Миллиарды для России Первая книга о Серой Мышке

Василий Лягоскин
СЕРАЯ МЫШКА
Книга первая: "Миллиарды для России"



Глава 1. Электропоезд "Владимир - Мстера"
Мария Павлюченко, она же Наталья Крупина
   Электричка привычно запаздывала, однако редкая толпа, растекшаяся по второй платформе станции Ковров-1, волновалась и глухо гудела совсем не по этой причине. Мария осторожно опустила тяжелую сумку на асфальт. Она автоматически фиксировала - совсем того не желая - как перекатываются, словно волны, от одного края платформы к другому одни и те же слова. А точнее - имена и фамилии:
   - Ельцин, Черномырдин, Кириенко...
   Фамилии эти сегодня награждались двух- и трехэтажными эпитетами особенно зло. Злиться народу было от чего. Застывшая в оцепенении, в ожидании еще более крупных неприятностей провинция льнула к телевизорам. А потом шумно обсуждала новости и московские разборки, со смаком вставляя в бесконечные споры новое слово "дефолт".
   Наконец  этот самый дефолт упал на головы простого люда двойным и тройным повышением цен. Так что в августе одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года дорогим россиянам в очередной раз предложили потуже затянуть пояса.
   Мария Павлюченко стояла внешне абсолютно невозмутимо. Но сейчас и она едва сдерживалась, чтобы тоже не выматериться громко, на весь перрон. Еще утром в ее кошельке было пятьсот рублей. Деньги по нынешнем временам небольшие, но для Марии имевшие гораздо большую ценность, чем абстрактные миллионы и миллиарды, которыми россиян тоже развлекали с экранов телевизоров. Потому что этими рублями (пятьюстами, конечно, а не миллионами) был оплачен ее месячный труд. Попросту говоря - это была ее зарплата за июль, и сегодня она всю ее извела. Извела на продукты, так и не набив полностью одну большую сумку.
   Город Павлюченко не любила. Точнее - опасалась поездок в Ковров. Чем многолюдней была толпа, окружавшая ее, тем большей была вероятность наткнуться на кого-нибудь из прошлого. Из той жизни, где она не была ни обычной женщиной средних лет, внешне замученной каждодневной работой, ни даже Марией Павлюченко. Поэтому в Ковров она ездила максимум два раза в месяц - в дни аванса и получки. О поездках дальше, во Владимир, а тем более в Москву, даже не помышляла.
   - А зачем? - решила она уже давно раз и навсегда, - в Коврове магазинов тоже хватает. И товар здесь не намного беднее, чем в столице. А уж цены - как раз по моему кошельку.
   В прошлую - июльскую - поездку сумка была гораздо тяжелее. Но и тогда Мария несла ее внешне очень легко. Подними ее тогда кто посторонний, он немало удивился бы силе этой такой хрупкой на вид женщины. Мария словно оглядела себя со стороны - да, она ничем не отличается от стоящих рядом теток и явно не страдает от избытка силы.
   Совсем рядом с Марией опустила свои баулы женщина роста и объема громадного, обладавшая, как оказалось, высоким визгливым голосом. Она словно продолжала разговор с кем-то, хотя подошла на перрон одна.
   - А рису-то, рису - совсем нет, - почти прокричала она плаксивым голосом перед собой.
   На этот голос и вынырнул из толпы крепенький мужичок, рядом с теткой показавшийся ребенком. Он опустил увесистый рюкзак на асфальт рядом с теткиными баулами и облегченно вздохнул.
   - Ничего, - неожиданно густым басом прогудел он, - появится твой рис. Вот нарисуют новую цену - раза в три больше, и сразу появится.
   Необъятная в талии женщина только вздохнула, заставив затрястись свои килограммы.
   - Ну-ка, мамаша, дай на хрен пройти.
   Эта привычная в здешних местах фраза в другое время заставила бы Марию улыбнуться. А потом задать - хотя бы себе, чтобы лишний раз не нарываться - вопрос:
   - Куда-куда пройти?
   Вместо этого Павлюченко на мгновение замерла, а затем неторопливо, совершенно естественно повернулась к обладателю громкого голоса. В те годы, о которых Мария запретила себе даже думать, ее учили читать голоса. Даже не сами слова, а интонацию, малейшие нюансы - ту информацию, что люди прячут между слов, сами того не замечая. Информацию, которая подчас говорила о человеке больше, чем слова, которые он произносил. Мария была таким знающим человеком. Можно было запрятать и от себя, и от других прошлое. Но то, что въелось в плоть и кровь, не вытравишь - оно вылезет само, когда понадобится.
   Она оглядела - спокойно, и как бы не заинтересованно - парня, который как раз отодвигал одной рукой тетку, хотя пройти мимо можно было и с одной, и с другой стороны платформы.
   - Крутой, - определила она поначалу, но тут же поправилась, - нет - только ощущает себя крутым. Причем это ощущение пришло совсем недавно. Еще кружит голову. Что - деньги? Оружие? Скорее оружие.
  Она остановилась на последнем варианте, и внутренний компьютер внутри, который анализировал окружающее пространство независимо от сознания - на уровне инстинктов - тут же согласился. Парень старался сдерживать рвущееся наружу ощущение собственной значимости, силы и вседозволенности. В то же время ему явно было не по себе; так чувствует себя ребенок, залезший без спроса в вещи отца. Парень словно бессознательно твердил себе:
   - Отберут игрушку, да еще надают ремнем по заднице...
   Тетка, а за ней мужичок поспешно подхватили свои баулы и отступили к самому краю платформы. Они даже не попытались огрызнуться, потому что за этим наглым мордатым качком остановились еще двое. Не такие крупные, но не менее нахальные. И тоже - подчеркнула для себя Мария - словно хмельные от открывшихся перед ними возможностей.
   Павлюченко уже отметила, как старательно прижимают  все трое под куртками что-то короткое, небольшое, но очень значимое для них. Им определенно казалось, что делают они это ловко и незаметно для других.
   - Оружие, - теперь уже без всякого сомнения повторила она и... осталась на месте, замешкалась.
   Не отступила вопреки вбиваемой в себя последние годы привычки держаться подальше от таких личностей. Хотя  нога парня в тяжелом импортном башмаке уже замахнулась, чтобы снести с дороги ее сумку. Мария чуть заметно усмехнулась - в той сумке, куда нацелилась чужая нога, было килограммов двадцать пять. Поэтому от пинка она даже не шелохнулась. Однако внутри что-то жалобно звякнуло.
   - Мед, - охнула Мария и сунулась к сумке, склонившись низко и удобно - для широкой ладони, которая тут же приготовилась хлопнуть с размаху по натянувшейся материи дешевых брюк.
   - Леха! - предупреждающе бросил один из его спутников.
   Этот парень шагнул вперед, останавливая первого, хватая за локоть рукой - той, что не прижимала сейчас к другому боку оружие. Пока неведомое для Марии оружие. Это был не пистолет - его незачем прижимать к боку; не укороченный АКМ. Их в городе с началом чеченской кампании появилось много - чуть ли не у каждого милиционера. Но эта компактная и смертельно опасная игрушка не могла так удобно прижиматься к телам, практически скрываясь под куртками - какими бы широкими они не были. Чтобы так спрятать АКМ под мышкой, нужен немалый опыт, а его у молодых, но ранних явно не было.
   Поэтому она, уже разгибаясь с тяжелой сумкой в руке, взмахнула другой - внешне неуклюже. По крайней мере так восприняли ее движение дружки Лехи. Сам Леха стоял вплотную к Павлюченко и ее движения даже не заметил. Пальцы, такие обыкновенные на взгляд, но на самом деле тренированные и чувствительные, быстро пробежались по грубому коричневому кожезаменителю Лехиной турецкой куртки.
   В следующее мгновение она уже отступила, нарочито согнувшись под тяжестью куртки. Отступила с испуганной и недоумевающей улыбкой на губах. Причем если испуг был наигранным, то недоумение поселилось не только на лице, но и внутри. Потому что опытная рука, скользнувшая по твердому металлу, нагретому под курткой - так, что накачанная Лехина плоть не ощутила ничего - определила почти невозможное. Невозможное для этого такого обычного перрона с толпой, поджидающей самую обычную электричку. Под курткой прятался  не менее надежный и опасный, чем Калашников, но мало кому известный агрегат.
   - Впрочем - разве может быть сейчас что-то невозможным, - задала она себе вопрос, - вот и мальчики раздобыли себе вместо игрушек пистолеты-пулеметы "Бизон".
   Она машинально провожала взглядом бритые затылки парней, а мозг сам вспоминал и разворачивал перед глазами таблицу - технико-тактические данные оружия, которыми до сих пор оснащались лишь спецподразделения. Леха еще раз обернулся, нахально ощерился, и зашагал дальше, подталкиваемый крепкой рукой подельника. Тому было лет двадцать-двадцать два, но в этой маленькой группе он, очевидно, пользовался непререкаемым авторитетом.
   Тихо свистнула электричка, предупреждая о своем прибытии, и только после этого диктор запоздало объявила на весь вокзал - на удивление чисто и четко:
   - Электропоезд "Владимир - Мстера" прибывает ко второй платформе, - затем, практически без паузы, - по первому пути проходит грузовой поезд. Будьте осторожны!
   Последнее объявление тоже несколько запоздало. Рев грузового состава нарастал и обрушился на платформу, когда электричка еще не остановилась. Ее двери, естественно, не открылись, пока хвост тяжелого состава не прогрохотал по стыкам рельсов.
   Мария не сдвинулась с места, хотя до дверей пятого вагона было не больше трех метров. Рядом стояла все та же тетка необъятных габаритов и мужичок, опять приклеивший на лицо невозмутимое выражение. Большая часть пассажиров столпилась впереди - там, где из первых двух вагонов им было удобнее сходить на конечной станции. Самой Павлюченко нужно было проехать всего три остановки; там, напротив вывески  "Гостюхино", как раз обычно и останавливался пятый вагон. Рядом с этой железнодорожной станцией вольготно расположились несколько жилых домов и контора Осиповского лесничества. Один из трех потемневших от времени бревенчатых домов и был пристанищем Марии в последние семь лет.
   Она продолжала размышлять о том, какими неведомыми путями могло попасть некогда секретное оружие, разработанное для войск специального назначения, в руки накачанных недорослей. Наталья машинально подняла голову к окну вагона и едва смогла удержать на лице выражение равнодушия и легкого нетерпения. Глядевшего на нее сквозь пыльное окно человека она видела впервые в жизни. Но его взгляд, царапнувший почти физически, заставил тревогу, что уже поселилась внутри, заполнить тело и душу без остатка.
   - Зверь, - обозвала она сразу же незнакомца.
    Мария имела в виду сейчас не злобность этого нечем не примечательного на первый взгляд человека, а звериную сущность, неестественную способность предчувствовать неприятности, и еще более удивительный талант такие неприятности избегать. Павлюченко сама была такой, но в ней зверя было распознать намного труднее. А в ее нынешнем обличье - практически невозможно.
    Она равнодушно отвела взгляд от окна и шагнула к открывшейся двери. Даже повернулась, так же невозмутимо проводив хвост грузового состава. И все это время она ощущала на себе этот липкий, пытающийся распознать потенциального врага, взгляд.
   Пятый вагон был зримо разделен на две части. В большей - в передней части вагона - не очень громко кипела жизнь. Оттуда до остановившейся в дверях Марии доносились все те же слова и фамилии, что уже надоели ей на перроне. Именно туда устремилась необъятная тетка со своими баулами, и ее хвостик - невозмутимый мужичок с рюкзаком. Она заполнила своей тушей проход так, что узлы ей пришлось нести впереди и позади себя. Мимо четверки, заполнившей вторую от заднего конца вагона пару сидений, тетка промчалась не останавливаясь. Поняла, наверное, что такие соседи могут быть очень неприятными. Мужичок послушно двинулся за ней.
   Мария тоже сделала несколько шагов по проходу; вдруг остановилась - как раз рядом с этой четверкой - и заняла скамью через проход от нее. Еще вчера; даже сегодня утром она бы пробежала мимо, не останавливаясь. Более того, Мария даже не села бы в электричку, где уже находились три человека с оружием. В конце концов, следующий электропоезд прибывал меньше, чем через час. Уж в нем-то, наверное, никакого оружия не оказалось бы.
   - А может, и не три, - почти весело и с непонятным для себя облегчением подумала она, с невинным взглядом рассматривая соседей.
    Несколько секунд ей хватило, чтобы зафиксировать всех четверых в памяти, оценить степень опасности каждого и выделить главного. Им был несомненно тот, в ком Павлюченко разглядела звериное начало. Двое других напоминали Леху с дружками. Больше всего - тем же чувством превосходства над остальными людишками. Только рядом был старший - битый волк - и этим парням приходилось сдерживаться. Однако получалось это у них не всегда. По крайней мере на Марию они посмотрели как на какое-то недоразумение, осмелившееся опустить свой зад на сиденье рядом с ними. Они явно были не прочь шугануть эту тетку - Марию - подальше отсюда, но решения здесь принимал главный.
   И опять - в который раз за сегодняшний день - Павлюченко поправила себя: главным был не он. Самым опытным - да; самым опасным - несомненно, но не главным. Главную роль - по соображению Марии - играл портфель. Самый обычный импортный кожаный портфель; с подобным обычно выходил к своим зрителям Михаил Жванецкий. Только этот был гораздо внушительней размерами. Портфель прижимал к своему необъятному животу четвертый член команды. В этом человеке все было круглым - и щеки, и  туловище, и руки, на одной из которых блеснула цепочка. Мария поняла, что толстячок был живым якорем и тележкой для портфеля. А чтобы оба они не потерялись, их наверняка сковали наручниками.  Лицо толстячка, в отличие от трех других, не было ни хищным, ни злобным. Оно сейчас было полусонным и вполне добродушным.
   В компании остальных оно смотрелось столь чужеродно, что даже не такой опытный человек, как Павлюченко, понял бы, как распределялись в этой команде роли. Двое качков - охранники, силовая поддержка; а в случае необходимости и живой щит. Для  толстячка и, главное, для портфеля. Командир - самый опытный и битый настолько, что у Марии естественное любопытство едва не перебила такая же естественная опаска - это что же такое везли в чемоданчике, если его охраняет такой волчара. И тут же любопытство пересилило. Теперь Мария поразилась другому:
   - Это что за времена такие настали, что курьеры такого уровня в электричках передвигаются? Их что, тоже дефолт достал?
   Она еще раз скользнула равнодушным взглядом по портфелю, по его ручке, и все-таки заметила, что цепочка действительно крепилась наручниками - и к важному грузу, и к его живому "якорю". Толстяк постарался спрятать их внутри длинного рукава пиджака, но электропоезд как раз тронулся, дернувшись - и вслед ему дернулся этот кругленький мужичок, на миг забывший о наручниках.
   - В общем, - заключила Павлюченко, - четверка смотрелась в обшарпанном вагоне  электричке странно. Ей самое место было в роскошном салоне "Мерседеса"; на крайний случай - в смежных номерах вагона СВ. И трое бойцов - толстяк не в счет, он опять прикрыл глаза - знали это, а точнее чувствовали. Чувствовали себя униженными, и потому глядели на остальных пассажиров яростно. Особенно, конечно, на Павлюченко.
   А Мария наконец закончила свой бесцеремонный осмотр и делано зевнула - одновременно с толстяком. Она улыбнулась этому обстоятельству и отвернулась к окну. Четверка вдруг встрепенулась; все дернулись взглядами к окну. Кроме старшего - тот повернул голову к пыльному окну плавно, однако первым, почти одновременно с Марией, оглядел привокзальную площадь. Там творилось что-то непонятное, явно выходившее за рамки привычного. Неторопливая, вальяжная и сытая железнодорожная милиция вдруг засуетилась; даже забегала.
   Однако ни к грабителям с автоматами, ни к электричке вообще эта суета отношения не имела. Последняя протяжно загудела и двинулась в сторону Нижнего, оставляя позади зеленое здание вокзала. Совершенно спокойный голос прохрипел в динамиках: "Следующая остановка Ковров-два", - и Павлюченко снова повернулась к своему окну. Она отстраненно подумала, что в первый раз назвала Леху с подельниками грабителями. Отстраненно потому, что снова - теперь уже с этого угла зрения - прокручивала короткую встречу с тройкой качков. Да - их злое нетерпение было вызвано одним - парни шли на дело. Шли опробовать свои "игрушки", которые явно достались им случайно.
   - Ну дожи-и-ли.., - мысленно протянула Павлюченко, - кого же они грабить тут собрались? Меня?.. Или их?.
   Она не посмотрела в сторону соседей, но почувствовала, как напрягся там старший, и еще раз удивилась его звериной интуиции.
   - Нет, - успокоила в мыслях себя Мария, - то, что в одной электричке оказались две бандгруппы - это дикая, невероятная случайность... Ага,  в которую ты тоже вляпалась. Теперь эти случайности попрут.
   Последнее было уже не предположением, а утверждением, потому что дальние двери вагона разъехались в стороны, и вагон первым вошел Леха. И он, и его дружки были по-прежнему в наглухо застегнутых куртках. В теплом, сейчас даже жарком вагоне это смотрелось по меньшей мере странным, но парням было не до того. Они вроде бы не крутили головами по сторонам, не зыркали взглядами по лицам пассажиров, но однозначно оценивали сейчас обстановку. А точнее - искали, с кого начать. Искали настоящую добычу.
   И если они не оценят правильно опасность, исходящую от старшего четверки, скорее всего этот вагон они и будут грабить. Хотя бы потому, что здесь сидела Мария. Это Павлюченко поняла по оживившемуся лицу Лехи, который буквально устремился к ней. Бойцы - соседи Марии - на закаменевшее, ставшее на миг страшным лицо своего начальника  отреагировали одновременно и одинаково - дернулись руками к предплечью. К оружию - это было понятно; но тут же расслабились, вслед за старшим. Потому что тот - как и Мария - оценил не только выпуклости под куртками троицы, но и их твердое намерение пока миновать этот вагон.
   Леха действительно пробежал мимо, попытавшись обжечь Марию взглядом. И она действительно сжалась в мнимом испуге - пусть потом, когда две эти команды схлестнутся, ее никто не будет воспринимать хоть как-то серьезно. А во взгляде - почти таком же, как на перроне, Павлюченко сейчас прочла и густо примешанное к презрению чувство предстоящей расправы.
   С каждым тяжелым шагом башмаков бандитов к Марии  возвращалось старое - та жизнь, в которой она была Натальей Крупиной, подполковником КГБ; сотрудником отдела, у которого не было названия. Отдела, который, несмотря на свою реальность, не оставил в сером здании на Лубянке ни одного следа, ни одной бумажки. Так, по крайней мере, утверждал непосредственный и единственный начальник, которого она знала в лицо, и которому она верила безгранично. Однако начальник и сам мог не знать всего. Поэтому в один не самый прекрасный день Наталья Крупина исчезла. А на свет появилась Мария Павлюченко. И сегодня - в этом вагоне - она могла оставить не один след, который могут сравнить с тем, что осталось в Москве. Если Леха с парнями вернутся. Еще не поздно было попытаться перебежать в другой вагон - это было бы так естественно. А там она бы, если потребовалось, отдала бы и жалкую двадцатку, что осталась в кошельке, и сумку с разбитой банкой меда и... Она даже улыбнулась, представив себе, как Леха идет по проходу, держа в одной руке "Бизон", а в другой - тяжеленную сумку.
   Наконец, можно было стерпеть и шлепок по заднице, или что похуже - только чтобы потом проходить по делу в качестве второстепенной свидетельницы. А в том, что дело будет, она не сомневалась. Так и поступила бы Мария Павлюченко. Но теперь на жесткой деревянной скамье съежилась, якобы отходя от убийственного Лехиного взгляда, подполковник Крупина - именно она сейчас сделала выбор. Выбор, который перечеркивал спокойную жизнь последних лет.
   Слышь, Волчара, - неслышно для передней части вагона, но не для Павлюченко, теперь Крупиной, обратился к командиру один из бойцов, - а ребятки - серьезные...
   - Ребятки - фуфло, - отрезал так же тихо Волчара, бросив очередной подозрительный взгляд на притихшую Крупину, - а вот стволы у них действительно серьезные.
   - Стволы?! - чуть громче удивился второй боец.
   Наталья Крупина мысленно восхитилась: "Осенил же кого-то боженька обозвать его так точно!", - имея в виду командира группы курьеров. Сама Наталья в бога не верила. Ну не поверила до сих пор и все. А притворяться, изображать из себя истово верующую, как многие сейчас вокруг, не спешила. Впрочем, раньше для дела она могла изобразить кого угодно; так то для дела... А какие могли быть дела у Марии Павлюченко - так, делишки.
   Дело начиналось сейчас, когда снова поехала на роликах тугая дверь и в вагон - теперь уже со спины Натальи - вошли качки; двое - без Лехи. Что по неписанным канонам западных боевиков, что крутили в каждом видеосалоне, означало одно - они все таки выбрали пятый вагон. Дальнейшие их действия Крупина могла разложить по секундам - в соответствие с графиком движения электропоезда. Сейчас эти двое остановятся в тамбуре, дождутся, когда двери электрички закроются и она двинется от станции Ковров-два,. А потом ворвутся назад, уже с автоматами и черными масками на лицах. Как будто их не видели уже несколько раз.
   - Но так положено, - усмехнулась про себя Наталья, - если только...
   Об этом: "Если только", - не хотелось даже думать, и она пока продолжила раскручивать перед собой то действо, которое должно будет развернуться здесь через пару минут. Леха одновременно с двумя первыми ворвется в задние по ходу двери, и кто-то из троих проорет что-то типа: "Тихо! Всем оставаться на своих местах - это ограбление!". И, быть может, даже пальнет короткой очередью в потолок.
   - Вот тут бы больше подошел Калашников, - еще раз усмехнулась Крупина, - от него и грохота побольше, и пороховыми газами салон сразу затянет. А главное - тяжелые акээмовские пули семь-шестьдесят два прошьют потолок насквозь.
   Как поведут себя пульки от "Бизонов", учитывая, что края металлической крыши вагона были сглажены, не могла бы сказать даже подполковник Крупина. Но  рикошета - решила она - не избежать. Наталье приходилась стрелять из этого короткоствольного оружия с необычным стволом прямоугольного сечения, но в других - в полевых условиях.
   - А здесь, - усмехнулась она незаметно еще раз, - можно и в себя попасть - после нескольких рикошетов.
   Поэтому она уже приглядела для себя место на грязном полу. Место, куда нырнет, как только раздастся первый выстрел. А может и раньше. Внутренний голос - тот, что сейчас "играл" за бандитов - возразил:
   - Зато в соседних вагонах не слышно. Ребята сделают свое дело, и аккуратно выйдут  на следующей остановке. И махать платочками электричке не будут. Когда еще весть об ограблении дойдет до машиниста, да тот свяжется с дежурным на станции, который сразу не поверит в этот бред; да в свою очередь свяжется с милицией, ну и так далее... Найдут, - поняла Наталья, - этих найдут. А меня?
   Впервые сегодня Крупина подумала о том, что эта поездка на электричке может стать для нее последней. И что в гнездышко, которые Наталья всеми силами старалась сделать уютным все эти годы, она,  быть может, никогда не вернется. До отправления электрички оставалась одна минута, и Крупина продолжила:
   - Потом Леха и один из передних останутся у дверей, а третий пойдет по проходу, собирая жалкую добычу, пока... не нарвется на Волчару. И кто-то из них все-таки выйдет на платформе двести шестьдесят второго километра, где минут через десять обратно, в Ковров, пойдет встречная электричка. А может, не выйдет ни один. Потому что в крайнем случае придется вмешаться мне...
   Так, или примерно так, рассуждал и Волчара. Только он естественно в своих раскладах совсем не учитывал тетку на соседнем сидении. А вот то, как он зыркал глазами на задние двери, за которыми прятался Леха, и на передние, которые начали открываться, пропуская в вагон грабителей, показывало - о следующей остановке и встречной электричке он тоже знает.
   Он уже вытянул из нутра черной кожаной куртки - настоящей, а не из кожзама - пистолет. Обычный, надежнейший пистолет системы товарища Макарова и зло бросил бойцам, немедленно повторившим его действия:
   - Я держу тех двоих. Серега - заднюю дверь, Пашка - хвоста.
   Слова действительно были злыми, но относились они не к парням, не заслужившим пока кличек, а к тем непредвиденным обстоятельствам, которые он ну никак не ожидал встретить в электричке. Не ожидал, хотя к жизненным пакостям был всегда готов.
   - Как пионер, - машинально подумала Крупина, лихорадочно вспоминая, прокручивая назад картинку с самого перрона ковровского вокзала, - Хвост! Еще и хвост! Как же я проморгала? Не меня же он имел в виду... Да... - семь лет вынужденной командировки..
   Командировкой она неожиданно назвала свою жизнь в лесничестве, в глухом углу. Глухом - несмотря на пролетающие совсем рядом бесчисленные поезда из Москвы в сторону Нижнего и обратно. И теперь эта командировка заканчивалась.
   Хвост она определила сразу, как только процедила - за считанные секунды - сквозь мелкое сито профессиональной оценки пассажиров в передней части вагона. Им мог быть только мужчина средних лет, отличавшийся от остальных и одеждой, и манерой поведения. Пассажиры сейчас замолчали, и беспокойно вертели головами, очевидно тоже почувствовав, как сгустилась атмосфера в вагоне. А этот - определенно москвич - даже не поднял, не отвернул голову от окна. Хотя несомненно отметил, как нагло и бесцеремонно рассматривала его Крупина. Не смотрел он и на четверку, на которых все чаще останавливались взгляды его соседей.
   Сейчас из передней части вагона можно было видеть толстые, напряженные затылки двух бойцов, и лица - Волчары  и "якоря". Последний был явно испуган, так что вцепился в свой портфель уже двумя руками - словно в нем была защита от страшной действительности окружающего мира. А вот в лицо Волчары, как бы он не стремился оставаться невозмутимым, было страшно смотреть. Особо глазастые пассажиры могли рассмотреть и тусклую вороненую сталь пистолетов.
   Электричка наконец остановилась, и тот же хриплый голос объявил:
   - Станция "Ковров-два", - выход на левую сторону.
   На ближней к передней двери скамье засуетилась, подхватывая сумки, семья - отец, мать, и двое совсем маленьких детишек. Крупина нарисовала себе еще одну картину. Сейчас эти четверо счастливчиков торопливо сходят по железным ступеням, стараясь не оглядываться на широкие спины качков, затянутых кожезаменителем.
   Двери вагона закрылись почти неслышно для сидящих внутри, и Наталья машинально отметила, как поплыло назад одноэтажное здание станции - тоже зеленого цвета - и как затрещала в тамбуре, за тонкой перегородкой, молния Лехиной куртки. Он негромко матюгнулся, очевидно дернув язычок молнии слишком сильно, и закусив подкладку. Или оружие, к которому были непривычны руки парня, зацепилось за что-то. Дальняя дверь поехала в сторону, открывая всем бледные, неестественно спокойные физиономии двух налетчиков и автоматы в их руках. В то же мгновение за спиной Крупиной заскользила на роликах вторая дверь и в вагон еще более бледной копией двух первых грабителей ступил Леха. Все трое были без масок, и в груди Натальи что-то противно заныло. Этого она боялась больше всего; об этом старалась не думать - но... эти решительные лица означали одно: "Вариант - ноль!". Конечно, сами парни свой вариант вооруженного грабежа называли как-то по другому, но к подполковнику Крупиной сейчас возвращались прежние навыки и термины. Тот вариант, который сейчас полоснул по сердцу, означал, что бандиты свидетелей оставлять не собирались.
   Пассажиры, скорее всего, об этом не догадывались; большинство из них уже нырнули руками в сумки, карманы - за кошельками. А один из двух передних действительно закричал, хоть и не так цветисто, как предполагала Наталья:
   - Сидеть! Сидеть! Сидеть!..
   Очередь из "Бизона" почти вся ушла прямо вверх, прошив крышу. Лишь две визгнули, затерявшись в задней части вагона и заставив Леху опять матюгнуться, а потом скривить физиономию в пренебрежительной улыбке - так же, как и двух молодых бойцов-курьеров. Так они отреагировали на бросок Крупиной под сидение своей лавки. Она сейчас собрала своей курткой всю грязь, что не успели вымести уборщики, и один из двух парней процедил сквозь зубы:
   - Подстилка!
   - Зато я сейчас практически вся в мертвой зоне, и контролирую и вашу четверку, и весь вагон - по ногам, - ответила ему мысленно Наталья, едва удержавшись от улыбки.
   Она сейчас не сомневалась, что Волчара отметил ее стремительный нырок под сиденье, и задаст себе потом вопрос: "Что за тетка здесь такая, умеющая двигаться как опытный боец?". Если, конечно он вообще будет в состоянии задавать и себе, и другим какие-то вопросы.
   Тройка курьеров была готова к бою. Крупину они не то, чтобы вычеркнули из всех списков; просто  посчитали, что уж с ее-то стороны им ничего не грозит.
   - А зря, - подумала Наталья - время подумать на отвлеченные темы пока было, - в лучшие годы подполковника Крупину в рукопашной могли одолеть разве что четверо противников - вместе; да и те были не самыми последними рукопашниками Комитета. Теперь нет ни Комитета, ни вообще Союза Советских... И из тех четверых остался в живых только один, оказавшийся заклятым врагом.
    О нем она не хотела вспоминать все эти долгие семь лет; постаралась выкинуть его из головы и теперь. Тем более, что качок - потрошитель кошельков - неумолимо приближался ко второй половине вагона. Вот его ноги задержались рядом с другими - в фирменной джинсе и добротных полуботинках, явно принадлежащих "хвосту". Последний дернулся - опять таки судя по ногам - но быстрее отреагировал на эту попытку вскочить бандит у дверей. Его палец очевидно уже готов был нажать на курок автомата, и выполнил команду даже быстрее, чем ее донесли нервные окончания. "Бизон" тихо, как швейная машинка, прострекотал, и Наталья увидела "хвоста" целиком - от джинсы и полуботинок до искаженного болью лица и руки, зажимающей куртку там, где расползалось большое темное пятно.
   Дело у потрошителя пошло быстрее, судя потому как шустрее он стал  продвигаться по проходу. Наконец его тяжелые башмаки миновали последний ряд скамеек, занятых пассажирами, и ускорились, направляясь теперь прямо к четверке и невидной для него Крупиной. Секунды стремительно бежали, приближая электричку к следующей остановке - туда, где должны были высадиться победители.
   - Или победитель, - поправила себя Наталья, наконец-то увидевшая бандита целиком.
    Парень ее вниманием не удостоил; он почти опустил руку с автоматом к полу. Даже к такому легкому, по сравнению с многими другими, стволу надо было привыкнуть. Парень же, как правильно отметила еще раньше Крупина, взял его в руки впервые. В другой руке он держал сумку, унизительно тощую для такой грозной физиономии, и еще более грозного оружия. Наталью качок так и не заметил, или не захотел замечать. Он сразу остановился напротив четверки, и начал поднимать руку с "Бизоном", который держал как пистолет. В следующий момент он дернулся, напоровшись грудью на два сухих выстрела.
   Волчара даже не попытался договориться с парнем.
   - Совершенно правильно, - одобрила его действия Крупина оттуда же, с пола, - хотя с такого расстояния хватило бы и одного выстрела.
   Тогда пистолет успел бы остановить не только автоматчика, рванувшегося к ним от передней двери, но и Леху, который секунды полторы изображал из себя застывший столб. А потом он все таки успел, раньше  Волчары. Леха нажал на курок, и не отпускал его, пока не начинил маленькими злыми пульками сначала Серегу с Пашкой, один из которых и должен был держать его под прицелом. Вместо этого парни тупо переводили взгляды с пистолета Волчары на парня, упавшего к их ногам. Потом они уже ничего не переводили, потому что из их глаз, как и из здоровых молодых тел жизнь вытекла  - быстро и безвозвратно. А стальной град переместился на Волчару, так и не успевшего повернуть к нему ствол пистолета. Они отбросили тело командира курьеров на скамью, и нашли новую жертву - "якоря". Жертва эта была большая, удобная и не требовала много времени для прицеливания.
    "Якорь"умер мгновенно, прошитый остатком очереди в грудь и лицо. И тяжелая сумка, в которую он вцепился в последние мгновения своей жизни, не помогла - пули пронзили тело чуть выше ее. Будь этот курьер поменьше размерами, сумка могла бы спасти его, потому что Наталья поняла - по звуку - что в ней находится что-то очень напоминавшее бронированный кейс. Впрочем, несколько пуль попало и в изумленное багровое лицо, которое тут же стало страшным, рваным. Но Крупина не отвела взгляда в сторону; видела когда-то картины и поужасней. Она автоматически фиксировала все, что видела из-под своей скамьи, и прежде всего - Лехины ноги.
   Наконец он двинулся вперед. Наталья сначала увидела его побелевший палец, застывший на курке "Бизона", который сейчас был не опасней любой другой железяки, равной ему по весу и размерам. Затем показалось и Лехино лицо - по-прежнему белое, с вытаращенными глазами. В них сейчас не было ничего разумного; лишь тупой безграничный ужас.
   Согласно тем же законам видеожанра, он должен был сейчас браво подойти к  одному из мертвых противников, и тупым носком ботинка перевернуть безвольную голову с одной стороны на другое. И еще процедить что-то сквозь зубы. В реальной же жизни он не успел сделать ничего. Не пожелал, а скорее, не успел. Потому что Наталья решила, что пришло ее время. Ее рывка из под скамьи не заметил никто в вагоне, включая Леху, к которому этот рывок был направлен. В этом было высшее мастерство; прыжок должен был быть не сильным, не эффектным - но точным и максимально эффективным.
   Удар в вытянутую к месту кровавой бойни шею качка был еще больше стремительным, а для Лехи еще и милосердным, почти ласковым. Парень не упал, не умер на месте, как можно было ожидать. Его просто повело в сторону, как после мощного алкогольного удара по мозгам. Такого потерявшего всякие ориентиры человека легко можно было вести перед собой, подталкивая в спину; таким он и был нужен Крупиной. Наталья легонько толкнула парня на скамью, где сидела раньше сама. Электричка в это мгновение наконец остановилась, зашипев воздухом, который открывал двери. Значит, у Крупиной было не больше минуты, чтобы завершись все свои дела в вагоне номер пять. Ей еще нужно было разобраться с единственным участником разборки, который остался невредимым, если конечно не считать ее саму. А может и меньше минуты - если у "хвоста" в соседнем вагоне, по всем правилам,  был напарник. Очередей из "Бизонов" он мог и не слышать, но товарищ Макаров говорил гораздо громче.
   Браслет на руке "якоря" был импортным, супернадежным, как и дипломат в сумке, к которому он крепился. Надежный для абсолютного большинства обывателей, но не для немногих посвященных. Сложную и тонкую систему замков на импортных браслетах невозможно было взломать, не имея ключа. А вот грубо расколошматить всю внутреннюю начинку - не тянуть две половинки из прочнейшего сплава в стороны, а напротив - вколотить одну в другую - было вполне возможно. И заморский механизм послушно захрустел внутри, когда несильный, но точный удар обрушился в нужное место. Та половина наручников, которую нацепили на руку "якоря", для таких экспериментов не годилась; она туго обхватывала эту самую руку, еще теплую и послушную. Потому вторую половину браслета установить вертикально на скамью не составило для Натальи никакого труда.  Браслет распался на две половины, и Крупина удовлетворенно улыбнулась - единственный удар был столь несильным, что на лакированном деревянном сидении не осталось даже малейшей вмятины. Русская сосна оказалась тверже импортной стали!
   Наталья подхватила потертую сумку за  изящную и прочную ручку. Другой рукой она дернула кверху за воротник турецкой куртки Леху. Тот послушно потопал к выходу, подталкиваемый в спину жесткой рукой. Дверца поехала, закрываясь за ними, и в это же мгновений в противоположном конце вагона открылась другая дверь. Она впустила в вагон, заполненный смертью, ужасом оставшихся в живых пассажиров и кислым запахом пороха плечистого красавца. Это без всяких сомнений был напарник "хвоста". Человек опытный, несомненно не раз побывавший в передрягах, он все же застыл в дверях, обозревая открывшуюся перед ним картину. А потом бросился к напарнику, наконец-то застонавшему на линолеумном полу.
   Наталья отметила и этого красавчика, очень похожего на известного голливудского актера, которого она совсем недавно видела на экране своей "Электы" - дешевенькой видеодвойки; и общую картину разгрома в вагоне; и наконец - уже готовясь спрыгнуть на ступеньку - шевеление в куче мертвых тел. Волчара вдруг открыл глаза и посмотрел на нее мутным взглядом.
   - Живой! - удивилась Крупина, спрыгивая на платформу из железобетонных плит, и бесцеремонно скидывая рядом Леху.
   Разбитые коленки и содранная кожа на ладонях парня были первыми, и самыми легкими в грядущей череде неприятностей, ждущих его. Наталья легко вздернула Леху обратно на ноги, и мысленно перечислила всех, кто мог сделать в будущем ему очень больно.
   - Милиция, которая, как известно, меня бережет; хозяин "Бизонов"; наконец - еще один хозяин, который не дождется тяжелого дипломата, который по-прежнему прятался в сумке.  Ну и меня саму, - хмуро усмехнулась Наталья, - ты не скоро забудешь.
   Дипломат был нелегким, но намного тяжелее - вздохнула Крупина - была ее хозяйственная сумка. Впрочем гораздо важнее безвозвратной потери сумки со всем ее пятисотрублевым содержимым было появление на платформе еще одного возможного недоброжелателя - Лехиного, и, возможно, ее самой. В закрывающиеся двери четвертого вагона выпрыгнул еще один плечистый здоровяк.
   - Что их там, по одному образцы лепят, что ли? - проводила она взглядом человека, который даже не оглянулся на них. Здоровяк одним лихим прыжком перепрыгнул через канаву, что тянулась вдоль всего перрона, и исчез в  лесу. В том самом сосняке, который практически вплотную подступил к полотну Горьковской железной дороге на двести шестьдесят втором километре, считая от  Курского вокзала российской столицы.
   Не понравились - ох, как не понравились Наталье эти прыжки. Слишком правильными они были, тренированными. Именно такими, как учил, вдалбливая в стриженые головы до седьмого пота инструктор в родном Рязанском училище. Единственная голова  - ее, Натальина - была тогда стриженой хоть и коротко, но не на ноль. Но доставалось ей не меньше, а зачастую побольше, чем остальным. Хотя бы вот этому здоровяку, чья массивная фигура в считанные секунды растворилась меж толстых сосновых стволов. И эту фигуру она помнила; не смогла забыть, несмотря на два с небольшим десятка лет, что пролетели с тех трудных, но таких счастливых дней.
   Наталья тепло улыбнулась, увлекая Леху в тот же сосняк, но по хорошо натоптанной тропинке. Ей нечего было делить со давним знакомцем. Разве что дипломат, да "Бизон", что поместился в одной с ним сумке. Не тот пистолет-пулемет, в тором Леха извел весь рожок, а другой, подхваченный у убитого Волчарой грабителя. Ну, еще и самого Леху. Но парня она готова была отдать целиком, не делясь. Естественно, предварительно расколов до самого донышка. Так что старого знакомого она не боялась, но хотела, чтобы и милиция, и вся та свора, что скоро зашевелится, искала подольше  Марию Павлюченко, а не Наталью Крупину. Последнюю человек, сейчас крадущийся в лесу, вряд ли забыл.
   Узкая тропка, натоптанная множеством ног, петляла между вековых сосен. Она вела к бывшему Ащеринскомиу карьеру, заброшенному давным-давно вместе с двумя десятками домов и людьми, в них обитавшими. Теперь там доживали свой век несколько стариков, да в последнее время все чаще стали наезжать дачники. Наталье туда не было нужно. Ее вполне устроила небольшая полянка справа от тропы, куда она довела до сих пор не упирающегося Леху. Здесь она и уложила парня на потерявшую уже изумрудную сочность траву.
   - Сначала дипломат, - прошептала она чуть слышно, вынимая последний из сумки, - максимум две минуты - как раз столько нужно Басмачу, чтобы добраться до вон того, скажем, куста.
   Дальше она размышляла беззвучно. А пальцы ее стремительно накручивали диски цифровых замков. Маленькие желтые диски крутились гладко; точнее почти гладко - для любого другого. И для выпускников Рязанского десантного училища тоже. Слушать, вернее слышать такие замки Наталью учили много позже и в другом месте. Один за другим диски останавливались там, где это заставили сделать их чувствительные подушечки пальцев Натальи.
   - Гляди-ка, не забыла! - вроде бы удивилась она, беззвучно распахивая дипломат.
   Крупина предполагала, что могли перевозить в кейсе с такой охраной, поэтому не присвистнула от изумления, когда увидела ровные стопки пачек. Она подняла одну, надорвала упаковку. Стодолларовые купюры были упакованы вручную, в узкие бумажные ленты без всяких банковских реквизитов.
   - Можешь не пересчитывать, - раздался знакомый с детских лет голос, - там ровно  миллион.
   Наталья вздрогнула, как дернулась бы от испуга любая  другая  тетка средних лет, неожиданно  услышавшая чужого в лесу; губы же расплылись в широкой улыбке, которую Басмач не мог видеть - она стояла на коленях перед раскрытым дипломатом. Как и задумывала, кстати.
   Басмач успел к кусту даже раньше срока, а значит, больше времени оставалось на Леху. На целых двадцать секунд больше.
   - Закрой дипломат, - скомандовал Басмач.
   Крупина послушно щелкнула замками.
   - Теперь ползи сюда с ним.
   Наталья теперь совсем опустилась на четвереньки, нагнула голову к земле так низко, что ее лица под низко опущенной вязаной шапочкой практически не было видно, и стала разворачиваться - так же на четвереньках.
   - Стоп! - поступила новая команда, - давай задом.
   - Эге - воскликнула мысленно подполковник, - а Басмач-то тоже не хочет показывать своего личика. А может хочет вместе с миллионом и мной попользоваться, на халяву?
   Назад Наталья ползла еще более неуклюже и медленно, оценивая расстояние до Басмача с точностью до миллиметра. Еще она знала, что тот готовится обрушить на ее затылок что-то твердое - пистолет, а может, палку или камень - что он мог еще подобрать в лесу? Но для этого он должен был подпустить Крупину к себе почти вплотную.
   - Ох, Басмач, - почти ласково протянула беззвучно Наталья, - учили тебя, учили - в Рязани, в Афгане, где там еще? Ну нельзя же попускать к себе так близко женщину, которая за полторы минуты смогла раскрыть цифровые замки. Положим, про замки ты мог не знать. Но подумать, что миллион баксов в обычном чемоданчике не носят, должен был?
   Чуть слышно скрипнула куртка; потом треснула ветка под подошвой ботинка, на который перенес вес своего тела Басмач. Он явно замахивался для удара. Наталья четко видела, даже не оглядываясь назад, как вытягивается плоский живот человека, стоящего позади, и как начала опускаться вниз его рука, вооруженная неведомым пока оружием. Ее ладонь выпустила ручку дипломата; обе руки уперлись в толстый слой лесной подстилки, и кованые каблуки наших, отечественных башмачков, устремились назад, поочередно. Правый впечатался в живот Басмача - тренированный, защищенный, твердый - и пробил эту защиту. Левый пошел выше,  не так резко - навстречу большому лбу потерявшему равновесие Басмача. Наталья оказалась на ногах раньше, чем ее давний знакомый упал на землю. Теперь скрываться не было необходимости. Пятнадцать минут - не меньше - Басмач будет в отключке. А потом... потом Крупина будет уже далеко. Где? Она и сама пока этого не знала.
   Рядом застонал и зашевелился Леха. Совсем скоро он пришел бы в себя без посторонней помощи. Однако у Крупиной не было времени ждать так долго. Поэтому она действовало грубо, но действенно. Маленькая мушка прицела "Бизона" - единственная остро выступающая деталь оружия - прочертила рваную кровавую полосу через все лицо парня; она оттянула левый край нижней губы; порвала ее и закончила свой путь, намного не добежав до конца квадратного подбородка.
   Леха очнулся разом. Ужас совершенных убийств еще не пришел к нему, зато по порванной губе поползла нехорошая улыбка - он узнал Крупину. Вот только выражение лица у склонившейся над ним теткой было совершенно другим, чем прежде. Оно было не испуганным, ни заискивающим. Сейчас на парня смотрели холодные серые глаза, которые обещали новую боль - гораздо нестерпимей. И Леха вдруг понял, что эта тетка действительно может принести ему эти страдания, как приносила наверняка раньше - другим людям. Но на других Лехе было наплевать, а вот на самого себя... Его улыбка стала жалкой, и он даже перестал ощущать боль от той раны, что перечеркивала его физиономию. А Крупина начала говорить почти ласково, что только подчеркивало страшный смысл ее слов:
   - Слушай меня внимательно, Леха. Слишком много серьезных людей возьмутся за тебя скоро. Может быть, ты пожалеешь, что не умер там, в вагоне, со своими дружками.
   Леха дернулся, а Наталья продолжила - еще мягче и страшнее:
   - Сначала менты. Им пять трупов в электричке не подарок. А отвечать за них - тебе одному. Потом в тюряге тебя ждет совсем райская жизнь, когда доберется весточка от хозяина вот этой игрушки, - Крупина ткнула ствол "Бизона" почти прямо в глаз парня, и тот сжался, тщетно пытаясь вдавить затылок в твердую сосновую кору, - а на десерт тебя поимеют те ребята, у которых сегодня пропали вот эти бумажки.
  Наталья снова достала из дипломата пачку с надорванной оберткой, и обратно доллары посыпались уже по отдельности - веселым зеленым водопадом. Баксы явно переменили ход мыслей парня - в ненужную для Натальи сторону, и поперек его лица тут же начала свою страшную пробежку вторая рана. Букву "икс" мушка так и не дочертила до конца, потому что Крупина увидела, что в Лехины глаза вернулись страх и послушание.
   - Но до тюрьмы еще надо дожить, мальчик, - продолжила она, и парень снова сжался, непостижимым образом уменьшаясь в размерах, - а ты умрешь здесь и сейчас, если не ответишь на один простой вопрос: "Где и у кого вы взяли эти игрушки?".
   Вопросов было два, но Лехе было не до таких тонкостей. Он с ужасом уставился в черное отверстие дула, которое надвигалось ему в левый глаз. Что-то еще трепыхнулось в голове, даже начала зарождаться мысль:
   - Вот сейчас перехватить левой рукой дуло, - читала его мысль Крупина, - а правой...
   Додумать парень не успел, потому что "Бизон" плавно, на первый взгляд медленно, а на самом деле так, что перехватить его не успел бы гораздо более опытный рукопашник, развернулся, и ткнулся прикладом в его правое колено. Леха дернулся, пронзенный дикой, невыносимой болью. Глаза его начали закатываться; парень готов был опять провалиться в спасительное забытье. Но кто бы ему дал сделать это?!
   "Бизон" поплыл так же медленно и неумолимо - к правому колену, и Леха судорожно подтянул эту ногу к груди. Он обнял руками колено, словно величайшую ценность. Хотя и не знал пока, что оно, это колено, действительно осталось у него одно. Потому что в том месиве костей, жил и мяса, которой сейчас стремительно заполнялось кровью в месте несильного на вид удара прикладом, человеческого колена - таким, каким его создала природа - уже не было и никогда не будет. Наталья знала, что тут не смогут помочь даже лучшие хирурги мира, и совершенно не жалела о содеянном. Всю вину она переложила на самого парня. Точнее он сам на это пошел - еще там, на перроне, когда пнул ногой сумку. Или раньше... Вот об этом "раньше" он и заговорил взахлеб. Уточняющих вопросов почти не потребовалось. Удивительно, как может всего один удар (ну - еще ожидание второго) научить парня говорить грамотно, быстро; опуская ненужную словесную шелуху.
   Уже через две минуты Крупина знала о Лехе все. И о безоблачном детстве с родителями - одними из первых удачливых ковровских бизнесменов; о доме, которые они построили на обширном пустыре рядом с больничным комплексом завода имени Дегтярева. И о старом заброшенном коллекторе - обычной бетонной трубе с внутренним диаметром чуть больше полуметра, которая как раз проходила через подвал Лехиного (и родителей, конечно) особняка. Труба эта заканчивалась в непроходимых кустах, где почему-то никто не захотел строиться.
   Нелепая смерть родителей в автокатастрофе перечеркнула Лехину жизнь. Поначалу он ударился в загул - длинный, страшный и беспробудный. А когда очнулся, оказалось, что у него больше не было ни дома, ни денег, которые никогда не переводились в кармане. Остались только два друга детства... Леха замолчал - вспомнил, что друзей тоже уже не было.
   На вопрос - идти работать на завод - за жалкие гроши, или постараться решить проблему с деньгами разом, без особых усилий, ответ нашелся сразу - в пользу второго варианта. Другой вопрос - с чего начинать - тоже отпал сам собой, когда Леха вспомнил о старом коллекторе.
   В коттедже, как оказалось, новый хозяин не жил. Он сдавал его личностям неприметным и часто меняющимся. Таким, которым было некогда обшаривать  надежный, на первый взгляд подвал. Скорее всего, пропади что из этого подвала, временные жильцы вряд ли побежали бы с заявлением в милицию. По крайней мере, после первого "похода" дружков в подвал некогда родного Лехиного дома реакция была именно такой. А вчера  подвал оказался пустым. Если не считать трех "Бизонов", сиротливо выстроившихся в углу в пирамидку. Сам Леха их скорее всего даже трогать бы не стал. Но его друг, успевший отслужить в каких-то крутых войсках, решительно засунул их в рюкзак. А потом еще и посмеялся, обрисовав подельникам изумленные физиономии жильцов, обнаруживших пропажу. Ни он, ни двое других будущих грабителя не предполагали, что когда-нибудь встретятся с хозяевами оружия.
   На следующий день, то есть сегодня, банда пошла на дело...
   - Третий коттедж на первой линии. Зеленый, с красной черепичной крышей. Ворота металлические, тоже зеленые, - повторила Крупина адрес.
   Парень утвердительно кивнул - прямо навстречу стальному прикладу. Наталья не пожалела силы, направляя автомат в его широкий лоб. А что ей жалеть Леху? Разве он жалел кого, поливая пулями пятый вагон. К тому же ей не хотелось, чтобы Леха очнулся раньше, чем ее старый знакомый.
   - Да, - довольно подумала подполковник, оглядывая сползающее на подстилку тело, - с ним менты не меньше недели будут возиться, пока приведут в память... если вообще приведут. А больше и не потребуется.
   Где-то вдалеке чуть слышно прогудела электричка, отходящая от станции "Гостюхино" сюда, в направлении Натальи и двух бесчувственных мужских тел. Почти сразу же ей отозвалась та, которую совсем недавно покинула Наталья. Ну и Леха с Басмачом, соответственно. Это означало, что тот ужас, что творился в пятом вагоне, еще не доплеснулся ни до машиниста, ни до дежурного по станции. А для Натальи - увеличивался шанс оторваться от преследования, которое еще не началось, и обойтись без контакта.
   - Пять минут, пять минут, - пропела Наталья на мотив старой песенки из "Карнавальной ночи". Именно столько времени обычно шла электричка до платформы, куда уже собралась возвращаться Крупина. Времени было вполне достаточно, чтобы высыпать миллион долларов  в сумку и неторопливо обыскать Басмача.
   - Емельянов Николай Юрьевич, - прочитала  Крупина в красной книжечке хорошо знакомые фамилию, имя, и особенно отчество.
   Они могли удивить кого-то другого - загляни только  он, или она - в лицо Басмача. Лицо это вполне соответствовало детскому прозвищу, и могло скорее принадлежать узбеку, киргизу, или какому-нибудь туркмену. Между тем Наталья знала, что в паспорте, которой и Басмачу, и ей самой выдали в один день, в графе национальность стояло: "русский". В этой книжице, в удостоверении, про национальность ничего не говорилось; зато сообщалось, что Емельянов является майором Московского СОБРа. Вот теперь Наталья действительно удивилась.
   Майору СОБРа никак не подходила роль обычного топтуна, да еще так далеко от Москвы. Если российскому телевидению можно было доверять, то собровцы  - это штурм; это мордой в грязь, или в капот автомобиля. Наконец это ноги шире плеч и удар резиновой дубинкой или кованым сапогом между ног подозреваемого. Для слежки больше бы подошел кто-то неприметный, не с таким широким разворотом плеч, и тем более не такой физиономией, как у Басмача.
   - Впрочем, подумала Наталья, возвращая удостоверение на место, - это ваши игры, ребята. Разбирайтесь сами.
   Она поправила вязаную шапочку на голове Басмача, прикрыв левое ухо. Последнее было приметным - памятным и самому Емельянову, и Крупиной. "Бизон", так и не сделавший ни одного выстрела в лесу, но сослуживший хорошую службу, лег в сумку поверх зеленых купюр. Резко зашипела молния, закрывая такое необычное содержимое сумки. Ровно через минуту подполковник Крупина стояла на платформе, где уже собралась небольшая толпа пассажиров. Еще через две электропоезд вез ее к Коврову - все дальше и дальше от леса, где остались лежать Басмач и Леха, фамилию которого Наталья так и не спросила. Там же остался и бесплотный дух Марии Павлюченко, умершей во второй раз, теперь уже окончательно.


   



















Глава 2. Рязанский областной специализированный детский дом
Тени прошлого
   Областной детский спецдом занимал бывшую усадьбу богатого рязанского фабриканта. Фабрикант этот в свое время не успел удрать, воссоединиться с капиталами, которые перевел в один из почтенных швейцарских банков незадолго до Октябрьской революции. За годы советской власти рядом с центральной усадьбой выросло несколько строений, но все они казались временщиками, только портящими вид великолепного старинного ансамбля.
   Пугающую приставку "спец" детский дом носил, в общем-то, незаконно, хотя расставаться с ней не спешил. В спецдомах, как известно, воспитывают (или пытаются делать это) малолетних преступников или детей с неизлечимыми болезнями - то есть таких, которые не нужны никому, кроме государства. Государства, которое мало кто уважал, но обращался к нему всякий раз, когда попадал в беду.
   Рязанский детдом правильнее было бы назвать экспериментальным. Чья-то высокомудрая голова придумала совместить в этом старинном здании Дом малютки, где растили отказных грудничков, и собственно детский дом. В таком заведении, полагал ученый экспериментатор, можно было попытаться создать настоящую семью - где старшие заботятся о малышах, где младших потом не травмируют, переводя в очередной приют - для детей постарше; к новым воспитателям и воспитанникам.
 Ученый защитил диссертацию и издал толстенный труд. Новоиспеченный доктор педагогических наук быстро забыл о Доме, а он продолжал жить своей жизнью. Персонал тихо радовался тому, что приставку "спец" не отобрали, так же, как и двадцатипроцентную надбавку к зарплате, положенную по этой причине.
   Имена, отчества и фамилии дети получали прямо здесь, из уст директора Дома - пробивного, и одновременно доброго (бывает и такое) Юрия Ивановича Рябова. Фамилию директор подбирал мгновенно - сообразно обстоятельствам поступления ребенка в детдом. Имена практичный Юрий Иванович давал согласно таблице, раз и навсегда занявшей место под стеклом его служебного стола. В таблице тридцать одному дню месяца соответствовало столько же женских, и мужских имен. Как только из родильного дома, или из милиции привозили очередного несчастного малыша, толстый палец Рябова тут же находил в календарике число, и мальчик или девочка обретали имя. С отчеством было еще проще. Юрий Иванович не без основания считал всю шумную ораву воспитанников своими детьми. Поэтому все выпускники Дома, закрывая за собой старинные тяжелые двери, имели паспорта с одинаковыми отчествами - Юрьевич. Или, соответственно, Юрьевна.
   Третьего ноября шестидесятого года нянечка, первой вышедшая утром на широкое каменное крыльцо, нашла сверток. В нем молча и сосредоточенно сопела, несмотря на сырую осеннюю погоду и редкие снежинки, не желающие таять на ее лице, девочка. Эти белые крупинки так и не успели растаять, когда девочку впервые увидел Рябов. И она тут же получила фамилию - Крупина. Имя Наталье нашлось напротив третьего числа, ну а отчество... Отчество она получила, как только нянечка подхватила на руки сверток. Родителей доблестная рязанская милиция так и не нашла.
    Наташка Крупина была не первой, кто попал в этот Дом подобным образом. Летом одна тысяча девятьсот пятьдесят шестого года на том же крыльце был найден еще один подкидыш - смуглый и узкоглазый. Юрий Иванович в тот день читал книгу о народном разбойнике Емельяне Пугачеве. Мальчишка тут же стал Емельяновым, а заодно Николаем Юрьевичем. Жизнь повернула так, что ему не пришлось  стать Абдуллой, или к примеру Саидбеком. А директора ни его смуглое лицо, ни широкий приплюснутый нос, ни черные глаза, весело поблескивающие в свертке, не смутили. Он еще и в графе национальность, нисколько не сомневаясь, поставил - "русский".
   Мальчик так и пробегал Колькой до десяти лет. А потом в Дом привезли киноленту о славном революционном прошлом "Всадники революции". Зрительный зал, заполненный воспитанниками и воспитателями, дружно болел за "наших". Пока посреди фильма чей-то звонкий мальчишеский голос не перекрыл и шум в зале, и пулеметную очередь в динамиках:
   - Колька, когда ты вырастешь, точно будешь похож на этого басмача.
   Киношный герой был никаким не басмачом, а как раз командиром красных конников. Однако сходство его с Колькой, несмотря на разницу в возрасте, было несомненным, и кличка намертво приклеилась к мальчишке.
   В годы развитого, или - как его назовут позднее - загнивающего социализма, у каждого детского дома были шефы. У этого Дома кроме богатого оборонного предприятия был еще один необычный шеф - Рязанское десантное училище. Опытный инструктор вел здесь секцию рукопашного боя, а лучшие его ученики как правило становились курсантами. Басмач к шестнадцати годам вытянулся и раздался в плечах. Он стал если не лучшим, то одним из самых перспективных в секции. Однажды он дождался, когда в столовой не останется ни одного воспитателя и показал всем внушительный кулак:
   - Я теперь не Басмач, понятно? Я просто Николай. Николай Юрьевич Емельянов, всем понятно?
   Понятно было всем. Меж собой воспитанники все проблемы решали без участия воспитателей, и крепкий кулак был одним из самых весомых аргументов. Басмач - не сразу, конечно - снова стал Николаем, и скоро переехал из Дома в казарму будущих десантников. Но до того состоялся его первый контакт с Наташкой Крупиной. Первый, но, как он безосновательно надеялся, не последний.
   Секция рукопашного боя в Доме была престижной. Попасть в нее было нелегко, а для девчонки - совсем нереально. По крайней мере до того памятного дня прецедентов не было. Инструктор, руководитель секции, регулярно проводил отборочные соревнования - по бегу, прыжкам, подтягиванию на перекладине. В тот очень памятный - и для Натальи, и для Николая Емельянова - вечер мальчишки подтягивались. Старались изо всех сил, потому что тренер объявил: победитель автоматически зачисляется в секцию. Лучший из парнишек подтянулся сорок раз - результат для двенадцатилетнего пацана очень даже приличный.
   Инструктор одобрительно кивнул, и начал очередной счет - за ловко забравшимся на перекладину подростком. И только по изменившемуся вдруг настроению в спортивном зале он почуял неладное. На перекладине - судя по задорно торчащим в стороны косичкам - висела девочка. Она начала подтягиваться очень быстро, словно боялась, что ее сейчас погонят из зала. Инструктор действительно хотел сделать это, даже подошел поближе к турнику, но... девчонка уже побила рекорд сегодняшнего вечера и он остановился. А зрители - уже сами не замечая - начали считать вслух:
   - Сорок два, сорок три, сорок четыре...
   Движения необычной претендентки замедлились, но тренер заметил, как в ней вдруг что словно лопнуло, прорвалось наружу неистовой энергией. И девочка опять начала подтягиваться мощно, равномерно - как поршень паровой машины. А взрослый мужчина, понявший, что видит сейчас перед собой рождение чуда, какое удается увидеть редко какому наставнику, считал вместе с залом:
   - Шестьдесят семь, шестьдесят восемь...
   Когда счет перевалил за сотню, он спохватился - чудо чудом, а закон сохранения энергии никто не отменял. Тренер понял, что эта удивительная девочка будет подтягиваться, пока не свалится с турника без сознания. И он скомандовал: "Хватит!", - и даже подхватил ее за ноги, чтобы помочь опуститься на дощатый пол. А девочка, которая, оказывается, тоже шептала со всем залом, в последний раз вытолкнула сквозь зубы: "Сто двадцать пять!", - и подтянулась вместе с повисшим на ней взрослым мужиком. И только после этого отпустила перекладину.
   Тренер подхватил ее на плечо, и так отнес ее к столу, покрытому обычной кумачовой скатертью. Крупина не слышала, что говорил сейчас этот человек. А он, закончив свою короткую речь, вручил Наташе приз, естественно рассчитанный на мальчишку - большой пластмассовый автомат на батарейках. Автомат громко трещал, и имел почти настоящий пламегаситель, внутри которого горела красная лампочка.
   Соревнования, как обычно, закончились праздничным шефским ужином, и зрители дружно потянулись в столовую. Они оглядывались на растерянную Наталью, прижимавшую к груди игрушку. В зале оставались лишь несколько парнишек - в основном из самых старших. Им, конечно, не к лицу было рваться в столовую впереди всякой мелюзги. Уж их-то мест никто бы занять не решился. Главным в этой компании был Басмач, который и сам стал забывать, что его так зовут. А тут ему напомнили.
   Емельянов подошел к замершей у стола девочке и протянул руку:
   - Ну-ка, дай сюда!
   Зачем он это сделал, Николай сам бы не смог ответить. Игрушка ему была не нужна - он  скоро должен был взять в руки настоящий автомат. Крупиной пластмассовый автомат тоже, в общем-то не был нужен. Но это была первая в ее жизни собственная вещь. С игрушками в Доме проблем не было. Но то были общие; их мог взять любой, а эту... Наташа спрятала автомат за спиной и покачала головой:
   - Уйди, Басмач, не дам!
   Николая давно уже не называли так. Конечно, с кулаками на эту малявку он не набросился, но в свои руки сгреб, попытавшись дотянуться до игрушки. А его левое ухо оказалось как раз напротив лица Крупиной. В двенадцать лет у Наташи все было острым - и локти, и коленки, и почти невидные под футболкой грудки. Но самыми острыми у девочки были зубы, которыми она и вцепилась в это ухо, в смуглую мочку. Мягкую плоть ее зубы отхватили, даже не заметив - неожиданно и для Николая, и для самой Крупиной.
   Емельянов только коротко вскрикнул и выхватил из нагрудного кармана белоснежный платок. Без такого платочка не ходил ни один воспитанник - с гигиеной в Доме было строго. Платок сразу же окрасился в красное, а Емельянов испарился из зала так быстро, что едва не сбил с ног заместителя директора по воспитательной работе. Этого человека дети зло и вполне справедливо называли "замом по режиму". Он имел удивительную способность появляться в самый критичный момент. Вот и сейчас он со строгим лицом протянул девочке руку: "Что там у тебя во рту?".
   Этот человек работал в Доме недавно. Он не вжился в коллектив, но вцепился в него мертвой хваткой. Поговаривали, что даже директор пытался избавиться от заместителя, но у него ничего не получилось. Вот такой человек протянул ко рту Натальи руку. Девочка улыбнулась, не раскрывая пока рта. Она вдруг представила, что этот неприятный и ей, и ее друзьям человек стоит на паперти и выпрашивает милостыню.
   - Да пожалуйста, - подумала она вполне по-взрослому, - мне не жалко.
   И аккуратно выплюнула  на ладонь кусок уха и кровь вперемежку с собственными слюнями. Мужчина наверное очень пожалел об этом. Дело  в том, что Виктор Борисович, "зам по режиму", очень боялся крови. А сейчас на его собственную ладонь выплюнули что-то столь чудовищное и отвратительное, что он без слов опустился на деревянный пол. А пока падал в обморок, успел "насладиться" презрительной ухмылкой девчонки. Дети - это общеизвестно - вообще очень жестокие создания. А Наталья сейчас была переполнена эмоциями - и победой на турнире, и позорным бегством Басмача. Наконец  тем, как менялся в лице - от багрового, до пугающе белого - цвета, а потом падал без сознания этот неприятный мужчина.
   Это было зрелище! Это было великолепно! На это выскочили из столовой и толпились за спиной Натальи воспитанники и воспитатели. Пока наконец не появился Юрий Иванович, и не разогнал всех по местам. Виктора Борисовича унесли, а для Наташи этот инцидент имел самые неожиданные последствия. Басмач, когда ему рассказывали про позорный обморок, хохотал как сумасшедший. Так, что оторвал платок от присохшего уха, и на костюм опять закапала кровь. Он готов был пожертвовать еще одной мочкой, лишь бы увидеть эту сцену собственными глазами. Емельянов во всеуслышание заявил, что не имеет никаких претензий, и что Наташа была вправе защищать свой приз всеми доступными ей способами.
   Единственным неразрешенным вопросом осталась пропажа злосчастной мочки. Скорее всего его замела невнимательная уборщица; а может, утащили в норку мыши, которые не переводились в старинном особняке, как бы их не травили. Но еще долго старшие воспитанники рассказывали младшим страшную сказку о кровожадном Борисыче, который откусил и сожрал ухо Басмача.
   "Зама по режиму" с тех пор за спиной, а иногда и в глаза называли Ухом. Он терпел и копил злобу на Наталью. И она наконец прорвалась  наружу. Что-то видимо стронулось в голове воспитателя, если он решил наброситься на тринадцатилетнюю девочку. Задумывался ли он о последствиях, когда подкараулил ее одну в том самом зале? В зале, из которого Крупина выходила только на уроки, ну еще на вполне необходимые мероприятия - еду, сон, прогулки. Которые, оказывается, тоже имели немалое значение в системе тренировок. За год Наталья вытянулась, округлилась. Но внешне не стала сильнее, хотя тренер удивленно качал головой, наблюдая за ее спаррингами.
   Об этом Виктор Борисович тоже не подумал, когда подпирал дверь спинкой стоящего рядом стула. Наталья усмехнулась:
   - Значит, Виктор Борисович, свидетели вам не нужны? Ну-ну...
   Мужчина навис над Наташей, которая спокойно шнуровала кеды, сидя на длинной скамье у стенки зала. Руки Виктора Борисовича уже почти сжали Наташины плечи, которые за этот год  налились силой. Но не на силу в первую очередь делал акцент в ее тренировках тренер. Крупина скользнула со скамьи на пол и змейкой перетекла между ног Уха. Уже там, сзади, стоя, звонко хлопнула крепкой ладошкой по обтянутой брюками заднице. Виктору Борисовичу оценить бы сейчас этот удар, от которого онемела вся правая ягодица. Но очевидно он был недостаточно сильным, чтобы привести Виктора Борисовича в чувство. Он лишь привел его в  крайнее возбуждение.
   Ухо снова пошел на Крупину, широко разведя руки. Последняя не убежала, хотя дверь, подпертая стулом, находилась за ее спиной. Она спокойно дождалась, когда Борисыч подойдет вплотную, опять сводя руки на уровне плеч девочки, и только тогда нанесла удар. Без замаха, неожиданный, такой, как учил инструктор - в самое уязвимое мужское место.
   "Зам по режиму" отступил назад, хватая широко открытым ртом воздух и наклонился, зажимая ладонями ушибленное место. Крупина сделала вбок один шаг и правой ногой нанесла классический каратистский удар - только без громкого "Кий-я!", означавшего чистую победу.
   Неизвестно, сколько пролежал на полу спортивного зала Ухо после ухода Натальи. Наверное последний удар прочистил ему мозги. Уже следующим утром он положил на стол директора - на тот самый кусок оргстекла - заявление об увольнении. И навсегда исчез из жизни Крупиной.
   Емельянов успешно поступил в училище, а Наталья еще четыре года прожила в доме. Она продолжала заниматься в секции, неплохо успевая по основным учебным дисциплинам. Не только потому, что таким было требование тренера, но и благодаря способностям Натальи, которые позволяли без особых усилий учиться на четыре и пять. Могла бы и на одни пятерки, но для нее главное было - секция.
   Основным местом ее тренера было все таки училище. Он так и не рассказал Наталье, какой разговор состоялся у него  летом семьдесят седьмого года с заместителем начальника училища по учебной работе. Замначальника тоже когда-то был учеником тренера. Теперь генерал-майор встречался со своим старым другом только на "площадке" для преферанса, хотя о давних тренировках не забывал.
   Сейчас генерал возмущенно тряс головой:
   - Ты думай, что говоришь, Михаил Михалыч! Бабу в курсанты! Да будь она хоть трижды чемпионом. Только представь себе - вот заходит она сюда, и...
   Генерал-майор молодцевато щелкнул каблуками ботинок и отрапортовал себе самому, кинув правую ладонь к отсутствующему козырьку:
   - Товарищ генерал майор! Курсант Пупкина представляется по случаю возвращения из декретного отпуска... А там, - замначальника яростно ткнул в окрашенную светло-серой краской стену, где под портретом Ленина сиротливо висел график отпусков преподавателей, - будет висеть график месячных по курсам. Понимаешь, майор (именно такое звание имел тренер) - не месячных отпусков, а просто месячных!
   Тренер сознавал, что затевает практически безнадежное дело, пытаясь протащить Крупину в курсанты десантного училища - вопреки всем уставам, приказам, а главное - традициям. У него был один козырь - маленькая слабость генерала. Слабость, которая уже не один раз помогала майору в его спорах с начальником. Заместитель начальника училища по учебной части был яростным, просто патологическим спорщиком.
   - Хочешь пари, Николай Антонович? - хитро прищурил глаз майор, переходя на дружеский тон.
   Он словно очутился сейчас не в кабинете начальника, а в собственной холостяцкой квартире, где обычно и расписывали пульку три офицера и один генерал.
   - Пари?! - поперхнулся генерал-майор.
   - Да, пари! Ящик армянского коньяка и... моя девочка против лучшего выпускника по твоему выбору. Если Крупина побьет его, она - курсант. Если нет - и суда нет.
   Генерал еще немного посопротивлялся; затем естество пересилило и он сдался.
   Так случилось, что лучшим отделением последнего курса командовал старший сержант Николай Емельянов. Его и вызвал к себе замначальника училища.
   - Заходи, курсант, - весело пригласил в кабинет Николая генерал-майор после обязательного приветствия старшего сержанта. Емельянов застыл столбом у двери, провожая взглядом генерала, который остановился у стола.
   - Боевое задание для тебя, сержант, - продолжил начальник, - точнее, для твоего отделения. Выделишь лучшего рукопашника, чтобы заломать на ринге одну девчонку.
   В голове Емельянова зародилось смутное подозрение и он осторожно спросил:
   - Разрешите обратиться с вопросом, товарищ генерал-майор!
   - Давай, сержант.
   - Разрешите узнать фамилию девчонки, товарищ генерал-майор!
   Тот хохотнул и подвинул к себе бумажку с ходатайством майора-тренера:
   - Вот! Крупина Наталья Юрьевна.
   Николай не изменился в лице, но внутренне содрогнулся. Он даже нарушил привычную, вымуштрованную за четыре года строевую стойку. Нет, он не боялся проиграть Наталье; в собственных силах был уверен. Но против Крупиной вышел бы только подчинившись прямому приказу. Басмач вдруг подумал, что Наталья, если ее прижмет, опять вцепится зубами в любое незащищенное место на теле. Он не хотел, чтобы это любое место оказалось на его теле. Тем более, что в зубы Крупиной могло попасть не ухо, а что-нибудь гораздо ранимее и нужнее. Не оторви когда-то судьба Николая от его родителей, быть бы ему сейчас правоверным мусульманином. Становиться им сейчас,  в двадцать с небольшим лет, да еще таким экзотическим способом, он не хотел. Поэтому он украдкой от генерала, опять что-то высматривающего на столе, потер короткую мочку левого уха и четко отрапортовал:
   - Предлагаю сержанта Семенова, товарищ генерал-майор.
   Сержанта Семенова генерал тоже хорошо знал, потому утвердительно кивнул головой, хотя предполагал, что Емельянов лучшим рукопашником считает себя. Он даже чуть поморщился, посчитав, что сейчас сержант Емельянов сделал что-то, недостойное будущего десантника...
   Поединок проходил в обычной учебной аудитории, довольно просторной и пустой по случаю предстоящего ремонта. Были и зрители - совсем немного, во избежание ненужной огласки. Генерал-майор уже жалел, что ввязался в этот глупый спор. Впрочем он знал боевую выучку выпускного курса; сержант Семенов был среди лучших. Поэтому лишь улыбнулся, увидев Наташу Крупину - обычную на вид девчонку, мимо которой на улице он прошел бы, даже не взглянув на нее. Не по причине преклонного возраста, конечно - просто генерал был вечно погружен в мысли о работе, и на девушек обычно не отвлекался. Николай Антонович поманил к себе пальцем Семенова:
  - Ты, сержант, полегче там. Не сломай ей что-нибудь.
  - Есть! - улыбнулся сержант, попытавшись щелкнуть несуществующими каблуками спортивных туфель.
   Примерно то же самое говорил в другом углу Наталье майор, сидевший на втором, и последнем стуле в аудитории.
   - Покажи все, Наташа, на что способна. Только не сломай парня, он-то ни в чем не виноват.
   Он сидел внешне спокойно, но внутри у него все дрожало - что случалось с ним очень редко. Ведь сейчас его лучшую ученицу ждал первый настоящий экзамен. В комнату вошел со стулом в руках командир учебной роты, в которой служили, точнее дослуживали сержанты Емельянов и Семенов. Комроты оставил стул у третьей - нейтральной стены комнаты, и пошел на середину зала. Он был назначен генералом арбитром этого поединка. Еще у стены стояло полтора десятка курсантов - отделение старшего сержанта Емельянова.
   Капитан наконец дождался разрешающего кивка генерала и громко хлопнул в ладоши. Семенов пошел вдоль строя однокашников, чуть картинно играя мускулами. Он был в спортивных трико и майке, накачанный и быстрый. Сержант повернулся к Наталье, и поднял руку, чтобы подозвать ее пальцем. Никакой славы, как считал Семенов, эта схватка принести не могла, и потому закончить ее надо было побыстрее.
   Однако в том углу, куда протянулась его рука, сидел, улыбаясь, только пожилой инструктор. И точно также улыбалась ему Наталья; только совсем из другого места. Сержант не стал командиром отделения только потому, что соображал  немного потуже, чем Емельянов. Вот и теперь не насторожился. Через пару секунд он был рядом с Крупиной и тоже улыбался, протягивая вперед руку:
   - Полный контакт?
   Наталья кивнула и вложила ладошку в широкую и твердую ладонь Семенова. Она мгновенно пробежала пальцами по этой ладони, оценив мозоли - не грубые, скороспелые, а эластичные, рожденные многолетними тренировками. Ребро ладони было жестким, но тоже живым, не механическим наростом на костях запястья. И эта могучая ладонь утопила в себе Наташкину, сжала ее осторожно, но крепко. А потом рванула к себе и ладошку, и всю Крупину заодно. Так - на первой минуте - он хотел закончить поединок, облапив девчонку медвежьими объятьями. Крупина не захотела, или не смогла - как успел подумать сержант - сопротивляться. Она послушно дернулась к нему, только вот не ткнулась в широкую грудь, а ухитрилась чуть-чуть изменить направление рывка, прошмыгнуть меж могучим торсом Семенова, обтянутым майкой и согнутым локтем парня - как бы не было мало расстояние между ними. Ладонь курсанта, а за ней и вся рука последовала за Натальей, неестественно выворачиваясь.
   И только остановившись за его спиной, Крупина отпустила эту ладонь; резко и коротко, но болезненно заломав ее, скорее обозначив прием. Семенов, как уже отмечалось, особым умом не отличался, но сейчас и он понял, что эта боль, коротко стрельнувшая в запястье, могла быть сейчас сильнее, нестерпимее. А пока он это соображал, маленький крепкий кулачок так же обозначающе ткнул в затылок сержанта, заставив того лязгнуть зубами. Почти одновременно жесткое ребро ладони девушки так же ощутимо обозначило красную полосу на шее курсанта, заставив его голову  дернуться в обратном направлении. Наталья опять сжала пальцы в кулак и, не дожидаясь, пока голова Семенова займет вертикальное положение, обозначила еще два удара в почки. Теперь уже вполне ощутимо и болезненно, хотя и безвредно.
   А потом пришла пора поработать в плане обозначения Наташиным ногам. Маленькая стопа в мягкой туфле несильно, но обидно пнула сержанта в ягодицу. Бедный сержант дернулся этой частью своего тела вперед, только чтобы не получить еще раз туда же. Вот теперь Крупина не обозначила, а резко и сильно ударила - все той же стопой - по ногам, в области коленей. Сержант грохнулся бы со стуком о деревянный пол стриженным затылком, если бы его не подхватили маленькие, но такие цепкие руки. Впрочем, эти руки все таки опустили тяжелое тело на пол, а потом сцепились в замок и обрушились на лицо Семенова. Во всяком случае так подумал он сам, закрывая глаза и съеживаясь в ожидании сокрушительного удара. Впервые в жизни он остро ощутил как медленно, тягуче движется время. В ушах громадными молотками стучал пульс, и парень уже представил, как крепкий замок сцепленных ладоней падает на его нос, заставляя его кроваво размазываться по лицу. И только когда он несмело открыл глаза,  Наталья улыбнулась и ударила - по полу, рядом с головой. И сержант вдруг почувствовал - не понял, а почувствовал - что не только направление удара, но и его силу эта девчонка тоже обозначила. Что опусти она свой замок по-настоящему, в полную силу, пришлось бы кому-то здесь не только красить пол, но и менять проломленную доску.
   Поддайся сержант инстинкту, он так и остался бы лежать на полу, пока противник не отойдет подальше. Однако с той стороны, где стояли его однокашники, раздался ехидный смешок. Никто из курсантов не успел понять, что их товарищ уже несколько раз должен был проиграть, остаться лежать тут в нокауте, а может, и что похуже. Его падение было воспринято как досадный промах, и смешок повторился, уже поддержанный другими. Поддержанный несмело, потому что рядом сидел с поскучневшим лицом генерал-майор. Уж он-то понял, что сегодняшнее пари проиграл. Ротный тоже оценил мастерство Крупиной, но сидел с невозмутимым лицом, ожидая команды начальника. И только тренер оценил все в полной мере. Оценил, но не одобрил. Потому что победа и ему, и главное - самой Наталье - нужна была зрелищной, не вызывавшей никаких сомнений. И Наташа словно поняла его. Она отступила в сторону ротного командира, сжавшего рукой спинку стула.
   Сержант вскочил на ноги ловко, по-киношному - одним броском с прогибом. Он бросился на Крупину под одобрительный ропот товарищей. Только Басмач сейчас молчал; пожалуй, он все таки болел за Наталью. А она, если бы захотела, остановила бы этот живой таран встречным ударом, броском на месте, другими приемами, отточенными в многочисленных спаррингах.
   - Но зачем? - задала она себе вопрос, успев пожать плечами и отступив в сторону.
   Ровно на столько, чтобы Семенов, бешено размахивающий конечностями, даже случайно не задел ее. Ее руки и ноги тем временем словно работали сами - точно и уверенно. Они придали пролетающему мимо телу строго горизонтальное положение и еще большую скорость. Сержант все таки успел сообразить, что размахивать руками бесполезно и  обхватил ими голову, которая летела прямо в крашеную кирпичную стену. Но Наталья знала, куда направить эту живую торпеду. Семенов с грохотом врезался в стул, заставив капитана отпрыгнуть в сторону со спинкой в руках.
   Сержант сел, потерянно тряся головой. И снова кто-то невидимый внутри него предательски зашептал:
   - Брось, сдавайся!
   Он опять тряхнул головой - теперь уже упрямо - и встал, сжимая в каждой руке по ножке от стула. В умелых руках это было страшным оружием. Это, конечно, были не нунчаки, которыми Семенов владел виртуозно, но и они удлинили руки сержанта на целых полметра. Он теперь подступал к девушке осторожно; палки в его руках не останавливались, сплетая сложную вязь, которую, казалось, пробить голыми руками невозможно.
   Генерал бросил взгляд на тренера.  Майор сидел совершенно невозмутимо и, кажется, даже немного улыбался. Крупина тем временем кружила по залу и отступала от деревянного оружия, которое все резче, уже со свистом рассекало воздух. Наконец она решила, что зрители достаточно завелись, и остановилась.  А сержант не смог бы остановиться, даже если бы захотел. В зале дважды громко треснуло - после того, как ножки поочередно обрушились на девичьи руки. Отделение испуганно замолчало. Даже Емельянов поверил, что это хрустели человеческие кости.
   Но уже через секунду на пол шлепнулись обломки ножек, укоротившихся больше, чем на половину. А руки Крупиной вытянули  у сержанта их остатки. Семенов практически не сопротивлялся. Эти обломки тоже громко упали на деревянный пол, а крепкий кулачок внешне не сильно ткнулся в промокшую от пота майку Семенова. Тот отскочил назад на несколько шагов, зашипев от боли, а Наталья  была уже рядом. И еще один удар потряс его, и снова сержант отскочил. Еще пару таких ударов, и он бы впечатался спиной в стену; если бы не упал раньше.
   В тишине громко проскрипел стул под генерал-майором. Он встал и вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб. А потом скомандовал:
   - Довольно.
   Через неделю начальник подписал приказ о зачислении курсантов на первый курс. Примерно посреди длинного списка, согласно алфавита, своим женским окончанием бросалась в глаза фамилия: "Крупина Наталья Юрьевна".















Глава 3. Подмосковье.
Охотники. Последний в жизни спектакль
   В большой гостиной богатого подмосковного особняка горел камин. Негромко потрескивали сухие березовые дрова. Двое мужчин сидели, развалившись в креслах. Они протянули ноги к огню - слишком близко, учитывая, что обувь на ногах была дорогой, модельной. Да и весь облик собеседников говорил о богатстве, сытости, уверенности. Однако опытный взгляд смог бы определить, что небрежность, с которой эти люди носили свою шикарную одежду; часы, стоящие целое состояние, которые один из мужчин крутил на пальце, не глядя на них - так вот: эта небрежность была не приобретенной длинной вереницей предков, или хотя бы вдолбленной с детских лет. Хозяин и его гость так же естественно чувствовали бы себя, сидя на корточках у таежного костра, в казенной телогрейке. Тем более, что такой опыт они имели, и весьма богатый.
   Однако к хорошему люди привыкают быстро. Возвращаться к старой зэковской жизни не собирался ни хозяин - Николай Иванович Крючкин по кличке Крюк, ни его гость - Федор Михайлович Некрасов; он же Топор. Кличку Топор получил в те давние времена, когда они давались раз и навсегда. Некрасов свой первый срок получил после того, как погонял с топором в руках по улицам родного городка прохожих. В пьяном виде, конечно. Задеть он никого не задел, однако среди пешеходов, которые бросились от него врассыпную, оказались городской прокурор с супругой. Федор Михайлович - тогда просто Федька - отмотал по полной, пять лет. В колонии, где стал Топором и познакомился с Крюком.
   Крюк уже тогда был вором в законе. Крепкого парня он приметил и взял под свое крыло.  Так, вместе, они  и шагали по жизни. Сначала воровской, а потом, с приходом в Россию капитализма, по той, что скрыта от взглядов простых людей за воротами многоэтажных особняков и дверцами шестисотых "Мерседесов". Так что Топор был не обычным гостем - он был правой рукой хозяина, той, что отвечала за силовые операции. Именно поэтому Крюк вызвал его на этот ночной разговор.
   Крюк уже успел навешать на уши гостю гору лапши о тех козлах, что не заслужили в этой жизни теплого места под солнцем - о новых русских, не пролежавших на нарах даже одной минуты. О тех, кого и газеты, и народ в последнее время называл олигархами. Топор слушал внимательно. Он знал, что из подобной лапши Крюк в конце концов сварит густой наваристый суп.
   - Вот один из них, - наконец перешел к делу хозяин, протягивая фотографию.
   Человек на фотографии был совершенно обычной наружности. И Топору он был смутно знаком. Скорее всего он видел этого мужика на телеэкране, но мельком - на втором, или даже третьем плане.
   - Николай Яковлевич Куделин, - пояснил Крючкин, - делает бешеные бабки на оружии. Есть информация, что он задумал что-то грандиозное. У него есть товар. Такой товар, что покупателей во всем мире найдется трое или четверо, не больше.
   - Какой? - позволил себе перебить хозяина Топор.
   - Еще не знаю. Зато узнал, кто нашел покупателей и договаривается с ними.
   Крюк протянул еще одну фотографию. Этого человека Топор видел часто - тоже на телеэкране. Он и на фотографии был изображен с бывшим премьером Правительства России. Иван Николаевич Стасов попал в кабинет министров страны еще в восемьдесят первом году и с тех пор из него не выходил. Он менял должности и министров, заместителем которых был - его словно передавали по эстафете. И каждый раз новая должность была связана с экспортом оружия. В коридорах власти Стасова давно называли "непотопляемым". Однако лишь единицы знали, кто своим могучим плечом подпирает  его, придает ему плавучесть. Это имя Крюк сейчас и озвучил - Николай Яковлевич Куделин.
   - Покупателей пока трое -  арабский султан, ассоциация японских банков и какая-то темная лошадка из Соединенных Штатов. На днях будет торг. Где и когда, неизвестно.
   Топор недоверчиво покачал головой. А Крюк продолжил:
   - Информация точная, - правильно понял жест помощника Крючкин, - случайная, но точная. А он, - жесткий палец ткнулся в физиономию "непотопляемого" на фотографии, - знает о месте и времени. А может и о том, что хочет толкнуть за бугор Корелин. У него мы и узнаем. Ты узнаешь.
   - Я? - удивился Некрасов, - да меня к Белому дому и близко не подпустят.
   - Меня тоже, - засмеялся Крюк, - да нам туда и не надо. Послезавтра этот хмырь будет подписывать какой-то договор в Коврове.
   - Это где мотоциклы делают? - уточнил Топопр.
   - Там, - кивнул Крючкин, - там ты его и возьмешь. Только надо все это обмозговать. Мы тут никак не должны быть замешаны. А его хозяин, - Крюк опять пощелкал пальцем по фотографии, - должен быть уверен, что его не выпотрошили. Да - после того, как выпотрошишь этого непотопляемого, ты его выпустишь. С чистой мордой. Самый лучший Склифосовский в Москве не должен догадаться, что его кололи.
   - Как же его колоть-то? - огорчился Топор.
   - Давай думать...
   Раздумья были долгими. Наконец Топор встрепенулся; он взял фотографию Стасова в руки, поднес ее поближе к глазам. и негромко засмеялся:
   - Знаешь, на кого он похож?
   - На кого? - заинтересованно повернулся к нему Крючкин.
   - Карандаш есть? - ответил вопросом на вопрос Топор.
   Вместо ответа Крючкин подал ему на стол папку. Под кожаной крышкой в ней были сложены толстой стопкой чистые листы бумаги; в специальных гнездах - как патроны в газырях горцев - торчали авторучки, карандаши и фломастеры. Топор выбрал темно-серый фломастер и стал пририсовывать заместителю министра шевелюру. "Непотопляемый", в жизни успевший обзавестись обширной лысиной, сейчас с помощью Топора стал обладателем шикарной прически.
   - Узнаешь? - наконец закончил Некрасов.
   Крюк всмотрелся, помедлил, но все таки покачал головой.
   - Велосипедика помнишь?
   Крюк вспомнил, и поразился удивительному сходству двух людей, стоящих на разных краях социальной лестницы - заместителя российского министра и некогда скандально известного гомосексуалиста.  Велосипедик был волосат; по крайней мере на голове. Потому он и превратился из волосатого педика в Велосипедика.
   Крюк с Топором переглянулись и расхохотались в полный голос. А кто им мог запретить сделать это, хотя на часах шел уже третий час ночи? Ближайший сосед  находился в трехстах метрах от этого особняка, и тоже никогда не ложился спать рано.
Одна часть операции уже прорисовывалась. Другая тоже только что родилась в изощренном мозгу Крюка.
   Хозяин остался у камина - подгонять друг к другу детали плана. А Топор поспешил на улицу - в промозглую тьму, где его ждал теплый уютный салон "Мерседеса" с водителем и двумя бойцами. Автомобиль мягко тронулся с места и помчался к Москве, где в баре "Голубая мечта" проводил  (или проводила) все свободные вечера Велосипедик.
   Он и сейчас  был у барной стойки. Накрашенный, нарумяненный, с длинными поредевшими волосами, уложенными по последней моде - но один. Толстый слой румян, яркая губная помада и накладные ресницы плохо скрывали его возраст. Желающих  порезвиться с такой "красоткой" этим вечером в баре не наблюдалось. Потому он и обрадовался Некрасову, как родному. Топор знал Велосипедика, этого стареющего представителя древнейшей профессии нетрадиционной ориентации, очень давно. Не как клиент - как бывший покровитель. Раньше, когда "Голубая мечта" была просто "Мечтой", обычной общепитовской кафешкой, Велосипедик жил и промышлял в другом районе. Там, где все держал Крюк; через  Топора, конечно.
    Велосипедик действительно обрадовался Топору. наверное, он уже не первый вечер сидел вот так, в одиночестве. Но Некрасов любезностями обмениваться не стал. Тем более - ударяться в воспоминания. Потому что время поджимало. За ночь ему надо было сделать очень многое.
   - Дело есть на тыщу баксов, - сразу взял он быка, то есть Велосипедика, за рога.
   Тот поперхнулся коктейлем. Глаза старого гомосексуалиста повеселели. Он знал, что Топор словами и обещаниями не разбрасывается. Велосипедик стряхнул с лица выражение томности. Сейчас он - сотри с лица слои "штукатурки" - был бы похож на обычного мужика средних лет, потрепанного жизнью.
   - Срочно нужно кино. Из вашей жизни - минут на десять-пятнадцать.
   - Артистов много? - деловито поинтересовался Велосипедик.
   - Ты и пара ребят - покрепче и пострашнее.
   - Есть такие, - улыбнулся волосатый постоялец "Голубой мечты".
   Он встал, поискал кого-то глазами, и радостно закричал:
   - Женечка, Николаша! Идите сюда, дело есть.
   к столику подошли два качка. Здоровенные, нахальные; с голодным блеском в глазах.
   Топор достал пухлый бумажник и вынул из него десять стодолларовых бумажек. Две стопки по пятьсот долларов легли на стойку. Глаза Женечки и Николаши блеснули еще жаднее, но сами они не двинулись с места. Каким бы маленьким не был их жизненный опыт, он подсказывал им, что эти деньги надо еще заработать.
   Некрасов быстро объяснил парням, какая работа их ждет. Женечка согласился сразу. Николаша сначала посмотрел на Велосипедика, чуть заметно поморщился и тоже кивнул.
   У Крюка был человек - мастер на все руки, а главное - надежный. К нему и повез Топор актеров одной роли. Человек жил в просторной квартире на шестом этаже дома, занимавшего полквартала. В большую, почти пустую комнату, Топор пустил только хозяина квартиры и Велосипедика. Пожилой гомик был усажен на стул, а человек стал внимательно изучать фотографию "непотопляемого". Наконец он молча кивнул, вернул фотографию Топору и вышел из комнаты.
   - Сейчас тебя постригут и переоденут.
   - Постригут?! - ужаснулся Велосипедик.
   - Надо, Леша, - вспомнил его имя Топор.
   Леша поник плечами. Он был уже не рад неожиданному приработку, однако перечить Топору не посмел. Человек вернулся очень быстро. В руках он держал одежду и комплект парикмахерских принадлежностей. Уже через двадцать минут Некрасов одобрительно кивнул - перед ним сидел не Велосипедик, а чисто вымытый, одетый в привычную тройку заместитель министра, который осторожно поглаживал свежеобретенную лысину.
   Человек не дал ему полюбоваться в зеркало; он вышел по кивку Топора, за видеокамерой. Следом вышел и сам Некрасов, подхвативший все лишнее. В комнате остался только лысый "актер", тоскливо ожидавший своего выхода на сцену. А Женечка с Николашей ожидали того же в соседней комнате. Ждали  с довольными физиономиями - они получили по полтысячи баксов только за то, что прокатились на "Мерседесе" по улицам ночной Москвы. Топор успел достать еще раз пухлый бумажник, и помахать перед парнями его содержимым.
   - После съемок, мужики, еще по тыще. Только надо постараться. Значит так, - начал он тоном бывалого кинорежиссера, - нужна сцена грубого насилия. Чем грубее, тем лучше. Только без мордобоя. Морда у актера должна быть чистой; она еще пригодится.
   - Понятно, - дружно закивали Женечка с Николашей.
   - Тогда начали, - Топор подтолкнул их в спину - в комнату, в которую они не решались войти.
   Велосипедик имел уже достаточно испуганный вид. Когда же Женечка смахнул его могучей рукой со стула на пол, он скорчил лицо так выразительно, что стоящий в коридоре Топор понял - через мгновение он заплачет. Однако накачанные "артисты не дали Леше сосредоточиться на своем бедственном положении. Один из них стал грубо - с вырыванием пуговиц - стаскивать брюки с лже"непотопляемого". Другой расстегивал свои. Скорчившаяся на полу жалкая фигура вряд ли смогла бы возбудить обычных парней. Однако Женечка с Николашей обычными не были, иначе зачем бы они отирались в "Голубой мечте"?
   Топор поморщился, когда они достали свои "реквизиты" - уже готовые к съемкам - но не отвернулся. А человек с видеокамерой оставался невозмутимым. Топор предполагал, что он видел и более душераздирающие картины. Он сновал с камерой по комнате, перебегая от головы Велосипедика, где пристроился Женечка, к задней его части, где с энтузиазмом трудился Николаша.
   Велосипедик, или Леша, начал шумно дышать. Извращенное естество победило испуг; теперь он получал наслаждение.
   Некрасов в один момент понял, что отснятого материала уже больше, чем достаточно, но не остановил съемки - пусть Велосипедик получит кайф. В последний раз в своей никчемной жизни. Наконец все трое кончили - почти одновременно. Закончили бурно, с рычанием и всхлипами. Некрасов вошел в комнату с аплодисментами.
   - То что надо! - воскликнул он, оттопыривая большой палец правой руки, - все заслужили премиальные.
   - Премиальные! - взревели Женечка с Николашей, перестав поправлять одежду.
   - Сейчас принесу ведомость, окончательно сразил их Топор, и вышел вместе с человеком их комнаты.
   "Ведомость" у него была весьма своеобразная; она состояла из двух частей - пистолета и длинного глушителя к нему. Он докрутил глушитель, дослал патрон в патронник и опять шагнул на "съемочную площадку". Женечка и Николаша успели испугаться, поняв, какие свинцовые премиальные приготовил для них наниматель. Сухо треснули четыре выстрела. Парни упали рядом с Велосипедиком, который только теперь открыл глаза. Он наверное так и не понял последних слов Некрасова:
   - Прости, Леша, но таковы правила игры.
   Для старого знакомого Топор не пожалел трех патронов. Два бойца и человек в другой комнате конечно слышали совсем негромкие хлопки выстрелов. Но никто из них не посмел даже заглянуть сюда без разрешения. Некрасов наконец позвал их, убедившись, что никто из "актеров" не дышит. Теперь пришел черед потрудиться бойцам. Они привычно упаковали трупы в длинные черные пакеты. Казалось вынести незаметно эти зловещие кули с шестого этажа жилого дома совершенно невозможно. Однако технология тайного спуска криминального груза была проста и давно отработана группой Топора.
   Окна комнаты, где лежали три готовых к транспортировке трупа, выходили на заброшенный пустырь. По проекту здесь давно должен был разбит сквер с тенистыми деревьями, чистыми дорожками и крашеными лавочками. Пока же густая растительность росла тут сама, без всякого плана и особенно густо - как раз под нужным окном. Хозяин квартиры уже спускался на лифте в подземный гараж, где его всегда ждал микроавтобус с мощным фордовским двигателем. Топор с бойцами вышли позже - ровно на столько, чтобы успеть сбросить мешки со страшным содержимым в них, в густые кусты, да еще пошутить насчет сохранности груза. Так что к кустам они добрались одновременно - тройка Топора, обогнувшая дом с одной стороны, и негромко фырчащий "Форд" с другой.
   Пустырь был излюбленным местом игр и прогулок местной молодежи разных возрастов, но только до наступления темноты. А немногие подозрительные личности, что рисковали появляться тут ночью, вряд ли стали заявлять куда следует - даже если бы увидели, как бойцы сноровисто грузят мешки. "Форд" взревел теперь громче, и повез Топора и его свиту - живую и мертвую - на последний этап операции. Какой-то особо циничный шутник из своих как-то назвал этот этап приготовлением бутерброда, и название прижилось. Трупы Некрасов с подручными прятали на кладбище - там, где прикормленный сторож всегда держал наготове пару свежевырытых могил.
   Работа была грязной, но хорошо оплачивалась. Бойцы, которым сейчас предстояло повозиться в земле, весело переговаривались. Те две пачки по полтысячи баксов, которым так радовались Женечка с Николашей, уже грелись в их карманах. Парни беспрекословно спрыгнули в могилу, куда светил Топор, и вырыли в ней вторую, куда с трудом поместилось три куля. Потом дно прямоугольной ямы, которой предстояло уже завтра принять законного "постояльца", тщательно выровняли, утрамбовали, и Топор придирчиво принял работу. Таких "бутербродов" на этом кладбище было немало; абсолютное большинство из них "приготовил" как раз Некрасов.
   "Форд" вернулся к многоэтажке, где подручных Крюка ждал "Мерседес" с водителем. Топор с бойцами заняли привычные удобные кресла, и оба автомобиля помчались через ночную Москву, и дальше - к загородному особняку Николая Ивановича Крючкина...
   Хозяин встретил Топора с хитрой довольной улыбкой. Он явно не сидел сложа руки. Однако сначала внимательно выслушал подручного и пару раз просмотрел видеокассету. Крюк довольно кивал, даже хохотнул немного, явно представив себе, как этот "фильм" будет смотреть настоящий заместитель министра.  А потом раскрыл Топору все подробности предстоящей операции.
   Топор слушал так же внимательно. Он захохотал, когда хозяин наконец закончил.
   - Здорово придумал, - воскликнул он, - может получиться!
   - Должно получиться! - с нажимом ответил Крюк, - тем более, что главным актером теперь будешь ты.
   - Светиться?! - испугался Топор, - меня же через пятнадцать минут вычислят, а еще через пять выйдут на тебя.
   - Не вычислят, - успокоил его хозяин, - возьмешь с собой Валеру (так звали человека, мастера на все руки) - он тебя так разрисует, сам себя в зеркале не узнаешь.
   Топор смирился; он знал, что возражать бесполезно. А еще понимал, что Крюк затеял такую игру, что вмешивать в нее посторонних... Да и не было среди бойцов Топора таких актеров, что смогли бы сыграть роль так, как нужно. А в себе Топор почему-то не сомневался. Он был уже на кураже и, зная себя, как никто другой, понимал - теперь его никто и ничто не остановит. Разве что тот же Крюк.
   - Держи, - протянул ему Крючкин бумажный листок, - этот человек в Коврове сдает надежную квартиру. Ребят ему не показывай, а тебя пусть Валера заранее немного подмажет. Бумагу доставали не для меня, так что там не должно остаться ни одного следа.
   Крюк вышел в другую комнату; вернулся через минуту с большим чемоданом старого, еще советского образца, который в этой роскошной зале смотрелся очень неуместно.
   - Смотри, - подозвал хозяин Топора к столу, на который водрузил чемодан, - это тебе, сюрприз.
   Под жесткой, обтянутой дерматином крышкой лежало оружие. Некрасов никогда не видел таких автоматов - коротких, со стволами прямоугольного сечения. Но сейчас он сразу почувствовал, какую невероятную мощь они таят в себе. Топор был неравнодушен к таким "железкам", и Крюк знал это.
   - Бери, бери, - засмеялся он.
   Топор взял в руки один из четырех стволов, ловко пристегнул рожок. Теперь, когда автомат был готов к стрельбе, он сидел в руке, как влитой.
   - Удобна штука, - с улыбкой заметил Крюк, - пистолет-пулемет "Бизон". Возьмете с собой на всякий случай.
   Некрасов защелкнул никелированные замки чемодана, так и не выпустив из рук оружия. Хозяин проводил его на крыльцо.
   - Поедете вчетвером, - приказал он, - водилу с "Мерсом" оставишь здесь,  прямо сейчас.
   Рядом с микроавтобусом любовался новыми автомобильными номерами  Валера. Родные, московские, он держал в руках. На чистых же, незапятнанных пока дорожной грязью номерах выделялись две тройки - серия Владимирского региона, где и находился славный город Ковров. Славен он был прежде всего тем - как подумал Топор - что был первой ступенькой на путь к сказочному богатству... или смерти.
   "Форд", негромко рыкнув, резво помчался в ночь, держа путь на кольцевую автодорогу и дальше, на Горьковское шоссе. На крыльце остался один Крючкин, не замечавший холодной ночи. Старый вор не знал - радоваться ему столь успешному началу операции, или страшиться ее непредсказуемого финала.

















Глава 4. Назабино. Подземный бункер
Дичь. Заместитель министра Стасов
    Заместитель министра промышленности Иван Николаевич Стасов по кличке "Непотопляемый" не хотел ехать в Ковров. Нет, с эти городом его не связывали никакие неприятные воспоминания. Он вообще ни разу не был в Коврове, хотя продукцию его оборонных предприятий знал хорошо. Так хорошо, что это позволяло его внукам учиться в престижной частной школе. Да не в России, а в Англии. Школа предоставляла полный пансион, но на уик-энды внук и внучка Стасова отдыхали в старинном особняке - в том же городе. Этим особняком собственность "Непотопляемого" за пределами родины не ограничивалась. Российское оружие всегда ценилось за свою надежность и относительную дешевизну.
   Впрочем, покупатели обычно платили больше, чем было указано в договорах. Разница шла в бездонные карманы тех, кто это оружие даже ни раза не видел - только торговал им. Посредники в этом бизнесе во всем мире имели неплохие проценты, но мало кому из них даже снились те суммы, которые оседали в карманах Стасова. В то же время сам Иван Николаевич мог только завидовать доле Николая Яковлевича Куделина - Хозяина. Так Куделина Стасов называл про себя; вслух же только по имени-отчеству. Клички же, или прозвища, у Хозяина не было. Может потому, что о самом существовании этого человека мало кто знал.
   Еще на первые свои проценты в оружейном бизнесе Куделин купил по дешевке ставший ненужным бывшей Советской Армии запасной военный пункт Московского военного округа. Совсем скоро на окраине подмосковного Нахабина выросла нарядная двухэтажная дачка; очень скромная по сравнению с маршальскими и генеральскими, что облюбовали себе этот уголок Подмосковья. Она и скрыла под собой мощное подземное сооружение.
   Тех денег, что отвалил за командный пункт Николай Яковлевич, не хватило бы даже на покупку цемента, что ушел на его строительство. Однако продавцы были безумно рады - большая часть оплаты, как водится, была произведена наличными, без всякого упоминания в документах. Краснощекий, бодрый еще генерал нахваливал товар, словно продавец на рынке. Он захлебывался от восторга и собственного красноречия, показывая центр подземной цитадели.
   - Здесь, - говорил он, обводя все вокруг руками, - вас вряд ли достанет даже прямым попаданием атомной бомбы. Так что считайте себя в большей безопасности, чем у Христа за пазухой.
   Куделин одобряюще кивал. Он уже видел эти бетонные стены облицованными благородным итальянским мрамором; видел новую обстановку кругом, и даже ощущал под ногами вместо коричневого потрескавшегося линолеума теплый густой ковер.
   В этом зале и сидели сейчас Куделин со Стасовысм.
   - Ты это брось, - добродушно нахмурил брови Хозяин, - поезжай обязательно. Раз пропустишь, другой. А потом что - по миру идти?
   Стасов несмело улыбнулся. Он не мог даже представить себе такого катаклизма, который пустил бы по миру его собеседника. В его представлении это Хозяин скорее был способен пустить тот самый мир... с протянутой ладошкой. Только через его "непотопляемые" руки в карман Куделина перетекло столько валюты, что цифра эта была сопоставима с бюджетом страны. К тому же, как небезосновательно предполагал Стасов, оружейный бизнес был не единственным  источником доходом хозяина бункера.
   Иван Николаевич попытался слабо возразить:
   - Но я уже договорился о замене с премьер-министром, с и.о. - по состоянию здоровья, так сказать.
   - А ты перезвони, батенька - вон и телефончик есть, - теперь уже недовольно посоветовал хозяин, - у нас с этими филиппинцами скоро неплохой романчик может завестись, миллионов на пятьсот-шестьсот. Так что не поленись, прокатись в этот Ковров.
   Голос Куделина стал непреклонным, и словно в ответ на звякнувший в этом голосе металл, за его спиной зашевелился телохранитель. Горелый - так называл свою безмолвную тень Хозяин - всегда находился за его спиной. Однажды Стасову пришла в голову крамольная мысль - как Горелый пристраивается на своем обычном месте за правым плечом Хозяина, когда том садится на унитаз. Тогда он постарался сразу же прогнать эту мысль, забыть о ней. Но одного он не смог забыть, и наверное не забудет до конца своих дней - истинного обличья Горелого.
   Обычно телохранитель, человек среднего роста, который казался Геркулесом только что разве рядом с Куделиным - маленьким, кругленьким во всех местах, где только это возможно - сохранял абсолютное спокойствие на лице. Его неизменную бледность подчеркивали черные костюм, перчатки и очки на лице. Единственный раз на памяти Стасова - еще в самом начале их с Куделиным совместной работы - Горелый покинул свое обычное место.
   Тогда напротив Хозяина стоял, насмехаясь, известный уголовный авторитет. В чем-то его путь пересекся с дорожкой Куделина, и старый вор не захотел уступать. Огромный, самоуверенный, он уже высказал свои претензии и теперь ждал ответа. Куделин ответил - совсем не так, как ожидал авторитет. Хозяин махнул пухлой ручкой и в дело вступил Горелый. Вор в законе наверное так и не успел понять, как телохранитель оказался рядом. Горелый взмахнул рукой... В следующее мгновение огромное тело упало на густой ковер, чтобы уже никогда не подняться. Даже неопытный в таких делах Стасов понял это, увидев, как неестественно вывернута набок мощная шея лежащего на ковре человека.
   Куделин отнесся к этому совершенно спокойно. Так же спокойно он сказал Ивану Николаевичу:
   - Так будет со всяким, кто мешает мне. Когда-нибудь тебе, Николай Яковлевич, покажется, что твой процент слишком маленький и ты попытаешься обмануть меня. Тогда к тебе придет Горелый.
   Он кивнул телохранителю, и тот снял очки. Стасов содрогнулся - глаза под ними были страшными, пустыми, обрамленными давним плохо зарубцевавшимся шрамом. Ресниц и бровей у Горелого не было. Стасов с трудом оторвал взгляд от этих глаз на руки телохранителя, который как раз неторопливо стягивал перчатки. На руках тоже не было ни клочка живой неповрежденной кожи. Давний ожог зарубцевался очевидно без всякого медицинского вмешательства. И этой рукой Горелый провел по своему гладкому незагорелому лицу, стирая с него косметический крем. Сожженное когда-то лицо Горелого было жутким само по себе. Однако с полосами крема оно едва не заставило Ивана Николаевича потерять сознание, когда телохранитель вдруг улыбнулся ему...
   Совсем недавно Николай Иванович смотрел дома видеофильм. Смотрел со внуками, и малыши испуганно жались к деду с двух сторон всякий раз, когда на большом цветном экране появлялось лицо Фредди Крюгера. А дед, прижимая к себе их худенькие тельца, внутренне  усмехался, лениво разглядывая маску киношного монстра. Но сейчас Горелый стоял рядом; он был живым, до него можно было дотронуться рукой.
   По новому кивку Хозяина телохранитель легко подхватил огромное тело и вынес его из зала. А когда вернулся - опять с гладким лицом, в перчатках, очках и парике - Стасов дал себезарок никогда не обманывать Куделина; ни в чем ему не перечить.
   Поэтому сейчас Иван Николаевич только глянул на Горелого и поспешил к телефону. Он не удивился, что на аппарате нет ни наборного диска, ни кнопок. Он только поднял удобную трубку, и в ней тут же послышался голос исполняющего обязанности главы правительства. Сановный собеседник ничуть не удивился, когда Иван Николаевич бодро доложил, что вполне здоров и готов завтра же выехать в Ковров.
   Рано утром два новеньких "Вольво" с правительственными номерами понеслись по Горьковскому шоссе, по которому четырьмя часами раньше проехал белый "Форд" с новенькими владимирскими номерами.

Глава 5. Ковров. Проходные завода имени Дегтярева
Охота на дичь
   По московским меркам коттедж был маленьким и неуютным. Впрочем, как и весь городишко. В комнатах стояла только самая необходимая мебель. Покрывавшую все пыль никто перед их приездом не удосужился вытереть. Хозяин коттеджа, оставивший ключи в условленном месте, должен был появиться тут только через неделю.
   Однако большой холодильник "Стинол" был полон. Его содержимое вполне позволяло четырем не самым мелким мужчинам протянуть дня четыре. Но Топор столько времени в Коврове задерживаться не собирался. Договор, который сегодня должны были заключить Иван Николаевич Стасов с представителями министерства обороны Филиппин, широко не афишировался. Однако Топор знал и о дате проведения переговоров, и о времени - четырнадцать часов, и о месте. Самый крупный завод города - оружейный, имени Дегтярева - принимал сегодня высоких гостей. Еще Некрасов знал, что ровно в пятнадцать ноль-ноль по московскому времени у центральных проходных завода московский и филиппинский гости должны дать короткие интервью. Корреспондентов пригласили проверенных, таких, что задают только нужные вопросы. Скорее всего один из них и слил информацию Крючкину.
   Впрочем, последнее Топора не интересовало. За долгие годы работы с Крюком он привык, что тот любую информацию трижды проверяет и перепроверяет. Поэтому он сейчас на сто процентов был уверен, что ровно в три часа дня в намеченном месте состоится брифинг. А уж сделать так, чтобы это мероприятие, названное по новомодному, завершилось по сценарию Крюка, было задачей Топора.
   Около девяти часов Некрасов отправился в разведку. Он так и сказал: "В разведку", - оставляя в коттедже двух бойцов. Валера, доверенный человек Крючкина, уехал еще раньше. Ему сегодня предстояло поработать не меньше самого Топора, а уж знать улицы и переулки Коврова к трем часам он должен был знать лучше коренных ковровчан.
   Совсем рядом с бывшим пустырем, где выстроились, и продолжали строиться коттеджи, было троллейбусная остановка. Людей там, как и предполагал Топор, было совсем немного. Две бабушки охотно подсказали ему, как доехать до завода. Точнее подтвердили то, что Топор и сам уже знал - все эти подробности Крюк раздобыл еще в Москве.
   Две остановки он проехал в почти  пустом троллейбусе четвертого маршрута. На конечной, где он пересел на "двойку", пассажиров было немногим больше, что было очень кстати. Дело было в том, что Топор в последний момент не выдержал, и взял с собой автомат. Он так удобно и незаметно поместился по плащом, что Некрасов решил рискнуть. Три других "бизона" остались в коттедже. А бойцам он строго настрого запретил появляться с оружием во дворе.
   - Значит так, - сказал он, прежде чем вышел из дома, - смотреть за окрестностями, а главное - за оружием. Если что случится, своими руками яйца оторву, а Крюк - все остальное. Понятно?
   Бойцы дружно кивнули, а Топор ушел, прижимая к боку согревшийся под плащом "Бизон". Сейчас он сидел на обтертом сидении троллейбуса, ощущая подмышкой приятную тяжесть оружия и удивляясь дешевизне провинциального транспорта. Потом он еще немного поудивлялся -  тому, как просто и без затей ковровские власти когда-то назвали городские улицы. Троллейбус катил по Комсомольской улице с остановками на Кирова, поселке Двадцать пятого октября и подобными им. Потом - после остановки на площади Двухсотлетия Коврова Комсомольская плавно перешла в проспект Ленина с остановками: улица Коммунистическая, площадь Победы, улица Шмидта... Словно этот второй маршрут ковровского троллейбуса по-прежнему пролегал  по шестидесятым-семидесятым годам.
   Наконец четкий и радостный, явно записанный женский голос объявил:
   - Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка - завод имени Дегтярева.
   Вместе с Топором вышли почти все пассажиры, но только он повернул к заводу. Остальные поспешили через дорогу, и дальше - в сторону железнодорожного вокзала. Это Топор тоже знал. Он неторопливо направился к проходным, внимательно приглядываясь к рекламным щитам, разделяющим широкую подъездную дорогу надвое. Раньше, как правильно догадался Некрасов, эти щиты украшали портреты передовиков социалистического соревнования. Теперь ни социализма, ни соревнования не осталось.
   - Наверное и передовиков тоже, - он внезапно почувствовал ностальгию по далеким временам, когда он еще не был  Топором и рассердился на себя - такому настроению перед операцией было не место.
   Но внутри какой-то осадочек остался, и Топор вполне искренне пожелал этому громадному предприятию, чтобы операция никак не сказалась на планах завода. Не только потому, что пожалел снующих мимо с угрюмыми лицами работяг. На их зарплате удачная сделка вряд ли бы сильно отразилась. Но через дорогу - на стене серого здания - висел огромный плакат с изделием ковровского завода - мотоциклом "Восход". В далекой юности, когда Топор был просто Федькой Некрасовым, у него был такой мотоцикл, самой первой модели. Он вдруг вспомнил запах бензина и машинного масла, которым тогда была пропитана вся его жизнь; вспомнил радость, с которой он вел своего железного коня из магазина. Разве можно было сравнить с теми днями сегодняшнюю жизнь? Сравнить с тем бесконечным счастьем нынешние такие дорогие и такие пресные удовольствия.
   - Ну хватит, - одернул он себя, - дело надо делать.
   Впрочем, здесь делать было уже нечего. Больше того - оставаться у завода с автоматом под плащом было просто неразумно. В переулок, ведущий к проходным, завернули сразу четыре милицейских "Жигуленка". Почти сразу за ними на огромной скорости подъехали три иномарки с тонированными стеклами. Топор понял, что это кто-то из участников предстоящей встречи. Кто именно он не разглядел; не только потому, что машины были затонированы практически начерно, но и по той причине, что уже сидел в троллейбусе, как раз отходящем от остановки. Это была "четверка", которая по другому, дальнему, маршруту привезла его к временному дому.
   Один из бойцов - Алекс - явно не ожидал шефа так скоро, иначе встретил бы его энергичным, деятельным. Теперь же он развалился в мягком кресле, напротив входной двери. На полу вокруг кресла валялись пустые скомканные пакеты из-под чипсов и несколько жестяных банок. Алекс резво вскочил на ноги, едва не перевернув кресло, а Топор хмуро оглядел пол. Все банки были красными, из-под "Пепси-колы" и морщины на его лбу немного разгладились.
   - Стволы где? - уже почти спокойно спросил он.
   - Там, - осклабился боец, показывая пальцем на стальную дверь, ведущую в подвал.
   Топор лично осмотрел подвальное помещение утром. Большой прохладный подвал был надежным убежищем. В маленькое вентиляционное отверстие вряд ли пролезла бы даже кошка. Поэтому он кивнул разрешающе:
   - Ладно, сиди.
   Сам он поднялся на второй этаж. Там, улегшись как был - в одежде и обуви - на заправленную кровать, Топор задремал в ожидании Валеры с Максом, вторым, и последним его бойцом в сегодняшней операции. Топор любил работать с Валерой. Тот не только умел делать все, или почти все; он к тому же был очень аккуратным и не менее пунктуальным. Вот и теперь ровно в двенадцать часов под окном заурчал мощный движок "Форда". Некрасов вскинулся, резко поднялся, прогоняя остатки сонливости.
   По лестнице, ведущей с первого этажа, простучали маленькие, почти детские, башмачки Валеры. Он появился в комнате слегка запыхавшимся, но почти невозмутимым. Но Топор хорошо знал этого человека. За этим "почти" скрывалось удовлетворение, даже гордость за безукоризненно выполненную работу.
   -  Все в порядке? - больше для проформы спросил Топор.
   - В порядке! - отрапортовал Валера, - колеса готовы. Камаз-кунг в двух кварталах отсюда; Макс ждет в "девятке" - маршрут прошли два раза.
   - Хорошо, - Топор сладко потянулся.
   - Теперь краситься.
 Некрасов словно потух; сейчас ему предстояло самое, на его взгляд, неприятное. Валера должен был загримировать его и экипировать. А поверх всего надеть длинный плащ. И - самое паскудное - прикрепить к лацкану плаща карточку. Карточка была как карточка - жесткая, закатанная в толстый слой пластика. Топор сам бы посмеялся в другое время, прочитав рядом с физиономией незнакомого мужика фамилию, имя и отчество: "Варфоломей Иванович Хреннарыло".
   Он и засмеялся, увидев ее впервые, в доме Крюка. Через минуту он едва не упал с мягкого кресла, когда Крючкин объяснил, что именно эту физиономию нарисует ему Валера перед операцией.
   - Да ты что, Крюк! - попытался отказаться Некрасов, - это же западло, с такой кликухой на экран. Меня же миллионов десять увидят.
   - Ну и что? - пожал плечами Крюк, - увидят-то не тебя, а его, - он щелкнул пальцем по карточке.
   - Ладно, - проворчал наконец, соглашаясь, Топор, - только ты мне потом найди того муд...ка, который придумал все это. Он у меня точно получит хрен-на-рыло.
   - А чего его искать? - хитро улыбнулся Крюк, - я и не прячусь.
   Все это Топор вспоминал, сидя на стуле, вокруг которого кружил Валера. Он принес серый чемодан с мазями, кремами, и еще чем-то, чему Некрасов названия не знал, потому что видел впервые в жизни. А Валера поминутно сверялся с фотографией на карточке и творил, высунув от усердия кончик языка. Фотография в дополнение к диковинной фамилии еще сообщала, что сейчас на стуле возникает корреспондент местной газеты "Знамя труда".
   Валера трудился долго, почти час. Но когда он поднес к лицу Топора большое зеркало, которое достал из того же чемоданчика, тот не поверил собственным глазам. В зеркало на него глянул самый настоящий Хреннарыло. Живой и естественный. Топор попробовал улыбнуться, потом нахмуриться - физиономия в зеркале послушно гримасничала вслед за ним. Даже с расстояния в тридцать сантиметров Топор не мог различить даже малейшего намека на грим.
   Валера отступил, любуясь на дело своих рук.
   - Гарантия минимум на шесть часов, - с гордостью заявил он.
   - Ну, столько не понадобится, - улыбнулся ему уже Варфоломей Иванович; Топор в его обличье глянул на часы, - ровно час. Давай дальше.
   Валера принес другой чемодан. Осторожно, словно в его руках было тончайшее стекло, он извлек из него длинную связку толовых шашек и начал наматывать ее поверх легкого свитера Топора. Взрывчатка легла в два ряда, заключив его торс в плотный панцирь. Однако Некрасов не почувствовал особой тяжести, как впрочем и сильного волнения. Этот смертоносный на вид груз Валера изготовил собственноручно из сухой доски, раскрасив деревянные брусочки так, что ни на вид, ни на ощупь от настоящих шашек их не отличил бы опытный сапер. Быстро нацепив такие же декоративные взрыватели, Валера хитро опутал всю систему разноцветными проводами, какими-то кнопочками, металлическими стержнями и стяжками.
   Опытный глаз, увидев эту конструкцию, сразу бы понял - в эту ходячую мину не только стрелять; ее  даже толкнуть посильнее нельзя. Неминуемый взрыв нескольких килограммов взрывчатки - Валера не пожалел дерева - разметал бы все живое вокруг. Наконец Некрасов запахнул на себе плащ. Он перестал быть худощавым быстрым Топором; вместо него перед Валерой стоял вальяжный упитанный корреспондент провинциальной газеты.
   Гример надежно закрепил карточку на лацкане плаща и протянул Топору удостоверение и гранату Ф-1. Лимонка была учебной, но об этом тоже знали только они двое. Некрасов дернул за кольцо и протянул его Валере: "Спрячь!".
   Алекс на первом этаже все так же сидел в кресле. Он неторопливо поднялся, когда по лестнице спустился незнакомый мужик в стильном темно-синем плаще.
   - Это что еще за хрен? - удивленно спросил он у Валеры, которого было едва видно за внушительной фигурой "корреспондента".
   Тут его глаза остановились на карточке. Губы Алекса зашевелились - он чуть слышно прошептал по слогам фамилию. Очевидно не поверил себе, потому что повторил - уже громче:
   - Хрен-на-ры-ло, - и заржал, громко и безудержно.
   Он почти минуту не мог разогнуться в приступе дикого хохота, пока незнакомец голосом Топора не остановил его:
   - Хватит ржать, Алекс!
   Голос Некрасова был тихим, почти ласковым. Однако Алекс не раз видел, как именно с такой интонацией шеф наносит страшный удар кулаком. Пару раз доставалось и парню, поэтому он тут же замер в полусклоненной позе, а потом осторожно разогнулся, успев спрятать поглубже веселье. Топор приказал, теперь уже строго и резко:
   - Открывай дверь, малыш - доставай пушки.
   Малыш - ростом метр девяносто шесть - поспешил выполнить приказ. Он вошел, согнувшись, в подвальное помещение, нащупал рукой выключатель и уставился в залитую светом пустоту подвала. На лице его зародившееся недоумение быстро сменилось гримасой ужаса.
   Топор ринулся следом, отбросив здоровяка от двери. Автоматов в подвале не было. В нем вообще ничего не было, так же, как и утром, когда Топор в первый раз попал сюда. Коротко, без замаха он впечатал локоть в живот бойца. Алекс громко икнул, и опять согнулся - теперь уже от нестерпимой боли. Шеф еще раз оглядел подвал. Конечно, с этим таинственным исчезновением надо было разобраться, но время. Время! Они еще не опаздывали, но через пару минут "Форд" должен был выехать за ворота. Иначе пришлось бы гнать, а сегодня нарушать правила движения, да еще в чужом городе было нельзя. Столкновение с местными стражами порядка в планах Топора не значилось; по крайней мере до начала операции.
  - Бегом открывать ворота! - почти прорычал он.
   Куда с большим удовольствием Топор оставил бы Алекса в подвале. Однако руки бойца могли пригодиться, а лишних у него не было. "Форд" медленно выехал на дорогу. Алекс шустро запер ворота и с виноватым видом влез в салон автомобиля. Топор посмотрел на него, недовольно сморщился и подвинул лежащий на коленях последний "Бизон" к Валере.
   - Пусть побудет у тебя. Отдашь на первой точке.
   Валера кивнул и спрятал "Бизон" под курткой. Даже на его тщедушной фигуре пистолет-пулемет почти не выделялся. Он плавно тронул "Форд" с места, но тот совсем немного проехал по разбитой дороге. Свернув во двор, который образовали своими задними глухими стенами четыре пятиэтажных дома, автомобиль остановился у КАМАЗа с зеленым металлическим кузовом-кунгом, на бортах которого крупными белыми буквами было написано: "Специальная". В чем специализировалась организация, у который для операции позаимствовали этот автомобиль, не знал ни Топор, ни сам Валера, пригнавший его сюда. Это было им не интересно, а главное - совершенно не нужно. Свою роль надпись на бортах должна была выполнить, и точка. Роль эта начиналась, и практически заканчивалась на проспекте Ленина, который и в своем начале, и в конце был украшен "кирпичами". Поэтому и понадобилась спецмашина.
   Все трое на несколько минут скрылись в кунге. Вышел из него только Валера - преображенный, как прежде Топор. Его физиономию украшала окладистая черная борода, сквозь которую можно было разглядеть разве что поблескивающие глазки. Водитель-0коротышка перекинул из "Форда" в кабину КАМАЗа заранее припасенные подушки и закрыл двери своей машины. Теперь снаружи только по маленьким ладошкам можно было определить, что в кабине грузовика находится водитель много меньше среднего роста. Но на такие подробности обычно внимания не обращают.
   Сыто урча - топливный бак был полным, а сам двигатель почти новым, хорошо обкатанным - КАМАЗ вырулил на улицу Комсомольскую и неторопливо покатил по маршруту, который Топор уже разведал на троллейбусе. До Дегтяревского завода он не доехал меньше остановки. За полквартала до него Валера повернул в другой двор - не глухой, как первый, но вполне подходящий для задуманного.
   Из кунга выпрыгнул Некрасов. Он посмотрел на часы, подмигнул Валере в зеркало заднего обзора и зашагал на проспект. Часы были сверены заранее, еще в коттедже, и Топор одобрительно кивнул, поняв, что Валера не собирается глушить двигатель. Было без десяти минут три, а ровно в пятнадцать часов по Москве, как надеялся Некрасов, этот автомобиль ему понадобится.
   Через пять минут он был у длинного ряда щитов с заводской рекламой. Четыре "Жигуленка" с мигалками по-прежнему были здесь, готовые по первому сигналу перекрыть проезд к проходным завода. Милиционеров рядом с ними было десятка полтора; большая часть в бронежилетах, с укороченными автоматами Калашникова.
   Двое из них как раз пропустили иномарку с московскими номерами. Топор предположил, что это его "коллеги" - столичные журналисты - не пожалели бензина и примчались в Ковров, что бы задать пару вопросов "непотопляемому" заместителю министра.
   Автомобиль отъехал и Некрасов протянул свое удостоверение одному из стражей порядка. Тот быстрым профессиональным взглядом сверил нарисованное лицо Топора с фотографией и попытался сходу пробежать глазами по фамилии корреспондента. Прочел один раз, второй, третий... Потом недоверчиво перевел взгляд на карточку, белевшую на лацкане плаща.
   Варфоломей Иванович доброжелательно улыбнулся. Второй милиционер очевидно почуял что-то неладное и заглянул за плечо товарища. Он тоже прочел несколько раз запоминающуюся фамилию, покатал ее во рту и выплюнул - негромким, сдерживаемым смехом. Первый, капитан милиции, сообразил, что его подчиненный за спиной выдаст сейчас что-то неприличное и поспешно вернул документ.
   - Проходите, товарищ.., - он запнулся, подыскивая замену фамилии, и неожиданно для себя отдал честь - как генералу; так он не салютовал даже столичным акулам пера,  - корреспондент, - подыскал он все-таки нейтральное.
   Некрасов пошел к проходным, провожаемый двумя взглядами. Он успел расслышать, как капитан задумчиво протянул своему младшему товарищу:
   - Что-то я такой фамилии в "Знаменке" не встречал. Запомнил бы, наверное...
   - А, - махнул рукой второй страж, в котором смех опять пересилил служебное рвение, - наверное псевдоним. Они же все екнутые там - им хоть на рыло, хоть куда в другое место положи... отряхнутся и дальше писать будут.
 Он, все еще посмеиваясь, повернулся к новой группе журналистов, уже опаздывающих на брифинг.
   Топор на ходу достал из кармана маленький баллончик размером с зажигалку. Он поднес его, почти полностью спрятав в ладони, к глазам и нажал на круглую головку. Почти незаметное облачко аэрозоля заставило его усиленно заморгать. Аэрозоль не был едким; просто прикосновение холодных микроскопических частиц к глазам оказалось неприятным. Некрасов уже опробовал этот препарат, раньше - в теплой комнате. Там глаза не ощутили никакого воздействия. Но когда Топор заглянул через три минуты в зеркало, он сам испугался собственного взгляда - пустого, бездумного и в то же время яростного. Такой взгляд на впечатлительного человека мог оказать более сильное воздействие, чем самые громкие слова.
   Как раз в это мгновение раскрылись большие стеклянные двери и на площадку перед проходной один за другим стали выходить люди. Сначала появились и разбежались, окружая пятачок перед огромными стеклянными дверьми, охранники. За ними вышли второстепенные участники переговоров - те что сидели за столом, или в сторонке и никаких бумаг сегодня не подписывали. Наконец показались и главные фигуры: замминистра Стасов, директор завода, городской голова и два филиппинца.      Зарубежные гости были единственными в военных мундирах, похожих на генеральскую форму нового российского образца. Только увешаны они были орденами, какими-то значками и нашивками гораздо обильней - так, что на груди у обоих не оставалось свободного места. По этому показателю филиппинская армия догнала и далеко обогнала российскую. А сегодняшний договор должен был сблизить их и в области современных вооружений.
   Позади этой пятерки, выстроившейся перед журналистской братией, толпились еще несколько скуластых низеньких военных в мундирах победнее, и один гражданский. Топор предположил, что это переводчик. На зрение аэрозоль никак не повлиял. Некрасов даже вроде бы стал видеть мир отчетливей, в более ярких красках. Впрочем, это скорее сказывалось предстартовое волнение. Вот сейчас дирижер взмахнет палочкой...
   В роли дирижера выступил городской мэр. Он очевидно был выходцем из прежней номенклатуры, а может и сейчас был членом Компартии, потому что обратился к собравшимся по старому:
   - Товарищи корреспонденты, прошу задавать вопросы.
   Журналистская братия на короткие мгновения замерла. По неписанному правилу первый вопрос должен был задать местный журналист. Однако стоящий за спинами остальных настоящий корреспондент местного издания "Знамя труда" замешкался. А может, он и не знал об этом правиле.  А скорее всего он еще раз формулировал в голове свой вопрос; ведь на него должны были нацелиться сейчас камеры нескольких центральных телеканалов. К его величайшему удивлению вперед выскочил человек, который назвался его коллегой и которого он видел впервые в жизни.
   - Корреспондент газеты "Знамя труда", город Ковров, - бойко отрапортовал Топор в возникшие вдруг перед его ртом микрофоны с надписями на квадратных гранях: "НТВ" и "Комсомольская правда". Микрофоны на длинных штативах держали его столичные "коллеги". Профессионалы своего дела скорее всего представляли себе, какой вопрос должен был задать провинциал. Штативы заметно дрогнули, когда Топор произнес свое временное имя - Варфоломей Хреннарыло.
   По толпе журналистов прокатился шумок; кто-то из российских подписантов не сдержался и хохотнул. Недоуменно переглянулись рядом охранники, и только филиппинцы продолжали вежливо улыбаться. Их переводчик ничего необычного не заподозрил.
   Стасов отвел взгляд от ковровского мэра, с которым о чем-то беседовал и перевел его на лицо журналиста со странной фамилией. Он непроизвольно нашел его глаза, которые вдруг в считанные мгновенья переменились, стали страшными, обещающими жуткие муки. Ему, заместителю министра, персонально. Холодную ярость безумца, что окатила его, он уже однажды ощутил в холодном поту - так на него когда-то посмотрел Горелый. Поэтому он - единственный из собравшихся тут - не удивился, когда столь необычный журналист протянул к его лицу странный ребристый микрофон и задал первый вопрос:
   - Господин заместитель министра! Вы боитесь смерти?
   Корреспондент НТВ за спиной Некрасова успел восхититься древним репортерским артефактом: "Микрофон-то дедушкин!". Потом до него дошел страшный смысл вопроса. Однако длинная палка, в микрофон на конце которой и произнес свою фразу Варфоломей Иванович, даже не дрогнула. Еще через пару секунд опытный журналист понял, что он принял за провинциальный микрофон. А потом и все увидели, что в руке, поднятой теперь высоко вверх, зажата самая обычная лимонка с выдернутой чекой. Тоже изделие российской оборонки, имеющее, как известно, неприятную способность разбрасывать рвущие плоть осколки на двести метров вокруг.
   И хотя осколков у одной гранаты вряд ли хватило бы для всех участников брифинга, каждый из собравшихся здесь вдруг почувствовал себя заложником этого сумасшедшего аборигена. Опытная и тренированная российская охрана конечно сразу же просчитала возможность броситься на террориста, уложить его на асфальт таким образом, чтобы большая часть смертоносного железа осталась в его собственных внутренностях.
   Но за эти немногие секунды, пока накачанные профессионалы обменивались только им понятными знаками и перегруппировывались, Варфоломей Хреннарыло расстегнул длинный синий плащ и ловко сдернул его с плеч, показав всем три ряда толовых шашек, опоясавших его торс. Любой здравомыслящий человек понял бы, что это - оружие страшной разрушительной силы, и что лимонка в руке террориста по сравнению с ним - детская игрушка. Ну а профи поняли это раньше других. Потому и застыли там, где их застала эта страшная картина. Каждому из них было ясно - эту ходящую мину укладывать на асфальт бесполезно. На нее даже дышать надо осторожно, чтобы самопроизвольно не сработал один из взрывателей.
   Только один человек в этой толпе сейчас хладнокровно работал. Телеоператор НТВ плавно водил камерой, прицельно меняя крупный план. Бесстрастное лицо террориста сменил его страшный жилет из взрывчатки. Потом так же крупно в камере застыло обреченное лицо "непотопляемого". Снова террорист - его рука, стиснувшая гранату, взведенную к взрыву. Опять лицо крупным планом - особенно безумные, обещающие только смерть всем глаза.
   Камера тут же дернулась вниз - вслед за рукой Хреннарыло, которая как раз доставала из кармана плаща, небрежно перекинутого через плечо, какие-то бумажки. Эти бумажки Варфоломей Иванович сунул в руки корреспондентов НТВ и "Комсомолки"; часть из них упала на подметенный к приему гостей асфальт. Этой же рукой террорист взял Стасова под локоть и  совсем не страшно, почти добродушно проворчал:
   - Ну пошли, что ли?
   Иван Николаевич послушно пошел рядом с ним на деревянных ногах. Он повторял в уме вопрос журналиста, оказавшегося похитителем: "Боится ли он смерти?". Как-то отстраненно заместитель министра удивился совпадению - именно этот вопрос задавал он себе всю дорогу от Москвы до Коврова, вспоминая Хозяина и его страшную тень - Горелого.
   Журналисты дружно расступились, пропуская их. Вид этой бредущей в обнимку, словно закадычные друзья, пары, был достаточно необычным, чтобы отвлечь внимание ковровской милиции, охранявшей проезд. "Жигули" даже не завелись, когда мимо них прорычал, двигаясь задним ходом, КАМАЗ с надписью "Специальная" на бортах. В одно мгновение он заслонил собой странную пару, затормозив прямо перед ней. Теперь милиционеры видели только водителя, вернее его огромную черную бороду и темные же очки, которые прежде всего бросались в глаза.
   Дверь кунга распахнулась, как только автомобиль остановился, и чьи-то сильные руки втащили внутрь совсем не сопротивляющегося Стасова. Топор заскочил следом и оглянулся. Толпа журналистов сомкнулась и колыхнулась в их сторону. Только тот самый энтэвэшник остался на своем месте. Он глядел не на автомобиль, а в камеру и что-то читал.
   - Скорее всего одну из моих писулек, - догадался Топор.
   Его улыбка стала еще шире, и он с трудом подавил в себе желание оставить "коллегам" на память сувенир - бросить в толпу совершенно безобидную гранату. Самое большее, что она могла сделать - ушибить одного, максимум двух человек. Потому и бросать ее было нежелательно - чья-то мудрая голова могла сообразить, что и взрывчатка была поддельной. А пока Топор слышал, как в рациях всех четырех милицейских "Жигулей" надрывается какой-то начальник:
   - Не стрелять! Не стрелять!
   Впрочем этот милиционер с большими звездами мог и не кричать в свою рацию; подчиненные отлично слышали его и без нее. Слышали до тех пор, пока КАМАЗ не взревел, как раненый зверь, и не скакнул вперед. Один "Жигуль" все таки успел тронуться с места, но Валера ловко объехал его, задев бампер легковушки только задним колесом. Этот патрульный автомобиль выбыл из гонки преследования, даже не начав ее.
   Три другие легковые машины с включенными синими мигалками пристроились в хвост КАМАЗу, отставая от  него метров на тридцать. Тяжелый грузовик на городских улицах конечно не смог бы оторваться от преследования. Но на этот случай Валера придумал очередной сюрприз. Грузовик как раз въехал на большой мост, перекинувшийся через железнодорожные пути, когда дверь кунга опять открылась. Те же  руки, что втащили внутрь "непотопляемого", щедро рассеяли по проезжей части полные пригоршни маленьких стальных ежей. Они одинаково успешно прокололи и импортную "резину" передних "Жигулей", и широкие отечественные шины троллейбуса пятого маршрута, двигавшегося по встречной полосе.
   Молоденькая девушка, сидевшая за рулем, отчаянно вырулила влево, направив огромную махину троллейбуса точно на вторую милицейскую машину, успевшую затормозить. "Пятерка", толкая перед собой "Жигули" с остолбеневшими стражами порядка, разворачивалась до тех пор, пока полностью не перекрыла  проезжую часть. Третий "Жигуленок", единственный оставшийся неповрежденным, продолжать погоню не мог - мост был заблокирован наглухо. Капитан, сидевший рядом с водителем - тот самый, что проверял документы у гражданина Хреннарыло - что-то яростно закричал в рацию.
   Такого подарка судьбы Некрасов с Валерой не ожидали. Минут на десять-пятнадцать дорога для преследователей была перекрыта. А им и нужно было всего пару минут форы. КАМАЗ резво промчался по кольцу, посреди которого стоял памятник безвозвратно ушедшему в небытие комсомолу, выехал на улицу, носящую имя все того же Дегтярева и свернул налево в первый  переулок.
   Там, во дворике, скрытом от дороги длинным пятиэтажным домом, у длинного ряда переполненных мусорных контейнеров стояла темно-синяя "девятка" с тонированными стеклами. За рулем дисциплинированно сидел Макс.
   Только дряхлая бабулька с мусорным ведром увидела, как из кунга вылезло трое мужчин - огромный парень с сумрачным лицом, мужчина средних лет из тех, кого старушка считала положительными и наконец еще один, тоже пожилой - в роскошном, как поняла даже она, костюме. Этот - самый старший - был бледен; наверное больной. Поэтому двое первых бережно довели его до тонированной "девятки" и усадили на заднее сиденье. Потом молодой вернулся к КАМАЗу, достал из фургона большую черную сумку и тоже уселся в легковушку. Два автомобиля - большой и маленький - тронулись в разных направлениях, и только тогда бабулька высыпала мусор, кое как разместив его в переполненном контейнере.
   КАМАЗ проехал совсем немного. Вырулив со двора, он немного не докатил до улицы Абельмана, параллельной Дегтяревской и остановился напротив большого старого здания, в котором размещалась школа. Валеру совсем не смущало то обстоятельство, что метрах в трехстах отсюда находилось управление внутренних дел города Коврова. Он соскользнул с сиденья, став невидимым для тех, кто мог наблюдать за ним со стороны. Уже на полу кабины он сорвал с лица бороду с очками, а с плеч светлый плащ, который немного не доходил ему до пят.
   В тот момент, когда он открыл дверь со стороны сиденья пассажира, через дорогу, в школе, приглушенно раздался звонок. В тот же момент открылась дверь здания напротив. Раньше здесь располагался собес. Теперь это заведение называлось по-другому, хотя выполняло те же функции, правда не так успешно, как прежнее.
   Человека, вышедшего в дверь, нельзя было назвать бомжом, хотя вид у него был самый непрезентабельный. Несмотря на преклонный возраст его обычно называли просто Колькой. Он имел паспорт, комнату в коммуналке, но не имел средств к существованию. Свой день он обычно проводил в блужданиях от городской администрации, откуда его давно перестали гонять, затем в собес. Потом в Совет депутатов и обратно - по кругу. Везде ему сочувствовали и изредка подкармливали, позволяя немного заглушить чувство постоянного голода.
   Поэтому когда Колька увидел, как из кабины КАМАЗа вылез школьник, подмигнувший ему, прежде чем смешаться с толпой сверстников, высыпавших из школы, он без всяких сомнений вскарабкался внутрь и обнаружил в ящичке, ласково именуемом в народе бардачком, обед хозяина машины.
   Сам хозяин, а точнее водитель спецавтохозяйства, сейчас сладко спал в теплом подъезде.  Ему предстояло проснуться часа через два, обогащенному опытом - не стоит принимать бутылку лимонада из рук незнакомца, даже если он выглядит как двенадцатилетний пацан.
    Там, в кабине, Кольку и взяли бойцы городского ОМОНа. Взяли тепленьким, разомлевшим от обильной еды. Взяли аккуратно, не били. Таких людей не бьют, сообразили бойцы - сегодня он террорист, а завтра народный герой и депутат Государственной думы.
   С Колькой разобрались быстро. Но за это время Валера успел дойти по улице Абельмана до вокзала, быстро пробежать по новому пешеходному переходу, перекинувшемуся через десяток железнодорожных путей в другую часть города и не спеша дойти до коттеджа. Темно-синяя "девятка" тем временем доехала до кольца, которое уже наполовину загромоздили автомобили. Пробка у моста росла, поэтому никого не удивило, что "девятка" повернула налево и покатила мимо четырех заправочных станций, расположившихся меньше чем в ста метрах друг от друга. Подождав у светофора, она нырнула под железную дорогу в "трубочку", и по кружному пути покатила к тихому двору, где послушно ждал "Форд".
   Через пятнадцать минут автомобиль Валеры с Максом за рулем затормозил у ворот. Топор не чинился - сам вышел, чтобы открыть их. Причем вышел именно Топор - Варфоломей Иванович Хреннарыло исчез еще в "девятке" при помощи влажных салфеток и какого-то крема, приготовленного Валерой. Там же - в тесном салоне отечественного автомобиля - он провел другой салфеткой, едкой и противно пахнущей, по лицу Стасова, отчего тот едва не задохнулся, а потом... потерял сознание. Так что его безвольное тело Алексу пришлось вносить на руках и в "Форд", и теперь - в коттедж; после того, как ворота, скрипнув, закрылись за микроавтобусом. Заборы между коттеджами здесь были глухими, высокими, а к крыльцу Макс подогнал автомобиль почти вплотную.
   Подхватив замминистра на руки как ребенка, Алекс отнес его на второй этаж - в комнату, всю мебель которой составлял большой встроенный шкаф да жесткий стул, одиноко стоящий у окна. Но даже эта жалкая мебель не понадобилась. Алекс свалил бесчувственное тело рядом со стулом, у батареи, и затоптался у двери, улыбнувшись, как и прежде, виновато.
   Топор приковал руку Стасова к крашеной трубе отопления, примерился и пнул лежащего без сознания человека по ребрам. Пнул несильно, не оставляя следов, но так, чтобы проснувшийся Иван Николаевич почувствовал себя жертвой насилия. Пока же он замычал, не открывая глаз и опять провалился в пропасть искусственного сна. Дальше подготовку тела к очередному спектаклю должен был проводить Валера.
   Некрасов поднес к глазам Алекса карточку с удостоверением - все, что осталось от корреспондента "Знамени труда":
   - Видел? - спросил он, нехорошо улыбнувшись.
   Алекс улыбнулся теперь совсем жалко и кивнул:
   - Видел...
   - Дурак! - отрезал Топор, - ничего ты не видел. Узнаю, что открыл свою пасть про это кому-нибудь, порву так, что ни один доктор не соберет, понял?
   Боец втянул голову в широкие плечи и испуганно закивал.
   - Теперь иди в подвал и не поднимайся, пока не найдешь, куда уплыли стволы.
   Алекс побежал вниз, почти столкнувшись в дверях с довольным Максом. Второй боец со своей задачей стравился на "отлично". Высадив в тихом дворике трех пассажиров, Макс отогнал "девятку" примерно на полкилометра и бросил ее недалеко от того места, откуда два часа назад угнал ее.
   - Возьми Макса с собой, - крикнул сверху Топор.
   - А Валеру? - так же громко спросил Алекс.
   Оказалось, что рукастый малыш тоже успел добежать настоящей мальчишеской рысью и вошел вслед за Максом, скрытый его мощной фигурой.
   - Валеру сюда, - скомандовал Некрасов.
   Валера, впрочем, и сам знал, что наверху его ждут дела. Он завернул в комнату, которую занял по приезду в Ковров, и поднялся на второй этаж уже с чемоданчиком в руках. В пустой комнате он сразу же подошел к телу Стасова. Топору он не задал ни одного вопроса. А что спрашивать - и так видно, что все идет по плану. Валера вообще старался работать больше руками, чем языком.
   Сейчас он достал из чемодана еще один баллончик с аэрозолем и, разомкнув Стасову зубы металлическим шпателем, впрыснул ему в рот очередную гадость.
   - Это что? - поинтересовался Топор.
   - Когда проснется, - объяснил Валера, - у него во рту будет... как будто стадо свиней неделю паслось.
   Некрасов понимающе кивнул. А Валера вынул из чемодана следующий инструмент. Это была тонкая палочка - пластмассовая или керамическая, которую Валера начал натирать красным жгучим перцем.
   - Пойдет? - опять поинтересовался Топор.
   - Прошибет как миленького, - кивнул Валера, - не сразу. Пока сухо, будет припекать чуть-чуть. А как только чем-нибудь смочит... Мы так в школе девчонкам авторучки мазали - особенно тем, кто любил погрызть ручку. Сунет такая в рот авторучку... а мы хохотать...
   - А потом?
   - А потом одна сдуру потерла ручкой глаз. Крику было! Чуть зрение не потеряла. Помоги, - Валера кивнул на Стасова.
   Они вдвоем стянули с замминистра брюки с трусами, которые тут же полетели в другой угол комнаты, перевернули тело на живот и Валера начал "операцию". Топор весело улыбнулся, глядя как осторожно орудует палочкой в заднице жертвы "оператор". Сам он - доведись ему заняться таким делом - обошелся бы собственным пальцем, не побрезговал бы.
   - Ну вот, - довольно сказал Валера, заворачивая палочку в салфетку и убирая в чемодан, - маленько подмажем красной краской - сожрет как миленький. Если только, конечно, он не скрытый гомик. Такого не проведешь.
   Топор аж вспотел - вся эта затея с Велосипедиком, Женечкой и Николашей могла оказаться напрасной.
   - Нет, - успокоился он почти сразу, - Крюк не мог упустить такую информацию. Нормальный мужик этот Стасов, по всему видно.
   Двое мужчин - большой и маленький - вышли из комнаты, оставив в ней третьего. Того самого, которого сейчас искали все, кого могли привлечь к поискам городские начальники.











Глава 6. Ковров - Москва
Все смотрят НТВ
   Иван Николаевич Стасов проснулся от пронзительного писка. Не меняя положения тела, он осторожно открыл глаза и в течение нескольких долгих секунд наблюдал, как буквально в трех шагах от его лица занимаются любовью две крысы. Наверное, про животных - а крысы были самыми настоящими - так было говорить не совсем корректно. Подобное времяпровождение грызунов имело какое-то другое название, однако Ивану Николаевичу было не до тонкостей. Он буквально оцепенел от такого нахальства домашних грызунов; от того, что мерзкие серые "влюбленные" не боятся, ни в грош не ставят его, "непотопляемого" заместителя министра России.
   И только когда он поднял руку, чтобы прогнать крыс, в памяти всплыли события сегодняшнего дня - если только он, конечно, еще не закончился. Он вдруг понял, что лежит на полу, полураздетый. И что рука, которой он дернул в направлении наглых грызунов, прикована к батарее центрального отопления. Стальной звон наручников и спрыгнул крыс. Крупный серый самец не спеша, с видимым достоинством - если можно так назвать поведение неторопливого грызуна - сполз со своей более мелкой подруги и еще более медленно потрусил к встроенному шкафу, волоча за собой длинный голый хвост. Самочка, чей визг, собственно, и разбудил Стасова, последовала за ним.
   Иван Николаевич проследил, как они исчезают за приоткрытой дверцей шкафа и осторожно сел на полу. Холодный паркет неприятно студил голый зад, но гораздо неприятней оказался внутренний зуд в том же самом месте, который вдруг не на шутку разгорелся - так что замминистра срочно захотелось в туалет. Скорее не потому, что забунтовал кишечник. Нет, Стасову вдруг показалось, что он таким образом - смыв в унитазе - уничтожит что-то постыдное и ужасное. А потом все перебил еще один казус - мерзкий запах, который Иван Николаевич вдруг ощутил в собственном рту. Он почувствовал себя так, словно за один присест сожрал целый ящик с наполнителем для кошачьего туалета; причем с наполнителем, неоднократно использованным.
    У Стасова был кот - огромный сиамец Тимофей. Сейчас Иван Николаевич вспомнил его не с умилением, а... В общем, в туалет ему захотелось еще сильнее. Между тем лязганье оков услышали не только сам Стасов и крысы, но и неведомые пока хозяева дома. Дверь отворилась, и в комнату вошли три человека, как три медведя в известной сказке - большой, маленький, и совсем маленький.
   Главным, как оказалось, был средний.
   - Это Максик, - кивнул он в сторону огромного детины, - это (его палец ткнулся в грудь малыша) Валера. А я, значит, Федя.
   Детина при этом хохотнул, но быстро заткнулся, как только Федя дернул щекой. Последний продолжил:
   - А ты, - Стасов даже не попытался возмутиться от такого запанибратства, - Стасов Иван Николаевич; стало быть Ваня. Ну что, Ваня, будем говорить?
   - О чем? - разлепил губы Стасов.
   Федя буквально отскочил от него - такой жуткий запах вырвался из открытого рта "непотопляемого" вместе со словами. При этом он бросил выразительный взгляд на малыша, на Валеру, но тот только пожал плечами.
   - О Хозяине будем говорить, Ваня, - ответил почти радостно Федя, - о твоем Хозяине. О том, где и когда вы встречаетесь с покупателями.
   - Вы ошибаетесь! - исторг в ужасе очередную порцию вони Стасов.
   - В чем ошибаемся? Может ты не Ваня Стасов?
   - Не тот? - всполошился детина, - мочить будем?
   Бандитского жаргона замминистра практически не знал, однако догадался, что "мочить" его будут не водичкой.
   - Нет, - дернулся он голым задом на полу, уже не обращая внимания на мерзкий запах, - я действительно Стасов. Но я не знаю никакого Хозяина и никаких покупателей. Если вы имеете в виду премьер-министра...
   - Нет, - перебил его с улыбкой Топор, он же Федя, - я имею в виду не его. Я имею в виду Николая Яковлевича Куделина.
   Стасов опять дернулся всем телом.
   - Достаточно имени Хозяина, - жестко продолжил Федя, - или назвать по именам арабского султана... или японских банкиров... или американца?
   Иван Николаевич дернулся совсем уже судорожно, но рта не открыл.
   - Понятно, -  нейтральным голосом произнес Федя, поворачиваясь к Леше с Валерой, - Хозяина боится больше, чем нас. А с нами даже говорить не хочет.
   - Мочить будем? - опять обрадовался Макс.
   - Нет, - ответил теперь с улыбкой Федя, - кино будем смотреть.
   - Какое кино? - отвисла челюсть у парня.
   - Интересное кино, Максик, - Федя теперь кивнул малышу, - несите телек.
   Валера вышел вместе с Максом. Вернулись они очень быстро, видимо телевизор и видеомагнитофон, которые они внесли, стояли за дверью. Аппаратура была дорогой, фирменной - "Панасоник". Такой же небольшой телевизор стоял у Стасова на кухне. Ему вдруг стало страшно, а в прямой кишке зазудело сильнее и требовательней. Однако остатки цивилизованности еще не покинули заместителя министра; он не решился при посторонних почесать в срамном месте, лишь поерзал им по полу.
   Федя заметил его телодвижения, усмехнулся и кивнул Валере:
   - Запускай!
   Малыш протянул шнур к розетке, подключил "Панасоник" и ловко вогнал кассету в жадную пасть видеомагнитофона.
   От первых кадров фильма у Ивана Николаевича больно стиснуло сердце. Впервые он видел себя на экране таким - жалким, беспомощным, сидящим на стуле посреди этой комнаты. Но это было только прелюдией настоящих страданий. В кадре вдруг появились два звероподобных молодца, один из которых грубо стащил Стасова на пол. Другой склонился над ним, начав расстегивать свой ремень. Стасов на экране неумело отбивался. Второй - тот, что сейчас сидел голым задом на полу, безуспешно пытался зажмурить  глаза, чтобы не видеть, как два бугая достали два естественных орудия насилия и взялись за него; один спереди, другой сзади. Не видеть, как сам он извивался подобно дождевому червяку, насаженному на крючок, от боли... А потом - Иван Николаевич не верил собственным глазам, которые так и не удалось закрыть - застонал от наслаждения. Последнее отключило его сознание.
   Вернули Стасова в пустую комнату слова Феди, вернее одно слово, стоящее и этой кассеты, и всех его неправедно нажитых богатств. И слово это было "Йоркшир". Именно там, в далеком английском графстве, учились его внуки - самое дорогое, что было у него.
   - И вот идет в этой школе урок... скажем математики или физики. Учитель ставит учебный фильм. И что видят все? Незнакомого мужичка трахают два других. А мужичок-то очень даже знакомый; мужичок - дедушка наших учеников, Мишеньки и Раечки...
   - Не надо, - простонал Стасов, - я все расскажу.
   - Все расскажешь, - согласился Стасов, - иначе Мишеньке и Раечке будет не до кино. Детишек ведь можно привезти сюда... Что с ними будет?
   Он повернулся к Максу. Тот предсказуемо предположил:
   - Мочить будем?..
   Иван Яковлевич рассказывал недолго. В общем-то главное можно было выложить за две минуты: переговоры пройдут в подземном бункере Куделина, что под дачей на окраине Нахабина в один день, второго сентября. С американцем - в двенадцать часов ровно, с японцами - в четырнадцать, с арабом - в шестнадцать ноль-ноль по московскому времени. Но Иван Николаевич очень старался, поэтому рассказ занял больше десяти минут.
   Федя одобрительно кивал.
   - Молодец, - похвалил он, когда Стасов наконец замолчал, - если не наврал, конечно.
   Заместитель министра порылся в памяти, выискивая клятву пострашнее, а главное - соответствующую его представлениям о собеседниках:
   - Гадом буду! - выпалил он наконец.
   - Будешь, - пообещал Федя, - и не только гадом - если хоть в одном слове соврал.
   Иван Николаевич залез в память поглубже и выдал еще один шедевр:
   - Век воли не видать!
   - Ого, - уважительно откликнулся Макс, - он по фене почище Япончика ботает.
   Федя решил, что Стасов заслужил послабление режима. Он освободил руку "непотопляемого" от наручников и рывком поставил его на ноги. Топор с подозрением осмотрел место, которое уже успел согреть Стасов и одобрительно кивнул:
   - Молодец, - опять похвалил он, - не наложил от страха. Можешь сходить.
  Федя показал рукой на другую дверь, у которой как раз валялись штаны заместителя министра. За ней,  как оказалось, находился туалет. Впрочем Топор сначала сам заглянул туда. В туалете не было ничего лишнего - только мыло, да зубная паста с щеткой на раковине, полотенце над ней, да рулончик пипифакса отечественного производства. Еще в углу завалялась забытая кем-то упаковка пенталгина.
   - Заходи, - кивнул он Стасову, а затем Максу, - присмотри.
   Иван Николаевич действительно почувствовал тяжесть в низу живота - обед, которым потчевали московского гостя заводчане, просился наружу. Однако справить нужду оказалось не так-то просто. Под взглядом Максика, как ему представили ухмыляющегося громилу, из него никак не хотело ничего лезть. Ну а когда он все таки вытолкнул из себя это ничего, бедная кишка заполыхала таким огнем, что Иван Николаевич чуть не выскочил из туалета, не подтеревшись. "Бархатная" - судя по названию - ковровская бумажка показалась ему наждачной. Трясущимися руками он натянул на себя трусы с брюками и чуть не заплакал, бросив взгляд в мусорную корзину. На использованной им бумажке отчетливо виднелась красная кровавая полоса. Только теперь он до конца поверил в страшную правду. Стасов покачнулся и оперся руками о раковину. Потом он долго и остервенело отмывал руки, почти до конца смылив обмылок. Еще дольше он чистил зубы, так и не избавившись от мерзкого запаха во рту. Но ему все таки полегчало, и в комнату он вышел уже на твердых ногах. Уже здесь его вдруг осенило:
   - А как же?.. Что же я ничего не помню?
   Топор с Валерой переглянулись; такого быстрого поворота они не ожидали. И хотя спектакль можно было заканчивать, Некрасов решил, что "непотопляемый" еще не испил своей горькой чаши до дна.
   - Как же ты можешь помнить? - он запнулся, подыскивая нужное название; вспомнил про упаковку в углу туалетной комнаты,  и закончил, едва сохраняя серьезность на лице, - тебя такой дозой хреналгина угостили - слон бы все забыл.
   - Хреналгина? - недоверчиво переспросил Стасов, и Топор не выдержал, захохотал; вслед за ним мелко захихикал Валера.
   - Покажи, - скомандовал ему Некрасов.
   Валера отмотал кассету назад, попав точно в нужное место и включил покадровую смену записи. Стасов снова впился взглядом в свое лицо - нет, не свое! Он провел языком по зубам - все они были на месте, ровные, ухоженные, частично вживленные по самой последней технологии. А мужичок в экране совсем закатил глаза и открыл в экстазе рот. И Стасов отчетливо увидел, что у его двойника нет двух зубов - рядом с правым верхним клыком. Да и все лицо, так похожее на его собственное, на крупном плане выглядело потасканным, даже дряхлым. Не то что лицо заместителя министра, привыкшее к заботливым рукам массажисток и косметологов.
   - Но зачем? Зачем?! - простонал он.
   - Затем! - веско ответил ему Топор одним словом.
   Он не стал говорить сейчас о психологии, о том, что подавленный, уничтоженный в собственных глазах Стасов вывернулся наизнанку; выложил все без остатка.
   - И помни! Этих трех "артистов", - Некрасов кивнул на "Панасоник", - пришлось кончить, только чтобы тебя не попортить.
   -  А это? - Иван Николаевич хлопнул себя по мягкому месту.
   - Это перчик чили, - вступил в разговор Валера, протягивая Стасову бутылочку масла "Джонсон бэби", - на, возьми - помажь там, полегчает.
   - Так что Николай Яковлевич получит тебя целеньким, непорченным, - это добавил уже Топор.
   - Зря вы все это затеяли, ребята, - заявил почти снисходительно Стасов; он быстро приходил в себя, - Куделин вам не по зубам. Он никому не по зубам. К тому же... Он ведь не дурак, поймет, зачем меня похитили.
   - Поймет ли? - жестко спросил Топор.
   Стасов спохватился, но было поздно. Ругая себя последними словами, он с надеждой уставился в лицо Некрасова. А тот словно и не замечал "непотопляемого", говорил только со своими:
   - А ведь действительно догадается! Что же мы, зря тут бегали? И что теперь с этим делать? - он махнул в сторону Стасова.
   Ответ был у Макса; у него был ответ на все вопросы, причем один на все:
   - Мочить будем?
   - Может придумаем что-нибудь? - робко встрял Иван Николаевич.
   - Что тут придумаешь? - грубо прервал его Топор, - а впрочем... может Танюша поможет?
   Его словно только что осенило - так красноречиво скривилась жесткая физиономия.
   - Какая Танюша? - оторопел Стасов.
   - Миткова.
   - Миткова? - Иван Николаевич мучительно пытался вспомнить, кто такая загадочная Миткова.
   - Ты че, мужик, телек не смотришь? - подсказал Макс, который сам не досмотрел ни одного выпуска "Сегодня" даже до середины; однако фамилию ведущей знал.
   Валера тем временем тянул от окна длинный белый шнур с штекером на конце. Экран "Панасоника" снова осветился; бодрый голос рекламировал жевательную резинку. На единственном стуле теперь сидел Некрасов, и заместителя министра это почему-то не задело. Нет - он весь устремился к экрану, ведь он, по словам Феди, был последней надеждой  Стасова.
   Наконец поползла знакомая заставка информационной программы "Сегодня". Топор бросил быстрый взгляд на часы - ровно семь ноль-ноль. Увы - Татьяна Миткова ничем помочь Ивану Николаевичу не могла по вполне уважительной причине. Эта неделя была для нее выходной. Соответственно рабочей неделя была для Михаила Осокина. Он и появился на экране, сидя, как всегда, вполоборота к зрителям, со своей знаменитой улыбкой - полунасмешливой, полувымученной. Ведущий НТВ быстро пробежал словами по заголовкам новостей и перешел к тем известиям, которые больше всего интересовали собравшихся в этой комнате.
   - А теперь, - радостно сообщил Осокин, - главная новость дня. Терроризм и захват заложников вышли за границы Кавказского региона и достигли центра России. Сегодня днем, а точнее в пятнадцать часов по московскому времени в городе Коврове Владимирской области группой неизвестных был похищен заместитель министра промышленности России Иван Николаевич Стасов. Наш корреспондент оказался в самой гуще событий. Передаю ему слово.
   "Панасоник" показал знакомую уже Топору картинку торжественного выхода из дверей завода имени Дегтярева "непотопляемого" и его свиты; физиономию исчезнувшего из реального мира господина Хреннарыло с двумя микрофонами у рта. Физиономия была немного смазанной, потому что камеру оператор сфокусировал на буквы "НТВ", украшающие один из микрофонов.
   Но голос Некрасова прозвучал четко, словно его заранее записали в студии. Топор заметно поморщился - по голосу его можно было опознать. Этот момент они с Крюком не учли. Оставалось надеяться, что те немногие, что знали Топора достаточно хорошо, в это вечернее время нашли себе более интересных собеседников, чем Михаил Осокин, или - если такие все таки нашлись - вряд ли могли даже представить себе, что уважаемый авторитет мог назваться таким позорным именем.
   Сопровождаемый бодрым комментарием репортера, Варфоломей Иванович на экране снял с себя плащ, представив многомиллионной аудитории на обозрение бутафорскую взрывчатку. Оба микрофона дернулись, так что на экране стала видна принадлежность второго "Комсомольской правде". Затем камера переместилась на руку Топора в перчатке, которая вытянула из кармана плаща пачку листовок. В следующий момент незримые нити, соединяющие треугольник - Хреннарыло, микрофон НТВ, видеокамера - лопнули и микрофон с камерой, проводив спины "непотопляемого" и Варфоломея Ивановича, стали жить отдельной жизнью. Слова за кадром вернулись к лицу, их издававшему; теперь героем репортажа был репортер.
   - Я держу в руках обращение партии, один из членов которой только что на глазах десятков человек, в центре мирного города Коврова похитил высокопоставленного работника правительства России...
   Корреспондент еще некоторое время шевелил беззвучно губами, но кто-то в студии уже решил, что тот уже достаточно посветил на экране своей интеллигентной физиономией. Этот "кто-то" опять вызвал  к жизни Осокина. Ведущий "Сегодня" держал в руках точно такой же листок.
   - Вот это обращение, - повернул листок к зрителям Осокин, - оно достаточно короткое, поэтому я процитирую его полностью:
   "Кто не работает, тот не ест!", - это - усмехнулся Осокин, проводя пальцем по верхней строке воззвания, - как я понял, девиз новой партии... "Мы, боевой отряд рабочего класса России, протестуем против нищенского положения трудящихся, Вслед за лучшими людьми страны мы говорим: "Работу - рабочим! Зарплату - заработавшим ее! Справедливость - для всех! Отчаявшись добиться справедливости мирным путем, мы переходим к силовым акциям. Первый наймит российской буржуазии будет возвращен своим хозяевам первого сентября, в День знаний по частям, если до этого дня не будет погашена ВСЯ задолженность по зарплате трудящимся города Коврова.
   Такая участь ждет всех зажравшихся олигархов и их потерявших совесть прислужников".
   - Подписал воззвание, - Осокин бросил листок на стол, - ковровский подпольный комитет партии трудящихся России. Впрочем (усмехнулся ведущий) сам комитет далеко не бедствует, судя по финской бумаге отличного качества и дорогому ксероксу, на котором были отпечатаны эти листовки.
   Милиция города Коврова интенсивно ищет похищенного члена правительства и террористов; правда, пока без каких-либо результатов. Реакция Правительства и министерства внутренних дел пока неизвестно, однако из неофициальных источников в Белом доме нам стало известно, что из самых высоких кабинетов поступила команда - во избежание повторных захватов ни на какие уступки террористам не идти; своеобразный выкуп в виде зарплаты рабочим ковровских заводов, учителям школ и медработникам выплачен не будет.
    Ведущий "Сегодня" сделал многозначительную паузу и продолжил:
   - Город Ковров сегодня стал ареной еще одного чрезвычайного происшествия. Примерно в те же минуты, когда был похищен Иван Николаевич Стасов, трое молодых людей, вооруженных автоматами, совершили попытку ограбления электропоезда в пяти километрах от города. Неизвестно, насколько богатую добычу ожидали найти бандиты в обычном пригородном поезде, однако встретили их там пассажиры, вооруженные не хуже нападавших. По последним данным (Осокин принял из чьих-то рук за кадром листок) нападавшие охотились за неким чемоданом, перевозимым членами другой преступной группировки. Результат - пять трупов и двое тяжелораненых. На месте схватки обнаружены два пистолета-пулемета "Бизон" и три пистолета Макарова. Исчез сам предмет спора - чемодан. По свидетельству очевидцев, он похищен местной жительницей.
   Мы намерены и дальше следить за ходом расследования этих происшествий и сообщать телезрителям последние новости из Коврова.
   Лицо Михаила Осокина сменилось заставкой программы "Сегодня в мире"...

   Куделин недовольно посмотрел на Полковника. Собственно говоря, Олег Летунов полковником никогда не был. В свое время он заслужил только по две большие звездочки на погоны кителя, который, впрочем, он одевал очень редко. Подполковник Летунов когда-то служил в очень серьезном отделе; настолько серьезном, что даже сейчас, на службе у Хозяина, когда Олег обладал поистине всеобъемлющей информацией, ему ни разу не попалось упоминание о прежнем месте работы.
   Недовольство Куделина он отлично понял, но ни капельки не испугался. В отличие от многочисленных лизоблюдов, окружавших Хозяина, Летунов не боялся ни самого Николая Яковлевича, ни молчаливой куклы за его спиной - Горелого. Олег вообще своей жизни боялся только одного человека - женщину, Серую Мышку. Но она (Летунов глубоко внутри себя перекрестился, хотя ни в бога, ни в черта никогда не верил) почти семь лет как умерла. Иногда он просыпался в холодном поту - ему снилось, что Мышка вернулась, что тот давний взрыв разметал на части не ее - совсем чужое тело...
   Сейчас Летунов не только ясно понимал, чем недоволен Хозяин, но и успел прикинуть, как его успокоить.
   - Да.., - протянул он совершенно спокойно, - похоже Крюк совсем не та лошадка, на которую нужно было ставить. "Бизоны"-то его ребята потеряли...
   - Еще не хватало, чтобы их там похватали, а через оружие вышли на нас... на тебя, - поправился Куделин.
   - Не выйдут, - невозмутимо ответил Олег, - оружие Крюку подставили аккуратно, все концы обрублены. А этот случай, - он показал пультом на экран телевизора, где опять появился Михаил Осокин, теперь уже беззвучно шевеливший губами, - можно использовать в свою пользу.
   -  Как? - заинтересовался Николай Яковлевич.
   - По-умному сбросить информацию, что похищение Стасова и нападение на вагон - дело одной группы; тогда Крюк вообще останется в стороне. Надо только решить небольшой вопрос со свидетелями - теми, двумя тяжелоранеными.
   Куделин с минуту помолчал. В его большой круглой голове бешено метались мысли; прокручивалось множество вариантов развития событий. Наконец изощренный мозг, превосходивший самый навороченный компьютер, выдал результат - предложение Полковника было стоящим.
    - Действуй!
   Летунов легко поднялся с низкого кресла, оставив пульт на подлокотнике и пошел к двери. На полпути к ней его остановил хохоток Хозяина:
   - Значит, Хреннарыло? Придумали ведь, гады. Кто это был, не узнал?
   - Узнал, - ответил Олег, полуобернувшись, - по голосу. Правая рука Крюка - Федор Некрасов, Топор.
   - Топор, - повторил задумчиво Куделин, - ну ладно, иди...
   Дверь за Полковником бесшумно закрылась. Куделин колобком подкатился к столику, на котором стояло сразу несколько телефонов. Нажав одну из трубок, Хозяин нажал пухлым пальчиком на три кнопки и почти сразу отдернул трубку от уха - голос ответившего ему был слишком громким и уверенным.
   - Вот именно, слишком уверенный, - усмехнулся Куделин, - с тебя, господин первый заместитель премьер-министра приставки и.о. еще не сняли. Ничего, скоро снимут - вместе с табличкой на кабинете.
   В трубку же он сказал дружелюбно, медово:
   -  Добрый вечер, Игорь Евгеньевич! Куделин говорит.
   - Добрый вечер Николай Яковлевич, - заметно тише пророкотал голос и.о. первого заместителя главы правительства.
   - Что творится-то, Игорь Евгеньевич!
   - А что творится? - осторожно переспросил голос, чей обладатель прекрасно понял, что имеет в виду Куделин.
   - Выручать надо господина Стасова.
   На другом конце трубки повздыхали.
   - Что - денег нет у правительства? - поинтересовался Николай Яковлевич.
   - Не в деньгах счастье, - мрачно выдал афоризм зампремьера, - мы тут пришли к выводу, что нельзя создавать прецедент.
   - А вы подумайте еще раз, и передумайте, - вежливо посоветовал Куделин, - и еще... насчет денег. У меня как раз завалялась сотня миллионов рубликов - наших, отечественных - уже загруженная в автомобиль.
   -  Может, не надо? - нерешительно попытался отказаться Игорь Евгеньевич.
   - Надо! - отрезал Николай Яковлевич, - автомобиль сейчас выезжает к Белому дому. Обеспечь охрану. Я надеюсь, что завтра утром ковровские рабочие начнут получать зарплату. И еще... передай по неофициальным каналам - если хоть один рублик из МОИХ денег попадет не в тот карман... В общем, ты понял, Игорь Евгеньевич?
   - Понял, - послушно отрапортовал зам.премьера, - только... как быть с журналистами, с НТВ?
   - Ничего, - успокоил его, хохотнув, Куделин, - скоро им будет не до этого.
   О том, что через пару дней Государственная Дума не утвердит старого нового премьер-министра, Николай Яковлевич говорить не стал.
   Мягкая ладошка положила трубку. Через мгновение другая рука - жесткая, крепкая - аккуратно опустила другую. Олег Летунов, он же Полковник, отвечавший в бункере за многое, в том числе за электронную защиту от посягательств извне, загадочно улыбнулся...

   Настроение Николая Ивановича Крючкина резко поменялось с благодушного и веселого на мрачное, как только в устах телеведущего прозвучало слово "Бизон". Только что Крюк весело хохотал, глядя, как Топор лихо справляется с ролью героя кинобоевика. Теперь же он грязно выругался. Что-то пошло не так; Топор в чем-то лопухнулся, и Крючкину теперь оставалось надеяться на лучшее. Возможностей повлиять на ситуацию у него не было и это взбесило старого уголовника больше, чем сама возможность провала операции. Крюк никак не был завязан на Ковров, никого там не имел, и обращаться за помощью не хотел, да и не мог. Не потому, что не хотел делиться. Просто он хорошо представлял себе реакцию тех, к кому он мог обратиться - узнай только они, на кого посмел замахнуться Крючкин.
   Теперь ему оставалось только скрипеть зубами от ярости и ждать, чем все закончится...

   Александр Шунтиков по кличке Шунт уже не помнил, когда смотрел телевизор. Собственно говоря, телевизор у него был; даже не один, а три - все супернавороченные "Сони", с биоэкраном и прочими прибамбасами. При желании он мог себе позволить и тысячу таких аппаратов. Александр Шунтиков не бедствовал, как и полагалось одному из главных действующих лиц в сфере московской торговли наркотиками. Но ему хватало и этих трех, тем более, что смотрел он их исключительно в связке с видеомагнитофонами. В те редкие часы отдыха, который мог себе позволить Шунт - еще не наркобарон, но упорно к этому званию стремившийся - на телеэкране мелькали герои боевиков или крутых порнофильмов.
   Естественно, Шунтиков понимал, что телеканалы тоже могли выдать что-то полезное для его уже не маленькой "империи". Но отслеживать эту информацию, процеживать ее через мелкое сито полезности, был назначен специальный человек, разбирающийся в этом - умный и головастый. Его так и звали - Голова.
   Голова неслышно вошел в голову и несмело кашлянул. Шунтиков повернул голову. Еще мгновенье назад расслабленный, он собрался, завел внутри себя невидимую тугую пружину. Ту самую пружину, которая готова была выбросить наружу гнев хозяина. А именно за этим - понял Шунт - и явился сейчас Голова. Этот нескладный человек с непропорционально большим черепом был сейчас неестественно бледным; в его глазах затаился животный ужас. Тонкие длинные пальцы Головы теребили видеокассету. Шунт понял, что переживания Головы связаны именно с этой черной коробочкой.
   - Ставь, - кивнул Шунтиков в сторону большого телевизора, на экране которого мускулистый чернокожий герой разложил на громадной посели сразу трех грудастых красавиц.
   Мелькание голых тел сменилось ехидной, как показалось Шунту, улыбкой Михаила Осокина. Наркобосс расплывался телом в кресле с каждым словом ведущего НТВ; тугая пружина внутри медленно разжималась - до тех пор, пока не прозвучало волшебное слово "чемодан". Пружина тут же свернулась; к Голове, скромно стоящему у двери повернулся совсем другой человек, хищный и опасный.
   - Наши? - прохрипел он в ярости.
   Голова кивнул.
   - Судя по времени - они. К тому же у Волчары и Сереги с Пашкой были именно "Макаровы".
   Страх, который плескался в глазах Головы, никак не отразился на его способности рассуждать здраво. Может поэтому Шунт и не прибил его тут же, на месте. В назидание другим - чтобы не лезли своими "гениальными" идеями куда не следовало.   Андрей - так звали Голову - совершенно случайно оказался рядом с Шунтом и Волчарой, когда те перебирали варианты доставки крупной суммы денег в Нижний Новгород. Именно оттуда и приехал когда-то на электричках в столицу совсем юный Голова. Он и сейчас был еще очень молод; может потому тогда не сдержался и выпалил: "Электричка!".
   Кандидат в наркобароны и его главный помощник с недоумением посмотрели на Андрея, словно сейчас заговорило кресло в углу.
   - Заткнись! - коротко отреагировал Волчара.
   - Погоди, - остановил его Шунт, и кивнул Андрею, - говори.
   - Ну.., - испугался вдруг собственной смелость Андрей, - если кто захочет перехватить баксы... Где он будет ждать курьеров? На трассе! Тачки наши известны. Прижмут грузовиками или автоматами изрешетят на ходу. А в электричке хоть и подольше, зато никому даже в голову не придет  искать там. Рано утром выехать на Петушки, потом Владимир, Вязники и Нижний (это он сейчас перечислял свой маршрут до родного дома). Вечером будут на месте.
   - Заткнись, - снова пробурчал Волчара.
   И опять Шунт отмахнулся.
   - Погоди, может попробовать_ - задумчиво спросил себя Шунтиков. Миллион баксов необходимо было доставить в Нижний в течение двух дней, иначе поставщики откажутся иметь дело с ним. За такой срок обеспечить надежность перевозки нелегко. Тем более, что по Москве давно ползут слухи о беспредельщиках, которые бомбят авторитетов одного за другим. Причем в первую очередь бомбят именно курьеров - с товаром или деньгами.
   - Ты что, Шунт? - попробовал отговорить его Волчара, - ты знаешь, что про нас будут говорить, если кто-нибудь узнает? Скажут, что у Шунта баксов не хватило, чтобы купить бензин для "Мерса".
   Шунтиков заколебался. И снова вмешался осмелевший Андрей:
   - А кто узнает? Деловые люди по электричкам не ездят.
   - Попробуем! - решил Шунт.
   - Ну, смотри, - зло бросил Голове Волчара, - если что случится, я твою тыкву шестьдесят шестого размера о стенку расколю.
   Андрей поежился; он вдруг пожалел о своей смелости. Впервые за годы работы у Шунта на подхвате у него появилась ответственность за исход дела, чего он никак не ожидал, открывая рот, чтобы произнести всего одно слово: "Электричка!".
    Пришло время Голове расплачиваться за длинный язык. Лицо Шунта, и без того злое, стало вдруг страшным. До него, оглушенного известием о пропаже миллиона, только что дошли слова о пяти трупах в вагоне.
   - Слушай, ты, - схватил он Андрея за грудки, отчего большая голова резко мотнулась назад, - хрен с ним, с миллионом - ты мне его отработаешь до последнего цента. Но если там кончили Волчару... Я из твоей тыквы колобок сделаю, или футбольный мяч. Живо сюда Седого, Рожу и Рэмбо!
   Через пять минут в сторону Горьковского шоссе помчались три иномарки, полные вооруженных боевиков. Первый микроавтобус, где главным был Седой, имел задание привезти в Москву, к Шунту, всех оставшихся в живых из команды Волчары. Рожа - красивый молодчик, сидевший рядом с водителем второго джипа - должен был  привезти по тому же адресу уцелевших грабителей, осмелившихся поднять руку на добро наркобосса.
   Наконец третий, самый накачанный, звероподобный Рэмбо, имел задачей привезти боссу тезку. Шунтиков так и сказал, отпуская его:
   - Привези мне эту... Рэмбу в юбке. Да смотри - привези целой. Здесь вместе подумаем, что с ней делать, - тут ему на глаза попался Голова, и Шунт показал в нег пальцем, - этого возьми с собой. Пусть там умничает.
   Так что пришлось Голове мчаться в ночь в сторону родного дома на крутом джипе. Только вот радости в душе от этого он совсем не ощущал. А в особняке Шунтикова чернокожий здоровяк на экране через пару минут все-таки сообразил, как ему справиться сразу с тремя. В отличие от Михаила Осокина этот герой ничего не обещал - он действовал.

   Валера щелкнул пультом, выключая "Панасоник". В комнате воцарилось молчание. Наконец Макс громко откашлялся и заявил:
   - Где-то я этого чувака, который Хрен-на-рыле, уже видел.
   Эти слова мгновенно перевели поток мыслей Топора с "Бизонов", всплывших в вагоне электрички, на недавнее террористическое прошлое.
   - Давай вниз, - приказал он Максу, - составь Алексу компанию.
   Алекс уже третий час сидел в подвале, у дыры в дощатом полу - в засаде, значит. Макс, невнятно рыча, отправился вниз.
   - Ничего у вас, ребята не выйдет, - уже обычным, лишенным ужаса голосом заявил Иван Николаевич.
   - Почему? - лениво поинтересовался Некрасов.
   Ход мыслей "непотопляемого" его практически не интересовал; у него своих мыслей хватало.
   - Никто за меня не даст даже копейки. А вы стразу миллионов сто у правительства потребовали.
   - Что-то ты себя, Ваня, дешево оценил.
   - Я себе цену знаю, - обиделся Стасов, - только они там, в Москве, тоже не дураки (Иван Николаевич уже дистанцировал себя от тех, в Москве). Если заплатят сейчас, придется платить всей России; все чиновники в заложники переквалифицируются. К тому же у Белого дома не то что ста - одного миллиона в мошне не наберется. Это я точно знаю.
   - Ничего, - усмехнулся Топор, - Николай Яковлевич займет.
   - Хозяин?! - чуть не поперхнулся Стасов, - у него таких как я - как галстуков в шкафу, штук триста. Он их каждый день меняет. А какой не нравится - выбрасывает.
    А Некрасов успокоил заложника:
   - Не боись, Ваня! Успеешь на встречу и с японцами, и с арабским султаном. А теперь - ужинать. Заработал, Ванюша, - он похлопал заместителя министра по плечу.
   Топор вышел из комнаты последним. Внешне спокойный, он в мыслях тревожно пытался представить себе реакцию Крюка на репортаж НТВ - особенно на его завершающую часть. О реакции миллионов других телезрителей он не думал. А зря - многие из них могли оказать огромное влияние и на ход операции, и на судьбу самого Топора. Федор Некрасов не мог даже представить, что один из таких зрителей, вернее одна - женщина - смотрела и слушала Михаила Осокина в одно время с ним. Но что самое интересное - на экране того самого "Панасоника", который в гордом одиночестве стоял посреди пустой комнаты.




















Глава 7. Ковров - Москва
Подполковник Наталья Крупина
   Электричка резко теряла скорость. Сквозь запыленное окно Наталья увидела здание вокзала. За противоположным была платформа, на которой она совсем недавно впервые увидела Леху и его дружков. У дружков - судя по тому, как они лежали на полу злосчастного пятого вагона - больше не было никаких проблем.
   - Лехе, - мрачно усмехнулась Крупина, - тоже сейчас не до проблем. Не напрягает сейчас мозги парень, и долго еще не сможет напрягать - и в этом, быть может, его счастье.
   Она ласково погладила сквозь плотный материал сумки приклад "Бизона", который дал фору и Лехе, и самой Наталье. А проблем у подполковника  хватало. Обдумать их все - тщательно, со всех сторон; каждую в отдельности и все вместе, в самых невероятных сочетаниях, которые в реальной жизни встречаются не так уж редко - за те десять минут, что электропоезд мчал Крупину к Коврову, было нереально. Поэтому она успела поставить себе одну первоочередную задачу. За ней, бывшим подполковником КГБ Натальей Крупиной, еще не началась охота, однако уже сейчас она собиралась направить погоню по ложному следу. Так опытный битый лис кружит по лесу, даже еще не слыша лая собак.
   Казалось, здравый смысл подсказывает - беги, скрывайся на бескрайних российских просторах, и дальше - за ее пределы. Тем более, что руку приятной тяжестью оттягивал миллион долларов. Однако Крупина понимала - отсидеться не дадут; не один, так другой преследователь обязательно станет на след. И тогда снова в отрыв, снова искать нору поглубже и понезаметней. К тому же она была уверена, что нашедшие ее не будут такими доверчивыми, как Басмач, или тот же Леха. Нет - Наталья не собиралась опять зарываться в нору. Но и вступать в бессмысленную битву с многочисленными бойцами, шестерками и семерками нынешних хозяев жизни она не хотела.
   Было время, когда Крупина держала в своих руках, пусть направляемых чужой волей, судьбы и сами жизни кремлевских небожителей. Тех самых, что считали себя неприкасаемыми. Может пришло время проверить, насколько надежны кресла под нынешними хозяевами страны?..
   Вагон наконец остановился, миновав и здание вокзала, и широкую лестницу нового пешеходного моста, шагнувшего через добрый десяток путей железнодорожной станции Ковров. За стеклом Наталья теперь видела выкрашенные унылой зеленой краской двери станционного туалета - его мужской половины. Из него как раз вывалилась четверка хохочущих громко, так что было слышно даже в закрытом вагоне, парней. Именно их Крупина и выбрала первыми жертвами своего плана. Конечно, можно было сыграть "спектакль" и раньше, но подполковник понимала, что нападение  на бабулек, которые сейчас сидели рядом на жестких  сиденьях электрички, будет выглядеть слишком наигранным и подозрительным. Да и жалко их было, честно говоря. А как иначе - без крови и выбитых зубов - заставить пассажиров запомнить ее, грозную и безжалостную. Главное же - отправившуюся вроде дальше, в сторону Владимира. Хотя никуда она пока их Коврова не собиралась. По крайней мере до тех пор, пока не разберется с таинственным коттеджем, обитатели которого хранят в подвале не банки с вареньями и соленьями, а огнестрельное оружие.
   - А у бабулек и зубов собственных нет, - усмехнулась она.
   Парни наконец зашли в вагон, сразу заполнив его атмосферой возможного скандала и дымом сигареты, который один из качков мусолил во рту, как раз показав не пожелтевшие еще зубы. Наталья опять усмехнулась, теперь уже хищно и предвкушающе. Эта сигарета была отличным поводом прицепиться. Впрочем, при необходимости подполковник Крупина смогла бы придраться даже к ангелу. По телу вдруг прошла теплая волна удовлетворения. Дело еще не было сделано; она даже не приступила к выполнению своего плана, но Крупина уже поняла - предстоящая стычка не только поможет этому самому плану, но и позволит стряхнуть с себя ту невидимую грязь, что годами росла в душе следами гнусных ругательств, откровенного хамства и унижающих достоинство поступков, которыми так щедро наделяли окружающих подобные молодцы.
 Парни миновали первую скамейку, даже не глянув на Крупину, привычно съежившуюся у окна, вторую. Сели на третью - к двум девушкам довольно скромного вида, на лицах которых сразу же стал проявляться ужас.
   - Чо, Серега, здесь сядем, - не оборачиваясь спросил дружков первый, завернувший к этой паре сидений.
   - Давай здесь, - лениво согласился Серега, оглядывая попутчиц.
   Сигарету при этом он изо рта не вынул и она подпрыгнула несколько раз в такт словам, заставив длинный столбик пепла упасть на линолеумный пол. Парни не успели начать процедуру знакомства, которая очевидно давно была проработана. Они еще не закончили умащивать свои крепкие зады на деревянных скамьях, когда на весь притихший вагон прозвучал спокойный, но громкий голос Натальи:
   - Серега, не будь козлом, потуши сигарету.
   Даже тот негромкий шумок, который доносился из дальнего конца вагона, прекратился, пока Серега соображал, что обращаются именно к нему. А тут еще сосед, дружок, негромко хохотнул.
   - Как ты сказала, - парень рывком повернулся к Крупиной всем телом, не вставая, однако, пока с сиденья.
   - Воняет от тебя как от козла, говорю, а ты еще и дымишь как Ащеринская свалка.
   Теперь Сереге пришлось встать. Будь парень поначитанней, он, прежде чем шагнуть к ней, сжимая огромные кулаки, сказал бы что-то вроде известного: "За козла ответишь!". Однако Серега классикой советского кинематографа явно не интересовался, поэтому шагнул вперед, в смысле назад по движению поезда, с отборным матом. Матерщина эта показалась сейчас какой-то жалкой и неубедительной для совершенно дикой, на взгляд громилы, ситуации.
   Бить эту наглую тетку с большой сумкой у ног своими пудовыми кулаками Серега не собирался - так, поучить немного понятиям, да вышвырнуть вон из вагона. Дружки его тоже вскочили, ухмыляясь. Эти тем более в разборки встревать не предполагали, но от зрелища не отказались. И они его получили! Бешеный нрав Сереги они знали; на его памяти никто не смел обзывать его; тем более козлом.
   Маленькая фигурка Крупиной не была видна за мощной спиной Сереги, поэтому ни его дружки, никто другой в вагоне не увидел, как она взмахнула своим кулаком. Предмет спора - сигарета - от страшного удара сплющилась, оказалась вол рту парня вместе с обломками нескольких зубов. Этого вполне хватило бы для парня, однако подполковник не отказала себе в "удовольствии" отработать барабанную дробь ударов по корпусу Сереги, отчего того бросило вбок, на пол между скамьями второго ряда; с многочисленными переломами ребер.
   - Во, бля, - удивился один из дружков, вырастая перед Натальей в проходе.
   Этот, очевидно, был любителем крутых боевиков, потому что встал в каратистской стойке. Крупиной не хватило бы времени, пока электричка стояла у вокзала, чтобы перечислить все изъяны его "грозной" позы. Она, впрочем, и не собиралась показывать парню, как надо правильно стоять перед противником. Легкой тенью Наталья скользнула вбок, запрыгнув на безжизненное тело Сереге, скамью, высокую спинку и опять на сиденье - теперь уже третьего ряда. Она оказалась за спиной каратиста как раз в тот момент, когда тот с жутким криков оторвал от линолеума ногу и устремил ее вперед, неестественно выворачивая ступню, да и все тело. По его замыслу эта нога должна была впечатать дерзкую незнакомку в дверь вагона. Крупина даже успела удивиться:
   - Он что, с закрытыми глазами дерется?
   Таким неустойчивым положением грех было не воспользоваться. Она внешне несильно ткнула ботинком в напряженную опорную ногу парня - как раз позади коленки.  Нога предательски подломилась, заставив парня грохнуться затылком на пол. Кулак Крупиной ускорил падение, расплющив нос парня на широком лице, глаза на котором действительно были закрыты. Перед подполковником оставались теперь только двое противников. Впрочем, противниками их можно было назвать весьма условно - напротив девушек сидели, старательно отводя глаза и от них, и от своих поверженных дружков, а главное - от страшной тетки - бледные копии тех удальцов, что совсем недавно со смехом и шумом вошли в вагон две минуты назад.
   - Пошли вон, - процедила Крупина и парни, словно нашкодившие котята, ринулись в проход.
   Однако далеко им уйти не дала крепкая ладошка подполковника. не менее жесткая, чем кулак, она отвесила одному полновесный подзатыльник, другому обожгла задницу, заставив обоих испуганно забиться в углу следующего от ряда скамей, через проход от девушек. Наталья ободряюще улыбнулась студенткам, которым эта женщина-терминатор показалась сейчас не менее страшной, чем привычное хамство парней. Наталья еще улыбалась, повернувшись к жалким фигуркам, съежившимся на другой скамье, и от этой улыбки парни уменьшились в объеме прямо на глазах.
   - Если я услышу до Владимира хоть одно слово...
   Что именно случится тогда с парнями, Наталья не сказала, однако глухой стон Сереги, шевельнувшегося на полу, показал - он не ждет  он нее ничего хорошего.
   Эта фраза была ключевой. Собственно, ради нее пострадал и Серега, и его дружки. Теперь весь вагон, ловивший каждое слово Крупиной, знал, куда она едет. Этой же целью объяснялась и особая жестокость, с которой Наталья остудила порыв парней, давно уже уверившихся в собственной исключительности и безнаказанности. Обычную оплеуху они, несмотря на всю свою гордость, постарались бы забыть; даже объяснили бы друг другу как-то. Но переломы ребер и челюсти Сереги, сотрясение мозга второго парня заставят их уже во Владимире обратиться к врачу. Так что след в виде этих покалеченных парней она оставила вполне убедительный.
   Схватив постанывающего качка за куртку, она рывком усадила его рядом с дружками. Парень безжизненной куклой осел на скамье.
    - Заявите ментам - под землей найду, -  громко, на весь вагон, прошептала Наталья, и отправилась за Серегой.
   Последний, как и предполагала Крупина, кроме сигарет любил еще и пиво. По крайней мере один из ее ударов, умышленно нанесенный в область мочевого пузыря, заставил этот жизненно важный орган расслабиться и освободиться от содержимого. За тихо постанывающим Серегой, которого Наталья волокла так же легко, как каратиста, протянулась широкая влажная полоса. Крупина сразу отметила и ее, и специфический запах, который скоро должен был заполнить вагон. Но только усадив вторую куклу на скамью, вручив ее относительно целым дружкам, он сморщила нос и протянула:
   - А мальчик-то описался, - нос ее скривился еще сильнее, - фу, тут воняет, как... Пойду-ка я лучше в другой вагон.
   Эта последняя фраза тоже предназначалась для зрителей. Заканчивая спектакль, она подхватила сумку и действительно отправилась в соседний вагон - назад по ходу поезда. Уже закрывая за собой дверь, он обернулась и увидела, как рванули в противоположную от нее сторону невольные зрители. И первыми - те самые студентки. Наталья была уверена, что через пару минут в этом вагоне останется только Серегина компания. Она закрыла за собой вторую дверь тамбура - уже в другом вагоне - и не спеша сошла на платформу.
   Железнодорожники на этот раз не подвели - внутренний хронометр Крупиной отсчитывал последние секунды, что она отвела себе для жестокого спектакля, когда от головного вагона донесся недолгий гудок и электропоезд отправился во Владимир, унося с собой побитых парней и тень подполковника Крупиной. Наталья сделала несколько шагов следом, помахав в окно электричке совершенно незнакомой бабке, которая даже не смотрела в окно. Она, не останавливаясь, бодро поскакала по широким бетонным ступеням ведущим на новый мост, позволяющий пешеходам безопасно пересекать пути, направляясь из северной части города в южную.
   Мост был высоким; лестница, прежде чем достичь его еще более широкого полотна, делала два поворота. Уже на первом из них, на квадратной площадке, подполковник совершенно естественно оглянулась. Перрон был почти пуст - к электричкам люди приходят обычно без провожающих. Те немногие пассажиры, что вышли из вагонов раньше Натальи, уже исчезли в городе. Только вокзальная милиция, пожалуй, могла запомнить ее. Однако вся она, по крайне мере видимая ее часть, столпилась сейчас в дальнем конце перрона. Они кого-то разглядывали вдалеке и что-то с жаром обсуждали.
   Крупина не стала ждать, когда милиция займется своим непосредственным делом и, перескакивая сразу через две ступени, быстро поднялась на мост. Уже там она увидела, что так сильно заинтересовало транспортных стражей порядка. Меньше чем в полукилометре от этого, пешеходного моста, через пути перекинулся автомобильный. И там творилось что-то неладное. С обоих сторон моста выросли внушительные пробки, которые почти упирались в красно-белый троллейбус, перегородивший мост. Еще там мелькали сиренами милицейские автомобили, и Наталья невольно пожалела гаишников - выбираться из этой кучи-малы им будет ох как непросто.
   Каким бы не был прискорбным сам факт дорожно-транспортного происшествия, Крупиной он был на руку. Соответствующим органам сейчас было не до нее. И следующая мысль Натальи была совсем не злорадной:
   - Это вы еще, ребята, не знаете, что произошло в пятом вагоне электрички...
   По ее расчетам известие о бойне в том вагоне должно было достигнуть правоохранителей совсем скоро. Словно в подтверждение этого из-за угла вокзала - там находился отдел транспортной милиции - выскочил еще один милиционер. Этот был без фуражки, явно забытой от волнения. Он скорым шагом, а затем вовсе бегом ринулся туда, где в окружении других стражей явно находилось начальство. Через минуту он еще резвее бежал назад - уже вместе со всей толпой.
   Дожидаться каких-либо действий с их стороны Наталья не стала. Она и остановилась-то на мосту, чтобы решить - как добираться до больничного комплекса, рядом с которым и располагался коттедж. Вариантов было два - троллейбус, или маршрут номер одиннадцать, то есть пешком. Авария на мосту однозначно отвергла первый вариант, и Крупина перебросила тяжелую сумку в другую руку - путь до коттеджа был неблизким. Через мост, пробки к которому росли угрожающими темпами, вели все шесть троллейбусных маршрутов, и все они сейчас остановились.
   Собственно говоря, по статусу районного центра и количеству жителей Коврову никаких троллейбусов не полагалось. Благодарить за этот удобный и экономичный транспорт, так выручивший горожан в годы бензиновых кризисов, они должны были своего бывшего депутата - маршала Устинова. Но Наталья, как уже говорилось, ковровчанкой себя не считала, так что благодарить сейчас никого не собиралась.
   Спорым шагом она пошла по мосту, уже на ходу услышав обрывки разговора двух мальчишек, один из которых комментировал аварию:
   - Я тебе точно говорю - из автоматов расстреляли. Из пятерки кучу народа вытащили, все всмятку. Скорые не ездят, так их в грузовики покидали и увезли. А тех, что стреляли, не взяли.
   - А много их было? - у второго мальчишки загорелись глаза.
   - Полно, - вдохновенно врал первый, пониже ростом и побойчей, - три "Тойоты-Короллы", битком набитые.
   Крупина улыбнулась на ходу - распознать марку автомобиля на таком расстоянии! Мальчуган и название-то иномарки скорее всего в каком-то детективе вычитал. Но в глазах товарища он сейчас выглядел большим авторитетом.
   Наталья шла споро, не подозревая, что след в след повторяет маршрут Валеры. Она бы и догнала его - у самых ворот коттеджа, если бы не сбавила ход, сворачивая на  улицу выросшего здесь поселка ковровских нуворишей. Третий коттедж действительно был зеленым, с островерхней красной черепичной крышей. У его железных ворот - метрах в десяти от Крупиной, шагавшей сейчас медленно, скособочившейся в сторону тяжелой сумки - встретились два человека. Мальчик, бежавший вприпрыжку впереди самой Натальи и молодой громила, который подошел с противоположного конца улицы.
   Здоровяк пригнулся и нырнул в железную калитку. А парнишка на минутку замешкался, оглянувшись на Крупину. Наталья равнодушно смотрела мимо и его, и дома, внешне никак не отреагировав на цепкий взгляд. Однако прежде, чем коротышка нырнул в открытую дверь, повернув туда свою голову в черной шапочке с каким-то иностранными буквами, подполковник поняла, что никакой это не мальчик; что человеку со школьным рюкзачком за плечами лет быть может не меньше, чем ей самой.
   Все так же неторопливо она прошла мимо ворот, притворно вздохнув так тяжело, что чуть  не пожалела сама себя. Уже отойдя на несколько шагов она услышала, как прошлепали легкие шаги по двору и заскрипела внутренняя дверь. Наталья больше не оборачивалась до самого конца линии. Чуть ли не шаркая подошвами по асфальтовой дорожке, она свернула за крайний дом короткой - не больше десятка домов - улицы, обратно к шоссе; уже по соседней линии.  Коттеджи соседних улиц смотрели на асфальт фасадами, стыдливо пряча от прохожих свои тылы, не такие ухоженные.
   Проходя мимо третьего дома на этой линии, она бросила внимательный взгляд на двери.. Хозяин здесь больше доверял старой, дедовской технике - в петлях висел огромный старинный замок. Наталья остановилась и оглянулась. Улица пыла пуста. Сумка в одно мгновение переместилась на плечо, освобождая руку, и Крупина взлетела по решетчатым воротам, спрыгнув сверху в сторону, на мягкий не стриженый газон. Дома на этой улице были построены давно; садик за коттеджем уже успел набрать силу. И хотя безжалостная осень успела сорвать наряд и с деревьев, и с кустарников, здесь было где спрятаться опытному человеку. Совершенно не заботясь о чистоте своего выходного, а теперь уже единственного костюма, Наталья примостилась за большим контейнером, набитым почти доверху сухой листвой, сорняками с остатками почвы на корнях и, судя по запаху, навозом.
   За этим компостником Наталья просидела минут пять. Направление следующего броска она определила сразу же - к такому же контейнеру за низким заборчиком из выкрашенных когда-то тоже в зеленый цвет строганных досок. Почти все это время она наблюдала за домом, за его окнами, терпеливо дожидаясь, когда в них мелькнет тень. Однако дом все это время оставался "слепым". Если кто и наблюдал сейчас за этой частью усадьбы, делал он это весьма умело, не подавая никаких признаков жизни. Наконец Крупина глубоко вздохнула и метнулась вперед, перемахнув через забор, не задев его. Выдохнула она уже за другим контейнером, пахнущим чем -то нестерпимо кислым. Но подполковник терпеливо сидела, оценивая точку следующего броска и не забывая следить за окнами. Одно из них, на втором этаже - узкое, окрашенное белой краской - явно вело в туалет или ванную. Звуки сливающейся из бачка воды, которые донеслись из полуоткрытой створки, подтвердили этот вывод. Туда, в это окно, и собиралась махнуть Наталья, сделав еще один глубокий вдох.
   Два пустых контейнера, стоявшие друг на друге прямо под этим окном, наводили мысль о мышеловке внутри. Только очень уж изощренной должна быть фантазия у такого мышелова - контейнеры, когда-то наверное поставленные надежно, сейчас перекосились и готовы были рухнуть от малейшего прикосновения. Но Крупина уже наметила точку на этом неустойчивом сооружении, на которой можно было поставить ногу на краткое мгновение. Она дождалась, когда за окошком чуть слышно хлопнула дверь; еще секунд десять подождала - на тот случай, если в туалет образовалась очередь жаждущих облегчиться - и снова сделала вдох. Но теперь не такой глубокий, из за нестерпимого запаха.
   Туалетная комната в коттедже, да и в любом другом доме обладало одним неоспоримым преимуществом - в ней, как правило, не могли находиться одновременно больше одного человека. А поскольку отсюда только что вышли, то... Наталья действительно никого не испугала своим неожиданным появлением. Этот бросок она сделала еще стремительней; может потому, что не терпелось выдавить из легких несвежий воздух. Контейнеры выдержали, и Крупина, зацепившись ладонью за край окна, открывавшегося внутрь, забросила в него свое тело. Туалет был маленьким, приспособленным для единственной цели. Кроме унитаза тут была еще раковина с  мылом, зубной пастой и щеткой. Простое вафельное полотенце висело на крючке рядом с раковиной, а под ней, в углу, валялась початая упаковка пенталгина.
   Больше здесь ничего не заинтересовало Наталью, и она переключила свое внимание на дверь, и дальше - на ту комнату, что скрывалась за ней. Крупина вся обратилась в слух; в одно большое ухо, которое уловило, что в комнате находится человек. И человек этот, судя по дыханию и невнятному бормотанию, сейчас спал. Наконец она поняла, что этот звук - единственное, что она может уловить за закрытой дверью. Чтобы выяснить другие подробности, нужно было открыть дверь, что Крупина и сделала, со всей возможной осторожностью. Сама она стояла сбоку, пока невидимая. Бодрствующий человек, окажись он в комнате, вполне мог решить, что неплотно прикрытая дверь отворилась сама. Сопение стало громче, но других звуков по-прежнему не было слышно. Тогда Крупина перетекла в комнату - не так, как это делают полицейские с кольтами, дергающимися в руках. Она именно перетекла - мягко, плавно - в одно мгновение оказавшись у стены, уже по другую сторону двери. "Бизон" по прежнему мирно лежал в сумке; с засадой, если бы таковая оказалась в комнате, Наталья разобралась бы и без него.
   В комнате действительно оказался один человек - спящий, причем спящий неестественным сном. Об этом говорило все - и его прерывистое дыхание, и неудобная поза, которую занял этот человек, и наручники, которыми он был прикован к батарее отопления, а главное, его лицо. Простое было лицо, ничем не примечательное. Если не считать того, что Крупина много раз видела его на экране своего телевизора.  И даже знала его фамилию - Стасов. Всего час назад Наталья ходила по ковровским магазинам, видела спокойных милиционеров. Потом, когда электричка увозила ее домой, в лесничество, в городе начался какой-то переполох. И вот теперь перед ней лежал прикованный к батарее заместитель министра российского правительства. Слишком мал был Ковров для таких совпадений - и три автомата, и троллейбус, протаранивший машину с мигалками, и, наконец, вот этот человек на полу. Крупина в прошлой жизни видела и не такие совпадения, но сейчас была уверена - все это звенья одной цепи. И парни с "Бизонами" как-то в эту цепочку вторглись; заодно втянув в цепь событий и ее, подполковника Крупину. И, черт побери, в это мгновение Наталья ничуть об этом не жалела!
   А разгадка тайны могла крыться в этой комнате. Не сейчас, конечно, а после того, как Стасов проснется. Или его разбудят. Наталья не собиралась пропускать ни этого мгновения, ни того, что последует за ним. Неслышно подкравшись к лежащему на спине заместителю министра, она нагнулась над ним, принюхалась. От лица Стасова исходил запах, чем-то похожий на тот, которым было заполнено пространство вокруг полупустого контейнера в саду. Крупина на мгновение озадачилась; потом огляделась. Необходимо было найти место, где она могла спрятаться. Из мебели в комнате стоял один стул, да встроенный в стену шкаф, если только последний можно было назвать мебелью в традиционном понимании этого слова.
   Нижняя, большая часть этого шкафа, была пуста. Только в углу сидели две крупные крысы. Несколько секунд человек и зверьки смотрели друг на друга. Наталья не боялась ни крыс, ни мышей, ни какой другой "домашней" скотины. Она вообще мало чего боялась. Но эти крысы ее поразили - от них совершенно не исходило волн страха. Скорее они готовы были сейчас задать вопрос (если, конечно, умели бы говорить): "Чего вылупилась? Закрой дверь и двигай отсюда!". И она медленно закрыла дверцу, поняв, что эти зверьки в малообитаемом коттедже давно чувствовали себя хозяевами.
   Она потянула другую дверцу - на антресолях. Там лежала коробка - большая и высокая. За такой хорошо было прятаться, и Крупина решительно закинула в шкаф сумку. А сама отправилась по обратному маршруту - в туалет. Она прекрасно знала, больше того, не раз испытывала в своей богатой событиями жизни, что  труднее всего справиться не с голодом или жаждой, а с другими жизненными процессами. К ней совершенно не подходила поговорка про ждать и догонять. Наталья могла ждать в засаде часами и сутками, но предпочитала это делать, предварительно подготовившись. Вот и сейчас она улыбнулась, вспомнив далекое детдомовское детство.
   Неведомо каким ветром в их детский дом занесло одного из первых космонавтов. Актовый зал был полон. Космонавт был не очень красноречив, однако сам факт его пребывания там, в бесконечных космических далях, делал его человеком необыкновенным. К тому же он был не один; сопровождавшие его ребята из Центра управления полетами были толковыми, языкастыми специалистами, привычными к любым вопросам. Однако и они растерялись, когда встал один малыш из первоклассников и робко спросил:
   - Дядя, а как вы там какали?
   Зал замер на мгновение, а затем обрушился на гостей оглушительным хохотом.
   - Сейчас бы такой шумок, - подумала Крупина, осторожно сливая воду.
   Через полминуты она была на антресолях, поудобнее устраиваясь за коробкой и настраиваясь на ожидание. Еще через минуту он спала, положив голову на сумку с автоматом и долларами. Не дремал только внутренний сторож, который должен был вовремя разбудить хозяйку...
   Ровно через два часа Наталья открыла глаза. Пронзительный крысиный визг не встревожил сторожа, а вот тихий звон наручников заставил расслабленные мышцы сжаться в тугую пружину, готовую немедленно разжаться в бою. Однако пока понадобился лишь слух; всеми остальными частями тела подполковник Крупина немного поиграла, удостоверилась, что мышцы не затекли. Она заглянула в узенькую щелку, которую любезно образовала не высушенная как следует древесина шкафа и кивнула. Звон, как правильно она догадалась, издали наручники на руке проснувшегося Стасова. Наталья едва не расхохоталась, увидев ошеломленное лицо заместителя министра. Впрочем, Стасова можно было понять - две крысы подтверждали свое право называться хозяевами этого дома, устроив любовные игры прямо перед его носом. Пленник опять махнул рукой перед собой, издав металлический лязг, и крысы неспешно удалились. Но Крупина не была уверена, что именно этот несмелый жест спугнул нахальных умных зверьков. Они явно сообразили, что от этого человека на полу не исходит никакой угрозы, и скрылись только потому, что услышали тяжелые шаги за дверью.
   В комнату вошли те двое, которых Наталья видела входящими в ворота коттеджа. Но главным был третий - мужчина выше среднего роста, крепкий и умный - судя по тому, как он начал допрос.
   - Грубая работа, - подумала она, когда в ход пошла кассета, - грубая, но эффективная.
   Она сразу поняла, что на экране насилуют не Стасова, а другого мужчину, явно привыкшего к такому обращению. Еще раньше она мысленно поблагодарила малыша, Валеру, который так удачно поставил телевизор, что Наталья все прекрасно видела в щелку. Во второй раз ей стало весело, когда Топор, или Федя, как он представился Стасову, на ходу выдумал хреналгин.
   - Да ты парень не дурак; и роль террориста неплохо сыграл. Только вот больно нервно среагировал на вопрос Леши про этого Хренарыло, - в очередной раз усмехнулась Наталья, - боишься ты, Федя, что дружки узнают про эту твою кликуху.
   Она уже давно поняла, что Топор, несмотря на то, что старался следить за своей речью, привык совсем к другим словам. Уголовное прошлое не лезло из него, но угадывалось вполне определенно.
   Наконец "высокие договаривающиеся стороны" в комнате пришли к согласию, и одна из сторон - Топор - предложил скрепить его ужином. Наталью, естественно, не пригласили за стол, и она, вздохнув, опять расслабилась. Она опять вспомнила свою многострадальную сумку с разбитой банкой меда. Ее скорее всего сейчас потрошили чьи-то милицейские руки. Железный автомат, как и зеленый американские бумажки никак не могли заменить еды. Зато ее в какой-то степени мог заменить - если верить некоторым ученым - здоровый сон.
   В общем-то она уже узнала главное, ради чего и был поставлен на уши весь Ковров. Единственное, что еще интересовало Наталью в этом доме - судьба Стасова. Дальнейшие планы Крупиной зависели от того, как покинет коттедж заложник.
   - Посмотрим, дружок, - подумала она, засыпая, - заплатят за тебя, или придется устраивать побег?..
   Единственно, что не устраивало ни похитителей, ни Крупину, ни самого заместителя министра - это тот вариант, когда Стасов вообще не уйдет из коттеджа; или его унесут вперед ногами.
   Этой ночью ничто не нарушило покой Натальи. Даже крысы вели себя вполне пристойно; не скреблись в шкафу и не пищали. Наталья несколько раз меняла положение тела в тесном пространстве антресолей; окончательно она проснулась от радостного голоса Валеры. Последний успел сбегать в город и своим возвращением прервал завтрак, который мирно поглощали за одним столом похитители и их жертва. Валера был непривычно возбужден. Очевидно он тоже не верил в успех плана Крюка и Топора, но сейчас своей ошибкой был очень даже доволен.
   Голос Валеры отлично доносился до Крупиной и она - тоже с некоторым изумлением - узнала, что ровно в восемь часов утра кассы всех ковровских заводов начали погашать задолженности по зарплате. Причем в полном объеме. Впрочем, подсознательно она ожидала такой реакции властей (спектакль был гораздо масштабней, чем о том могли догадаться Топор с Валерой), но что бы так оперативно!?
   Валера принес лишь те новости, которыми с утра жили ковровские улицы. Он бы немало повеселил обитателей коттеджа, если бы узнал, что даже милиционеров, не сомкнувших глаз сегодняшней ночью, срочно вызвали в управление и выплатили довольствие по октябрь включительно.
   А уже через полчаса Иван Николаевич Стасов садился в белый микроавтобус с черной повязкой на глазах. Наталья наблюдала в окно туалетной комнаты, как "Форд" выехал в ворота, которые открыл, а потом закрыл здоровяк, чем-то похожий на Макса. Сам Максик вместе с Топором и Валера сидели в автомобиле. Здоровяк тоже запрыгнул в микроавтобус и тот медленно отъехал от коттеджа. Наталья в последний раз увидела его пассажиров; Топора, который что-то шептал на ухо Стасову.
   - Дает последние инструкции, - поняла Крупина.
   Это она подумала уже на полпути в кухню, где, как она и ожидала, стоял холодильник, больше чем на половину заполненный продуктами.
   - Рассказать кому в лесничестве - не поверят, - грустно усмехнулась она, накрывая на стол, - что эти ребята уехали, оставив столько еды.
   Откусив внушительный кусок бутерброда из ковровского батона и финской салями, она принялась неторопливо жевать, прикидывая, не напрасно ли пострадали Серега с дружком-каратистом. Время позволяло, и Наталья, со всех сторон обмозговав эту, в общем-то незначительную деталь, налила в кружку соку из большой коробки и отхлебнула, придя к выводу, что спектакль в поезде был сыгран не зря. Преследователи конечно поищут ее во Владимире, перекроют дорогу на Москву, но затем кто-нибудь поймет ее несложную хитрость. Охота продолжится в Коврове.
   - Но, - усмехнулась Крупина, - в Москву ведет много дорог.
   Она намазала на вторую половину батона новозеландского масла, густо покрыла сверху черной икрой ( неужели настоящая!?) и продолжила завтрак, а заодно и вчерашние обед и ужин. Наконец она поняла, что следующий кусок хлебушка, изготовленного ковровским хлебокомбинатосм, каким бы он не был вкусным, станет лишним. Поэтому завтрак закончился, а Наталья отправилась обыскивать коттедж. Дом был большим; когда-то уютным, построенным с любовью. Учитывая содержимое "Стинола", Крупина с удовольствием отсиделась бы здесь. Однако "переговоры" Топора со Стасовым круто поменяли ее планы. Второго сентября, а желательно раньше, она надеялась быть в подмосковном Нахабине.
   То, что искала подполковник Крупина - старые вещи прежних хозяев - были свалены кучей на чердаке. Она подобрала себе одежку потемнее и позатрапезнее. Такую, что состарила Наталью на добрый десяток лет. Из косметики нашлась только высохшая помада в треснувшем футлярчике. Впрочем, для маскарада Крупиной косметика была лишней. Темный, с большими красными цветами, платок и плетеная из прутьев корзина - больше ничего полезного она для себя на чердаке не нашла...
   В половине четвертого худенькая пожилая женщина, повязанная платком так, что большую часть ее лица оставалась в тени, вышла за ворота коттеджа. Корзина, которую она несла в руках, была накрыта чистой тряпочкой. Заполнена она была доверху, но очевидно чем-то легким, потому что хрупкая тетушка явно пенсионного возраста несла ее спокойно, перебрасывая из руки в руку без всякого напряжения.
    Троллейбусы в городе уже ходили. Они были почти пустыми, потому что утренний бурный поток, что направлялся к заводским кассам, уже сошел на нет, а обратный - из заводских проходных, еще не наметился. Ковров пока чуть слышно гудел, ожидая, когда тысячи людей с непривычно полными карманами появятся на улицах. Наталья повторила на троллейбусе разведывательный маршрут Топора. Она невольно пожалела сейчас стражей правопорядка. Почти на каждой остановке выстроились в ряд торговые киоски и магазинчики. У многих из них стояли грузовички и пикапы, из которых небритые личности выгружали позвякивающие стеклом ящики. Торговцы спиртным явно надеялись сегодня на хорошую прибыль.
   Наталья тоже сошла у завода. Ничто не говорило здесь о вчерашних событиях. Совершенно спокойно она прошла по мосту, на котором городские службы, заваленные бегающим по кабинетам начальством, не оставили даже малейшего следа аварии. Еще раньше  следователи собрали Валерины ежи, которые никакой информации органам принести не могли. Валера тщеславием не страдал; ни личного клейма, ни отпечатков пальцев на них не оставил.
   Крупина свернула с моста налево, в сторону железнодорожного вокзала. Шаги ее стали тяжелыми; спина, прежде прямая, согнулась, а потом и заметно склонилась в сторону корзины. Теперь бы никто не сказал, что она такая легкая. Привокзальную площадь; все скамьи на ней заполнили деревенские бабы  с точно  такими же корзинами. Наталье даже не пришлось напрягаться, чтобы затеряться среди них. Она не случайно искала именно такую плетеную из прутьев корзину. Электропоезда ежедневно привозили в Ковров женщин с яблоками. Цены на них в виду небывалого урожая были до смешного низкими; даже кризис не заставил их подскочить. Обратно хозяйки окрестных садов везли городские покупки, обычно накрытые точно такими же тряпицами, как у Натальи. В эту осень женщины с корзинами стали такой же неотъемлемой частью вокзала, как две телефонные будки с разбитыми стеклами, железнодорожный буфет и киоск с мороженым.
   Линейный отдел милиции, судя по количеству людей в форме, тоже перешел на особый режим службы. Стражи порядка службу несли истово, шарили взглядами по лицам как мужчин, так и женщин. То и дело проверялись документы. Только  к толпе деревенских с корзинами, оккупировавших две скамьи у телефонных будок, никто не подходил. Прошла электричка из Владимира; через пять минут - встречная. Теперь перед старым зданием вокзала, над которым серой громадой нависло новое, строящееся уже лет шесть, остался только пассажирский поезд "Ковров - Муром". Он тихо пыхтел дизелем, иногда выбрасывая клубы черного дыма из каких-то печей в вагонах. С этими тремя вагонами, на одном из которых едва проглядывала старая надпись: "Детский", - милиция вчерашние события никак не связывала. И Крупина, все так же сгорбившись, зашла в почти пустое здание вокзала за билетом. На билет ушла вся вчерашняя сдача - двадцать рублей. Смешно - потрать она их вчера, пришлось бы ей ехать зайцем с миллионом баксов в корзине. Она вышла на перрон, где линейщиков осталось совсем немного. Они дружно потянулись греться в свой отдел, в ожидании следующих электропоездов.
   Вагоны в муромском поезде были почти полными. Наталья едва втиснулась между стенкой и толстой теткой, у ног которой стояли точно такие же корзины.
   - Почем продала? - пихнула в бок подполковника тетка.
   - По четыре, - устало ответила ей Крупина.
   - Да ты что! - обиделась почему-то толстуха, - а я еле-еле по три отдал. Да еще осталось немного.
   Она сдернула с корзины тряпку и показала Наталье крупные красные яблоки, покрывавшие все дно. Крупиной вдруг нестерпимо захотелось взять в руку налитое яблоко сорта штрефлинг и откусить от него сочный, брызгающийся мякотью кусок. Она согласна была отдать сейчас за одно яблоко половину тех деликатесов из "Стинола", который сейчас прикрывали собой "Бизон" и пачки долларов. Однако легенда есть легенда - сделав вид, что такие же яблоки надоели ей хуже горькой редьки, Наталья рассеянно кивнула, устало прикрыла глаза и привалилась к стенке.
   Тетка повернулась к другой соседке. Они забубнили о своем, а Крупина старательно играла сильно уставшего человека. Когда вагон дернулся, начиная нескорый путь к Мурому, она уже довольно громко сопела. Наталья так и не открыла глаз, чтобы проститься с Ковровом. Последней мыслью, связанной с этим городом, была надежда подполковника на то, что железнодорожная милиция не ошиблась, и что не родился еще тот чудак, в голову которого пришла бы идея ограбить еще и этот - еще более жалкий в плане добычи -  состав...





Глава 8. Москва - Ковров
Басмач, он же майор Николай Емельянов
   Криминальный мир Москвы трудно чем-то удивить. Еще труднее его напугать. Время от времени очередной воротила преступного бизнеса попадал под меткий выстрел киллера - но это были, так сказать, издержки профессии. Брошь в уголовных или финансовых делах, что в России конца двадцатого века стали практически синонимами, быстро зарастала. Поколебать же эту мощную, вросшую - как говорили когда-то - во все отрасли народного хозяйства структуру, казалось не ничто и никто не могли.
   Поэтому когда в городе появилась новая, неведомая никому банда, возглавляемая еще более таинственным Басмачом, это никого не удивило и не насторожило. Мобильная, хорошо законспирированная и организованная группа  совершала налеты совсем нечасто. Как быстро поняли те, кому это положено, после тщательной проработки каждой операции. Менялись районы столицы, где банда совершала налет; лица, которые часто не переживали внимания с ее стороны. Единственным, и очень непонятным было одно - крупной суммы денег, обычно в валюте - лишался очередной уголовный авторитет.
   Первой жертвой Басмача стал хозяин трети московских рынков по кличке Седой. Это был обычный майский день Московский СОБР проводил операцию по "зачистке" Бауманского рынка. Улов оказался богатым - кроме двух сбежавших из под стражи особо опасных преступников, ради которых, собственно, и проводилась облава, взяли группу накачанных парней, один из которых успел выхватить ствол и ранить бойца СОБРа. Рецидивистов быстро упаковали в наручники; с качками разбирались подольше, в результате чего в местное отделение милиции они попали в весьма плачевном состоянии. Раненого СОБРовца увезли в госпиталь, а остальные бойцы уехали на место дислокации. Только майор Емельянов, руководивший операцией, остался в отделе. На его глазах сотрудник местной милиции открыл дипломат, набитый новенькими стодолларовыми купюрами, закрыл его и приказал привести задержанных.
   Привели одного - остальные отходили от "беседы" с СОБРом на жестких нарах. Не обращая никакого внимания на майора, сидевшего у стеночки с каменным лицом, капитан - хозяин кабинета - пошептался с задержанным и с кривой улыбкой повернулся к Емельянову.
   - Ошибочка вышла, майор. Задержанные - добропорядочные граждане, сотрудники охранного агентства. С правом ношения оружия, как оказалось. Со стрелявшим, конечно, будем разбираться, но сам понимаешь, - капитан постучал по крышке дипломата и развел руками, - охранял доверенные ценности.
   Майор прекрасно знал, кому принадлежали эти ценности, однако не стал ничего говорить. С таким же каменным лицом он подписал протокол задержания, в котором, кстати, дипломат был обозначен как "чемодан кожаный, коричневого цвета" - без всякого упоминания о его содержимом. Кивнув капитану, Емельянов похлопал его по плечу, по погону, отчего начальник отделения вжался в служебный стул и скривился.
   - Ну, бывай, - майор вышел в дверь, даже не глянув на задержанного.
   Впрочем, он увидел его снова, ровно через десять минут. Уже за дверью капитанского кабинета Николай Юрьевич Емельянов услышал, как в помещении, которое он только что покинул, негромко затрещал наборный диск телефона. Он усмехнулся и пружинистым шагом направился на улицу.
   Почти сразу же  за поворотом, не доехав до отдела метров сто, остановились два новеньких "Мерседеса". Из переднего вышли три  человека - Седой, которого майор раньше видел только на фотографии и два квадратных охранника. Емельянов не спеша прошел мимо сверкающих белизной иномарок; зашел в подъезд длинного пятиэтажного дома. Ровно через три минуты Николай был в другом подъезде. Совершив марш-бросок наверх, на чердак, и так же быстро вниз - но уже по другой лестнице - Емельянов оказался впереди "Мерседесов".
   Николай примерно представлял, как сейчас развиваются события в кабинете капитана. Он быстро провел необходимые приготовления. Открыл окно на площадке между первым и вторым этажами, ведущее в проходной двор. Затем повесил на наружный шпингалет куртку и гимнастерку с майорскими погонами. Теперь в Емельянове определить бойца СОБРа было невозможно. И тонкий свитер черного цвета, и камуфляжные брюки вполне можно было купить на любом московском рынке; да хоть бы на том же Бауманском. Черная вязаная шапочка, которым можно было прикрыть лицо, тоже использовали не только бойцы спецподразделений. Пистолет Николай положил в карман брюк, хотя надеялся, что вполне обойдется без него.
   Наконец он оторвал прочную деревянную планку, которая была закреплена поверх литых железных перил и поставил ее у дверей - массивных, прочных; с чудом сохранившимися бронзовыми ручками. Двери открывались наружу, что очень подходило Николаю.
   В любую минуту могла открыться одна из многочисленных дверей подъезда, однако Емельянов почему-то был уверен - высшая справедливость не допустит этого. И действительно - никому из жильцов не приспичило выйти из квартиры до той минуты, когда Николай, приложивший к толстой двери левое, более короткое ухо, услышал голоса. На уверенный баритон Седого оправдывающимся тенорком отвечал тот самый подручный, который недавно сидел в кабинете капитана. Майор успел дослушать, как  Седой пообещал разложить многотысячную издержку на всю компанию охранников и понял, что наступил момент истины.
   Без разбега, но мощно, от души - как учил когда-то тренер в детдоме - он пнул подошвой в ту половину дверей, что открывалась навстречу проходившим мимо Седому и его подручному. На улице раздался громкий стук дерева о человеческую кость. Седой, не успевший закончить фразы, принял удар вылетевшей навстречу двери устремленным вперед лбом. Он упал, отлетев на несколько метров и даже не успев вскрикнуть.
    Майору даже не пришлось выходить на улицу. Бывший задержанный, а ныне свободный гражданин с "чемоданом кожаным, коричневого цвета" в правой ладони, не успел повернуться, как чья-то мощная вся в черном, рука втянула его в подъезд. Только эту руку и увидел водитель переднего "Мерседеса". Остальные "добропорядочные граждане" вообще ничего не заметили. Двое из тех, что успели отлежаться в камере предварительного заключения, оглянулись в тот момент, когда тяжелая дверь захлопнулась. Задние бросились поднимать Седого, который валялся на асфальте с залитым кровью лицом. Через пару мгновений приводить босса в сознание остались только двое квадратных; остальные дружно атаковали двери.
   Планка, державшая дверь изнутри, оказалась крепче шурупов, которыми крепились наружные ручки. Когда последние остались в руках громилы, дернувшего дверь со всей дури, в ход пошло оружие. Увы (для них) - дверь, поставленную еще до войны - изрешетили пулями, но взломать так и не смогли. Тогда самый умный (после Седого, конечно - иначе главарем был бы он) сообразил оббежать дом кругом. Две группы с разряженными пистолетами в руках трусцой бросились в разные стороны и встретились с обратной стороны здания - как раз у лежащего под окном подъезда свободного гражданина без всяких признаков сознания, а главное - без коричневого чемоданчика.
   Пострадавший тоже никого не видел. Единственное, что он мог сказать очнувшемуся примерно в одно время с ним боссу, так это фразу, что прошептал зловещим тоном ему на ухо неведомый налетчик, прежде чем погрузить его в беспамятство:
   - Передай привет Седому от Басмача.
   Седой не стал поднимать шума. Естественно, что не стал он заявлять в милицию, отделение которой находилось всего в ста метрах от места беспримерного по своей наглости налета. Однако он поклялся отомстить Басмачу и провел собственное расследование, которое, впрочем, не дало никакого результата.
   Емельянов стал обладателем огромного - по меркам обычного человека - состояния. Но тратить на себя ни одного доллара из этого чемодана он не стал. Ему, закоренелому холостяку, получившему, хоть и с трудом, квартиру в Москве, положенную как ветерану афганской войны, вполне хватало жалования. Первым его побуждением было перечислить добычу на счет Рязанского детского спецдома. Однако он поразмышлял и решил не торопиться с подарками родному дому. Чья-то светлая (такие встречаются и среди бандитов) голова вполне могла построить цепочку: два миллиона баксов - детский дом - Басмач - майор Емельянов. Поэтому этот "экс", как назвал налет сам Николай, пошел на другие цели. В один прекрасный летний день, ровно через месяц после того, как Седой получил увесистый "щелчок" по носу, московский СОБР получил в дар от фирмы "Солнечный ветер" десять новеньких микроавтобусов германского производства, оборудованных специально для полицейских операций.
   Откуда взялась эта фирма, и кто ее возглавляет, обрадованные СОБРовцы не интересовались. Зато поинтересовались другие службы, более компетентные в таких вопросах. Однако даже они не смогли отыскать следы "Солнечного ветра", который, возникнув на один день, улетел, растворился в бескрайних просторах вселенной.
   После этого в действиях Басмача наступила пауза. Майор СОБРа - не тот уровень, который позволяет узнать о передвижении крупных сумм наличными. Случай с Седым был случайностью в прямом смысле этого слова. Другой случай представился почти через три месяца, когда Емельянов, оказавшийся по делам службы в управлении по борьбе с организованной преступностью, так же случайно услышал телефонный разговор УБОПовского полковника с неведомым собеседником. Разговор шел о долге, который один авторитет собирался вернуть другому.
   Похохатывавший в трубку полковник рассказывал такие подробности о предстоящей встрече, словно он сам ее и организовывал. Николаю не составило никакого труда  определить свое место в этой процедуре. Место оказалось неприметным, но исключительно удачным, потому что очередной миллион баксов оказался у Басмача, а два авторитета только на следующий день поняли, что положение дел в их отношениях не изменилось. Один из них так и остался должником; другой, естественно, продолжал ждать деньги.
   Авторитеты только начали разборки, а Емельянов узнал, что подслушанный телефонный разговор совсем не был случайным. Что все подробности, которые он слушал в коридоре, за полуприкрытой дверью, предназначались именно для его ушей, одно из которых, как известно, было короче другого. Майор понял это, когда вечером вышел из гаража, куда загнал свою не новую уже "восьмерку". У ворот его ждал тот самый полковник.
   - Ну здравствуй, майор Емельянов, - сказал с улыбкой полковник, - или после работы тебя следует называть только Басмачом?
   Емельянов тоже улыбнулся, не показывая волнения. Он аккуратно закрыл гараж. Дело было не в том, что УБОПовец был в два раза мельче его. Просто Николай сразу сообразил, что полковник неспроста выбрал такое уединенное место для разговора. Изобличать преступника в погонах обычно приходят совсем другие люди. Басмач так и не узнал, как вычислил его полковник, и никогда не интересовался этим. Зато сразу согласился на предложение полковника организовать уже группу - по всем канонам преступную. Однако для себя майор каноны устанавливал сам - те самые, что ковались в детдоме, в училище, наконец в Афгане.
   Полковник исправно поставлял информацию - за десять процентов экспроприированного; Басмач так же успешно этой информацией пользовался. К сентябрю девяносто восьмого года московских Робин Гудов было уже трое; без полковника, конечно - он под эту категорию не подходил. Бойцы СОБРа Юрий Митрофанов и Василий Титов, друзья Емельянова еще по Афгану, успели поучаствовать с ним в двух эксах, когда полковник сообщил, что шустро двигающийся в гору наркоделец Шунт собирается направить курьеров в Нижний Новгород. Направить с деньгами естественно; иначе никакой бы информации от полковника не было. А еще прилагались адреса и даже фотографии самого Шунта и его ближайших сподручных.
   Эта операция с самого начала развивалась необычно, так что Емельянов едва не отказался от налета. Однако было одно обстоятельство - именно в этот раз он решил наконец перечислить часть суммы и в родной детдом. Митрофанов с Титовым не возражали - детдом так детдом, лишь бы еще раз побольнее укусить очередного мафиози. А потом от полковника пришла дополнительная наводка - главным среди курьеров Шунтиков назначил свою правую руку - Волчару.
   СОБРовцы на мощном "БМВ" проводили курьеров до Курского вокзала, где один из качков, сопровождавших Волчару и толстяка, пристегнутого к заветному чемоданчику, замаскированного в большой сумке, купил билеты на электропоезд до Петушков. Емельянов сильно удивился, и еще раз задумался - не отменить ли все таки операцию. Очень уж странным оказался маршрут курьеров. Но он все-таки загрузился вместе с подручными Шунта в широко известный поезд "Москва-Петушки". Титов следовал за электричкой на "БМВ". Он подъезжал к станциям покрупнее, получал условный знак и мчался дальше, до следующей станции. Николай весь перегон до Петушков сидел в одном вагоне с курьерами, каждую минуту ожидая от них подвоха. Однако Волчара, а с ним и остальные (самое главное - чемоданчик в сумке) доехали до конечной станции, где пересели на другую электричку, теперь уже до Владимира.
   Здесь за руль "БМВ" сел Николай, получающий сигналы от Титова. А Митрофанов "пас" курьеров непосредственно в вагоне. Бывший стольный град Владимир изменения внес только в диспозицию Робин Гудов. Курьеры же вместе с десятками таких же пассажиров пересели на следующую электричку. И Емельянов стал уже верить, что они действительно решили добраться до самого Нижнего на перекладных. Волчара уже пересел в очередную электричку, теперь не с мягкими подмосковными сиденьями, а с жесткими, набранными из деревянных брусочков. Очередь наблюдать за курьерами была за Титовым. Емельянов успел переговорить с Василием, пока дежурный по вокзалу не успел объявить отправление поезда.
   - Если этот Волчара действительно собрался так двигаться до самого Нижнего, то в эту электричку он сел зря. Дождался бы следующей, до Вязников. А так - придется ему делать лишнюю пересадку - в Коврове, или на конечной, во Мстере.
   - Слушай, командир, - загорелся вдруг Титов, - а давай провернем все во Мстере. Народу там мало, и алиби отличное есть. У меня под Мстерой бабка живет, так мы к ней по легенде едем картошку копать. Опять же и грибов там, говорят, в этом году - хоть косой коси.
   - Посмотрим, - пообещал Николай, и запрыгнул в свой вагон, следующий за пятым.
   Вообще-то "брать" чемоданчик он решил в Нижнем, при передаче денег. А может, и позже - чтобы перевести стрелку на нижегородских бандитов. Однако предложение Титова было заманчивым и Емельянов обдумал его со всех сторон, благо времени хватало. В Коврове, где электричка стояла пять минут, к нему присоединился Митрофанов.
   - Машина? - спросил коротко Николай.
   Юрий махнул в сторону дороги, которая вела от вокзала круто вверх.
   - Оставил на стоянке. Может не уведут, - хохотнул он.
   - Хорошо, - похвалил майор, - бегом за билетом до Мстеры. Будем брать там.
   Уже через минуту два СОБРовца сидели в вагоне, соседнем с тем, откуда не вышли на ковровскую платформу ни Волчара, ни Титов. Еще через две электричка дернулась, свистнув на прощание славному городу Коврову. По мере того, как за окном проплывали городские окраины, в душе Николая росла тревога. Может это было связано с той суетой, которая началась среди железнодорожных милиционеров, сразу после отправления электропоезда? А может, дурные предчувствия родились в душе майора при виде трех молодых амбалов, которые прошли через вагон, старательно кутаясь в теплые куртки. Емельянов едва не проглядел их проход, старательно вглядываясь в проплывающие мимо здания станции Ковров-два.
   Митрофанов чувствительно толкнул его локтем под ребра и майор успел поймать нахальный взгляд последнего парня, оглядевшего вагон с пренебрежительной усмешкой. Закрыть дверь вагона молодой нахал не удосужился, и Емельянов вдруг понял, что тот что-то прячет под мышкой - старательно и с опаской. Там, под широкой коричневой курткой, было оружие, но броситься вслед этой троице Басмач не посмел - не хотел спугнуть Волчару, которому успел примелькаться в свою смену.
   - Черт с ними, с баксами, - подумал он, поднимаясь все-таки с места, - надо заняться этими мальчиками. Начнут стрелять, кучу народа положат.
   Впрочем, здесь тоже надо было  действовать осмотрительно - не насторожить их, не заставить дернуть за спусковой крючок в запале.
   - На следующей остановке идем за этими Рэмбами, - негромко проинструктировал он Митрофанова, - будем брать.
   - А Волчара? - попробовал возразить Юрий.
   - Подождет! - усмехнулся Николай, кивая в окно, - никуда он от нас в этой степи не денется.
   За окном на было никакой степи; напротив совсем близко к путям подступал  темный лес. Однако Митрофанов не стал поправлять своего друга и начальника, потому что машинист объявил через хрипящие динамики, что они находятся на расстоянии двухсот шестидесяти двух километров от Москвы. Басмач с Митрофановым одновременно поднялись и пошли по вагону - назад по ходу поезда. Именно в том направлении прошла троица вооруженных парней, и именно там сидел Вася Титов, пасший чемоданчик.
   Митрофанов плотно прикрыл раздвигающиеся двери вагона, когда раздался сухой треск пистолетных выстрелов.
   - Вперед, - скомандовал Николай, оставаясь сам на месте.
   Так рекомендовал воинский опыт, а не желание начальника отсидеться за спинами бойцов. И Митрофанов это отлично понимал. Он заглянул в вагон, прячась уже за другими дверьми, оценил обстановку и крикнул назад, продолжая контролировать вагон, в котором расплывались облака пороховых газов:
   - Васька ранен!
   - Как он? - крикнул в ответ майор, в свою очередь контролируя наружные двери электрички.
   Метнувшись на мгновение к тем дверям, что вели в соседний вагон, он увидел, как Титов с помощью Митрофанова встает на ноги и опять рванулся к входной двери. За мгновение до того, как двери начали закрываться, из соседнего вагона кулем вывалился тот самый парень, что щерился, проходя мимо него. А следом как-то очень ловко выскочила тетка, которая держала в руках  чемоданчик, за которым охотились СОБРовцы. Вот ее Емельянов и проводил прежде всего взглядом. Сумку,  а не женщину, которая подхватила молодого бандюка под руку  и потащила его в лес. Емельянов тоже был уже на платформе, на бетоне, о который совсем недавно разбил и колени, и локти, а может и лоб, парень с оружием. Впрочем, оружия сейчас не было видно. Это Басмач отметил, уже исчезая в лесу. Остановившись на маленькой поляне - там, где мог несколько мгновений поразмышлять, спланировать, как изъять чемоданчик, не раскрывая своего лица и имени, Басмач невольно потер пальцами ухо - в том месте, где почти не было мочки. Он так делал всегда, когда был чем-то озадачен. Вот и сейчас - показалось ему, или нет, но незнакомая со спины тетка вдруг всколыхнула внутри что-то щемящее. Словно он увидел давно потерянного друга.
   Николай тряхнул головой, отгоняя совсем ненужные сейчас мысли и помчался - теперь уже осторожно - выполнять намеченный план. Он сделан небольшой крюк по зарослям, и вышел точно в намеченное место - к женщине, которая как раз открыла дипломат с долларами. Если Емельянов думал, что она сейчас охнет и бросится пересчитывать пачки, то он ошибся. Женщина опять его удивила, и даже насторожила. Она словно знала, что Басмач стоит сзади, за кустом, и вполне готова встретить его. Еще раз тряхнув головой, он, рассердившись на себя, перенес это чувство на незнакомку.
   - Можешь не пересчитывать, - сухо сообщил он, - там ровно миллион.
   Бабенка вздрогнула всем телом и застыла. И опять в этой позе Николаю почудилось что-то знакомое.
   -Ну и ладно, - успокоился он , - сейчас стукну тихонько по темечку, чтобы сильно не навредить организму, и рассмотрю - может, действительно когда-то встречались.
   Вслух же он скомандовал:
   - Закрой дипломат.
   Замки послушно щелкнули. Хороший такие замки, надежные. Николай даже пообещал разобраться потом, как это деревенская баба справилась с такими. Или они были уже открыты?
   - Теперь ползи сюда с ним.
   Женщина с колен совсем опустилась на четвереньки, и начала разворачиваться - медленно, поскольку в одной руке была зажата ручка дипломата. Но Басмач совсем не хотел светить своим совсем не русским личиком  - не убивать же бабу потом.
   - Стоп! Давай задом!
   Бабенка опять замерла, и поползла - еще медленней и неуклюжей. Впрочем, это совсем не умаляло соблазнительности попки на удивление правильной формы. Пожалуй, этой женщине было намного меньше лет, чем думал раньше Николай, поднимавший сейчас палку для удара - того самого, милосердного, достаточного для нескольких минут беспамятства. Впрочем, он совсем немного задержался, еще раз глянув на женскую задницу, с трудом отогнав желание погладить по ней. По спине Басмача вдруг потек пот - это было невероятно, но ему показалась, что вот через эту самую задницу тетка весело усмехнулась. Даже дернула ею игриво. Именно этим Басмач успокаивал себя потом, после всех событий, которые начали разворачиваться не по его сценарию, и за которыми он, несмотря на весь опыт, и всю тренированность, никак не успевал. Сокрушительный удар правой женской ножки он еще успел зафиксировать, но никак не отреагировать на него. Этот удар пробил его накачанный пресс и вдавил из груди весь воздух. А еще - заставил согнуться - навстречу другому удару, которого майор не успел заметить. Он просто провалился в темноту...
   Очнулся Емельянов минут через пятнадцать - на той же полянке, в компании с бессознательным парнем. Естественно, что ни женщины, ни чемодана с деньгами не было. Хотя дипломат валялся рядом. Николай, ощущая неприятную пустоту в голове, которая не так уж сильно и болела, поднял чемоданчик и удивился его тяжести. Он держал в руках переносной сейф, супернадежный и нераскрываемый даже в очень опытных руках.
   - Кто же ты такая? - вслух произнес он, передвигаясь к лежащему без сознания парню, - что же ты за девочка такая, что сумела голыми руками, без инструментов открыть такой сейф, уложить этого бычка и... меня.
   Внутри майора шевельнулась смутная догадка, но она была слишком невероятной; к тому же голова начала заполняться какой-то ватой. А тут еще и качок под ногами застонал. Емельянов видел, что этот парень очнется еще очень не скоро, а когда очнется - еще дольше не сможет ходить. Потому что его правая коленка угрожающе распухала, и даже повидавшему многое майору сейчас было страшно заглядывать под адидасовскую штанину.
   Вздохнув, Николай все таки взвалил тяжеленное тело на плечо и побрел к станции - нетвердой поначалу, но крепчающей с каждым шагом походкой. На платформе двести шестьдесят второго километра его встретило только давно разгромленное здание бывшей станции. Даже двери здесь были выломаны. Конечно ни о каком телефоне речь не шла. Поэтому Емельянову и так и не пришедшему в сознание молодому бандиту пришлось ждать почти час. И помощь пришла совсем не с той стороны, откуда ее ждал Басмач.
   Специальный состав - дизельный тепловоз и два вагона - затормозили, прибыв со стороны Нижнего Новгорода. С подножки второго вагона вместе с офицерами линейного отдела соскочил Митрофанов. Они помогли погрузить в вагон парня и короткий состав отправился дальше, в Ковров. Уже в пути майор узнал, что Митрофанов тормознул электричку только на двести семьдесят втором километре, куда и направили специальный состав.
   - Я как раз был в отключке, - понял Николай, - когда он промчался мимо.
   В том же вагоне, что Емельянов с Митрофановым, находились еще и беспамятный бандит, и Волчара, встретивший майора недобрым взглядом. Остальные курьеры, как и дружки парня лежали в другом вагоне и у Николая не было никакого желания еще раз взглянуть на них. Смерть объединила недавних врагов.
   В Коврове майор отправил Митрофанова с раненым в плечо Титовым в больницу. Сам же он до позднего вечера отвечал на многочисленные вопросы - сначала в линейном отделе, а потом в городском управлении внутренних дел. Уже объяснив все, что считал нужным, он на выходе из управления столкнулся, к собственному изумлению, со своими ребятами из московского СОБРа.
   Только теперь Емельянов узнал о похищении заместителя министра и о требованиях террористов. Его товарищи и были теми надежными товарищами, которые сопровождали ящики со ста миллионами рублей. Впрочем, о точной сумме они могли только догадываться. Они поделились с майором поздним ужином и подвезли до больничного комплекса завода имени Дегтярева, в хирургическое отделение которого определили Титова. Рядом, в коридоре, послушно скучал Митрофанов. Микроавтобус (один из тех, десяти) въехал прямо в распахнутые настежь ворота. Вообще-то проезд, кроме скорых и другого служебного транспорта был сюда запрещен, однако минут за десять до первого перед воротами остановился другой, тоже заграничного производства. Из него выскочили двое громил. Один из них - старший и по возрасту и по обретенному в стычках опыту - объяснил дедку, дежурившему на воротах, как надо встречать московских гостей. Дедок впечатлился, и следующую, СОБРовскую машину пропустил, чуть ли не отдавая честь.
   Николай резво выскочил из автомобиля и направился к большим стеклянным дверям, тоже открытым, несмотря на первый час ночи. Здесь дежурного вообще не было видно, зато было сразу два врача, которые безуспешно пытались остановить каталку с лежащим не ней Волчарой.
   - Да поймите же, - воскликнул один из них - полненький, с аккуратной бородкой, - больной не транпортабельный.
   - Ха! - воскликнул много громче Серый, поворачиваясь с бешено вращающему глазами Волчаре, - слышь, дружбан, какой ты теперь - не транспобабельный. Ну ничего - Седой быстро тебе все поднимет!
   Он схватил за грудки, за несвежий уже после долгого дежурства халат, но тут неожиданно вмешался Волчара.
   - Хватит, Серый, - сказал он на удивление бодрым голосом, - поехали.
   Каталка поехала, обогнув уже не возражавшего доктора.
   Майор проводил московских бандитов взглядом и повернулся к врачу, что-то недовольно бормотавшему себе под нос.
   - Доктор, у меня тут друзья - один раненый, другой сопровождающий.
   У него чуть не вырвалось: "Охраняющий", - однако он вовремя поменял акценты, подумав, что охранять Титова, в общем-то не от кого.
   - Пройдемте, - устало кивнул доктор.
   Пройдя по длинному пустому коридору, Николай с врачом поднялись по лестнице на пятый этаж, в хирургическое отделение. Лифт в виду позднего времени не работал.
   Доктор остановился у одной из дверей:
   - Здесь лежал тот, - он махнул в сторону лестницы, очевидно имея в виду Волчару; у следующей двери он немного задержался, - здесь больной, поступивший вместе с вашим товарищем. Сильнейшее сотрясение мозга; колено раздроблено - останется хромым на всю оставшуюся жизнь.
   Емельянов парня не пожалел - тот сам выбрал такую жизнь. Он толкнул третью дверь, за которой лежал вполне здоровый, на первый взгляд, Титов. Митрофанов, вскочивший на ноги со второй кровати, имел куда более измученный вид. Врач кивнул майору из за двери, но заходить не стал, пошел дальше по коридору. А Николай расценил это как добрый знак - будь с Василием что серьезное, доктор бы непременно зашел в палату.
   Майор плотно закрыл за собой дверь и весело сообщил Митрофанову, сунувшему было свой длинный нос в пакет, который Николай опустил на прикроватную тумбочку:
   - Не лезь, это для Василия. А тебя внизу ребята ждут - они и накормят, и найдут, где переночевать. Хотя ты тут, как вижу, уже и так все бока отлежал.
   - Откуда ребята, - негромко удивились одновременно Митрофанов и Титов.
   - От верблюда, - отшутился майор и, практически шепотом, выдал товарищам легенду на случай расспросов, или даже допросов.
   Ту самую легенду о бабушке под Мстерой. Юрий так же негромко задал несколько уточняющих вопросов и исчез за дверью. А Николай принялся выгружать гостинцы для Титова. Потом он улегся на кровать, согретую Митрофановым, сняв только ботинки. Спать сегодня ночью он не собирался, однако уставшее тело требовало отдыха. Прежде всего, как понял майор, уставшее от долгого сидения на жестких скамьях электричек. Василий пошуршал пакетами и тоже замолчал. В коридоре послышались шаги доктора, потом надолго все стихло.
   Майор погрузился в особенное состояние, когда все отдыхает; не спит только внутренний страж. Такому он научился в афганских горах, где иногда в засаде приходилось лежать целыми сутками. Те далекие дни он и вспоминал сейчас, а еще - удивительного человека, девушку, о которой ему остро напомнил сегодняшний день.
   И так же, как в те страшные годы, ему почудилось, что рядом умирают товарищи, не успевшие вынырнуть из сна и хрипящие перерезанным от уха до уха горлом. Майор очнулся, не делая резких движений. Страшный звук ему не привиделся. Неприятные булькающие звуки действительно доносились из за стены - из той палаты, где лежал в беспамятстве молодой бандит. Осторожно, стараясь не скрипеть, что само уже было совсем нелегким делом, он поднялся с кровати. Майор понимал, что так же, как он услышал негромкие звуки из за стены, его может услышать тот, кто затаился в соседней палате. Больничное ложе было большим, импортным, с основанием в виде большого металлического листа, который можно было поднять или опустить; а при желании и наклонить под любым углом. Никаких пружин у этой кровати не было, потому трудная на первый взгляд  задача Емельянову вполне удалась. Правая рука Николая скользнула в карман, за пистолетом а левая почти ухватилась за дверную ручку, но тут же замерла. Сквозь мерное дыхание спящего Титова и затихающий хрип за стеной он услышал, как по коридору мягко топает пара ботинок. Услышали их очевидно и в соседней палате, потому что хрипы прервались, а потом кто-то почти неслышно подошел к своей двери. Если бы Емельянов не ждал этого шевеления, он бы не расслышал его. Николай понял, что это убийца. Очнись сейчас парень, которого майор нес из леса на плечах, вряд ли он смог бы передвигаться ток ловко и бесшумно.
   Дверь в соседнюю палату распахнулась и шаги раздались уже внутри, чтобы тут же взорваться таким же страшным хрипом, перешедшим в еще более страшное бульканье. Два тела - больших и грузных, судя по шуму, который они издали при падении, издавали теперь хрипы снизу, от пола. Титов видимо тоже что-то почуял в своем сне, потому что заворочался. Николай поспешил остановить его порыв с тихим шипением и пальцем, приложенным к губам. В палате было достаточно светло от полной луны за окном и Василий заметил его жест, послушно расслабившись в постели.
   Снова заскрипела соседняя дверь и легкие, беззвучные шаги, скорее угаданные, чем услышанные майором, замерли в двух шагах от него, за стеной, отделяющей палату от коридора. Наконец заскрипела  последняя дверь и яркий прямоугольник света упал на якобы мирно спящего Василия. Емельянов чертыхнулся про себя - у соседней кровати стояли его ботинки и убийце не составляло труда сделать вывод, нежелательный для затаившегося в засаде СОБРовца.
   Однако сознание киллера очевидно было несколько затуманено недавними убийцами и еще больше - предстоящим. Он не обратил никакого внимания на ботинки; иначе бы не зашел спокойно в палату, подставив спину под прицел пистолета, уже нагретого ладонью Басмача. Левая рука Николая лежала на кнопке выключателя, и он нажал на нее - одновременно с командой:
   - Руки!
   Незнакомец в черном команду выполнил, но совсем не так, как ожидал Емельянов. Правая рука киллера, вооруженная опасной бритвой, полоснула воздух в том месте, где мгновеньем раньше находилась шея майора. Не получи он утром жестокого и такого, как оказалось, своевременного урока от незнакомки, хрипеть бы и булькать ему сейчас, как тем парням, за стеночкой. Однако реакции готового к схватке Емельянова мог позавидовать даже тот, что так умело обращался с бритвой. Отклонившись ровно на столько, что по горлу пронесся ветерок от стальной смерти, он послал вперед левый, не вооруженный кулак. Послал прямо меж безумных глаз убийцы; единственного, что было видно за закрытом черной маской лице.  Бритвой киллер владел виртуозно, однако на удар оказался слабоват. Когда Емельянов склонился над его телом, предварительно отбросив ногой в угол бритву, все было кончено. Удар, в который Николай вложил всю силу, всю обиду за проигранный утром поединок, сломал киллеру шею.
   Майор стянул с головы убийцы маску и переглянулся с поднявшемся на здоровой руке Титовым. Они синхронно покачали головами - этого человека они видели впервые в жизни. Довольно симпатичный и совсем еще молодой ("Меньше тридцати", - отметил машинально майор), сейчас он производил скорее жалкое, чем страшное впечатление. Даже с учетом многочисленных кровавых пятен, успевших впитаться в его черный костюм ниндзя. Однако впечатление об этом человеке сразу бы переменил каждый, кто заглянул в соседнюю палату. И обе кровати, и полы, и даже стены были залиты свежей человеческой кровью.
   Николай постоял несколько долгих мгновений, не заходя в эту страшную комнату, потом аккуратно закрыл дверь и пошел к посту медсестры. Сестра сидела у стола, положив на него голову и не проснулась, когда майор остановил руку в считанных сантиметрах от ее плеча. Емельянов не стал будить эту молоденькую, судя пор пышной шевелюре и гладкой ладошке, на которой она пристроила голову, девушку. Он лишь убедился, что она жива - спит, хоть и неестественным сном. Тяжело вздохнув, он поднял трубку телефона и набрал на диске номер  "02".
   Майору так и не удалось поспать этой ночью. Чуть отстав от ковровской милиции, в больнице появились СОБРовцы во главе с Митрофановым, взявшие Титова (а фактически и Николая тоже) под плотную охрану. Емельянову все же пришлось съездить в городское управление; там он и позавтракал в буфете, а заодно узнал последние новости. Заместителя министра Стасова благополучно обнаружили на городской улице и ровно в десять часов он отбыл на своей "Вольво" в Москву, не удостоив управление внутренних дел своим посещением. Его автомобиль представительского класса сопровождали теперь два микроавтобуса с СОБРовцами.  Майор тоже мог уехать с товарищами, и хрен бы какие местные коллеги его задержали, но он остался в Коврове, с Титовым и Митрофановым. А отъезжающим объяснил:
   - Картошку Васькиной бабушке обещали выкопать; ну и грибы, конечно...
   Была еще одна причина - майора московского СОБРа очень просил явиться на "разбор полетов" начальник городского управления.
   Ровно в одиннадцать часов майор переступил порог кабинета, который занимал главный милиционер Коврова. Большая светлая комната была полной. Полковник, начальник управления, представил собравшимся Емельянова, указал ему на стул рядом с собой и продолжил совещание.
   Полковник Николаю понравился. Прежде всего уважительным отношением не только к нему, московскому коллеге, но и к собственным подчиненным. Вступительную часть он не затянул, однако успел подробно рассказать об инциденте у заводских проходных, о неожиданном запрете министерства заводить уголовное дело по факту разбойного похищения гражданина Стасова, и об еще более неожиданном приказе министра внутренних дел, согласно которому за умелые действия, проявленные личным составом управления, каждому ковровскому милиционеру была объявлена личная благодарность министра.
   - Приказ подписан всего полчаса назад, - хитро улыбнулся худощавый полковник, - но мне совсем недавно позвонил сам министр...
   Люди в погонах, заполнившие кабинет, зашевелились, заулыбались. Может еще и потому, что  в кителе почти каждого милиционера сейчас грело душу жалование за последние четыре месяца. Грело сильнее, чем благодарность министра.
   - В общем, - подвел черту полковник, - это дело к нам больше не имеет никакого отношения. С комитетом партии трудящихся (начальник управления усмехнулся)  - если он действительно существует - будет разбираться федеральная служба безопасности.
   Теперь по второму вопросу.
   Полковник сделал паузу, почти ласково посмотрел на Емельянова и продолжил - неожиданно жестко:
   - По второму вопросу у нас в общей сложности девять трупов. Товарищ майор, - теперь он смотрел на Николая строго, - может, вы объясните нам, каким образом в этом деле оказался завязан московский СОБР?
   Емельянов выл готов к этому вопросу. Он встал, привычно одернул куртку совсем не форменного образца и начал говорить - так же кратко и четко.
   - Вчера я, майор Емельянов вместе с капитанами СОБРа Митрофановым и Титовым отправились во время очередного отпуска на автомобиле "БМВ", принадлежащем Титову Василию Ивановичу к его бабушке, проживающей в деревне Крячково, под Мстерой.
   - На деревню к бабушке, - хмыкнул кто-то в углу, - на личном "БМВ".
   Николай даже не глянул в тот угол, продолжив ровным тоном:
   - По пути завезли знакомую на Курский вокзал. Фамилия нужна?
   Полковник сделал неопределенный жест  рукой, означающий очевидно, что все подробности будут уточняться потом.
   - На вокзале капитан Митрофанов опознал уголовного авторитета Волчару, которого сопровождали несколько боевиков. Все они садились в электропоезд "Москва - Петушки". Это показалось нам достаточно подозрительным, чтобы мы организовали наблюдение. Тем более, что следовали, в общем-то в том же направлении.
   - Почему? - раздался голос из того же угла и Николай остановил взгляд на капитане, оказавшемся въедливей других коллег.
   - Что почему? - холодно переспросил он.
   - Почему подозрительным? - уточнил ковровский капитан.
   - Потому что по нашим данным у Волчары не меньше четырех личных автомобилей; к тому же к его услугам автопарк шефа - преступного авторитета Шпунта, - Николай поймал взглядом кивок капитана и продолжил:
   - Капитан Титов следовал за нами на автомобиле, по трассе. Мы с капитаном Митрофановым - в соседнем с Волчарой вагоне. Поскольку местных сельских дорог Титов не знает, он оставил "БМВ" на стоянке Ковровского вокзала, чтобы вернуться завтра... то есть уже сегодня за ним с двоюродным братом.
   В углу опять хмыкнули.
   - На станции Мстера мы бы сообщили о Волчаре в линейный отдел и отправились бы в Крячкино.
   Теперь хмыкнул полковник - никакого линейного отдела во Мстере не было. Однако майору-москвичу простительно было не знать этого.
   - Начиная с Коврова, - Николай и этого хмыканья предпочел не заметить, - в одном вагоне с Волчарой ехал капитан Титов. Он, как вы понимаете, еще не успел попасться раньше на глаза бандитам. На остановке платформы двести шестьдесят второго километра мы с Митрофановым услышали из соседнего вагона четыре пистолетных выстрела. Оставив с раненым Титовым капитана Митрофанова, я сошел на станции и начал преследование женщины, которая вела под руку парня, с виду находившегося в сильной степени опьянения.
   - Зачем? - спросил теперь полковник.
   - Что зачем?
   - Зачем вы преследовали эту женщину?
   - Ну.., - протянул Емельянов, - дело в том, что в руке этой женщины была сумка. Раньше ее нес один из спутников Волчары.
   - Понятно, - кивнул полковник.
   - Женщину я не нашел. Зато обнаружил парня, лежащего без сознания с разбитой головой и раздробленной коленкой. А еще - пустой дипломат.
   Тут смуглое лицо майора немного покраснело, сравнявшись цветом с небольшим пятнышком на лбу. Он подробно рассказал, что произошло в больнице; о Сером, так вовремя увезшем Волчару и о киллере, убившем не только парня с разбитой головой, но и двух других посланцев Шунта. Одного из них - Рожу - Емельянов опознал. Наконец он закончил; продолжил полковник.
   - Теперь о  женщине, так удачно ускользнувшей от майора, - усмехнулся он, - лейтенант Николаев.
   - Я! - поднялся молодой здоровяк в том углу, где сидели самые веселые ковровские милиционеры.
   - Лейтенант Николаев - участковый, обслуживающий территорию Осиповской сельской администрации, - пояснил полковник, - давай, лейтенант, рассказывай - что за человек эта самая неуловимая Мария Павлюченко.
   Лейтенант немного помялся.
   - Павлюченко Мария Васильевна, одна тысяча девятьсот шестидесятого года рождения. Работает... работала мастером леса Осиповского лесничества. Сам я, товарищ полковник, ни разу ее не видел, а вот дружок мой с ней сталкивался.
   Я, значит, служил в свое время в стройбате, а друг мой, Колька Зубов - в десантниках. Так вот он один раз попытался эту самую Павлюченко ущипнуть, извините, за задницу.
   - И что? - поинтересовался полковник.
   - В общем, заявлять Колька не стал, но в больнице провалялся с переломами обоих рук больше месяца.
   - Вот это девка! - присвистнул сосед лейтенанта.
   - Что интересно, - строго прервал свист полковник, - ни в квартире Павлюченко, и нигде в другом месте не обнаружено ее фотографий. В девяносто третьем году она заявила о пропаже паспорта. Получила новый. Однако в паспортном столе дубликатов фотографий тоже не оказалось.
   - Прямо суперагент какой-то, - улыбнулся все тот же сосед, - может она американский шпион?
   - Ага! - толкнул его в бок еще один сосед, - все секреты лесничества выведала...
   - Однако, - голос полковника стал торжествующим, - мы нашли один снимок. Вот - погляди, майор. Это она, в правом углу.
   Емельянов едва не выпустил из рук фотографию. На него смотрела... Нет - смотрели совсем незнакомые люди. А в правом углу, на бревне сидела с закрытыми глазами Наташка Крупина. Повзрослевшая, но вполне узнаваемая. Она очевидно не подозревала, что ее снимают, сидела, блаженно прикрыв глаза под солнцем. Николай в последний раз видел Крупину еще в училище; много раз слышал о ней в Афгане. А встретиться пришлось в лесу под Ковровом. И все же майор был сейчас безумно рад - Наташка Крупина была жива!
   Пауза затянулась и полковник вытянул фотографию из ладони Емельянова.
   - Что, майор, понравилась? - пошутил он.
   - Да нет, - пробормотал в некотором смущении Николай, - просто хочу запомнить. Вдруг встречу где, больше ни за что не упущу.
   Полковник с улыбкой кивнул и продолжил:
   - Следы Павлюченко обнаружены в электропоезде "Вязники - Владимир". У станции "Ковров - 1" она серьезно покалечила двух недорослей, каждый из которых в два раза больше ее. Один к тому же имеет какой-то пояс по каратэ. Справедливости ради отмечу, что парни сами напросились...
   - Или их умело спровоцировали, - улыбнулся про себя Емельянов.
   - Потом она во всеуслышанье заявила, что едет во Владимир, - продолжил полковник, - но это, конечно, спектакль, рассчитанный на недоумков. Ни в какой Владимир она не поехала, поэтому будем искать здесь, в Коврове.
   Впервые Николай остро пожалел, что начальник управления носит на плечах голову, а не мешок с опилками. Причем умную голову. Емельянов не назвал настоящего имени Крупиной. Сейчас на стуле рядом с полковником сидел не только, и не столько майор московского СОБРа. Это был в первую очередь воспитанник Рязанского детского дома. Воспитанник, который раз и навсегда впитал в себя правило - взрослых в свои разборки не впутывать.
   И хотя он сам давно стал взрослым, детдомовская солидарность по-прежнему жила в нем. С Крупиной он разберется сам. А если не получится - объяснит ей, куда предназначался тот миллион долларов. Ну если же их пути не пересекутся - пусть этот миллион пойдет ей на пользу. Но если Наталью задержат в Коврове, никакой миллион ей не поможет.
   Поэтому управление Басмач покидал не в самом радужном настроении. Впрочем, он сильно надеялся, что у Крупиной достаточно опыта, чтобы ускользнуть от местных Пинкертонов. Он пообещал полковнику заехать в управление на обратном пути из Мстеры; сел в "БМВ", который ребята пригнали прямо к подъезду УВД и поехал к больничному комплексу - за Митрофановым и Титовым.
   Утром следующего дня Майор с капитаном Митрофановым вооружились лопатами и действительно согнулись над первой картофельной бороздой, удивившись и ужаснувшись ее длине. Внук хозяйки, капитан Титов, сидел с улыбкой на крылечке и баюкал раненое плечо.

Глава 9. Москва - Нахабино
Александр Шунтиков, он же Шунт
   Ресторан "Плакучая ива", названный хозяином в честь одноименного заведения из "Бриллиантовой руки", не отличался изысканностью интерьера и роскошью, как многие подобные заведения в Москве. Кухня в нем была неплохой, но тоже уступала  большинству столичных злачных мест.. Верхушка уголовного мира облюбовала "Плакучую иву" совсем за другие достоинства. Главное - здесь можно было вести переговоры, не опасаясь, что через пару часов их содержимое станет известно конкурентам или МУРу. На любые разборки в этом ресторане был наложен строжайший секрет, который негласно подтвердили все сколько-нибудь значимые авторитеты.
   Шунт сидел за угловым столиком с девяти часов, то есть уже почти два часа. Заставленный яствами столик был поминальным. Пять граненых стаканов, полных водки и накрытых кусками черного хлеба, занимали его центральное пространство. Обычно похороны, а затем поминки были пышными и шумными. Иное дело сегодняшние. Шунтикову пятерых бойцов было жалко не меньше, чем всех остальных, кого он уже потерял раньше в разборках. Особенно Рожу, его лучшего киллера.
   Просто шуметь было не с руки; больно уж неприглядной для маленькой империи Шунта выглядела попытка провезти баксы по железной дороге. Неудачная, к тому же, попытка. В прошлый раз за этим столиком вместе с боссом сидели его ближайшие сподручные - Волчара, Серый, Рожа и Рэмбо. Рожа уже никогда не сядет с ними за стол. Волчара был помещен в лучшую клинику Москвы, а Рэмбо до сих пор гонялся за теткой, умыкнувшей кровный миллион Шунта. Шунтиков говорил сегодня с ним по телефону; велел возвращаться при любом результате поисков, даже если никаких результатов не будет, в воскресенье. А Голову оставить в холодной ковровской земле.
   Так что сегодня Шунтиков молча поглощал рюмку за рюмкой в компании одного Серого. Подручный уже давно тяготился мрачным видом шефа. Будь его воля, он давно перешел бы в соседний зал - туда, где погибших братков шумно поминали охранники - Шунта и его собственные.
   Огромные напольные часы в углу зала пробили одиннадцать. Шунт  наконец поднялся. В тот же момент на крошечной эстраде появились четверо музыкантов. Они уже полчаса отдыхали, и сейчас были полны творческого энтузиазма, явно подогретого хорошей суммой денег. Руководитель ансамбля - полный дядька с бородкой "а ля Песняры" взял в руки микрофон.
   Задушевно, с придыханием, он объявил:
   - А сейчас - по просьбе друзей - для Саши Шунтикова прозвучит его любимая песня.
   Шунт после выпитых в одиночку двух бутылок водки был красным. Сейчас же он побурел,: его физиономия стала похожа на вареную свеклу. Ничего приятного он от этого "сюрприза" не ожидал. Раздались первые такты хорошо знакомого наигрыша, и толстячок негромко запел:
   - Опять от меня сбежала
     Последняя электричка,
      И я по шпалам, опять по шпалам
      Иду домой по привычке...
   Шунтиков выслушал песню всю, стоя, стиснув спинку стула побелевшими пальцами. Потом он пошел к выходу неестественно прямой походкой - словно доказывая свою трезвость гаишникам. Он старался не замечать насмешливых взглядов, устремленных на него. На самом же деле он замечал, а точнее отмечал в памяти каждый такой взгляд. Большинство мужчин, сидевших сейчас в зале, он знал. С какой бы радостью он сейчас вычислил бы того, кто заказал эту песню. Потому что порвал бы его собственными руками!
   Уже за дверью зала Шунт негромко бросил за спину не отстающему от него Серому:
   - Потом возьмешь лабуха, узнаешь, кто заказал музон.
   Серый не осмелился возразить; возразил другой голос - тихий, вкрадчиво-опасный:
   - Не спеши, Саша.
   Шунт круто повернулся, готовый испепелить взглядом непрошенного советчика. Он закашлялся, проглотив так и не высказанные слова. Грязное ругательство  не обрушилось на невероятно худого человека. Модный костюм болтался на нем, как на вешалке. Неудивительно, что вся криминальная Москва (и не только она) знала этого человека как Скелета. Это был старый авторитетный вор, к словам которого прислушивались и воры в законе еще советской закваски, и новые русские бандиты. Со Скелетом Шунт не стал бы связываться даже в таком раздраженном состоянии, в каком пребывал сейчас.
   - Что надо? - все таки угрюмо спросил он.
   Скелет словно не заметил его неприветливого тона. Все так же улыбаясь - если только можно было назвать улыбкой узкую щелочку на его почти безгубом лице - он ответил:
  - Большой человек хочет поговорить с тобой, Шунт. Очень большой!
   - Такой же большой, как ты?
   - Я бы сказал, что мне до него далеко, - серьезно ответил Скелет, - но не буду врать. Мне до него вообще никогда не дотянуться. Как и тебе.
   - И как же зовут этого большого человека?
   - Он сам скажет... если захочет.
   - Хорошо, - согласился Шунт, - сейчас захвачу ребят.
   - Не надо, - остановил его старый вор, - хватит одного Серого; машина уже ждет.
   Шунтиков, поколебавшись, последовал за ним на улицу. У входа в ресторан действительно стоял длинный лимузин черного цвета с тонированными стеклами. У открытой задней дверцы стоял человек в самой настоящей ливрее. Шунт уже без колебаний нырнул вслед за Скелетом в салон. Впрочем, это он в свой новенький "Мерседес" заныривал. В этот же лимузин он вошел, практически не сгибая шеи.
   Огромный салон был отделан темным натуральным деревом, мягкой, нежной на ощупь кожей и отделялся от салона водителя непрозрачной перегородкой. Мягкий свет зажегся в салоне сразу же, как лакей беззвучно захлопнул за ними дверь. Почти в то же мгновение автомобиль тронулся с места. На это указал только чуть усилившийся приглушенный рокот двигателя, да ласковый нажим на тело. Казалось, в этом салоне даже инерция подчиняется другим законам.
   Московские улицы, в которые вкладывали гигантские деньги, все таки были далеки от совершенства. Поэтому в салоне все таки ощущались иногда толчки - совсем такие же, с какими поднимает на себе человека волна где-нибудь на багамском пляже в ясный солнечный день. Скелет открыл объемистый бар, уставленный множеством бутылок. Все они, отметил Шунт, были нераспечатанными. Шунт бы не удивился, если бы узнал, что у неведомого Большого человека служит специальный человек, единственной задачей которого было поддерживать порядок в этом шикарном баре. Среди пестрых бутылок на многих языках Скелет выбрал нашу, "Столичную".
   - Будете?
   Шунт, а вслед за ним и Серый покачали головой, отказываясь.
   - Ну а я выпью за упокой раба божьего Георгия.
   - Какого Георгия? - спросил озадаченный Шунт.
   Лишь поймав укоризненный взгляд Скелета, он вспомнил, что так зовут, вернее звали Рожу. Он вытянул вслед за стариком еще два фужера на длинных ножках (стаканов не было!) и подставил их.
   - Наливай и нам. Тогда уж помянем всех пятерых.
   Скелет не возражал. Они, не чокаясь, выпили и надолго замолчали - до тех пор, пока лимузин, попетляв по московским проспектам, не вырвался на одну из трасс. Одну из многочисленных трасс, которые столица - словно паук паутину - выпустила по окрестностям.
   - За город везут? - то ли спросил, то ли просто констатировал факт Шунтиков.
   Скелет молча кивнул.
   По трассе лимузин несся минут десять. Учитывая огромную скорость, это означало, что большой человек жил километрах в двадцати пяти-тридцати от окружной. Свернув с трассы налево, автомобиль попетлял еще немного - уже по местным, не сравнимым длиной с московскими улицам. Однако здесь практически не трясло. И Шунт совсем не удивился этому. Большой человек мог позволить себе построить хорошую дорогу до дома.
   - А скорее - заставить местные власти сделать это, - подумал он стряхивая остатки дремы, - вряд ли кто посмел тут пустить большую часть бюджета в свой карман.
   Лимузин остановился. Послышался шум какого-то механизма - очевидно это отворялись ворота. Теперь автомобиль закружил почти на одном месте, словно спускаясь глубоко под землю по крутому пандусу. Наконец он остановился окончательно и дверь распахнулась, повинуясь руке точно такого же лакея, что пустил их в машину в Москве. Только в отличие от первого, брюнета, этот был огненно рыжим.
   Задача рыжего на этом была выполнена и он отступил, растворившись между колоннами. Колонны эти поддерживали крышу огромного гаража, в котором могли поместиться не меньше полусотни машин. Сейчас в нем стояло десятка полтора иномарок - все новенькие, блестящие; словно только что с конвейера. Впрочем несколько автомобилей здесь - включая тот, на котором приехали Шунт с Серым и Скелетом - никакого отношения к конвейеру явно не мели. Такие авто собирают вручную; неторопливо и с любовью.
   Из гаража вел длинный коридор - тоже круговой - который опустил их еще глубже. По коридору троицу проводила четверка охранников с такими непробиваемыми торсами и физиономиями, что у Шпунта даже не возникло желания спросить их о чем-нибудь. В просторной комнате, которой закончился коридор, работали полдюжины молодых парней за компьютерами, не обративших на них никакого внимания. Еще один человек с таким же деловитым лицом "сидел" на телефонах. Дверь, ведущая в соседнее помещение, была копией первой. За нее попал только Шунт. Скелет и Серый, слабо попытавшийся дернуться за шефом, остались в компании четверых охранников.
   Шунтиков вступил в огромный полусферический зал, с высоченного потолка которого свисала люстра, которая очень органично выглядела бы в любом из кремлевских дворцов. Роскошь, с которой было отделано это сердце подземного мира, не кричала, не бросалась в глаза - так искусно поработали здесь мастера. Шунт сразу почувствовал себя ущербным, не достойным этих царских палат. Рассердившись на себя, он с показным безразличием оценил богатство этой пещеры современного Али-Бабы, а потом и ее хозяина.
   "Али-Баба" оказался маленьким толстячком, сильно смахивавшим на Егора Гайдара; только постарше возрастом. За мягким креслом, в котором царственно развалился хозяин, стоял человек с неестественно гладким лицом, одетый во все черное и элегантное. Его глаза были закрыты черными же очками, и Шунтиков почему-то обрадовался этому обстоятельству. Почему-то ему очень не хотелось заглянуть в эти глаза. А еще Шунт, сам не будучи мастером рукопашного боя, оценил скрытую силу, что таилась в этом "черном" человеке. Его средний рост и не очень внушительные габариты не могли обмануть мафиози, который на своем жизненном пути повидал очень многих сильных и умелых бойцов.
   Третий человек, ждущий Шунта в этом зале - средних лет и такой же средней комплекции - сидел в соседнем с хозяйским кресле. Своим серым, ничем не примечательным видом он почти обманул Шунтикова. Лишь наткнувшись на его змеиный взгляд, гость внутренне поежился, поняв, какой страшный человек скромно сидит в кресле. В общем, понял Шунт, он словно попал в гнездо смертельно опасных ядовитых рептилий и неизвестно еще было, какая из гадин тут была страшнее.
   "Али-Баба", или Гайдар на пенсии прислушался к негромкому шуму, который пробился в двери, пока они закрывались за спиной гостя и махнул полной ручкой в их сторону:
   - Поди-ка, Вася, успокой там буянов.
   Кукла позади него зашевелилась и упругим шагом вышла из зала.
   - Значит, ты Шунтиков Александр Григорьевич, по кличке Шунт. Спец по наркоте, из всех видов транспорта предпочитающий электрички?
   Шунт дернулся, но на более агрессивные действия не решился, хотя человек в сером рядом с хозяином даже не шевельнулся. Более того, его лицо вдруг чуть расплылось в приглашающей улыбке: "Давай, парень - попробуй возникнуть!". А Али-Баба продолжил все тем же высоким тоном, который тоже удивительно напоминал голос богатого на высокомудрые изречения бывшего премьера российского правительства:
   - Говорят, ты собрался объявить войну кое-кому из любителей старых песен? Не надо - мне война в Москве сейчас совсем не нужна.
   Любому другому взвинченный до сих пор Шунт сейчас бы дерзко отрезал:
   - А что ты за хрен такой бугристый, чтобы давать мне советы?
   Теперь же он благоразумно молчал, и даже испуганно вздрогнул, когда толстячок вдруг спрыгнул с кресла на короткие ножки и подбежал к нему.
   - Твой миллион у нее; ее и ищи! А других трогать не смей! - хозяин протянул ему фотографию.
   На снимке, явно вырезанном из другого и увеличенном, сидела на бревнышке ничем не примечательная тетка средних лет, поднявшая к солнцу мечтательное лицо с закрытыми глазами. Точно такая же фотография лежала  у Шунта в бумажнике.  Их носили для опознания все ковровские милиционеры. Рэмбо выкрал ее у одного мента, размножил и привез шефу. Шунт знал все, что смогла раскопать о Марии Павлюченко милиция, но не больше того.
   Из за плеча хозяина вдруг протянулась рука человека в сером. Шунт поднял голову, взглянул в его лицо и поразился - он сейчас был готов поклясться, что  хищные глаза подошедшего совершенно незаметно человека на короткое мгновение заполнил панический ужас. Однако голос "серого" был таким же ровным и бесцветным, каким был он весь:
   - Могу добавить, что ее настоящее имя Наталья Юрьевна Крупина. Она бывший подполковник бывшего КГБ, сотрудник самого засекреченного подразделения, мастер рукопашного боя...
   Толстячок весело рассмеялся:
   - Вот видишь! У тебя и с одной этой теткой хлопот хватит. Поймаешь ее, отнимешь свой лимон и вези ее ко мне. Скелет подскажет, куда. Привезешь - получишь еще миллион. Договорились?
   - Договорились, - с трудом вытолкнул из себя  Шунт.
   Это было единственным словом, которое он произнес в этом огромном роскошном зале. Он проглотил тугой комок в горле и спрятал фотографию в карман, хотя никакой нужды в ней не было. Кивком головы Али-Баба отпустил его и Шунт послушно двинулся к дверям, уже не слыша, как хозяин задает вопрос человеку в сером:
   - Какой, говоришь, номер был у секретного агента Крупиной?
   - Три нуля первый, - машинально ответил тот и спохватился, только когда Куделин рассмеялся, глядя, как закрывается дверь за Шунтом.
   - А у тебя, Полковник, три нуля третий. Значит ты не дорос до Натальи Крупиной?
   Память у Николая Яковлевича была великолепной. Фамилию, имя и отчество, услышанную впервые, он запомнил намертво. А вот Полковник, Летунов Олег Викторович, удивился и задумался - откуда Куделин мог раскопать такой факт его биографии? Впрочем, сейчас главным было не это. Главное - Крупина жива, и не дай бог она встрянет в их с Куделиным операцию. Он так и сказал:
   - Не дай бог Крупина влезет в нашу операцию.; тогда ее лучше не начинать.
   Куделин рассмеялся.
   - Во-первых, мы ее уже начали. А во-вторых - зачем ей влезать куда-то? Сейчас у нее в руках миллион баксов. Забилась наверное в какую-нибудь норку как мышка и пережидает, пересчитывает бумажки.
   Летунов невольно вздрогнул. В их команде "три нуля" Наталью действительно звали Серой Мышкой. Но в норках она никогда не отсиживалась. Он покачал головой.
   - И все же, Николай Яковлевич, это фактор, который мы не учли. Я не удивлюсь, если эта "мышка" сидит сейчас вон за тем вентиляционным люком, - он показал на стену, где за богатой драпировкой скрывались узкие вентиляционные щели.
   - Брось, - махнул рукой Куделин.
   Неслышно отворилась дверь и вошел Горелый. В то же мгновенье негромко прозвенел телефонный аппарат.
   - Это наверное меня, - первым оказался у телефона Полковник.
   Отвечал он однозначно: "Да", "Нет", "Понятно". Лишь в конце, заканчивая разговор, приказал подлиннее:
   - Доведете до балки и исчезайте. Если хоть одного заметят - всем башки поотрываю. Все! - он опустил трубку на аппарат и повернулся к хозяину.
   - Пришли? - задал вопрос тот.
   - Пришли, - ответил Олег, - все те же лица - Топор, Валера и два бойца.
   - Ну, Бог им в помощь, - опять рассмеялся Куделин, - пусть потрудятся.
   - Может, сказать кому следует, чтобы лишнего не болтали? - с некоторым сомнением посоветовался Полковник.
   - Не надо, - мягко отрезал Николай Яковлевич, - пусть Крюк узнает все наши тайны; кроме самой главной. Ее-то мы никому не расскажем, правда, Вася?
   Горелый  кивнул, подходя, чтобы занять привычное место за спиной хозяина. Он бы не мог рассказать вообще ни о какой тайне, даже если бы захотел. Когда-то огонь, сжегший большую часть его кожи, основательно попортил ему и горло. Хирурги вставили ему серебряное - точно такое же, как у Остапа Бендера. Увы - возможность говорить они не вернули; делать искусственные связки тогда еще не умели.
   Телохранитель не успел занять места позади Куделина. Его пустой взгляд, спрятанный за темными очками, вдруг наткнулся на фотографию - дубликат той, что унес с собой Шунт. Горелый буквально вырвал ее из ладони хозяина, а затем сорвал с лица очки. Под ними обнажились страшные круги затянувшихся ожогов.
   - Что, - повернулся к нему Куделин с улыбкой, которая редко покидала его круглое лицо, - ты тоже знаком с подполковником Крупиной?
   - Сэ... сэ... сэ.., - просипел Горелый1.
   Если бы он умел говорить, он бы поправил хозяина: "Со старшим лейтенантом Крупиной!". Именно в таком звании он когда-то знал Наталью.
   - Ну вы, ребята, даете, - обвел Куделин взглядом своих ближайших помощников, - если уж вы боитесь эту бабу, как же с ней справится Шунт?..
   Шунтиков тем временем несся в лимузине в обратном направлении. Естественно, в компании Скелета и Серого. Как оказалось, именно его выходил успокаивать Горелый. Сейчас помощник Шунта был непривычно тих и подавлен.
   Автомобиль остановился у "Плакучей ивы", где шумная команда Шунта уже ждала своего шефа. Ранним утром большая часть из них во главе с Серым отправилась в Ковров. Небольшой уездный город в части развлечений сильно уступал столице, однако ребят грели мысли о больших бабках, которые пообещал каждому Шунт. И все за поимку единственной бабы, мирно улыбающейся на фотографии. Такой снимок был у каждого бойца, что заполнили два джипа, резво глотавших километры Горьковской трассы.
 





























Глава 10. Афганистан. Начало восьмидесятых
Старший лейтенант Наталья Крупина
   Невысокий, сухощавый генерал-майор, чем-то напоминавший генералиссимуса Суворова, ошалело крутил головой. Молодые офицеры-десантники, только что окончившие училище и прибывшие для несения службы в его бригаду, радовали глаз выправкой и бравым видом. Радовали все, кроме стоящей последней в ряду девки в погонах. Впрочем, в списках пополнения старший лейтенант Крупина стояла первой - в силу своего звания. Все остальные были двухзвездными лейтенантами, а один вообще имел на погонах по одной звездочке. К тому же на груди девки, извините - старшего лейтенанта - скромно краснели две полоски, означавшие, что вчерашняя... курсантша, или курсант (как правильно, генерал не знал) имела в активе две медали, причем боевые. В душе боевого генерала шевельнулось неприятное подозрение, и он поспешил отвести взгляд от старшего лейтенанта, чтобы та не смогла прочесть в его глазах вопрос:
   - А за что тебе, девочка, медали эти вручили, не за?..
   Генерал мысленно прикусил язык, приглядевшись к... груди старшего лейтенанта. На ней еще скромно прятались значок мастера спорта СССР по самбо и длинный парашют, покрытый эмалью, который всем знающим сообщал, что в активе этой девчонки больше двухсот прыжков. Внезапно его губы раздвинулись в лукавой улыбке.
   - Старший лейтенант Крупина! - скомандовал он.
   - Я! - по-уставному ответила Наталья.
   - В распоряжение полковника Игнатова, на должность командира разведвзвода.
   Командир полка Игнатов никак не мог подобрать толкового командира в разведывательный взвод. Не потому что предыдущие гибли от пуль или ножей душманов. Просто потому, что народ во взводе был чересчур боевым; не всякий офицер мог с ними совладать.
   Генерал-майор не ошибся, предвидя бурную реакцию Игнатова. Полковник долго хохотал, а потом зарычал, напрягая могучую грудь:
   - Девку?! Девку в разведвзвод?! Да они даже ночи не дождутся, по кругу тебя пустят.
   Девка стояла напротив него, невозмутимая и спокойная.
   Ну хорошо, - успокоился разом полковник, - пойдем посмотрим на твоих бойцов.
   Разведвзвод на то и был разведывательным, чтобы узнавать все новости первым. Бойцы уже знали о новом командире. Они выстроились двумя неровными шеренгами. Старшина-сверхсрочник, исполняющий обязанности командира взвода, скомандовал равнение налево, откуда шли полковник с Крупиной и пошел навстречу, едва подняв ладонь чуть выше плеча, а не к виску, как того требовал устав. Он лениво печатал шаг, и в такт его движению болталась пряжка ремня на поясе. Впрочем, на поясе была только задняя часть ремня; пряжка  билась по форменным брюкам чуть ли не ниже мужского достоинства.
   - Товарищ полковник!.. - начал он так же лениво, и заткнулся, выпучив глаза на девку в погонах старшего лейтенанта.
   Старшина не успел сообразить, что именно она должна стать его новым командиром. Крупина вдруг оказалась рядом и ловко намотала пряжку на край застиранного хэбэ, захватив в узел все, что попалось в ее на удивление крепкую ладошку. Боец выкатил глаза еще сильнее и открыл рот, чтобы выплеснуть на старлея все, что он о ней думает. Тут он встретился взглядом с Натальей; с ее веселыми, и в то же время предупреждающими глазами и понял, что лучше этого не делать.
   - Вот так нужно носить ремень! - повернулась к строю Крупина; вслед за ее рукой перед строем вытянулся и старшина, - всем понятно?
   Понятно было не всем. Напротив - все дружно заржали при виде застывшего столбиком старшины. Из второй шеренги вытолкнули здоровенного детину с лычками младшего сержанта. Этому бугаю не хватило бы никакого ремня, чтобы обхватить его объемистое брюхо.
   - Младший сержант Брюханов! - дурашливо представился он.
   - Ага! - Наталья обрадовалась ему, словно родному, - не понял?!
   - Не понял, - кивнул головой Брюханов, и в то же мгновение согнулся в появившейся талии.
   Из него словно выпустили дух, а вместе с ним половину живота. Это выпрямленный палец Крупиной ткнулся ему в пупок. Потом младший сержант утробно хрюкнул и ввалился обратно в строй, проделав в ней большущим задом широкую брешь. Это было еще смешнее, но хмыкнул почему-то только полковник. Все остальные как по команде выпятили груди и втянули животы, отчего дружно провисли ремни.
   - Вольно! - скомандовала Наталья, - можете не тянуться, не на плаце. Впредь буду требовать опрятного вида и беспрекословного выполнения приказов. За слова, и намеки, выходящие за пределы служебных отношений, буду карать беспощадно.
   - Бить будешь? - не выдержал правофланговый - рослый, стройный старший сержант с иконостасом боевых наград на груди.
   Он тут же охнул от нестерпимой боли в горле, которое исторгло вопрос. Полковник нахмурился, однако предъявлять претензии старшему лейтенанту не стал - не за что было. Ни он, ни кто другой не заметил стремительного движения руки Крупиной, прервавшей обращение бойца не по форме. В общем, представление нового командира удалось на славу. А после первого боя, когда старший лейтенант спасла жизнь нескольким парням, обрушившись непонятно откуда на огневое гнездо противника, бойцы безоговорочно признали в ней командира.
   Через пару месяцев взвод разорвал бы на части любого, кто посмел бы косо глянуть на Крупину. Однако Наталья и сама вполне могла постоять за себя. Так случилось с подполковником Погореловым, начальником штаба полка. Василий Михайлович Погорелов вернулся из отпуска, с Родины, отдохнув по самую макушку. Женского внимания красавцу-холостяку, да еще боевому офицеру, перепало сверх всякой меры. Потому он наверное и не сомневался, что новая комвзвода прибежит к нему как собачка, по первому кивку. Объяснение получилось очень коротким. В результате Крупина ушла в расположение взвода, где у нее была отдельная комната, а начштаба остался лежать на паласе, реквизированном в богатом афганском доме.
   Руками, которыми он попытался ущипнуть Наталью за аппетитный зад, полковник зажимал причинное место. Он словно боялся, что свежеприготовленная яичница стечет на тот самый палас. До этого дня Погорелов - боевой командир, прошедший все ступени от командира взвода, считал себя лучшим рукопашником полка, а может, и дивизии. В одно мгновение эта гордость разбилась вдребезги. Осталось только подозрение на хроническую импотенцию.
   Крупина вовсе не была ангелом в камуфляже. С девичеством она простилась еще в училище; ни к чему не обязывающие связи заводила и в полку. Однако все и всегда происходило с обоюдного согласия. Подполковник же такого согласия у Натальи даже не спросил.
   Любовный опыт Крупиной не шел ни в какое сравнение с подвигами на этом поприще другой женщины в полку - второй и последней в кадровых списках. Начальник связи Ирина Благова несмотря на возраст (а было ей хорошо за тридцать) и заметные следы бурной жизни  пользовалась у молодежи бешеной популярностью. Это не помешало ей стать лучшей подругой Натальи. Крупина со всеми ее чисто мужскими способностями уникального бойца, должностями и наградами оставалась женщиной. И Ирина была единственным человеком в полку, с кем она могла поделиться чисто женскими секретами. Слушая однажды веселую историю Благовой о очередной ее "победе", Наталья неожиданно перебила ее:
   - А у меня наверное никогда такого не будет.
   - Какого "такого"? - не поняла Ирина.
   - Ну, чтобы "охи - вздохи", гуляние под луной. И чтобы всю ночь в постели скакать.  У меня все, что было с ребятами - максимум на пятнадцать минут. А потом или он захрапит, или мне бежать надо.
   - Ничего, - усмехнулась Благова, - ты еще найдешь свой торчок.
   - Торчок? - переспросила Наталья.
   Ирина расхохоталась. Она вообще была хохотуньей; так и погибла через месяц после этого разговора с улыбкой на лице от  шального осколка в лоб.
   - Это не то, что ты думаешь. Торчок - это молодой дубок. Зимой - как мороз покрепче стукнет - вершина у него отмерзнет, а то, что под снегом, живое. Случится подряд несколько таких морозных зим и получится дубок-торчок. Корявенький, весь в узлах от отвалившихся сучьев.
   Гуляла я, значит, однажды в лесу, под Москвой. А была тогда такая же, как ты - и молодая, и красивая, ну и... понимаешь какая. Ну и наткнулась на полянке на такой торчок. Как представила, что у меня мужик с таким агрегатом, так и потекла.
   - И что?
   - Не могу теперь остановиться. Меняю мужиков, как перчатки. Только все больше не торчки, а сморчки попадаются, - захохотала Ирина.
   Наталье в безлесном Афганистане торчок не попался. Зато к ней пришла настоящая любовь - первая и последняя. Лейтенант Миша Толстых был на год старше ее, но из училища выпустился позднее. Потому что успел отслужить срочную. Он был не единственным, кто пытался ухаживать за Крупиной.
   Но если другие офицеры, а иногда и сержанты, дарили ей дорогой трофейный парфюм и другие красивые безделушки, неведомо как попадавшие в разгромленные аулы, Миша ухитрялся в выжженной афганской земле находить удивительные по красоте и необычному виду цветы. Потом он, смущаясь, стал приносить ей листочки со стихами собственного сочинения, нехитрыми и неумелыми. А Наталья их благосклонгно принимала. Это было трогательно и смешно - до того мгновенья, когда Крупина поняла, что с этими цветами и листочками, с Мишей Толстых в ее жизнь вошло что-то новое; светлое и чистое. На глазах изумленного полка неторопливо развивался роман командира разведвзвода и самого, пожалуй, скромного командира мотострелков. Все шло к полковой свадьбе; фактически они были мужем и женой и если бы не тот бой, закончившийся так трагически...
   Банда душманов засела в горном ущелье. Она стала поперек горла командованию советских войск в этом районе. По ущелью проходила стратегически важная дорога и полк Игнатова получил приказ выбить из него противника. Приданные полку тяжелые вертолеты отутюжили вход и выход в ущелье. Самую узкую часть, над которой нависли крутые скалы угостили лишь градом пуль из крупнокалиберных пулеметов. От более мощных снарядов могли обвалиться отвесные стены; тогда ущелье не нужно будет никому. Вслед за отревевшими свое вертолетами в бой вступили БМП - до того места, где первый из них едва не съехал в пропасть, подорвавшись на мине. Теперь боевые машины могли помочь бойцам только огневой поддержкой. Они поливали скалы свинцовым дождем до тех пор, пока редкая, умело маскирующаяся цепь мотострелков не докатилась до передовой линии обороны душманов. Одновременно с неприступных, казалось бы, скал на головы врага посыпались бойцы разведвзвода - С Крупиной во главе.
   - Шайтанкыз! - успел отчаянно завопить чернобородый дух, прежде чем короткая очередь Наташиного автомата разорвала поперек груди его стеганый ватный халат.
   Так - дьявольской девкой в переводе - прозвали Крупину враги. И их оборона дрогнула. Толпа душманов, которые в своих ватных чапанах черного цвета со спины были одинаковыми, как родные братья, редела с каждой секундой. Но многие все таки успели добежать до другой оборонительной линии, запиравшей ущелье с противоположной стороны. Здесь отступающие не остановились - толпа лишь значительно выросла, дополненная фигурами в таких же темных халатах, размахивающими на бегу автоматами Калашникова.
   По команде старшего лейтенанта бойцы заняли покинутые душманами позиции. Преследовать врагов не было смысла - в двухстах метрах отсюда их должны были встретить пулеметные очереди бээмпэшек. Боевые машины были почти не различимы среди громадных валунов. И они готовы были открыть огонь, когда подполковник Погорелов, командовавший этой частью операции, послал навстречу лаве обезумевших врагов резерв. Взвод лейтенанта Толстых. В тот момент подполковник даже не думал, как он будет потом объяснять этот безумный, даже преступный приказ.
   Сорок бойцов лейтенанта врезались в две с половиной сотни душманов - бывших крестьян, за несколько лет ставших опытными вояками. Помочь взводу не могли ни пулеметчики, бессильно матерившиеся в боевых машинах пехоты, ни Крупина со своими орлами, с нетерпением ожидавшая грозного рокота крупнокалиберных пулеметов. Взвод лейтенанта Толстых полег полностью, вместе с командиром Пулеметчикам они оставили совсем немного работы. Когда знакомый рокот все таки прогрохотал, умолкнув совсем скоро, какая-то сила заставила Наталью совершить марш-бросок настолько стремительный, что даже ее опытные разведчики опомнились, когда она уже нашла среди искромсанных тяжелыми пулями тел Мишу Толстых.
   Не было чудесных, как в кино, последних слов прощания; не было вздоха любимого, принятого ей. Была только тупая боль в груди и пустота в голове, которую можно было заполнить только действием. Ее глаза нашли группу бойцов, стоящих у передней БМП; выделили в ней подполковника Погорелова. Даже с такого расстояния - с пятидесяти метров - она увидела, как чуть расползлись его губы в торжествующей улыбке. В следующее мгновение подполковник тоже разглядел что-то в ее лице, и отступил за спины солдат.
   Когда Крупина, опять показав рекордную скорость, остановилась у этой группы, Погорелов уже садился в свой УАЗик - за руль, не дожидаясь водителя. Будь сержант-водила на месте, неизвестно, решилась бы Крупина на свой поступок. Застыв на несколько секунд, она четко - как на стрельбище - только в десять раз быстрее, чем это было положено по нормативам, зарядила подствольник гранатой из подсумка. Она встала в классическую стойку для стрельбы стоя и мягко нажала на спусковую скобу. Разворачивающийся метрах в тридцати УАЗ представлял собой идеальную мишень.
    Граната разорвалась точно по центру бензобака. Взрывная волна бросила большую часть топлива вперед, к креслу водителя. УАЗик, занявшись огнем, завалился в месте крутого разворота направо. Налево упал из кабины и начал кататься по земле объятый пламенем Погорелов. Он представлял собой живой костер, но никто из бойцов не двинулся с места, пока огонь, непоправимо попортив горло подполковника, не прервал его страшные крики.
   Рядом с Крупиной резко затормозил, хрустя щебнем другой УАЗик, командирский. Полковник Игнатов мгновенно оценил и пылающий костер из живого еще человека, и стойку Натальи, так и не опустившей автомат.
   - Что же ты наделала, дочка? - полковник осторожно вынул из рук Крупиной оружие.
   Старый служака знал, что Наталью ждет трибунал. И что он вряд ли примет во внимание заслуги старшего лейтенанта, ее орден Красной Звезды, и недавнее представление к ордену Красного Знамени. Ничего он не примет во внимание - только тот факт, что старший лейтенант Крупина на глазах десятков свидетелей расстреляла подполковника Советской Армии.
   В тот же день безучастную ко всему Наталью увезли в Кабул. Но в столице Афганистана, где находилась офицерская гауптвахта, Крупина не задержалась даже до вечера. В сопровождении двух угрюмых сержантов-сверхсрочников и полусотни мест двухсотого груза военный транспортник перебросил ее в Ташкент. В Москву старший лейтенант Крупина вылетела на обычном пассажирском ТУ-154, сидя на среднем месте в самом начале салона. С двух сторон от нее сидели серьезные широкоплечие молодцы в одинаковых серых костюмах...







Глава 11. Муром - Нахабино
Подполковник Наталья Крупина
   - Значит, ты не сдох? - почти беззлобно подумала Наталья, рассматривая в узкую щелочку страшное лицо подполковника Погорелова, - что ж, как бы тебе не пришлось пожалеть об этом.
    Впрочем, вместе с частью шкуры у подполковника сгорела и часть фамилии. Теперь он откликался на кличку Горелый. Щель, кстати, была той самой, на которую показывал Полковник. Кто-то словно специально раздвинул клинышек драпировки, чтобы Наталья могла наблюдать за ходом переговоров. Тех самых, что организовал в своем шикарном логове хозяин заводов, газет, пароходов и еще много чего Николай Яковлевич Куделин.
   Крупина на удивление легко попала в вентиляционную систему подземного бункера. Система окружала бывший командный пункт Московского военного округа по всему периметру. Тоннели здесь были очень узкими; часто почти непроходимыми. Но, как говорил еще великий Суворов: "Где олень пройдет...", - далее по тексту. В роли оленей выступали Топор и его подручные. Легче всех, конечно, приходилось Валере. А вот огромный детина Леша откровенно боялся застрять в узких переходах. Да еще материться громко было нельзя!..
   До Нахабина Крупина добиралась в обличье той самой деревенской бабы, что села в пригородный поезд "Ковров - Муром". Она бы не открыла глаз до самого Мурома, если бы не нужно было решать один насущный вопрос. А именно денежный. Вообще-то деньгами - стодолларовыми купюрами - была почти до половины забита ее корзина. Однако воспользоваться ими она пока не могла. Странно выглядела бы тетка предпенсионного, а может, уже и пенсионного возраста, меняющая на вокзале баксы на рубли. Поэтому она терпеливо  дожидалась, когда соседки по купе - тетки с такими же, как у ней, корзинами - перемывавшие косточки всем известным политикам, доберутся до "рыжего черта". Только  тогда она открыла глаза и напористо вклинилась в разговор:
   - А я вот тоже Чубайса все время ругала, а сегодня ему спасибо сказала.
   - Как это? - дружно удивились соседки.
   - А так, - повернулась Наталья к ближайшей, - я ведь до пенсии в Коврове работала, на электромеханическом, вместе с мужем покойным. Ну, нам на два наших ваучера и выдали акции завода. До вчерашнего дня они в серванте валялись. А вчера иду по Абельмана, а там на магазинчике объявление: "Покупаем акции заводов". Всяких заводов - и нашего тоже.
   - Ну! - поторопила ее нетерпеливая соседка.
   - Вот тебе и ну! На шесть тысяч сегодня акции сдала.
   - Новыми?!!
   - Новенькими. Уже наверное при Примакове отпечатали.
   - Небось фальшивые, - завистливо перебила ее другая соседка.
   Наталья испуганно прижала руки к груди, где якобы схоронила свои тысячи и успокоено перевела дух.
   - Да нет, - улыбнулась она, - пять тысяч в упаковке, с печатями. А тыща - сторублевками, я их в магазине проверила - настоящие. Я там гостинцы внучку покупала, вот мне девчата продавщицы и подсобили. Вот, угощайтесь.
   Крупина залезла ладонью под тряпицу и достала из корзины пачку "Виолы", которую неведомый благодетель купил вместе с другими продуктами и поместил в "Стинол". Тетки притворно посмущались, однако цепко расхватали маленькие яркие треугольнички с импортным сырком. Наталья победно улыбалась. Она сейчас внешне впитывала в себя реакцию соседок, которые принялись дружно вспоминать советские "Янтарь" и "Дружбу". На самом деле ее больше интересовала реакция на волшебные слова "шесть тысяч рублей" соседнего купе их плацкартного вагона. Там совсем недавно шумно справляла какое-то событие компания подвыпивших парней.
   При посадке эти четыре парня выглядели вполне прилично. Но уже на первой остановки из соседнего купе донесся характерный звон бутылочного горлышка о стекло граненого стакана. На волшебные слова соседи за стенкой отреагировали так, как и ожидала Наталья. У них мгновенно установилась тишина;  затем ее нарушил яростный пьяный шепот. Закинув наживку и убедившись, что рыбка, вернее сразу четыре рыбины ее заглотнули, Наталья снова закрыла глаза и открыла их, только когда проводница объявила из своего закутка: "Муром. Конечная станция. Просьба пассажирам освободить вагон".
   На перроне Крупина остановилась и растерянно огляделась. Любой, кто задержал бы на ней взгляд хоть не надолго, сразу бы понял - тетку обещали встретить, но... Однако до нее никому не было дела. Кроме тех самых четырех парней, которые встали в кружок и старательно отворачивались от нее. У них очень забавно получалось изображать вид чрезвычайно занятых людей. Наталья улыбнулась и решила не мучить молодых людей долгим ожиданием.
   - Клюнули, голубчики. Зря я, что ли, завысила курс акций электромеханического завода раз в тридцать? А может, и больше.
   Глубоко вздохнув, она оторвала от асфальта тяжелую корзину и, припадая на ту сторону, с которой несла якобы неподъемный груз, направилась с вокзала в город. Наталья свернула в первый же темный переулок, резонно рассудив, что нести действительно тяжелую корзину очень далеко не имеет никакого смысла. В темноте она видела очень неплохо. Потому остановилась, немного не дойдя до того места, где затаились двое из ее попутчиков. Она и паузу-то на вокзале сделала, чтобы они могли найти удобную - на их взгляд - позицию. Парни скорее всего были местными; мышеловку захлопнули грамотно. Только вот мышка им попалась не по зубам.
   - Ты, бабулька, не бойся, - почти задушевно сказал третий парень - тот, что подошел сзади вместе с четвертым, - мы тебя бить не будем.
   - Че вам надо-то?
   Ночные грабители видимо уже успели поделить будущую добычу; сейчас они не обратили никакого внимания на то, каким спокойным был голос их жертвы.
   - Деньги нужны, бабка, - ответил другой голос, уже спереди, - вали сюда свои тыщи и беги дальше - тащи внукам гостинцы.
   - Да ладно тебе, Витек, - успокаивающе остановил его первый, - пусть бабулька тыщу себе оставит, а нам и пяти хватит.
   - Так ведь они не ваши, сынки, - Наталья словно давала возможность парням сохранить в целости и сохранности здоровье и содержимое карманов.
   - И не твои тоже, бабка, - снова угрожающе проворчали спереди, - сама сказала, что "рыжий Толик" подарил.
   Это были последние слова налетчиков в этот вечер. Парни сомкнулись достаточно близко, чтобы Крупина могла, не расходуя лишней энергии, дотянуться до каждого. Незадачливые грабители скорее всего никогда не слышали о древнем искусстве усыпляющего прикосновения  тибетских монахов Фу Чинь. Искусство было скорее не боевым, а лечебным. Вот подполковник ребят и полечила. Парни, проснувшись утром следующего дня, не должны были ощутить никакого дискомфорта в телах - несмотря на холодную осеннюю погоду и постель в виде обочины дороги. Их пропитанные алкоголем, судя по запаху, организмы должны будут наполниться давно забытыми бодростью и свежестью. В четырех парах карманов Наталья нашарила четыреста пятьдесят рублей. Мелочь оставила - на пиво. Поле несостоявшейся битвы ненадолго осветилось зажигалкой одного из парней. Лица ребят были умиротворенные.
   - Совсем небольшая плата за лечебную процедуру, - усмехнулась Наталья, - в столице с вас бы, ребята, раз в десять больше содрали.
    Она еще раз прикинула, хватит ли незадачливым грабителям денег на лечение психологической травмы, и решила - хватит; не побегут они сразу жаловаться в органы, как в одной тупой американской комедии: "Нас ограбила милая старушка!".
   Через полчаса поезд увозил ее в столицу. Наталья не доехала до Москвы километров тридцать; сошла на маленькой дачной платформе. Но даже здесь - на небольшом асфальтовом пятачке, которым начинался и заканчивался асфальт деревушки, дежурили два таксиста-дачника. Они явно не ждали сейчас пассажиров с этой электрички. Так что Крупиной, привычно опустившей корзину с громким вздохом у одной подержанной отечественной машины, пришлось будить водителя.
   - Сынок, мне бы до Красногорска добраться.
   - А? - не понял спросонья таксист, - какого Красногорска?
   - Ну, там еще в этот - в хоккей с мячом играют. Дочка у меня как раз там и живет.
   - Понятно, - кивнул пожилой "сынок", - только вам, мамаша, лучше на электричке до Москвы. Там на метро до станции Тушино, ну а оттуда уже полчаса на автобусе потрясетесь - раз в пять дешевле выйдет, чем со мной.
   - Да ты что! - всполошилась Наталья-бабулька так истово, что спящий неподалеку водитель второго такси даже перестал храпеть, - какое метро! Я же его боюсь... как черта. Там эти...эскалаторы каждый день обрываются, и людей, как в мясорубке в фарш превращают. Да ты не бойся, сынок - деньги у меня есть. Вот, другая дочка дала. Сказала чтобы отдала тебе, значит, а сдачи не требовала. Тогда, мол, ты меня не только до Красногорска - до Красноярска довезешь!
   Крупина прыснула в кулачок мелким старушечьим смешком, а потом протянула водиле стодолларовую купюру. Какой-то из американских президентов несколько мгновений полюбовался на золотую российскую осень, и тут же спрятался в кармане таксиста.
   - Садись, бабуля, - выскочил он из салона, распахнув заднюю дверь.
   Крупина сунула вперед себя корзину, словно не заметив услужливой руки водителя и неуклюже втиснулась в салон следом за багажом. Через пару секунд "копейка" весело, под стать настроению хозяина, запылила в направлении кольцевой автодороги. Через полчаса автомобиль перебрался на другую трассу, почти не потеряв времени в пробках.
   Крупина не стала бы давать руку на отсечение, что в Нахабино опытные настороженные глаза встречают каждую единицу прибывающего автомобильного транспорта, однако перестраховалась. Она решила войти в поселок под видом местной жительницы.
   Окрестности Нахабино еще в советские времена облюбовали под дачи высшие военачальники. Наталье пришлось когда-то давно проводить здесь две специальные операции. И оба раза в Министерстве обороны происходили крутые кадровые перемены. Тогда она добиралась пятьсот девяносто четвертым автобусом, который шел от Москвы мимо Красногорска до деревушки Николо-Урюпино. От последней до Нахабино было рукой подать. За прошедшие десять лет автобус, наверное, так и не поменяли. Он отчаянно скрипел на поворотах и готов был, казалось, рассыпаться на куски в любое мгновение. Особенно на ямах, которых за десять лет тоже прибавилось.
   Наталья проводила взглядом ворота воинской части - какого-то инженерного саперного полка, в который она однажды даже попала - под видом матери солдата, несущего тут службу. Следующая остановка была последней, и она, кряхтя, сошла с высокой ступеньки и скрылась в подступившем к дороге лесу. Грибов в этом лесу было не меньше, чем под Ковровом. Для Натальи, все последние годы большую часть рабочего времени проводившей в лесу, заполнить верх корзины тугими красноголовиками не составило никакого труда.
   Теперь нужно было найти убежище на ближайшие два дня - на могла же она все это время бродить по окрестностям. Крупина выбрала домик победнее; убедилась, что в нем живет одинокий мужичок. Два последующих дня этот мужик провел в собственной постели, связанный по рукам и ногам. Зато в те немногие минуты, когда незваная гостья освобождала его, он с удивительным проворством поглощал никогда не виданные продукты. Таких даже в рекламе на черно-белом экране его дышащего на ладан "Рекорда" никогда не показывали, как заявил он  сам Наталье.
   За это время Крупина натаскала из леса несколько корзин грибов, но разбирать их не стала. Она высыпала их прямо на грязный пол комнаты, в полной уверенности, что беспорядка этим совсем не прибавляла. А потом подполковник опять шла искать кончик той ниточки из клубка, который приведет ее в подземный дворец подпольного олигарха.
   Первого сентября Крупина решила, что надобность в убежище отпала. Она накормила "хозяина" в последний раз, уложила на кровать без всяких признаков белья послушного мужичка, который попытался возникн6уть всего один раз - при первой встрече - но связывать не стала. Ее пальцы нащупали нужную точку на шее мужичка; мягко надавили - ровно настолько, чтобы он в ближайшие сутки не смог открыть глаза. У кровати Наталья выставила десять бутылок нашей, отечественной водки, на покупку которой ушли остатки муромской добычи. Денег было не жаль. Они почти стопроцентно гарантировали, что "хозяин" еще как минимум три дня не покажется на улице.
   Доллары и "Бизон" заняли привычное место в корзине и Крупина навсегда покинула этот дом. Первыми ей на глаза попались Валера с одним из быков. Они представляли настолько непривычную пару, что не заметить их было просто невозможно. Валера старательно играл роль сына или младшего брата Макса. Однако последний на роль старшего брата иди отца явно не тянул.
   - Ну не смотрят с таким почтением старшие на младшего, - разоблачила про себя их немудреный спектакль Наталья, - а вот еще двое актеров.
   Топор с Алексом тоже были здесь. Они прошли мимо дружков, так прилежно отворачиваясь от них, что Крупина едва не расхохоталась. Она поняла, что подручные Шунта чего-то выжидают; скорее всего темноты. Невидимая паутина трех пауков - подполковника Крупиной и двух пар бандюков - действительно плелась до позднего вечера. Но если Топор с подельниками сбивал ноги и дорогие полуботинки практически бесцельно, то Крупина сделала неожиданное и весьма своевременное открытие - за людьми Шунта следили. Причем следили весьма профессионально; следили люди, имевшие навыки соответствующих служб. Невидимые для бандитов топтуны передвигались, используя профессиональную технику и какую-то систему, предполагающую руку опытного режиссера.
   Крупина ушла от греха подальше - туда, где Топор непременно должен был появиться. За два прошедших дня она вычислила, где находится бункер олигарха. Сделать это было нетрудно - не только для подполковника Крупиной. Слишком много роскошных автомобилей сворачивало к небольшой даче и исчезало в гараже, явно не рассчитанного на такое количество машин. К тому же не нужно было быть специалистом такого уровня, как Наталья, чтобы понять, что все подходы к этой дачке, отстоящей отдельно от поселка, надежно перекрыты.
   Наталья иногда наклонялась за грибами, продолжая играть роль местной. Она наконец приблизилась к месту, где еще вчера находился один из умело скрывающихся наблюдателей. Сегодня его не было! Это было первым звоночком, насторожившим Крупину. Дальние подступы к даче были явно специально очищены. Для кого? Не для нее же. Еще одним претендентом был Топор с подельниками. Они и прибыли наконец к этой точке, явно намеченной заранее. Прибыли так же попарно, с двух сторон. Они обогнули дачу так далеко, что Наталья на время потеряла дальнюю пару - Валеру с Максом. Топор же с Алексом прошли так близко от Крупиной, что она расслышала, как натужно сипит качок, явно не привыкший к долгим пешим переходам. А вот Топор шел совершенно бесшумно.
   - Ну почти бесшумно, - все таки похвалила его Наталья.
   Она подождала минут десять; убедилась, что невидимая прежде служба сегодня исчезла совсем и двинулась вслед за Топором. Точнее за Алексом - именно он оставил на земле следы, хорошо видимые даже в сгустившейся темноте. Идти пришлось совсем недолго - не больше пяти минут. Потом узкая тропа нырнула в овраг, который Наталья вчера успела обшарить - от самого начала до того места, где небольшой ключ давал начало безымянному ручейку.
   Сейчас один склон оврага представлял собой рабочую площадку, на которой усердно трудились Макс с Алексом. Они лопатами аккуратно укладывали мягкий грунт на предусмотрительно расстеленный кусок брезента. Луна уже взошла и сейчас равнодушно освещала уже внушительную горку вынутого грунта. Наталья не успела обустроиться в очередной захоронке, когда одна из лопат звякнула о металл. Неизвестно, откуда Шунтиков узнал о таких подробностях, но парни попали точно на люк бункера, с первого раза.
   Люк открылся почти беззвучно. Алекс с Максом с довольными физиономиями распрямили натруженные спины. Теперь пришла очередь поработать Валере. Человечек поправил объемистую сумку на боку, направил внутрь провала ярко вспыхнувший фонарик и исчез в люке, не сказав ни слова. Очевидно, что все роли были распределены заранее. Макс остался у темнеющего отверстия, а Топор с Алексом исчезли; но не внутри темнеющего хода, а снаружи. Топор отправился вверх, ближе к даче, а Алекс вниз по оврагу - к роднику.
   Крупина поняла, что только сейчас она сможет оказаться в эпицентре событий, не вызвав никаких подозрений ни у одной из сторон. Она тенью скользнула к привалившемуся к стволу березы Максу, на ходу дыша на пальцы правой руки. Они нежно легли на горло Макса, отчего парень погрузился в короткий сон, очень похожий на естественный. Через пару минут Макс открыл глаза и провел по ним тыльной стороной ладони в полной уверенности, что просто моргнул. А Наталья была уже в подземелье. Она спешила и в то же время полностью обратилась в слух, потому что подозревала, что Валера вполне может обладать способностью чувствовать рядом чужое присутствие.
   У самой Натальи подобное чувство было; оно было проверено в деле, и не один раз. Оно и позволило подполковнику притормозить, даже раньше, чем она увидела впереди узкий луч фонаря, теперь не такого яркого. Лучик скакал по бетонным, чуть влажным стенам. Вскоре он обвел окружность вокруг другого источника света- узкого отверстия, в которое било  рукотворное светило в виде огромной хрустальной люстры. Саму люстру Наталья увидела позже, минут через двадцать. А пока она внимательно наблюдала за тем, как Валера закрепил фонарик в другой, невидимой для нее щелке и начал сноровисто разбирать содержимое сумки. Что он сейчас извлекал из нее - Крупина могла бы угадать даже с закрытыми глазами. Это были микрофоны - маленькие, но чувствительные и мощные. В этом она убедилась через все те же двадцать минут.
   Валера работал недолго - видимо он заранее готовился к таким не совсем комфортным условиям. В сумку он не светил; значит знал точно, что и где в ней лежит на ощупь. Крупина тоже не сидела сложа руки. Она обнаружила несколько ответвлений от магистрального хода, по которому Валера, а вслед за ним и Наталья добрались до заветной щели. Один из боковых лазов был достаточно широк, чтобы Крупина могла в нем затаиться, пока человечек, закончивший устанавливать аппаратуру, прошел мимо, протягивая за собой два тонких провода. Он не стал проверять исправность микрофонов; видимо был уверен в их надежности на сто процентов. Назад Валера возвращался тоже не один - Наталья хотела убедиться - сможет ли она воспользоваться люком, чтобы выбраться наружу.
   Человечек выбрался из подземелья и присел на краю люка - так, что его тщедушная фигура была хорошо видна на фоне светлого неба. Нацепив на маленькую вихрастую голову наушники, он поднес к глазам часы. Наталья повторила это его последнее движение.
   - Ага, - догадалась она, - Валера-то предусмотрительней, чем я думала.
   Светящийся циферблат показывал без двух минут двенадцать. Эти две минуты проползли в абсолютной тишине. Возможно, Валера снаружи даже в наушниках слышал негромкий шелест ночного леса, но для Натальи внутри рукотворного подземелья все словно было заполнено ватой. Но вот где-то на грани слышимости прозвенел будильник. Совсем негромко - так, что Наталья не обратила бы на него внимания, если бы этот звук не был единственным в шахте. Валера тоже встрепенулся. Он-то точно не услышал бы будильник, если бы не надел наушники.  Парень удовлетворенно хмыкнул и негромко подозвал товарищей по ночному промыслу. Все трое были здесь. Через минуту тяжелая плита легла на место, глухо стукнув о какую-то железку, которой Валера защитил провода. Светлое пятно перед Натальей исчезло. По толстому железу глухо стукнули первые комья земли, совсем отрезая ее от внешнего мира.
   - Что ж, - прошептала Наталья, - теперь можно достать свой фонарик.
   Она действительно извлекла из корзины фонарь, который вчера купила в нахабинском магазине вместе с запасными батареями. Купила до того, как извела последние деньги на "Столичную" ингушского разлива. Налюбовавшись на Валерину технику, а потом и на роскошную люстру, освещавшую огромный зал, Наталья пошла, точнее бесшумно скользнула в разведку. Микрофоны были сверхчувствительными; она как-то имела дело с подобными. Поэтому она сейчас искренне порадовалась, что не страдает приступами кашля, или, к примеру, урчанием в животе.
   Через три часа Крупина знала о подземном мире, окружавшем бункер, практически все. На практике. В теории она все это знала и раньше. Когда-то давно, когда Наталья уже не служила в армии, но по прежнему носила по три маленькие звездочки на погонах, она видела схему такого бункера. Сейчас, по мере того, как она находила скрытые щели и люки, ведущие внутрь гигантского подземного сооружения, она вспомнила все, что знала прежде о нем.  К концу третьего часа подполковник наметила шесть точек, через которые могла бы проникнуть внутрь бункера. Еще через несколько она могла наблюдать за жизнью подземного обиталища. Наконец Наталья еще раз полюбовалась на люстру под собой и устроилась на ночлег, выбрав место посуше и подальше от чувствительных микрофонов. Будильник ей не требовался - внутренний таймер уже начал отсчитывать минуты и секунды, оставшиеся до восьми часов утра, когда подполковник Крупина должна была проснуться.

 


   
 


   

 




 

   

















Глава 11. Нахабино
Все слушают Хозяина
   Хозяин подземного бункера Николай Яковлевич Куделин предстал перед Крупиной во всей свое красе в половине десятого утра. Он уже успел позавтракать, сделать несколько неотложных звонков и вошел в главный зал своего убежища, готовый к самым важным переговорам последних лет. А может, и самым важным в своей жизни. По иронии судьбы такие важные переговоры Николай Яковлевич собирался провести в чужом обличье.
   Мастер, которого пропустили в зал ровно в десять часов, был профессионалом высокого класса. Самоучка Валера ему и в подметки не годился. Однако сейчас мастер задумчиво покачал головой, когда увидел Куделина, которого его предстояло гримировать. Потому что в руках он держал фотографии заместителя министра Стасова, в которого Николай Яковлевич должен был превратиться. Однако хозяину этого подземного дворца не принято было отказывать ни в чем, и мастер это прекрасно знал. Поэтому он обошел по кругу кресло, в котором сидел Куделин и покосился на стоящего рядом Горелого. Может, оценивал его неуклюжие старания придать загримированному постоянно лицу хоть какие-то чувства? Очевидно оценил не очень высоко, потому что чуть поморщился. А потом уже не отвлекался от чуда, которое творили его руки.
   Наталья с интересом наблюдала, как руки мастера лепят из толстячка импозантного мужчину - Ивана Николаевича Стасова. Гример работал неторопливо; помнил, что Куделину требуется полное сходство и гарантии не меньше, чем на восемь часов. Когда он поднес к лицу Николая Яковлевича большое зеркало - совсем как Валера к лицу Топора в Коврове - Куделин не поверил собственным глазам. Он провел рукой по собственной, такой чужой сейчас, щеке. Французский грим не стерся - выдержал испытание.
   Мастер отступил на пару шагов, спиной к охраннику и с гордостью в голосе произнес:
   - Если не мыться теплой водичкой с мылом, до следующего утра можете не беспокоиться.
   - Похож? - спросил Куделин у Горелого.
   Тот молча кивнул.
   - А ты так намазать сможешь?
   Охранник неопределенно пожал плечами.
   - Ну хотя бы подмазать, если где что сотрется?
   Горелый, помедлив, теперь кивнул.
   - Ну что ж, - весело улыбнулся Николай Яковлевич лицом заместителя министра, - рассчитайся с мастером.
   Пожилой мастер даже не успел повернуться, чтобы получить обещанные две тысячи долларов. Его шея противно хрустнула в умелых руках Горелого. Через пару минут, когда телохранитель вытащил еще дергающееся в его руках тело несчастного гримера в маленькую дверь, Куделин уже забыл о мастере. Меньше часа оставалось до появления в этом зале первой делегации и Николай Яковлевич подошел к большому отдельно стоящему столу. Он был явно лишним в роскошной зале, поскольку был самым обычным предметом мебели, служащим чисто утилитарным целям. Сейчас на нем громоздилось множество коробок, которые выглядели бедными родственниками посреди роскоши, царившей в зале.
   Однако, как оказалось, содержимое даже самой маленькой коробочки стоило, пожалуй, больше, чем все убранство подземной крепости. Бриллиантовое колье, которое Куделин поднял к свету люстры, сверкнуло тысячами граней и Крупина даже на расстояние двух десятков метров на мгновение зажмурила глаза. Колье стоило целое состояние. И цену его составляли не только и не столько крупные бриллианты чистой воды и тяжелое старинное золото. Нет - гораздо больше ценилось то, что это колье помнило тепло нескольких русских императриц, начиная с Екатерины Великой.
   Наталья узнала это колье - видела его раньше в коллекции Алмазного фонда СССР. Хозяин аккуратно вернул колье в коробку; остальные открывать не стал - может потому, что вернулся Горелый. Телохранитель выглядел возбужденным, даже казалось, что сквозь толстый слой грима на его щеках выступил румянец. Он будто помолодел, расправил плечи и высоко поднял голову.
   Оставшиеся полчаса два человека в зале провели в молчании. Николай Яковлевич сидел в кресле, работая с документами, или делая вид, что работает. Горелый привычно стоял у стены, за спиной Хозяина. Так они и встретили первых гостей или, вернее, потенциальных покупателей. Куделин и Крупина одновременно глянули на часы, когда минутная стрелка совместилась с часовой на числе двенадцать. Большие двери из заморского красного дерева открылись и в зал вошли два американца, привезенные в бункер с еще большими предосторожностями, чем Шунт с Серым.
   Николай Яковлевич знал Джона Мэрдока, представлявшего интересы американского магната, только заочно. Но Стасову приходилось встречаться с ним, поэтому Куделин даже не встал из-за стола, чтобы скрыть разницу в росте. Эту проблему старый мастер при всем желании решить не мог. Зато Куделин радушно улыбнулся, что настоящий Стасов делал очень редко, и приветствовал гостя:
   - Проходите, господин Мэрдок. Вы как всегда точны.
   Американец улыбнулся в ответ, показав крепкие белоснежные зубы. Сегодня его пунктуальность обеспечивал хозяин.  Ровно в двенадцать часов квадратные охранники, в очередной раз обыскавшие посетителей, легонько втолкнули их в эти двери.
   - Здравствуйте, уважаемый Иван Николаевич, - Мэрдок говорил по-русски почти без акцента, - надеюсь, инцидент в городе Коврове никак не повредил вашему здоровью?
   - Инцидент в городе Коврове, - еще шире улыбнулся лжеСтасов, - часть игры, которая не имеет никакого отношения к нашей встрече.
   - Тогда сразу возьмем быка за рога, господин Стасов?
   - Чисто по-американски? - усмехнулся Николай Яковлевич.
   - По-американски, - согласился Мэрдок, - еще у нас говорят: "Время - деньги!".
   - Большие деньги, господин Мэрдок, очень большие
   Оба рассмеялись - Куделин добродушно, а американец нетерпеливо. Крупина только теперь поняла, зачем Хозяин перед встречей брызнул в рот из какого-то флакончика.  Его голос - прежде тонкий, почти визгливый - сейчас обрел мужскую силу. Так что не очень близкий Стасову человек вполне мог принять Николая Яковлевича за одного из его подручных. Американец - высокий, сухопарый - подошел к столу и ткнул пальцем в коробки:
   - Это товар?
   - Товар, - улыбка сошла с губ Куделина, который очевидно вспомнил, что Стасов имел не такой веселый нрав; по крайней мере внешне.
   Его рука, короткие пальчики которой были скрыты кожаными перчатками, остановила порыв Мэрдока. Куделин сам открыл большую коробку и извлек из нее засиявшую в свете люстры корону, которую узнал бы каждый взрослый россиянин. По крайней мере  те, кто в свое время успел посмотреть все серии "Неуловимых". Слабые ручки Николая Яковлевича подняли корону российских императоров точно так же, как когда-то актриса, игравшая Ксанку. Он дал полюбоваться игрой камней американцу и его спутнику, до сих пор ни разу не открывшему рта. Этот плюгавый человечек имел лишь одну выдающуюся часть тела - длинный крючковатый нос. При виде короны именно нос у этого человека отреагировал первым. Он словно обнюхал каждый камушек на расстоянии. Человечек этот стоял в полоборота к Наталье, так что она не могла видеть его глаза. Но сейчас - Крупина была уверена - они вспыхнули жадным светом. Сам Мэрдок знал только имя этого человека - Соломон. Ну и то, что старый еврей является непревзойденным экспертом по части исторических ценностей в определенных кругах. Очень узких кругах, заметим, в таких, в которые тому же Мэрдоку пригласительный билет никак не светил. В этом качестве крючконосый специалист уже принес своему хозяину громадное состояние. Теперь его и Мэрдока босс решил вложить появившиеся излишки наличности во что-то действительно ценное; в то, что никогда не потеряет в стоимости. Один из вариантов предложил давний партнер по торговле оружием Иван Стасов.
   Соломон громко икнул и оттеснил своим тщедушным тельцем Мэрдока так ловко, что Крупина наверху невольно восхитилась. А ювелир погрузился взглядом в огромный бриллиант, украшавший самый верх короны. Он, конечно же знал его длинную и кровавую историю, как и каждого другого значимого камня в этом древнем произведении искусства. Казалось, ничто не сможет отвлечь его от этого камня. Однако Куделин уже открыл следующую коробку и вынул из нее большой и тяжелый крест, который веками отягощал шеи российских патриархов. Искусно ограненный камень на этом кресте был даже крупнее того, что венчал шапку Мономаха, и Соломон переключил свое внимание на него. А хозяин доставал из коробок все новые и новые драгоценности.
   - Нет, - поправила себя Крупина, никогда раньше не замечавшая за собой любви к громким фразам, - он сейчас выгружает на стол не бриллианты и золото, а историю российского государства.
   Господин Куделин собирался торговать тенями предков; не только своих, но и всех, что жил в великой и несчастной стране, где оставалось все меньше и меньше святого. Одно сейчас утешало подполковника Крупину - об этой сделке вовремя узнала она. Наталья улыбнулась в темноте, и улыбка ее была страшной, не предвещавшей ничего хорошего всем четырем участникам переговоров.
   Наконец все коробки оказались открытыми, а на столе в причудливом беспорядке лежал "товар". Первый шок у Соломона прошел и он деловито подсел к столу. Чтобы проверить каждый камень, ему вряд ли бы хватило даже месяца. Однако старый еврей знал эти драгоценности по каталогам наизусть. Ему сейчас было достаточно посмотреть внимательно на два-три из каждой сотни, чтобы понять - тут нет фальшивок; камни действительно "дышат" древностью. Уже через полчаса он со вздохом отложил в сторону то самое колье Екатерины Второй, повернулся к Мэрдоку, и что-то быстро затараторил.
   Куделин английского языка не знал. За него сейчас работал магнитофон, запись с которого потом переведет очередной смертник. Зато Наталья с удовлетворением отметила, что не зря когда-то впитывала в себя слова чужого языка. В общем Соломон, захлебываясь, сообщил, что сокровища на столе подлинные, то есть единственные в своем роде. И что истинной цены им он - Соломон - не знает, и знать не может, как и никто другой. Потому что никому раньше даже в голову не могло прийти, что их когда-то выставят на торги.
   - И сколько все это будет стоить? - деловито спросил Мэрдок, выслушав Соломона с невозмутимым лицом.
   - Цену определяют качество товара и обстоятельства, - в который раз улыбнулся Куделин, - вообще-то им нет цены. Однако российскому правительству срочно.., я подчеркиваю - срочно! - понадобились наличные деньги. Желательно долларами. Не позже девятого сентября, то есть через неделю, нам необходимо два миллиарда долларов.
   Челюсть американца отвисла. Теперь  желающие могли видеть все искусственные зубы Мэрдока.
   - Два миллиарда долларов наличными через неделю? - хрипло переспросил он, явно не веря собственным ушам, - это нереально.
   - Именно так, - подтвердил Николай Яковлевич, - тот, кто был здесь до вас, готов собрать в эти сроки два с половиной миллиарда...
   Известие о конкуренте мгновенно привело американца в чувство. Он вспомнил о хозяине, о том. что еще никогда не подводил его; никогда не давал ему усомниться в его, Мэрдока, деловой хватке и компетенции.
   - Я не считаю цену чрезмерной и сумма нас не смущает, - примирительно сказал он, - однако и вы должны признать, что у вашего товара есть существенный изъян. С ним нельзя будет показаться на людях.
   - А что? - хитро прищурился чужими бровями Куделин, - господин Равинелли собирается открыть публичный музей?
   Мэрдок в замешательстве замолчал. Джованни Равинелли был крестным отцом итальянской мафии всего Западного побережья; именно на него работал Мэрдок.
   - К тому же, - продолжил Хозяин, - я вполне могу устроить вам документ, удостоверяющий законность покупки. Где-то через полгода сможете гулять по Бродвею с Большой императорской короной на голове. Чья подпись вас больше устроит - Президента России или премьера правительства?
   Николай Яковлевич хохотал в душе, наблюдая, как Джон Мэрдок тщетно пытается скрыть волнение. Как же - "непотопляемый" заместитель министра сейчас выдал сверхсекретную информацию. В течение недели в России должно произойти что-то поистине экстраординарное. Иначе зачем бы ее властям понадобилось так срочно гигантская сумма в валюте? На самом деле никакой информацией Николай Яковлевич делиться не собирался - ни с Мэрдоком, ни с его хозяином Равинелли. А Президента и премьера вплел с единственной целью - уверить американцев, что продавцом практически является правительство России.
   - Вряд ли Равинелли станет обращаться в Кремль за подтверждением, - еще раз хохотнул в душе хозяин бункера.
   Он вдруг заспешил, глянув на большие напольные часы в углу. Приближалось время второго раунда переговоров, где одна сторона должна была смениться.
   - В общем, - посерьезнел он, - если товар вас устраивает, то ровно через три дня, пятого сентября, жду вашего подтверждения. Достаточно слова: "Согласен" и суммы, который господин Равинелли готов уплатить. Минимальная цена, как я уже сказал, два миллиарда долларов. Максимальная - за вами. Если нас устроит ваша цена, ответ получите по обычной схеме. А подпишусь на этот раз.., - он оглянулся на Горелого, опять улыбнулся и выпалил, - Наталья Крупина.
   Горелый вздрогнул; почти в то же мгновение чуть дрогнули брови Натальи. Больше от того, что Куделин поднял голову к потолку, и подвигнул уже ей. По крайней мере в ее направлении. В том, что за ней никто не следил, она была уверена практически на все сто.
   - Значит, - поняла она, - Николай Яковлевич знал о существовании микрофонов. И эта, последняя, информация предназначалась именно для них.
   Откуда Куделин мог узнать имя самой Крупиной, было конечно важно. Но гораздо важнее сейчас были его следующие слова:
   - Теперь, - он вернул мысли Крупиной к переговорам, - о месте и способе обмена товара на деньги. Думаю, Швейцария вас устроит? Вот список из пяти женевских банков. В каждом из них есть бронированные ценности для крупногабаритных ценностей. Выберите любой из них и поместите там всю сумму. Ровно в двенадцать часов девятого сентября я буду ждать вас в банке "Насьональ" вместе с этими побрякушками. Там меняем наш товар на ваши ключи и пароли. Ну и на все, что вы еще придумаете для безопасности своих денег. Которые, я надеюсь, станут моими.
   Именно моими, а не нашими, не российскими - последнюю оговорку отметила только Наталья. Мэрдок уже был погружен в будущий отчет перед работодателем, а по лицу Горелого сейчас невозможно было что-то прочитать.
   - И последнее. Надеюсь, господин Мэрдок, вы знаете, что означает русское слово "кинуть"?
   Американец кивнул.
   - Так вот, если вы с вашим... хозяином имели в мыслях кинуть меня, очень не советую вам даже пробовать это.
   Куделин достал из внутреннего кармана конверт и бросил на свободный уголок стола фотографии. Джон Мэрдок внешне остался невозмутимым, однако внутри у него все заледенело. На фотографиях были его жена и маленькие дети; мальчик и девочка. На другой фотосессии была любовница с маленьким сыном; потом еще одна, уже с дочкой. А Соломон смертельно побледнел, когда хозяин разложил веером фотографии с лицами его многочисленных родственников. Наконец на стол лег последний, запечатанный конверт.
   - Это передайте господину Равинелли, - подвинул Мэрдоку этот конверт Куделин со словами, - а если кто-то из вас вдруг захочет поиграть со мной, ваших родных навестит этот господин.
   Очевидно этот момент переговоров был отрепетирован заранее, потому что Горелый без дополнительной команды шагнул из за спины Хозяина и снял очки. Пустые страшные глаза в обрамлении шрамов от давних ожогов остановились попеременно на обоих американцах. А потом Горелый поднял руку и стер грим с лица. Перед побледневшими гостями предстал монстр во плоти; плоти обгорелой и невыносимо ужасной.
   - Рекомендую, - представил его Куделин, - бывший подполковник Советской армии Погорелов Василий Михайлович. Герой войны в Афганистане - слышали про такую (американцы послушно кивнули - даже Соломон, который вроде бы по-русски ничего не должен был понимать)? Он так крепко насолил душманам, что они решили его сжечь. Как видите, не дожгли. Василий Михайлович с тех пор очень не любит афганцев и всех, кто им помогал. Что ты сделаешь с маленькими американцами, Вася, если их папы затеют грязную игру?
   Горелый, не сводя немигающего взгляда с Мэрдока, взял со стола толстую пачку фотографий, на верхней из которых как раз была его самая младшая дочка, и разорвал ее пополам. Потом еще раз, и еще. А потом... сунул клочки в рот и принялся размеренно их жевать. Теперь Мэрдок, увидевший, как в практически безгубом рту монстра исчезает лицо его ребенка, тоже побледнел.
   - Вопросы есть, господа? - хладнокровно спросил Николай Яковлевич.
   - Нет! - хрипло ответил Мэрдок.
   - Тогда извините - меня ждут важные дела.
   Кто-то невидимый наверное услышал эти слова, потому что двери распахнулись, приглашая гостей к выходу. Прощание получилось скомканным. Тянуть руки через широкий стол было нелепо, а хозяин так ни разу не встал за всю полуторачасовую встречу. Он совсем не боялся показаться неучтивым хозяином. К тому же Николай Яковлевич почувствовал, что действие аэрозоля заканчивается...
   Он дождался, когда за гостями захлопнется дверь и вскочил на ножки, став даже ниже, чем когда сидел за столом. Он бросил совсем не зло Горелому:
   - Хватит жевать, не завтракал, что ли? Тебе еще два раза комедию ломать. Иди лучше подкрасься; десять минут осталось.
   Горелый кивнул и вышел из зала - в другую дверь, практически незаметную в богатом убранстве стены. Николай Яковлевич принялся сам укладывать "товар" в коробки. Крупиной наблюдать за его трудами было совсем неинтересно. А вот проследить за Погореловым она не поленилась. Бывший подполковник жил совсем рядом с залом. Выйдя из него в дверь, через которую он совсем недавно вынес тело старого гримера, он прошел не больше десяти шагов и исчез за другой дверью. Наталья проследила Горелого до нее; в комнате, где очевидно обитал ее давний недруг, щели из системы вентиляции не вели. Крупина дождалась, когда нарисовавший новое бесстрастное лицо Погорелов выйдет из комнаты и проводила его обратно в зал - естественно, была при
этом выше его на десяток метров. Куделин к этому времени успел и драгоценности упаковать, и брызнуть в рот из заветного флакона. Он встретил Горелого густым одобрительным хмыканьем. Самому хозяину поправлять макияж пока не было нужды - старый мастер потрудился на славу.
   Тем временем Мэрдок с Соломоном выезжали из подземного гаража в весьма сумрачном настроении. Конкуренты, о которых вскользь упомянул совершенно не хлебосольный хозяин (даже чаю не попили!), обрели в этом гараже лица и фамилии. Когда американцы садились в длинный лимузин с практически черными стеклами, рядом остановился точно такой же; Из него в сопровождении охраны вышли два японца.  Многие люди считают, что все японцы, китайцы, корейцы и... кто там еще? - все на одно лицо. Мэрдок это мнение в общем-то разделял. Но вышедшего из лимузина первым японца он легко отличил бы от миллионов его соотечественников. Имя у улыбчивого японца было очень громким - Куросава. Однако к знаменитому кинорежиссеру он никакого отношения не имел. Он занимался тем же самым, что и Мэрдок; и занимался не менее успешно. Несколько раз их интересы пересекались, и Мэрдок прекрасно узнал, какой бульдожьей хваткой обладает этот невысокий человек. Единственным отличием Куросавы от самого Мэрдока было то, что служил он не одному лицу, а целому синдикату банков..
   Ровно через два часа Куросаво не менее учтиво обменялся поклонами с другим участником аукциона - арабом, в котором арабского внешне ничего не было. Предствителями арабского султана были два человека вполне европейской внешности, одного из которых Стасов, а через него и Куделин знали под именем Герхарда Штрауба.
   Когда дверь закрылась за последней, третьей парой покупателей, лжеСтасов довольно потянулся за столом и поднялся навстречу новым гостям. В зал вошел настоящий заместитель министра. Он в замешательстве замер, увидев перед собой свою точную копию. Следовавший за ним плечистый здоровяк едва не наткнулся на застывшего Стасова.
   Однако первые слова, сказанные Куделиным, вернули Ивану Николаевичу спокойствие. Тонкий, чуть визгливый голосок хозяина он не спутал бы ни с каким другим.
   - Как здоровье, - ухватился за его рукав Куделин, - вам его не сильно повредили в Коврове?
   - Совсем не повредили, - чересчур бодро отрапортовал Стасов; он тут же скривился, когда мимо прошел Горелый в своем истинном обличье, то есть без грима.
   - А ты, - повернулся Хозяин к здоровяку, вошедшему вслед за Иваном Николаевичем, - на здоровье никогда не жаловался. А зря! Те, кто не справляются с моим заданием, обычно теряют его.
   Старший из числа охранников, приставленных Куделиным к "непотопляемому" заместителю министра, смертельно побледнел. Он заранее приготовил речь, которая должна была оправдать его действия в Коврове. Однако никому его речь не была нужна. Даже первое из заготовленных слов не успело прозвучать в зале. Горелый оказался позади рослого охранника  и вцепился в его шею. Тот дернулся, рефлекторно попытавшись вырваться из смертельного захвата, но было слишком поздно. Мощная шея здоровяка хрустнула точно с таким же звуком, что и слабые позвонки старого гримера. Толстый ковер принял на себя второй за этот день труп.
   Заместитель министра смотрел на эту расправу обезумевшими от ужаса глазами. Он вздрогнул и чуть не отскочил, когда на его плечо легла мягкая ладошка Николая Яковлевича.
   - Забудьте об этом, Николай Иванович. Поберегите нервы. Я тут за вас немного поработал; а вы уж, батенька, закончите дело.
   - Какое дело? - машинально спросил Стасов, не отрывая взгляда от телохранителей - мертвого и живого.
   - Съездите на недельку в Швейцарию, отдохните у Женевского озера. А девятого числа встретитесь там с покупателями. Подробнее все вам объяснит Полковник. Вася, убери его, - хозяин ткнул пальцем в мертвое тело.
   Он дождался, когда за Горелым, с трудом взвалившим на себя тяжеленный груз, закрылась дверь и добавил, усмехнувшись, - а чтобы тебя больше не похищали, возьмешь с собой Горелого.
   Реакции Стасова на это предложение Крупина дожидаться не стала. Очень уж ей стало интересно - как тут утилизируют трупы. Не съедает же их на самом деле подполковник Погорелов! Она последовала за последним (все в тех же десяти метрах над ним) вдоль коридора; сделала два поворота и оказалась у одного из шести люков, которые наметила для эвакуации из бункера. В десяти метрах под Натальей глухо гудели топочные котлы. В эту минуту в котельной никого не было. Очевидно, у Горелого был какой-то способ предупредить персонал: "Все вон!".
   Горелый отворил большую круглую дверцу и огонь загудел громче, заполнив своим грозным ревом все помещение. Этот гул тугой волной ударил и в чуть заметную трещинку в потолке, которая образовалась, когда Крупина попробовала открыть практически неразличимый люк. С совершенно бесстрастным лицом Крупина смотрела, как подполковник Погорелов с трудом запихал в топку труп широкоплечего охранника. Он скривил в дьявольской усмешке и без того далеко не ангельскую физиономию и схватился за длинную толстую кочергу. Такой вполне можно было ворочать внутри котла тяжелое тело - до тех пор, пока оно не прогорит полностью.
   Горелый с трудом оторвался от остатков того, что еще недавно было молодым здоровым, и - главное - живым парнем. Ткнув железякой в последний раз в гудящее нутро котла, он закрыл топку и отправился в свою каморку. Ему надо было лепить новую маску на своем лице - в третий раз за этот день...
   Когда Горелый вошел в зал, Стасова там уже не было. Хозяин милостиво улыбнулся:
   - Славно мы с тобой сегодня поработали, Вася. А не погулять ли нам на ночь глядя?
   Телохранитель ничем не выдал своего удивления, хотя уже почти забыл, когда Куделин в последний раз покидал свой бункер. Николай Яковлевич сам выглянул в парадную дверь и поманил пальцем старшего из охранников. Дежурство там было круглосуточным; старший в свою смену заступил совсем недавно. Инструктаж хозяина был кратким и четким. Когда хозяин вместе с Горелым поднялся на лифте, дверь в который тоже скрывалась в драпировке, на поверхность, все окрестности уже были плотно перекрыты. У выхода их ждал другой охранник; с пустым лукошком в руках.
   Взяв в руки корзинку, Николай Яковлевич совершенно по-стариковски проворчал:
   - Пойдем, Вася, грибочков соберем. Пожарим потом с картошкой.
   При этом долларовый миллиардер Куделин имел весьма скромный, и даже скорбный вид. Однако ни Горелый, ни охранник, застывший рядом, не посмели даже улыбнуться. Хозяин со своим загримированным телохранителем гуляли вдвоем недолго. Горелый - каким бы самообладанием не отличался - вздрогнул, когда позади раздался вкрадчивый голос Полковника:
   - Как прошли переговоры, Николай Яковлевич?
   Проходя мимо Горелого, Полковник похлопал его по плечу и негромко заметил:
   - Что-то ты, Василь Михалыч, стал нервничать. Чего испугался-то? Я ведь не Наташка Крупина.
   Погорелов вздрогнул еще раз и придержал шаг, отпуская Куделина с Летуновым вперед. Николай Яковлевич тоже не стал здороваться - они с Полковником сегодня рано утром уже виделись.
   - Переговоры прошли успешно, Олег. Покупатели товаром остались довольны.
   - Еще бы! Товар - пробу ставить негде. И кто, по-вашему, предложит больше?
   - Арабы, - не задумываясь ответил Куделин.
   - А кого выберете вы? - Полковник задал вопрос, уверенный, что правила аукциона хозяин установит сам. И не обязательно эти правила будут такими, к которым привыкли обычные аукционисты.
   - Я, - рассмеялся Куделин, - а ты как  думаешь?
   - Я думать могу по разному, - рассмеялся в ответ Летунов, - только вы ведь все равно поступите по-своему - так, как никто бы не поступил.
   - Вот тут ты угадал, Олег. Я выбрал всех троих.
   - Всех!? - изумился Полковник, - а... кому же тогда товар?
   Теперь Куделин удивился; итак, что даже остановился.
   - Ты что, действительно думал, что я отдам корону Романовых грязному итальяшке или потным японцам? Я уже не говорю об арабе - пусть отмоется сначала от верблюжьего навоза. К тому же товара у меня уже нет. Его даже мне дали всего на полдня.
   Летунов прекрасно знал, что люди, о которых сейчас так эмоционально и нелицеприятно отозвался Николай Яковлевич, личной гигиеной совсем не пренебрегали; однако это его совсем не волновало. А волновало его совсем другое:
  - Так это наоборот вы, Николай Яковлевич, собираетесь кинуть их?
   Своим "наоборот" Летунов, сам того не желая, выдал себя. Он действительно прослушивал зал Хозяина, не имея на то разрешения. Однако Куделин, даже если понял сейчас это, не подал виду; только довольно удивился:
   - Зачем соглашаться на два миллиарда, когда можно получить шесть... а скорее намного больше.
   - Шесть миллиардов долларов! - даже крепкие нервы Полковника дрогнули от этой суммы, - да на эти деньги...
   - На эти деньги, Олежек, - перебил его Куделин, - мы купим половину России. Поверь мне, старику - скоро все, что еще не продано, будет предлагаться по бросовым ценам. Тут главное не упустить время. Ну еще иметь в кармане свободные деньги.
   - Половину России, - не верящим голосом повторил Летунов, - а другая половина?
   - А другую половину, - довольно рассмеялся  Николай Яковлевич, - я уже купил. Скоро все будет в наших руках. Хочешь, я сделаю тебя следующим президентом. представляешь - президент России бывший полковник кагэбэ! Нарисуем тебе красивую биографию. Мол, честный контрразведчик, пострадавший от коррумпированного начальства.
   - Не надо, - слабо отказался Полковник, - я уж лучше как-нибудь под вашим крылышком.
   - Ну тогда Васю выдвинем, - Николай Яковлевич повернулся к Горелому, - Василий Михайлович, хочешь в Президенты? Тебя и ругать не за что будет. Пародисты языки в одно место засунут - ты ведь у нас молчун. А если еще личико намажешь, как Гюльчатай...
   Теперь уже и Летунов не выдержал, присоединился к смеху Хозяина. Внезапно еще открытие поразило Полковника.
   - Значит, Крюк, Топор, всякие Хреннарылы - это...
   - Конечно, Олег, - отсмеялся наконец Куделин, - что сейчас знает Крючкин? Что девятого сентября в Женеве в банке "Насьональ" кто-то отдаст за некий товар ключ от дома, где деньги лежат. В количестве двух миллиардов долларов, а может быть и больше. Что он сделает?
   - Нет, - с сомнением в голосе покачал головой Полковник, - налет на банк в центре Женевы... Силенок у него не хватит.
   - А ты ему помоги, Олежек. Так помоги, чтобы три разъяренных тигра - американский, японский и арабский - в  "Насьонале" вместо товара нашли что?
   - Что?
   - Кучу трупов во главе с господином Стасовым, с которым они договаривались. А с мертвых, как говорится взятки гладки. Не будут же они предъявлять претензии правительству России, которого, к тому же пока и нет. А впрочем - пусть предъявляют, их дело.
   -  А ключи?
   - Вот это и будет основной твоей работой, Олег. Держи, - Куделин протянул Полковнику фотографию.
   С нее на Летунова смотрел он сам - вальяжный, ухоженный, в элегантном костюме. Так радостно, как на снимке, Летунов улыбался единственный раз в жизни - когда узнал о смерти Серой Мышки. Значит, на фотографии был не он.
   - Это, - подтвердил его вывод Николай Яковлевич, - Макс Боргельман, президент банка "Насьональ".
   - Господи, - невольно воскликнул Летунов, не верящий ни в бога, ни в черта, - неужели вы все это придумали семь лет назад, когда подобрали меня на улице?
   - Ну-ну, не прибедняйся - никто тебя на улице не подбирал. Ты сам предложил свои услуги. А вот этого господинчика, - Куделин щелкнул пальцем по носу Боргельмана, - я действительно подобрал два года назад. Быть бы ему до сих пор мелким клерком этого банка, если бы он не был так похож на тебя. Теперь же герр Боргельман президент крупного банка; может позволить себе все... или почти все. Но за все надо платить, верно?
   Летунов понимающе кивнул.
   Куделин помолчал. Он вдруг вспомнил своего давнего и самого верного помощника по части "мокрых" дел.
   - Выяснил, кто Юрика замочил?
   Полковник снова кивнул.
   - Выяснил. Какой-то майор из Московского СОБРа. Тут вопрос: что он делал с дружками рядом с шунтовскими курьерами. Я распорядился копнуть чуть глубже. Этот майор - Николай Емельянов - воспитывался в Рязанском детском доме. Одно время имел прозвище Басмач.
   -  Басмач? - живо переспросил Николай Яковлевич, - неужели тот самый?
   - Не исключено. Даже больше того - вероятность, что майор Емельянов и неуловимый Басмач одно и то же лицо, достаточно велика. Но что еще интереснее - в одно время с этим Емельяновым в детском доме воспитывалась одна девчонка - Наталья Юрьевна Крупина.
   - Та самая?
   - Та самая, - подтвердил Летунов.
   - Ну что ж, вернешься из Женевы, займешься и Басмачом, и этой Крупиной. Справишься?
   Полковник решительно кивнул:
   - Справлюсь, Николай Яковлевич.
   Неуверенные в собственных силах помощники Хозяину были не нужны - Летунов это хорошо знал. Другое дело, был ли он на самом деле уверен так, как заверил Куделина. Особенно в отношении Наташки Крупиной. А Николаю Яковлевичу очевидно надоела прогулка и он подвел черту:
   - Вылетаешь сегодня же, со Стасовым и Васей. Маршрут проверен, так что можешь брать с собой все, что посчитаешь нужным.
   Тут Куделин заметил, как Полковник чуть заметно скривился и повернулся к Горелому:
   - Вася, сходи, собери грибочков - вон там, кажется, сразу три белых вылезло.
   Белых грибов, как впрочем, и других, в редком лесочке  было очень много. Они словно специально повылазили, чтобы посмотреть на редкую прогулку Хозяина. Горелый склонился над теми боровиками, что показал ему хозяин, достал неуловимым движением нож и срезал все три под корешок. Рядом, метрах в трех, белели еще несколько пузатых тугих красавцев. С улыбкой наблюдая за увлекшимся тихой охотой телохранителем, Куделин продолжил разговор:
   - А ты не кривись, Олег. Или думаешь, что я тебе не доверяю? Правильно думаешь - до конца я никому не доверяю и доверять не буду. А Вася с тобой поедет не для подстраховки. Засветил я его сегодня, специально засветил. Господа покупатели надолго его запомнят. Поэтому подполковник Погорелов должен остаться вместе со своим "хозяином" Стасовым в банке "Насьональ" с дыркой в башке. Или куда ты там предпочитаешь стрелять?
   Летунов не ответил; он как раз тоже нагнулся, что бы срезать гриб ножом. Сделал он это не менее ловко и стремительно, чем Горелый. А Куделин с удовольствием оглядел двух мужчин, занимавшихся непривычным делом.
   - Хороши у меня псы, - подумал он, - один изуродованный, верный, как настоящий волкодав. Второй серый, неприметный - скорее волк, а не пес. Того гляди, в хозяйскую руку вцепится. Одному из них не жить. А ему, хозяину, по большому счету все равно, кто принесет в пасти блюдечко с голубой каемочкой. Лишь бы в этом блюдце лежали ключи от банковских сейфов.























Глава 12. Подмосковная база КГБ СССР
Подполковник Наталья Крупина
   Наталья молча следовала за высоким седым полковником. Этот человек был в гражданской одежде, но сам назвал ей и свое звание, и даже по имени-отчеству представился: "Владимир Петрович Сазонов".
   Полковник Сазонов принял Крупину у двух молчаливых спутников в сером; никакой расписки давать не стал. Просто кивнул им и отпустил. Прием-передача происходили в подмосковном особнячке, окруженным высоким забором. Уже через полчаса полковник удостоверился, что у старшего лейтенанта Крупиной совсем нет аппетита и вывел ее за пределы и особняка, и высокого забора, сложенного из бетонных плит. Забор был длинный; он огораживал неведомое пока количество гектаров леса и несколько строений, разбросанных в не понятном пока Крупиной порядке. Впрочем, это все отмечала не она - это отмечал кто-то внутри; тот, кто не мог не делать этого.
   Они прошли за ворота далеко, так что за белыми стволами берез совсем не было видно серого забора. Крупина уже третьи сутки находилась в равнодушном оцепенении. Она бездумно подчинялась приказам сначала военного, а потом гражданского конвоя. Единственное, что могло встряхнуть ее, заставить оглянуться с желанием продолжать жить - ярость, направленная на виновных в смерти Миши Толстых. Но ее она полностью выплеснула в подполковника Погорелова, вместе с гранатой из подствольника. А вместе с этой гранатой, казалось, улетела вся энергия, прежде бившая через край. Улетела и сгорела в огне от взрыва бензобака УАЗика.
   И опять - в таком состоянии - у Натальи срабатывали наработанные рефлексы. Уже через полсотни метров от забора она точно знала, что за ними никто не следит. Ничто не мешало ей сейчас  уложить полковника, безмятежно шагавшего впереди, на мягкую лесную подстилку. А потом исчезнуть из этого подмосковного леса. Всего несколько привычных движений, и позади останутся трибунал, тюрьма...
    Но Крупина не сделала ни одного из этих движений. Не потому, что ей некуда было бежать. И не потому, что в огромном мире ее никто не ждал. Она следовала за седым человеком, вслушиваясь в его слова с возрастающим интересом. Полковник говорил обыденным тоном, но речь его была необычная, если не сказать странная, даже ужасная. В устах полковника госбезопасности Владимира Петровича Сазонова таких слов осенью восемьдесят первого  года Наталья никак не ожидала.
   - Знаю о твоем горе, дочка, - не оборачиваясь говорил Сазонов, - и о том, что ты сделала с подполковником Погореловым, тоже знаю. Не буду говорить, правильно ты поступила или нет. Хотя (полковник горько усмехнулся, обернувшись) на твоем месте я сам сделал бы тоже самое. Однако речь не о нем, не о Погорелове. Речь о настоящих виновниках - о тех, кто развязал эту войну; кто послал на нее тебя, и Мишу Толстых, и тысячи таких же молодых парней.
   Я говорю о старых пердунах, которые сидят в кремлевских кабинетах и вертят дырки на пиджаках для новых орденов.
   Полковник вдруг остановился, повернулся к Наталье:
   - И не говори мне об интернациональном долге и о воинской присяге, - почти закричал он, хотя Крупина и не собиралась возражать ему.
   Так же быстро Сазонов успокоился.
   - Эти "небожители" сходят потихоньку с ума от старости и никто ничего не может сделать. Однако иногда они сходят с катушек по настоящему. Чудят так, что простой смертный и не догадался бы придумать. И тогда кому-то приходится убирать их. Чистенько, аккуратно - так, чтобы даже личная охрана ничего не заподозрила.
   - Кому-то - это вам? - в первый раз открыла рот Наталья.
   - Мне, - согласился полковник, - и тебе, если ты останешься здесь.
   - А что, у меня есть выбор?
   - Выбор всегда есть, - усмехнулся Сазонов, - можно вернуться назад, на гарнизонную гауптвахту. А можно врезать мне меж промеж глаз и уйти в нелегалы. С твоим умением не пропадешь. Получится-то врезать?
   - Получится, - усмехнулась в ответ Крупина.
   Чем-то этот человек, несмотря на огромную пропасть, разделявшую полковника госбезопасности от обычного директора детского дома, напомнил ей сейчас Юрия Ивановича Рябова.
   - Ну тогда пойдем, посмотрим, как у тебя получится с другими.
   Так же не оборачиваясь он направился к особняку, всем своим видом показывая, что уверен - Наталья сделала выбор. Правильный выбор. Между двумя такими непохожими людьми уже протянулась невидимая ниточка, которой скоро суждено было перерасти в прочную цепь взаимного уважения и доверия.
   Особняк только снаружи казался небольшим. На самом деле внутри скрывалось множество помещений, в том числе подземных. В одном из них - небольшом, но хорошо оборудованном спортивном зале - их встретил невысокий человек - кореец, или китаец. Наталья пока не очень хорошо разбиралась в таких тонкостях. Она вообще пока очень мало знала о жизни вне пределов детского дома и училища. Ну и войны, конечно.
   Судя по тому, как он был одет, а главное - по упражнениям, что выполнял этот человек, это был инструктор рукопашного боя. Упражнения он выполнял базовые, но даже они могли подсказать опытному бойцу - а Наталья считала себя такой - уровень мастерства тренирующегося. Уровень этого азиата был очень высоким.  Наталья смотрела на него внимательно пару минут, а потом отвела взгляд - и не таких ломала.
   - Полковник Николай Николаев, - представил подошедшего наконец бойца Сазонов и усмехнулся, - вообще-то его зовут Ню Го Лай, но такое имя офицеру КГБ не очень подходит.
   - Коля, - повернулся он к инструктору, - это старший лейтенант Крупина, - проверь ее.
   - Сейчас я тебя самого проверю, - неожиданно заполнилась здоровой спортивной злостью Наталья.
   Она сняла камуфляжную куртку, под которой оказалось такой же расцветки офицерское хэбэ, а уже под ним - спортивная майка с короткими рукавами. Офицерских брюк она снимать не стала. Не потому, что стеснялась остаться перед двумя пожилыми полковниками в одних плавках - просто ей и в этих штанах было вполне удобно размахивать ногами. Они были проверены, причем не в спортивном зале, а в настоящем бою.
   Соперники встали напротив друг друга и поклонились. Они немного покружили по кругу, нарисованному на дощатом полу и Наталья ринулась в атаку. Ее правая рука со свистом рассекла воздух, не ожидая, впрочем, преграды. Этот удар был ложным, рассчитанным на мастерство противника; как и следующий - подсекающий удар левой ногой. А вот третий, боковой удар правой ладони должен был достать голову Николаева, какой бы реакцией и опытом он не обладал. Должен был, но не достал, потому что полковник тоже времени зря не терял. Он грамотно, как и ожидала Крупина, пригнулся под первым ударом; чуть подпрыгнул, уходя от второго. Как ему удалось увернуться от третьего, Наталья не поняла, не успела - Лай не дал ей времени на раздумья, нанеся ответный удар. И он-то как раз достиг цели. Наталья отпрыгнула далеко назад, зашипев от боли в предплечье. Она поняла, что удар был не в полную силу, скорее указывающим на прореху в обороне соперника. Крупина собиралась нанести примерно такой же по уху полковника. Однако сейчас тот факт, что инструктор пожалел ее, не стал ломать кость, сделал ее недавнюю злость холодной, а тело расслабленным, но готовым взорваться еще стремительней, чем недавно.
   - Полный контакт? - она даже улыбнулась, вспомнив сейчас почему-то сержанта Семенова; Наталья немного тянула время, посылая поток крови в сгусток боли, чтобы размыть его.
   - Полный контакт, - невозмутимо повторил Николаев.
   Ню Го Лай не сдвинулся с места, пока Крупина не начала атаку; легко разрушил ее и нанес ответный удар, от которого Наталья с трудом увернулась. Да - полковник Николаев каратэ-до владел в совершенстве. Прямые и обманные приемы Натальи встречал безукоризненно; контратаковал еще более безупречно, хотя и без той яростной энергии, что позволяла старшему лейтенанту отбивать встречные атаки. В ловушки, на которые так надеялась Наталья, он тоже не попадал, потому что вперед не шел, полностью отдав ей инициативу. Впрочем, полковник был так же великолепен и в боевом самбо, и в тхэквон-до, и в...
   Только к исходу первой десятиминутки боя, когда на ее висках выступили капли пота, а майка на спине потемнела, Наталья поняла, что опытный полковник сейчас не просто отражает ее атаки, но изучает ее - на что способна эта дерзкая девчонка, бросившая вызов опытному мастеру. Ее губы скривились в хищной усмешке. Николаев был по-прежнему невозмутимым; казалось бешеный натиск Крупиной нисколько не убавил его сил. А другой полковник - Сазонов - развалился на скамеечке. Он довольно улыбался; такого зрелища он, наверное, давно не видел.
   Наталья подобралась, оценила взглядом расстояние до противник и ринулась в последнюю атаку.
   - Ну, если он и сейчас выстоит, - мелькнула мысль в голове, в то время, как руки и ноги работали сами, возникая в самых неожиданных местах.
   Это был ее собственный стиль - бой без правил и определений. Точнее правила были - их устанавливала сама Крупина; в зависимости от обстоятельств. Подходили они только для нее, для ее тела. И вырабатывались они по мере того, как росло ее мастерство. Ни в одном учебнике, ни в одной школе боевого мастерства не было тех приемов, которым вдруг пришлось противостоять Николаеву. 
   Старый кореец Ни Гу Лай был великим мастером. Он знал, пожалуй, все существующие школы рукопашного боя; в той или иной степени. Но с тем, что предложила сейчас Наталья, столкнулся впервые. Пропустив несколько чувствительных ударов, которые, впрочем, Крупина тоже нанесла не в полную силу, старый мастер отскочил от соперницы и поклонился, улыбнувшись. Он не сдался - просто закончил бой, узнав все, что хотел узнать. Своими впечатлениями о новичке он поделился с Сазоновым уже вечером, когда Наталья впервые за последние дни крепко спала в отведенной ей комнате.
   - Ну как тебе девочка, подходит? - спросил Сазонов, усаживаясь в комнате Николаева на жесткий стул.
   - Убрал бы ты ее отсюда, Петрович, - с неожиданным волнением ответил кореец.
   - Что так? - удивился полковник Сазонов.
   - Сам ведь знаешь, куда уходят мои ученики. Ни один этой дороги не избежал. А эту девочку мне жаль.
   - Чем же тебе она так понравилась?
   - Тем, что она из избранных...  Раз в сто лет, а может и реже, рождается уникальный боец. Такой, которому подвластно все - если только его способности раскроются. В двадцатом веке такого бойца еще не было. Мне кажется, что Наталья - избранная.
   - Как не было? - не поверил Сазонов, - сколько было великих мастеров, да хоть бы... тот же Брюс Ли.
   - Я встречался с Брюсом, - чуть заметно усмехнулся Ню Го Лай, - хороший был мастер, даже великий.
   - Дрался с ним? - заинтересовался Сазонов.
   - Один раз, - кивнул Николаев, - Брюс Ли был тогда на подъеме. Не стал я портить парню беспроигрышную серию. Показал, конечно, что такое настоящий мастер.
   - И что?
   - Он предложил ничью, я согласился. Бой был неофициальным, так что никто о нем не помнит; кроме меня, конечно.
   Сазонов знал, что Ню Го Лай был когда-то профессиональным бойцом-рукопашником; выступал во многих странах. Ходил слух, что у него был даже титул чемпиона мира; неизвестно только в каком виде единоборств. О том же, как он стал полковником КГБ, Владимир Петрович мог только догадываться. Нити этой тайны вели на самый верх Комитета, к самому Председателю.
   - Значит, говоришь, против нее даже Брюс Ли не выстоял бы?
   - Ну, минут пять, если по правилам, продержался бы. А без правил минуту - не больше. Это сейчас. А через полгода и минуты не выстоял бы. Так что пойми, эта девочка все равно.., - Николаев замялся, явно подыскивая понятную для русского полковника аналогию, - как Пушкин в поэзии, или Чайковский в музыке.
--- Ну уж и Пушкин, - ухмыльнулся Сазонов, - так и быть, докладную я напишу. Только ты ведь и сам это можешь сделать. Есть у тебя выход на самый верх.
   - Я напишу, - склонил голову кореец.
   Две бумажки - официальная докладная Сазонова и личное письмо заместителю Председателя полковника Николаева ушли на следующий день. Однако в судьбе Крупиной они ничего не поменяли. Она осталась в особняке, став очередным кандидатом на освободившуюся вакансию государственных киллеров. В группу, которую какой-то остряк из небольшого круга лиц, знавшего о такой команде, назвал "Группа три нуля".
   Наталья утром проснулась с неожиданным чувством вновь обретенного дома. Так с ней было всегда и везде, где она чувствовала себя нужной - и в училище, и в разведвзводе. И дело было не только, даже не столько в кремлевских старцах, до которых ей, в общем-то, не было никакого дела. За Мишу она отомстила подполковнику Погорелову, и отмстила сполна. Но здесь, в секретной школе, был Ню Го Лай - ее будущий Учитель.
   Ровно в шесть часов проснулись и четверо других курсантов - так теперь официально называлась и старший лейтенант Крупина, и три капитана, и один майор. С парнями она встретилась в первый раз через полчаса, в столовой. Слава, Валера, Олег и Гриша - так представил их Наталье полковник Сазонов.
   - Мышка, - хмыкнул самый улыбчивый из них, Слава.
   - Серая мышка, - неожиданно зло дополнил Олег.
   Он пока не сдружился ни с одним из курсантов, а Крупину почему-то невзлюбил сразу. Впрочем, самой Наталье на его чувства было глубоко наплевать. Сходиться с кем-то близко она не собиралась. Наталья, как потом узнала сама Крупина у полковника, была в этой компании единственным армейским офицером. Все остальные были кадровыми кагэбэшниками, попавшими сюда за какие-то провинности.
   В первый же день произошла и первая стычка с Олегом. Занятия пока проводили лишь полковник Николаев и пожилой мастер маскировки. Последний был горьким пропойцей, что не мешало ему трудиться на благо родины в этом сверхсекретном заведении. В этой "школе" вообще многое было необычным. И старый гример был не самым большим оригиналом. Он прилежно учил своих очень способных учеников искусству перевоплощения, а вечером выпивал законную бутылку водки, и засыпал до следующего дня; точнее до следующего занятия. Этот человек на памяти Натальи ни разу не вышел за пределы базы. Ежедневные поллитра ему доставлялись распоряжением полковника Сазонова.
   Занятия по остальным предметам начались только тогда, когда вся пятерка сдала этому преподавателю экзамен, на отлично. Теперь перед инструкторами по стрельбе, токсикологии, взрывному делу, иностранным языкам, и еще десяткам - в том числе таким, использование которых в будущей службе Наталья никак не могла представить - появлялись каждый раз разные курсанты. И это тоже было экзаменом, за которым продолжал следить старый алкоголик. Только начальник школы Сазонов, гример, да еще Ню Го Лай знали всю пятерку в лицо, в их истинном обличье. Больше никто не должен был знать их до самого выпускного экзамена. А какой экзамен могла приготовить школа для будущих убийц экстра-класса? Тоже убийство.
   Полковник Николаев и стал свидетелем первой стычки Натальи с Олегом. В спортивный зал курсанты прошли вместе, но внутри Олег увлек парней в сторону.
   - Проверку устраивать будем? - утвердительным тоном спросил он.
   - Может не надо - девка все-таки, - нерешительно попытался отговорить его Валера.
   Он был среднего роста, ничем не примечательным человеком, про которых можно было сказать - какой-то весь серый. Впрочем, так можно было сказать про каждого курсанта. И Наталья, кстати, не была исключением. Валера единственный здесь имел звание майора, но его слово не перевесило нетерпения трех капитанов.
   Четверка курсантов разошлась, окружая Наталью. Николаев сидел точно на том же месте, где вчера развалился полковник Сазонов. Он и позу принял почти такую же. А вид имел невозмутимый. Улыбку же в его душе не мог сейчас разглядеть никто.
   Проверка действительно была таковой. Трое парней хотели оценить мастерство и способности нового сослуживца. Однако четвертый, Олег, собирался провести бой отнюдь не оценочный. Конечно, до переломов конечностей или чего похуже доводить он не желал, однако трепку гонористой девке хотел дать изрядную. Ню Го Лай так и не узнал, поняла ли это Наталья. Однако через минуту - когда бой закончился - два капитана и майор лежали на жестком полу без движения. Впрочем, минут через пять они поднялись, чувствуя лишь легкую ломоту в суставах, которая прошла совсем скоро. Иное дело Олег. Он сознания так и не потерял, хотя лежал рядом с другими офицерами. Лежал и шипел сквозь зубы от нестерпимой боли. Олег напоминал в эти минуты большую раздавленную змею, облаченную в свободную униформу. Крупина больше не подошла к нему, и Николаеву пришлось самому массировать его мышцы, сведенные судорогой.
   Когда курсанты, все с непроницаемыми лицами, но такими разными огоньками в глазах - тремя изумленными, одним спокойным и пятым, злым почти до безумия - выстроились посреди зала, еще более невозмутимый полковник Николаев объявил:
   - Курсант Крупина будет заниматься по особой программе.
   Он не очень надеялся, что заместитель Председателя вообще как-то отреагирует на письмо. Но даже в этом случае старый мастер не собирался расставаться с этой ученицей. С этого дня Наталья стала для него главным объектом занятий. Остальные курсанты, да и сам мастер, были лишь спарринг-партнерами для нее. Впрочем, сами парни об этом не догадывались.
   Уже через месяц определились таланты и пристрастия всех пятерых.
   Слава был стрелком от бога. Он мог стрелять часами - из любого оружия и положения. И неизменно попадал в яблочко.
   Майор Валера оказался стратегом; как сказал полковник Сазонов, ему была прямая дорога в Генеральный штаб, в его начальники. Тут же он не менее блестяще планировал операции - многоходовые, часто неожиданные, но всегда победные.
   Гриша оказался мастером перевоплощений. Старый гример только руками разводил, когда этот капитан стал искусней своего учителя. С ним учитель занимался до самого выпуска курсантов из школы.
   Олег,  как догадывалась и сама Наталья, и остальные курсанты, и Сазонов с Николаевым, так и не простил старшего лейтенанта. Хотя больше ни разу не показал этого ни взглядом, ни жестом. Ни, естественно, делом.  У него, как оказалось, были золотые руки, и не менее золотая голова. Изготовить обыкновенное подслушивающее устройство, или обычную растяжку он считал оскорбительным для своего достоинства. Предметы шпионского ремесла выходили из его рук всегда с изюминкой. Если мина называлась неизвлекаемой, значит ее не мог извлечь никто, включай преподавателя по взрывотехнике. Такая изюминка была в каждом его творении. А его обычно холодные глаза наполнялись теплотой в те минуты, когда другие курсанты безуспешно пытались эту самую изюминку отыскать. Впрочем, на Крупину такое тепло не распространялось. А потом и такие улыбки стали все реже и реже посещать холодное лицо капитана - по мере того, как Серая Мышка стала стремительно нагонять парней в учебе.
   Через полгода, когда первый, теоретический, курс обучения был успешно пройден, Наталья стреляла не хуже Славы, но раза в три-четыре быстрее его. Майор Валера радовался как мальчишка, когда в хитроумной двусторонней стратегии одерживал победу над Мышкой. Может потому, что это происходило все реже и реже. А по мнению Сазонова Наталья иногда еще и подыгрывала Валере.
   А капитана Гришу однажды чуть ли не загонял до полусмерти Ню Го Лай. И сам капитан, и трое других парней недоумевали - что такого ужасного, на взгляд полковника Николаева совершил мастер перевоплощения Гриша, что его так нещадно гоняют? Недоумевали до тех пор, пока Ню Го Лай не рассмеялся голосом Натальи Крупиной.
   Наконец и Олег вынужден был признать превосходство Крупиной. Неизвестно откуда и зачем Наталья принесла однажды на занятия кубик Рубика. Нехитрую игрушку сходу одолел Валера, потом и Слава. Гриша промучился минут десять и сдался. А Олег, внимательно следивший и за Валерой, и за Славой, собрал ее почти мгновенно. А потом выпустил игрушку из рук с негромким вскриком - она вспыхнула в его руках. Опытный взрывотехник не распознал в кубике взрывное устройство! Тут бы ему и рассмеяться, протянуть Наталье руку. Но нет - злобный огонь в его глазах разгорелся еще сильнее.
   Весной восемьдесят второго года все пятеро держали экзамен. Оценки было всего две - жизнь или смерть. Каждому из них дали задание - уничтожить конкретного человека. Желательно без всяких признаков насильственной смерти. Задание выдавал сам Сазонов. Он предупредил каждого курсанта, что жертвы - люди опытные; прошли подготовку не хуже, чем выпускники школы. Только через много лет постаревший Сазонов рассказал Наталье, что эти жертвы прошли когда-то эту самую школу в подмосковном лесу. Это были их предшественники - агенты, успевшие сделать очень многое, и в силу этого слишком многое знавшие.
   А в тот день Крупина даже представить себе не могла, что симпатичный мужик, стоящий на остановке в ожидание троллейбуса, является секретным агентом три нуля один. Через три дня ей сообщили, что этот номер теперь принадлежит ей. Но это будет потом, а пока ей предстояла ликвидировать объект, который не только был очень опасен, но и знал, что за ним идет охота.
   Наталья стояла недалеко от него, метрах в трех. Ближе подходить она пока не решалась. Мало ли что на уме у парня. Нервы скорее всего на пределе - нажмет на курок, не вынимая пистолета из кармана. Тут никакая реакция не поможет. К тому же   о скрытности и случайности можно будет даже не заикаться. Крупина знала слабое место этого человека. Он был импульсивным; нередко совершал необдуманные поступки. Это его и погубило.
   Наталья увидела появившийся из-за поворота троллейбус; оценила расстояние до него и скорость надвигающейся махины. Она вдруг набросилась с упреками на стоящего рядом мужичка, совершенно постороннего. Мужик с изумлением слушал, как незнакомая девка поливает его отборными словесными помоями.
   - Если ты, мразь, еще раз подойдешь ко мне, я тебе, зараза все глаза выцарапаю; последние волосы вырву...
   Мужик машинально провел рукой по пышной шевелюре и отлетел в сторону от мощного толчка Крупиной. Сама же Наталья шагнула на проезжую часть - прямо под троллейбус. Железный бок троллейбуса уже готов был смять ее хрупкую фигурку, если бы не крепкие руки объекта, которые в последний момент буквально выдернули ее из под колес. Крупина еще пылала гневом (внешне, конечно) и даже не подумала поблагодарить спасителя. К слову - она и сама вполне успевала отскочить, если бы объект не совершил такой благородный поступок. Но и ругать его за непрошенную помощь тоже не стало. Потому что в народе говорят: "О мертвых или хорошо, или ничего...". Наталья лишь уперлась в грудь спасителю, даже не подняв голову, чтобы всмотреться в его лицо, и оттолкнула. Когда она запрыгнула в открывшиеся двери троллейбуса, объект был уже мертв.
   Крупина и до встречи с полковником Николаевым могла толчком руки вызвать у человека самый настоящий инфаркт миокарда. Обычный инфаркт иногда излечивают. Но такой, каким она "наградила"  объект, привел к мгновенной смерти.
   Итак, счет ее жертвам здесь, в мирной Москве, был открыт. Угрызения совести ее не мучили. К тому же Наталья прекрасно понимала, что она лишь инструмент в руках тех, кто на самом деле убил этого человека. А полковник Сазонов остался довольным психологическим состоянием старшего лейтенанта Крупиной. Весь грех он взял на себя. И все же Наталья в этот день была неразговорчивой; так же, как и Валера со Славой. Только Олег ходил непривычно возбужденный, и даже немного радостный. А Гриша не вернулся. Его исключительные способности к перевоплощению не помогли. Бывший агент три ноля четвертый оказался опытней и удачливей. Это отсрочило его смерть на два дня; а группа "три нуля" так и осталась вчетвером.
   О трех нулях бывшие курсанты узнали тем же вечером.
   - А почему три? - спросил Валера, ничуть не уязвленный тем, что получил только второй номер.
   Вопрос был задан полковнику Сазонову, который не знал на него ответа. Однако он сумел удачно отшутиться:
   - Ну, одного нуля для вашего уровня подготовки маловато. Да нуля заняла секретная служба ее Величества - для Джеймса Бонда. К тому же два нуля сильно попахивают сортиром, не находите? Так что три нуля для вас - в самый раз.
   Все засмеялись, только Олег криво ухмыльнулся. Он понимал, что первый номер отдан Наталье совершенно заслуженно, но все разно был глубоко уязвлен своим третьим номером. И даже то обстоятельство, что великолепный стрелок Слава стал только пятым, не утешило его.
   Полковник словно понял его, потому что терпеливо объяснил, что порядковые номера - только номера и ничего больше. И что дальнейший рост агентов; звания, награды и многое другое будет зависеть только от их усердия и успехов.
   - Ну а теперь, - Сазонов встал; тут же вскочили бывшие курсанты, - можете отдыхать. Расслабьтесь. Выпейте, что ли. Завтра свободный день, а послезавтра - важная встреча.
   Встреча действительно была - важней не придумаешь. Их принял  заместитель Председателя. Крупина, рассматривая  лицо в тонких очках, сделала правильный вывод насчет того, кто будет давать последнюю путевку зажившимся кремлевским небожителям. Генерал в штатском поздоровался за руку с полковником и медленно обошел короткий строй. Он остановился напротив Натальи.
   - Так это и есть старший лейтенант Крупина? - вспомнил он письмо старинного знакомого Ню Го Лая, - и что она умеет?
   - Все! - не сомневаясь ответил полковник.
   - Ну что ж, проверим.
   Генерал вернулся к огромному столу, тяжело сел в кресло и принялся чертить что-то на маленьком листочке. Он наконец закончил, загадочно усмехнулся и опустил листок в один их желтых конвертов, целая стопка которых была аккуратно сложена на краю столешницы. Запечатав конверт, он бросил его в ящик стола и снова спросил полковника Сазонова:
   - Кажется, она была представлена к званию капитана?
   - И еще к ордену Боевого Красного знамени, - осторожно подсказал полковник.
   - Что ж, Крупина... Наталья Юрьевна? - Наталья и полковник кивнули, - получишь и капитана и орден, если до завтрашнего утра выкрадешь этот конверт. Только без всяких трупов.
   Заместитель Председателя опустил глаза и подвинул к себе красную папку, полную бумаг. Полковник понял, что смотрины закончены и вполголоса скомандовал на выход.
   - Как думаешь, - вполголоса спросил майор Валера у капитана Славы, проходя вслед за полковником по длинному коридору здания на Лубянке, - получится у Мышки?
   - Не знаю, - пожал на ходу плечами Слава.
   Полковник резко остановился и повернулся к ним.
   - Вы еще сомневаетесь? -  широко улыбнулся он.
   Валера и Слава, а вслед за ними Олег, тоже обернулись. Натальи рядом с ними не было...
   В это мгновение она стояла, прижавшись к холодному гладкому дереву, которым был облицован кабинет генерала. От взглядов хозяина кабинета она была скрыта тяжелой портьерой. Заместитель Председателя долго шуршал бумагами. Потом вызвал секретаршу и с наслаждением - судя по звукам - прихлебывал чай. Несколько раз он говорил по телефону; один раз как поняла Наталья, с  самим Председателем. В содержание разговоров она не вслушивалась, хотя что-то внутри нее привычно фильтровало слова. Попадись что-то, касающееся ее самой, полковника Сазонова, или школы, она бы конечно все зафиксировала.
   Наконец генерал положил в очередной раз трубку на рычажки и поднялся с кресла. Кресло скрипнуло под его тяжелым телом, и хозяин кабинета медленно направился в сторону Купиной. Впрочем, его целью, как правильно поняла Наталья, было окно. Заместитель Председателя немного сдвинул в сторону тяжелую портьеру, едва не задев рукой Наталью, и замер, глядя вниз, на спину Железного Феликса. Он видимо часто стоял так. Стоял, и беседовал сам с собой. Сейчас его слова Наталья не могла пропустить при всем желании. Потому что генерал словно говорил с ней - таким доверительным был его тон.
   - Жалко... Скоро, наверное придется переезжать в другой кабинет. Не хочется, но Сам протянет недолго. Наш, скорее всего пересядет в его кресло, ну а тут пойдут подвижки. А ведь могло все и раньше поменяться. А все сентиментальность.... "Пусть помрет своей смертью!". Как же - мучается он, а не живет. А с ним вся страна мучается... Наш-то тоже далеко не молод.
   Генерал опять надолго замолчал. Наконец он глубоко вздохнул, зашторил окно и пошел к столу. Через две минуты появился вызванный комендант. Старый полковник - бывший оперативник, а теперь начальник ключей, швабр и канцелярских принадлежностей - опечатал дверь. Шаги в приемной стихли и Наталья осталась одна в кабинете, в святая святых этого здания, одним своим видом наводившего страх на законопослушных граждан. Один из лучей, освещавший бронзового Дзержинского, краешком задевал окно, неплотно зашторенного генералом. Рассеянного света Наталье хватило, чтобы разглядеть на вынутом из конверта листке довольно умело нарисованный кукиш. Большой палец на рисунке был длинным; он словно готов был шевельнуться, поддразнить ее. Наталья задумалась, усмехнулась и начала рисовать на таком же листочке, что прежде генерал.
   - Мы тоже умеем рисовать, - довольно улыбнулась она, закончив работу.
   Опустив свой рисунок в другой конверт, отчего стопка на краю стола практически не изменилась, она положила его на место, в ящик стола.
   - Вряд ли ваше кресло, товарищ генерал, подключена к сигнализации, - еще раз улыбнулась Наталья, - это ведь не пост номер один, и не сейф, где деньги лежат.
   С этой мыслью она села в кресло, немного поерзала, принимая удобную позу и почти сразу заснула. Внутренних часов включать не было необходимости - для пробуждения ей хватило тихих звуков за дверью. Пока генерал говорил о чем-то с дежурным офицером, всю ночь согласно приказа не отходившим от этой двери, а комендант звенел ключами, Наталья успела бы спрятаться все за той же портьерой раз сто.
   Поскучать за ней пришлось с полчаса. Она улыбнулась, когда генерал язвительно хмыкнул - это он проверил, на месте ли запечатанный конверт. Однако бумажку из него доставать не стал. Потом он молча работал, коротко отвечая на звонки. Один из таких звонков, на который генерал ответил тоже коротко: "Пригласите", - относился к полковнику с командой "Три нуля".
   Заместитель Председателя опять встретил Сазонова рукопожатием в центре кабинета. Именно в этот момент Наталья змейкой, или - если угодно - мышкой скользнула в строй.
   - Ну что, - спросил генерал, отпуская руку Сазонова, - справились с заданием?
   Полковник повернулся к шеренге подчиненных. Крайняя, Крупина, медленно вытянула из кармана желтый конверт. Хозяин кабинета уставился на него и замер. Потом он резко повернулся к столу. Как не  была занята его голова государственными делами, он - как  угадала Наталья - достал конверт утром в первую очередь. Только вот содержимое его генерал тогда не проверил - был уверен, что ничего внутри него не изменилось. Только теперь заместитель Председателя вынул из конверта листок и развернул его. Вместо кукиша там была нарисована веселая рожица, высунувшая генералу язык. И язык этот сильно смахивал на тот палец, который так усердно вырисовывал хозяин этого кабинета вчера вечером.
   Он поднял тяжелый взгляд на Наталью. Он словно спрашивал ее сейчас:
   - Что же ты делала в моем кабинете, девочка? И какую тайну ты сейчас можешь вынести отсюда?
   А дерзкий взгляд Крупиной словно отвечал ему:
   - Даже если и узнала что, все равно не признаюсь!
   Генерал вдруг расхохотался, отчего морщины, никогда не покидавшие его переносицы, почти разгладились.
   - Хорошо, - похвалил он, - свободны. Полковник, останьтесь.
   На следующий день капитан Крупина получила новое задание...
   Опасения Ню Го Лая относительно судьбы ее ученицы не оправдались. Как переспелые груши с дерева посыпались с кремлевского Олимпа советские правители. В такие смутные годы потребность в исполнителях экстра-класса, какими были Наталья, Валера, Слава и Олег, выросла многократно. Через три года сломался, не выдержав таких страшных "перегрузок", Слава. Он совершил элементарную ошибку, подставившись охране очередного объекта. Валера большую часть времени помогал полковнику. Они прорабатывали детали операций, которые осуществляли Наталья и Олег. Стратеги оказались достаточно проницательными, чтобы не ставить их в паре. Так агенты под номерами три нуля первый и три нуля третий стали агентами- одиночками. Результативность их работы от этого не уменьшилась.
   В Комитете  тоже была чехарда с руководством. Но Наталью это волновало мало. Она получала задания от полковника Сазонова; на него же списывала и все грехи своей "работы". А полковник сидел  в своем кресле, точнее в подмосковной базе, непоколебимо - до августа девяносто первого года.
   Известные события Наталья встретила в скором поезде "Андижан - Москва". Она выполняла в Узбекистане очередное задание. Естественно успешно - чересчур расшалившийся руководитель одной из узбекских областей переел плова и скончался, не дождавшись врачей. В поезде, в мягком двухместном купе, Наталья ехала вместе с женщиной, которую можно было принять за ее старшую сестру - так они были похожи. Мария - так звали попутчицу  - была одних лет с подполковником госбезопасности Крупиной, однако последняя выглядела значительно моложе. Наверное, благодаря регулярным занятиям древними оздоровительными системами, которыми так щедро делился полковник Николаев. Всю дорогу в купе болтала одна Мария; Наталья вообще была молчуньей, а сейчас - после выполнения задания - и вовсе не была расположена к разговорам. Однако соседку не перебивала, потому что та ей совершенно не мешала.
   Последнюю ночь Крупиной почему-то не спалось, что с ней случалось весьма редко. Она забылась только под утро, и не услышала, как незаметно, разом остановилось сердце попутчицы. Мария умерла тихо, во сне - остановилось изношенное сердце. А Наталья, обнаружив на соседней полке бездыханный труп, вспомнила недавний разговор с Сазоновым - тот самый, в котором Владимир Петрович рассказал ей о первом "объекте".
   Тогда же полковник с достаточной долей грусти в голосе сказал:
   - Когда-нибудь, Наташа, может поступить приказ и на твою ликвидацию. Конечно, если я еще буду сидеть здесь (он постучал по подлокотнику кресла), этого не случится. В крайнем случае сам предупрежу тебя. Ну а если меня уже не будет... Готовь запасной аэродром, дочка. И будь готова улететь туда в любой момент.
   В тот день Крупина словам полковника большого внимания не придала. Она просто загнала их поглубже; на свою память она никогда не жаловалась. И вот теперь эти слова словно сами выползли наружу. До Москвы Крупина так и не доехала. Скорый поезд отправился дальше, увозя мертвую Марию Павлюченко. Ее имени московская милиция так и не узнала. Павлюченко следовала через Москву транзитом на Украину, где жила ее двоюродная сестра. В Узбекистане ее тем более никто не стал бы искать, потому что из родного Коканда она уезжала последней из некогда многочисленной родни.
   С документами на это имя Крупина и добралась до дома кружным путем. Хотя предосторожности были излишними. Кроме комнаты на подмосковной базе у Натальи была маленькая квартирка в Чертанове. Туда она и приехала; как большинство москвичей - на метро. Телефоны базы - ни Сазонова, ни Валерин, не отвечали. Но это не сильно насторожило подполковника Крупину, учитывая то безобразие, что творилось на улице. Танки с улиц Москвы уже убрали. Бардак, что всегда следует за танками, убрать было гораздо сложнее. Поэтому Наталья решила ехать с утра на базу. Учитывая бессонную ночь в поезде, встать она собиралась часов в восемь. Однако ужу в половине седьмого требовательно заверещал звонок. На двери Натальиной квартиры было два глазка. Один обычный - точно такой, в который заглядывают миллионы москвичей. Но мало кому из этих миллионов грозило получить пулю в глаз.  Наталья такую возможность всегда учитывала. Поэтому и поставила еще один глазок - скрытный, панорамный - в который было видно всю лестничную клетку.
   Сейчас на ней стоял генерал - тот самый, что рассуждал когда-то о подвижках по карьерной лестнице. Насколько было известно Крупиной, генерал кабинет так и не поменял. За его спиной сейчас стояли два шкафоподобных молодца. Лица у телохранителях были скучающими. Наталья хорошо знала таких; приходилось сталкиваться, и не раз. Как охранители тела они больше рассчитывали на громкое имя этого самого тела. Наталья задумалась, слушая нетерпеливые трели звонка. Этот адрес знали только полковник с Валерой, который тоже дорос до полковничьих погон.
   - Значит, - поняла она, - с кем-то из них случилось что-то дурное. А скорее всего, с обоими, иначе второй был  здесь раньше этих.
   В сердце у нее неприятно защемило - словно  с паспортом Мария Павлюченко передала ей свое недомогание. И она, прогоняя эту слабость, решительно открыла дверь, в полной уверенности, что "шкафы" не станут сразу хвататься за пистолеты. Иначе зачем бы тут появился генерал собственной персоной.
   Генерал мог бы рассказать сейчас Наталье, что адрес этот он нашел случайно, на старом листке, который не успел уничтожить перед своей гибелью полковник Сазонов. И на листке этом было четыре номера (без четвертого). Если бы сейчас Крупина не открыла бы дверь, генерал поехал бы по адресу номер три - к Олегу. У второго, Валеры, тоже была в Москве квартира, но он в ней практически не появлялся. А сейчас Валера лежал мертвый на базе; и застрелил его тот самый молодчик, что подпирал сейчас плечом косяк двери. И об этом генерал пока не сказал. Он молча вошел в квартиру. Следом вошел верзила в штатском; второй запер за всеми дверь. На руках этого была кровь полковника Сазонова; и об этом Наталье предстояло скоро узнать.
   - Подполковник Крупина? - спросил генерал, словно никогда не видел ее.
   Наталья не смогла заставить себя усмехнуться; она молча кивнула.
   - Теперь все приказы будете получать от меня, - сухо заявил генерал
   - А полковник Сазонов? - внешне невозмутимо спросила Крупина.
   - Теперь вами буду руководить непосредственно я, - терпеливо повторил генерал.
   Он был спокоен, только руки жили своей, нервной жизнью. Правая ладонь несильно хлопала по левой, в которой была зажата газета. каждый раз по носу получал Президент России, зовущий дорогих россиян к светлому будущему. Наталья не видела ни сегодняшних, ни вчерашних газет, иначе знала бы, что это лицо украшает собой все первые полосы.
   - Подробное знакомство устроим потом, - нарушил молчание генерал, - а пока получите первое задание.
   Он протянул Наталье газету. Крупина развернула ее и в недоумении подняла глаза на гостя - в тощей "Комсомолке" ничего не было. Кроме... Из всех персон, что обратили сегодня на себя внимание генерала КГБ, объектом мог быть  только тот, что улыбался  с первой страницы. Наталья тоже щелкнула Президента по носу и вопросительно глянула на генерала. Тот медленно кивнул.
   - Николай Григорьевич, - генерал дернулся; девочка в звании подполковника была хорошо информирована, - полковников Сазонова и Петренко сам убивал?
   Петренко было фамилией Валеры, и генерал это определенно знал. Потому что дернулся взглядом к потупившимся отчего-то телохранителям. Любому другому этот взгляд ничего не сказал бы. Но спецагент три нуля первый поняла - перед ней стоит убийца, или организатор убийства самых близких ей людей. А за спиной у него - скорее всего непосредственные исполнители. Охранники умерли мгновенно, так и не поняв ничего. Они даже не успели поднять потупившихся голов. Впрочем, это бы им ничем не помогло. А генерал умирал долго и страшно. Умирал в одиночестве, не считать же компанией два трупа. Его горло, парализованное точным несильным ударом, не могло исторгнуть ни звука, пока сведенные в судорогах мышцы отмирали от нестерпимой боли. Этой древней пытке  Крупину научил старый Ню Го Лай. Он обещал передать своей лучшей ученице все свои знания, и слово свое сдержал. Хотя ох как не хотелось ему загружать душу девушки хотя бы тем же сводом знаний древнего братства корейских палачей. Свод этот самому корейцу ни разу не пригодился, а вот его ученица  даже не сомневалась, когда выбирала для генерала одну из самых мучительных казней.
   Подполковник Крупина оставила в своей квартире три трупа - два готовеньких, и один еще будущий, корчащийся в муках. Она заперла прочную дверь на надежные замки, закрывая вместе с ней свою нынешнюю жизнь. С собой она взяла только сумку с самым необходимым. Этого необходимого было совсем немного - вся наличность, что нашлась в доме и карманах "гостей", два комплекта документов, к одному из которых еще надо было привыкать, и маленький офицерский "Вальтер". Еще в кармане лежали ключи от новенькой темно-синей "четверки".
   Через два часа, когда генерал еще молил бога о смерти, этот автомобиль взорвался, немного не доехав до памятника Дзержинскому. Сотрудники Комитета, еще не поменявшего названия, конечно поинтересовались у московской милиции, кому это понадобилось устраивать фейерверк почти под тем самым окном, где когда-то Наталья Крупина слушала тяжелое дыхание заместителя Председателя.
   Следователю, которому поручили разобраться в этом деле, ничего не сказало имя погибшей - Наталья Юрьевна Крупина. Именно это имя значилось в документах женщины, чей обгорелый труп нашли в "четверке". Сличить лицо Крупиной с чудом сохранившейся фотографией в паспорте было невозможно. Потому что мощный заряд взрывчатки, который и послужил причиной пожара, располагался как раз над головой несчастной. Копни МУР чуть поглубже, он смог бы связать это происшествие с таинственной пропажей из городского морга женщины без определенного места жительства. Но тут в Москве начались такие дела, что дело Крупиной поспешно закрыли, посчитав раскрытым.
  На следующий день - двадцать пятого августа девяносто первого года на конечной станции электропоезда "Владимир - Гостюхино" тяжело спрыгнула с высокой стальной ступеньки вагона Мария Павлюченко. Это была молодая еще женщина с усталыми глазами. Среди ее документов лежал диплом об окончании лесного техникума. Беженка из далекого экзотического Коканда искала жилье и работу. Мария была первой переселенкой из Средней Азии в этих местах. Может поэтому и жилье, и работа для нее нашлись через двадцать минут - в лесничестве, контора которого находилась напротив станции...



   






   















Глава 13. Женева. Банк "Насьональ"
Каждому свое
   Заместитель министра Иван Николаевич Стасов угрюмо сидел на кровати. Кровать была мягкой; гостиничный номер с видом на Женевское озеро роскошным. Только сидевший посреди комнаты на краю широченной кровати Стасов портил картину этого великолепия. Да и как не портить - абсолютно голый пятидесятидвухлетний мужик это вам не топ-модель. Нет, если бы на его месте сидел хотя бы Шварценеггер в таком же возрасте... Увы - "непотопляемый" заместитель министра даже в юном возрасте не украсил бы собой интерьер этой спальни.
   Иван Николаевич тяжко вздохнул, еще раз окинув взглядом свисавшее между ног собственное достоинство. Сегодняшней ночью Стасову не спалось. Его мысли возвращались к предстоящей операции купли-продажи "товара". К той роли, которую он должен был играть в этой операции. Он попытался отвлечься от тяжких дум, погонял пультом по каналам огромного "Панасоника". Застрял на какой-то скандинавской передаче - круто-эротичной, практически порнографической. Однако отвлечься не получилось - естество даже не отреагировало на голых красоток, чего с ним никогда еще не случалось. Так что утром настроение у заместителя министра было паршивым. Не грела даже мысль о том, что сегодня операция должна была закончиться, и завтра он будет в Великобритании, увидит любимых внучат.
   Входная дверь в номер, которую вчера вечером Стасов собственноручн6о закрыл на два оборота ключа, вдруг открылась, и на пороге спальни выросла фигура британской леди - только англичанка могла одеться так; и только у жительницы туманного Альбиона могли быть такие великолепные, по-настоящему лошадиные зубы. Эти зубы, явно полученные в наследство от длинной вереницы предков, она и показала Ивану Николаевичу в приветливой улыбке. Только теперь Стасов спохватился, что сидит перед гостьей совершенно голый. Он метнулся взглядом вниз, и покраснел - плоть, ночью совсем не реагировавшая на шведских красоток, начала вдруг наливаться силой, стремительно увеличиваясь в размерах. Его мужское  "я" отреагировало на эту сушеную английскую "воблу"!
   Англичанка подняла руку и сняла с длинного носа темные очки. На Ивана Николаевича с холодным любопытством смотрели глаза Горелого, окруженные тонкой полоской обгорелой кожи. Древо жизни Стасова резко опало, стукнувшись с ощутимой силой о деревянный край кровати.
   - Мог бы и постучать, - буркнул заместитель министра, протягивая руку за трусами, лежащими на полу.
   В последнее время он спал абсолютно голым, по достоинству оценив ту свободу, которой мешала даже резинка от трусов. Горелый, естественно, не ответил. Он так и стоял у двери, даже не опустив на пол сумку. Последняя тоже была чисто английской - по-женски изящной, но в то же время объемистой, практичной. В такую можно было положить не только косметику, но, к примеру, даже автомат с укороченным прикладом. Через пятнадцать минут Стасов - умытый, с вычищенными до блеска зубами и ботинками, одетый для делового визита - был готов к выходу. Горелый только теперь нацепил на нос очки; Николай Иванович отметил, что и руки телохранителя Хозяина скрыты дамскими перчатками. Он, как истинный джентльмен, открыл перед "английской дамой" дверь.
   - Ты завтракал? - спросил Иван Николаевич на ходу.
   Горелый кивнул. У самого Стасова аппетит отбило начисто, как только он заглянул в пустые глаза своего спутника. Автомобиль, заказанный с вечера, уже ждал у отеля. До банка было рукой подать - не больше двух кварталов. Однако солидные клиенты пешком не ходят.
   Ровно в одиннадцать часов автомобиль остановился у парадного входа банка "Насьональ". Сквозь огромные зеркальные окна  практически не было видно ни охранников, ни президента банка господина Боргельмана, который лично встречал важных клиентов. Впрочем, такое внимание он оказывал впервые. Но вчера ему - как откуда-то узнал начальник охраны банка - позвонил такой человек, что Боргельман выскочил навстречу клиентам на улицу, несмотря на холодный пронизывающий ветер, дувший со стороны озера. А ведь его горло прикрывал теплый шарф, который объяснял, почему президент с утра приветствовал начальника охраны хриплым простуженным голосом. Еще у него был покрасневший нос, указывающий на ту же простуду, которой было все равно, к кому цепляться - к президенту банка, или - к примеру - к нищему, который уже третий день стоял напротив здания "Насьональ", опасливо высматривая полицейских.
   Еще совсем недавно - года полтора назад - начальник охраны едва кивал на почтительное приветствие Боргельмана. Тогда этот плюгавый серый человек, не отмеченный ни внешностью, ни какими-то особыми талантами, работал обычным клерком. Однако где-то в высших кругах  женевского финансового общества у Макса Боргельмана завелась толстая волосатая лапа и теперь двухметровый верзила, возглавлявший службу безопасности банка, старался приветствовать Макса так, чтобы разница в росте и комплекции не очень бросалась в глаза.
    Вот и сейчас начальник охраны только отвел глаза, когда президент в нарушении всех внутренних инструкций проводил двух клиентов внутрь банка без всякой проверки. А проверка в банке проводилась очень тщательно, хотя и негласно. Особенно после нашумевшей совсем недавно  попытки ограбления соседнего банка. Впрочем, глаз у него был наметанным - от господина, вяло переставлявшего ноги вслед за Боргельманом, никакой угрозы он не ждал. Второго клиента, вернее клиентку, которую президент галантно придерживал за локоток, охрана уже видела. Позавчера эта немая англичанка, объяснявшаяся с помощью больших букв на листочках, которыми были наполовину набита ее громадная сумка, абонировала в "Насьональ" большой сейф. Немые клиенты здесь были не редки. Вот хотя бы вчерашний японец, который ловко вручил чаевые сотруднице, обслуживающей его. Молодая сотрудница имела виды на начальника охраны. Последний со скрипом, но поддавался. От нее он узнал и об англичанке, которой достался огромный сейф, куда можно было уместить пяток таких клиенток; и о японце, тоже абонировавшем сейф - поменьше,  а значит подешевле. Наконец о двухстах долларах, которые японец все- таки ухитрился оставить у нее.
   Такие подношения в банке были категорически запрещены и Дитрих, начальник охраны, начал хмурить брови. Однако девушка знала отличный способ разгладить их. После третьего поцелуя он забыл про доллары; а потом и про японца с англичанкой.
   Боргельман проводил гостей в свой кабинет. Здесь была своя охрана - почтенная матрона банковского дела лет пятидесяти. Боргельман на ее памяти был шестым президентом банка. И, надо сказать, не самым худшим. Президент плотно закрыл за собой и гостями дверь и молча поставил на огромный стол дипломат, с которым он пришел сегодня на работу. Щелкнув замками, он достал из него прибор, назначения которого не знал ни Стасов, ни, скорее всего, Горелый, застывший у двери в облике английской леди. Прибор был размером с обычную книгу и имел на матовой крышке кнопку и небольшую рукоятку, вокруг которой были вручную нанесены цифры.
   Оценив взглядом размеры кабинета, президент подкрутил ручку и нажал на кнопку. Ничего не произошло, если не считать того, что Боргельман вдруг заговорил на чистейшем русском языке голосом полковника Летунова.
    - Эта штука, - легонько постучал Полковник по прибору, - отключает все электронные средства подслушивания и подглядывания. Сейчас здесь даже обычный телевизор или магнитофон не включились бы.
   - Это надежно? - совсем без интереса спросил Стасов.
   До прибытия покупателей оставалось полчаса, а подробности сделки, как он уже понял, ему так и не сообщат.
   - И в чем тогда его роль? - подумал он вдруг, - чисто представительская?
  От этой мысли опять противно заныло в затылке. А еще - в кабинете Иван Николаевич не видел ничего, что напоминало бы товар. Впрочем, товаром могла оказаться какая-нибудь бумажка, хранящаяся в потайном сейфе.
   - Надежна, - ответил ему Летунов, довольно оглядывая, чуть ли не обнюхивая руки, которые собственно и изготовили эту глушилку, - гарантия стопроцентная.
   Полковник на минуту задумался - стоит ли сообщать Стасову о той кровавой "торговле", которую они с Хозяином спланировали провести в этом кабинете. Провести через полчаса, а потом еще два раза. Он ответил на свой вопрос отрицательно и кивнул на низенький удобный диванчик в углу кабинета:
   - Садитесь там, Иван Николаевич. Желательно вам не открывать рта. Можете надувать щеки - как Киса Воробьянинов. Говорить буду я, и только я. Вам понятно?
   Стасов обреченно кивнул, а Летунов протянул ему со стола толстый иллюстрированный журнал. Заместитель министра послушно сел на диван и принялся листать страницы, не останавливаясь ни на одной. Немецкого языка он не знал, как впрочем и остальных европейских. Это не мешало ему торговать оружием на всех пяти континентах.
   Полковник поманил Горелого к столику в другом углу кабинета. Лжеледи подошла, не снимая темных очков. Олег не видел сейчас, куда  был направлен взгляд Горелого - на него, или на большую вазу, украшавшую столик; это его немного нервировало.
   - Будут два охранника, - вполголоса, так, чтобы не слышал Стасов, сообщил Полковник, - ликвидировать их будем сразу, у двери. Смотри, если интересно. Вот так практически не остается следов. Опытный патологоанатом конечно разберется А простого полицейского вполне можно поставить в тупик.
   Летунов опустил руки на сверкающий бока круглой хрустальной вазы и резко дернул ее верх. Еще резче он крутанул ее на весу против часовой стрелки и обратно. Потом он опустил ее на стол, теперь нежно и медленно, так что она не стукнула о полированное дерево. На хрустальную воображаемую голову противника легли перчатки английской леди. Горелый повторил прием - может не так четко, как Полковник, но все же заслужив одобрительный кивок Летунова.
   Джона Мэрдока с охраной у входа в банк тоже встретил президент. Теперь уже начальник службы безопасности был непреклонен, как и проинструктировал его только что Боргельман. Разведка Куделина сработала великолепно - Мэрдока и Соломона действительно сопровождали двое охранников, статями даже превосходивших Дитриха. Так что у Полковника невольно зародилось сомнение - достанет ли до головы такого громадного "шкафа" Горелый. В своем умении Летунов не сомневался. По пути в кабинет он решил, что и со вторым охранником - если потребуется помощь Горелому - справится.
   На этих двух клиентов, кстати, начальник охраны покосился очень неодобрительно; даже позволил себе бросить косой взгляд в сторону президента. Однако Боргельману было наплевать на масли Дитриха.
   - Это ты еще не видел других моих гостей, - весело усмехнулся внутри Боргельмана Летунов, - думаю японцы и арабы будут не менее оригинальными.
   Пожилая секретарша в приемной проводила взглядом еще четверых гостей босса и вздохнула - проклятый компьютер как сломался полчаса назад, так и не желал включаться. И телефон, кстати, тоже. Она еще раз вздохнула и решила, что придется вызывать специалиста. Вот только придется кого-нибудь посылать. Сама секретарша пост в рабочее время старалась не покидать.
   Первый охранник вошел в большую светлую комнату, имея задачу оценить в ней обстановку и выявить возможную угрозу. Был он человеком опытным. В господине, нервно застывшем на диванчике в углу кабинета,  никакой угрозы не ощутил. Фотографию именно этого человека ему показывали перед заданием. Второй, точнее вторая - женщина далеко не средних лет - чуть раздвинула тонкие губы, и верзила почти застыл в немом восхищении. Таких белых и длинных зубов он еще никогда не видел! Однако можно ли было признать эти зубы возможным оружием нападения?
   - Ну не вцепится же эта "красотка" своими зубами мне в шею, - успел подумать он, поворачиваясь к входящим.
   В то же мгновение его шею действительно стиснули - не зубы, а железные пальцы леди, скрытые тонкими перчатками. Эти пальцы повторили ту же операцию, что прежде с вазой - да так стремительно и ловко, что изумленный Стасов не успел ничего разглядеть. А леди с небрежной ловкостью подхватила огромное тело и беззвучно опустила его на пол.
   Мэрдок, шагнувший было вперед с протянутой для приветствия рукой, замер на месте. Нерешительная улыбка Ивана Николаевича, поднявшегося навстречу давнему знакомому, вдруг сменилась гримасой неподдельного ужаса. Джон перевел взгляд на незнакомую даму, которая аккуратно укладывала на пол его охранника, и тоже побледнел. Дама смутно знакомым ему движением руки сдернула с прямого аристократичного носа очки и уставилась на Мэрдока глазами Горелого. Такой пустой взгляд американец при большом желании и сам мог изобразить, но вот кольца обгорелой кожи вокруг безбровых глаз... Он почему-то вспомнил о детях и тут ему стало по-настоящему страшно. Потому что Мэрдок понял, что больше никогда не увидит своих крошек.
   В спину ему ткнулся Соломон. Не сам - маленький ювелир буквально влетел в кабинет с такой силой, что только его маленький вес позволил Мэрдоку устоять на ногах. Ускорение же Соломону придал второй охранник; вернее его труп, который не менее ловко опустил на пол президент банка. Американец перевел взгляд с трупов на мощную дверь, через которую вряд ли проник хоть один звук. Да их и не было - все произошло очень быстро и почти бесшумно. Боргельман закрыл за собой вторую дверь, совсем отрезая кабинет от внешнего мира. Он подошел к столу, открыв крышку все того же дипломата. На столе, рядом с прибором, который "убил" всю электронику не только в кабинете, но и в приемной, появились какие-то ампулы и одноразовые шприцы. Полковник неуместно веселым голосом давал пояснения. Он говорил по-английски - наверное, чтобы было понятно обоим гостям. Иван Николаевич, даже если бы знал иностранные языки, все равно не разобрал бы ничего в этих пояснениях. Он до сих пор пребывал в шоке. И это еще до него не дошла мысль, что он сам тоже может стать нежелательным свидетелем. Знал ли английский язык Горелый? Летунова ответ на этот вопрос совершенно не интересовал. Этого человека Полковник тоже вычеркнул из списка живых.
   - Этот препарат, - Олег как раз рассматривал прозрачную ампулу на свет, - развязывает человеку язык через две минуты. Так что, господа, ставьте свои чемоданчики на стол и прошу на процедуру.
   Ни Мэрдок, ни Соломон геройствовать не собирались. Оба уже понимали, чем закончится предстоящая беседа. Оставалась маленькая; совсем маленькая надежда на людей Джованни Равинелли, трое из которых сейчас успешно изображали клиентов банка. Еще пятеро ждали в двух машинах, которые доставили сюда американских покупателей. Однако сейчас мысль о том, чтобы крикнуть погромче, или бросить в окну вон ту вазу, которая сиротливо стояла на столике в углу, не пришла в голову ни Джону, ни Соломону.
   Полковник показал пальцем на диванчик, и американцы послушно зашагали туда. Может, Олег Летунов обладал какими-то гипнотическими способностями? Может быть. Во всяком случае эти взрослые люди без всякого сопротивления позволили вколоть себе по дозе препарата, и совсем скоро наперебой делились секретами. Только Соломон слабо попытался избегнуть страшного укола.
   - Я скажу, я сам все скажу, - практически прошептал он, глядя, как тонкая игла прокалывает сосуд на сгибе его руки.
   - Расскажешь, - добродушно кивнул ему Полковник, вытаскивая иглу из вены.
   Этой же иглой только что он сделал укол Мэрдоку. Он знал, что ни заражение крови, ни какие другие болезни американцам уже не страшны. Через полчаса Джон с Соломоном не были нужны. Два ключа-близнеца перекочевали из американских чемоданчиков в дипломат, а цифры - в память Полковника. Летунов не стал записывать сложные коды. Память у него была исключительной, тренированной
   Еще через полчаса о допросе и убийствах в этом кабинете напоминал лишь застывший в одной точке взгляд заместителя министра.
   - Зачем? - шептали его губы, - зачем все это? Никто ведь не позволит вам забрать эти деньги. Через час - два за вами будет гоняться вся полиция Швейцарии и соседних стран.
   - А вот это не твоя забота, Ваня, - повернулся к нему Полковник, - да ты, батенька, никак прийти в себя не можешь!
   Такой "участник" переговоров Летунова не устраивал. ОН вернулся к Стасову, как только последнее недвижимое тело скрылось в огромном шкафу, занимавшем целую стену.
   - Сейчас мы тебе поможем, Иван Николаич.
   Полковник достал еще один шприц, и еще одну ампулу - вдвое меньшую, чем те, что так хорошо развязывали языки. Заместитель министра сделал слабое движение, которое можно было принять за протест, но Летунова это не остановило. Со своим, русским, он не церемонился. Стасову укол сделали прямо сквозь костюм, в предплечье. А он даже не дернулся. Через полминуты тело Ивана Николаевича заполнила приятная теплота; он опять прикрыл глаза - так хорошо и спокойно он давно себя не чувствовал. Полковник ему через минуту и чашку с горячим кофе преподнес. Отчего сразу же стал для Стасова лучшим другом. А Олег Летунов не поленился, приготовил горячие напитки и для себя, и для Горелого. Впрочем, Горелый от кофе отказался.
   Летунов был спокоен; душа его не пела, хотя он только что стал богаче почти на три миллиарда долларов - на столько раскошелился Равинелли. До круглой суммы не хватала пяти миллионов. Именно столько скуповатый американец итальянского происхождения вычел за аренду банковской комнаты и транспортные расходы.
   Полковник не возражал. Пусть и японцы откусят кусочек от трех с половиной миллиардов, которые совсем не принесли бы им победу в честном аукционе. Ведь арабский султан не пожалел целых пять миллиардов. Итого, как уже не раз подсчитывал Летунов (сначала вместе с Хозяином, а потом и без него), на круг выходило одиннадцать с половиной миллиардов за вычетом расходов.
   - Да какие там расходы, - чуть ли не вслух выкрикнул Полковник, - копейки. Тем более, что за все платил Куделин.
   Шальная мысль наложить лапу на всю сумму вдруг заполнила все внутри спокойного внешне Полковника. Он попытался загнать ее поглубже, на потом. И пошел навстречу второй команде покупателей, оставив за спиной еще одну проблему - эту страхолюдину с лошадиными зубами - за личиной которого прятался Горелый. Впрочем, эту проблему Летунов считал легко выполнимой, ведь у подполковника Погорелова не было такого учителя, как Ню Го Лай. В боку президента банка что-то противно заныло; он действительно сейчас стал выглядеть больней некуда. Потому что вспомнив старого корейца, он невольно вспомнил и Наташку Крупину, Серую Мышку.
   В приемной секретарша с сочувствием посмотрела на больного босса, не пожелавшего пропустить рабочий день и снова повернулась к мастеру, который никак не мог вернуть к жизни компьютер. Мастер уже подумывал о помощи; точнее он давно бы вызвал ее, если бы работали телефоны.
   Летунов шмыгнул носом и вернулся в кабинет. До него дошло, что эти поломки могут вызвать подозрение; что даже авторитета президента банка может не хватить, чтобы помешать какому-то действию, предусмотренному на час "икс". Всех правил банковской жизни Летунов, конечно же, знать не мог. Он подкрутил рукоять настройки на своем приборе, уменьшая радиус его действия почти вдвое. Как раз в это мгновение мастер в приемной наугад ткнул отверткой в нутро блока, и компьютер послушно загудел.
   Мимо обрадованных работников Полковник промчался, не одарив их взглядом. Он уже опаздывал к выходу, где уже терпеливо стоял господин Куросава. Представителя японских банков и их специалиста по драгоценным камням охранял лишь один телохранитель. Летунов  мазнул по нему взглядом так, чтобы этот несомненно опытный боец не заметил его профессионального интереса.
   Этих гостей господина президента проверили еще тщательней. Фридриху не надо было скрывать своего профессионального чутья. А чутье это твердило - этот невысокий коренастый японец чрезвычайно опасен. Это еще начальник охраны не знал, что невозмутимый японец когда-то не добрался до звания чемпиона мира по каратэ-до только по нелепой случайности.
   Однако такими случайностями полна жизнь. Что она и подтвердила, позволив телохранителю Куросавы уже в кабинете вырваться из цепких рук Летунова. Перед полковником встал в стойке готовый к бою противник. Полковник в своей победе не сомневался, но ему еще приходилось следить за другими японцами, один из которых, Куросава, уже готов был нырнуть в дверь.
   - А где же Горелый? - Полковник потерял помощника, навязанного Хозяином.
   А тот вдруг материализовался за спиной японского чемпиона, с вазой в руках. Хрупкий хрусталь обрушился на лысую круглую голову с таким противным чавкающим звуком, что все в комнате поняли - одним японцем на земле стало меньше. Но Летунов для подстраховки все таки крутанул его голову привычным движением. Горелого он не поблагодарил даже кивком.
   Через полчаса его сбережения увеличились на три с половиной миллиарда. Японцы не стали крохоборничать, оплатили аренду банковской сейфовой комнаты сами. С Куросавой Полковник говорил по-японски. На подмосковной базе КГБ курсантов когда-то учили и этому языку. Так что даже если Горелый - самым невероятным образом - ускользнет от него, вряд ли это поможет добраться до японского вклада. Летунов закончил допрос, остановил долгий взгляд на Горелом. Однако он ничего не смог прочесть в лице английской леди, ничуть не испортившей грима.
   - Нет, - успокоил он себя, - это слишком невероятно. Чтобы обычный офицер, пусть десантник, зачем-то изучал японский...
   Японцы своему представителю доверяли. Цифровой пароль был только у Куросавы. Но еще больше они доверяли науке. Чтобы попасть в банковскую комнату, где хранились три с половиной миллиарда, нужно было на руках иметь отпечатки пальцев господина Куросавы. Полковник тоже верил в науку. Он достал из дипломата фотоаппарат - по иронии судьбы японский. Потом задумался, и со вздохом выключил прибор, с которым электроника не дружила. Совсем ненадолго - только чтобы сфотографировать подушечки пальцев Куросавы. Каждый по отдельности и все вместе. Отрубать пальцы, или ладони не было никакой необходимости. С помощью фотографий хитрый аппарат мог нанести на пальцы живого человека любой узор. И этот аппарат тоже изготовили в стране Восходящего солнца.
   Фотоаппарат занял свое место в дипломате, три трупа - в шкафу, а прибор снова включился. А уставший за долгий рабочий день президент отправился встречать следующую делегацию. Секретарша заканчивала свой рабочий день в шестнадцать часов. Так же, как и большинство работников банка. До роскошного вестибюля банка она дошла, лишь немного отстав от господина президента. Поэтому и стала свидетельницей его встречи с двумя немецкими господами. В вестибюле в этот час было непривычно многолюдно. Сотрудники спешили домой, но многие тут ждали чего-то.
   - Японцам замаскироваться тут нелегко, - усмехнулся Полковник, насчитавший сразу шестерых человек, явно дожидающихся Куросаву. Американцев распознать было посложнее; Летунов даже не попытался сделать этого. Время поджимало и он поспешил с учтивой улыбкой к немцам. Последние были без охраны; оставили ее снаружи. Герхард Штрауб чувствовал себя тут практически дома - кого тут опасаться? К тому же никаких материальных ценностей у него с собой не было. А навстречу им чуть ли не с объятиями спешил сам президент банка. Штрауб был с ним немного знаком. Но сейчас господин Боргельман был необычайно целеустремлен и... пожалуй нетерпелив. И немцы поспешили за президентом, провожаемые хмурым взглядом начальника охраны. Дитрих в первый раз задал себе вопрос: "А куда же делись другие гости президента?".
   Герхард Штрауб имел весьма примечательную внешность. Лицо Квазимоды досталось ему от родителей. Шрам, который любого другого человека обезобразил бы, его, кажется, только красил. Он пересекал лицо от левой брови до правого угла рта и невольно приводил увидевшего такую пародию на человеческое лицо к мысли, что всевышний, сотворивший это безобразие, сам ужаснулся и перечеркнул его...
   Ключ у Герхарда Штрауба был один; шифр тоже. Второй волшебной парой владел один из доверенных работников банка. Но выдать его он должен был только лично в руки Штраубу. Очевидно наниматель Герхарда был уверен, что такое лицо подделать невозможно. Но Олег Летунов был другого мнения. Снова в ход пошел фотоаппарат; на этот раз фотосессия продолжалась значительно дольше. Штрауба наверное никогда не снимали так долго и тщательно...
   Полковник довольно потянулся и глянул на циферблат часов - было без пяти минут шесть. В банке было тихо, и не только в кабинете его президента. Кроме Макса Боргельмана, которому по долгу службы часто приходилось задерживаться на работе, в здании сейчас оставалось только пять человек охраны. Вообще-то их должно было быть только четверо, но начальник службы безопасности решил, что он тоже может сегодня трактовать инструкцию несколько вольнее, чем обычно. Ведь перед глазами был пример, который трижды показал господин Боргельман. Он решил дождаться ухода гостей президента.
   - Одиннадцать посторонних людей в пустом здании банка слишком много для четверых охранников, - решил он.
   Дитрих еще раз ругнулся на беспечность президента и перевел взгляд на стеклянные двери. За ними стоял тот самый нищий, что целый день безуспешно просил милостыню. Сквозь стекло было отлично видно, насколько чудовищно он был грязен, оборван и небрит. А может быть, и пьян. Дитрих ни разу не видел в Женеве такого опустившегося человека. А потом этот нищеброд совершил, на взгляд начальника охраны, невообразимое. Он поднял руку и застучал в огромную стеклянную створку. Звуков за толстым стеклом не было слышно, но нищий скорее всего еще что-то кричал, потому что Дитриху был прекрасно виден его широко открытый рот с остатками гнилых зубов, и язык, мелькавший в этом рту с удивительной скоростью. Стекло, конечно же, было пуленепробиваемым; кулаки оборванца ему не грозили. Тут бы и кулаки Шварценеггера были бессильны. Однако сама мысль о том, что эти грязные, неизвестно что недавно трогавшие руки сейчас лапают доверенное ему имущество, привела Дитриха в бешенство.
   Он поправил подмышечную кобуру с пистолетом, кивнул подчиненным и открыл дверь. Вместе со зловонием на него действительно обрушился поток ругательств. Дитрих понял это, хотя все слова, которые бродяга изливал на него, были ему незнакомы. Потому что Дитрих не знал ни одного русского слова. Он уже был готов схватить нищего за грязное горло, но преодолевать брезгливость ему не пришлось - совсем рядом раздались пронзительные звуки сразу двух полицейских сирен.
   - Ну наконец-то, - облегченно вздохнул начальник охраны, отдергивая руку.
   Нищий его тоже не понял. Старый московский уголовник Брюхатый был прозван так после того, как ускользнул от ментов, переодевшись беременной бабой. Европейских языков он не знал. Не догадывался даже о том, что швейцарского языка как такового вообще не существует. Потому он не стал оборачиваться к полицейскому, чья могучая фигура выросла за его спиной. А тот даже не стал говорить ничего - сильным толчком он буквально отбросил и нищего, и Дитриха, в которого впечатался Брюхатый, далеко внутрь вестибюля - прямо под ноги выскочившим из будочки охранникам.
   - Ну, бля, Макс - мы так не договаривались, - выхаркнул из себя слова Брюхатый, не поднимаясь с пола. Но его слова практически никто не слушал, потому что заскочившие вслед за первым "полицейским" коллеги расстреливали из бесшумных автоматов охрану банка "Насьональ". Спустись сейчас вниз Стасов, он узнал бы здесь и Топора, и Алекса с Максом. Двое других боевиков Крюка в Коврове не отметились; в заграничную "командировку" были приданы Топору в усиление. Валера сейчас сидел за рулем одного из полицейских автомобилей.
   Брюхатый наконец поднялся. поглаживая ушибленный локоть и вдруг вскинул руку, показывая в сторону дверей:
   - Смотри, Топор!
   Еще один боевик Крюка сидел за рулем второй полицейской машины. Он и получил первым пулю в голову. Американцы, так и не дождавшиеся ни Джона Мэрдока, ни Соломона, ни их охранников, наконец переполнились нетерпением и совершили поступок, на который ни за что не решились бы на родине. Они напали на полицейских. Знали бы они, что под видом швейцарской полиции тут разъезжают русские, они бы начали атаку раньше. Теперь же, застрелив двух водителей, они бестолково толпились у пуленепробиваемых дверей, которые успел закрыть Топор.
   Впрочем, взломать, а потом и пробить пулями из пистолетов они пытались совсем недолго. Среди внушительных фигур с пистолетами вдруг заметались непонятно откуда взявшиеся японцы. Что это именно японцы, Топор, смотревший на все это безобразие сквозь толстое стекло, как на экране кинотеатра, понял по черным костюмам и маскам ниндзя. Ну и по тому, как лихо они раскидали верзил-американцев. Ниндзя повеселились на славу - американцы только хэкали, выбывая из кровавой игры один за другим. Оставались еще водители двух огромных черных "Фордов", на которых и прибыли сюда бойцы Равинелли. Один из них был командиром этой боевой группы. Так что давать себе команду открывать огонь он не стал, а выпустил целую очередь из М-16. Второй водитель отстал лишь на несколько мгновений. Две автоматические винтовки могут произвести на расстоянии двадцати метров опустошительные разрушения. До японцев, готовых праздновать победу, было еще меньше. Поток тяжелых пуль буквально смел все живое - и японцев, не успевших исчезнуть так же быстро, как они появились, и своих же парней; тех что попытался встать.
   Автоматчики дважды перезаряжали оружие. Свидетели - ни чужие, ни свои - Равинелли не были нужны. Погрузить же во внедорожники своих коллег по противоправной профессии американский командир просто не успевал. Должны же были на гром выстрелов появиться настоящие полицейские! Не такой уже далекий вой сирен давил на психику, и доверенный помощник мафиози наконец перестал стрелять, повернулся и подмигнул второму стрелку правым глазом. В то же мгновение в прищуренном глазе появилась аккуратная дырочка, которая на выходе из затылка буквально разметала кости черепа. Вместе с ними пуля из винтовки дальнего боя с оптическим прицелом еще советского производства выплеснула на подголовник почти все мозги американца. Ее точная копия попала второму водителю прямо в середину лба, произведя не менее опустошительные разрушения.
   Человек, который лежал на крыше крайнего на этой улице дома, одобрительно хмыкнул и перевел прицел на пятачок перед входом в банк. Он убедился, что контрольных выстрелов здесь не понадобится и, повернувшись к напарнику, произнес фразу, которую тот же Олег Летунов - услышь он ее - совершенно не понял бы. Потому что в подмосковной школе КГБ арабского языка не изучали.
   - На все воля аллаха! Пошли.
   Два араба побежали, почти не пригибаясь, и исчезли в чердачном помещении. Винтовка осталась на крыше, равнодушно нацелившись стволом в темное небо. Через час ее обнаружат полицейские, которых пошлет по крышам сообразительный лейтенант. Арабский султан выделил в прикрытие всего двух человек, один из которых и решил исход спора между командами трех финансовых воротил.
   Совсем скоро перед глазами изумленных полицейских предстали восемь мертвых американских гангстеров и четыре не менее мертвых ниндзя. О том, что двое погибших водителей в полицейских автомобилях никакого отношения ни к полиции, ни к Швейцарии не имеют, им предстояло узнать позднее. Однако часть этой команды - российской - еще могла действовать. Топор очнулся от кровавой драмы, что развернулась перед ним за толстыми стеклами. Она заняла всего несколько минут. Но еще меньше времени оставалось у сподручных Крюка, чтобы успеть сделать хоть что-то из намеченного плана. Хотя смутная догадка, что их план был частью другого, в котором самому Топору и его ребятам отводилась  роль разменных пешек, уже начинала заполнять его сознания.
   - Ничего, - слишком бодро успокоил он сам себя, - мы еще побарахтаемся. А там и "наши" подоспеют. Так он сейчас назвал настоящую полицию.
   - Макс, останешься с Брюхатым здесь, - отрывисто бросил он, - остальные за мной.
  Пятеро автоматчиков ринулись на второй этаж, где находился кабинет президента банка "Насьональ".
   Тем временем внутри кабинета звуков перестрелки никто не услышал. Двойные двери не пропустили негромкого стрекотания "Бизонов". Полковник дождался, когда стрелки часов покажут ровно шесть по местному времени и излюбленным приемом свернул шею Стасову. "Непотопляемый" заместитель министра умер с блаженной улыбкой на устах. К Горелому Олег Летунов поворачивался под аккомпанемент передергиваемого затвора "Бизона". Его короткое дуло почти не было видно в ладонях "британской леди". Полковник криво усмехнулся. Он ничуть не боялся Горелого.
   - Сейчас немного заболтаю тебя, отвлеку внимание, потом.., - Летунов еще раз усмехнулся и произнес уже вслух, приступая к этому нехитрому плану, - значит, так решил Николай Яковлевич?
   - Не знаю, как решил господин Куделин, а я решила именно так, - ответила ему англичанка голосом подполковника Крупиной.
   Вот теперь Полковник действительно испугался. Он почему-то предчувствовал, что  его жизненный путь еще пресечется с Натальей, но чтобы вот так - за полшага до исполнения мечты. Впрочем нет! Сейчас его мечтой было оказаться подальше от этой бесстрастной в облике британки женщины. Потому что он знал - против агента три нуля один у него не было ни малейшего шанса. Даже если бы автомат был в его руках.
   - А где Горелый? - этот вопрос был задан не для отвлечения; таким простеньким приемом Крупину вряд ли можно было обмануть.
   Этот вопрос вырвался сам собой; он первым пришел в голову. Других мыслей в голове больше пока не было.
   - Горелый догорел, - усмехнулась Наталья, - до конца.
   Она вспомнила, с каким трудом удалось ей пропихнуть тело подполковника Погорелова в топку котельной - там, в нахабинском бункере. Ее взгляд переместился на Стасова.
   - "Непотопляемый" пошел ко дну. А ты, Летунов, отлетался.
   Теперь глаза Натальи словно просвечивали Полковника насквозь, и он не выдержал, смешался. Даже развел виновато руки.
   - Может, договоримся, - со слабой надеждой постучал он по чемоданчику, хранившем сейчас тайны трех вкладов, - здесь на двоих хватит.
   Сам Летунов конечно же ни с кем делиться бы не стал. Покачала головой и Наталья.
   - Нет, - она смотрела прямо в глаза давнего недруга, - не получится. Скажи мне честно, Олег - это ты навел на базу генерала?
   - Нет, - так же уперся взглядом в нее Полковник, - никакого генерала я там не видел. Когда я оказался на базе, все было кончено. Можешь не верить, но я сам - вот этими руками - похоронил Сазонова и Валеру.
   - Ну что ж, - расслабила напряженные мышцы Крупина, - я тебе верю. В первый раз в жизни, но верю. Можешь идти.
   Она отошла в сторону, давая возможность Полковнику пройти к двери. Летунов тоскливо посмотрел на дипломат и пошел к выходу. У двери он остановился и оглянулся. Он одарил Наталью долгим взглядом - словно говорил: "Мы еще встретимся, Наташка!". А может, наоборот - обещал забиться в такую нору, в какую не каждая мышка протиснется.
   - Иди, - подтолкнула его тоже взглядом Крупина, - не встретимся мы больше с тобой. Не потому, что я этого не хочу, а...
   Она конечно не могла знать точно, что напротив двери сейчас кто-то ждет Полковника. Но тем и отличалась агент три нуля первый от третьего, что она предвидела такую возможность. Летунов открыл вторую дверь, ведущую в приемную, и поймал грудью целую очередь из другого "Бизона". Злых маленьких пулек было много; так много, что мертвого уже Полковника буквально зашвырнуло назад в кабинет.
   Наталья стояла  сбоку от двери; с сумкой и дипломатом в одной руке и автоматом в другой. Она проводила полет тела бывшего агента три нуля три, слушая отборный русский мат за открытой дверью.
   - Вы что делаете, му... ки!? Шунт велел этого мужика живьем притащить!
   Голос этот был Крупиной знаком; она слышала его в Коврове.
   - Ага, - свирепо улыбнулась она, - господин Хреннарыло нарисовался.
   Из громкой фразы старого знакомца она поняла, что кроме Топора в приемной ждут ее выхода по меньшей мере два автоматчика. Из сумочки английской леди появились на свет две гранаты Ф-1. Они почти сразу же полетели за дверь. В отличие от той, что грозил публике Топор рядом в проходными завода имени Дегтярева, эти лимонки были настоящими. Громыхнуло так, что в кабинете перекосило дверцу шкафа, набитого трупами, а прочные стекла окон полетели наружу - прямо на головы настоящих женевских полицейских. Стражи порядка как раз оглядывались в немом изумлении, не веря собственным глазам. Разгадка той кровавой истории, которая открылась их глазам, могла находиться за толстыми стеклянными дверями банка "Насьональ", перед которыми и развернулась кровавая бойня.
   Но крушить стекла полиция не спешила. Не потому, что не была уверена в собственной силе. Просто за прозрачной дверью один из бандитов нарабатывал себе еще одну статью. Брюхатый увидел в конце улицы синие отблески полицейских мигалок и приуныл. Он уже давно сообразил, что их дела плохи. Языков он не знал, но умом обижен не был. К тому же успел посмотреть великое множество заграничных боевиков. Тех самых, в которых говорилось, что полиция очень не любит пулять в том направлении, где высоко вверх задирают руки заложники. А уж если в заложниках свой брат полицейский...
   - Слышь, Макс. Надо выбираться отсюда. Давай сюда ствол, я тебя сейчас в заложники брать буду. Глядишь, швейцарских ментов на понт возьмем.
   - А давай лучше я, - вроде бы согласился нарушить приказ Топора Макс, которому совсем не хотелось выпускать из рук оружие.
   - Ну ты и муд...ла, - рассмеялся Брюхатый, - ты на себя посмотри - ты же ихний мент. Как же ты меня в заложники брать будешь? Да разве же они такое рванье, как я,  будут жалеть? Обоих положат и все.
   Макс оглядел убогое одеяние лженищего, согласился, что тот на заложника никак не тянет и нехотя протянул "Бизон" напарнику.
   Переговоры сквозь толстое стекло еще не начались, когда наверху грохнул двойной взрыв и аккуратные полицейские бросились врассыпную, закрывая головы руками от осколков. Тут бы Брюхатому с Максом и выскочить наружу, на оперативный простор. Да вот незадача - дверь, заклиненная Топором, никак не желала открываться. А потом появился сам Топор в форме лейтенанта женевской полиции. Он пошатывался и вполголоса выплевывал сквозь зубы грязные ругательства. Взрывы только оглушили его; четверо остальных остались в приемной навсегда. Голова Топора сейчас была словно набита ватой; он не замечал, что его мотает из стороны в сторону. Однако в ситуации разобрался сразу  и "заложников" стало двое.
   Перед глазами Топора, за стеклом, опять собирались полицейские, уже не такие аккуратные. Но он видел перед собой сейчас совсем другую картину. Прежде, чем вернуться вниз, в вестибюль, Топор заглянул в комнату, откуда вылетели гранаты. Кроме мертвого мужика, фотографию которого ему показал Крюк, он нашел там тело Ивана Николаевича Стасова. Топор даже обрадовался старому знакомому, хотя заместитель министра тоже был мертв. А потом он дернул за приоткрытую дверцу шкафа и побледнел. Даже крепкие нервы старого уголовника не выдержали, когда он увидел трупы, которыми был буквально набит большой шкаф. Ближайший подручный Крючкина насчитал девять тел, и лишь у одного - низенького японца - была разбита голова. В ужасе перед неизвестным убийцей Топор побежал вниз, и лишь там, уже под дулом автомата Брюхатого, подумал, что кто-то ведь должен был швырнуть в приемную гранаты!
   А тот, вернее та, что швырнула эти лимонки, в это время находилась в самом надежном убежище мира. Наталья рыбкой нырнула в приемную, как только осколки перестали метаться в просторном помещении. На полу недвижно лежали тела - сразу четыре. И только старый "знакомый" - Топор с псевдонимом "Хреннарыло" - тяжело шевелился в углу с закрытыми глазами. Наталья не стала ждать, когда он откроет глаза. Ей вообще не нужны были свидетели. Поэтому она прихватила с собой прибор Полковника, крутанув рукоятку на полную мощность. Крупина стремительно и беззвучно продвигалась к намеченной цели, и так же стремительно передвигалось облако невидимых лучей, отключая перед ней все камеры слежения. Никто не увидел - ни сейчас, ни потом, в записи - как английская леди остановилась перед дверью в зал, где она два дня назад арендовала сейф. Хитроумная электроника, запиравшая тяжелую бронированную дверь, не работала и здесь.
   Наталья нажала на металлический рычаг и дверь послушно открылась. Оставив ее чуть приоткрытой - так, чтобы внутрь не мог заглянуть любопытный глаз видеокамеры, она отключила прибор. Здесь можно было не опасаться - банк гарантировал, что никто не будет подглядывать за секретами клиентов. Слову швейцарского банка Крупина поверила. Наталья открыла маленький сейф, ключ от которого вчера получил немой "японец", и спрятала в нем прибор и дипломат с "Бизоном". Затем она подхватила полегчавшую сумку и забилась в тот сейф, который арендовала под видом английской леди. Там ее и обнаружил полицейский, внимательно обследовавший сначала полуоткрытую дверь зала, а потом почти закрытую дверцу сейфа...
   Женевская полиция потратила на бесцельное топтание перед стеклянными дверьми банка почти полчаса. Сюда уже подтянулись и подрывники, и снайперы, и спецподразделение швейцарской гвардии. Ждали только заместителя начальника женевской полиции, который замещал сейчас начальника. Сам начальник был за океаном - обменивался с американскими коллегами опытом по охране банков. Наконец главный на сегодняшний день, точнее уже ночь, начальник принял решение. Однако скомандовать начало операции так и не успел. Три фигуры за толстым стеклом - двое полицейских и налетчик невообразимой степени оборванности и небритости вдруг синхронно упали на пол и замерли рядом с трупами охранников банка.
   Двери банка выбили негромким направленным взрывом. В вестибюле полицейские нашли восемь трупов, трем из которых паталогоанатом на следующий день поставил посмертный диагноз - остановка сердца. Впрочем, осторожный эскулап отметил в заключении, что смерть этих троих могла наступить от неизвестного швейцарской науке яда. Между тем комиссара полиции уже звали наверх бледные подчиненные. На истерзанные тела в полицейской форме в приемной президента банка комиссар смотрел с ужасом. Но еще больше его поразили тела в кабинете, в шкафу. Подчиненные по одному вынимали безжизненные тела, не имевшие видимых признаков насилия. Их лица были скорее спокойными; а у развалившегося на диванчике в углу даже веселое. И это ужасало еще больше. Комиссар еще не знал, что веселой мертвой улыбкой его встретил труп члена российского правительства...
   Но это будет потом, а пока комиссар, расположившийся в соседнем кабинете, разглядывал единственную оставшуюся в живых свидетельницу.
   - Маргарет Абигаль Хадсон, - прочитал он в удостоверении личности имя гражданки Великобритании.
   - Да, это я, - с достоинством ответила миссис Хадсон.
   Имя хозяйки известной квартиры на Бейкер-стрит было первым, что пришло в голову Крупиной, когда она заполняла пустой бланк паспорта. И Наталья не удержалась от маленькой хулиганской выходки. Сейчас она как раз открыла рот, чтобы ответить на вопрос комиссара - что же она, черт побери, делала в неурочный час в банковском сейфе. Как раз в эти мгновения мимо открытых дверей кабинета пронесли то, что осталось от бойца Крюка, который оказался ближе всех к гранатам. Наталья уже видела эти ошметки человеческой плоти, когда пронеслась по приемной словно бесплотный дух. Тогда эта картина совсем не поразила ее воображения; в Афганистане, да и потом она видела картины пострашнее.
   Теперь же миссис Хадсон картинно закатила глаза и, не закрывая рта, грохнулась без сознания на пол. Комиссар полиции на помощь ей не спешил. Он еще раз подивился крепости зубов англичанки и только потом распорядился везти женщину в полицейский госпиталь. До госпиталя трое полицейских и водитель не доехали. Их уже под утро обнаружил патрульный автомобиль. Обнаружил спящими и не помнящими ничего. Все четверо проснулись отлично отдохнувшими, без ломоты в телах. А еще - в прекрасном настроении; пока их не вызвал на ковер срочно вернувшийся начальник полиции.
   Опытный начальник ничем не помог расследованию. В середине следующего после разбойного нападения на банк "Насьональ" дня в собственной квартире был обнаружен еще один президент Боргельман. Тоже мертвый. Кто из них был настоящим? Этого не смогла определить даже собственная секретарша президента. Остался невыясненным и вопрос - а что, собственно, произошло в "Насьональ"? Во имя чего были принесены многочисленные человеческие жертвы?
    Начальник полиции и его заместитель были очень сильно расстроены происшествием - шутка ли, тридцать восемь трупов за одну ночь! Может поэтому в сводке происшествий они не отметили они  еще одно. В пятизвездочном отеле - том самом, куда не вернулся заместитель министра Иван Николаевич Стасов - скончался от обширного инфаркта добропорядочный российский гражданин Николай Иванович Крючкин...
   Полиция еще двое суток безраздельно хозяйничала в банке "Насьональ". Полицейские выжали из него все (а вернее, ничего), а потом были вынуждены вернуться в свои кабинеты. Банк открыл свои отремонтированный двери для клиентов. К удивлению нового президента последние не бросились снимать вклады. Очевидно поговорка про бомбу, которая не попадает два раза в одну воронку, была известна не только в России.
   Одним из таких клиентов был улыбчивый немой японец. Через три дня после драматических событий он продлил аренду сейфа еще на месяц. И забрал часть хранящихся там ценностей. Сотрудница банка, обслуживающая этого клиента, совершенно случайно положила в карман пять стодолларовых бумажек, которыми ее одарил на этот раз щедрый клиент. Ее забывчивость и невнимательность можно было понять - совсем недавно она потеряла жениха.
   А Наталья  - по-прежнему в обличье японца, но уже вполне разговорчивого - потратила за два последующих дня почти половину шунтовского миллиона. Зато она уезжала из Швейцарии в полной уверенности, что в бронированные комнаты трех женевских банков в ближайшие полгода не зайдет никто, кроме нее.





















Глава 14. Нахабино
Каждому свое. Продолжение
   Николай Яковлевич Куделин заметно спал с лица за последнюю неделю. Только теперь он стал похож на мрачного затворника, которым был на самом деле последние годы. Обычная улыбка теперь почти не появлялась на его губах, а гладкий недавно лоб покрылся глубокими морщинами. Его рабочий стол был завален материалами из Швейцарии - в женевской полиции и Куделина были информаторы. Поэтому он имел возможность полюбоваться на фотографию единственного оставшегося в живых свидетеля. Точнее свидетельницу.
   Николай Яковлевич пытался угадать, кто же скрывается за физиономией крепкозубой миссис Хадсон. В отличие от женевских полицейских он сразу понял тонкий намек; почему-то подумал, что никто, кроме русского, не посмел бы так шутить. И в его голове непроизвольно всплывала одна фамилия.
   Куделин уже примирился с безвозвратной потерей миллиардов. В конце концов, на валютных счетах в России и за границей у него лежало гораздо больше денег. Но глубоко внутри обаятельного старичка Куделина сидел хитрый и опасный зверь. Обычно этот зверь заранее предупреждал хозяина об опасности. Сейчас же он не говорил - он просто выл: "Операция не закончилась! Она еще аукнется с самой неожиданной, а главное - неприятной стороны!".
   За круговертью последних дней Куделин как-то даже не подумал отменить свой давний приказ, по которому Горелому - единственному человеку, кроме самого Хозяина, дозволялось без спроса входить в этот зал. Да и зачем отменять, если его самый доверенный помощник бесследно сгинул на берегах далекого Женевского озера. Свою ошибку Куделин понял, когда парадная дверь в зал распахнулась, и в нее шагнул Горелый. Он по-прежнему был в перчатках, парике и темных очках. А еще - в гриме, делавшем лицо подполковника Погорелова вечно бесстрастным. Но сейчас - Николай Яковлевич готов был поклясться - на этом безжизненном лице поселилось торжество.
   У хозяина бункера, застывшего за столом, мелькнула безумная мысль - а может это действительно Горелый; может, он действительно сейчас вынет из кармана ключи от банков, где деньги лежат? Мелькнула и пропала, как только незнакомец в обличье телохранителя достал из большой сумки короткоствольный автомат.
   - Значит, это и есть "Бизон"? - спросил Куделин, криво улыбнувшись.
   Незнакомец коротко кивнул
   - Зачем эта игрушка, Наталья Юрьевна, - спросил окрепшим вдруг голосом олигарх, - разве вам мало одиннадцати с половиной миллиардов долларов?
   - А вам? - спросила губами Погорелова Наталья, - Вам, Николай Яковлевич, было бы мало?
   - Мне - мало! Потому что я знаю, куда и как их использовать.
   - Я тоже!
   - Торговаться, как я понял, бесполезно, - поник плечами Куделин.
   - Бесполезно, - кивнула Крупина.
   - Ну что ж, - вздохнул Хозяин, - записывать будете?
   - Запомню.
   Николай Яковлевич начал диктовать. Он говорил долго. Не потому, что тянул время. Слишком много информации хранила его голова. И он - к собственному удивлению - не хотел уносить эту информацию в могилу. Он диктовал банки, номера счетов, шифры и пароли. Память у Куделина, несмотря на возраст, была великолепной. Да и как было забыть эти цифры, если каждый миллион, который он вполне осознанно высыпал на пустой стол перед подполковником Крупиной, был заработан его изворотливым умом, напряжением воли; в беспощадных битвах с такими же зубастыми, как он, волками.
   С разрешения Натальи он открыл потайной сейф и начал передавать ей поочередно ключи. Он сопровождал эти маленькие кусочки металла такими баснословными суммами в разных мировых валютах, что у стоящей перед ним женщины должна была давно закружиться голова. Но Крупина стояла так же безучастно. Лишь  глаза за темными очками могли выдать, с каким напряжением сейчас работает ее мозг.
   А Николай Яковлевич говорил и говорил. К нему словно вернулась уверенность. Он понимал, что никто, кроме этого страшного человека напротив его не услышит. Но крохотная надежда - хотя бы на отмщение - у него оставалась. Потому что он знал, что его огромный кабинет прослушивается. Вернее прослушивался - Полковником. Записи и сейчас велись; Николай Яковлевич пока не давал распоряжения снять скрытые микрофоны. И эти записи прочтут те, кто захочет стать его наследником.
   - Чтобы там не говорили о твоих уникальных способностях, девочка, - начал он беззвучный разговор с противником, не останавливая основного, про банки, - против системы тебе не выстоять. Не зря ты спряталась на долгие семь лет, когда у тебя не стало гэбэшной крыши.
   Эта мысль грела грешную душу Куделина, пока он не замолчал. Крупина тоже молчала - так было легче фиксировать в голове гигантский объем информации.
   - Конечно, можно было задействовать и другой носитель информации, - улыбнулась она, - но...
   Куделин эту улыбку воспринял по своему.
   - Ну как, криво усмехнулся он, - купил я себе жизнь?
   Он тут же рассмеялся, снова став прежним хозяином-весельчаком.
   - Я вам, Николай Яковлевич, хочу два подарка передать, - не стала отвечать на его вопрос Крупина, - от Полковника, Олега Летунова.
   Улыбка Куделина враз потухла; подарки от Полковника его явно не обрадовали.
   - Вот первый, - Наталья достала из сумки включенный прибор, ручка которого была опять переведена в максимальное положение, - эту штуку Олежек собственными руками соорудил. Благодаря ему в этом зале, а скорее всего и за его пределами совсем не работает электроника. Никакая. Потайной магнитофончик, к примеру. Я, господин Куделин, автомат-то достала не просто так, чтобы вас попугать. Я этот прибор включила.
   Николай Яковлевич смертельно побледнел. Впервые за долгое время зверь, который сидел внутри этого человека, стал вылезать наружу. Но Наталья не дала вылезти ему до конца.
   - А это вам второй привет от Полковника. Это его любимое развлечение с людьми.
   С последним словом Крупина обхватила голову Куделина; его шея противно хрустнула. Наталье совершенно не было жалко этого толстяка. Она вспомнила сейчас, как мерзко он улыбался, слушая такой же хруст, когда Горелый ликвидировал старого гримера и телохранителя господина Стасова. Она опустила тело хозяина бункера как ненужную тряпку и задумалась. Подполковник Крупина не привыкла останавливаться на полпути. Она покончила с хозяином подземной крепости, и теперь приглядывалась к самому бункеру.
   Она прошла в угол зала, где, как она знала, когда-то находился секретный ящичек. Бравым советским генералам и офицерам в  случае угрозы захвата бункера предписывалось уничтожить его. Куда при этом должен был деваться гарнизон, в тех инструкциях ничего не говорилось. А вот Николай Яковлевич оказался предусмотрительней. Ящик действительно оказался на месте, задрапированный так, что непосвященный ни за что не нашел бы его. Электронный замок, тоже вмонтированный заботами Куделина, а скорее Олега Летунова, сейчас бездействовал. Наталья потянула на себя железную дверцу и невольно восхитилась не только предусмотрительностью хозяина, но и его практичностью. Старая система - простая и надежная как автомат Калашникова - осталась на месте. К ней лишь добавили электронный таймер. Сейчас он тоже был бесполезен. Крупина не собиралась тут петь песни или декламировать классиков. Поэтому она без сомнений выключила прибор Летунова.
   В то же мгновение на дисплее таймера загорелся спокойный зеленый огонек. Старые металлические рычаги под пальцами Натальи двигались на удивление легко и бесшумно - видимо, их все таки тоже перебрали и смазали. Тишину тут же нарушил тревожный зуммер; одновременно с ним зеленый цвет лампы сменился на красный, мигающий и тревожный. Крупина толкнула дверцу, закрывая ее и услышала громкий щелчок - теперь никто и ничто не смог бы открыть ящик из толстенного слоя стали за те полчаса, когда красный огонек должен смениться оглушительным ревом сирены. А код замка знал только Николай Яковлевич Куделин.
   Наталья, поднимаясь на персональном лифте Куделина была уверена - бункер обречен. Новенькая "Ауди" уже подъезжала к Москве, когда таймер включил сирену. Двадцать километров, что отделяли Крупину от бункера, тревожный звук конечно же не смог преодолеть. Зато он заполнил весь бункер так, что через минуту - когда таймер отключил его - уши всех обитателей подземного убежища были словно набиты ватой. Но это не помешало всем броситься наверх - прочь из бункера. И первыми помчались наружу компьютерщики, уже полчаса обсуждавшие небывалый прежде сбой всех электронных систем. Следом бросились "быки", охранявшие все переходы. Никто не знал, что означает этот пронзительный звук, но когда сирена заверещала во второй раз, нервы не выдержали у всех. Люди не стали ждать дополнительной команды; смешавшись в толпе, где уже никого не интересовал род занятий, они полноводной рекой выплеснулись на поверхность и растеклись по окрестностям, не решаясь разбегаться дальше. Последние беглецы успели заметить, как нижний этаж убежища стал стремительно заполняться водой. А потом раздались глухие взрывы - вода добралась до котлов.
   Толпа отступила, ощутив, как под ногами ощутимо дрогнула земля. Это таймер, продолжавший жить автономной электронной жизнью, пустил по проводам новую команду. По бронированным водонепроницаемым кабелям пробежала невидимая искра. В месте назначения она материализовалась в настоящую искру и гигантские опоры, которые держали на себе все сооружение, разорвало взрывами на куски. Для таких масштабных разрушений взрывы были на удивление тихими. Подземный замок с дачкой вместо конька медленно, почти торжественно, опустился вниз, выдавив из под себя фонтаны воды. Под ней скрылось все - даже остроконечная крыша дачи. На радость рыбакам и нахабинской детворе на участке родилось новое озеро...
   Наталья за рулем приемистой "Ауди" даже не пыталась представить себе масштаба разрушений. С большим успехом она могла на следующий день полюбоваться на результат своей деятельности в выпусках теленовостей. Пока же она пыталась ответить на вопрос, который задал ей Куделин: "Что теперь делать с обретенным баснословным богатством?". У нее была мечта - давняя, еще детская. Для ее выполнения ей потребовалась бы ничтожная часть миллиардов.
   - Ну что ж, - подумала она, - миллиарды подождут...

Глава 15. Рязань - Москва - Рязань
Два хэппи-энда и один грустный эпилог
   Десять суперКАМАЗов сыто урчали, поглощая километр за километром шоссе, связывающее Москву с Рязанью. Огромные фургоны были забиты под завязку, однако мощные моторы практически не ощущали нагрузки. Потому что вес коробок и тюков был ничтожно мал для сотен лошадиных сил.
   Стайка дорожных грабителей, спрятавшаяся от непогоды в двух подержанных "девятках", проводили караван взглядами с понятной завистью. Фуры, на их взгляд, везли баснословные богатства. Однако в каждой кабине кроме водителя сидело по паре плечистых парней. С такими и настоящая банда не стала бы связываться. Парни не были охранниками - аккуратная униформа указывала на их принадлежность к известной транспортной компании, которая не только перевозила грузы, но и обеспечивала их погрузку-разгрузку.
   Лишь один человек в колонне не был одет в униформу. Невысокий сероглазый парень приятной наружности был представителем заказчика. Фирма "Камион" платила и водителям, и грузчикам неплохо. Но за этот рейс им были обещаны такие премиальные наличными, что их радостное настроение казалось передалось автомобилям. Колонна не останавливаясь свернула перед Рязанью на окружную. С неба как раз посыпалась мелкая снежная крупа. Водитель передней машины нажал на кнопку магнитолы и кабину заполнили слова не очень веселой песни:
   - День рождения твой не на праздник похож -
     Третье ноября...
   Водитель Саша повернулся к пассажиру:
   - О! А сегодня как раз третье ноября. Кто-то наверное как раз день рождения справляет...
   - Ага, - подумала Наталья, переодетая в хрупкого паренька, - справляет - в кабине КАМАЗа.
   Сегодня был тот самый день, в который тридцать восемь лет назад кто-то подложил сверток с сопящей девочкой на крыльцо детского дома. Наталья улыбнулась, и показала водителю рукой:
   - Вон туда поворачивай.
   Головной автомобиль медленно повернул с магистрали на разбитую проселочную дорогу, которая вела, если судить по дорожному знаку, к деревне Соколово. Именно там когда-то отдыхал от тяжелых трудов давно забытый рязанский фабрикант. И именно там находился специализированный детский дом; для Натальи - просто Дом.
    Дом сейчас переживал не самые лучшие времена. Это было видно издали, по воротам, которые давно никто не красил. Щебеночная дорога закончилась как раз перед этими воротами. Водитель затормозил и требовательно нажал на клаксон. Сигнал у КАМАЗа тоже оказался радостным, очень громким.
   - Ну что гудишь? Занятия идут, - из крохотной кибитки сторожа вышли сразу два старика.
   Один из них, которого Крупина едва узнала, был когда-то учителем истории. Второй, много старше, едва передвигался с помощью палочки Это был прежний директор Дома, Юрий Иванович Рябов. За долгие годы работы он так и не нажил собственного дома и до сих пор жил в маленькой комнатке, в которую въехал молодым директором почти пятьдесят лет назад.
   - Открывай ворота,  дед, - весело закричал водитель Саша, - гостинцы привезли!
   - Какие гостинцы? - засуетился Юрий Иванович; в его голосе Наталья вдруг услышала прежнюю, директорскую интонацию.
   - Шефы подсуетились, - так же громко выкрикнул водитель, спрыгивая на землю одновременно с заказчиком.
   Вдвоем они легко распахнули ворота. Старики отступили, пропуская во двор фургоны. Когда-то в этот просторный двор влетали, останавливаясь только перед высоким  крыльцом, лихие тройки. Десять КАМАЗов с трудом, но развернулись здесь. В особняке, весь второй этаж которого был отведен под учебные классы, прозвенел звонок. Дети обычно выскакивали на улицу шумной толпой. Сегодня же они выходили медленно, с опаской. И не удивительно - такого скопления техники и чужих людей они не видели очень давно.
   - А может, не видели никогда, - подумала Наталья, глотая тугой комок в горле.
   Она невольно вспомнила сейчас свои пусть детдомовские, но такие счастливые детские годы. Теперь же в личиках ребятишек она видела совсем другое - какую-то затравленность и безысходность. И все таки они были своими; теми, за которых положено рвать глотки чужим!
   На улице было немногим холоднее, чем в классах; воспитанники выскочили в потрепанных костюмчиках, по виду совсем таких же, каких когда-то щеголяла сама Наталья и ее друзья. А может, это были те самые костюмы?
   Вслед за детьми на крыльцо вышли воспитатели. К шеренге выстроившихся КАМАЗов спустилась женщина лет сорока - новый директор детдома. Она еще застала богатых шефов и щедрое государство. Теперь же шефы, которые номинально еще числились, были беднее своих подшефных. Единственным подарком от них были три машины мазута, благодаря которым детский дом мог встретить зиму хотя бы с чуть теплыми батареями.
   Грузчики в ярко-синих комбинезонах с желтыми надписями "Камион" на спинах уже открывали двери фургонов.
   - Кто тут у вас завхоз? - подошел к группе воспитателей заказчик.
   - Я завхоз, - встал рядом с директором пузатый дядька.
   На парня он глянул мельком; его глаза тут же вернулись к распахнутым дверям первого фургона. Фура доверху была забита какими-то коробками. В это мгновение распахнулась дверца последнего, десятого фургона. Из фуры, груженой игрушками, на стылую землю посыпались огромные разноцветные мячи, каких воспитанники никогда не видели. Дети с криками бросились подбирать их. С грустной улыбкой Наталья опять повернулась к завхозу:
   - Показывай, куда разгружать.
   А веселые грузчики уже тащили тюки с одеждой, обувью; коробки со школьными принадлежностями и компьютерами, о которых здесь тоже только слышали. Осторожно - как того требовали надписи на коробках, внутрь Дома понесли телевизоры и видеомагнитофоны. Вслед за посудой главная повариха и две ее помощницы принимали продукты...
   Грузчики недаром прошли жесткий отбор; через полчаса все фуры были пусты. Заказчик не потребовал от директора никакой расписки. Он только зажал изумленного завхоза в его маленьком кабинетике в угол и сказал, почти без угрозы в голосе:
   - Если хоть одна вещь уйдет на сторону... Сам знаешь, что будет.
   Завхоз между тем уже прикинул свои будущие доходы. Однако сейчас он заглянул в серые спокойные глаза и прочел в них что-то такое, что резко поменяло ход его мыслей. А паренек легонько сжал его правую руку в предплечье, и там еще долго ныло, напоминая о бренности жизни.
   Занятия в этот день пришлось отменить. Дети с воспитателями тепло проводили гостей. Никто - ни водители, ни грузчики, ни даже представитель таинственного заказчика - на праздничный обед не остались. Последним в столовой появился старый директор. Юрий Иванович долго тряс руку паренька, пытаясь вспомнить, у кого он видел эти глаза. И только когда парень повернулся к нему с подножки КАМАЗа с поднятой в прощальном приветствии рукой, он вдруг вспомнил и их, и точно такие крупинки снега, что никак не хотели таять на щечках младенца. Память у Рябова, несмотря на преклонный возраст, была хорошей. Он махнул рукой вслед отъезжавшему грузовику, а губы сами прошептали:
   - С днем рождения, дочка...
    Он и потом, в столовой, поднял неожиданно крепкой твердой рукой бокал с вином и предложил тост.
   - Давайте выпьем за наших воспитанников, за тех, кто ушел отсюда в большую жизнь, но не забывает своего Дома. Особенно за тех, у кого сегодня день рождения.
   У старого директора хранилась тетрадь, в которую он аккуратно записывал всех, кого злая судьба привела в этот дом - имена, фамилий, дни рождения. В день третьего ноября в доме появился только один человек - Наташа Крупина...
   Назад колонна следовала через Рязань. Заказчик вышел в центре города. Он помахал на прощание водителю Саше и размашисто зашагал к стоящему отдельно зданию. В этом сером особнячке располагался банк "Рязаньпроминвест".
   - Да, - окинула взглядом Крупина банк, - это не "Насьональ".
   Впрочем, внутри все было достаточно респектабельно. Внутрь банка вход был свободный. А вот у кабинета директора было не протолкнуться. Кроме двух собственных охранников на мягких стульях сидели четверо "быков" местного авторитета. Они громко обсуждали стати молоденькой секретарши, порхающей пальцами по клавиатуре компьютера. Наталья была одета к одежду среднестатистического россиянина - легкая кожаная куртка, вельветовые джинсы, и малонавороченный "Адидас" на ногах. Такой прикид и на охрану в форменном камуфляже, и на "быков" никакого впечатления не произвел. На такого парня они на улице даже не отреагировали бы.
   Здесь реагировать пришлось. Потому что парень нахально поперся в кабинет, где управляющего "осчастливил" своим визитом местный уголовный авторитет по кличке Домовой.
   - Ты, паря, не спеши, - достаточно добродушно пробасил старший из "быков"; роста и веса этот бык был под стать настоящему, племенному - с копытами и рогами.
   Его ладонь размером с хорошую лопату оказалась перед грудью парня. Тот огляделся, остановившись взглядом на секретарше. Та продолжала строчить, не поднимая головы. Ответил все тот же старший:
   - Там, паря, такие люди, что тебе лучше забиться куда-нибудь, да побыстрее - чтобы тебя не увидели.
   Наталья кивнула - это было то, что нужно. Чем крупнее пес, тем жальче он выглядит побитым. Толстая рука переломилась сразу в трех местах, но гигант даже не успел ощутить боли. Потому что еще один, неуловимый, но от этого не менее сокрушительный удар отключил его сознание. Другие "бычки" со своих мест даже не успели встать. С приклеенными на губах улыбками они мешками осели на мягких сиденьях. Что вырубило их - руки или ноги такого безобидного на вид парня - не поняли даже вскочившие на ноги охранники банка.
    Они не успели дернуться на подмогу подручным Домового. Парень нехорошо усмехнулся и два бравых молодца опять расслабились, уткнулись взглядами в угол, куда раньше и смотрели.  А секретарша забегала по клавиатуре с совсем уже сумасшедшей скоростью.
   В кабинете тем временем шел торг. Управляющий, чье имя - Никита Сергеевич Бахвалов - горело золотом на дверях, вяло отбивался от Андрея Николаевича Домничева, которого вся Рязань знала как Домового. Предмет торга лежал на столе - всего две бумажки. Но эти бумажки свидетельствовали о том, что на тощий счет Рязанского детского дома было переведено десять миллионов долларов. Сумма даже для Бахвалова и Домничева была значительной. Из этих десяти "кусков" Домовой, который обеспечивал крышу банку, желал получить половину. Управляющий соглашался только на четверть. А Домовой ничего не хотел слушать о прокрутке баксов, о доверенных банках, о возвращении денег уже на другие счета. Его лозунгом сейчас было: "Вынь, да положь!".
   А Никита Сергеевич, говоря о доверенных банках, имел один из них, в Новой Зеландии, где у управляющего уже скопилась круглая сумма - на черный день. Этих десяти миллионов как раз хватило бы, чтобы навсегда забыть и о России, и о старой вредной жене, и о...
   Спор так и не завершился. Не дал завершить парень, вошедший в кабинет так свободно, словно в собственную квартиру. Он сразу же подошел к столу, который разделял спорщиков. Из двух бумажек - на русском и английском языках - сверху лежала как раз иностранная. Парень, очевидно, английский понимал, потому что бегло пробежал взглядом по строчкам и усмехнулся:
   - Ага, делите?
   Управляющего жизнь била не раз; намного больнее, чем того же Домничева. Он первым почувствовал в этих двух словах и скрытую угрозу, и обещание немыслимой кары. Непонятно только за что? Он на всякий случай кивнул, предоставив право разбираться с нахальным парнем Домовому. В конце концов - он же "крыша" банка - вот пусть и соответствует.
   Домничев никакой угрозы не почувствовал. Он сам представлял для любого живую угрозу. Андрей Николаевич начал отрывать свой крепкий зад от мягкого сидения, когда железные пальцы Натальи скрутили ему левое ухо. Кто сказал, что в ухе мало нервных окончаний? Домовой из своей обширной практики знал, что это не так. В детстве его частенько драли за уши и родители, и совершенно посторонние взрослые. Тогда он и научился ловко уворачиваться, отделываясь лишь покраснением ушей.
   Но из этого захвата увернуться оказалось невозможно - Домовой сразу понял это. Парень, казалось, всю жизнь тренировался именно в выворачивании ушей. Все тело Андрея Николаевича онемело; в каждой жилке тела пульсировала боль, начинавшаяся в левом ухе.
   - Повторяй за мной, - скомандовал парень, - я, Домничев Андрей Николаевич...
   - Я, Домничев Андрей Николаевич, - прохрипел непослушными губами Домовой.
   - Клянусь, что не трону ни одной копейки из денег областного детского дома.
   Домовой повторил.
   - Клянись!
   - Гадом буду!
   - Не просто гадом будешь - мертвым гадом. Мертвее не бывает. Корчиться будешь не хуже, чем Заяц. Помнишь такого?
   Домничев помертвел. Заяц был руководителем на посту руководителя местной братвы. Андрей Николаевич собственноручно отравил своего пахана, пригласив на секретную беседу - в пустую по случаю наступления осени дачу. Заяц умер в страшных мучениях. А Домовой вспомнил тогда полузабытые школьные каникулы в деревне у деда с бабкой. Он поплевал на руки и сам закопал мертвого пахана. Об этом случае трехлетней давности никто не знал. Если бы хоть тень подозрения упала тогда на Домничева... Смерть его была бы не менее ужасной. А этот парень знал главный секрет Домового!
   Наталья отпустила ухо авторитета и перевела взгляд на управляющего. Тому приказа не потребовалось. Голосом и интонацией Президента, принимавшего присягу на Конституции России, он провозгласил:
   - Клянусь!
   Книжечки  с двуглавым орлом на столе не оказалось, поэтому Никита Сергеевич поднял сразу обе руки. Теперь он стал похож на немецкого фашиста, попавшего в плен к партизанам. Или наоборот.
   Крупина, так и не вышедшая из роли обычного парня, оглядела двух сообщников и жестко напомнила им:
   - Если хоть один цент из этих денег пропадет, отвечать вам обоим. А ты, Никита Сергеевич, забудь о банке "Трансконтиненталь" - он вчера лопнул.
   Теперь смертельно побледнел Бахвалов. "Трансконтиненталь" был тем самым банком, который должен был обеспечить ему достойную старость. Пока Никита Сергеевич и Андрей Николаевич приходили в себя, таинственный посетитель исчез. Первым - минут через пять - осмелился выглянуть в приемную Домовой. Действующие лица в ней по прежнему занимали свои места. Три "быка" свисали тушами, чуть не падая со стульев. Двое охранников сидели ровнее, но на Домничева даже не глянули. Как и секретарша, продолжавшая колотить по клавишам, хотя никакого текста перед ней не было.
   Но больше всего его изумил верный помощник Оглобля. Он лежал на полу, раскинув свои мощные руки, действительно напоминавшие оглобли. Лежал до тех пор, пока пришедшие в себя "быки" не утащили его, кряхтя и ругаясь, в машину.
   Наталья между тем вышла на улицу, где ее ждал джип защитного цвета. Молчаливый мужичок отдал ей ключи и исчез. Крупина села за руль, завела двигатель и одобрительно кивнула мощному приглушенному рычанию.
   - Не машина - зверь! - похвалила она теперь уже голосом Натальи Крупиной.
   Только на таком автомобиле стоило ехать к настоящим солдатам. День рождения продолжался. Рязанскому десантному училищу грозила грандиозная пирушка!

   Заседание Правительства российской Федерации плавно катилось к завершению. Председатель внешне очень внимательно слушал министров, которые один за другим вставали и, сокрушенно качая головой, соглашались с предложением одного из своих коллег. Предложение это премьеру очень не нравилось. Потому что речь шла о тотальной распродаже всего, что еще оставалось ликвидного в государстве. А именно, о газе и нефти. Только за них иностранные банки давали реальные деньги. А деньги были нужны позарез. И не сколько-нибудь, а почти двадцать миллиардов долларов.
   Иначе его приход в правительство будут вспоминать невыплатой зарплат врачам, учителям и военным. А еще - пенсий.
   - А впрочем, будут ли вспоминать, - думал сейчас этот уставший пожилой мужчина, всю жизнь работавший на благо страны; теперь ему предлагали эту страну разрушить, - может уже через пару дней в этом кресле будет сидеть другой человек, который подпишет все нужные бумаги?
   Был еще один вариант - не платить по международным долгам. Это предложил министр, в одиночестве представлявший в правительстве оппозиционную всем парламентскую партию. Был он напористым и многогласным, как и лидер его партии.
   - Денег Международному валютному фонду не давать, - рубанул он рукой воздух, - не бедные, переживут.
   Это внесло некоторое оживление в зале и грустную улыбку премьер-министра.
   Обсуждение заканчивалось в самом конце длинного стола - там, где никто ничего не решал. И опять вдоль стола к премьеру пробежал негромкий шумок. Пробежал, когда самой последней встала женщина, которую сам премьер-министр видел впервые в жизни. Как она попала, и что ей было нужно на собрании почтенных мужей, решавших сейчас судьбу России?
   - Э..., - протянул премьер, не сообразив, как обращаться к незнакомке.
   - Княгиня Мышкина, Наталья Юрьевна, - пришла к нему на помощь миловидная женщина в строгом деловом костюме, который, однако, стоил дороже шикарных нарядов многих мировых знаменитостей.
   Звучное контральто прозвучало в большом зале столь величественно, что все мужчины за столом невольно выпрямили плечи и втянули животы. Княгиня одарила их милостивым взглядом и кивнула головой тем, кто даже вскочил на ноги.
   - Садитесь, господа! Здесь не светский прием.
   Колье на ее груди волнующе шевельнулось, сверкнув многочисленными бриллиантовыми гранями. В зале было достаточно людей, которые могли оценить состояние, что княгиня (как она сама себя назвала) носила на своей шее.
   - Э.., - снова протянул председатель Правительства, - госпожа княгиня...
   - Можно просто Наталья Юрьевна, - улыбнулась Мышкина, - я понимаю, какой вопрос вы хотите задать: "Кто я такая, и что я, собственно говоря, тут делаю!". Так?
   Премьер-министр кивнул - именно этими словами он и хотел начать и закончить общение с этой женщиной.
   - Все очень просто, - еще загадочней улыбнулась княгиня, - волею судьбы я являюсь душеприказчиком Николая Яковлевича Куделина. Слышали о таком?
   Премьер слышал. Немного хорошего, гораздо больше плохого. Но больше всего - всяких слухов, один невероятнее другого. В том числе и такой - этот Куделин всеми силами сопротивлялся его назначению на пост премьера. Интересно почему?
   Однако гораздо лучше подпольного олигарха знал тот самый министр, что и предложил двадцатимиллиардную сделку. Он вскочил на ноги; лицо его покрылось красными пятнами.
   - Что значит душеприказчиком? - нервно выпалил он.
   - То и значит, - холодно ответила ему княгиня Мышкина, - Николай Яковлевич покинул нас. Навсегда. Вернее, он покинул вас, господин министр. Так что сделки, о которой вы тут хлопочете, не будет. Сторона покупателя, кстати, уже от нее отказалась.
   Лицо министра стало совсем красным, а внутри премьера вдруг родилось и стало расти какое-то необъяснимое чувство; скорее всего надежда. И связана эта надежда была со спокойным, чуть ироничным лицом княгини. И еще одна мысль начала рождаться, теперь уже вслух:
   - Душеприказчик, это ведь...
   - Совершенно верно, - еще раз позволила себе перебить премьера Мышкина, - последней волей покойного Куделина было следующее - все свои активы в отечественных и иностранных банках, а также все движимое и недвижимое имущество, доли в акционерных обществах он завещал государству. По странному совпадению в денежном выражении это как раз тянет на двадцать миллиардов долларов. Вот документы.
   Непонятно откуда появившаяся в руках княгини папка поплыла по рукам, но до премьера не добралась. Ее трясущимися руками открыл министр финансов. Этот тоже был государственником - в известной мере. Потому его лицо на глазах светлело. Он наконец оторвал голову от бумаг и кивнул всем, обратившись взглядом к премьеру. И главе правительства этот взгляд очень не понравился. В глазах министра сейчас словно крутились те замысловатые схемы, через которые можно было прогнать эти бумаги, которым буквально не было цены.
   - И еще, - скучным голосом продолжила княгиня, - покойный господин Куделин просил особо подчеркнуть - эти деньги он завещал исключительно России. Любой, кто попытается оспорить это положение завещания, рискует встретиться с самим Николаем Яковлевичем в тот самый день, когда такая мысль придет в его голову.
   В этом, казалось, обыденном тоне было столько несокрушимой веры в исполнение только что сказанных слов, что министр поспешно закрыл папку и передал ее дальше, к премьеру...
   Ровно через неделю Правительство России вернуло текущий долг Международному валютному фонду. Выполнило и другие свои обязательство. Премьер-министр, ставя очередную подпись под документами, вспомнил вдруг княгиню Наталью Юрьевну Мышкину. Добрую фею из сказки, которая он сам проводил до самого автомобиля. Премьер словно хотел убедиться - не приехала ли она в карете, запряженной четверкой белоснежных лошадей? Нет - экипаж действительно был белоснежным, но коней у него было значительно больше. Княгиня села в "Мерседес" ослепительно белого цвета, лихо развернулась на пятачке и бесследно исчезла, не оставив даже туфельки...

   Бывшего директора детского дома Юрия Ивановича Рябова хоронили второго апреля одна тысяча девятьсот девяносто девятого года. Весна провожала его теплой солнечной погодой. Всю дорогу от Дома до бедной деревенской церкви, и дальше - на кладбище, простой деревянный гроб несли на плечах крепкие мужики. Большая часть была в военных мундирах; на них теснились боевые награды. Ордена и медали сверкали на парадных кителях, пускали лучики на хмурые мужские лица.
   Хвост похоронной процессии растянулся далеко; бывших воспитанников было даже больше, чем нынешних. У этих людей, разбросанных судьбой по разным уголкам России, не было кровной родни. Но были братья и сестры; был отец, который дал им имя и путевку в жизнь. Его сейчас они и провожали в последний путь. И никого - даже старенького священника - не удивило, что крышку гроба заколачивал скуластый и узкоглазый подполковник с пугающей надписью на шевроне "Московский СОБР" и целым иконостасом наград на груди.
   Николай Емельянов загнал в мягкое дерево последний гвоздь и выпрямился, оглядев с высоты своего немаленького роста собравшихся. Лицо, которое пытался разглядеть Басмач в этой толпе, он так и не обнаружил.
   Наталья Юрьевна Крупина не приехала, чтобы бросить горсть земли в могилу старого директора. Она бы не смогла приехать, даже если бы знала о похоронах. В этот день она была очень далеко от Рязани.
   Но это, как говорится, совсем другая история...