Весна в Придонье проступила небольшими проталинами на сером асфальте и коричневой земле, все-таки, напитавшейся вдоволь влагой к исходу короткой зимы. Деревца и крыши домов стряхнули с себя отяжелевшие снежные шапки, а солнышко все больше и больше пригревало и настойчивее светило в наши окна. В затонах города речников зашевелились первые дежурные теплоходы, обкалывая лед от бортов стоечных судов и барж, пробивая пути для их вывода на большую свободную воду, которая, правда, еще не была совсем свободной, но кое-где уже начали появляться промоины, чернеющие на фоне серо-зеленого грязного льда, укрывшего синь Дона. Люди, отгуляв свои зимние отпуска и разными способами покончив с многочисленными отгулами, принялись за ремонты теплоходов, прохождения медкомиссий и начала вооружений. Самые первые обстановочные суда запустили системы своего обеспечения и дизеля, прокрутили механизмы и винто-рулевые комплексы и экипажи начали готовиться к предъявлению контролирующим органам, собирая на борту прошлогодние кадры и принимая новичков. Все вокруг весны шло обычным путейским чередом рутинной работы в предвкушении очередной навигации, а мне…
А мне предстояло доехать на рейсовом междугороднем автобусе до областного центра, сесть там в плацкартный вагон поезда дальнего следования и снова, уже в третий раз за последние полгода, и скорее всего, последний на данном отрезке жизненного пути, отправиться в северном направлении туда, на защиту дипломного проекта и одновременно к моим Любимым близким родственникам…
Поздним вечером, под звуки «Прощания Славянки…» из привокзального репродуктора, поезд тронулся с перрона железнодорожного вокзала, по обеим сторонам начали мелькать серые пейзажи ранней весны южного края Приволжских берегов, начинающие слегка зеленеть лиственные деревья, кустарники и молодая травка. Как всегда и бывает в наших южных краях, солнышко быстро убежало за горизонт, стало совсем темно и уныло, виды за окнами ни шатко, ни валко двигающегося пассажирского состава погасли, потемнели и уснули тихим сном под стук колес, под ровное монотонное качание вагонов. С ними, темными окнами и своими думами, благополучно уснул и я, прокручивая в мозгу предстоящую защиту дипломного проекта с множеством чертежей и объемистой пояснительной запиской. Было немного страшновато, но больше было любопытно, как я сумею грамотно пояснить знающим людям из комиссии все то, что начертил, просчитал и записал собственными руками, мозгами и душой. Как?.. с такими мыслями я забылся тихим спокойным сном студента-заочника технической специальности, непосредственно связанной с Любимой работой, имеющего приличный практический стаж этой самой работы…
Утро, веселое жизнерадостное и желтолицее солнечное утро ослепило мои глаза белым светом чуть сероватого снега, подсвеченного яркими лучами неугомонного небесного светила, отражающегося в лежащих вдоль полотна сугробах разноцветными искорками, еще слепящими глаза и играющими на стенах и потолке вагона. Надо же! Велика Россия, только вчера в окна бросалась серость и молодая зелень, а сегодня опять белый, почти чистый лист зимнего пейзажа. Да, за ночь состав промчался около шестисот верст, строго на север, туда, где весной еще только попахивает в воздухе, слегка прогревающемся от приятных солнечных лучей, и зима не очень-то желает уступать свои права на землю этой расчудесной красавице. Вот и сопротивляется всячески ее проявлениям, хотя, и вяло, ведь, во многих местах уже выглядывают проталины и снег не совсем такой красиво-белый, а нещадно уже чернеющий, мокрый, оседающий и уходящий в землю, а с крыш строений плачут прозрачные сосульки и стекают ручейками в лужи и лужицы, овраги и речушки…
День как-то быстро пролетел по рельсам наших Российских железных дорог, я почти не слазил со своей верхней полки, наблюдал меняющиеся пейзажи, думал о предстоящих встречах и заключительной стадии обучения в водной академии, да, последней стадии. Все мои думы перемежевывались с дремотой, тело отдыхало физически, зазывая за собой и мозг отдохнуть душевно, полка качалась в такт вагонам состава, словно я на нашем Цимлянском водохранилище попал в небольшой шторм и на катере пересекал его…
Ранним утром следующего дня поезд прибыл на Московский вокзал Нижнего Новгорода, и я ощутил свежесть морозного утра, с его привкусом дыма, гари, несгоревших паров бензина и дизельного топлива, которыми обладают мегаполисы всей нашей большой и круглой планеты Земля. Это был опять он, мой родной и Любимый город, где я вырос из обычного Советского школьника в профессионального командира речного флота и некогда получил дорогу в свою дальнейшую долгую водную жизнь, свою долгую речную путейскую жизнь…
- Вот если бы не учеба, разве я так часто видела бы тебя, сынок, - обняла меня мама в прихожей своей квартиры, наполненной совсем другими запахами, сильно отличимыми от запахов большого города, - ну, здравствуй.
- Здравствуй, - устало произнес я, видимо, ночью не выспавшись, ведь, провалялся весь день, а всю ночь в бессоннице прокрутился в душном вагоне.
Правда, через несколько минут, освежившись в душе, приняв нормальный человеческий облик и принюхавшись к домашним запахам пирогов, борща и жареной картошки, я почувствовал себя намного лучше, намного уютнее и бодрее.
- Все начертил, все написал? – спросила мама, когда мы сели кушать.
- Конечно, мам, - спокойно ответил я, - это же все близко мне по работе, не беспокойся, все будет нормально.
- Когда защита? – опять не унималась она.
- Двадцать восьмого марта, через неделю, - так же спокойно ответил я, - вот только завтра съезжу к Фролычу, покажу ему окончательный вариант, может, что необходимо подправить. А потом буду тебе рассказывать, учиться перед комиссией указкой водить по чертежам.
- Ну, дай Бог, - успокоилась мама, - дай Бог…
Показ всего дипломного проекта моему наставнику и куратору, кандидату технических наук, Николаю Фроловичу Попову, занял всего полчаса, он одобрил все мною сделанное, показал пару недочетов, но в целом остался доволен и пожелал удачи на защите…
Для меня и всей моей семьи потекли тягостные деньки ожидания того самого дня «Х», двадцать восьмого марта двухтысячного года. Я всячески старался не думать об этом, всего несколько часов в день своего время посвящая просмотру уже, наверное, в тысячный раз, всех чертежей и пояснительной записки. Рассказывать пришлось и маме, и сестре, и племянникам, которые представляли из себя членов комиссии, правда, не задававших мне каверзных вопросов, практически, не имея понятия, о чем речь. Но я, хоть, саму речь оттачивал, стараясь говорить без запинки и членораздельно, медленно и понятно. Остальное время я посвящал этим самым своим родственникам, отдыхая и гуляя по родному поселку, где весна все ярче и ярче узаконивала свои права на время года, растапливая снег и лед, оголяя асфальт и землю, огороды и палисадники, сбрасывая и сливая снежные шапки с крыш многоэтажных домов постройки Советских времен…
Как обычно бывает, что все происходит гораздо быстрее и спокойнее, чем ты себе представляешь, чем думаешь о предстоящем мероприятии. Так и с моей защитой все оказалось гораздо проще и легче, чем мое сердце подсказывало мне, да еще и куратор подбодрил напутственным словом перед моим заходом в аудиторию с кипой чертежей и толстой папочкой пояснительной записки:
- Все будет хорошо. У вас, Станислав, один из лучших дипломных проектов среди тех, что я видел этой весной, а просмотрел я их уже с полсотни, да и работу вы свою хорошо знаете. Не волнуйтесь, все пройдет замечательно, - и он похлопал меня по плечу, заметив, видимо, внутренний мандраж, и добавил, - все будет хорошо.
Я вошел в кабинет и начал развешивать на стендах чертежи в необходимой мне последовательности. Когда с этим было покончено, хотел было, открыть свою шпаргалку успокоитель в виде пояснительной записки, но председатель комиссии тихо, но твердо сказал мне:
- Товарищ студент, дайте, пожалуйста, нам папку, мы полистаем, а вы начинайте по чертежам.
Вот оно, начало конца или его апокалипсис! Я на ватных ногах прошел в центр кабинета и отдал ему свою пояснительную записку, а в голове уже присутствовала паника, в голове сразу все смешалось в мою Любимую в детстве кашу «дружбу», где присутствовали злаки разных пород. Как же я без нее?!
Несколько минут полной тишины, тревожимой, разве что шуршанием страниц в моей папке, которую листал преподаватель по экономике, дали мне повод вспомнить один интересный случай почти пятнадцатилетней давности, и я начал успокаиваться…
…Четвертое февраля одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года ознаменовалось сдачей мною, курсантом четвертого курса отделения «Водные пути сообщения» Горьковского командного Ордена «Знак Почета» речного училища имени И. П. Кулибина государственного экзамена по предмету «Дноуглубление», самого нашего профессионального, не считая «Судовых силовых установок». От полученных за эти два основных экзамена оценок зависело качество выдаваемого рабочего диплома при выпуске из училища, а, стало быть, и стартовая должность на флоте (а забегая вперед скажу, что этот самый диплом потом и повлиял положительно на всю мою дальнейшую карьеру, вплоть до того времени, когда я через двадцать с лишним лет оказался на Крайнем Севере нашей необъятной Родины). Так вот, экзамен экзаменом, а мне, даже, готовиться к нему не почему было. На прошедшей летом плавательской практике в должности моториста у меня из каюты земснаряда украли двухгодичный конспект по «дноуглублению», который я скрупулезно вел разноцветными ручками и фломастерами, с красочными чертежами и рисунками, схемами и графиками, планами и пояснениями. Все я чертил и писал так, как нам советовал наш многоуважаемый преподаватель, Леонид Алексеевич Яшин, человек с огромным речным стажем, опытом и большой доброй человеческой душой:
- Товарищи курсанты, не жалейте цветов для конспектов, видите, я на доске цветными мелками рисую, и вы старайтесь делать так же. Разноцветие очень хорошо усваивается визуально и помогает в дальнейшем запоминании. Помяните мое слово, очень помогает.
Вот и пригодится кому-то, только не мне, а у меня осталась та часть, что мы вели в течение полутора месяцев четвертого курса, самая малая часть. Но на экзамене я, взяв билет с вопросами, сначала забеспокоился, а потом, успокоившись, просто закрыл глаза, сосредоточился и… и в том цвете, в котором когда-то писал и чертил, точь-в-точь, по памяти, выдал на экзаменационном листе. Посмотрев мои записи, подробные и разноцветные, члены государственной комиссии не стали меня ни о чем спрашивать, им, видимо, было и так все понятно, зная, как я учился, и поставили в зачетку, а в последствие и в диплом, твердую «пятерку». Такую же оценку я получил и по «силовым установкам», в результате чего диплом дноуглубителя я получил с записью «третий помощник командира – третий помощник механика всех групп земснарядов», сразу «всех групп», не многие из выпускаемой в тот год сотни курсантов «путейцев» удостоились такого диплома…
…Вот и вспомнилось мне тогда милое улыбающееся лицо Леонида Алексеевича Яшина, добрая улыбка Николая Фроловича Попова, я слегка успокоился, подумав, что все же сам делал все в этой самой записке, помня каждую цифру и букву, названия пунктов и параграфов, расчетов и пояснений к ним, черточек и штрихов в дюжине чертежей. Через несколько минут я начал методично водить указкой по листам ватмана, рассказывать о начерченном, пояснять высчитанное, двигаясь вдоль стендов с чертежами, дойдя, наконец, до завершающего листа с изображением моего родного земснаряда, на котором проработал последние девять навигаций, но модернизированного в проекте диплома. Закончив свой рассказ, я с облегчением вздохнул и приготовился к каверзным вопросам десяти членов дипломной комиссии… к вопросам, которых у сидящих передо мною представительных людей из числа преподавателей академии и работников речных организаций и не оказалось. После воцарившейся опять несколько секундной тишины прозвучал спокойный голос председателя:
- Студент Климов, у членов комиссии вопросов к вам не имеется. Нас полностью и исчерпывающе удовлетворил ваш ответ по данному проекту. Можете идти, через пять минут мы вас вызовем…
А я так ждал нападения с их стороны, так готовился защищать свой выстраданный дипломный проект, так боялся каверзных вопросов, которые могли бы застать меня врасплох, так… а оно вон как вышло, «можете идти» и все, даже, не интересно…
- Климов Станислав Леонидович, мы желаем вам успехов в дальнейшей работе на благо речного флота России. Возьмите вашу зачетку, комиссия единогласно решила поставить вам оценку «отлично», поздравляю вас, - так же спокойно и твердо произнес свой вердикт, а точнее, вердикт комиссии, ее председатель и вручил мне зачетку, в которой красовалась оценка «отлично».
- Спасибо, - только и смог произнести я, выходя из кабинета, а в душе уже ликовал праздник, самый настоящий праздник за всех нас, за всех, кто помогал мне и поддерживал все эти долгие и быстро промчавшиеся студенческие шесть лет учебы в водной академии…
Вот я и «академик», вот оно, высшее образование, да еще в дополнение к моему знаменитому ГРУшному диплому и к пятнадцати годам речного плавательского стажа по водным артериям Великой Матушки-Руси. Сначала мне в это даже и не верилось, только потом, спустя несколько месяцев, находясь в своей последней навигации, сидя в рубке, я полностью осознал, что еще один рубеж взят в этой нелегкой флотской жизни, еще одна ступень познаний покорилась мне и моей семье, которой я был и остаюсь сегодня очень благодарен за поддержку и понимание, помощь и терпение…
А, оказывается, не так страшно защищаться и защищать, когда на тебя нападают, пусть и столько человек, но так корректно и не нагло, «не так страшен черт, как его малюют»…
С чувством полученного удовольствия от учебы и врученного мне двадцать девятого марта двухтысячного года диплома о высшем техническом образовании, да с некоторой долей сожаления о том, что все так быстро закончилось, через день я поехал обратно на юг. Я поехал на свой Тихий Дон, действительно, ставший за прожитые на его берегах последние пятнадцать лет своим. Поехал поближе к ставшему давно уже родным Волго-Донскому судоходному каналу, где вот-вот должна была открыться первая навигация нового тысячелетия от Рождества Христова.
Надо было спешить, так уже хочется на воду, на просторы тихого и спокойного Батюшки Дона…