В ОККУПАЦИИ
1
Наша местность на Смоленщине находилась в оккупации с осени 1941 года до лета 1943. Три соседние деревни, расположенные в лесной местности, были сожжены, а нас переселили в большую деревню, где не было поблизости лесов. Часть же жителей увезли куда-то дальше и многих из них больше никто не видел. Нас было у матери девять детей. Старший Иван служил в армии на Кубани, почти с первых дней воевал, и вернулся с войны инвалидом. Два других моих брата – Сергей и Петр – партизанили. Сергей перед войной вступил в комсомол и работал секретарем в сельсовете. Перед приходом немцев все документы были вывезены в лес. Несколько человек, в том числе и мой брат, охраняли их, естественно, без оружия. Видимо, кто-то их предал, немцы документы сожгли, а «охранников» загнали в концлагерь. Брату удалось позже бежать, но времена тогда были суровые, и наши запросто могли расстрелять, посчитав дезертиром или предателем. Однако брата выручил комсомольский билет, зашитый в пояс брюк. Он воевал до конца войны. После войны же по доносу ему пришлось 10 лет отбывать «ссылку» на севере нашей страны за нахождение в плену. А Петр воевал в действующем партизанском отряде и мстил немцам за Зою Космодемьянскую. Однажды немцы зажали отряд в Белоруссии, и выход был только один: через Пинские болота. Вязали настилы и по ним уходили в глубь болот. Брат и еще несколько человек остались прикрывать отход. Когда были расстреляны все патроны, немцы их взяли в плен, но в живых не оставили: кого застрелили, а брата закололи ножами или штыками… После ухода немцев оставшиеся в живых партизаны похоронили друзей, своими жизнями спасшими их.
Я же, одиннадцатилетний парнишка, вместе с младшими братьями и сестрами находился с матерью. Мы, дети, тоже работали, заготавливали для немцев хворост, выполняли другие мелкие работы, а мама ухаживала за немецкими лошадьми. Если бы не воровство лошадиного рациона, вряд ли бы мы выжили. Помню страшную казнь партизана, молодого парня, немцы положили его на снег и вырезали из спины ремни, а согнанных женщин и детей заставляли смотреть, а если кто отворачивался – били по лицу. Парень не кричал, только страшно стонал, так и умер исполосованный «добропорядочными» немцами.
Когда советские войска подошли вплотную к деревне, немцы решили нас всех расстрелять. До этого они многих умерших и тяжелобольных стаскивали в бани и сжигали вместе с банями. Староста, хоть и служил у немцев, но думал о нас, страдальцах, попавших «как кур в ощип» в военную мясорубку, поэтому все знали, что задумали фрицы. Несколько немцев на шести мотоциклах остались для выполнения задуманного. Когда мотоциклы были загружены разным барахлом, солдаты заставили нас, ребятишек, почистить их. Староста же сказал нам набрать в карманы песку и незаметно засыпать его в баки мотоциклов, что мы и сделали. Когда немцы вывели мотоциклы на дорогу и попытались их завести, чтобы после совершения акции спокойно уехать отсюда, мотоциклы, чуть поработав, неизменно глохли. И фрицам стало не до нас. Удрать они так и не сумели, наши танкисты взяли их в плен. Старосту хотели расстрелять, но женщины отстояли его, объяснив, что если бы не он – никого бы из нас не осталось в живых…
А сколько голоду мы хватили после освобождения – рассказать невозможно. Где и как пахали землю под посев – не знаю, но в нашей местности «тягловой силой» были женщины. На них и пахали, и боронили. Сейчас и поверить в это трудно, но так было, тут ни убавить, ни прибавить. Работали все, от мала до велика, и голодали, голодали так, что сейчас вспоминать страшно, но и забыть невозможно…