Лежу. В голове пустота. Хоть бы какая-нибудь мысль туда забежала бы. Нет, - полный вакуум!.. а тут: кровать, тумбочка, окно с облупленным подоконником. За окном серость и беспроглядность дня. Теперь всё стало ясно, - я опять в больнице...
Что я здесь делаю? Если сюда попал, наверное, это кому–то нужно. Да, да... - нужно. И прежде всего мне, чтобы остановить свой бесцельный бег по кругу, в который превратилась жизнь, но только вместо белки, я вращаю его, думая найти в этом какой-то смысл. А смысл простой - живи сегодня и сейчас, завтра уже может и не быть.
Мы постоянно работаем на будущее, надеясь на то, что оно будет именно таким, каким мы его себе представляем и обязательно лучше, чем прожитые дни. Моё будущее туманно, а вот настоящее вполне осязаемо - в облике медсестры со шприцем в руках, натянутой улыбкой и всегда отсутствующем взглядом.
- Будем делать укольчик?.. - произносит она, продолжая улыбаться.
Такое впечатление, что кто-то может отказать ей в этом. Да и как откажешь, если это единственное развлечение на целое утро. Успеваешь сказать ей очередной уже поседевший комплимент, а потом уже лёгкая истома растекается по всему телу, но это чуть позже, а сейчас...
...Я поворачиваюсь на живот, медленно приспуская трусы... В напряжённом ожидании, закрываю глаза... Это действо происходит быстро и дежурно, почти незаметно для меня. Вот уже и ватка со спиртом в моих руках, которой я машинально прижимаю к месту укола.
Да, вот так и живём от укола, до укола, от капельницы, до капельницы. Мир сужается до размера палаты, до кровати, на которой я лежу, до лампочки на потолке. Я пытаюсь его расширить созерцанием облаков за окном. Порой, это мене удаётся. Глядя на распростертое передо мной небо, я стараюсь представить его картинной плоскостью, на которой уже нанесен интуитивный рисунок... Теперь своим воображением, я пытаюсь дорисовать его. Облака движутся, постоянно меняя изображение этой псевдокартины.
Единственное, что мешает этой идиллии, - вид домов: серые старые пятиэтажки, с обшарпанными балконами... Кто там, интересно, живёт? Наверное, такие же «серые» безликие люди, ставшие таковыми от долгого проживания в этих условиях, со своими проблемами и неурядицами. И они всё ждут и ждут, когда их переселят. Вот только куда?.. И успеют ли они это сделать при своей земной жизни? Дождаться?..
- Завтракать! Все на завтрак! – разносится зычный голос медсестры по коридору.
О, как же я люблю этот жизнеутверждающий призыв. Даже если совершенно не хочется есть: ты встаёшь, берёшь свою чашку и ложку, принесённые из дома и топаешь в столовку... Посетить «оазис» приёма пищи, это уже какое-то развлечение: можно достойно себя показать, да и на других посмотреть.
Боже, какие же мы уже все старые?!. Нет, есть конечно, и молодые, но болезнь так изменила их, что они мало чем отличаются от основной сильно помятой массы. Еле передвигая ноги, «контингент» плетётся в столовую утолять голод. Это только те, кто ходить может. Остальным пищу развозят по палатам. Такие повернуться на бок не могут, а не то, чтобы по коридорам "бегать". Сердце - орган, с которым не шутят. Одна радость, когда «это» произойдет, то сразу... - мучиться долго не придётся. Это как–то вдохновляет и наводит на позитивный лад.
- Приятного аппетита! – произнесено тихо, но от души. От чего все строят такие гримасы, издавая в ответ звуки, чем-то напоминающие положительный ответ. Едим. Каждый упорно смотрит в свою тарелку. Женщины за соседним столиком перемывают чьи–то косточки. Просто по-другому они не могут. Эта болтовня поддерживает их в тонусе. По-другому пища не будет усваивается. Вот уже и тарелки пусты. "Праздник" закончен. Сейчас продолжаться серые будни...
Нет, не все так плохо и обыденно. Есть ещё одна «развлекуха» - прогулки по коридору. Кого здесь только не встретишь. И каждый человек - судьба. Конечно, из палат выходят самые стойкие. Сердечникам полагается ходить, чтобы приводить в действие самую главную мышцу своего организма, но не каждый может это делать, а кто может, с завидным упорством, "нахаживают" свои метры.
Иду в «заброшенное» крыло. Тут можно было бы прекрасно снимать какой-нибудь триллер. Нет, здесь мебель не зачехлена, да и паутины, которой поросли углы, не найдешь. Наоборот, тут чисто, но пусто. Никого... И от этой пустоты берет оторопь. Здесь испытываешь особое одиночество. Ты один на один со своей болезнью, со своими, не всегда весёлыми, мыслями. А почему здесь так? Нет больных? Оказывается, все банально просто - нет персонала, потому что им нечем платить...
У торцевого окна застыла одинокая фигурка. Решаю познакомится. Узнаю, что мы тёзки. Его образ мне чем-то напоминает Циалковского. Такая же седая борода «клинышком», высокий лоб, волосы, откинутые назад. Голову он держит гордо поднятую вверх, как будто постоянно смотрит в небо, а может это от его небольшого роста. Но в данном случае, он действительно что-то внимательно рассматривает за окном.
Оказалось, он блаженно любовался полётом стрижей. Вот так вот, просто, - стоял и смотрел, как чёрные птички выписывают за окном свои замысловатые пируэты. Теперь мы вместе стояли и смотрели на их полёт, и я ловил себя на мысли, что, прожив, почти всю основную жизнь, впервые вижу, как летают стрижи, а может, я просто никогда не обращал на них своего внимания, как и на многое другое, что творилось вокруг. Как интересна жизнь!
Мы чем-то постоянно занимаемся, отдавая этому все свои силы, совсем не замечая, как много интересного проходит мимо нас, так и не задев даже краешком...
За окном раскинулась Москва, построенная на контрастах высот и диагоналей. Видно, как Новодевичий монастырь сверкает куполами, отражая золотом солнце, а справа, на всё это благолепие наползает чёрный силуэт «Сити». Порой кажется, что высотки, это некие прожорливые марсиане, захватившие Землю, подминая под себя ни в чём неповинные дома старой Москвы. И скоро вместо города останется пустырь, потому что он будет съеден этими монстрами. Какие только фантазии не лезут в голову, пока рассматриваешь всё это действо из больничного окна.
А что тут ещё делать? Сделают укол, сходишь на процедуру и опять в койку… И слушай бесконечные байки из жизни своих коллег по несчастью. И так день за днём. Это хорошо ещё, если ты пошёл на поправку. А если нет? Тебе весь свет не мил, и ты смотришь тупо в потолок, вспоминая прошедшую жизнь: как же было хорошо, а ты не чувствовал этого и не ценил. Надо по достоинству относится ко всему, что даётся тебе свыше. Как бы тебе не было плохо в данный момент, хуже всегда может быть...
- Вы думаете почему я кричу по ночам? - начал сосед, тот, что справа. – Я, наверное, вам всем спать не даю. Но ничего с этим не могу поделать. На меня постоянно нападает человек в чёрном. Вот сегодня ночью он вырвал оконную раму и хотел бросить её на меня. Я еле увернуться успел.
Анатолий, так звали соседа, присел на кровати, вопрошающе глядя на нас.
– Что не верите? Вот те крест!
И он набожно перекрестился. Потом продолжил:
– А что со мной дома было, это отдельный разговор. Сижу в кресле, никого не трогаю. Глядь, телевизор в сторону стал уползать… Вдруг ковер, который под моим креслом, шевелится начал, а потом в рулон стал скатываться. Что вы на меня так смотрите? Я не пью совсем. У меня язва, мне нельзя. Потом вся мебель стала ходуном ходить из стороны в сторону. Я испугался. Кричать начал. Жена прибежала. Скорую вызвали… Вы не обижайтесь на меня, что я по ночам кричу. Ничего не могу поделать с этим. «Они» всё время приходят ко мне, как я только усну. Я их отгоняю. Вот так очередная драка и начинается. Признаюсь, я не всегда выхожу победителем - "Они" сильнее...
Кричать во сне Толя начал уже в первую ночь, как его перевели к нам из реанимации. Всем пришлось уши ватой затыкать. Это только потом жена мне беруши купила, которые очень помогли спокойно спать и ничего не слышать.
К концу первой недели я пошёл на поправку: стал больше ходить, заставляя себя спускаться по лестнице на первый этаж, а потом пешком возвращаться на пятый. Надо готовить себя к нормальной человеческой жизни...
Всё. Надо больше ходить. Сегодня постараюсь выйти на улицу. Смотрю в окно в сторону Новодевичьего монастыря - решение приходит само собой. Вместо тапочек надеваю летние туфли, остальная одежда вполне сносная, - спускаюсь вниз. Охранники не обращают никакого внимания. Может я уже примелькался своей лысиной и за это время стал своим. Выхожу на улицу через главный вход. Никто не останавливает...
Может я никому не нужен? Глупо как-то... "А там, в метро, когда ты стал медленно падать на эскалаторе, тебя вовремя подхватили сильные руки и не дали размозжить голову об острые ступени. Да, с тобой была твоя дочь, которая, находясь в шоке от твоего обморока, вовремя подняла панику и люди тут же пришли на помощь, но пришли же! Они не стали отстранено наблюдать за происходящим. Спасли! Положили в вестибюле на пол, поливали холодной водой. Вызвали скорую помощь… Так что иди дружок и не гневи Бога!"
На улице было жарко. Немного кружилась голова. Но я был уверен в своем поступке. Во-первых, надо было испытать себя - готов ли я к выписке?.. Во-вторых, я очень хотел побывать в монастыре. Видеть его из окна и не быть в нём, - это уже слишком.
- Вы не подскажете, как пройти к Новодевичьему? - почему-то именно меня спросил молодой человек, на вид, явно приезжий.
- Вы знаете, я тоже туда иду, желаете, присоединяйтесь. Будем вместе искать. - интеллигентно ответил я.
Я взял на себя ношу самодеятельного гида. Будучи больным, незнающим дорогу, решил возглавить это предприятие. Мне стало стыдно, столько прожив в Москве, ни разу не побывать в этом месте. Нет, в детстве и в юности я часто бывал здесь, только по другую сторону железной дороги – в Лужниках. Я просто фанатически любил футбол, но заходить сюда, на кладбище или в монастырь я никогда не решался.
Молодой человек оказался музыкантом из Саратова и шёл с определённым намерением поклониться праху Дмитрия Шостаковича. Он долго и восторженно рассказывал мне о жизни и музыке композитора. У входа на кладбище он купил цветы. У охранника мы узнали, где находится могила великого композитора.
Рябило в глазах от наплыва туристов и прежде всего - иностранцев. В основном, китайцы или Японцы, но именно оттуда - с Востока. Что их здесь интересует? Кладбище, с каких пор оно стало достопримечательностью? Здесь лежат усопшие люди. Вернее, их прах. Над многими из могил должны стоять кресты. Но совсем ни эти вычурные памятники, около которых так любят фотографироваться туристы. Порою кажется, что ты не на кладбище, а на выставке скульптур. Кладбище не должно превращаться в парк развлечений. Это место памяти и скорби, а памятники, какими бы они привлекательными нам не казались - далеко не декорация для очередного селфи.
Небольшой бетонный параллелепипед и надпись с датой рождения и смерти, вот и всё надгробие Шостаковичу. Правда около него растут живые цветы. Туда положил и свои мой Саратовский знакомый. Больше нас ничего не удерживало в этом месте. Мне пора возвращаться в больницу. Я панически боялся завалиться где-нибудь здесь среди могил. Тем более, что меня начинало легонько подташнивать...
На главном входе в больницу, проходя мимо охранников, я гордо выпрямил спину, оставшись очень довольным своей вылазкой. Теперь я точно знал, что готов к выписке. Я здоров?!.. Но время покажет…
На следующий день - выписка!.. Всё оказалось банальным и простым. После обеда, ко мне подошла старшая медсестра и вручила мне эпикриз, при этом лечащий врач за всё утро не удосужилась со мной даже встретиться.
Я почувствовал некое отчуждение к моей персоне, как к отработанному материалу, будучи уже никому ненужным. В коридоре сидела санитарка с кипой чистого белья. Она ждала, когда я освобожу место, чтобы застелить его чистым. Я постарался долго не задерживаться. Собрал свои нехитрые пожитки. Они уместились в два целлофановых пакета и ни с кем не прощаясь, вышел в коридор...
Над нашей дверью, сегодня каким-то особым светом отливали цифры 39. За время своей болезни, я не обращал внимание на номер палаты. А сейчас смог разглядел что-то мистическое в этом сочетании цифр. Надо постараться больше сюда не попадать. Но самое главное, что я жив и это не может меня не радовать…
2016г*+к