На поводу
Однажды неугомонный Фурманов пришел в каком-то мрачном настроении, сказал, что все надоело, дыра здесь несусветная, хочется развеяться. Не привык он к такой жизни, в город бы хоть на недельку вырваться. И спросил, что на этот счет думает Карнаухов. Тот не возражал, подозревая, что Фурманов что-то задумал. Скорее всего, авантюра, но почему бы не поучаствовать. Предчувствие не обмануло.
В части не любили курсантов первой батареи. Она первой была не только по названию. У них были лучшие достижения в спорте, в строевой подготовке, в стрельбах, викторинах и, вообще, во всем. Даже внешне они отличались от солдат других батарей. Все высокие, не ниже метр восемьдесят, что по тем временам уже впечатляло, все после техникумов и все очень сознательные и дисциплинированные. В части обучение шло в палатках при печном отоплении, а им выделили для занятий отдельный ангар. Вторая батарея состояла из артиллеристов, разведчиков и гранатометчиков. В третьей обучались механики-водители и прочие технари. Первая считалась минометной. И если на практических занятиях все возились с пушками, гранатометами, тягачами и автомобилями, то минометами в парке и не пахло. У всех в казармах и учебных помещениях развешаны наглядные пособия, у них ничего. Понять чему они там на самом деле обучаются, было невозможно. В казарму к ним заходить не разрешалось, сами они ни с кем не общались. Этот снобизм и все другие причины, прежде всего, превосходство по всем дисциплинам породили к ним стойкую неприязнь однополчан. Фурманов, который мог в штабе пнуть дверь чуть ли не в любой кабинет, вышвырнутый из их казармы без лишних слов старшиной, оскорбился не на шутку. А так как он был человеком дела, то с присущей ему изобретательностью решил немедленно нанести им возмездие. Для начала он стал мелькать перед их казармой в личное время, когда солдаты выходили погреться под весенним солнышком, покурить. Просто ходил туда-сюда, пока им не надоедало вскакивать и отдавать ему честь и они не уходили в казарму. Но это по сравнению с нанесенной обидой было мелочью. Убедившись, что Карнаухов с ним солидарен, он решил вывести из строя один из калориферов в их казарме. Пусть освежатся! Здесь Карнаухов воспротивился. Во-первых, нечестно, во-вторых, бросает на него тень как на специалиста. Репутацией он дорожил. Но Сергей сильно недооценивал способности Фурманова как интригана и искусителя. Вечером Фурманов послал Карнаухова, зачем-то в первую батарею. Карнаухов в неурочное время там оказался первый раз и его выставили без всяких церемоний, не слушая объяснений. Попытка обозначить свою ценность как человека дающего им тепло, т.е. жизнь, не помогла. Принципы пошатнулись, чем немедленно воспользовался Фурманов. Подогрел интерес еще и возможностью съездить домой в командировку. Когда Карнаухов окончательно созрел, тот раскрыл свой, не лишенный изящества, план. Распорядился отключить калорифер у «супостатов», спрятать пару мелких деталей и ждать. Когда вызовет к себе майор Кобылянский подтвердить, что в Чите у тебя дядька инженер, который сможет помочь с запчастями. Через два дня замерзающая элита так достала командира полка, что он готов был принять любые меры.
Карнаухова вызвали, он приврал, что дядька его и обращению с калориферами научил. Все выглядело правдоподобно. Майор попросил, по возможности раздобыть электропроводку, розетки, выключатели и другую мелочь по электротехнической части. В торговле этих вещей не было, поступали они на предприятия из фондов по разнарядке. У кого не было утвержденного графика поставок, вынужден был воровать. Это называлось «достать». Если называть вещи своими именами, то солдат сейчас официально отправляли «на дело». Молодого солдата отпускать одного в командировку рискованно, предсказуемо сопровождающим был назначен сержант Фурманов, который знал порядки читинского гарнизона как свои пять пальцев.
Выписали командировочные удостоверения, сержант надел на себя все самое парадное и выглядел так великолепно, что офицеры на вокзале станции Оловянная интересовались, почему он без эполет.
В вагоне им сразу же заинтересовались студентки из Улан-Удэ, он поручил Карнаухову присматривать за вещами, а сам переселился к ним в купе. В пределах слышимости все пассажиры покатывались со смеху от прибауток и фантазий Фурманова, который столько натемнил о своей службе спецкурьера Министерства Обороны, что понимающие изумлялись, а непонимающие удивлялись. В данный момент он сопровождал солдата, который участвовал в качестве подопытного на секретном полигоне магнитных расчленителей. Объяснять, что это такое отказался, ссылаясь на подписку о неразглашении. Через час эта компания удалилась в вагон-ресторан, и появился Фурманов уже в первом часу ночи, вздыхая и сокрушаясь, что дорога короткая и к утру уже будет Чита, их пункт назначения.
Наутро, собираясь выходить, обнаружили, что нет ремня Фурманова с особой, чуть ли не инкрустированной, бляхой. Искать уже времени не было, и Фурманов высадился из поезда в шинели нараспашку, т.к. шинель, застегнутая и без ремня превращала бы его в обыкновенного разгильдяя. Сейчас же, сияя всеми значками на гимнастерке, он еще пытался сохранить видимость лихости и браваду. Но это все на публику, а вот идти в таком виде в комендатуру было нельзя. А надо было. Порядок требовал сделать в командировочных удостоверениях отметки о прибытии и убытии. После некоторых раздумий решили ехать к Карнаухову домой, а там что-нибудь придумаем. Главное – не нарваться на патруль. Но на окраине города, где жил Карнаухов, военного патруля отродясь не бывало. Была, не была, поехали. Автобус шел мимо дома тетки и Карнаухов уговорил Фурманова забежать на минутку в гости, тем более, что она работала на стройке, в той же бригаде, что и Карнаухов до армии, где назавтра предстояло добывать материалы. День был выходной, удобно обо всем договориться дома. Визит затянулся до позднего вечера. Тетка встретила радушно, посадила за стол, достала бутылку. Потом пригласила соседку, недавно разведенную красавицу крановщицу с ЖБИ. Пока Сергей развлекался с младшими двоюродными братом и сестрами, Фурманов с соседкой нашли общий язык, а после и вовсе ушли в ее квартиру. Появился развеселый сержант, когда уже стемнело для планирования завтрашних действий. Получилось, что он не у дел. Карнаухов в гражданской одежде поедет на стройку, там с помощью тетки и других работников из своей бригады займется материалами. Фурманов же, в своей военной форме только привлечет лишнее внимание. Хотя ремень ему уже раздобыли, но командировочное не отмечено, а это верная гауптвахта, неявка в срок в часть со всеми вытекающими из этого последствиями. На вопрос как уезжать, Фурманов со свойственным ему оптимизмом, ответил, что прорвемся. Сейчас же он предлагал Карнаухову ехать домой, а он не хочет стеснять его семью и останется здесь. Карнаухов уехал.
Назавтра он привычным маршрутом на вахтовом автобусе ехал на работу. Люди интересовались, откуда он взялся, вроде в армию забрали. Карнаухов отвечал, что в командировке по заданию начальства. Надо же, без году неделя в армии, а уже по командировкам ездит, не простой видать.
Бригада встретила радостно, все прониклись серьезностью задачи, бригадир отрядил в помощь самого расторопного к электрикам. К обеду загрузили два рюкзака, закинули в порожний грузовик, который и вывез Сергея за пределы объекта. Задание выполнено, впереди еще три свободных дня, которые он провел дома, навещая вечерами друзей и родственников. Билеты были на руках, в день отъезда Карнаухов поехал к тетке, узнать, что там с сослуживцем и как добираться до вокзала, с учетом непорядка в документах. Тетка была на работе, Фурманов у соседки, которая взяла отгул или больничный, чтобы проводить своего «спецкурьера». Оба были уже навеселе, но у крановщицы иногда подрагивали губы, казалось, что не выдержит и заплачет. Зарыдала она уже на перроне, когда садились в вагон. Люди сочувствовали, все понимали, как нелегко расставаться молодым супругам. Когда поезд тронулся, сержанту посочувствовали две молоденькие проводницы. Он сразу же открестился, сказал, что это его сестра, у нее всегда глаза на мокром месте. Весь путь он уже не выводился из их купе. Пока не приехали, это был самый веселый вагон в поезде.
Веселье для Фурманова закончилось, когда прибыли в часть. Утром Карнаухов пошел в первую батарею, восстановил и запустил калорифер, потом ушел на занятия по вождению тягачей, справедливо полагая, что докладывать о прибытии и выполнении задания будет старший. Фурманов появился после обеда, как всегда оптимистичный. Рассказал, что пришел в строевую часть сдавать командировочные удостоверения, а строевик отказался их принимать без разрешения начальства, так как в них не было отметок читинской комендатуры. Майора Кобылянского на месте не оказалось, и он пошел к своему непосредственному командиру хозвзвода, хотя и очень не хотелось. Не любил его собственный командир за то, что этот сержант во взводе только спал, от выполнения общих обязанностей ускользал, ссылался на занятость и прикрывался майором. Поэтому сейчас лейтенант задал ему вопрос, а какого черта ты поперся сразу в строевую часть, не доложившись, как положено, по инстанции. Лейтенант уже писал несколько докладных на Фурманова, за нарушение внутреннего распорядка и мелкие проступки. Тот, посмеиваясь, легко отбивался с помощью Кобылянского. Но, сколько веревочке не виться…. На этот раз лейтенант взялся всерьез и в приемной, откуда были двери в кабинеты строевой части и командира полка майора Пупкова, намеренно возвысил голос, зная, что тот очень не любит шума. Пупков выскочил разобраться с нарушителем покоя и увидел, что хозвзводовцы входят к начальнику строевой части. Он не любил эту тыловую шушеру, по вине которой одни неприятности. А тут еще и этот щеголь, сержант, заморозивший первую батарею, отчего у солдат пальцы теряют чувствительность, они не могут работать на клавиатуре портативных ЭВМ, хоть, в самом деле, минометам их обучай. А их достижениями постоянно интересуется особист и наверняка докладывает по своим каналам, как в части обеспечивается учебный процесс и организован быт.
Командир завернул всех к себе, вызвал майора Кобылянского и сам разобрался в обстановке. Виновным во всем оказался сержант Фурманов. Как старший он не выполнил элементарные требования воинского распорядка. При выяснении не смог ответить, где взяли привезенные материалы. – «Тогда вопрос: где же ты был все это время, может быть, к китайцам успел сбегать и все наши тайны им выдать? Следующий вопрос: как можно в захолустной Чите найти запчасти к импортному оборудованию, которое поставлялось по личному распоряжению начальника Главка Минобороны? Я сразу не вник, а вы, майор, оказались на поводу у этих двух аферистов. Немедленно второго сюда!»
Посыльный доложил, что курсант Карнаухов, после того как запустил калорифер в первой батарее, уехал на занятия по вождению, ожидается к обеду.
- «Как запустил? Где взял детали?»
-«Не могу знать», был ответ сержанта.
-«Я уже понял, что ты ничего не можешь знать. Свалил все проблемы на курсанта, а сам занимался неизвестно чем!».
Итогом был приказ о разжаловании сержанта Фурманова до ефрейтора и тут же в строевой части с погон безжалостно срезаны лычки. Но Фурманов умудрился нашить такой ширины лычку на грани допустимых пределов, что не сразу было разобрать ефрейтор перед тобой или старший сержант. Внешне он не выглядел чересчур расстроенным, нацепил себе еще гвардейский значок и стал представляться «гвардии ефрейтор». При этом слово ефрейтор произносилось настолько умело, что не замечалось, упор был на слове «гвардии».
У Карнаухова от всей этой истории на душе остался неприятный осадок. Ощущение неясной не тревоги, а какой то мелкой недостойной провинности что ли, как будто в школе на перемене за курением со старшеклассниками застукали. Он ждал, что разборки продолжатся, но к нему претензий никто не предъявил, зато перемены пришли с другой стороны.