Старики

Эта ночь была необыкновенно темной и опустилась на землю с такой скоростью, что поневоле нагоняла на сердце тревогу. Одно маленькое пятнышко света, видневшееся через грязное оконное стекло, и то исчезло, и комната превратилась в черную дыру, а в железной печке погас последний тлевший уголек. Даже небо не стало в эту холодную весеннюю ночь зажигать свои звезды, лишь изредка на его истерзанном самолетами полотне вспыхивали яркие проблески осветительных ракет. В черной комнате было тихо, и эта холодная тишина, смешавшаяся с кромешной тьмой, проникала в самую душу, в одно мгновение сковывая ее отчаянием и тоской. Казалось, жизни нет нигде: ни на улице, ни в этой странной комнате, ни на всей огромной земле в целом. Но через могильный мрак, окутавший все помещение, можно было увидеть два неподвижных силуэта.  Они сидели тихо, едва дыша, словно два заблудших странника у чужого костра. А на самом деле это просто старость вместе с детством грелись у гаснущего огня. Они сидели, обнявшись, словно слившиеся воедино начало и конец, закат и рассвет, отчаяние и надежда.
-Мерзнешь? – глухой шепот старика нарушил тишину.
-Нет…только руки немного замерзли – ответила девочка.
-Дай сюда! – старик взял в свою ладонь маленькие ручонки ребенка и поднес их к губам, собственным дыханием согревая, холодные, словно ледышки, пальчики.
Она, улыбнувшись, сильнее к нему прижалась, а колючие усы деда весело щекотали ее нежную кожу.
-Алет, может затопим все-таки печку? Холодно же – снова спросил он
-Нет…не нужно…опять отказалась девочка.
Ни один костер на земле не согреет так тело и душу как тепло человеческого сердца. Ее ладошки потерялисьвкрепких жилистых руках старика. Аля была слишком мала, чтобы понять эту тонкую философию, философию людского тепла и настоящей любви. И лишь потом перед ней раскрылся ее истинный смысл, когда руки все чаще приходилось греть у газовой батареи…
-Какая же ты черная сегодня…ночь… - прошептал старик.
-Ты говорил, что ночь была такой же черной, когда ты с плена сбегал
-Была…а я дурак…даже и не знал, что меня другой, пожизненный плен ждет – усмехнулся старик.
-Дада, а кто начинает войны?
-Я не знаю!
-Но ты же воевал…
-Это была другая война.
У войны тоже своя философия, такая же, как и у всего остального в этой жизни.Она потом поняла, что война – это не только глухая стрельба и бессонные ночи у костра. Есть еще свои личные войны, когда приходится наблюдать за борьбой собственных чувств и страстей, разума и сердца, равнодушия и боли. Аля поняла это, когдана ее личномсчету этих сражений стало много.
Казалось, мрак сгущался все сильнее. Но девочку это не пугало.
-Надо лампу хотя бы зажечь, да и огонь в печи развести – старик, кряхтя, попытался встать.
-Не надо! Не уходи! Мне тепло…мне действительно тепло…давай посидим еще вот так – взмолилась девочка.
-Как это тепло…с обеда сегодня не топили…
-Это другое тепло…как твоя другая война – прошептала девочка.
Как не мог объяснить ей старик смысл понятия «другая война», так и ребенок не смог объяснить ему в ответ смысл понятия «другое тепло». У каждого понятия есть еще одно запасное определение – другое, помимо классического. Другая война, когда нет победителей и проигравших, другая любовь, когда вместо признаний тихий шепот ночной молитвы за человека, который даже об этом не догадывается, другое тепло, когда продрогшей руке нужна просто рука, а не тысячи огней и солнц…
Резко открылась дверь и в комнату вплыла тонкая струйка холода.
-Чернее ночи за всю свою жизнь не видела! – воскликнула вошедшая женщина и, щурясь, начала светить маленьким фонариком. Сквозь его блеклый свет можно было разглядеть ее белые, словно только что выпавший снег, волосы, которые выбились из-под шерстяного платка.
Она прошла в соседнюю комнату и, нащупав рукой на подоконнике спички, начала зажигать керосиновую лампу, продолжая бормотать себе под нос о капризах жадной ночи, которая сегодня пожалела даже одну звездочку.
-Возьми лампу и помоги мне! – подозвала она внучку, и девочка, спрыгнув с дивана, вышла за ней на улицу. На пороге стояли два полных ведра воды, которые старушка ловко схватила и занесла за порог.
-Слава Аллаху, что вода досталась. Спасибо тому, кто прикатил эту бочку – прошептала она.
Поставив ведра в сенях, женщина подошла к печке и начала разгребать золу, чтобы развести огонь. Она всегда любила на ночь топить печь, чтобы утро было теплым. Девочка присела на корточки рядом с ней.
-Можно мне? – спросила она и начала обеими ручками класть в печь дрова.
Старушка с довольной улыбкой наблюдала за ней.
-Правильно…умница…сначала сухие дрова, чтобы огонь быстрее зажегся, а потом свежую мокрую древесину. Всегда, когда топишь печку, делай из дров подобие домика, маленького шатра, тогда костру будет легче разгораться – учила она внучку, словно умение разводить огонь в печи было каким-то великим таинством.
-Можно и зажечь самой? – спросила ее девочка.
Старушка молча протянула ей спички. Легким взмахом руки девочка зажгла огонь и положила спичку под самый низ дров. Яркая вспышка огня обдала светом всю комнату и острые языки пламени один за другим начали окутывать стены железной печи.
-Хороший знак! – воскликнула бабушка.
-Знак чего? – удивленно спросила внучка
-Счастливой женщиной будешь, дай Аллах! … так легко развела огонь
-Счастье женщины в огне?
-Счастье женщины в очаге...запомни…очаг – это женское пристанище, женский маяк…женщина без очага словно дерево без плодов. Ты должна всегда лететь к огню, словно бабочка к цветку, делать все, чтобы этот огонь никогда не погас, подкидывать в него дрова. Тебе всего лишь дадут спички, а за очаг ты в ответе будешь сама…сделай так, чтобы он горел всегда, а самое главное, делай все, чтобы к этому огню, который ты зажгла, всегда хотелось возвращаться тому, кто вложил в твои руки спички – старушка уже невпопад бормотала, не замечая, что девочка даже не понимает, о чем она говорит. Однако время любит торопить своих учеников, и совсем скоро вслед за философией войны, любви и тепла, Алет начала понимать и философию огня. И всегда летела к этому огню, но быстро, как в бабушкиной печи, развести его не получалось - то спички оказывались сырыми, то она просто стеснялась взятьих у того, кому необходимо было это тепло, или ему не хватало решительности их отдать.
-В костер всегда надо подкидывать дрова – продолжала старушка и железными щипцами перетащила в печьеще одно полено. Закинув в огонь дрова, женщина осторожно отложила в сторону щипцы.
-Кстати…видишь этот морзах (щипцы чеч) с ним тоже нужно бережно обращаться
-Почему это? – удивилась девочка.
-Он символ очага…самый главный символ…вайнахи издревле, когда куда-либо уезжали, никогда не оставляли морзах, ибо без него не зажжешь огонь, а дом без огня долго не живет…сестра моего отца даже в Казахстан умудрилась его увезти, когда выселяли нас, поэтому и вернулись к своему очагу, пусть не скоро, но вернулись. Запомни, моя девочка, если гаснет огонь, то быстрее зажигается одиночество, а одиночество хуже смерти, ибо оно карает собою не всех, а тот, кто один раз попал в его когти, не скоро из них сможет выбраться, да и неизвестно сможет ли когда-либо – размышления старушки прервал резкий стук в дверь.
-Кого же это принесло в такую тьму – с трудом поднялся старик и пошел открывать дверь. На пороге стоял Заурбек.
-Ассаламуалейкум, Элмирза – громко приветствовал он хозяина
-Ваалейкум салам – радостно ответил на его приветствие старик.
-Такая подозрительная тишина на дворе, что тоска прямо больно за душу взяла, вот и вышел на улицу, кое-как до тебя добрался, пару раз споткнулся, правда, тьма такая жуткая, что даже очертаний деревьев не видно –возмущался Заурбек.
Заурбек и Элмирза жили по соседству. Жизнь раскидала их детей по разным уголкам, а война собирала теперь внуков. Село было достаточно далеко от Грозного, поэтому внуков и отправили к ним на время, вот так в итоге Элмирзе досталась любознательная внучка, а Заурбеку хулиган внук.
Перевалило за полночь, а старики все не могли наговориться. Огонь трещал в печи. В комнате было тепло. Девочка взобралась на диван, и взяв с его спинки серый пуховый платок бабушки, накрылась им и, свернувшись калачиком, приготовилась ко сну. На душе было спокойно. Девочка всегда перед сном любила думать о завтрашнем дне. Вот и сейчас она думала каким будет утро…
-Теплеет, уже луг зазеленел, скоро за травами пойду с бабушкой…в школу не пойду, там холодно, ненавижу холод…интересно, что завтра начудит Лом-Али…если он опять притащит дохлую змею, я его точно убью…а вообще он добрый, просто ему скучно в селе…здесь одни старики. Старики…она приподняла голову и начала вглядываться в комнату, где они сидели. Как же она их любила, всей глубиной своего маленького сердца, искренне и от души. И не только своих, всех, которые тогда окружали ее. Старость всегда находит общий язык с детством. Они сильно похожи…похожи своей беспомощностью, наивностью, слабостью. Есть две точки: начало и конец, а отрезок между ними называется жизнью, и когда она идет к своему завершению, две точки начинают сходиться, вот так и встречаются старость и детство…
Аля засыпала, и тысячи мыслей было разбросано в голове, словно ее длинные золотистые волосы, раскинутые по подушке…
Синее утро не заставило себя ждать, и забавные лошадки белых облаков весело поплыли по высокому небу. Чистое и ясное сельское утро окутывало своей прохладой. И в такие моменты люди даже забывали, что в их жизни совершается самое страшное, что может произойти на земле…война. Это была война…своеобразная чеченская война, которая по мере своего продолжения превращалась уже в какое-то зрелище для жестокого мира, равнодушного к чужой боли.
-Алет! Алет, вставай! Не валяйся до обеда! Твоя помощь нужна! Цыплят нужно покормить, а эти черти разбрелись кто куда – ворчала бабушка.
Аля, улыбнувшись, потянулась на диване и взглянула в сторону часов, висевших на стене. Не было еще и восьми. Бабушка никогда не позволяла Але спать утром.
-Счастье проспишь! – твердила она.
А Аля, просыпаясь, каждое утро спрашивала ее где оно и почему они его не находят. Аля думала, что счастье-это какая-то блестящая шкатулочка, которую она должна ранним утром найти под дверью. А ведь бабушка была права, взрослой Алет мудрый учитель по имени Жизнь раскрыл впоследствии и философию счастья. Она поняла, что тогда, каждое утро просыпаясь с петухами, она находила это счастье, и заключалось оно в холодном прикосновении рассвета, в писке маленьких цыплят, суетившихся в ожидании от нее зерна, в разноцветии трав, усыпавших луг ее детства, в чистоте ее мыслей, в глубине ее безмерных желаний, в тепле сильных ладоней дедушки, согревавших ее руки, в огне, который зажигала ночами бабушка.  Она поняла, что именно это и было счастьем, когда вступила во взрослую жизнь и начала жить в том месте, где люди сами кроили модель своего счастья, больно срезая с него куски искренности и доброты и равнодушно залатывали эти дыры лицемерием и ложью, где из ее родины жестоко вынули душу и вставили вместо нее железный механизм, работающий по кнопкам, где повсюду живут люди с застывшей в жилах кровью, которые разучились чувствовать и навсегда убили внутри себя страсть, где каждый из них лжет друг другу и самому себе…
Аля покормила цыплят и решила зайти в дом. В вышине начал раздаваться знакомый гул. Она, щурясь, вглядывалась в небо и пыталась разглядеть белую ниточку следа, который оставил за собой самолет. Страха не было, это не истребитель, это разведчик, а он не бомбит. Аля хорошо разбиралась в воздушной технике, ее даже дедушка хвалил за это. Разведчик издавал какой-то монотонный гул и летал всегда высоко, виден бывал в небе лишь его тоненький след, а издаваемый им звук аууууууу…бууууу…ауууууу… не вызывал тревогу.
Аля с Лом-Али даже имя ему дали добрый самолет Абу.
Девочка долго смотрела вверх, пока не закружилась голова и не прослезились от солнца глаза. Не успела она зайти, как услышала стук в окно
-Аля! Аля, выйди на минуту! Я тебе такое принес!
Это был Лом-Али.
-Опять, наверное, какую-то гадость притащил, хулиган – разозлилась  девочка.
-Что там?
-Выйди!
-Не выйду! Мне не нужны твои дохлые змеи и ящерицы. Я боюсь их!
-Да нет здесь никаких змей! Выйди, посмотри!
Девочка молчала.
-Ну Аляяяяя!
-Ты врешь! Я не верю тебе!
-Ну и дура! Зато всю жизнь жалеть будешь! Если сейчас не выйдешь и не посмотришь, никогда тебя к ним не пущу! – обиженно проворчал мальчишка.
Женское любопытство Алет все же брало верх над страхом, да и в голосе Лом-Али чувствовались обиженные нотки искренности.
Аля медленно начала открывать дверь и до конца не отпуская ее, осторожно высунула голову. Девочка ахнула. Лом-Али держал в руках двух совершенно белых орлят.
-Что это??? – изумленно воскликнула девочка.
-Орлята! Час назад нашел в конце села, когда корову выгонять ходил – ответил Лом-Али, довольный восхищением своей маленькой соседки.
Аля не верила своим глазам. Она подошла и осторожно протянула к птенцам руку. Лом-Али сел на корточки и поставил своих найденышей на землю. Аля опустилась рядом с ним. Растопырив крылышки, два маленьких небесных посланца испуганно озирались вокруг, а в их зорком взгляде уже чувствовалась какая-то таинственная сила и власть. Острые клювы и когти были ярким доказательством того, что они действительно орлята.
-Красивые? Я даже и не знал, что белые орлы бывают! – восторженно восклицал Лом-Али.
-А где их мама? Ты случайно не отнял их у нее? – спросила Аля, осторожно поглаживая по головкам орлят.
-Откуда я знаю где их мама??? Они лежали у дороги, вороны чуть не заклевали, хорошо я вовремя успел – обиженно ответил Лом-Али.
-Будешь помогать мне кормить их?
-Конечно! Если ты мне разрешишь! – Аля с радостью согласилась помочь.
-Ты пока посиди с ними! А я быстро на крыше сарая гнездо им соображу – вскочил мальчишка.
-Только возвращайся быстрее! – крикнула ему вдогонку Аля.
А Лом-Али уже перемахнул за деревянную ограду и убежал к себе.
Аля с таким трепетом смотрела на своих гостей, что боялась даже дотронуться до них, боялась, что это просто сон, который она может вспугнуть. Прав был Лом-Али, не выйди она сейчас, действительно бы всю жизнь жалела, ведь когда еще увидишь орлят, да еще таких белоснежных. Алет часто потом вспоминала их. Иногда ей даже казалось, что это просто плод ее детских фантазий, но потом, случайно встретившись на одной из грозненских улиц с Лом-Али, они с теплотой вспоминали своих пернатых гостей, которые может быть сейчас, наслаждаясь свободой, парили над вершинами чеченских гор…
Подошел дедушка Алет. Сбежались соседи. Казалось, людей тогда уже ничем не удивишь - и пули свистели, и самолеты пикировали в небесной вышине и со скоростью света летели над землей ракеты, но белых орлят нельзя было ни с чем сравнить.Они появились откуда ни возьмись, словно Божий привет и знамение, что скоро падут эти оковы страха и извечной печали и небо, захваченное вражескими самолетами небо, станет снова свободным для птичьего полета…
Аля, уже чувствуя некую ответственность за пернатых малышей, взволнованно поглядывала на людей, окруживших их, и злилась, что Лом-Али так долго не возвращается.
Вдруг послышался какой-то топот и женская ругань. Все оглянулись. Мальчишка стремительно бежал к Але, а его пыталась догнать его бабушка Рабиат, размахивая длинной палкой.
-Ну попадись ты мне! Клянусь отделаю так, что мать родная не узнает! Никакой ты не Лом-Али (Лом в переводе с чеч лев) ты самый настоящий Ишак-Али – кричала женщина, пытаясь на ходу одной рукой поправить съехавший с седых волос платок.
Все расхохотались. Смеялась и Аля, поглаживая орлят.
-Да что он натворил? – спросила бабушка Али
-Представляешь, Кулсум! Простыня была белая, совершенно белая, только что постирала, повесила, а это шайтанскоеотродье пробегало мимо, зацепило, простыня сорвалась с веревки, упала на землю, и вся испачкалась! Ууууууухххх, ноги бы тебе переломать! – подняла женщина свою палку.
-Рабиат, ну давай простим его сегодня! Он доброе дело сделал, посмотри каких орлят нашел, хочет теперь выхаживать их – заступился за мальчишку Элмирза.
-Несчастные орлята! – воскликнула женщина и, размахивая палкой, все такая же злая на неугомонного внука пошла в сторону своего дома, даже не обращая внимание на столь удивившее всех явление как белые орлята. Откуда они действительно взялись никто так и не знал. Может кто-то разорил гнездо и выкинул.
Аля часто бегала в соседский сарай навещать их и просто полюбоваться их белоснежным оперением. Ей было тревожно, что они могут повзрослеть и улететь, на что Лом-Али просто буркнул
-Не пущу!
-Этот действительно не пустит – подумала девочка.
Луг зазеленел и одним ясным теперь уже летним утром Алет собиралась вместе с бабушкой за травами. Кулсум неплохо разбиралась в травах, собирала их, сушила, и потом зимой соседи частенько захаживали на ее ароматный мятный чай.
-Бери ножницы, нашу сумку и пошли! – крикнула она внучке.
На лугу было красиво. Природа небрежно бросила на него свой пестрый ковер разнообразных трав и цветов.Этот луг навсегда остался в памяти Алет, как единственный цветной фрагмент черно-белой киноленты ее детства…
-Алет, иди сюда! – окликнула ее бабушка.
Девочка подошла. Кулсум осторожно срывала одну за другой тоненькие веточки свежей мяты.
-Почему ты перчатки не взяла? Больно же будет! Травы такие колючие! – удивленно спросила девочка.
-Хм! – пренебрежительно усмехнулась женщина.
-Земля никогда не поранит, ее не надо бояться! Бойся наоборот поранить ее…не сторонись земли, никогда не сторонись. Не нужны тебе никакие перчатки. Не бойся земли! Земля всегда отдает, и будь ей за это благодарна. На рассвете сади, на закате поливай, тень появится сначала, а потом плод упадет, кого-то тень укроет, а кого-то плод накормит, а тебе награда будет за это. Пренебрегать землей - значит пренебрегать своим концом, ведь ходим мы по земле временно, а вот лежать нам в ней вечно! Она единственная, кто примет нас такими, какие мы есть!
Алет всегда любила землю и никогда не дотрагивалась до нее в перчатках. Она садила и поливала, как учила бабушка, даже розу могла голой рукой сорвать и радоваться, когда по пальцам начинала течь кровь – значит она не разучилась чувствовать.
В такие моменты Алет вспоминала бабушку. Действительно земля умела благодарить. Алет садила кусты роз, усыпанные шипами, а чуть погодя распускались красивые цветы, она поливала молодое деревце, а оно отдавало свежий плод. А что делали люди? Они хотели только отнимать, при этом не отдавая ничего взамен. Философия боли тоже была раскрыта – даже самый острый шип не сможет так поранить как людское равнодушие.
Насобирав разные травы и цветы, среди которых были мята, ромашки, шалфей, зверобой, Кулсум с внучкой возвращались домой. Алю переполняло какое-то непонятное чувство любви и привязанности к этому селу, к его лугам, даже к той пыли, что лежала на дорогах. Все это было так близко и дорого сердцу. Потом все куда-то исчезло, улетучилось, испарилось, словно след того доброго самолета Абу. Алет не понимала в чем дело. Она потом даже специально пару раз прошлась по этим дорогам, пыталась испытать это чувство снова. Однако все было тщетно, пыль была та же, синие цветы были те же, такими же как раньше были и ухабистые дороги, просто она была уже другая, да и старики тоже из ее жизни ушли и унесли с собой свое тепло, которым грели ее на протяжение всего детства, спасая ее маленькое тельце и ручки от жуткого холода военных зим…
Аля занесла в дом травы и начала по заданию бабушки их разгребать, а Кулсум решила пойти на конец села к родственникам, дела были у старушки кое-какие, а дедушка еще с утра ушел косить траву. Аля осталась за хозяйку. Ей никогда не бывало страшно оставаться одной дома, напротив ей нравилось. В такие моменты она спокойно размышляла, пыталась вникнуть в то, что говорила бабушка, но больше всего думала над тем, кто начинает войны, и почему людям нравится друг друга убивать. Бабушка и дедушка ей рассказывали многое, но почему-то на этот вопрос никогда не отвечали, хотя ее в то время больше всего волновало только это.
Во дворе раздались чьи-то тяжелые шаги, а следом послышался осторожный стук в окно. Аля встревожилась, но долго не раздумывая, решительно открыла дверь. Девочка была не столько напугана, сколько удивлена от увиденного. На пороге ее маленького приземистого дома стояли вооруженные до зубов боевики. Их было трое. Высокие, в потрепанных куртках цвета хаки со впалыми глазами на исхудавших лицах они вызывали скорее жалость, нежели страх, а сквозь их растрепанные, уже давно не подстриженные волосы, закрывавшие лбы, виднелись ярко-зеленые повязки.
Один из них с большими серыми глазами через силу выдавил на своем измученном лице какое-то подобие улыбки и обратился к Але
-Мама дома?
-Нет!
-А папа?
-Нет! Я с дедушкой и бабушкой живу, а их дома нет. Дедушка траву косит, а бабушка к родственникам пошла.
-Не страшно дома одной?
-Нет не страшно…я ничего не боюсь!
После ответа девочки в глазах молодого парня заиграла настоящая, искренняя улыбка.
Он, наклонившись, ласково погладил тыльной стороной ладони Алю по пухленькой щеке и тихо сказал
-Умница! Вот и правильно! Никогда ничего не бойся!
-Хорошо! Не буду! – улыбнувшись, ответила девочка.
Боевики переглянулись и решили уйти со двора. Когда они уже дошли до ворот, девочка, как будто догадавшись, окликнула их
-Подождите…а вы что-то хотели?
Тот, что с ней изначально заговорил, замялся, но и все же ответил ребенку
-Мы хлеба немного хотели…вы тут в начале села, прямо, вот и забрели к вам, но, если дома никого нет, не нужно, мы у других попросим.
-Да что же вы не сказали-то??!! Хотели наврать мне? – строго начала корить своих гостей Аля.
Боевики, улыбаясь, смотрели друг на друга.
-Я сейчас мигом! Только не уходите! – пригрозила им пальчиком Аляи забежала в дом. Тут же девочка вышла, неся с собой большую толстую лепешку.
-Ты зачем столько-то принесла?! Нам половинки хватит, дай отломлю! – воскликнул один из них.
- Не надо! Тогда вообще не дам! – обиделась Аля.
Ее самый первый сероглазый собеседник рассмеялся и, взяв у нее лепешку, сказал
-Ладно, маленькая хозяюшка! Самим-то хоть оставила?
-Оставила! Бабушка вчера ночью много-много напекла!
-Передай бабушке салам-маршалла от нас (привет с чеч) и скажи, что мы желали ей долгих лет жизни! – сказал молодой человек, и снова погладив ее по голове, вышел за ворота, а следом за ним и те двое.
Они тоже были военные с оружием в руках, но почему-то Аля никогда их не боялась. Солдаты тоже были разными, как в принципе и войны, которые они вели.Одни нагоняли страх, другие наоборот растворяли его. Эту разницу она до конца и не поняла. Может она заключалась в том, что одни убивали беспощадно, без разбору, а другие умирали непонятно за что, втянутые в какую-то грязную политическую паутину, из которой чистыми выбраться им так и не удалось…
И это лето, как и все остальное на земле заканчивалось. В вечернем ветре уже были слышны мотивы унылой осени. Орлята подросли. Аля часто ходила их подкармливать. Девочка от души полюбила маленьких властителей неба и всегда ласкалаих, целуя прямо в белые макушки. Лом-Али даже в мыслях не допускал, что орлята могут покинуть его и в страхе, что птенцы рано или поздно улетят, он затащил гнездо в сарай. С каждым днем в острых глазах белоснежных орлят уже чувствовалась какая-то тоска и смешавшаяся с ней тяга к свободе и к власти. Заурбек говорил своему внуку, чтобы через некоторое время он выпустил их и оставил в покое.
-А если я им никогда не покажу небо? Они у меня всегда будут сидеть в этом сарае и ждать, пока я принесу им еды и воды. Тогда, понимаешь, дада, они не будут знать для чего им нужны крылья, они не будут уметь летать! Понимаешь?
-Для того, чтобы уметь летать крылья не нужны! Крылья и у вон тех куриц, однако, они не взлетают! А небо они лучше тебя знают какое, даже если ты их никогда не выпустишь с этого вонючего сарая! Они родились с небом внутри, а такие летают, несмотря ни на что…
-А если я им перевяжу крылья?!
-Даже если ты им их переломаешь!
-Это как, дада??? Это невозможно…
-Возможно! Тогда они просто умрут от тоски, а ты их пернатую плоть выкинешь, ну или закопаешь где-то просто, а души их просто освободятся от шкуры и взлетят в свое синее небо! Пойми, тело не важно, это просто переплет души! Думаешь, когда мы умираем, мы исчезаем? Исчезает наша плоть, а души переходят в вечность. Смерть – это начало новой жизни, жизни справедливой и вечной. Этот мир нам дан, как короткий промежуток времени, чтобы мы могли подготовиться к вечности. А готовиться мы к ней должны своими поступками и делами. Мы все когда-нибудь встретимся. Люди и живут на этой земле временно и разлучаются друг с другом лишь временно, поэтому постарайся жить так, чтобы там,в день Великого Суда, при одной большой общей встрече человеческих душ, твоей не было стыдно перед чьей-либо, перед душами этих же орлят! Будешь держать их в неволе, они засвидетельствуют Аллаху, что ты их лишил дарованной им свыше свободы, и Всевышний прогневается на тебя, а выпустишь, они засвидетельствуют, что ты их спас когда-то, выходил и Аллах возблагодарит тебя. И вообще, чем сильнее ты хочешь, чтобы что-то или кто-то к тебе вернулся, тем быстрее отпускай. Силой ничего не удержишь. Запомни это раз и навсегда! Если хочешь удержать возле себя, делай все, чтобы тем, кого ты удерживаешь, не хотелось тебя покидать, чтобы к тебе хотелось возвращаться. Вот и орлята твои…думаешь они тебя забудут? Возьмут просто улетят, и поминай как звали? Неееет, Лом-Али! Они также привязались к тебе, они чувствуют твое тепло, твое участие. В них нет людского разума, чтобы сказать тебе «спасибо», но зато людям далеко до широты их сердец. И ты увидишь, они докажут тебе это. Не бойся их отпустить…вынеси гнездышко на улицу, покажи им небо – наставлял старик внука.
Ах небо, небо – жестокий враг чеченских детей 90-х, которые просили тебя переломать железные крылья ревущим машинам, кидавшим ежечасно на их головы смерть, как равнодушно ты блистало своей синевой, как равнодушно зажигало ты свои холодные звезды, даже не догадываясь о том, как они тебя ненавидят и молят о твоем исчезновении.
Это было преддверие зимы.  Обстановка с каждым днем накалялась. Фронтовое детство Лом-Али и Алет протекало в не совсем хороших условиях, но, тем не менее дети умели разгребать среди гильз и осколков какие-то радости жизни и не терять к ней интереса.
Вечерело. Аля сидела у стола и, поставив перед собой эмалированную кружку, пыталась простым карандашом перерисовать с нее какой-то замысловатый рисунок. Занятие было не из легких, учитывая слабые способности девочки к рисованию, поэтому Аля уже занервничала, бросила карандаш и, подложив под лицо ладошки, сидела насупившись.
-Аля! – услышала она как кто-то шепотом ее окликает.
-Аля, иди сюда, покажу кое-что!
-Ну что там опять? Сейчас! Погоди минутку – также шепотом ответила Аля и тихо на цыпочках, чтобы дедушка с бабушкой не услышали, вышла на улицу.
-Пошли за дерево отойдем! – кивнул мальчишка в сторону орешника.
Любопытство Али разгоралось.
-Покажи быстрей!
-Погоди ты! Смотри! – прервал ее Лом-Али.
Лом-Али с гордостью рассматривал свою находку. А в руках у мальчишки была самая настоящая граната зеленая, вся покрытая какими-то пупырышками и с круглым кольцом в виде брелка.
-Что это, Лом-Али?
-Граната! Стоит потянуть за кольцо и все наше село  вверх тормашками к чертям собачьим уйдет! 
Аля ахнула и от испуга прикрыла рот ладошкой.
-Ладно, ладно! Только не кричи! Вы девчонки только кричать и умеете! Пойду я!
-Подожди, Лом-Али! Скажи, где взял!
Лом-Али обернулся и, вплотную подойдя к девочке, спросил
-Секреты умеешь хранить?
-Умею!
-Точно?
-Точно!
-Поклянись…поклянись самым дорогим для тебя на свете, что никому не расскажешь!
-Клянусь! Клянусь бабушкой и дедушкой! – словно солдат на присяге отчеканила Аля, снизу-вверх смотря на Лом-Алии хлопая своими длинными ресницами.
-Я, когда на конец села ходил за дровами, на боевиков наткнулся…на настоящих боевиков, представляешь? У них оружие тоже было самое настоящее! – увлеченно начал свой рассказ Лом-Али.
-Так, дальше что? – не терпелось Але.
-Дальше…дальше ничего…я просился к ним, не взяли они меня с собой. Сказали, что мал еще, чтобы домой пошел!
-А куда ты хотел-то? Куда просился?
-Ну ты даешь! Как куда? В Грозный, на войну…так вот, они меня погнали домой, а я аккуратно втихаря смог у них эту штуку стащить! – довольный собой шмыгнул носом мальчишка.
-Ладно! Пойду я! Старики панику поднимут – не успел Лом-Али дойти до калитки, как девочка его окликнула
-Лом-Али!
-Ну чего тебе?
-Ты это…ты не уходи никуда ладно? На войне страшно, там же убивают, а умирать очень больно, я знаю, я слышала, как взрослые говорили…не уйдешь?
Лом-Али где-то минуту постоял, дергая ручку калитки и наконец, выдал
-Хорошо…не пойду никуда!
Мальчишка скрылся за домами. Среди вечерней мглы осторожно пробивалась бледная звезда. Аля зашла в дом. Маленькое сердечко билось тревожнее, жизнь слишком рано ставила на него свое психологическое клеймо, а это крайне неприятный процесс, и кто не испытал его один раз на себе никогда не поймет каким он бывает.
Насчет орлят Лом-Али послушался Заурбека. Внук был очень привязан к своему престарелому деду и готов был не только орлят выпустить, но и сам куда угодно полететь, чтобы один раз всерьез не обидеть своего дедушку. Но орлята пока что были слишком слабы, что выпустить их на волю, да и боялся Лом-Али, что воронье может налететь и растерзать их…
Подождав пока малыши окрепнут, в конце осени, выбрав один ясный солнечный день Лом-Али снова перетащил гнездо на крышу сарая, вытащил оттуда орлят, расправил им сам крылья и начал ждать полета. Но дети неба мальчишку удивили. Орлята беспомощно оглядывались вокруг и не хотели никуда улетать. Подросшие птенцы были очень слабыми. Им видимо не хватало солнца, материнского тепла, да и попали они в совершенно иную среду, поэтому было ясно, что орлят надо лечить. И начал Лом-Али с утра до вечера просиживать вокруг них, кормить, поить, вылавливать для них всяких насекомых. Одним словом, все свое время мальчишка тратил на своих питомцев.
А чеченская война начала разгораться, и никто не имел желания ее потушить, а напротив каждый при удобном случае подкидывал в огонь дрова. Для маленькой Алет самый настоящий ад начал открываться, когда каждое утро над селом начинали кружиться вертолеты. Аля до ужаса их боялась, потому что дедушка ей как-то раз объяснил, что самолет может сесть только в аэропорту, а вертолет где угодно, хоть на крышу нашего дома. И самое страшное для девочки было то, что в любой момент это ужасная бескрылая птица имеет возможность опуститься на землю, открыть свое круглое окошко и оттуда могут выйти эти кошмарные существа. Аля в каком угодно образе их представляла, но только не в образе людей. Людьми они в ее понимании никак не могли быть, и однажды, когда во время очередных зачисток, вооруженный федерал подозвал ее к себе, и, протягивая какую-то залежавшуюся в кармане конфету, спросил ее имя, Аля словно онемела
-Чего ты так испугалась? Возьми конфетку, скажи, как тебя зовут? – улыбался солдат
А Алехотелось просто спросить
-Неужели ты человек?
Но девочка быстро вбежала в дом.
И в это утро вертолеты начали разрывать небо. Сердце Али больно сжималось в ожидании знакомого гула, и каждый раз оно не обманывало ее.  Они кружили так низко, что казалось, если встать на цыпочки и протянуть вверх руку, можно будет ухватиться за колесо. С какими-то массивными шлемами на голове, с нацеленными   автоматами, высовывались из них чьи-то одинаковые лица, лица людей, которые родились на свет, как и другие, питались молоком матери, делали когда-то первые шаги, улыбались солнцу, плакали и смеялись, находили и теряли, одним словом, делали все то, что делали и те, которых они теперь имели безмерное желание убивать, причем непонятно за что...
Началась череда этих сумасшедших утренних вертолетных нашествий на село. Каждое утро они начинали в бешенстве кружить, да так низко, что едва не задевали крыши домов. Поднималась пыль, начинали в страхе сбиваться в кучки птицы, а этот рев, глухой рев машины смерти разрезал своим грохотом на части небо, а заодно и людские сердца. Ежедневное, ежечасное появление в вышине этих бескрылых железных птиц уже больно давило на психику Али. Девочка сама, своим детским умом начала осознавать, что с ней происходит что-то неладное, потому что наступление ночи на нее нагоняло тревогу. Сон ребенка был крайне беспокойным. Как только она закрывала глаза и засыпала, воображение захватывали жуткие картины. До утра ей снилось небо и передвигающиеся по нему танки, трактора, комбайны, грузовики, все что должно двигаться по земле во сне Аля видела на небесах, и причем в огромных размерах. Девочка просыпалась тяжело дыша, вся в поту, с какой-то резкой болью в голове, отдающей по всему телу. Она безумно радовалась, когда видела через оконную занавеску синие проблески утреннего света. А утром начиналось продолжение ночного кошмара, но Аля была согласна терпеть его, лишь бы машины и трактора не взлетали на небо и не кружили по нему.
Как-то утром Кулсум услышала, как девочка беспокойно ворочается в постели. Она подошла и увидела, что лицо внучки покрыто испариной, а мокрая от пота прядь волос прилипла ко лбу. Испуганная старушка быстро начала ее тормошить
-Алет! Девочка моя, проснись! Алет, что с тобой?
Аля соскочила и, тяжело дыша, села в постели.
Кулсум была испугана не на шутку
-Ты увидела плохой сон? Да, Аля? Плохой сон?
-Танки…каждую ночь танки…в небе летают…
-О Аллах…несчастный ребенок! – Кулсум притянула ее к себе.
Не прошло и двух-трех минут, как послышался знакомый рев. Кулсум отодвинула штору. Два пятнистых цвета хаки вертолета начали пикировать прямо над крышей дома. Кулсум пришла в бешенство. Она знала, что ночной кошмар девочки вызывают именно они. Терпению старушки пришел конец, и она стремительно выскочила на улицу и схватила стоявшую у калитки лопату. Аля подбежала к окну и изумленно наблюдала за бабушкой. Она не понимала, что намеревается сделать старушка. Но вдруг Кулсум подняла высоко над головой лопату и по мере того, как кружили два вертолета, начала бежать за ними, размахивая ею и при этом покрывая всю российскую армию трехэтажным матом как на русском, так и на чеченском языке. Вертолеты вначале взмыли вверх, но потом как будто увидев старушку снова начали опускаться вниз, а она не переставала кричать и не опускала из рук лопату. В доли секунды из вертолетов высунулись эти головы в знакомых шлемах и опущенные вниз автоматы. Аля с криком выбежала на улицу и начала хвататься за бабушку, пытаясь вырвать из ее рук лопату. Девочке казалось, что вот-вот и они изрешетят этими автоматами Кулсум. И мысль об этом нагоняла на нее такой ужас, что на истеричный крик ребенка сбежались соседи. Наконец общими усилиями все утихомирили Кулсум, а вертолеты снова взмыли вверх. Алю трясло. Мокрые от слез, растрепанные пряди волос закрывали ее опухшее личико, а худенькое тельце в прямом смысле трясло от испуга.
Подошел Элмирза.
-Сумасшедшая женщина, ты что совсем сдурела? Ты чуть ребенка не убила! Не видишь у нее сердце из груди выскакивает уже?! – кричал старик на жену, прижимая к себе внучку.
Але действительно было плохо. От плача у нее началась икота, и девочка уже задыхалась. А Кулсум стояла в окружении женщин, не переставая посыпать бранью солдат, вертолеты и весь белый свет в целом. К счастью, вертолеты улетели, и все обошлось, хотя могло бы быть и иначе. Но вот Алю успокоить было сложно. Девочка и так по своей натуре была крайне неспокойным, необычным и очень нервным ребенком, а условия, в которых ей приходилось жить губительно влияли на ее еще не устоявшуюся психику. Каждый пытался успокоить ребенка, но девочка слабо реагировала, а маленькое тельце продолжало все также дрожать.
Вдруг все увидели, как к ним с радостным криком бежит Лом-Али.
-Аля! Где ты там? Оставь их и сюда иди! Беги быстрей!
Девочка молча смотрела на него полными от слез глазами.
-Что ты на меня смотришь? Туда смотри! Туда! – он указал ей на небо и в широко раскрытых глазах девочки недавний ужас сменился изумлением. Она по привычке закрыла рот ладошками и вскрикнула
-Летают! Они летают!
Лом-Али схватил девочку за руку
-Побежали! Побежали за ними!
Длинные, развевающиеся на ветру светло-каштановые с золотистым оттенком волосы Али ярко блестели на осеннем солнце. Размазывая по лицу слезы, она бежала за мальчишкой, и, откинув назад голову, вглядывалась в небеса.
А там на окровавленном чеченском небе, два белых орленка совершали свой первый полет. Аля и Лом-Али смеялись, кричали от радости, бежали за ними, размахивая руками. На небе кружили орлята, как символы свободы, а на земле бежали дети, как символы жизни и ее неугасающей силы. Люди молча наблюдали за ними, а среди них, улыбаясь, стояла и Кулсум, обеими руками опираясь на свою лопату, которой она недавно разогнала надоевшие вертолеты. Орлята взмыли вверх, а потом начали все ниже и ниже опускаться и кружить прямо над головой Лом-Али. Мальчишка понял, что они его узнают и совсем не хотят покидать.
-Смотрите! Смотрите! Они не хотят от меня уходить! Вы видите?! – восторженно кричал он людям.
Заурбек, улыбаясь, шел к внуку. Лом-Али, отпустив руку Али, подбежал к нему.
-Дада! Дада, ты был прав! Орлята остаются со мной! – в восхищении сообщал он деду свою радость.
-Я же говорил тебе, а ты не верил! – пожурил его Заурбек.
Вот так и жили они вместе – старики и дети, как две зари вечерняя и утренняя…
Как-то раз, Элмирза сидел на своей деревянной скамейке, протирая серым носовым платком прослезившиеся глаза. Аля осторожно опустилась рядом с ним и тихо сказала
-Дада! Можно спросить?
-Спрашивай – ответил старик, не глядя в ее сторону и все также продолжая протирать глаза.
-Почему вот у тебя, у дедушки Заурбека, да и вообще у всех дедушек и бабушек глаза слезятся всегда, а на самом деле вы не плачете? Вот у дедушки Лом-Али Заурбека вообще красные глаза, как будто всегда плачет! Почему?
-Почему слезятся говоришь? – старик призадумался…
-Сухими глазами плакать больнее, поэтому и глаза краснеют…за всю жизнь глаза свое выплакали, а это просто души плачут своими последними слезами – ответил Элмирза.
Аля ничего не поняла. Вечер был холодным. Подул какой-то мерзлый ветер, больно обжигая лицо.
- В горах снег выпал – глухо промолвил старик.
-Откуда ты знаешь? Горы же далеко – удивленно спросила Аля.
-Чувствую…веет оттуда снегом…ты не чувствуешь, потому что ты их не видела…один раз увидишь на всю жизнь запомнишь их запах…а я-то родился там, только вот жаль, что умру не там – пробормотал старик.
Аля увидела горы и очень скоро после этого разговора с дедом. Горы открыли для нее новую философию, философию вечности.
На дворе стояли жестокие 90-е годы. Война уже охватывала всю Чечню и ее пылающий огонь начал добираться и до маленького поселка, в котором мирно проживали наши герои.Зима обещала быть суровой. Она пробиралась к ним бесснежная и ветреная, а бесснежная зима, наоборот бывает намного злее и холоднее. Элмирза и Кулсум переживали за Алю. Но вскоре приехала их дочь с родственниками, чтобы забрать родителей и ребенка. Нужно было уходить и как можно быстрее и как можно дальше. А на данный момент наиболее безопасным местом были горы. В Шатое жил двоюродный брат Кулсум Абдулла, поэтому и решили на некоторое время перебраться к нему. Элмирза наотрез отказался ехать. Але было очень больно и тревожно за деда. В этот момент девочка впервые поняла, как сильно она его любит.
-Ну почему ты не едешь? Ну почему? – спрашивала она его раз за разом.
-Да зачем? Людей смешить? Скажут неужели до сих пор жизнь не надоела, что в горы полез шкуру старую спасать! Мне терять нечего…ни терять нечего, ни искать нечего…а ты девочка моя, цепляйся за эту жизнь, сколько есть в тебе силы цепляйся! Жизнь, конечно, горькая на вкус, но испить ее нужно, причем до дна! – пробурчал старик, потирая свои крепкие руки.
Что у жизни вкус не сладкий Аля знала, ведь и сейчас ком обиды за дедушку, который остается здесь на произвол судьбы, был таким ужасно горьким и противным. Аля закрыла лицо ладошками и убежала. Она искала Лом-Али, чтобы попрощаться, но увидела, что мальчишка сам идет к ним.
-Лом-Али! Где орлята? Покажи мне их…попрощаться хочу – попросила девочка.
-Пошли! Кажется, они где-то недалеко, но даже если и далеко, то на мой свист хоть с конца света прилетят – с гордостью ответил Лом-Али.
-Ой да ладно тебе хвастаться – прервала его девочка.
-Алет! Куда ты пошла? А ну-ка вернись быстро! – услышала она строгий голос Кулсум.
А где-то издали доносился крик Заурбека, что звал домой внука.
-Раскричались все! Иди уже…завтра покажу – обиженно буркнув, ушел Лом-Али, а Аля забежала в дом.
Рано утром ее сонную, прямо с постели мать вынесла и посадила в какой-то старый, гремящий грузовик, который взял свой курс в сторону чеченских гор, которые уже столетиями незыблемо стояли с застывшими на своих вершинах снегами. В кабине машины была мама и еще какая-то женщина, а Кулсум с остальными полезла на борт грузовика, перекрытый каким-то старым, холодным брезентом. Аля то засыпала, то просыпалась. Все тело нервно вибрировало от страха и тревоги. Ехали через Грозный. Машина с грохотом перескочила через одну огромную воронку. Аля подпрыгнула и сильно ударилась виском о дверь кабины. Слезы от обиды и боли брызнули из ее глаз и потекли по пухлым щекам.
А Грозный так сурово смотрел на нее пустыми глазницами окон полуразрушенных зданий. Этот серый фрагмент прошлой жизни навсегда на своей киноленте запечатлела ее уникальная на события память. И спустя годы, именно эти кадры иногда всплывали в ее беспокойных снах.
Грозный оставался позади. Старый грузовик, трясясь и подпрыгивая, несся вперед по разбитым дорогам, везя с собой такие же разбитые людские судьбы.
А здесь на равнине, коротали свои холодные темные вечера старики. Элмирза перебрался к Заурбеку и Рабиат. Больше всего старик тосковал по внучке. Много людей повидал он на своем веку разных национальностей и вероисповеданий, куда только не забрасывала его судьба от белорусских лесов до казахских степей, среди каких только судеб человеческих не бродил он, но Алет была самым особенным человеком в его жизни, каким-то своеобразным продолжением его неспокойной и интересной жизни. Девочке что угодно можно было рассказать.Элмирза всегда говорил, что у нее сердце раньше повзрослело, чем тело. Знал ли старик, что это было самым большим наказанием для его внучки, неизвестно…
Грозный бомбили. Грохот снарядов и мин долетал уже и до отдаленных сел. Элмирза был рад, что его домочадцы вовремя покинули эту местность, а вот Заурбек и Рабиат переживали за внука.
Ночь была беспокойной. Старики не сомкнули глаз, пока через окно не стали пробиваться первые линии синего рассвета. До самого утра, всю эту длинную зимнюю ночь до них доносился шум, который с каждой минутой становился все ближе и ближе. Элмирза понял, что это танки. Наутро его догадки подтвердились. Их маленькое село, расположенное на самом отшибе, окружили российские войска. Голодные, пьяные, озверевшие солдаты начали врываться в чужие дома, вымещая всю свою злобу на простых, беззащитных людях.
А там высоко-высоко в горах седого Шатоя для маленькой Али открывалась еще одна страница жизненной философии…
Старый грузовик поднимался в горы. С обеих сторон были огромные, черные скалы, а между ними тянулась совсем тоненькая ниточка дороги, казалось, что ее совсем нет и машина вот-вот слетит куда-то в обрыв. Аля зажмурила глаза, но по мере приближения, дорога начала расширяться.
-Куда мы едем? – прошептала девочка.
Ее вопрос повис в неизвестности. Никто не нашел на него ответа. А девочка не стала его повторять. Аля всматривалась в окно машины. Элмирза много рассказывал ей о горах и ей не терпелось быстрее почувствовать тот самый запах гор, о котором он так часто говорил. Но в данное время Аля ощущала лишь страх. Ей казалось, что она попала в какой-то совершенно другой мир, который намного страшнее того, в котором она жила.  Аля закрыла глаза и снова отдалась думам. Девочка думала…всегда и обо всем. Ее постоянно забитая излишними мыслями голова поэтому частенько болела. Вот и сейчас она думала над тем, сколько же они там будут жить, каким бывает запах гор, где же сейчас белые орлята Лом-Али, как же там без нее дедушка и как она могла забыть взять свои сказки. Аля злилась на мать, что она, толком не разбудив, запихала ее в машину, и не дала ей нормально собраться в свое первое опасное путешествие по горной Чечне. Больше всего Але было обидно за свои сказки. Никто даже и не знал, как появился в их доме этот старый потрепанный сборник чечено-ингушских сказок «Золотые листья». Но для Али он стал каким-то живительным глотком, спасавшим ее в бессонные военные ночи. Она даже потеряла счет сколько раз перечитала все эти сказки. Порой Але казалось, что она знает их все наизусть, но и тем не менее, ночами, когда от страха вместо сна воображение захватывали очередные кошмары, Аля потихоньку зажигала маленькую свечку, ставила ее на стул рядом со своей кроватью, доставала свою потрепанную книжку и бережно перелистывая ее уже пожелтевшие страницы углублялась в свое чтение. «Спящий джигит», «Хамбор и Альбика», «Чингаз, «Мовсур и Магомед», «Золотые листья»…  сколько мудрости, добра и любви было в этих старых вайнахскихсказках. Именно по ним Аля постигала философию ожидания. Умение терпеливо ждать – это поистине великое искусство. И поэтому Аля была твердо уверена, что надо ждать, ждать солнца после дождя, мира после войны, улыбок после слез, ведь те герои со страниц ее сказок, тоже рано или поздно дожидались своего счастья после череды жестоких испытаний. Но вскоре Аля поняла, что на земле нет ничего одинакового, что все различно, и ожидание в том числе. Она поняла это, потому что ей все пришлось ждать слишком долго и мира после войны, и любви после ненависти, и улыбок после слез, и радуги после дождя. А результат слишком долгого ожидания на вкус бывает пресным, и его потом просто хочется выплюнуть…
По дороге в Шатой Аля еще думала кого же она там встретит, много ли будет людей. Девочка была очень замкнута и не любила людей, она сторонилась их, чем удивляла многих. А со сверстниками она вообще не находила общего языка. Ей было очень тяжело находиться среди них. Внутренний мир девочки дал слишком быстрый рост, и оболочка за ней не поспевала…
Сумерки начали сгущаться, когда грузовая машина притормозила у железных ворот, покрашенных в синюю краску. Где-то совсем рядом завыл волк. Снега не было. На каменистой дороге лежала черная слякоть.
-Выходим! – толкнула ее в бок мама.
Аля раскрыла полусонные глаза. И каково же было ее удивление, вызвавшее на лице улыбку, когда она увидела, что у ворот стоит, облокотившись о старую трость, высокий сгорбившийся старик.
-Как хорошо! Никаких детей…и дедушка! С ним я обязательно подружусь и мне не будет скучно – подумала Аля и быстро выпрыгнула из машины.
Этот старик и был Абдулла – двоюродный брат Кулсум. В познании жизни для Али этот человек сыграл весомую роль, ведь именно он и его поступки раскрыли для нее смысл философии вечности…
Кулсум обняла брата и поспешила зайти во двор. Настроение Али было испорчено с первых же минут. Людей было много, бегали дети, откуда-то даже доносился плач совсем маленьких.
-Абдулла, кто эти люди? Я вообще никого не знаю. Они наши родственники? – удивленно спросила Кулсум
-Я сам не знаю кто они и чьи родственники! Соседи дочери с Грозного, знакомые снохи, старые друзья сына… неважно, не так уж их и много, всего лишь 50 человек, кусок хлеба для всех найдется. Пошли зайдем, чего на пороге-то стоять? – невозмутимо направился в дом Абдулла, опираясь на свою трость. Решительный взгляд старика, его открытая душа, готовность отдать последнее что у него есть совершенно чужим людям уже вызывали на сердце теплоту и какую-то надежду на лучшее.  Абдулла всю свою жизнь прожил в горах. Старый горец прослыл уже как человек-чудак. Абдулла не жил современностью. Он оставался все еще в том времени, когда вопросы чести решались на острие кинжала, когда сердца не запечатывались ложью, когда мужчины были настоящими, а силой женщин была лишь их слабость. Его душа была оголена, поэтому и болела чаще…
Вышли сыновья Абдуллы встретить свою тетю. Пока они с ними переговаривалась, Кулсум увидела, как Абдулла тащит из сарая барана.
-Режьте! Не видите гости у нас! Заходите быстрее, Кулсум! Холодно на улице! А наши женщины сейчас быстро кушать сообразят – довольно проговорил старик.
-Абдулла! Ты что делаешь? Зачем из-за меня резать барана? Ты что? У тебя и так столько народу – возмутилась Кулсум, смущенная щедростью брата.
-Да из-за тебя, Кулсум, я бы не то что барана, я бы верблюда зарезал, если бы он у меня был – воскликнул Абдулла.
Для Али наступала первая ночь в горах, в настоящих чеченских горах, тех самых, ущелья которых еще помнили гики тех безумных воинов, рвавшихся на неравные бои, тех, что хранили на своих камнях кровавые следы прошлого, в тех самых горах, на черных скалах которых была навеки вписана настоящая чеченская история, которую теперь в этих самых горах пытались переписать. Но история, как известно, пишется не простым карандашом, а кровью, следовательно, стереть не получалось.
Весь дом спал крепким сном, кроме одной Али. Девочка на цыпочках подошла к окну и осторожно отодвинула штору. Ударил мороз и небо было ясным. Вдали виднелись острые очертания горных вершин. Страх Алетпонемногу отступал. Сила ей всегда внушала доверие, а слабость раздражала. В ночном полумраке изучая горы, девочка поняла, что в них кроется огромная сила, великая сила незыблемой вечности. Она чувствовала ее всем своим нутром. Запах гор действительно не оставил ее равнодушным. Это был запах вечности, и поэтому она запомнила его на всю жизнь…
Утром Алетсовершила первую в своей жизни прогулку по узким, каменистым тропам горной Чечни. Погода выдалась солнечная. И на душе у Али стало немного теплее. Тревога отступила. Они стояли вместе с Кулсум прямо в подножье высокой горы. Аля, улыбаясь, смотрела вверх, опрокинув назад голову. Страхи девочки были странными, как и она сама. Дома, у теплой печки ей было страшно, а здесь среди этих узких каменистых троп и черных лесистых скал она почувствовала необъяснимую легкость. Впоследствии многое в этой жизни она так и не смогла сама себе объяснить.
-Смотри, мушмула поспела! Пойдем, соберем! – отвлекла ее бабушка.
Невысокое деревце было полностью усыпано коричневыми ягодами. Аля впервые их попробовала. Какими они были сладкими на вкус тогда, и какой горькой Алет казалась мушмула, когда она попробовала ее на грозненском рынке уже взрослой девушкой, а все потому, что тогда в Шатое она ела просто ягоды, а в Грозном через силу глотала свои тяжелые воспоминания…
Декабрь шел к концу. Календарь готовился сбросить свой еще один листок, запятнанный кровью чеченского народа. Новости отовсюду приходили неутешительные. Готовился штурм Грозного. Российские войска хотели в новогоднюю ночь с шумом отпраздновать свою победу в осажденной чеченской столице, которая теперь уже действительно оправдывала свое историческое название «крепость Грозная».
Вечером включили электричество. Людей в доме было много. Все толпой повалили в одну комнату слушать новости. Где-то в углу в кавказской деревянной колыбельке обиженно хныкал в суматохе забытый всеми малыш. О чем говорят в телевизоре больше всех хотел послушать Абдулла. Но слабый слух старика среди шума детей едва улавливал обрывки монотонных фраз диктора. Абдулла, разозлившись, махнул рукой и вышел. Злилась на детей и Аля, потому что они не давали ей толком послушать выпуск новостей. Тем не менее кое-как дослушав, Алет побежала искать Абдуллу. Девочка увидела, как старик, нахлобучив на голову шапку, собирается выходить на улицу.
-Ващи! (с чеч.дядя) подожди! – догнала его Аля.
Абдулла оглянулся.
-Ты хотел новости послушать…правда же? Но ушел…
-Да эти черти разве дадут что-то послушать! – буркнул Абдулла.
-Так вот! Я рассказать хочу…там ничего хорошего особо и не говорили. Грозный скоро будут штурмом брать – протараторила Аля.
Абдулла удивленно на нее смотрел.
-Грозный значит хотят брать…а ведь у них сила…мощь, самолеты свои поганые выпустят в небо – бормотал старик. А потом вдруг удивленно подняв бровь спросил
-Слушай, а сколько тебе лет-то, деточка? Откуда ты все знаешь?
Вдруг они услышали на улице женский плач.
Абдулла посмотрел на Алет.
-Зайди! Замерзнешь! И спасибо за новости, всегда мне все рассказывай, хорошо?
-Хорошо! – улыбнулась Аля.
Абдулла вышел. А Алю кто-то осторожно дернул за косичку.
Она оглянулась. Перед ней стояла краснощекая девочка примерно ее же возраста с забавно растопыренными в разные стороны короткими хвостиками. Не успела она сказать слово, как Аля уже на нее разозлилась.
-Чего тебе? – грубо спросила она.
- Меня Милана зовут! Пошли играть.
-Не хочу я играть!
-Ты всегда бываешь одна! Неужели тебе не скучно?
-Не скучно! Мне неинтересны ваши игры. Пусти меня – оттолкнула ее Аля с порога и зашла.
Впоследствии ей часто задавали этот вопрос почему ты всегда одна? А ей хотелось на него ответить также как в далекие годы беспокойного детства – мне неинтересны ни вы, ни ваши игры, потому что те, кто задавал ей этот вопрос так и продолжали играть – играть в чувства, в жизнь, в искренность, в любовь. А она так и не научилась играть, ни в детстве, ни во взрослой жизни.
С улицы доносился шум. Кулсум с матерью строго наказали Але сидеть в комнате и никуда не высовываться, а сами вышли. В доме оставались одни дети. Аля сначала обследовала каждую комнату в поисках какой-либо книги, но толком ничего не нашла, кроме одного старого сборника рассказов на чеченском языке. Но родной речью Аля на тот момент владела плохо и, поэтому пролистав несколько страниц, она отложила книгу и вернулась.
Алет было интересно, почему плакали женщины.
-Наверное, кого-то убили…но здесь не должны убивать, мы же поэтому сюда и приехали – размышляла она.
Аля надела свою шубку, взяла шапку и решила выйти на улицу, незаметно проскользнув мимо детей, которые сидели на ковре, разбирая какие-то игрушки.
Уже на пороге дома она увидела, что ворота настежь открыты. Двор был большим. Аля быстро надела шапку и направилась к выходу. Прямо у ворот она наткнулась на одного мужчину, который быстро проскочил во двор, держа двумя пальцами окровавленную куртку цвета хаки. Мужчина буквально тащил ее по земле, оставляя за собой яркий кровавый след. Шокированная Алет не могла оторвать от него взгляд, пока к ней не подбежала мать.
-О Аллах! Алет! Ну что же ты за несносный человек! Я же просила тебя сидеть дома с детьми. Когда же ты наконец станешь ребенком??? Ты мне надоела уже! – трясла она ее за плечи.
Аля вырвалась из ее рук и забежала в дом.
На диване сидел Абдулла и носовым платком протирал покрасневшие глаза.
-Какой парень был! Кремень, а не человек! Скала! – повторял он раз за разом.
-Ты о ком, Ващи? – тихо спросила Аля, подсаживаясь к нему рядом.
-Соседский парнишка. Один-единственный был у своих родителей. Автомат, который он купил, отец в обрыв выкинул, а он как есть, с голыми руками убежал воевать. Не то, что мои! – бурчал старик.
Аля поняла, что окровавленная куртка была того самого парня.
-Кстати, что там новости говорят? Решили все-таки Грозный брать? – спросил старик, оборачиваясь к Але и совершенно забыв, что она совсем недавно ему об этом говорила.
-Решили – вздохнула Аля.
-Неужели возьмут? Надо сжечь дотла этот несчастный город, сжечь, чтобы одно только пепелище от него осталось! Сжечь! – кричал старик.
-Будь прокляты мои глаза, которые так быстро перестали видеть! Было бы зрение, ни один день бы здесь не сидел, ни один день! – бурчал Абдулла.
С соседней комнаты начал доноситься плач ребенка с колыбельки. Это был внук Абдуллы. Ребенок его младшего сына Умара.
На плач забежала сноха. Следом за ней зашел и Умар.
-Отец, ты чего кричишь? Тезет (похороны с чеч) сегодня будет…его говорят, не обмывая похоронят, он страшно изуродован. Я коня твоего выведу, иначе погода портится, пешком не получится никуда сходить, а соседям помочь надо.
Абдулла в ответ молчал. Вдруг старик соскочил с дивана.
- Уйди с моих глаз! Иди, качай свою колыбельку! Для меня и ты и твоя баба, одно и то же! Были бы вы мужчинами, вы бы оба где-то в окопах бы грозненских сидели, а не у подолов своих жен! Были бы вы мужчинами, я бы вам сегодня глаза в последний раз закрывал! Шкуры свои пожалели, тряпки! Уйди говорю с моих глаз! – прикрикнул на сына Абдулла. И когда Умар выскочил из комнаты, отец крикнул ему вдогонку
-И коня не смей моего трогать! Ты слышишь?! Ты недостоин садиться в то седло, в котором сидел я!
-Жизнь им дорога! Думают, наверное, что он так рано умер, не успел детей наплодить как эти…дураки! Он как раз и будет жить вечно…вечно, пока будет жива его родина, за которую он сегодня, не моргнув глазом, отдал свою жизнь! А эти…шкуры…они же растворятся где-то как дождевые черви! – все еще продолжал бормотать Абдулла.
Аля внимала каждому его слову. В этот момент ей открывалась философия вечности. Она очень хорошо поняла ее смысл. Ведь окровавленная куртка навсегда врезалась в ее память, следовательно, также, как и она, этого отчаянного парнишку будут помнить все, разве не вечно его имя? Разве не вечно его имя, если в летопись истории оно вписано кровью, а что написано кровью не стирается ничем – ни другой властью, ни другим временем. Все новые и новые страницы философии вечности, Абдулла открывал для нее и собственными поступками. Для всех чужих и близких людей вместе с воротами дома, он настежь открыл и свою душу. Не пожалел кусок хлеба для них. Его щедрость не знала границ и края. Он протянул руку помощи в самое тяжелое для людей время. И разве это не вечно? Многократно сказанное в день в его адрес людьми «Абдулла, да возблагодарит тебя, Аллах!» эхом отзовется в недалекий день Великого Суда и может станет его защитой от пламени Ада…
Аля было многому обязана горному Шатою. Среди его черных скал и окутанных снегом вершин, под ночное взывание одинокого волка и голодное взвизгивание шакалов, она постигала людское добро и отвагу настоящих мужчин, а отвага и сотворенное людьми добро являются главными составляющими вечности…
Настала новогодняя ночь, в круговороте сатанинского бала которой намертво сошлись неравные силы. В Грозный ежечасно стягивались тысячи единиц тяжелой бронетехники, а на небе орудовала авиация. Захлебывавшаяся в собственной крови Чечня была всего лишь ярким зрелищем для равнодушного мира, застывшего в ожидании наступления еще одного нового года. Потери федеральных сил за одну ночь составляли несколько тысяч человек. Что за цель несла эта кровавая схватка? Кто заказал ее на чеченской арене? Разве сможет что-то восстановить разбитые судьбы двух так жестоко стравленных наций? О, коварный учитель по имени Время, неужели ты никогда не ответишь на эти вопросы?!
-Аля, проснись! Засоня такая! – девочка почувствовала, как бабушка ее тормошит.
-А? Что? – напуганная Алет быстро по привычке соскочила.
-Да не пугайся ты так – улыбнулась Кулсум.
Старушка села с ней рядом и нежно погладила ее по щеке, отводя в сторону длинную каштановую прядь волос.
-Почему ты ничего не говоришь? Почему не встала рано утром? Сегодня ведь необыкновенный день, Алет!
Девочка в недоумении смотрела на бабушку. 
-Скажи, какой у нас месяц?
-Январь – тихо ответила девочка.
-Так, январь, а число какое?
-Вчера было седьмое…а сегодня восьмое…восьмое января…так это же мой день рождения!
Аля, рассмеявшись, крепко обняла бабушку.
-Моя золотая девочка! Пусть Аллах сделает тебя счастливой и выведет из этого ада невредимой - прижала к себе внучку Кулсум, протирая стекающие по морщинистому лицу слезы.
Морозное утро тихо опускалось на вершины шатойских гор. Шел восьмой день холодного января. На душе у Али было грустно. Впоследствии, когда она наблюдала за празднованием дней рождений маленьких детей с шариками и вкусными тортами она вспоминала свое хмурое утро, когда самым большим волшебством, которое оно ждала, была всего лишь одна тишина. В то январское утро после познания философии вечности, среди черных гор Шатоя для нее открылась философия волшебства и чудес. Алет поняла, что чуда не нужно ждать, нужно просто наблюдать за ним, потому что оно вокруг нас. В ее жизни настоящего чуда было много. Разве не чудо уцелеть от пули, которая просвистела прямо у твоего уха? Разве не чудо сквозь деревянные щели подвала, забитые паутиной и дохлыми мухами, увидеть синюю ниточку рассвета и понять, что в мире стало больше на одну надежду. Разве не чудо среди грохота летящих с неба бомб заметить падающую звезду и успеть ей крикнуть вслед, что ты очень сильно хочешь жить? Разве не чудо дождаться того момента, когда на улицах твоего разрушенного до последнего камня города вместо бронетранспортера увидеть строительный кран? Разве не чудо первый раз осторожно пройтись по новому мосту над Сунжей, спуститься к ней вниз, набрать в ладонь ее прозрачную с зеленоватым оттенком воду и рассказать сверкающей речной глади о самом сокровенном? Алет поняла, что вся жизнь человека состоит из маленьких чудес, которые он не всегда замечает. Чудо – это улыбка ребенка «дауна», который идет в толпе детей и уверен, что он не останется один на один со своей болезнью, это глубокий вздох человека, часами ждущего своей очереди в больничном коридоре и которому врач выдает неожиданную фразу – ваш диагноз не подтвердился, это щебет ласточек, которые снуют под крышей твоего дома, не потерявшие веру в человеческое милосердие. Чудо бесконечно, но, чтобы понять это, обязательно нужно пройтись по тоненькому мосту над жизненным обрывом как прошла в свое время Алет…
К вечеру день рождения Али стал настоящим праздником. Абдулла достал из своих закромов сушеное мясо, сварили к нему галушки, подключились остальные беженцы. Кто-то даже умудрился в Шатое найти магазин и купить для Али шоколадный батончик сникерс. А уже ближе к ночи, жена Абдуллы бабушка Лайса взяла свою завалявшуюся на чердаке гармонь и наиграла старинную вайнахскую мелодию лезгинки. Молодые вышли в круг. Вдруг все заметили, как в центр круга лихо выскочил один пожилой мужчина из числа беженцев и, скинув с себя куртку, начал танцевать лезгинку. Круг расширился. Люди с изумлением наблюдали за его движениями. Казалось, еще немного и он начнет парить над этими горами, словно орел с раскинутыми крыльями. Грация, ловкость его тела, громкий возглас «асса», слетающий с его губ, -все это действительно захватывало дух. Казалось, что он вышел не в круг танца, а в самую гущу войны, которая шла рядом с ними и этим танцем он показывает, как велика сила духа его народа, как велика его свобода и как не властна над ним сила оружия. Он закончил свой танец и, видя удивление собравшихся, немного смущенно заявил
-Я бывший солист ансамбля «Вайнах».
Вот так вот не щадила война тогда никого, а лишь ежеминутно вызывала к себе на бой. И люди шли, но каждый по-разному. Кто-то по-настоящему с оружием в руках выходил к ней один на один, кто-то танцем воевал, кто-то молитвой, кто-то непоколебимой верой в лучшее. Но борьбу вел тогда каждый…
Теперь обстановка накалялась уже ближе к Шатою. Боевики с осажденной столицы отступили в горы и их белые тени мелькали совсем рядом. Они бывали одеты в белые маскхалаты, чтобы на снегу быть незаметнее. Было понятно, что военные действия развернутся теперь в горах и федеральный центр направит все свои силы, для уничтожения боевиков. Беженцам нужно было разъезжаться. Для Али эта была самая хорошая новость за последний месяц. Скоро она увидит дедушку, сядет у своей теплой печки и раскроет «Золотые листья».
Теперь уже и шатойским самим нужно было перебираться ближе к Грозному, поэтому семье Али добраться до столицы проблем не было. Их довез на своей старой «Ниве» сосед Абдуллы. А уже оттуда родственник решил доставить их и до дома.
Черной-черной ночью, без включенных фар, машина осторожно перескакивала через дорожные ухабы и держала путь к дому. К счастью, луна была на их стороне, и поэтому не стала выглядывать из-под облаков и освещать их опасный путь. Где-то шумели танки. Риск был огромным, они даже сами еще до конца не осознавали до какой степени он был велик. Но человек не умрет, пусть даже его тысячи раз изрешетит автоматная очередь, если не настал его срок и ангел смерти не опустился на плечо. Пусть эта истина стара, но раскрывается она для человека только тогда, когда он сталкивается один на один со смертью. Алет потом поняла, что попытки человека укрыться, скрыться, убежать, обмануть судьбу- все это какие-то глупые уловки человеческого сердца, жаждущего продолжить земной путь, а на самом деле, если твоя связь с миром оборвалась, то ничего, ничего на этом свете тебя не удержит – ни медицина, ни бомбоубежище. Алет это хорошо знала, потому что в ее жизни причин для смерти когда-то было очень много…
Наконец они доехали до дома. Сельчане, естественно, не спали. Издали увидев приближающуюся машину, они высыпали на улицу. Первой выскочила Аля и начала глазами искать дедушку. Элмирзы не было. Женщины всплакнули. Чуть поодаль на каком-то старом бревне сиделЛом-Али. Кулсум удивленно окинула всех взглядом. Люди молчали, лишь в темноте были слышны женские всхлипывания. Аля сразу поняла, что люди что-то скрывают. Страх обуял девочку с ног до головы. Сердце начало стучать в бешеном темпе – неужели с дедушкой что-то, и почему его не видно среди всех?
-Да что случилось-то? – спросила мать Али Дагмара. Но женщины упорно продолжали молчать и протирали свои слезы. Страх и тревога отпустили Алю, когда она увидела, как к ним быстрым шагом идет Элмирза, опираясь на какую-то длинную палку. Она даже не узнала дедушку. Старик был весь растрепан, не брит, и какой-то тревожный взгляд его устало блуждающихглаз уже нагонял холодную тоску. Было видно, что-то здесь за время их отсутствия произошло, и видимо, что-то страшное, так как Элмирзаредко когда бывал вот так не собран и растерян.
Аля подбежала и обняла его.
Кулсум также подошла к нему
-Хоть ты можешь объяснить, что с вами случилось-то?
Элмирза посмотрел на плачущих женщин и глухо произнес
-Да что тут теперь скрывать-то? Заурбека и Рабиат зарезали…русские солдаты зарезали.
Аля по привычке закрыла рот ладошками, а ужас, появившийся в ее огромных глазах, не давала увидеть ночная мгла. Кулсум вскрикнула
-Йа Аллааааааааах1
Женщины подхватили и уже в голос все расплакались.
-Тихо вы!!! – наорал на них Элмирза и быстро ушел во двор, размахивая своей палкой.
Аля увидела, как Лом-Алирезко соскочил и собирается уходить.
-Лом-Али! – окликнула она его.
Мальчишка обернулся, наступило молчание. Просто маленькая Аля вспоминала как взрослые произносят слова соболезнования и наконец, выговорила
-Пусть Аллах простит их грехи…
-Спасибо, Алет – Лом-Али впервые назвал ее полным именем, как взрослые. А для Али это было первое соболезнование, которое она выразила…
Глуха и слепа была эта январская ночь к людскому горю. Элмирза сидел у печи, в одну точку устремив свой неспокойный взгляд. Кулсум с Дагмарой не решились спросить у него что здесь произошло.
-Пусть хотя бы пройдет эта проклятая ночь, пусть пройдет – думали они.
-Я спать хочу! Сильно! – крикнула в голос Аля.
Все были удивлены, что девочка не задает кучу вопросов, не осмысливает произошедшее, ведь она необычный ребенок.
Мама уложила ее в кровать и накрыла одеялом. Аля с головой завернулась в него и чуть погодя они услышали ее мирное посапывание, чем были снова удивлены.
Но Аляподождала немного и высунула из-под одеяла свою вспотевшую голову. Девочка убедилась, что дома все спят и, спрятав лицо в подушку, начала тихо плакать, не издавая ни единого звука. Не любила она плакать при людях. Никогда. Так продолжалось, и когда прошли года. Ни перед кем она, ни разу не заплакала, и эти до конца невыплаканные слезы часто горели внутри нее, создавая пожар на сердце. Среди людей она уже прослыла каким-то бесчувственным человеком. А ведь на самом деле она щадила этих людей, ведь чувств и страстей в нейбыло слишком много и не было рядом того, кто смог бы выдержать их натиск. Алет ждала того, кто будет намного сильнее ее во всех отношениях, чтобы дать волю всем этим невыплаканным слезам, годами горящим внутри нее, того, кто сможет выдержать силу ее чувств и остудить этот пыл своим собственным. Но все, кто были рядом, к сожалению, боялись огня, не понимая, что огонь не только обжигает, но и согревает…
На утро подушка Али была мокрая. Дагмара поняла, что девочка всю ночь плакала. Она не стала ее мучить вопросами. Сделала вид, что ничего не заметила…
Короткий зимний день прошел спокойно. В печи трещали дрова. За целый день Аля не раскрыла свои сказки…не читалось…там добро побеждало зло, а зло, творившееся вокруг нее, оказалось каким-то бесконечным и непобедимым. Элмирза не хотел много говорить. Надорвалось в нем что-то. Лишь хриплым голосом один раз выпалил
-Они в ту ночь вообще озверевшие были…
Зимние сумерки быстро сжали в своих объятиях вечернее небо. Аля натянула шапку и вышла на улицу. Под ногами неприятно брызжала дорожная слякоть, а холодный ветер пронизывал до костей. Бесснежные чеченские зимы всегда бывают злыми. Аля окинула взглядом местность. Вокруг было столько мрака, что казалось все было одного цвета и небо, и земля, и дороги. Девочке нужно было переждать час или полтора, пока серая мгла полностью не окутает небо и в далекой вышине не родится ночь. Сумерки почему-то нагоняли на нее какую-то холодную, леденящую душу и сердце тоску. Почему она всегда ненавидела сумерки? Может потому, что в них было слишком много реальности?
Издали Аля увидела, как в синих резиновых сапогах, шлепая по грязи идет Лом-Али.
-Пошли, сядем – крикнул он ей.
Аля, не спрашивая, поняла куда он ее зовет. Мальчишка сел на мокрое бревно. Девочка  опустилась рядом с ним. Некоторое время дети вот так продолжали молча сидеть, съежившись от зимнего ветра.
-Знаешь, как они тяжело умирали…они зарезали их…в ту ночь они окружили наше село…пьяные заскочили к нам…не было и получаса как ушел твой дедушка…
Аля вздрогнула.
-Дада сразу умер…а бабушка еще немного промучилась…они его по горлу ножом полоснули, а ее по всему телу били ножом много раз…столько крови было – они оба меня звали – продолжал Лом-Али.
-А я…а я сразу на улицу выскочил...моя граната была прямо под навесом на улице…на дне ящика, где дада хранил свои всякие инструменты, топор, гайки…
Аля с изумлением посмотрела на него.
- Я увидел, как они выходят на улицу и вскакивают в свою машину. Я оторвал кольцо, но она не сработала, черт бы ее побрал…не сработала…тогда бы…тогда бы я отомстил за них…а так…я ничем, понимаешь ничем не смог им помочь. Когда зашел в дом, бабушка последние хрипы издавала, и то за мою руку цеплялась – Лом-Али посмотрел на девочку
-Плачешь?
Аля в ответ молчала.
В сером небе зажглась первая звезда. Аля сильнее съежилась и спрятала голову между коленей, таким образом,незаметно протирая скатывающиеся с лица горячие слезы.
-Алет! Аааалет, ты где? – услышали они крик Кулсум.
Аля продолжала сидеть на месте.
-Иди! – прошептал Лом-Али, а чуть погодя, с какой-то жуткой, необъяснимой горечью в голосе добавил
-А меня и звать теперь некому…нет больше на свете моих стариков…
Аля встала и решила уйти, просто молча, не прощаясь. Но сделав пару шагов, она повернулась к Лом-Али и спросила
-А орлята наши где?
-Не знаю, Аля. Улетели они…и видимо навсегда…в тот раз они прилетали, кружили надо мной…а я не обратил внимания, видимо, они подумали, что не нужны мне, вот и решили больше не возвращаться.
Аля ушла домой. Еще одна январская ночь равнодушным холодом окутала небо, а вместе с ним и людские сердца…
Через пару дней ранним утром Лом-Али вызвал Алю на улицу.
-Аля…я уезжаю…попрощаться пришел…
-Когда приедешь? – прервала его девочка
-Я не знаю, Аля, наверное, никогда…отец не хочет меня оставлять здесь больше, да и вообще родители не желают сюда больше возвращаться.
Аля молча опустила голову. Цепкая грусть снова когтями вцепилась в ее и без того уставшеемаленькое сердце и сильно, до боли сжала его.
-И ты уезжаешь…мне теперь будет совсем-совсем скучно
-Ну что ты, зато никто не будет тебя пугать насекомыми – пытался пошутить мальчишка, но девочка, даже не улыбнулась.
-Хватит тебе грустить…может когда-нибудь и увидимся…ты лучше это…я что хотел тебе сказать…жди орлят…
-А они что прилетят?
-Дада говорил, что обязательно нужно ждать, мечтать, тогда то, что ты ждешь и то, о чем ты мечтаешь, обязательно к тебе придет.
Старики многое говорили детям, ноне раскрывали до конца свою мудрость, испытанную годами. Аля умела ждать и ждала. Из маленьких ожиданий строилась большая мечта, но жизнь разгадала еще одну загадку – у мечты есть срок годности, и, когда он заканчивается, протухшаямечта начинает неприятно пахнуть разочарованием…
Время шло вместе с войной. Войной можно остановить ход людских жизней, но не бег времени. Оно бежит, равнодушно перескакивая через воронки, груды трупов, разрушенные здания, брезгливо обегая стонущих от ран людей. Время ничем не удивишь: ни долгой жизнью, ни ранней смертью. Оно шло и шло вперед, и на смену холодной ворчливой зиме по сельской дорожной слякоти начала делать первые шаги весна.Она смело вышла на борьбу с войной, и ее единственным оружием была лишь надежда, которая до краев заполняла сердца людей. И они верили, надеялись, и, что самое интересное, все еще продолжали любить эту жизнь, которая так жестоко хлестала их.
Лом-Али увез отец. А на их изрешеченной пулями железной калитке криво и косо сажей было выведено «Дом продается».
Зима более или менее прошла спокойно. Федералы сменили свой стан, и деревушка снова задышала. Начал зеленеть любимый луг Али. Было еще холодновато, но трава вовсю пробивалась к солнцу.
-Быстрей бы зацвели мои синие безымянные цветы – думала Аля.
Каждую весну ковром ложились они на луг. Их синий цвет, отдающий небесной голубизной, издали привлекал внимание. Лепестками они были похожи на ромашки, а сорвать их бывало трудно, порой Але даже не удавалось. Один раз она загадала желание, если сорву, то война скоро закончится. Тонкий прутик впился ей в пальцы, но она выдернула цветок и счастливо вдохнула его пьянящий полевой аромат. Аля не знала, как они называются и нарекла их безымянными цветами, они стали для нее своей личной, лесной загадкой, качающейся на ветру. Девочка была уверена, что они растут только на этом лугу и больше нигде. На самом деле это были самые что ни на есть обыкновенные васильки, которые где угодно росли, да и война закончилась не скоро. Это был первый обман синих цветов, а сколько же их потом последовало-то в ее жизни…все вокруг превратилось в один обман…
-Пойдем, подышим весной – позвала внучку Кулсум. Кто знает, может она последняя – хотела добавить старушка, но не стала, и без этого жизнь уже успела повертеть маленькой Алет.
Они медленно шли по проторенной сельской тропинке. Где-то заржала лошадь.
-Лошадка! – вскрикнула Алет.
-Хочешь пойдем к ней? – спросила Кулсум.
-Конечно, хочу! – аж подпрыгнула от радости Алет.
Ржание доносилось все ближе и ближе. Вдруг они увидели, как им навстречу верхом на лошади едет дедушка Муртаз. В селе его называли хромой Муртаз. Он был невысокого роста, хромой от рождения, очень добрый и отзывчивый старик. Много трудностей перевидал Муртаз на своем веку. Раньше жизнь в горах не давалась легко и здоровым, а Муртаз мало того, что и рос без отца, да еще и инвалидом был. Однако мужчина не унывал, с протянутой рукой никогда не ходил. Всегда ухаживал за скотом, честным трудом зарабатывал себе на хлеб. Пережил и тринадцатилетнюю разлуку с родиной, голод, холод, болезни. После восстановления Чечено-Ингушетии в первый же год быстро вернулся домой, начал самостоятельно обустраивать свой быт. Родственники подыскали ему хорошую невесту. Займан была здоровой, дородного телосложения девушкой из большой семьи. Она, ее родители и многочисленные братья и сестры быстро помогли Муртазу встать на ноги. В итоге у них получилась крепкая семья, в которой они вырастили шестерых детей – пять дочерей и одного сына, любимца Муртаза Хамзата.
-Пусть будет добрым ваш день! – громко приветствовал он Кулсум и ребенка.
-Живи с добром, Муртаз! – ответила на приветствие Кулсум.
-Хвала Аллаху, какая благодатная в этом году весна будет, – всматривался вдаль Муртаз и по выражению его лица было заметно, как старик наслаждается свежим пьянящим воздухом наступившей весны.
-Ты, наверное, уже и скот выгнал? – спросила Кулсум.
-Конечно! Давно еще…
Лошадь, зафыркав, мотнула головой, отгоняя надоедливых мух. Аля, испугавшись, спряталась за бабушку.
-Ты чего такая пугливая? Моя старушка не кусается! Иди нарви ей травки и цветов, увидишь, как она любит дружить – засмеялся Муртаз, обращаясь к Але.
Девочка побежала по лугу и нарвала целую охапку свежей травы, среди которой виднелись разноцветные пуговки полевых цветов.
Аля осторожно подошла к лошади.
-Смелее! – подбодрил ее старик.
Аля уже вплотную подошла и обеими руками протянула ей траву. Лошадь доверчиво начала ее есть. Девочка чувствовала, как по ее лицу щекотливо пробегает теплое дыхание лошади, которая с таким удовольствием ела с ее рук.
-Ну вот видишь, а ты боялась! – улыбнулся дедушка Муртаз.
Когда лошадка доела травку, Аля отряхнула свои руки и погладила ее по шее, и ее худая маленькая рука затерялась в жесткой гриве.
-Эххххх… и жить не хочется, и надо – пробормотал Муртаз и по его сморщенному, отдающему желтоватым оттенком лицу неожиданно пробежала тень печали.
-Грешно так мыслить, Муртаз…ты что это совсем сник? – пожурила его Кулсум.
-О Хамзате думаю…как же он там…с Грозного отступили уже давно боевики…даже не знаю жив он или нет…мне бы хоть весточку от него, одну маленькую весточку – вздохнул старик.
Хамзат был уже видавшим виды боевиком. Война для него стала профессией и в этой профессии он, к сожалению, был асом. Она влилась в его жилы и навечно втянула в свои жернова. Иногда он появлялся в селе. Аля пару раз видела, как его пятнистый «Уазик» с открытым верхом проносится по селу, проваливаясь в дорожные ямы. У лобового стекла машины развевался маленький флаг с изображением ичкерийского герба, а на лбу у Хамзата виднелась повязка из зеленого атласа. Отвага сидит не во всех мужчинах, и для тех, кто не обделен ею, она иногда оборачивается против них же, как обернулась и против Хамзата. Он ведь верил, свято верил в себя и в свою идею, верил в свою родину, верил тем, кто начал эту борьбу под лозунгом священного газавата. Он ведь не знал во что это все выльется. Храброе сердце всегда рвется в бой, как рвется к свету мотылек. Боевики чеченских кампаний стали жертвами собственной отваги и благородства. Та война, которую они вышли вести, не стала ни священной, ни великой. Святым и великим в ней не было ничего, кроме жестоких смертей этих ребят, которых так подло подставила жизнь, бросив их под рельсы чьих-то амбиций и алчности…
Веселый смех весны снова оборвали глухие залпы. Война не любит, когда о ней забывают, а наивные люди очень часто о ней забывали. Ее раздражает людская бессмертная надежда, которую она никак не может убить. В окрестностях села снова засели федералы. И в один из прохладных весенних вечеров хромой Муртаз не вернулся домой. Старая кобыла сама притащилась и начала тыкаться мордой в их ворота. Жена и дочери поняли, что случилось что-то неладное. А там, где-то далеко в заснеженных чеченских горах, вместе с маленьким отрядом, голодный, раненый Хамзат из последних сил цеплялся за жизнь, и как оказалось совершенно не зря.
В то утро Муртаз как обычно рано встал и выгнал скот на пастбище. Весна дышала в лицо, а в лиловой вышине неба медленно передвигались белые облака. Ничего не предвещало в этот миг беды. На сердце у старика как никогда было спокойно и тихо. В этот раз Муртаз решил повести скот еще дальше, вниз к лесополосе, где трава сочнее и свежее. Да заодно и дров нарублю – думал он. Привязав коня к дереву, Муртаз поднялся на небольшой бугор и оглянулся.
- Ух ты! Как я далеко-то ушел – воскликнул он, увидев, что его маленькое село совсем осталось позади. Взяв подвязанный к седлу топор, Муртаз хотел зайти в лесную чащу. Вдруг он услышал, как совсем близко раздалась автоматная очередь. Тут же  последовало тревожное ржание  его лошади. Кобыла недовольно мотала головой.
-Тише ты – подошел к ней Муртаз.
Он увидел, как один за другим из лесной чащи к нему выходят вооруженные люди. Муртаз разволновался, но потом быстро взял себя в руки, ведь он старый инвалид, в чем он может перед ними провиниться?
-Ты что здесь бродишь? – недовольным тоном начал свою беседу федерал. Он был высокого роста, а его большая, раскрасневшаяся голова, от переизбытка жира уже слилась с шеей и напоминала круглый котелок. В голубых глазах стоял холодный лед необъяснимой злобы, а между тонкими полуоткрытыми, отдающими серым оттенком губами застряла сигарета.
-Скот пасу – спокойно ответил Муртаз.
-Скот он пасет – ухмыльнулся федерал.
-Небось, передачку какому-нибудь дикарю принес? Угадал я? – расхохотался военный.
-Ничего я никому не принес…дров хочу нарубить, скот свой пасу…не трогаю никого
-Слушай, какие вы живучие-то оказались, гады! Дрова они рубят, жрут, скот разводят, детей плодят! А мы тут…а мы тут умираем, понимаешь ли! – начал на глазах звереть военный.
-Что вам надо? Я больной, старый человек…если не хотите, чтобы я дрова рубил, не буду, уйду…зачем вы так – словно обиженный ребенок пробормотал на ломаном русском языке Муртаз.
Худощавый, маленького роста, больной, он снизу-вверх смотрел на двухметровых солдат и казался на их фоне таким беспомощным, что у любого человека, имеющего внутри себя сердце, вызвал бы жалость.
-Хорош, командир, издеваться над ним…отпусти…лучше пусть нам бычка одного отдаст, и идет на все четыре стороны – заявил один их военных.
Муртаз быстро перевел на него свой взгляд, полный надежды и теплоты. Солдат был совсем молодым. На вид ему можно было дать не больше двадцати лет. При виде Муртаза что-то дрогнуло у него в груди. И пусть все тело было закрыто тяжелым военным обмундированием, оружием и прочими железками, сердце-то в груди билось…настоящее, человеческое сердце, вот оно и дрогнуло у молодого солдата…сильно дрогнуло и рассыпались по нему все воспоминания тяжелого деревенского детства. А ведь вспомнить было что…Они жили в маленькой, как говорят в народе у русских, забытой Богом деревеньке где-то под Псковом. Отец Дмитрия, когда работал на лесоповале, остался без ноги – огромное дерево придавило стопу и всю ногу пришлось ампутировать. Жена не стала долго возиться с инвалидом и вскоре уехала в город, а отец с горя запился и вскоре умер, а все  заботы о маленьком Мите взял на себя престарелый дед, которого сейчас ему и напомнил Муртаз.
Дмитрий и раньше задумывался о несправедливости и какой-то жуткой, необъяснимой бесчеловечности чеченской войны. Он был слишком молод, чтобы так рано потерять облик человека и превратиться в зверя, следовательно, после каждого курка, на который он нажимал на этой войне, пуля в первую очередь проходила через его душу и сердце, больно раня все его самосознание. А сейчас, видя беспомощного, больного старика Муртаза, молодой федерал все сильнее убеждался в том, что понимает бессмысленность своей борьбы. Он и раньше все чаще и чаще задавался вопросом зачем они убивают так жестоко этих людей, зачем они обливают кровью эту маленькую землю, едва заметным пятнышком виднеющуюся на теле огромной земли.
Дмитрий смотрел на командира. Красная рожа пылала от ненависти и злобы. Бывалый офицер уже пару раз делал ему замечания за его излишнюю мягкость. А Дмитрий хоть и убивал на этой войне, но еще не научился так сильно ненавидеть. Молодой солдат перевел свой взгляд на Муртаза. Чуть поодаль фыркала недовольная кобыла, словно чувствуя беду, надвигающуюся на хозяина.
Старик пытался сдержать свое волнение. Но по его лицу было видно, что он чувствует неладное. Он уже озирался вокруг и раз за разом смотрел вниз, где за бугром, окутанное солнечными лучами наступившего утра лежало его маленькое село. Старик как будто искал помощи, но все вокруг равнодушно молчало.
На лице у Дмитрия выступил пот. В этот миг ему хотелось сбросить с себя все это оружие, всю эту гадкую, пропитанную безвинной человеческой кровью военную форму, обнять за худые плечи хромого Муртаза, взять под уздцы его старую кобылу и вниз по тропинке уйти в свое беззаботное детство; услышать ворчание родного деда, спуститься к реке и искупаться как в детстве, ныряя все глубже и глубже; забыть весь этот чеченский ад, в который он попал неизвестно за какие грехи, смыть с себя кровь убитых людей и навсегда завершить этот бессмысленный бой, впустив последнюю пулю в лоб тому, кто его начал…
-Говори зачем ходишь здесь, дикарь?! – прогремел голос офицера, разрезая на части утреннюю тишину.
-Я же говорю…дрова, скот…
-Не верю! Ни единому слову! – грубо оборвал его военный и вплотную приблизился к старику.
-Что тебе надо? Забирай весь этот скот, если хочешь…я не виноват…не виноват я – невпопад пробормотал Муртаз.
-Скот я и так заберу! А ты если хочешь жить, проси! На коленях проси! – снова прогремел офицер и грубо опустил свою тяжелую руку на плечо Муртаза.
Муртаз понял, что беда уже окольцевала его и ничего на данный момент ему не в силах помочь, а перед любой неизбежностью нужно раскрывать объятия. Подумал ли встать на колени Муртаз? Возникла ли хотя бы на мгновение в его голове мысль вымаливать свою жизнь у этих непрошеных гостей? Нет! Пусть Муртаз и волочил по жизни сиротскую долю хромого бедняка, но душа в его маленьком, испытанном жизненными трудностями теле была все же пропитана свободным воздухом тех гор, в которых он когда-то родился, с которых его потом жестоко изгнали, и в которых сейчас вел свою неравную борьбу его единственный сын.
-Скот он решил нам отдать! Да он и так наш, и скот наш, и земля наша, и ты жить не будешь, если мы не захотим! – расхохотался федерал.
-Я же сказал встать на колени! Ты что глухой, дед? – не унимался он.
-И скот ваш, и я ваш, но земля эта никогда не будет вашей! И на колени становиться не буду! – этот резкий ответ престарелого мужчины привел в бешенство офицера и в изумление стоявшего неподалеку Дмитрия, да и остальных солдат. 
Старик уже чувствовал запах смерти. И поэтому выпрямившись, гордо поднял свою седую голову. Жестокая жизнь за долгие годы не для того ковала его внутренний стержень, чтобы сейчас он так слабо и быстро растворился.
-Земля не наша??? Что ты сказал?! А ну-ка повтори подлец старый! Земля не наша говоришь??? – уже хрипел офицер.
 -Не ваша!
-Да я сейчас тебя… в долю секунды послышался затвор автомата
- Стреляй! Убивай! Но земля не ваша! Меня убьешь, другие будут жить! Всех не перебьешь!
Муртаз посмотрел на Дмитрия. Их взгляды встретились. В глазах молодого солдата было написано не только сочувствие, но и полное согласие с тем, что он говорил.
Офицер наотмашь ударил старика по лицу. Муртаз не удержался на ногах и упал. Неожиданно для всех и самого себя, Дмитрий рванулся к нему вперед.
-Ааааа, защитник! А ну-ка иди сюда, Митяй, добрый ты наш! Ну-ка по- доброму и прикончи этого старого болтуна! Ну-ка давай! Как хорошо-то я придумал! Застрели его! – вдруг осенило офицера.
Дмитрий побледнел. Он стоял над лежащим в траве стариком, который смотрел на него, протирая с лица темную струйку крови.
-Ну!
Дмитрий кусал трясущиеся губы. Он и не предполагал, что ход событий повернется именно так.
-Стреляй! Иначе на куски тебя сейчас разорву! – наорал на него федерал.
-Стреляй! – глухо повторил за ним этот страшный приказ сам Муртаз.
Офицер схватил за шкирку солдата. Дмитрий зарядил автомат.
Следуя человеческому инстинкту самосохранения Муртаз попытался отползти назад, и напоследок выкрикнул в адрес офицера
-Ты еще вспомнишь этот день...
-А ты…а ты стреляй! – последний раз взглянул он на Дмитрия и молодой солдат трясущейся рукой выстрелил прямо в его седую голову. Алая кровь хлынула из виска на свежую зеленую траву. Старик  прохрипел и откинулся на спину. Автомат упал из рук Дмитрия.
-Сознание от жалости не потеряешь? – снова гоготал опьяненный ненавистью федерал. Остальные солдаты стояли в растерянности. Еще одно убийство беззащитного старика… несправедливая кара или очередной «подвиг» российской армии на безымянном фронте чеченской войны?
Федерал пинком перевернул тело старика на живот.
-Мы уходим, командир? – осторожно спросил один из солдат.
-Тело надо убрать…
-Закопаем?
-Нет! У нас где-то паяльник должен быть…
Солдаты переглянулись.
-Возьмите паяльник и сожгите тело…нечего их еще хоронить…возиться с ними – федерал отошел за дерево и опустившись на корточки закурил.
Он обернулся и повторил свой приказ.
Все меня поняли?! Сожгите тело и выкинете что останется куда-нибудь в канаву.
Вот так жестоко и неожиданно завершился полный испытаний и трудностей жизненный путь хромого Муртаза.
Синие цветы тихо качались на ветру. Теплое весеннее утро медленно растворилось в наступившем дне. Вокруг поднялся неприятный запах паленого мяса. Все тело Муртаза скорчилось, не сожженным оставалось лишь одно лицо с кровавой дырой у виска, куда впустил ему пулю Дмитрий. Солдаты перевернули его на спину. Вдруг Дмитрий неожиданно для всех попросил паяльник.
-Отдайте мне…а вы идите, ребята…я сам докончу…
Солдатам этот процесс доставлял мало удовольствия, поэтому они с радостью вручили ему паяльник и ушли вслед за своим командиром. Посидев некоторое время у почти полностью сожженного трупа, Дмитрий перетащил его и положил в канаву, немного засыпав поверх землей. В голове солдата давно уже созрел свой план. Он не стал жечь лицо, следовательно, первая часть плана была уже выполнена…
Ноги его не слушались, а все нутро выворачивало от подкатившей к горлу неприятной тошноты. Вдруг он услышал ржание лошади. Дмитрий обернулся. Постояв несколько секунд, он, еле волоча ноги, притащился к дереву и отвязал кобылу. Лошадь не переставала ржать.
-Да заткнись ты Бога ради! А то застрелят и тебя! Иди домой! Домой иди, несчастная! – Дмитрий похлопал ее по костлявой спине.
Лошадь ускакала мимо лесополосы в сторону  села. Дмитрий догнал солдат. Они вернулись в свою часть.
Вечерело. Уставшая, голодная, вся вспенившаяся лошадь вернулась домой и тыкалась мордой в калитку ворот Муртаза. Займан запустила ее. При виде лошади по всему телу женщины пробежала дрожь.

-Лошадь одна вернулась…а где же наш старик? – прошептала она.
Чуть погодя начал возвращаться домой и скот. Теперь уже было ясно, что с Муртазом приключилось что-то плохое. До самой ночи не спали жена и дочери, прислушиваясь к каждому шороху. Думали, может за дровами далеко ушел, может…может…- но сердце не соглашалось с их наивными догадками. Наутро весть о пропаже хромого Муртаза быстро разлетелась по маленькому селу. Молодые вышли на поиски. Люди не могли даже предположить, что Муртаза могли убить федералы, ведь в чем мог провиниться перед ними хромой старик.
-Муртаз…ну как же так…ну где же он…что же могло с ним произойти-то? – рассуждал Элмирза.
Еще одна долгожданная весна Али была омрачена. Девочка так же, как и все думала куда мог деться хромой Муртаз, жив ли он? Не успела Аля опомниться от жестокой смерти стариков Заурбека и Рабиат, как пропажа хромого Муртаза стала для нее очередным испытанием…
А время шло. Люди уже смирились с тем, что Муртаз исчез, словно канул в воду. Где только они ни искали его, но все их попытки были тщетны.
На дворе стояли уже летние дни. Дмитрий узнал, что его часть хочет сменить место дислокации. Наставали именно те моменты, когда Дмитрию нужно было собраться с мыслями и выполнить вторую часть своего плана. Время бежало и с каждой минутой страх, что задуманное не получится осуществить, охватывал молодого солдата. Но удача на этот раз была на его стороне. Подождав, пока ночная мгла полностью окутает небо, Дмитрий вышел втайне от всех в свой путь. Он передвигался осторожно, словно охотник, следующий за своей жертвой. Оглядывался на каждый шорох в траве, молил Бога, чтобы никто его не увидел. Наконец, Дмитрий добрался до лесополосы. Солдат быстро подбежал к знакомой канаве.  Обрубок тела Муртаза лежал, как и положил его тогда Дмитрий. Солдат быстро достал из рюкзака полиэтиленовый пакет и аккуратно завернул туда сожженное тело,  трясущейся рукой очистив лицо от земляной насыпи. Затем Дмитрий положил за пазуху свою легкую ношу и двинулся обратно. Дойдя до пыльной узкой дороги, ведущей в село, Дмитрий опустился на корточки и положил тело прямо на проторенную тропинку.
- Прости, батя…это все что я мог тебе сделать…прости – прошептал Дмитрий и быстро убежал к своей части.
Звездная россыпь ярким ковром расстелилась по небу. Где-то в лесной чаще  ухнула недовольная сова. Безмолвная природа продолжала все также равнодушно наблюдать за бегом беспощадного времени.
В последнее время каждый день в маленьком селе начинался со слов
-Есть ли новости о Муртазе? Но новостей не было никаких: ни плохих, ни хороших.
Аля с бабушкой снова собиралась на луг. Сегодня она проспала, поэтому в ее комнату доносилось недовольное ворчание Кулсум.
-Я пойду…догонишь – крикнула она ей с улицы.
-Хорошо! Я сейчас…я быстро – ответила Аля.
Девочка расплела на ночь заплетенные две косы и ее светло-каштановые волосы волнами разлились по спине. Быстро накинув на голову белую шляпку и взяв в руки маленькую плетенную корзинку, Аля выбежала из дому. Девочка обрадовалась, когда увидела, что бабушка ушла недалеко и стоит среди кучки соседских женщин. По мере приближения к женщинам, до Али начал доноситься их разговор. Она заметила, что бабушка часто подносит к лицу платок, чтобы протереть слезы. Аля замедлила свой шаг и начала прислушиваться к разговору.
-За что же они так жестоко с ним расправились…бедный Муртаз…
-Говорят один кусок только от него и остался…
-Хорошо, что хоть на дорогу труп выкинули…
Аля замерла на месте. Девочка поняла, что хромого дедушку Муртаза тоже убили...тоже убили русские солдаты.
Она бросилась бежать обратно, пока дедушка не ушел косить траву. Элмирза как раз точил свою косу. Девочка запыхавшись забежала во двор
-Дада! Дада!
-Что случилось, Алет?!
-Дедушку Муртаза, говорят, нашли!
Элмирза выронил из рук косу и воскликнул
-Хвала Аллаху свят Он и велик!
Аля не поняла его радости
-Труп нашли, дада, труп!
Это слово «труп» выскочившее из уст маленькой Али как-то больно обожгло сердце Элмирзы.
-Труп говоришь…так ведь это хорошо, это же хорошо Аля, что труп нашли…зайди в дом…Алет…родная – Элмирза шершавой ладонью погладил ее по лицу.
Алет удивленно смотрела на дедушку. Девочка даже не догадывалась, что в этот момент перед ней раскрывалась еще одна страница жизненной философии – философии смерти. Аля ведь не знала, почему обрадовался дедушка, что нашли труп Муртаза. С годами она поняла, что конец важнее начала. Не так страшно умереть, страшнее, когда тело, которое истязали, так и не сможет найти свой последний приют, когда у потомков не будет возможности положить руку на надгробный камень и прошептать слова молитвы. Смысл философии смерти заключается в ее неизбежности.
-Зайди…зайди, Алет! – снова сказал Элмирза, а сам быстро вышел за ворота.
Сельчане сразу нашли Муртаза. Не прошло и двух-трех дней как Дмитрий положил его труп на дорогу. В обугленном, сожженном куске мяса признать Муртаза удалось из-за не обгоревшей части лица, которую намеренно оставил молодой солдат. Он не смог защитить слабого старика, но зато именно благодаря ему и удалось нормально похоронить Муртаза…
Весть о жестокой расправе над хромым Муртазом потрясла маленькое село. Хотя, казалось, что после смерти Заурбека и Рабиат, ничто не могло их больше удивить. Эти беззащитные, слабые чеченские старики, в свое время прошедшие через ад депортации 40-х годов стали жертвой становления новой истории Чечни…
Приближался горячий август 1995-го года, зной которого еще больше разогревала, ежедневно проливаемая людская кровь. Война продолжалась. Теперь наступление вели уже боевики. И в один из августовских вечеров вдоль по Сунженскому хребту, по дороге, ведущей через 36-й участок в чеченскую столицу, показалась вереница синих машин. Это были боевики и держали они свой курс на захваченный российскими войсками Грозный.
Аля выбежала на улицу и взобралась на высокий пень, чтобы лучше увидеть.
-Пусть в эту ночь не заплачет ни одна мать!!! – услышала она возглас соседки.
-Амин! Да хранит вас Аллах – сказала вслед за ней Кулсум.
Хамзат решил завернуть в свое село. В окрестностях сразу же наткнулся на местную ребятню, которая и рассказала про жестоко убитого отца. Мужчина решил не заезжать домой…
Ничто не восстанавливает в человеке жизненные силы как желание мстить. А Хамзата оно захлестнуло до краев. Он решил во чтобы то ни стало найти эту часть и превратить ее в пепелище. И с этой минуты такую же цель начал преследовать и весь его отряд.
Настал шестой день августа, а вместе с ним и еще одна адская ночь, которая закружила в Грозном. И снова неравные силы, схлестнувшиеся в дикой схватке, снова летящие бомбы, груды трупов, море крови. А Грозный, от которого уже, казалось, не осталось камня на камне, равнодушно продолжал наблюдать за всей этой бойней. Поистине, это был город извечной борьбы. И сумасшедшая августовская ночь, наверняка, уже не удивляла его. Ведь некогда на его площадях вешали мятежников, восставших против жестоких принципов царизма, с его перронов скотские вагоны увозили в неизвестность вайнахов, и теперь почти миллионная российская армия и безумная кучка боевиков снова слились в дикой схватке, из которой победителем не вышел никто, кроме тех безвинно убитых, мирных людей, трупы которых на части разрывали голодные собаки.
Грозный перешел в руки боевиков. Федеральные войска отступили. Хамзат и его отряд вели бои на Карпинском кургане. Отсюда уходить Хамзат не хотел, потому что был уверен, что часть, которая дислоцировалась в окрестностях его села, далеко еще не ушла. Удача не заставила долго ждать.   Им удалось взять в плен двух солдат, которым взамен на свободу они предложили рассказать какие части располагались именно в этом месте. Пленные им сообщили, что их рота сменила там место дислокации еще давно, а вместо них была направлена другая. Взяв пленных солдат, боевики начали прочесывать окрестности Грозного, пока не наткнулись на эту часть, которая понесла потери и поэтому быстро попала в окружение боевиков. Весь отряд к ним не вышел, послали нескольких ребят, в числе которых был и Хамзат, чтобы объявить федералам о своих условиях. Этим самым они создавали иллюзию своей силы и мощи, якобы их такое огромное количество, что у противника не остается шансов. Данный метод был широко распространен среди боевиков во время чеченских войн. Но в данном случае эта часть действительно была уже разбита, поэтому преимущество было у боевиков. Федералы признались, что весной в окрестностях маленькой деревушки, которая находилась на самом отшибе, ими было совершено зверское убийство престарелого мужчины.
Хамзата бросало то в жар, то в холод. Федералы и боевики стояли напротив и пристально смотрели друг на друга. Кто они вообще были, и кто их вывел на этот ринг, и когда, наконец, рефери объявит об окончании хотя бы одного раунда? Кто сделал ставку на этот несправедливый бой, когда силы соперников абсолютно не равны? Они были разных национальностей, разных вероисповеданий и преследовали совершенно разные цели. Одни обученные военные со званиями и чинами, имеющие в своем арсенале современное оружие, выпущенные на чеченскую арену для совершения грязной политической игры, за спиной которых стояла мощная держава, поддерживающая их как с земли, так и с воздуха. И другие, которые были непонятно как втянуты в эти липкие сети самой алчной на земле войны, поверившие в ее святость и обманутые громкими лозунгами бессмысленной идеи…
-Кто из вас убил его? – холодное спокойствие Хамзата удивляло его самого.
Молчание не стало долгим.
-Сержант Дмитрий….- Хамзат не расслышал как командир произнес фамилию.
-На два шага вперед!
Молодой солдат молча исполнил приказ. Дмитрия охватило непонятное чувство жуткой, неповторимой, необъяснимой безысходности. В чем же он провинился так перед этой поганой жизнью, что она уже во второй раз ставит его в этот мерзкий капкан несправедливости. Может потому, что он вышел на тропу кровопролития? Так ведь он не виноват. После школы ушел служить в армию. Дед всегда учил его, что нужно отдавать долг своей стране, нужно служить ей верой и правдой. Вот и ушел он, только не знал Митяй, что идет сатане служить, а не Родине…
Неизбежность крепко сковала солдата. Думать о том, что он может быть помилован, или он сможет сказать, хотя бы одно слово в свое оправдание, было глупо. Неизбежность – единственный гость, которого нельзя обидеть плохим приемом. Их взгляды встретились. Огромные темно-карие глаза по-волчьи дерзко смотрели на противника. Весь обросший, со съехавшей прямо на брови зеленой повязкой, одержимый жаждой мести Хамзат стоял напротив человека, который застрелил его престарелого, больного отца, пасшего на собственном куске земли свой собственный скот. Дмитрий разволновался. Нижняя губа затряслась, выдавая это волнение. Солдату казалось, что каждый его вздох сокращает жизнь. Как же быстро настигло возмездие, как скор оказался Аллах в расплате за несправедливость, за эту жестокость, сотворенную ими. Слова старика – «Ты вспомнишь этот день» оказались пророческими, но ведь, но ведь обращены они были к командиру, а на Дмитрия беззащитный старец смотрел с надеждой, а не с ненавистью, но разве это сейчас поможет? Разве это можно будет объяснить опьяненному жаждой мести его сыну? – эти и другие мысли сжимали голову молодого солдата в тиски. Он смотрел на Хамзата и думал, ведь если бы не я, ты никогда бы не смог ощутить этот сладкий вкус мщения, если бы не я ты никогда бы не имел возможности склонить голову у могильного холма, ведь я, тот, которого ты сейчас хладнокровно убьешь, в одну из беспокойных ночей, рискуя собственной жизнью, дополз до этой канавы и, завернув тело твоего отца, положил его у проселочной дороги, чтобы люди нашли и забрали. И ты никогда об этом не узнаешь, никогда!
-Вы подтверждаете, что действительно он убил этого человека? – глухой голос Хмазата снова оборвал мысли Дмитрия.
Солдат оглянулся.
-Неужели хотя бы один, ну хотя бы один из вас не найдет в себе смелости сказать все как есть, ведь у вас хватает ее на то, чтобы расстреливать невинных людей, натравливать собак на мучеников концлагерей, вести эту проклятую войну – с этой наивной мыслью, молящими глазами смотрел он на своих боевых товарищей.
Но военные все  в один голос подтвердили, что убийство совершил Дмитрий.  Правда оказалась страшнее войны. Она всегда бывает горше полыни и острее ножа, поэтому выговаривать ее бывает трудно, а порой и невозможно.
Хамзат вскинул автомат. На весах судьбы сейчас лежали жажда жизни Дмитрия и жажда мщения Хамзата, и не было понятно, что из них перевешивает. Дмитрий обливался холодным потом. Он часто глотал, казалось еще немного и он что-то скажет, а на самом деле это были просто крики, исходящие из его груди, крики его сердца, которое твердило ему сказать все как есть, но холодный разум, сидящий в голове, не позволял ему это сделать. Хамзат видел состояние Дмитрия. Затвор…еще один…и в доли секунды зеленую траву обагрит алая кровь солдата, как весной обагрила ее кровь беззащитного старика…
Но события взяли совершенно другой поворот.
-Кто тебе приказал это сделать? – этот вопрос Хамзата повис в беспокойном воздухе, пропахшем порохом войны.
Дмитрий был растерян.
-Говори кто! – боевик был спокоен словно скала.
Дмитрий начал оглядываться по сторонам.
-Говори, кто приказал! Или я сейчас же перестреляю всю роту! – прогремел боевик.
-А ты не смотри по сторонам! Ведь ни у одного из них не хватило ни мужества, ни сил сказать слово в твою защиту, так чего же ждешь ты? Хочешь умереть со всеми? А стоят ли они этого? – вдруг злобно рассмеялся Хамзат.
-Говори кто отдал приказ и не испытывай мое терпение! 
Это был шанс… и упустить его означало бы для Дмитрия совершить самую страшную и глупую ошибку в своей жизни.
-Командир отдал приказ…капитан Салеев… проговорил он в ответ на смех Хамзата.
-На два шага вперед, капитан Салеев! – рявкнул Хамзат.
-Митяй… ну мы же все… Митяй – начал бормотать командир и всю его недавнюю жестокость в ту же секунду сменил жалкий образ цепляющегося за жизнь маленького человека.
-Заткнись, свинья, и выйди вперед! -  приходил уже в бешенство Хамзат.
-Отдавал он ему приказ? Я всех спрашиваю! И бояться его нечего…на тот свет сейчас отправится, а не расскажете правду и вас за компанию отправлю – Хамзат смотрел на военных.
-Я…я расскажу правду – вдруг, порывисто дыша, крикнул Дмитрий.
Протирая со лба пот, он глядел на своих товарищей.
-Я слушаю – посмотрел на него Хамзат.
-Он приказал мне его убить…приказал именно мне, потому что…потому что я заступился за старика…потом…потом тело убитого сожгли…паяльником…
-Это правда? – прервал его Хамзат, обращаясь к остальным.
-Правда…но Митяй последний с ним остался…он сам попросил нас, – невпопад, перебивая друг друга, подтвердили федералы.
-Почему ты остался? – спросил его Хамзат.
-Я не хотел, чтобы жгли его лицо…я…выбросил тело в канаву…но…когда часть наша уходила…через месяц…ночью я достал оттуда труп и положил у дороги, чтобы люди нашли– поведал свою правду Дмитрий.
Командир был шокирован его рассказом. Хамзат поменялся в лице.
-Отойди – сказал он Дмитрию.
Капитан стоял прямо напротив Хамзата.
-Я умоляю тебя…пощади меня…у меня дома жена…дети малые
-Дешевая шкура! Как же ты ничтожна! – усмехнулся Хамзат, и автоматная очередь, прогремевшая в этот миг, оборвала жалкую жизнь капитана Салеева, который совершенно спокойно хотел свалить бесчеловечное убийство на еще не обремененные ненавистью плечи молодого сержанта. Командир издал последний хрип и рухнул на землю всей тяжестью своего крупного тела.
Алой зарей разливался по небу августовский вечер. Со стороны Грозного доносились победные кличи боевиков. Федералы молча опустились над телом командира. Хамзат глазами искал Дмитрия. Он заметил, что нервное напряжение еще не отпустило солдата. Пошарив в кармане, Хамзат протянул ему потрепанную пачку сигарет
-Прикури
Дмитрий молча взял сигареты.
-Уходим – крикнул Хамзат своим товарищам. Сделав несколько шагов, чеченец обернулся к Дмитрию и тихо произнес
-Спасибо!
-Я сделал все, что мог – прошептал Дмитрий.
…С Карпинского кургана Грозный виднелся как на ладони. Над освобожденной от федеральных войск чеченской столицей поднимались клубы дыма. Город был в руках боевиков. В летнем зное, пропитанном запахом человеческой крови, уже чувствовалось холодное дыхание приближающейся осени…
Весть о том, что Хамзат отомстил за своего отца, быстро разлетелась по маленькому селу, а новые подробности убийства хромого Муртаза вообще потрясли сельчан.
Маленькая Аля радовалась со всеми, что справедливая кара быстро настигла тех, кто так жестоко убил дедушку Муртаза. Она думала о Лом-Али. Девочке было даже обидно почему у него в тот раз не раскрылось кольцо этой чертовой гранаты, тогда бы и он смог отомстить за Заурбека и Рабиат, которых зарезали солдаты. Но философия мести для Алет раскрылась немного позже, когда все эти войны закончились.
Алет уже в детстве перечитала все взрослые книги в жизненной библиотеке, и этот груз знаний иногда ей бывало тяжело нести. Какая-то случайная пуля одной из военных ночей все-таки прошла через ее сердце, не задевая плоти, и поэтому в ее продырявленное сердце чаще задувал ветер, оно чаще болело и ныло, чаще пропускало через себя даже чужие беды, липло на него все – все обиды, людская злоба, равнодушие. Не было рядом того, кто мог бы подуть на эту ранку, залатать дыру своей искренностью, все, напротив, норовили лишь насыпать на нее соль своего лицемерия и лжи. А продырявленное сердце еще и умело помнить…оно всегда все прощало, но никогда ничего не забывало. Войны смерчем прошлись по ее родине, и оставили на ее теле неизгладимые шрамы, а на обломках разрушенной Чечни вырастало новое поколение – поколение потерянной души. Между Алет и тем обществом, в котором ей приходилось жить, встали огромные зеркала, кривые зеркала. Она абсолютно не ощущала себя частью этой цивилизации. Это был мир цены, но не ценностей, где на дешевом жизненном рынке каждый продал и купил самого себя. На их сердцах был плотный панцирь равнодушия, поэтому их и не задели когда-то пули чеченской войны, свист которых до сих пор раздавался в ее ушах, войны, которую они осознанно забыли и смеялись в лицо над ее искалеченной памятью.
Алет часто замыкалась в себе и чем становилась взрослее, тем сильнее тосковала по тому настоящему теплу, которым она была бескорыстно одарена ее родными стариками, покинувшими ее именно в тот момент, когда она стояла на пороге новой жизни ее родины, жизни, которую строило потерянное поколение современности, больно вырывая из этой родины душу и вставляя в пустое отверстие железный механизм. Электронный механизм вселился во все, что окружало ее, вплоть до цветов, которые росли в парках. И это потерянное поколение управляло кнопками железного механизма. Там была своя модель жизни, где механизм диктовал кто друг или враг, когда смеяться или плакать. А Алет была другая, кого ненавидеть и кого любить она решала сама и беспрекословно слушала свое продырявленное сердце. Наверное, она слишком многого требовала от поколения потерянной души – опций искренности и правды их механизм не предусматривал. Алет оставалась непонятой в бездушном обществе, окружавшем ее. И никто не понимал, что ей в конце концов нужно. Она часто слышала слова «Береги себя», а хотелось услышать «Я буду беречь тебя», все ее просили измениться, но никто не хотел изменить себя ради нее, поэтому ей терять было так же сложно, как и находить. В такие моменты Алет часто вспоминала бабушкину философию земли и понимала, что таким, как есть, человека может принять лишь земля. Она придавала слишком большое значение тем вещам, которые другие считали за мелочь. Ее избирательность принимали за недостаток. Просто окружающие не понимали, что разум внутри нее слепо и глухо подчиняется ее сумасшедшему сердцу. В этом и заключалась вся ее беда. Она не умела любить и ненавидеть маленькими дозами и излишек того и другого хлестал из нее, отпугивая окружающих…
Алет любила ходить пешком по Грозному. Этот город был совершенно другим, словно пациент потерявший память. Поколение потерянных душ считало его самым счастливым на земле и быстро залатало его раны цветной мишурой, главное, что никто не видит, а издавать крик от боли, он, к счастью, не умел…Но Алет не хотела бы с ним расстаться. Любила она его сильно. Он был частью ее жизни. Слишком много она с ним пережила, чтобы просто так отдавать его поколению потерянных душ. Алет бывала уверена, что то, что она любит принадлежит ей, поэтому всегда боялась разлюбить…
Она снова шла пешком по проспекту Победы. Тоненькая аллея, вся засаженная кавказскими лиственницами тянулась от памятника «Три богатыря» до нового комплекса высотных зданий «Грозный-Сити». Лиственницы разрослись. Алет помнила их первые дни жизни, и как она боялась, что они не приживутся. Ей сейчас было забавно это вспоминать, и улыбка невольно озарила лицо. Как можно было не любить этот город, если каждый камушек был вымолен ею. Алет шла медленно, щуря глаза от ярких солнечных лучей. На аллее больше никого не было, видимо, грозненцев распугал июльский полуденный зной. Лишь на одной скамейке сидел молодой мужчина. Алет прошла мимо него, но вдруг услышала, как он ее окликает
-Аля! Аля, подожди! – кричал он ей и чуть ли не бежал за ней вдогонку.
Алет удивленно обернулась.
-Ну неужели не узнала?! – рассмеялся он.
-Боже мой…Лом-Али! Как я не ожидала тебя увидеть. Она подбежала и обняла его.
-Как ты, сестренка? Ты совсем другая…где золотой цвет волос, где пухлые щечки, которые всегда все дергали? Одни глаза те же…большие, испуганные глаза…я по ним тебя и узнал.
-Все изменилось, Лом-Али…
-Мы изменились, Аля…присядем?
Они опустились на скамейку.
Аля посмотрела на Лом-Али и искренне рассмеялась
-Боже мой, каким же ты хулиганом был, Лом-Али! Даже и не верится, что этот солидный мужчина ты…расскажи о себе
-Помнишь дохлую змею? – в ответ рассмеялся мужчина.
-А орлята? Я из-за этих белых орлят все на свете тебе простила…а помнишь? – вдруг Аля замолчала. Знакомый ком подкатил к горлу.
Лом-Али и сам не хотел ворошить прошлое.
-Аля, я в структурах работаю…
-В структурах – как-то недоверчиво повторила Алет.
-Как мы быстро повзрослели, Аля…как быстро летит время…и как все изменилось…мы уже не те… что дедушки твоего не стало слышал…
-И бабушки нет, Лом-Али…ушли наши старики – слезы готовы были ручьем политься из глаз Алет, но ей снова стыдно было плакать. Стыдно было перед Лом-Али, ведь его старики были так жестоко убиты, в отличие от дедушки и бабушки Алет, которые до своего последнего вздоха дарили ей свое тепло. Ей было стыдно плакать перед Грозным, ведь он бы сказал ей, ты не плакала, даже когда я умирал, почему ты плачешь, когда я живу?
Лом-Али прервал ее мысли
-Алет, как же я рад тебя видеть! Приходи ко мне в гости, пожалуйста. Я недалеко живу…по Маяковского…приходи. С женой познакомлю, племянника увидишь своего.
-Я обязательно приду, Лом-Али!
-Кстати, Аля…завтра пятница…в село хочу к нам поехать…на кладбище сходить. Ты была на кладбище?
-Нет, Лом-Али…я ни разу не была…для этого у меня уже не хватит сил –выдавила она из себя улыбку.
Где-то совсем недалеко билась о берег зеленая Сунжа…Лом-Али и Алет было о чем поговорить, но больше всего было того, о чем хотелось молчать…Они обменялись номерами телефонов и растворились в городской толпе…
На следующий день Лом-Али поехал в село на кладбище. Прохлада летнего утра, смешавшаяся с кладбищенской тишиной, окутывала все тело щемящей тоской. Они были рядом два могильных холма, где покоились родные и близкие его сердцу люди дедушка и бабушка, жизнь которых была так беспощадно оборвана российскими солдатами. Он поднял к лицу руки и прошептал слова молитвы, а потом опустившись на колени осторожно погладил рукой земляную насыпь. Вдруг, оглянувшись, Лом-Али заметил взрослого, седого мужчину, который стоял у одной могилы и читал молитву. Лом-Али, подождав, пока он закончит, подошел к нему. Мужчина оглянулся. Лицо было перекошено – последствие инсульта, а в глазах крылась какая-то глубокая печаль. Лом-Али с трудом узнал в нем Хамзата.
-Хамзат, ты? – он, поздоровавшись, обнял его.
Хамзат в недоумении смотрел на него.
-Я не узнаю тебя.
-Я Лом-Али …внук Заурбека…не помнишь?
Хамзат, молча, снова обнял его. Сердце Лом-Али забилось сильнее. Он чувствовал, что его глаза больно обожгли горячие слезы.
-Как я тебе завидую…как я завидую тебе…ты отомстил…а я...ну почему эта граната, будь она проклята не взорвалась – шептал он уже припав к плечу Хамзата.
-Тише…тише…мы на кладбище…и ничего я не отомстил…у тебя вся жизнь впереди, чтобы им мстить – Хамзат медленно оттолкнул его и пристально посмотрел в его полные от слез глаза.
-Лом-Али, я погубил себя…понимаешь…погубил…война закончилась…а мы, боевики остались между двух огней…мы просто лишние...для России мы враги, для Чечни террористы…это очень страшно…меня травили, как степного волка…сестрам жизни не было. Я заработал кучу болезней и еле живой уехал в Австрию. Семью не создал. Сейчас приехал, чтобы мать похоронить. И сразу уеду. Если узнают, что я здесь, снова начнут травить…
-А я работаю среди тех, кто вас травит – горькая ухмылка скривила лицо Лом-Али.
-Правильно работаешь…работай…живи, детей расти! Вот самая страшная бесконечная месть! Пойми, Лом-Али, пойми наконец, что настоящий смысл мести заключается не в крови, не в убийствах, а в жизни, понимаешь, долгой и счастливой жизни! Я как раз и не отомстил никому. Ведь их цель была, чтобы мы исчезли в этих бесконечных войнах, а ты им своей жизнью отомстил, продолжением своей жизни отомстил, доказал, что нить тех убитых ими безвинно стариков не оборвалась, она будет жить в тебе, в твоих детях. А нить жизни моего бедного отца навсегда оборвалась...ведь у него не было больше сына, и вот скажи мне теперь кто из нас двоих отомстил-то?
Вряд ли бы мой отец  был бы мной сейчас доволен. Одинокий калека мотаюсь по больницам чужбины… а ведь я тогда был просто опьянен этой войной, этой жаждой мести.
Они долго говорили, пока солнце не стало припекать и в ясном небе не родился новый день…Лом-Али поднял наверх глаза и пристально вгляделся в небо. Он заметил в небе двух парящих белоснежных птиц.Сердце молодого мужчины застучало словно часы со сбившимся механизмом, а на лице выступили маленькие капельки пота. Он схватил Хамзата за плечо и начал трясти
-Смотри! Смотри! Они вернулись...вернулись - закричал он.
Хамзат удивленно посмотрел на него.
-О чем ты??
Птицы начали опускаться все ниже и ниже и два серых голубя, увлеченно воркуя опустились на землю.
Лом-Али стыдливо махнул рукой
-Хм! Вообще с ума сошел...не обращай внимания, почудилось.
А может не почудилось ему? Может орлята Лом-Али и Алет действительно вернулись но уже в образе мирных белых голубей. Своим воркованием они начинали отсчет их новой жизни, в которой не было уже места войне. Птицы мира голуби стали символом их молодости, как в свое время орлята стали символом их беспокойного, жаждущего свободы детства.   
В Грозном кипела жизнь…рвали шоссе машины и с шумом взлетали в воздух фонтаны. Это было счастливое лето новой Чечни, по проспектам которой бродила неприкаянная память о прошлом жестоко убитой старости и покалеченного детства, на зеленые тротуары которого иногда тихо опускались в образе белых голубей души безвинно убитых когда-то чеченских стариков...
Грозный…лето 2016 г..