Москва театра, кино и литературы
Особенно большое впечатление оказали на нас с женой спектакли Театра на Таганке режиссера Юрия Любимова и, прежде всего, «Десять дней, которые потрясли мир» и «Мастер и Маргарита» по М. Булгакову. По моему мнению, Ю. Любимов продолжал и развивал традиции театра 1920-х годов – массового, синтетического, площадного театра, театра агитки, Масткомдрамы, театра Мейерхольда, но на более современной основе. Главное в его спектаклях - использование актерского жеста, позы, движения, пантомимы, изображения, микро мизансцен, которые он талантливо конструировал и комбинировал из групп актеров. Что-то в этом направлении делал и театр драмы и комедии Акимова в Ленинграде, но не в тех масштабах, был более камерным. 1960-е годы вообще были у нас самой творческой эпохой в искусствах. Любимов смело использовал свет, цвет, музыку, шумы, фото и кинокадры, конструкции, инженерию и зал с публикой – т.е. все составные элементы синтетического театра 1920-х гг. Но это был еще и театр фронды, искусно владевший эзоповским языком эпохи. Актеры в его спектаклях не боялись быть статистами, если того требовал замысел режиссера, хотя из числа актеров театра выросла целая плеяда крупных актеров: Славина, Демидова, Филатов, Высоцкий, Золотухин, Губенко, Хмельницкий, Смехов и др. Нам посчастливилось быть на спектакле «Мастер и Маргарита» - одной из вершин Любимовской режиссуры. Там было много находок и рискованных, эпатажных, но хорошо продуманных сцен. Особенно, запомнилась сцена бала у сатаны (Воланда), в которой в фантастическом, зеленовато – фиолетово – темном, прорезанном вспыхивающими, пульсирующими лучами юпитеров сумраке зала носилась буквально над первыми рядами партера на огромной часовой стрелке, казалось, совсем обнаженная, с идеальной фигурой, актриса Шацкая. И было понятно, что ход времени истории неумолим. После этого, помню, в одной из крупных газет вышла большая на целый подвал, разгромная статья об этом спектакле под многозначительным названием: «Сеанс черной магии на Таганке». Помню также и небольшой спектакль по стихам А. Вознесенского «Антимиры», где режиссер умело использовал яркую метафоричность, изобразительность стихов поэта. Там, было много творческих экспромтов, например, два актера на косую прислонившись друг к другу изображали Эйфелеву башню в Париже и читали, как бы ее голосом, соответствующее стихотворение Вознесенского и т.п.
Посчастливилось нам также побывать неоднократно и в Большом театре. Особенно большое впечатление произвели постановки балетных спектаклей Ю. Григоровичем. Неисчерпаемая фантазия и артистизм в постановке танцев, глубокое понимание хореографического содержания образов и интонационное богатство его хореографии, очень ярко было выражено в таких его спектаклях на музыку современных композиторов (на которых нам удалось побывать), как потрясающий «Спартак» А.Хачатуряна, с В.Васильевым в главной роли, «Золотой век» Дм. Шостаковича, «Иван Грозный» С.Прокофьева. Романтически – героическая по содержанию и очень артистичная, пластичная хореография Ю.Григоровича одухотворила и давние классические постановки, такие как «Спящая красавица» и «Щелкунчик» П.Чайковского, придала им новое свежее дыхание. И однажды, под Новый год, когда я шел в «вечереющих» сумерках по своему обыденному кварталу «Черемушки», среди сереющих домов, с зажигающимися окнами, плывущих как корабли в густеющем темном небе, мне вдруг вспомнилась не знаю почему (наверное, от зажженных окон) и представилась со всей отчетливостью великолепная патетическая сцена венчания из Щелкунчика» то ли с трезубцами, то ли высокими подсвечниками с горящими свечами. Как хороша и романтически патетична и волнующа была эта героическая мизансцена, как она соответствовала прекрасной музыке П. Чайковского.
Дома, как корабли поплыли Спасал бесстрашный принц-щелкунчик
В ночную даль Любовь в беде,
И свечи окна золотили Всходил на елочные кручи
В густой янтарь. Путем к звезде.
Я был в стране смешной из детства, И там, в стране Вершины дальней,
Где в вышине В кольце свечей
Сверкала елка королевством Высоким пламенем венчальным
В балетном сне. Венчался с Ней.
Дома, как корабли поплыли
В ночную даль
И свечи окна золотили
В густой янтарь.
Незабываемой была также совсем иного плана постановка кубинским режиссером А.Алонсо «Кармен – сюиты» на сцене Большого театра специально для Майи Плисецкой, для чего Родион Щедрин, удивительно ярко, точно, емко и концентрировано переложил оперную музыку Ж.Бизе на язык балетного танца. Майя Плисецкая предстала в этом спектакле подлинной Кармен. Эта роль была именно для ее темперамента, ее характера, ее личности, ее освобождающей пластики. Это была ее Кармен – Кармен острого характерного танца, отточенного до совершенства жеста, раскрывающего непокорную, неукротимую, свободолюбивую личность ее героини. Весь спектакль шел на одном дыхании, был как сжатая до предела пружина. Плисецкая в этом небольшом спектакле, практически ее монологе, хотя и с еще двумя мужскими персонажами, но нужными лишь для диалога с ней, подчеркивающего ее яркий образ главной героини, и с маленькой группой танцоров сопровождения, создала языком танца образ Кармен. В небольшом одноактном спектакле ее Кармен – образ, по крайней мере, не меньший по силе воздействия, чем образ оперной Кармен в большой трехчасовой опере.
Огромное впечатление получали мы и от оперных спектаклей в «Новой опере» в маленьком зале на Соколе под рук. Б.Покровского. Запомнились небольшие в один – два акта, спектакли на музыку Стравинского, Моцарта, Гаврилина, Р. Щедрина. Это были маленькие шедевры с удивительной сценографией и прекрасными молодыми голосами. В спектаклях все дышало искрометной молодостью, выдумкой и задором. Что может сравниться с ними по уровню глубины прочтения, одухотворенности и мастерства в настоящее время (я уже не говорю о 90-х гг.) не представляю. И все это происходило не только в 1960-е, но и в так называемые «застойные» 1970-е – нач. 1980-х гг.
Тоже самое, происходило и при соприкосновении с лучшими произведениями в других жанрах искусства: в кино, в живописи. Одно из самых сильных моих впечатлений тех лет фильм «Гамлет» кинорежиссера Козинцева, с Иннокентием Смоктуновским в главной роли и с потрясающим, музыкальным сопровождением Д. Шостаковича за кадром. Смоктуновский играет Гамлета – борца, человека высшего порядка, восставшую личность, восставшую не только против несправедливости, но и против самой жизни, ее законов. Молодой человек, теоретически, отвлеченно мыслящий, прибывший из старинного немецкого университетского города Геттингена («с душою прямо геттингенской»), наследный принц, не знающий житейскую сторону жизни, идеальный принц, сын идеального короля – он узнает о преступлении, страшном именно потому, что оно совершено, как нечто житейское, заурядное, а потому, будто уже узаконенное, и будто уже и не преступление. Но преступление не может быть узаконено, даже если оно принято всеми. Оно остается преступлением. И Гамлет восстает против всех и против законов самой жизни. Потому что в его ситуации – обнажить преступление, его корни, сказать, что король – преступник, это значит восстать против всех и вся. Зло слишком замаскировано, оно во всех и во всем, оно стало добропорядочно. Злодей стал обывателем и мещанином. Клавдий уже ни Ричард и ни Макбет. Преступление только открыло глаза Гамлету и послужило завязкой к действию для Шекспира.
Интродукция
Город мартовский, ветрено,
Веток черные пальцы.
Составляется медленно
Весь набор декораций
В центре рыночной площади
Появляется вестник.
Он, как с помоста, с лошади
Оглашает известие.
Составляется заговор.
Разрастаясь, ползуче,
И доносы, и наговор
Нависают, как тучи.
В город входят актеры.
Предстоит представление.
Ставят здесь гастролеры
Пьесу в два отделения.
Персонажи отобраны.
Рог с отравою налит.
Декорации собраны.
Появляется Гамлет…
Итак, для Гамлета нет в мире добра. Для нас оно в Гамлете.
Еще одним фильмом, который произвел громадное впечатление на нас с женой в те годы, был фильм Тарковского «Зеркало». Во всех его фильмах (Зеркало, Сталкер, Андрей Рублев, Солярис) присутствует ощущение или сознательно выраженная идея единства человеческого мира и времени. В судьбах людей есть нечто общее, какая-то перекличка времен, какая-то первооснова, где бы, когда бы и в какие эпохи они бы не жили. Поэтому его героиня фильма «Зеркало» Катя вдруг в одном из кадров застывает на мгновенье и так напоминает нам мадонну со средневекового портрета. В этой средневековой мадонне мы улавливаем черты реальной женщины – нашей современницы. Кадры пейзажа с катком где-то в российской провинции послевоенных лет с деревенскими мальчишками на льду в картине режиссера вдруг неожиданно застывают и становятся, как две капли воды похожими на деревенский пейзаж с катком с картины его любимого голландца Брейгеля. В фильме «Солярис» среди океана плазмы, чуждой, но пробужденной к мысли и духовности, возникает в конце фильма земной остров, как ответ, как реакция чужой материи на то, что она осознала свою духовную общность с человечеством землян. Послание человека Земли вызвало в ней родственный отклик, пробудило сознание единства, разлитого во вселенной. Жизнь во все времена, во всех мирах и даже во вселенной едина в своей первооснове, несмотря на разницу исторических эпох, на различия внешних примет времени и миров.
Эта идея единства мира, времени, исторических эпох была особенно дорога мне, как историку. Она часто проходит и в моих стихах. Однажды зимой я спешил заснеженной Москвой к метро на станцию «Спортивная» в районе Новодевичьего монастыря, окруженного жилыми кварталами, и вдруг остановился, как вкопанный. Обычный дворовый каток, распластанный большой зеркальной лужей, на которой быстро резали лед коньками дети и взрослые, мне живо напомнил картины Питера Брейгеля трехсотлетней давности.
Москва завалена снегами,
Как подмосковное село.
Сугробы, синими холмами,
И храмов светлое чело.
Сусальным золотом сверкают,
Как божьи лики, купола.
Между деревьями мелькает
Играющая детвора.
Каток, зерцалом, средь сугробов,
Людей скользящий хоровод.
И шапки снежные с соборов
Летят в морозный небосвод.
Из литературных произведений, конечно громадное, буквально перевернувшее мои представления о писательстве, воздействие оказал на меня вышедший незадолго до того в журнальном варианте роман Булгакова «Мастер и Маргарита». Опубликованию романа предшествовали, как, впрочем, сопровождали и его выход в свет, многочисленные слухи в интеллигентской среде, которые заставили меня достать произведение, что было в то время довольно трудно, и прочесть. Я был ошеломлен. Уже сама структура романа была необычной, сложной, многоплановой. В романе было как бы несколько сюжетных линий, несколько пластов (текстовых, философских, исторических,), уходящих вглубь, как в геологическом срезе. На поверхности описание современной Булгакову соц.артовской, обывательской Москвы конца 20-х – начала 30-х годов, затем, связанная сюжетно с московским действом, линия Воланда, пласт чертовщины, фантазийный. Еще глубже – история встречи и взаимоотношений Мастера и Маргариты, их любви, духовных и творческих исканий Мастера. И, пожалуй, самый глубинный пласт (исторический, мировоззренческий), двух тысячелетней давности, связанный с образом Христа, его противостоянием Понтию Пилату, Каифе и т.д., почти евангельский по звучанию текста. И все это связано в сложный неразрывный узел, который трудно развязать. Он развязывается композиционно, но не в духовном плане, только в финале – в удивительном эпилоге, уводящем Вас вместе с Мастером к бесконечности.
Прочитанный залпом журнальный вариант романа, даже в усеченной редакции произвел на нас с женой огромное впечатление. Мы даже только что родившейся дочке дали имя Маргарита. Вечные «гетевские» темы Фауста и Маргариты, Мефистофеля, в таком неожиданном отечественном преломлении, открывали новые горизонты. Я вдруг понял, что этим романом была продолжена линия духовных, духовно-мистических поисков великой русской литературы: Гоголь – Достоевский – Булгаков. Может быть, отчасти и романы Льва Толстого «Воскресение» и «Отец Сергий».
Беспокойство охватит, луна заблестит
И тоскующий Гоголь вокруг оглядит.
И в леса, сквозь туманы, по кочкам болот
Достоевский согбенный Иисусом пройдет.
И ночные пространства, как сны проплывут:
Маргарита и Мастер со страниц к нам сойдут.
Вся в торжественном свете ночная земля.
Ждут какого ответа они от меня?
Три великих поэта. В каждом образ Христа.