позабыли, они доверительно беседуют, не замечая разницы в возрасте, словно, добрые давние подружки.
Любаша, оглядываясь по сторонам, втягивая носом аромат цветущих цитрусовых замечает:
-- Никогда не видела дома, красивее Вашего, Людмила Всеволодовна! Тем более дома, где и в комнатах, а не только в оранжерее, растут деревья … и цитрусовые тоже. Впервые вижу, как они цветут, впервые вдыхаю этот изумительный аромат! Немного на запах жасмина похож. Верно?
Хозяйка смеётся в ответ:
-- Ну, если немного…
Потом, помолчав серьёзно уточняет :
-- И о доме… Ты сказала, обращаясь ко мне «Ва-ше-го дома…» А ведь дом уже и твой, равно, как и мой! Привыкай!
-- Хорошо. Я постараюсь.
Девочка произносить с некоторым усилием над собой :
-- У н-а-а-с в доме всё так необычно! И деревья в комнатах, и икон нету… И едят здесь все только зелень…. Фрукты и овощи. И не варят ничего… И мясного не едят… Даже чаю не пьют …
Испугавшись, что Людмила её неверно поймёт заговорила быстро:
-- Но мне нравится! Нет, правда-правда нравится!
Людмила Всеволодовна засмеялось и спросила:
-- Что именно нравится?
-- Не знаю… Ну-у-у… Здесь так и веет добротой … и покоем! И как будто я силу какую-то постоянно всем телом в себя вбираю… Никогда раньше ничего такого не чувствовала…
Стала серьёзной:
-- Вот только, как же я теперь буду без батюшки?
Людмила Всеволодовна:
-- Да, христианского священника в нашем поместье нет.
Могошева задумалась, а потом сообразила:
-- Но, если захочешь, всегда можешь велеть заложить коляску и съездить в наше дальнее, пограничное с соседским имением, село, там живут и христиане тоже, поэтому брат велел в той деревне православную церковку поставить и батюшку туда определил. Но, должна тебя огорчить, признаюсь, батюшка тот из наших, специально его выучили, чтобы и по-вашему, по-христиански, служить мог. Мы ведь пытаемся посторонних, людей с другим мироощущением и мировосприятием, к себе не пускать, тем более представителей другой религиозной конфессии.
-- Но я ведь другая! Посторонняя! Что же теперь будет?!
-- А ничего не будет!
Людмила смеётся:
-- Ты же сама брата выбрала. Отцом назвала. Когда узнаешь о нашем мировоззрении, нашей философии побольше, возможно, и бояться не станешь нашего многобожия… И, не пугайся, никто заставлять тебя отказываться от христианства не станет.
-- А я знаю и не боюсь.
Любочка посмотрела Людмиле в глаза и сказа с детской наивной откровенностью во взгляде:
-- Из чужих людей я никому так, как вам всем, ещё не доверяла. Мне так хорошо, покойно и уверенно в последний раз было только тогда, когда меня, ещё маленькую, папенька на руках держал! Очень ясно этот момент на крылечке нашего дома помню. Маменька говорила, что прощался тогда перед отъездом с нами.
Любаша замолчала. Стала очень грустной, даже на какой-то момент, показалось, что сейчас заплачет.
Но пересилила себя, не заплакала, заговорила быстро и взволнованно:
-- Папенька пропал, маменьку убили, когда думаю об этом, плачу, а всё равно в душе сила какая-то, уверенность, словно давно дома не была и вот, наконец, приехала! Разве так бывает, что всё-всё нравится? Разве так бывает, что всем-всем довольна?
-- А так и должно быть. И ТОЛЬКО ТАК. Потому что, только достигнув мира, покоя и гармонии, человек может по-настоящему заниматься самосовершенствованием.
Людмила замолчала. Задумалась.
Любаша смотрит на неё с живым любопытством, но тоже молча.
Наконец, Магошева произнесла то, о чём думала, вероятно, уже не в первый раз:
-- И ты не напрасно к нам попала. И то, что тебе так хорошо здесь, ещё раз об этом свидетельствует.
-- А что -- первый раз? «Ещё раз» подразумевает, что был и первый …
-- А то, что к Ярославу на грудь кинулась и отцом назвала, что он сразу прикипел к тебе сердцем. Такие встречи случайными не бывают.
Людмила Всеволодовна опять замолчала.
Подумала, покачала головой:
-- Кажется мне, ты нам для чего-то послана. Даже, возможно, не нам всем, а только Ярославу. Ведь почему-то тогда там рядом с тобой брат оказался, ОН отвёл беду, захотел с собой увезти. Наши Боги его вели… Чего-то они хотят от этой встречи!
Девочка, быстро качая головой, решительно возражает:
-- Нет-нет! Это мой папенька хотел меня защитить, но не сумел, так как далеко был, поэтому … Ярослава …
Помолчала и добавила :
-- ...Всеволодовича...
И, наконец, закончила свою мысль :
-- ...послал. Поэтому я их и перепутала, поэтому они и слились для меня тогда в одного человека.
Людмила заметила, что Любаша назвала брата по имени и лишь потом добавила отчество, но сделала вид, что не обратила на это внимание, продолжила беседу :
-- А я разве что-то иное сказала?
-- Конечно, иное…
Магошева засмеялась:
-- Маленькая ты ещё! Слышишь слова, да не все их понимаешь!
-- Людмила Всеволодовна! Ну, не смейтесь, объясните!
-- Не торопись! Всё узнаешь! Всему научим! Брат, когда тебе о здешней учёбе говорил не просто общее образование имел ввиду, но и посвящение в наши тайны и умения. Одним словом всё это не выражается, за одно утро, даже такое чудесное, не объясняется. Повремени! Всё будет!
-- Да он мне ничего об учёбе не говорил, только, что образование здесь, в имении, мне дадут лучшее, чем я получила бы в институте. И всё.
Магошева посмотрела долгим взглядом на девочку и обеспокоено произнесла:
-- Любаша! Но учиться придётся много и напряженно. Тяжело будет! Не испугаешься? В институт не запросишься? По подружкам скучать не станешь?
-- А я и сейчас по ним скучаю! Очень! Но ведь Вы иногда в Петербург по делам ездите, Ярослава Всеволодовича навещаете? Может быть и меня когда-нибудь с собой возьмёте, я ведь помню, когда у нас в институте приёмные дни, тогда и навещу девочек. Ведь можно будет иногда поехать с Вами? А письма им писать можно будет?
-- Конечно, можно. Только мы с тобой предварительно обсудим, о чём лучше будет в тех письмах умолчать и при встречах не рассказывать… Обязательно будем вместе и в Петербург ездить. Думаю, Ярослав даже требовать теперь станет, чтобы, приезжая, я и тебя привозила. Благодаря тебе, и сыну, надеюсь, почаще в столицу наведываться позволит. Сам-то он в последнее время редко дома бывает : занят очень. Поэтому привыкай к мысли, что твоим опекуном я буду, а не он. И фигурально, и буквально.
Людмила Всеволодовна замолчала и строго посмотрела на Любу, потом сказала наставительно:
-- Но подумай ещё и ещё раз, нужна ли тебе такая закрытая жизнь, как наша? Нужна ли тяжёлая учёба? Мы опёку не станем торопиться оформлять, чтобы, если передумаешь, могла и в институт вернуться, и выбрать себе других опекунов. Не сомневайся, даже тогда ты нашей поддержки и помощи не лишишься и всегда желанным гостем в этом доме будешь.
-- Да нет! Я согласна. Я не передумаю! Я не боюсь трудной учёбы! Я готова к ней.
Сказав, как ей казалось, не о столь уж значительном, Любаша спросила о том, что действительно её интересовало:
-- А почему Ярослав Всеволодович молодому князю часто в Петербург наведываться не позволяет?
-- Опираясь на свой горький опыт. Боится плохого влияния того мира. Сам-то он по велению нашего батюшки не дома, а в столице обучался. Очень рано потерял эту нашу обстановку душевного комфорта, которая здесь всех нас окружает, как ты чутко это заметила, поэтому и многого из наших умений и знаний не постиг до сих пор. Хочет, чтобы Родовел получил всё это сполна.
Людмила Всеволодовна замолчала, задумчиво глядя на цветущие каламандины.
Любочка чувствовала, что за этим молчанием таится что-то важное, поэтому притихла, боясь даже пошевелиться.
Наконец, Магошева, вздохнув, продолжила, старательно ровным голосом:
-- И личная трагедия тому тоже причиной. Женился Ярослав рано, сразу, как только ему 24 года исполнилось, как только брак по нашим законам стал дозволенным ему. И женился не на нашей, нашего мира девушке, а из того, столичного мира взял. Любил её несказанно. Девушка, конечно, неплохая была, но сильно подверженная влиянию своего семейства, совершенно нашему миру чуждого.
Огорчённо покачала головой :
-- Так и не стала она нашей, даже не попыталась. Совсем не чувствовала духа здешнего. Не верила Ярославу. Детскими сказками называла наши верования. Для неё прежде всего и велел поставить брат ту церковку, о которой я уже сказала. Конечно, был бы жив наш папенька, не допустил бы такого неразумного брака, но батюшка с матушкой и моим супругом к тому часу уже погибли.
Повествование даётся Людмиле нелегко. Она опять замолчала.
Но, собравшись силами, продолжила:
-- Ольга последние дни беременности дохаживала, не смогла я отказать девочке, разрешила, чтобы приехала сюда её матушка. Мне в тот день по хозяйственным надобностям из дома пришлось отлучиться, когда известие о гибели Ярослава пришло. У нас женщины всегда чувствуют, знают, если отец, муж, брат, жених погиб. Ярослав не погиб. Недоразумение тогда случилось, ошибка.
Людмила замолчала снова, потом, как бы ища поддержки у Любаши, взяла ту за руку и уже, не отводя взора от распахнутых глаз барышни, наконец, закончила рассказ:
-- Маменька Ольги взяла почту, что для меня доставили из Петербурга, которую я, по причине отсутствия, ещё не успела просмотреть, и устроила истерику, прочитав депешу о гибели Ярослава. Впала в истерику и Ольга.
Людмила, как бы споткнулась. Сглотнула.
Но собралась и всё же продолжила:
-- Горничные рассказали : бежала по коридору, кричала страшно. Не смогли остановить, удержать…, а возле лестницы споткнулась, упала и покатилась по ступеням вниз. Шею сломала. Умерла сразу. Племянника спасти я смогла, Олю не сумела. Её мать до сих пор пытается навязать нам своё общество, навещает Ярослава в Петербурге, требует частых встреч с внуком. Но он Олину родню и раньше не больно любил, а сейчас и подавно. У Ярослава главная цель сегодня -- свести общение Родовела с бабушкой к минимуму. Да и не может он тёще Ольгиной гибели простить.
Барышня на протяжении всего этого рассказа сидела, сжавшись в комочек, и слушала Людмилу, затаив дыхание с глазами полными слёз. Когда Магошева замолчала, девочка в рыданиях бросилась ей на грудь.
Она восприняла трагедию Велесова, как свою собственную.
Людмила Всеволодовна обняла Любу и тоже заплакала.
Потом, отстранив, расцеловала Любашу и сказала:
-- Ярослав прав. Ты наша. Даже плакала из-за его старой боли.
Они, отстранясь, всматривались друг в друга, но потом снова обнялись, теперь уже с улыбками на заплаканных лицах.
Людмила, обнимая девочку, о чём-то сосредоточенно думала, а потом вдруг сказала:
-- И отец твой, скорее всего, жив, если ты смерти его не почувствовала и так настойчиво твердишь, что живой. Придётся Ярославу, после окончания этих дел о крестьянских мятежах отправляться на Кавказ на его поиски. Что-то страшное с ним, наверное, стряслось, если до сих пор не вернулся. Значит, очень в помощи со стороны нуждается.
Любочка, моментально отстранившись, спросила счастливым и одновременно тревожным тоном:
-- Ярослав … Всеволодович…, правда, может найти папеньку?
-- Теперь уже должен будет, коли свою жизнь с твоей связал. Только не надейся, завтра не отправится. Он на службе у Великого Князя. Сможет лишь по завершению того расследования, которое ведёт сейчас. Когда от сегодняшних дел освободится. Если Константин Николаевич даст ему отпуск, и не только ему, а и друзьям. Отправится он ведь не один, поедут все вместе. Один с таким делом он там, на Кавказе, не справится.
-- А какое расследование ведёт сейчас Ярослав Всеволодович?
-- Этого я не знаю. И тебе не советую о том Ярослава расспрашивать, как и просить его ехать на поиски отца. У нас не принято такое себе позволять. Думаю, что он и так догадается, что ты очень хочешь этого и сам столь же сильно захочет это твоё желание исполнить. А, если захочет, обязательно исполнит. Повремени только немного.
-- Спасибо. Я запомню. Постараюсь вести себя правильно. Вы только мне всегда указывайте на то, что я не так сказала или сделала.
-- Обязательно. Хотя, не думаю, что часто придётся это делать. Ты и так всё верно чувствуешь.
Раздаётся негромкий стук и одновременно с ним в приотворённую дверь просовывается голова молодого князя Родовела Ярославовича Велесова, весёлого, улыбающегося во весь рот пятнадцатилетнего подростка.
Этот высокий, стройный, отлично сложённый мальчик с такими же тёмными, укладывающимися в крупные кудряшки волосами и яркими, как и у отца, выразительными глазами, весело улыбаясь, спрашивает:
-- К вам можно, милые дамы?
-- Входи-входи, -- отвечает Людмила Всеволодовна
Молодой князь вбегает в будуар и, смеясь, подскакивает к тётушке:
-- С добрым утром! Позвольте Вашу ручку, сударыня!
Поцеловав протянутую руку смеющейся Людмилы, он повернулся к Любочке:
-- Доброго утра и Вам, Любовь Александровна! Позвольте, ручку!
Но в тот же момент, не дожидаясь, когда девушка протянет ему руку, стал перед ней на одно колено, взял её за руку и нежно поцеловал пальчики, глядя снизу вверх на Любу весёлыми смеющимися глазами.
Любочка невольно засмеялась и ответила:
-- Доброго Вам утра, Родовел Ярославович!
Смеющаяся Магошева сказала:
-- Доброго утра, милый. Не можешь обойтись без эффектных поз! И что это ты забросил занятия и примчался к нам?
Мальчик ерничая:
-- Не по своей воле! Не по своей! Гонцом! Посланником воли учителя музыки! Он ждёт Любовь Александровну в музыкальном классе! Ты ведь сама велела проэкзаменовать мадемуазель. Вот : моё занятие закончилось, и он послал меня гонцом. Я же поручение выполнил и удаляюсь. Честь имею откланяться, дорогие дамы!
Родовел вскочил на ноги, весело смеясь, картинно раскланялся и столь же быстро исчез за дверью, как и появился.
Поднялась с дивана и Любаша:
-- Мне можно идти, Людмила Всеволодовна?
-- Конечно. Ступай на занятия музыкой, дорогая.
Девочка покинула будуар.
Почти сразу после её ухода вновь раздался тихий стук.
Магошева пригласила:
-- Да-да! Войдите.
Вошла собранная, подтянутая женщина в возрасте около пятидесяти лет в очень строгом, простом, тёмном платье:
-- Доброго Вам утра, Людмила Всеволодовна! Можно?
-- Здравствуйте, Славоява Свентоправовна! И Вам доброго утра! Проходите, пожалуйста! Садитесь!
Вошедшая дама чинно прошествовала к дивану, уселась рядом с Магошевой и, повернувшись важно к хозяйке дома, произнесла:
-- Учителя, проэкзаменовавшие Вашу юную протеже, мне отчитались, теперь спешу с отчётом к Вам и я.
-- Все учителя?
-- Все, кроме учителей музыки и рисования!
-- Прошу Вас, Славоява Свентоправовна!
-- Девочку оценили чрезвычайно способной. Чрезвычайно. И я разделяю этот их взгляд на нашу будущую воспитанницу. Однако, по всем предметам мы бы назвали её человеком, получившим очень слабую подготовку, особенно по естественным наукам. Придётся много работать. И, увы, дополнительно тоже.
-- Ну, что ж, я предупреждала Любовь Александровну, что ей придётся нелегко. Она ответила, что готова к испытаниям. Но, предлагаю, нагрузку всё же наращивать постепенно и завтрашний день от занятий освободить : надеюсь, сегодня попозже, к вечеру, или завтра сразу поутру приедет брат. У Вас, Славоява Свентоправовна, готов план работы с барышней?
-- Разумеется, иначе бы я и не пришла. Я тоже побоялась свалить всю нагрузку на Любовь Александровну сразу и составила план работы таким образом, чтобы она нарастала постепенно. И о приезде Ярослава Всеволодовича наслышана, поэтому завтрашний день свободен от занятий, и для неё и для Родовела Ярославовича, не беспокойтесь. Я принесла план нашей работы с барышней на ближайший месяц. Вы его посмотрите?
-- Обязательно, спасибо Вам, Славоява Свентоправовна, -- ответила Магошева, принимая из рук учительницы папку.