Был пасмурный осенний день.
Я шёл с работы и думал о том, что мир похож на коробку с чёрно-белыми фотографиями.
Тысячи людей застыв в кадре, проживают день за днём один и тот же момент - серые, невыразительные, пустые кадры реальности.
Время постепенно стирает краски с их лиц, обесцвечивая все, как старый снимок.
Жизнь окончательно прекращается, когда они становятся совсем бесцветными.
Даже если тело ещё живо, человек умирает - от него остается лишь пустая оболочка, наполненная темнотой, в которой со временем поселяются чудовища...
Я смотрю на серое небо, облака, провода и крыши.
Желтые листья летят по ветру, они так похожи на людей, не знающих, что им делать со своей жизнью.
Задумавшись, я перестал смотреть под ноги, запнулся и чуть не упал.
Мир моментально обрел осязаемость.
- Проклятье! - вырвалось у меня, - Этот город просто не создан для мечтателей: будешь смотреть на звезды - расквасишь нос!
С досады я пнул ногой валяющуюся пивную банку.
Банка недовольно громыхнула, прыгая по тротуару, пытаясь сбежать от меня - пустое!
- Мой бедный папаша играл вратарём. Трусы и бутылка – всё было при нём... Но почки и печень не ставил ни в грош...
И сам стал на штангу однажды похож. - внезапно запел я - Сердечная боль, сердечная боль. Манчестер – Лимерик - 14:00!..
- "Green Crow", кажется, - подумал я, продолжая пинать банку, - ... И сам я немало лежал по кустам. Места есть похуже, лежал я и там. И в крепком подпитье, куда бы ни брёл, пустою бутылкой играю в футбол...
Проходящие мимо люди неодобрительно посматривали на меня. Они качали головами и думали, наверно, что я не в своем уме.
- ...Сердечная боль, сердечная боль! - кричал я во всё горло - Манчестер – Лимерик - 14:00!
На сердце у меня было легко.
- Почему бы не навестить старину Финна? - внезапно сказал я вслух сам себе - свободный вечер, да ещё эта песня?.. Может это знак?!
Я знал, что в "Лепреконе" можно найти хороший эль или ром - а что еще нужно в пасмурный день для поднятия духа?
Там можно свободно курить трубки прямо в зале, и кажется, что ты не в своем городе, а на вечно зелёном острове - Ирландия пропитала своим духом каждый стул в пабе, каждую доску, каждую пепельницу. За это мы и любили это место так сильно.
- Теперь я на небе в зелёных трусах, - я грациозно вплыл в двери паба, слегка пританцовывая - Стучу по мячу без дрожанья в ногах...
- И в этом блаженном небесном краю, - услышал я нестройный ответ на свою песню - на город Манчестер частенько плюю!.. Ха-ха-ха!..
- Сердечная боль, сердечная боль… - теперь уже и Финн подал свой голос, - Лимерик – Манчестер - 14:00!
В помещении было так накурено, что я совсем не мог разглядеть Финна.
Его голос становится все громче - он приближается ко мне, будто призрак затерянный в сером тумане.
И вот он сам проявляется в клубах табачного дыма, и я вижу его сияющие молодые глаза и лукавую улыбку.
- Привет тебе, потерянная душа! - Финн протягивает мне свою крепкую руку - Выпьешь с дороги? Сегодня канун Самайна - будем готовиться!
31 октября не за горами, нужно разогреть наши глотки, чтобы мы не простудили их, когда наступит Самайн!..
Кто-то называет его Самхейн, но право, это лишь дело вкуса - мёртвым всё равно, а нам, живым, и подавно!
Всех примирит "pure pot still" - чистый виски!
Вот, твой стакан воды малыш!..
Не спеши.
Финн наливает мне два стакана - чистый виски так крепок, что пить его не разбавленным очень трудно.
- «Огонь тысячи солнц" в одном стакане и "начало жизни - в другом!" - Финн пододвинул мне стаканы так, как будто преподносил мне великие дары бессмертия.
- Финн, ты всегда умеешь подать спиртное так, будто твоим дедом был сам Клуракан , а бабкой - Глейстиг - смеясь, я занимаю свое обычное место завсегдатая - высокий стул у стойки ждет меня как обычно.
Я знаю, что Финн не позволял никому сидеть там, кроме меня.
- Когда конец веревки выведет тебя на кривую дорожку, - как говорит сам Финн, причём, он всегда смеётся и подмигивает мне, говоря это, - единственной твоей надежной опорой останется этот стул.
Малыш, говорю тебе, - твёрдая рука Финна дружески опускается мне на плечо, - для всего в мире есть своё место и своё время! Каждая вещь ценна там, где ей надлежит быть, но она так же бесполезна в том месте, где ей быть не полагается! Запомни это! Так было всегда, и так, верно, будет и впредь.
- Финн, - громко позвал я, так как Финн в тот момент скрылся где-то в табачном дыму в другом конце зала - расскажи нам про Самайн?! Уверен, никто кроме тебя не знает о нём столько, сколько знаешь ты!
Я почувствовал, что меня обдало сквозняком - будто кто-то зашёл с улицы, но я не смог разглядеть кто именно, а через минуту Финн выплыл ко мне, будто большая рыба.
- Что ты хочешь узнать, малыш? – улыбнулся он.
- Ну… - запнулся я - Что это такое, откуда всё пошло и в чём, собственно, дело?
Мы же никто толком ничего не знаем!
Всё что у нас есть – набор шаблонных представлений из фильмов – не более.
Хотелось бы разобраться!
- И так... – задумался Финн - С чего всё началось? И в чём тут, собственно, дело?..
Хм... Никто точно не знает, кто и когда начал праздновать Самайн - День всех святых, конец лета или Хэллоуин, как вы, молодёжь, его теперь называете.
Одни говорят, что его придумали римляне, и он связан с их праздником - Паренталий , когда отдавали почести умершим родителям, но я склонен думать, что это не так...
Кельты – вот кто стоит за этим!
Не даром же, первое упоминание о нём появляется в старо-ирландской литературе начала 10 века, а впоследствии, Самайном ирландцы стали называть ноябрь...
Мне лично ближе такая точка зрения!
Самайн всегда был общим праздником для всех народов Британии - смерть объединила их всех!
Как серп, срезает изумрудную траву и полевой цветок, и укладывает их в общий стог, так и смерть одинаково разит всех без разбора!
Ирландец ты, или англичанин – чёрному жнецу всё равно!
Итог один – деревянный ящик и земляной холм!
Можно сказать, что смерть – это великий уравнитель!
И до сих пор на севере Шотландии и Ирландии принято проводить ритуалы для успокоения мёртвых и рассказывать ночью 31 октября легенды о предках.
Мало что поменялось за это время.
Конечно, «чёрный жребий» уже в прошлом, и никто не проходит через костёр в откуп Кромм Круаху , никто не жертвует своих первенцев ради урожая… – Финн закашлялся, прочищая горло - …но всё же, нормальные люди, кому не отшибло память телевидением и модными журналами, где кроме срамных картинок не найдёшь и полслова правды, чтут и хранят традиции предков.
Пусть даже время – это вечно движущаяся по кругу и вечно меняющая кожу змея - привнесло и обогатило ни одну традицию и культуру, символ Самайна и по сей день не утратил своего значения!
Примерно в 16 веке сложилась традиция выпрашивать сладости в ночь с 31 октября на 1 ноября.
Дети и взрослые надевали тканевые маски и ходили от одной двери к другой, требуя от хозяев угощение и совершая мелкие шалости - с тех времён и пошёл обычай надевать костюмы.
А вот носить с собой "фонарь Джека" стали только на рубеже XIX и XX веков, причём, в обмен на деньги или еду изначально нужно было предлагать разные развлечения... – Финн отхлебнул из своего стакана и засмеялся - Большего ваши хмельные головы, пожалуй, не удержат!
Вы же не заставите меня перечислять все обряды, гадания, пищу и развлечения Самайна, а?
Для этого мне потребуется не один вечер и не одна бутылка виски, а подобной роскоши ни вы, ни я, себе позволить не можем!..
Вопросы?
- А что там с Фонарём Джека? – услышал я знакомый голос, но никак не мог разглядеть говорившего из-за плохого освещения и табачного дыма.
- Хм, - Финн наморщил лоб - Фонарь делают из тыквы, на которой вырезают лицо со злобной ухмылкой. Внутрь тыквы засовывают зажжённая свечу.
Первые фонари появились в Великобритании - и делали их из брюквы или репы.
Считалось, что такой фонарь, оставленный в День всех святых около дома, будет отгонять от него злых духов.
Кстати, - усмехнулся Финн - именно в Америке, когда праздник пришёл в эту страну вместе с переселенцами, светильники стали делаться из тыквы.
Если копнуть еще глубже, то истоки обычая вырезать на овощах лица во время проведения ритуалов можно найти и в древних ирландских и британских традициях.
Современный вид фонарь Джека приобрёл примерно в 1837 году, тогда же он и получил свое название.
Справедливости ради, надо отметить, что в Америке резная тыква использовалась как один из символов сбора урожая задолго до популяризации Хеллоуина, а уже к 1900 году её использование во время праздника постепенно вошло в обиход...
Внезапно нас всех обдало холодом, и мы услышали, как хлопнула входная дверь, да так сильно, что бутылки на полках жалобно звякнули.
Мы почувствовали, что воздух будто выкачали из помещения - какое-то мгновение никто не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Тишина, мёртвая могильная тишина, повисла в воздухе.
Тишина забила нам уши, и мы слышали только как колотятся наши сердца.
Прошёл всего лишь миг, а моя спина успела покрыться липким потом.
Страх холодными пальцами сдавил горло.
В дверь так никто и не вошёл, но мы все сидели, будто парализованные, не смея пошевелиться.
Единственным, кто не поддался страху, как мне показалось, был Финн.
Словно отважный капитан легендарного «Пекода », он смело повернулся лицом к белому чудовищу - левиафану ужаса.
- Кого ещё там чёрт несёт? – словно буревестник, Финн стрелой вылетел из-за своей стойки, на ходу вскидывая ружье, что обычно висело на стене позади барной стойки, – Сейчас я преподам кое-кому хороший урок!
Как безумный отважный Ахав, вооруженный гарпуном и жаждой мести с неистовой яростью, Финн кинулся за дверь.
Никто из нас не посмел идти следом.
Мой добрый друг, старина Финн, знающий тысячи историй, всегда спокойный и уравновешенный, в плаще из тайны и табачного дыма, теперь был подобен урагану, и выглядел злее всех псов войны.
Я никогда раньше не видел его таким.
Казалось, прошла вечность, прежде чем входная дверь снова скрипнула.
Финн был бледен, его глаза блестели, как при лихорадке - чувствовалось, что он сильно взволнован.
- Порядок, – Финн сделал глоток из своего стакана, и голос его снова стал набирать силу - Ничего страшного не случилось! Так, померещилось кое-что...
Все молчали - оцепенение уходило постепенно.
- Самайн – чего тут скажешь? – Финн снова повесил ружье на место - Всякое может случиться…
- А что, Финн, ты метко стреляешь?! – всё тот же знакомый голос нарушил неловкую паузу - Спорю, что ты запросто вышибешь белке глаз, а?
- Обижаешь, - засмеялся Финн - у нас в роду все мужики были не промах, а женщины наши так орудовали скалкой и кулаками, что будь здоров!
Мой прадед лишился прежде пары зубов на свидании, а уж потом только сумел первый раз поцеловаться с прабабушкой!
Ха, Молли была та ещё фурия - иначе и быть не могло!
Рэдрик Ромул Хром подошёл ближе и мы трое пожали друг другу руки – наконец-то я увидел обладателя знакомого голоса.
- Марк, старый друг! – обрадовался я - Как поживаешь? Давно не виделись!
- Тише, - улыбаясь, запротестовал Марк - здесь я всегда буду Рэдриком, что всегда сидит рядом с тобой - так уж заведено!
Иначе Финн меня и не воспринимает - ты и сам это прекрасно знаешь.
- Воистину, - я поднял свой стакан - ну, за встречу!
- Заблудшие овечки, - прослезился Финн - все здесь!
И Рэдрик с нами, как фонарь сияет головой, и пламенем своих волос путь освящает свой!
А-ха-ха!
- Осторожно, Рэдрик, - я посмотрел на Марка через стакан - как бы прозвище «фонаря» не прилипло к твоим подошвам!
- Аминь! - засмеялся Марк.
Постепенно напряжение улеглось.
Разговоры снова потекли, как полноводная река, что приносит плоды орешника мудрому осетру.
Настроение пенилась в пивных кружках.
Мы курили трубки, прихлебывали из стаканов, и травили истории.
Нас смело можно было называть парнями из Финнова паба, как говорят ирландцы, завсегдатаями «Лепрекона» и рыцарями темного эля.
Постепенно все разговоры в пабе как-то сами собой переключились на охоту.
Все искоса поглядывали то на Финна, что снова стал дружен со своим стаканом, то на ружьё, что снова заняло своё место на стене у него за спиной, то на трофейные чучела волков, что небрежно были задвинуты в углы паба, и чьи силуэты никак не хотели растворяться в густых чернильных тенях.
Все терпеливо ждали, ждали начала истории.
- Человек постоянно сталкивается с опасностями!.. - Финн не спеша наполнил свой опустевший стакан - В 1185 году Гиральд Уэльский - монах из свиты принца Иоанна Уэльского, которого его отец, Генрих II, король Англии, сделал правителем Ирландии, писал об этом в своей работе «Вервольфы Оссори».
Позднее, тот же монах составил самую раннюю книгу для путешественников по стране, которая называлась «Общая история и топография Ирландии».
Книга служила справочником для путешественников вплоть до начала XVII века.
В те времена путешествия были трудны и опасны: вплоть до XVIII века, если не дольше, волки, к примеру, были для Ирландии постоянным источником беспокойства.
Приходилось постоянно охотиться на них, для чего из Англии была завезена специальная порода собак, впоследствии получившая название ирландского волкодава.
Человек и природа в то время были сильно связаны!.. Не то, что теперь... - Финн печально опустил голову - Где-то в Англии, не скажу сейчас точно где именно, существовал даже особый храм - храм Ноденса, где специально обученные собаки исцеляли больных и раненых, зализывая их раны.
Эти благородные псы считались отличными охранниками и бойцами.
Возможно, что именно эти животные были привезены в Ирландию кельтами для борьбы с волками - и пусть моё пиво скиснет, а эль превратится в воду, если они плохо делали свою работу!
Что и говорить, Ирландия, прямо-таки кишела волками вплоть до конца XVIII века, и большинство из них отличались исключительной свирепостью - особенно зимой, когда еду раздобыть труднее.
Рэдерик, как сын историка и человек сведущий, утвердительно кивнул, подтверждая слова Финна.
- Мой прадед, - продолжил Финн, лукаво глянув на Марка - рассказывал, что сам он слышал от деда, а тот в свою очередь - от своего деда, что в 1650 году город Колерайн в графстве Дерри одной особенно суровой зимой был атакован изголодавшейся волчьей стаей.
Тогда же еще много говорили и о нападениях возле городов Лисбурн и Дрохеда, а также на берегах озера Лох-Ней.
Люди в те времена были честные, хоть и тёмные, а телевизоров и прочих модных штук ни у кого не было, так что новости распространялись хоть и не быстро, зато уж наверняка и подробно!
А как иначе?
В зимний вечер, когда на улицу нос не высунешь, только и дел, что обсуждать новости, да согревать свои кишки горячительным. – Финн сделал ещё пару глотков, отдавая дань славной традиции предков.
Я посмотрел на тех людей, что сидели вокруг меня, на их лица, и представил, будто все мы сидим в пабе в Ирландии в то далекое время, про которое говорил Финн, а на улице ночь и лютая зима.
Пурга и снег забивает рот и лицо путникам одиноко бредущим в ночи, так что нет возможности даже вдохнуть, не то что крикнуть.
И где-то в лесу неожиданно вдруг раздается вой - тоскливый, протяжный, пробирающий до костей вой волка...
Я представил себе смерть, притаившуюся в лесу, там в темноте, что окружил людей в их жилищах, сделав их заложниками в своих домах среди бесконечного беспощадного зимнего леса…
- В 1652 году в Килкенни, - подал голос Рэдрик - Оливер Кромвель издал указ, запрещающий вывоз из страны ирландских волкодавов на продажу - настолько велика была потребность в них на родине.
В 1669 году старинный путеводитель, озаглавленный «Путешествия Козмо», также описывает Ирландию как «страну волков».
Даже в 1750 году рассказывали о стаях волков, рыщущих и в некоторых районах графства Корк.
- Не даром твой отец – историк, - перебил Финн, хлопнув Рэдрика по плечу, - ты тысячу раз прав!
А ещё говорят, что последняя волчья пара в Ирландии была, убита в горах Уиклоу в 1770 году профессиональным охотником на волков по имени Рори Каррах.
Правда, другая версия этой истории утверждает, что Каррах был всего-навсего обычным пастухом, но так ли это важно?
Пусть будет охотником – так солиднее!
Так вот, он с помощью своего помощника проследил волков до старинных развалин замка, где они устроили себе логово, а потом расправился с ними, как и положено охотнику.
Но, несмотря на то, что эта пара была предположительно последней, слухи о волках в Ирландии появлялись вплоть до начала XIX века.
И нет ничего удивительного в том, что Ирландия стала страной, где была записана одна из первых историй про вервольфов!..
- Вервольфы? – удивился я - Неужели они и правда существовали?
- Существовали? – Финн глянул на меня из-под бровей - А кто тебе сказал, малыш, что они не существуют и по сей день?!
Или, может быть ты полагаешь, что соя в колбасе и зауженные джинсы способны изжить их со свету?
Ха, не тут-то было!
В мире еще так много нечисти, что никакому интернету с ней не сладить!
Неужели ты думаешь, что потомки Сони Бина мирно почили в могилах, забытые и побежденные?
Не дождётесь!
Человек слаб, и душа его часто бывает заражена злом - многие готовы грызть плоть собрата своего из ненависти и зависти, не в силах совладать с тёмным огнём, что разъедает их изнутри, превращая в чудовищ!
Холодок пробежал по моей спине, когда я слушал то, что нам говорил Финн, ком подкатил к горлу.
Весь паб как-то разом притих.
Чёрные силуэты чучел волков как-то более отчётливо проступили во мраке своих угловых убежишь, и на мгновение глаза их вспыхнули красным пламенем.
Потом, вспоминая всё это, я пришел к мысли, что последнее мне явно почудилось, но точно ли это так - я и по сей день не уверен.
- Но, бывает, - продолжал между тем Финн - что человек становится оборотнем не по своей воле или вине, а в силу обстоятельств, так сказать.
Когда проклятие рода падает на него за грехи отцов, или когда он просто попадает не в то время и не в то место...
Финн сделал паузу и окинул взором собравшихся, давая понять, что история сейчас начнется...
...Это случилось не за долго до приезда в Ирландию принца Иоанна, как утверждает незабвенный Геральд Камбрийский.
Лето в тот год выдалось дождливым и сырым.
Дороги часто бывали размыты, так что путникам иной раз приходилось ночевать прямо в лесу, где непогода настигала их, препятствуя дальнейшему путешествию.
Преподобный Патрик, достопочтимый монах, шёл по церковной надобности из Ольстера в Мит.
В дороге его сопровождал некий мальчик, Том или Уильям, хотя точного имени история не сохранила.
Дождь лил уже несколько дней, так что неудивительно, что путь был неблизкий и нелёгкий.
Добравшись до границы церковного прихода Оссори, путники не смогли продвинуться дальше и им пришлось остаться в лесу до утра.
Лес был тёмный и мрачный.
Чёрные стволы деревьев, сырая жирная чёрная почва, каждый куст и каждая травинка, были будто пропитаны тайной и опасностью.
Полевые цветы в тумане белели, как старые кости.
Проклятый туман заволакивал всё своей белёсой поволокой, как бельмо на глазу слепого ярмарочного безумца, так что невозможно было ничего увидеть дальше своего носа.
Одежда давно стала сырой, так что на это давно никто не обращал внимания. Откуда-то сверху донеслось простуженное карканье ворона.
- Сдаётся мне, - вздохнул преподобный Патрик - что нам с тобой, мой мальчик, небеса уготовили сырую постель из трав и луговых цветов, равно как и прочим тварям божьим.
Не возропщем же, и не усомнимся мы в мудрости Его, да примем испытание с достоинством и смирением, как и полагает добрым христианам.
На вот, укрепи силы свои, да дух свой! - с этими словами святой отец протянул своему спутнику флягу, которую, только что, сам он использовал подобным же образом.
Юноша не преминул последовать совету, после чего лицо его стало чуть розовей, а в глазах отразилось задумчивое смирение.
- Надо бы подумать о ночлеге, - назидательно проронил монах - а то, чего доброго, мы рискуем сбиться с пути, если продолжим блуждать ещё и впотьмах.
Мало нам, что ли, тумана?
Не хватало ещё переломать себе ноги, или утопнуть в трясине, в которую после дождя превращается всё, куда падает эта окаянная вода, посланная с неба, чтобы очистить землю.
Не напомнишь ли ты мне, мой мальчик, что там за стих был об этом?
Я хочу проверить твою память, пока ноги наши вращают земную твердь.
- Простите, святой отец, - хихикнул Том - но в силу своего скудоумия, я не могу припомнить ни единого стиха, который бы подошёл вам по случаю, ибо мысли мои направлены лишь на то, чтобы не повторить успеха той коровы, что была у нашего соседа.
Так вот, та корова сломала себе обе ноги, когда переходила через мостик, что через ручей.
Случилось так, что до этого прошёл дождик, и брёвна моста были сырые, как ваша ряса, а корова – глупое животное, пошла себе, не глядя под ноги.
На её беду, мимо проходил один монах, тот, что до этого хвастался, что знает любой стих, на любой случай жизни.
И захотелось ему, монаху то есть, припомнить стих, на случай дождя и прочее…
И стал он припоминать вслух.
А корова, та стихов отродясь не слыхала, вот и случилась у неё реакция – удивление, то бишь.
Вот копыта то у неё и поехали, а как она с моста упала, так ноги себе и переломала.
Пришлось её заколоть, чтоб не мучилась…
Я это к тому, что лучше бы нам костёр развести, да ноги к огню вытянуть, пока мы их от усталости совсем не протянули!
- Устами младенца глаголет истина! – зябко поёжился преподобный, после чего он ещё раз укрепил себя из уже известной нам фляги - Озаботимся же днём насущным, да поищем себе место, где переждём эту ночь, чья тень уже нависла над нами, будто дамоклов меч.
Не прошло и часа, как путники развели костёр на небольшой полянке, преломили хлеб, да согрели свои желудки изнутри при помощи все той же чудесной фляги.
Воистину, то была замечательная фляга – ибо она казалась неисчерпаемой, равно, как неисчерпаемо было и вдохновение, и та сила духа, что добрый Патрик черпал из неё, не забывая и своего юного друга, Тома...
...Финн вновь отхлебнул из своего стакана.
Мы все сидели, затаив дыхание, напрочь позабыв все переживания, попав под очарование его истории, успокоенные мелодией его голоса, что подобно песне арфы, уводит тебя куда-то вдаль, и ты забываешь рутинность будней, суету и само время.
Ты плывешь по волнам голоса, как ребёнок, влекомый блуждающим огоньком - орех на волнах, бабочка в ночи, пока осётр тайны не проглотит всего тебя, и ты осознаешь это лишь тогда, когда история эта кончится.
Мы все наполнили свои стаканы и кружки, чтобы тоже подкрепить силы.
Нам казалось, что мы сидим в лесу у костра, и сам Патрик – не Финн – наливает нам из своей фляги...
...- Терпение – главная добродетель! – внезапно начал монах - Судя по тому, как здесь сыро и холодно, как стучат мои зубы и колотит всё тело, я скоро стану очень добродетельным!
- А я предпочёл бы свести свою добродетельность к минимуму. - подхватил Том - Вот вы, добрый Патрик, человек одухотворённый и просветлённый: вам-то в Рай уже заказано!
Вам есть ради чего терпеть.
А я, слабый человек, не просветлённый – мне куда как труднее вытерпеть все испытания на пути к золотым вратам.
Чего доброго ещё и не пустят!
Так, стало быть, я за зря по лесам и болотам шастаю?
Где тут справедливость?
- Нам не уразуметь - улыбнулся монах - неисповедимы пути Господни!
Но, что бы ты не чувствовал себя таким несчастным, придвинься поближе к огню, тогда тебе тепла достанется больше, и справедливость будет восстановлена.
Вот, гляди, там трава почти высохла, садись и протяни ноги, чтобы сапоги твои попросохли, а я покуда принесу еще хвороста.
Монах ушёл, а Том подполз ещё ближе к костру, вытянул ноги, которые от усталости уже совсем отказывались гнуться, будто то были и не ноги вовсе, а две ольховые палки.
Голова мальчика постепенно клонилась все ниже, веки его слипались, будто кто их мёдом намазал.
Том пытался смотреть на огонь, на то, как пляшет озорное пламя, да трещат угольки и пыхают искры.
Постепенно огонь стал сливаться в сплошное золотое марево, и Том не видел уже ничего, кроме этого тёплого танцующего пятна.
Золотое пятно росло, росло и постепенно превратилось в золотые ворота.
У ворот стоял какой-то дедушка в белой хламиде, похожий на друида.
Дедушка улыбался и манил рукой, а Том не шёл к нему, так как чувствовал, что ноги его слишком тяжёлые, чтобы ими двигать.
А дедушка всё махал и что-то говорил мальчику, но что именно – разобрать было невозможно.
Внезапно Том почувствовал, что он стал весь какой-то воздушный и легкий, будто облако.
Мальчик качнулся вперёд и внезапно взлетел.
Том очень хотел подлететь к друиду в белом, чтобы узнать, что тот хочет ему сказать.
Но стоило Тому хоть немного приблизиться к золотым воротам, как те сразу удалялись от него ровно на такое же расстояние, которое мальчик преодолел в их направлении.
И сколько бы Том не пытался подлететь, ворота и дедушка отодвигались от него с неизменным постоянством.
Скоро появились даже красивые мраморные ступеньки между воротами и мальчиком, которые образовали бесконечную лестницу, по которой Том и ворота совершали бесконечную гонку.
Время шло.
Дедушка всё так же говорил что-то неразборчивое, мальчик всё так же стремился приблизиться, чтобы послушать его, а ворота всё так же оставались недосягаемы...
Стемнело довольно быстро.
Ночь накатила, как чёрная приливная волна.
Подул ветер и разогнал грязные облака.
Стали видны куски чёрного небосвода и луна.
Преподобному Патрику вспомнились фрески из одного костела, где были нарисованы картины из писания: с потолка, символизирующего небо, строго смотрят разные святые, чудесные ангелы, змеи и львы, и много кого ещё.
Было так красиво, что Патрик всякий раз стыдился поднять глаза, дабы нарисованные персонажи не заподозрили его в малом усердии.
А ещё там был хор, и пение долетало порой, как сонм ангелов.
И было тепло, и на обед давали картофель, а по праздникам еще и рыбу да немного вина.
Внезапно Патрик ощутил вкус молодой картошки у себя во рту.
Монах сглотнул слюну и почувствовал, как от подобных мыслей в животе у него заурчало - страшно захотелось есть.
- Матерь божия, Пресвятая Богородица, избави меня от соблазнов и укрепи силу мою!
Боже, как же есть-то хочется!
С досады Патрик пнул какой-то трухлявый пенёк, за который он случайно запнулся в темноте, выругался себе под нос, перекрестился и в который раз пригубил из фляги.
- Ничего, сейчас я найду сухих веток, а потом немного посплю, - утешил себя монах - а утром Бог меня выведет на нужную стезю.
Полюбовавшись ещё раз на звёздное небо и тяжело вздохнув, Патрик углубился в лес разыскивать хворост.
Он старался не терять свет костра из виду, чтобы легко было найти дорогу обратно.
Не хотелось ему провести ночь в лесу, если он заблудится, такое было весьма вероятным.
Про то, что в лесу есть дикие звери, монах предпочитал не думать, дабы не смущать сердце своё страхами, уповая лишь на доброту провидения и милость Бога.
Внезапно совсем рядом раздался тоскливый вой волка.
Монах остановился и прислушался.
Холодный пот побежал по его телу, в висках застучало.
В горле встал ком, грудь сдавило так, что ни вздохнуть, ни выдохнуть.
- Волки! – предчувствие беды пронзила его, как зубная боль - Волки рядом!
Патрик знал, что в лесу много волков, но до этого он их еще никогда не встречал - волки существовали как бы в другой реальности.
И вот теперь...
Хрустнула ветка.
Монах вздрогнул всем телом и повернулся в сторону звука.
Тьма будто сгустилась в том месте, откуда раздался хруст.
Патрик затаил дыхание и замер, слушая темноту, вдыхая ароматы ночи, пытаясь определить, есть ли там кто-то, или же его чувства просто дурачат его.
Дрожащая рука монаха сама собой сотворила крестное знамение, и ноги, внезапно, сами понесли его прочь.
Патрик бежал.
Он бежал так быстро, как никогда еще в жизни не бегал.
Он ни разу не упал, не споткнулся, не налетел на дерево и даже не поцарапал лицо колючей веткой - проведение хранило его.
Глаза давно привыкли к темноте, но от страха он никак не мог сориентироваться.
Где он?
Монах не знал, но зато все чаще в просветах между деревьями краем глаза он замечал серые тени.
Волки обходили его с флангов, загоняя в ловушку.
Серый мех хищников светился в свете луны серебристым светом - своими телами звери создавали границу между Патриком и свободой, между человеком и его жизнью.
Бег - движение, жизнь, биение сердца, борьба!
Патрик точно не знал, сколько времени длилась погоня, но по боли в груди и тяжести в ногах он понимал, что бежит уже слишком долго.
- Конец! - эта мысль больше не вызывала страха.
Патрик даже обрадовался, что ему больше не надо будет бежать, и это все скоро кончится...
Огромный чёрный провал в земле разинул свою вонючую пасть прямо перед монахом, готовый проглотить его целиком, отправить прямиком в могилу - в зловонную утробу, кишащую червями и павшими листьями.
Патрик едва успел затормозить, едва не влетев в него со всего ходу.
Овраг – вот куда гнали серые палачи свою несчастную жертву.
- Вот где завершит он свой земной путь, как какой-то дикий олень или кабан! - от этой мысли Патрик невесело ухмыльнулся, - Что же, я готов!
Глупо конечно, но… Если на то воля твоя, Господи, то я смиренно принимаю свой жребий!..
Пока Патрик читал про себя свою последнюю, как он думал, молитву, готовясь предстать перед создателем, волки медленно появлялись из темноты – серые, зловещие, светящиеся каким-то мертвенным светом звери - они шли медленно, уверенно ступая своими могучими лапами, осознавая свое превосходства, и предвкушая скорую трапезу.
Оскаленные морды, алые языки, белые клыки – всё это зловещей стеной надвигалось на бедного монаха, заставляя его пятиться, отступая к краю оврага всё ближе и ближе…
Когда вожак стаи в прыжке оторвался от земли и полетел смертоносной стрелой, стремясь поразить клыками горло монаха, тот закрыл глаза, и сознание его померкло.
Ноги Патрика подкосились, и он в беспамятстве повалился на месте - вожак стаи в своем прыжком так и не сумел достичь цели...
Всё случилось так быстро, что первые мгновения ни сам волк, ни его стая ничего не поняли.
Внезапно из темноты наперерез волку прыгнула тень.
Удар был такой сильный, что вожака отбросило на несколько метров в сторону.
Но замешательство хищника было недолгим - через мгновение он оказался вновь на ногах, готовый к бою.
Сгусток мрака тем временем, мягко приземлился на траву, перекрыв таким образом путь к телу священника для вожака и его стаи.
Волки медленно приближались, недовольно рыча, готовые обрушить на врага всю свою ярость.
Внезапное нападение неизвестного существа их не напугало - они просто были удивлены тому, что кто-то решился оспаривать их добычу: из-за своей многочисленности они не сталкивались с подобной наглостью прежде.
Вожак стаи злобно рычал от нетерпения, но осторожность и любопытство заставляли его медлить.
Он внимательно рассматривал противника своими желтыми холодными глазами.
Порождение ночи - огромный черный волк - угрожающе зарычал в ответ, обнажая свои огромные белые клыки.
Красные глаза чудовища вспыхнули в темноте и потухли – зверь прищурился, определяя направление следующей атаки.
Вожак фыркнул – он понял, что имеет дело с охотником, подобным себе, желающим оспорить право стаи на эту добычу.
Чужак один, а их много - преимущество на стороне стаи: бояться нечего.
Что же, внезапная задержка обернулась ещё большей добычей - прекрасно.
Вожак облизнулся от удовольствия: ох и попирует стая сегодня, терзая плоть непокорного собрата, утоляя свою жажду горячей крови.
Казалось, что и вся стая воспрянула духом – кольцо волков стало сжиматься значительно быстрее, а угрожающее рычание делалось всё громче.
Волки решили не рисковать и атаковали всей стаей разом: в надежде таким образом одолеть чёрного собрата, явно превосходящего их силой, размерами и проворством.
Первого, кто достиг цели, чёрный гигант разорвал надвое ещё в полете, так что тот умер, не успев коснуться земли.
Остальные же навалились на врага подобно серебряному шквалу тысячи смертей...
Рычание, визг, хруст костей и предсмертный хрип умирающих хищников огласили округу.
Земля содрогнулась, взрываемая десятками мощных лап и орошаемая густой чёрной кровью.
Казалось, что сам ад готов был подняться из глубин преисподней, чтобы собрать эту кровавую жатву ужаса и смерти.
Внезапно всё стихло.
На несколько минут в воздухе воцарилась полная тишина.
Небо почернело - его заволокло тучами.
Удар грома, как небесный кулак, сотряс землю.
Белые змеи молний раскололи небосвод на сотни осколков, яростные и жёсткие плети дождя разрезали воздух, торопясь очистить место побоища.
Патрик пришёл в себя.
Он лежал на боку, а жёсткие холодные струи дождя нещадно хлестали его.
Было сыро и холодно.
Сначала священник подумал, что умер и попал в ад, раз и после смерти его продолжают терзать водой, темнотой и холодом.
Но минуту спустя сознание прояснилось, и Патрик возблагодарил проведение, что так внезапно прислало к нему...
Священник затруднился решить, был ли это ангел, так как он не припоминал, чтобы ангелы являлись человеку подобным образом.
Однако, то, что он выжил – несомненное чудо, а раз так, то вера его еще больше окрепла!
Проговаривая про себя благодарственные молитвы святым, Патрик поднялся на негнущихся ногах, но его рука тут же снова потянулся к распятию...
Овраг за спиной священника казался бездонным.
Было темно, но даже в темноте яма была хорошо видна – казалось, весь мрак мира стёкся сюда, чтобы набраться сил, образовав озеро, но скоро, ему станет тесно и он выплеснется наружу, сметая всё на своём пути.
Ветер разогнал облака и бледная луна разлила свой неверный свет по поляне.
Монах различил десяток серых тел, застывших в последнем смертоносном порыве ненависти и злобы.
В середине поляны тела были навалены в кучу, образовав таким образом, что-то вроде кургана.
- Хорошо, что тот, кто устроил всё это, уже ушел!
Не хотел бы я встретиться с ним снова… - священник перекрестился.
Где-то в дали протяжно завыли волки…
- Видимо, оплакивают собратьев. - подумал Патрик - У зверей же тоже есть чувства.
В то же мгновение курган из волчьих тел дрогнул.
Что-то чёрное, громадное и неотвратимое зашевелилось под мёртвыми телами.
Воплощенный страх поднялся, и повернув свою морду, посмотрел в сторону священника.
Патрик оцепенел, пальцы побелели от напряжения, впиваясь в распятие.
Кровь отхлынула от лица, а пересохшие губы продолжали беззвучно шептать молитву.
- Человек! – от этого голоса кровь застыла в жилах священника, - Не бойся меня, человек!.. Я спасал тебя не для того, что бы потом убивать самому.
Чудовищный монстр, воплощение ночных кошмаров - чёрный волк-оборотень поднялся из-под груды волчьих окровавленных тел.
Свет луны ласкал его блестящую шкуру.
Слюна, смешанная с кровью капала на траву с ужасающих белых клыков.
Зверь смотрел на монаха своими пылающими красными, как угли, глазами.
Казалось, сама смерть заглянула священнику прямо в душу.
Патрик ощутил внезапную тошноту, его переломило пополам и он упал на колени.
Рука священника закостеневшая, как у покойника, жесткая, как дубовый сук,, взметнулась с распятием вверх, в беспомощной попытке защититься от всего, что лежит по ту сторону его понимания.
- Чего ты хочешь от меня? – прохрипел Патрик, силясь поднять свою поседевшую в лунном свете голову.
Молчание...
Где-то снова завыли волки, но теперь их зов звучал слабее.
Дождь начал слабеть и быстро закончился.
Небо полностью очистилось и лунный свет затопил поляну.
Чёрный зверь сидел неподвижно и молча смотрел на священника.
Волк был таким огромным, что казался совсем нереальным.
Было странно, что он всё ещё здесь, что свет и ветер не рассеяли его, как туманное наваждение.
. Чудовищный волк просто сидел и чего-то ждал.
Самообладание вернулось к монаху, так как прошло уже много времени, и ничего не происходило.
Кровь перестала стучать в висках, рука с зажатым крестом опустилась и повисла безвольной плетью.
Усталость и безразличие разлились по всему телу священника.
Очень хотелось есть.
Патрик с трудом попытался встать на ноги - его шатало.
Стоя на краю оврага, он повернулся спиной к яме и внимательно посмотрел на своего жуткого спасителя.
Волк не казался теперь таким уж большим.
Зверь как будто сжался и стал меньше, от него больше не веяло смертью и неизбежностью.
Волк неподвижно сидел и, казалось, о чём-то раздумывал: он прижал уши и выглядел очень печальным.
Патрику, отчего-то, стало жаль его.
Монах не знал почему, но он чувствовал, что волк для него не опасен.
- Зачем ты спас меня? – голос Патрика обрел прежнюю силу - Что тебе нужно?
- Помощь… - волк вздохнул, и вся мировая скорбь затрепетала своими паутинными крыльями.
- Помощь?! – удивлённо переспросил священник - Я не понимаю, чем я могу тебе помочь?
Денег у меня нет, плоть моя слишком худа, чтобы ты мог ей насытиться, а больше мне и предложить-то нечего…
Всё моё имущество теперь - вот! - Патрик показал зажатый в руке крест - Но тебе едва ли придётся по вкусу моё богатство.
Зверь поднялся и бесшумно двинулся к монаху, мягко ступая на больших сильных лапах.
Казалось, что он улыбается.
Остановившись в трёх шагах от священника, волк пристально посмотрел ему в глаза.
- Выслушай меня, святой отец! - прорычал волк - Беда приключилась со мной и моей женой: ибо не волк я, не оборотень, но узник, заточённый в темницу плоти.
Рука, сжимавшая крест разжалась, и распятие упало в траву.
Патрик оцепенел, не в силах ни шелохнуться, ни отвечать зверю.
Сознание монаха готово было померкнуть, а рассудок помутиться - столь странным было всё, что происходило с ним в последнее время.
- Наш клан живёт недалеко от этого леса, - меж тем продолжал волк - мы никогда не делали ничего такого, чтобы разгневать Бога настолько, чтобы он отобрал у нас человеческий облик, но беда пришла откуда не ждали!
-Святой Наталис - вот, кто проклял нас! - чёрный волк оскалился и зарычал - Он был не в духе в тот день, и мы, не зная о его вспыльчивости, видно чем-то обидели и прогневили святого.
Он проклял нас всех!
Нас и наших детей, и их детей, и детей их детей…
Оборотень опустил свою свирепую голову и заскулил.
Патрик стоял, как соляной столб, не веря ушам своим, а душа его трепетала в смятении.
- С тех пор, - продолжал волк - каждые семь лет, двое из нашего клана обречены были уходить жить в лес, обернувшись ужасным зверем, тогда как остальные жили обычной жизнью, ожидая, когда по истечении срока те двое вернутся, и ужасающий жребий вновь выпадет новым несчастным…
Волк завыл, оплакивая свою долю, а сердце Патрика исполнилось жалостью и смятением: помочь человеку – его долг, но правда ли все то, что он услышал, или это козни лукавого?
Как знать?
Патрик попытался припомнить, что про это говорилось в писании, но ответа там так и не нашёл.
- Нам с женой выпала эта ноша, когда мы были уже стары, - вздохнул волк - жизнь в лесу тяготила нас, но вернуться в клан мы не смели.
Теперь жена занемогла и я опасаюсь, что ей недолго осталось...
- И ты просишь меня... – отшатнулся священник - Просишь меня об исповеди?!
- Умоляю! – зверь опустил голову - Свершите над ней обряд, чтобы её душа могла упокоится в мире с Господом!..
Заклинаю тебя, святой отец, помоги мне!
Патрик колебался: с одной стороны, помогать ближнему, особенно, если тот первым помог тебе - его святая обязанность, но с другой…
Оборотень!
Это слово жгло язык, и он даже мысленно не решался произнести его.
- Без моей помощи вам обоим не удастся выбраться из леса, - как бы угадав мысли священника, подал голос волк - подумай, если не о моей бедной жене, что страдает только за то, что кто-то когда-то чем-то не угодил капризному святому, то хотя бы о своем спутнике!
Мальчик погибнет по твоей милости: сгинет в лесу, заблудится, да и новые волки всегда смогут вернуться...
Если не ради меня и себя, то хотя бы ради невинного ребёнка, сделай это!
- Хорошо! – вздохнул Патрик – Похоже, у меня нет выбора.
Идём!
Было тихо.
Человек и волк шли рядом молча.
Луна освещала лес, от чего всё казалось нереальным.
Патрик никак не мог поверить, что всё это не плод его воображения.
- Как хорошо было бы, если бы это был только сон! – думал Патрик.
Но это был не сон.
Ночь принесла с собой свою, другую реальность, так что теперь утро, день и всё, что было накануне до этого вечера, казались теперь такими далёкими и ненастоящими.
Патрик не был уверен, что ему удастся пережить эту ночь, но от усталости это совсем перестало его тревожить.
Тупое безразличие овладело им - ему больше совсем не было страшно.
Было холодно, чувствовалась тяжесть в ногах и очень хотелось спать.
Человек и зверь всё шли и шли, одежда Патрика совсем высохла, а монах этого даже и не заметил.
Он впал в какое-то оцепенение и просто шагал вперед.
Шаг, ещё шаг, ещё, ещё…
-Это здесь! - волк остановился перед огромным поваленным деревом.
Дерево было таким большим и старым, что корни его образовали естественное укрытие, способное защитить от дождя - тут волки и устроили свое логово.
На вереске в полумраке монах разглядел волчицу.
Она лежала на боку и тяжело дышала.
Было похоже, что смерть уже гладила своей костлявой рукой её седую шкуру.
Патрик стоял, слегка покачиваясь от усталости и молчал.
Прошло несколько минут.
Волк нетерпеливо тряхнул головой.
- Чего ты медлишь? - прорычал зверь - Исполни обещанное!
- Я... – замялся монах - Я хочу быть уверен, что это…человек...
Я не хочу допустить ошибки!..
- Понимаю. - оборотень кивнул головой - Ты прав, тебе нужны доказательства, иначе никак...
Я сейчас!
Волк растворился в темноте, но через минуту вернулся с каким-то свертком в зубах.
Было слышно, как он торопливо роет землю где-то в углу своего убежища.
- Это нож, - волк пододвинул сверток лапой к Патрику - срежь немного меха с брюха волчицы и сам увидишь, что будет.
Священник поднял и развернул сверток.
В грязной тряпице блеснула сталь.
Холодный, как поцелуй мертвеца и острый, как бритва, охотничий нож упал на вереск.
Монах опустился на колени, чтобы поднять его.
Лезвие тускло блеснуло, и жёсткая волчья шерсть осталась в руке у Патрика.
Холодный порыв ветра обдал лицо священника.
Патрик вскрикнул и невольно попятился от страха.
Волчица, лежащая неподвижно, внезапно дернулась, и её тело затрепетало, словно огонёк свечи на ветру.
Синеватое свечение окутало умирающего зверя, а контуры его фигуры стали расплываться...
Через мгновение, на том месте, где лежала волчица, появилось изможденное тело женщины.
- Отче… - прошептала умирающая, и её слабая рука протянулась к монаху.
Патрик поспешил провести обряд, ибо теперь все сомнения его были развеяны, а женщина еле дышала - сознание могло покинуть её прежде, чем он успеет снять бремя с её души.
Всё это время черный волк был рядом.
Зверь сидел у выхода и ждал, пока Патрик закончит исповедь.
Волк был величественно спокоен, печален и полон осознания того, что исполнил свой долг перед возлюбленной, что делила с ним свою жизнь в облике человека и зверя, и была рядом, в болезни и здравии, до тех пор пока смерть не разлучит их.
И вот это свершилось…
Было далеко за полночь, когда человек и зверь, скованные незримыми узами ночи, тайны и провидения, снова вышли под холодное ирландское небо.
Шли молча.
Две тени - волк и человек, призраки вереска, духи ночного леса - единожды близкие и такие далёкие, шли рядом, чтобы вскоре проститься навсегда, унося с собой свою тайну.
Тайну, что связала их в эту ночь.
Ту самую тайну, что они не забудут, и никому не расскажут, ту, что делала их такими человечными...
Тихая ночь.
Глубокое звёздное небо.
Огонь.
Уютный костёр.
Огонь и мальчик греют друг друга.
Том спит.
Дар Прометея жёлтым котёнком свернулся и дремлет рядом.
Волк и человек остановились там, где заканчивалась темнота, наблюдая, как спит ребёнок, озарённый неверным светом пламени.
Рука Патрика непроизвольно легла на широкую голову зверя.
Пальцы скользнули по густому меху, что в свете луны казался сделанным из белого серебра, так же как и волосы самого священника.
- Прости. - монах смущённо убрал руку.
- Ничего. - зверь тряхнул головой – Прощай... И спасибо тебе!
- Прощай! – махнул рукой Патрик - Может быть, я на обратном пути, когда закончу свои дела в Мите…
Может быть…
Я пройду этой дорогой...
Может быть… мы могли бы…
- Может быть... - грустно вздохнул волк - Всё может быть…
Темнота поглотила его...
Патрик стоял и смотрел на то место, где только что был волк.
- Может быть… - еле слышно вздохнул монах, и кроны дубов подхватили его слова, прежде чем он развернулся и направился к костру.
- Может быть… - вздохнул кто-то невидимый в темноте, и два красных уголька-глаза вспыхнули среди мрака - Может быть… Никогда…
Угли погасли.
Костёр остывал.
Скоро утренний холод разбудит спящих, и они снова отправятся в путь, размышляя о том, что подарила им эта ночь.
Скоро.
Но пока ещё добрый монах и его юный спутник крепко спят, отрешившись от забот этого мира, и видят сны.
Кто знает, может быть они оба стали чуть ближе к заветным золотым воротам?..
Кто знает?..
...Финн умолк и уставился куда-то в темноту, отвернувшись от слушателей.
Прошло какое-то время, но он не проронил ни слова.
Мы ждали.
Тишина стала невыносима.
Мы сидели, как заживо погребённые, став заложниками момента и темноты.
- А что потом? – не выдержал Марк - Что было потом?!
- Потом? – поднял брови Финн, - Потом, ничего не было.
Никто никогда не видел больше того волка - мало было желающих шляться в ту пору по лесам, разыскивая всяких там оборотней!
Так что это - конец, конец истории.
Это было первое упоминание об оборотнях, первое, дошедшее до наших дней, если быть точным.
Но, как ни крути, всё это чистейшая правда, и игнорировать это было бы глупо.
Финн хлопнул ладонью по барной стойке и махом осушил стакан.
- Который теперь час? – крикнул он в темноту - Кто-нибудь из вас, бродяги, может указать мне на это?
- Половина двенадцатого, сэр! - Рэдрик Ромул Хром помахал своими карманными часами - Половина двенадцатого.
- Отлично, – улыбнулся Финн - скоро закрываемся!..
И не надо там ворчать и вздыхать!
Закон – есть закон!
Паб ожил, люди спешили допить своё пиво, обсуждая дорогу домой, шутили и пугали друг друга волками и оборотнями.
Чувствовалось, что никто из них не хочет покидать уютную гавань «Хромого Лепрекона», но все понимали, что это неизбежно.
Собрались и мы с Марком.
Было странно выйти в темноту из полумрака зала, и не обнаружить под ногами снега, снега Ирландии, белого как кость, острого, жгучего, как битое стекло, одурманивающего, зовущего, желанного и смертоносного, пугающего и волнующего, как первая встреча со зверем.
Я закрыл глаза и вдохнул ночь полной грудью.
Мне показалось, что еловая ветка задела меня по щеке, а где-то вдали завыла стая…
- Берегите себя! – Финн вышел проводить нас и его сильная рука опустилась на мое плечо - Ей Богу, малыши, смотрите под ноги, а то расшибёте нос и не сможете его задирать перед девушками!
Будет обидно лишиться такого профиля, что хоть на монету, хоть в Лувр!..
Идите осторожней.
Ночь на пороге, всякое может быть…
Нам показалось, что Финн постарел сразу на тысячу лет - так грустно он опустил голову, и так печально он вздохнул при этом.
В следующий миг, он встряхнулся, словно воробей под апрельской капелью, и засмеялся.
- До скорой встречи!
До скорой встречи, мои дорогие!
Аха-ха!
У меня всегда есть ружье, помните об этом!
Я всегда смогу защитить вас.
Да, да!
Всегда!
Слышите меня?! - Финн развернулся на каблуках и погрозил кулаком темноте - Старика Финна вам не заполучить!
Нет, сэр!
Я смогу постоять за себя!
За себя и моих мальчиков!
Мы медленно двинулись прочь.
Было странно видеть Финна таким.
Он никогда не вёл себя так прежде.
Он всегда был странным, со своими сказками, тайнами, историями и всем тем, что делало его Финном, но никогда мы не видели, чтобы он чего-то боялся, чтобы он угрожал или защищался от кого-то...
Мы шли, медленно, гулко печатая шаги по тротуару, а Финн всё ещё кричал кому-то у нас за спиной.
Кому-то невидимому, скрытому в темноте.
Невидимому, но реальному, скрытому, но осязаемому.
Муха часто не видит паука до того момента, пока его челюсти не сомкнуться на её шее, но она прекрасно чувствует нить паутины, сковавшую её и привязавшую к этому моменту - моменту смерти...
Пустынная улица, наши шаги звучат неприлично громко, хотя мы и стараемся не шуметь.
Где-то в ночи всё ещё гремит голос Финна.
Уже невозможно разобрать, что он там говорит.
Надеюсь, что он просто прощается с очередным клиентом...
Надеюсь!..
Мы идём молча.
Я ощущаю, как кто-то смотрит из темноты мне в спину.
Я слышу чьи-то шаги.
Кто-то идёт за нами…
Не сговариваясь, мы с Марком резко оборачиваемся…
Улица пуста.
В переулке кто-то опрокинул мусорный бак.
Мы слышим грохот и визг кошки...
- Трам-па-па-па-пам - скомканная пивная банка, громыхая прыгает в нашу сторону, и замирает у наших ног.
Мы смотрим на искореженный кусок металла...
- Иди ты! – Марк с размаху пинком отправляет банку в полёт, и она скрывается в темноте.
- Мой бедный папаша играл вратарём… - несмело запел я.
- Трусы и бутылка – всё было при нём! - подхватил Рэдрик.
- Но почки и печень не ставил ни в грош! - песенка стала набирать силу.
- И сам стал на штангу однажды похож! – радостно заорал Марк.
- Сердечная боль, сердечная боль… Манчестер – Лимерик, 14:00! – запели мы хором...
Песня полетела в ночи боевым авангардом, знаменем, обещанием, надеждой на то, что все будет хорошо.
Никто больше не шёл за нами, никто не прятался в темноте, и мы больше ничего не боялись!
06.07.2016.