В ТО ВРЕМЯ, КОГДА ОТРАВЛЕНИЕ ВРАЧИ СТАРАЛИСЬ НАЗЫВАТЬ ОРЗ.
Продолжение к рассказу «На полуторке через Красную площадь».
(На старенькой фронтовой полуторке, такой же старенький шофёр вместе с студентом Геннадием Тарламазяном развозили по всей Яхромской пойме всё, что требовалось для работы в тот день, всем работавшим там людям. Когда запас дренажных трубок подошёл к концу, надо было ехать за ними в Орехово-Зуево, где их производили.
В выходные дни Гена не мог поехать за трубками, в такие дни он всегда уезжал по делам в Москву, в наше общежитие на Лиственничной аллее. Поэтому, в Орехово-Зуево решил ехать я, его однокурсник – Александр Лофиченко).
Синьково, Яхрома, ОРЗ.
В обычные дни недели, в столовую местного районного центра Синьково я и Гена Тарламазян часто ходили вместе. В тот злополучный день, это была пятница, после рабочего дня мы, как всегда, отправились в эту столовую.
Каждый день, укладывая дренажные трубки в узкой траншее вслед за экскаватором (и не отставая от него), мне приходилось всё это время нагибаться и разгибаться, нагибаться и разгибаться.
Когда вылезал из траншеи, моя поясница не позволяла мне сразу распрямиться во весь рост, и я делал это постепенно.
Ну и, конечно, мой организм, от такой ежедневной тяжёлой работы требовал восполнения значительно большего количества энергии, чем в простые дни.
Поэтому в столовой в обед и ужин к своему столику нёс на подносе два первых и два вторых блюда (компот не брал).
Гена брал одно первое, одно второе блюдо, ему вполне хватало.
Как обычно, поужинав, я две порции, Гена одну, мы отправились в свой лагерь. Там в палатках (каждая на 20 человек) между двумя рядами из 10-ти коек располагался во всю длину палатки деревянный стол и лавками с двух сторон, находились студенты МГМИ. Ребята в одной, девушки в соседней, такой же брезентовой палатке.
Летний световой день позволял нам после работы, не только отдохнуть, но и устраивать танцы, тут же перед палатками. Некоторые влюбчивые парочки, обнявшись, танцевали до самого позднего времени, под яркой лампой висевшей над ними на высоком деревянном столбе. Помню одну такую постоянную парочку, это были Володя Михайлов и Света Лапшина.
Большинство студентов, после захода солнца, послушно укладывалось спать, Но в эту ночь всех разбудил Гена Тарламазян, а его койка была самая последняя из правых 10-ти коек.
Среди ночи он неожиданно вскочил и понёсся к выходу, задевая по пути все 9-ть коек, отчаянно чертыхаясь. Но недолго он лежал на своей постели потом, вскоре он опять вскакивал, и с такой же скоростью нёсся из палатки, куда, потом поняли все, кто проснулся.
Рано утром в нашей палатке Гены уже не было.
Я же собирался этим утром идти на рыбалку на речку Яхрому с нашим однокурсником Юрием Никольским, но, проснувшись, понял, что ни о какой рыбалке уже не может быть и речи. Я еле оторвал мою голову от подушки.
Она была необыкновенно тяжёлой, как свинцовая, и до боли раскалывалась от сильного жара.
Как я догадался, это могло быть лишь при отравлении котлетами, которые я съел прошлым вечером в местной столовой. Еле поднявшись и пошатываясь (голова у меня кружилась, а ноги сводили судороги) я направился в больницу, которая находилась, как раз, напротив, через дорогу, от злополучной столовой.
Хорошо ещё, что идти пришлось под горку.
И столовая и больница находились в низине, где рядом с ними протекала река Яхрома, через которую в этом месте был старый деревянный мост.
Когда я подошёл вплотную к лечебному учреждению, то увидел, людей в белых халатах, которые вносили туда, лежащих на носилках молодых девчонок, при этом, их сильно рвало, и они были все испачканы этим.
Машины скорой помощи то и дело подъезжали с новыми отравленными девчонками. Это были студентки Менделеевского техникума, тоже работавшие на Яхромской пойме. Тогда в это место собрали студентов многих учебных заведений Москвы и области, живших, как и мы в таких же палатках.
Если бы мой организм действовал как у Гены, или меня бы рвало, то конечно я чувствовал себя значительно легче.
Когда я попал на приём к врачу, то сказал, что отравился котлетами. Смерив мою температуру, которая (помню) была за сорок, и дав каких-то таблеток, она направила меня в больничную палату.
А так как я, прилюдно, извините, не блевал, в качестве диагноза, она написала ОРЗ, против чего я сильно запротестовал.
Потом я узнал, что местным врачам очень не хотелось писать всем отравившимся – отравление, им писали всем ОРЗ. Ведь, работники столовой были их соседями, а может быть и роднёй,
Все, кто тогда был в этой столовой, абсолютно все отравились. Их было так много, что ближайшие больницы были тоже ими переполнены. Говорили, что, даже, некоторых, особенно плохих, отвозили в Москву.
В тот же день меня навестили девчонки из моей бригады: Наташа Русинова, и Марина Бахарева. И в последующие несколько дней они приходили ко мне, и сообщали мне новости.
Вот от них я и узнал, насколько массовой было отравление, и что местные врачи, всячески хотели выручить своих столовских земляков, не писав в больничный лист истинный диагноз.
Тогда в столовую приехало много милицейского начальства, и запахло уголовным делом. Приходил ко мне и Юрий, сказав, что рыбалка тогда была не очень удачной.
Когда я из больницы вернулся в нашу палатку к своим ребятам, первый, кто радостно меня приветствовал, был, конечно, Гена Тарламазян.
Он мне сказал, что тогда по пути в Москву, он выскакивал из электричек буквально на каждой остановке.
От больничной койки его уберегла спасательная реакция его желудка.
Потом, уже в Москве, в нашем институте Гена иногда ко мне подходил, и, улыбаясь, говорил: «а помнишь, как мы с тобой в Синьково отравились котлетами?».