Гл. 3. Закон Янга.
Как-то в обед, я уже был дома и от нечего делать топтался на кухне, слушая рассказ дяди Васи о том, какой раньше чудный выпекали хлеб. Вот у людей, кто всё подобное держит в своей памяти, отношение к сегодняшним дням другое, чем у остальных. Взять, к примеру, меня: кое-что помню, а кое-что подзабыл. Можно даже сказать так, что где-то это было проделано мной специально, ибо считаю: всё лишнее и отжившее долой. Вот-вот, и так всякого хлама набирается с годами, а тут ещё всё это.
Был у меня друг, а потом как-то перекочевал он в список приятелей, а после и вовсе перестали с ним пересекаться: у меня творчество, у него бахчи. И какой вывод напрашивается? А вот не было промеж нас с ним никакой дружбы. Видимость была, а вот всем остальным и не пахло. Конечно, это только сейчас раскрылось. Выходит, что время всё за нас с ним расставило по своим местам и на этом точка.
А дядя Вася всё мне про хлеб говорит и говорит. Прямо захотелось вонзить зубы в приличную горбушку, а перед этим пройтись по ней зубчиком чеснока, чтобы язык покалывало и губы пощипывало. Только я во всё это окунулся с головой, на кухню ввалился Спиридон Яковлевич. Смотрю на него и вижу, что какой-то он не такой, как всегда: глаза расширились, и бледность какая-то по щекам шарит.
- Вы представляете – иду сейчас, а у нашего подъезда, где лавка такой маленький воробышек сухую ветку клювом теребит и… рычит, как собака.
Дядя Вася махнул рукой.
- Ври больше, капитан.
- Да вот истинный… - Спиридон Яковлевич хотел перекреститься, но в последний момент зачем-то взял и просто козырнул. Мне даже показалось, что при этом он ещё и пятками шлёпнул – одна об другую.
- Ты в прошлый раз тоже рассказывал про матерящегося кота у первого подъезда. – Дядя Вася покивал головой, мол, уже учёные.
- Не верите… - Спиридон Яковлевич осуждающе посмотрел на дядю Васю. – Думаете, что я того… Да? А знаете вы, что мне пришлось видеть за свою жизнь? Не знаете… То-то же…
- Фантазёр ты, Яковлевич. Вот поэтому тебя из армии и попёрли раньше срока.
- Да, у меня выслуга… Я в Чечне воевал… У меня награды…
Дядя Вася после этих слов сразу изменился в лице и произнёс:
- А этим козырять нехорошо…
- А я всё равно буду стоять на своём: видел рычащего воробья…
- И матерящегося кота, - продолжил дядя Вася.
Пришлось мне встать между ними, поскольку у Спиридона Яковлевича в уголках рта показалась пена. Это был знак тому, что отставник начинал закипать. Ещё немного и пришлось бы отливать его водой.
- Нет, а чего он такой..? – Спиридон Яковлевич с размаху опустился на табурет. – Я своими глазами видел: вот тут я иду, а тут он в метре от меня сидит и рычит…
Дядя Вася посмотрел на меня со словами:
- Ты бы его к себе в соавторы взял. А? Сейчас люди мистикой увлекаются. Глядишь, из вас обоих ещё один Булгаков образовался бы: тут все мы ютящиеся в коммуналке, а буквально в трёх метрах от нас всякие таинства происходят. Нет, ты подумай: может получиться неплохой сюжетец, и всех нас заодно в свои абзацы втиснешь. И тебе гонорар, и нам приятность, и этому выдумщику уважение и понимание. Правильно я говорю, Яковлевич? – сосед перевёл взгляд на отставника.
- А я всё равно буду стоять на своём, - буркнул тот.
- Да Бог с ним… с воробьём. Он, поди, уже улетел к своим… кутятам или как там их..? Сейчас хвалится во всю ширь своего клюва, мол, напугал взрослого дядьку!
Спиридон Яковлевич ничего на это не сказал, поднялся и вышел из кухни. Дядя Вася проводил его взглядом, а потом произнёс:
- Мучается… Это он сейчас такой покладистый, а там, когда наших пацанов на смерть посылал, другим был.
- Откуда знаете? – спросил я.
- А мы с Нюркой живём через стенку с ним. Чуть ли не каждую ночь кричит во сне. Мы, как он начинает войну свою пролистывать во сне, свечки ставим и молим Бога об убиенных. Наш-то Колька тоже там полёг. И пуговиц не осталось от пацана… Теперь его могила на главном проспекте в Грозном – закатали останки под асфальт. А этот из себя чудака корчит: Кольки нет, а он здесь… и совесть при нём. Вот он и придумывает всякие небылицы, чтобы все думали о чём угодно, только бы не о той войне.
Я не знал, что сказать на всё это.
А днём позже возвращался домой и у подъезда обратил внимание на воробья, который теребил клювом какую-то ветошь. Замедлил шаг и тут явно расслышал собачий рык. Нет, не злобный, а такой тихий-тихий, как бы даже подбадривающий. Нагнулся и вижу, под лавкой у подъезда лежит дворовый пёс Рыжий и наблюдает за спаррингом воробья с ветошью. Сам, значит, наблюдает и так в вполголоса рычит, мол, так её, так.
Вот оно, какое открытие, а точнее разъяснение. С этой новостью я поднялся в нашу коммуналку и собрал на кухне и отставника, и дядю Васю. Обсказал им в двух словах увиденную мной сценку. Те, молча, выслушали. А Степановна, крутившаяся в это время у плиты, выдала: «Вот вам мужикам точно делать нечего, как подсматривать за воробьями с собаками. Берите пример с нового жильца. Затеял ремонт. Катерина Ваньку отправила к матери в деревню и сейчас летает. Расцвела женщина по всем бабьим правилам. А всё почему? Мужик ей попался стоящий… А какой толк от вас? Эх, взять бы вас всех таких и бросить на разминирование…»
Я тут же поймал себя на мысли, что ничего не смыслю в этом самом разминировании и ретировался в свою комнату.
А когда перед сном направлялся в ванную, рассмотрел на кухне при не включенном свете два силуэта. Спиридон Яковлевич с дядей Васей сидели, обнявшись, и что-то напевали вполголоса.
Вот оно как всё обернулось-то. Выходит, что не всё так просто в этой жизни: тут тебе ошибки, а тут открытия. Получается, что прав был Янг, когда сказал: «Все великие открытия делаются по ошибке». Они эти открытия разрушают наше невежество, от которого нам ещё долго плестись в хвосте цивилизации.