Новенький диск попал на миг в солнечный луч и скакнул «зайчиком» по светлым обоям, на которых уже дрожали прочие «зайцы» - мебельные, посудно-хрустальные и ложечно-вилочные – с ними стены казались полупрозрачны и призрачны, а воздухом в комнате дышалось, будто светом. Девичьи пальчики торжественно и нежно, за краешки, несли пластинку к радиоле – лакированному чуду 1960-х – и осторожно продели его центральную дырочку в хромированный штырь проигрывателя. Ещё движение – и…
И сразу мир обрёл голос – смыслы и чувства нашли свои чёткость, ясность и перспективу. Песня, новая песня – вот что не хватало комнате, чтобы из солнечного дрожания рвануться в будущее. И на длинные годы песня стала хозяйкой в доме, где всё росло, где вещи, ветшая, сменялись и умножались, а люди искали и находили опыт набегающих лет…
...Как-то, в дачном чуланном забвении пробежал шорох. Не мышь, не упавшая на крышу ветка, но шаги, давно неслышимые здесь, взяли решительным штурмом мир царицы-тишины. Склянки-банки, связки рассыпающихся газет и потёртых журналов, всевозможные железки, ткани, пластик и пыль, пыль, пыль – всё рассталось с безвременьем и вошло в свет, сонно проскользнув годы перемен – а теперь будто щурилось, разбуженное звуком и взором человека.
Там, средь вещей, глаза отыскали краешек чёрного диска. Придавленный плотным хламом, он был спасён от пыли, но блеском края приманивал взор: «Возьми меня!». Немалого труда стоило разгрести обесцененный спуд – к концу дня нашлась и радиола с облупленным стеклом, так романтично когда-то горевшим в ночи. На нём отчасти сохранились названия далёких городов, и теперь (а на улице была вновь ночь) девичьи пальцы крутили ручку настройки, а красная планка-нить бежала по латинским буквам, динамик же послушно менял звучанье инославных голосов и мелодий.
Лишь оранжевая подсветка стекла и изумрудный глаз настроечной радиолампы выхватывали из темноты лицо победительницы ночи. Она щёлкнула тумблером, в глазах её застыли напряжённые точки, аппарат выжидательно замолчал. По наитию удачно опустив на пластинку иглу, девушка сделала шаг назад и почти исчезла во мраке комнаты.
Голос прошлого оказался ошеломительно новым и здешним, он сразу, с первых звуков, вошёл в существо и вскружил голову. Неудержимые от переживания красоты слёзы оранжево-зелёными звёздами задрожали и упали вниз, в ночь. Ей этого не хватало – именно этого голоса, песни, веры, нового – о, нет, не ветхого! – ветра и духа, в котором всё находит смысл. Игла давно скакала по последней пустой дорожке диска, но голос звучал уже внутри. Он проникал всё дальше в память дней, освещая и судя их опыт. Ясность пришла в дом и душу, девушка спустилась в спальню и уснула спокойно-безмятежно - уже не одна.