Одиночество тихо обгладывало старушечьи кости, иссушая тела и выворачивая души наизнанку, до боли и криков, чуть ли не до волчьего воя бессонными ночами. Скудные клетуши палат помнили каждого смертника, пребывавшего здесь. Матрасы впитывали мочу и пот, носили в себе капельки красных бусин чьей-то крови, подушки - считывальщики мыслей, знали не хуже Андерсона и Шахерезады тысячи разных историй и судеб людей... Вымокающие порой под ливнями слёз из тускнеющих, с каждым днём всё более и более глаз, облачные массы подушек, лишь ещё горячее прижимались к обвисшим щекам заточенцев, в тайне надеясь, создать хоть на мгновение иллюзии счастья, напоминая теплом своим когда-то тёплые и мягкие лица их детей и любимых, внуков или домашних питомцев... подушки тоже незримо плакали и сопереживали душам, обглоданным одиночеством.
Тотальное и массовое одиночество выло взахлёб, плакало навзрыд, терзая, словно изрешечённые пулями сердца, дырявые как сита, они давно не бились в полную силу, так лишь трепыхались забытыми птахами в тисках, сводящих с ума казённых стен.
"Овощебаза", как глумливо порой называла молодёжь дом престарелых, словно НЛО жила своей жизнью далёкой от распилов бюджетных средств и существовала на убогие крохи и подачки, пенсии стариков, переводимые сюда после поступления, добровольные поборы с родственников в виде благотворительности, символические вливания администрации и прочие мелкие подачки костей-обглодышей для уже отживающего своё, критического балласта для государства и даже чьих-то семей.
Иван Никифорович, как и многие здесь, поначалу отказывался от еды и многих процедур, втайне лелея надежду на возвращение и спасение дочерью или любимым внучком из заточения, но надежды таяли, как смены сезонов года за окном, на которые он нынче ориентировался и делал выводы о течении времени в своей всё более замедляющейся жизни.
Живая стагнация происходила прямо у него на глазах, соседи по палате, словно замирали и стекленели на глазах, он поначалу пытался растормошить их редким разговором или даже каким обидным словцом, но они лишь словно застывший, как-будто специально выставленный на одну точку объектив фотоаппарата, устало-остекленелыми рыбьими глазами глядели неподвижно только в тлен трескающегося потолка или в давно облупленные рамы старых окон.
По коридору гулко топали медсёстры, шаркали некоторые ещё передвигающиеся да катали каталки, звуки от посетителей, здесь были заметны чуткому слуху, вечно ожидающих к себе гостей стариков, словно гром средь ясного неба душераздирающей тишины в ветшающем здании стариковского прибежища. Оглушительные шаги, что-то похожее на уверенный топот квадратных каблуков его доченьки, да его, это именно к нему они так спешили и преодолевали длиннющий коридор стерильного больничного тоннеля...
Продолжение следует...
30.07. - 05.10.2016