Александр Сергеевич Пушкин разлил водку по стаканам, нарезал колбасы, спросил: «Шпроты будешь?» — и не дожидаясь ответа, открыл банку.
— За встречу! -
Когда ломтик колбасы был съеден, Пушкин начал разговор.
— Давненько хотел поговорить с вами, Владимир Владимирович! Прояснить кое-что. Лет этак сто назад вы меня собирались с парохода современности… -
— Ну, не получилось. Ничего не попишешь, — отозвался Маяковский. — Не удалось вас, буржуев, скинуть. Так и меня новые буржуи никуда сбросить не смогли. А всё-таки кое в чём я был прав — коммунизм побили именно канарейки! -
— Да. Так и я был прав — не стоит дорого ценить громкие права. А стадам свободы и не нужно. А вообще — удивительное место — библиотека! Вот мы тут сидим да беседуем, и ещё со своими героями встречаемся. А иногда и с чужими. Я вот раз с Онегиным встретился — пришлось убегать. Я забрался на стеллаж, под самый потолок. А он залезть не может, растолстел. Давай стеллаж раскачивать — спасибо библиотекарям, прикручен к полу крепко. И материт он меня, как сапожник. Мол, я ему всю жизнь испортил. Я в ответ — сам дурак, я тебя не просил Ленского стрелять, а ты и застрелил. Сам кашу эту заварил, а я только что записывал. В общем, ругался он, пока не надоело. -
— Везёт, — ответил Маяковский. — Вот я елё от своего Дзержинского спрятался. Хорошо, где-то у дальнего окна Безухов стал оконную раму ломать. -
— Ладно. Давай — за быстрые ноги и надёжное убежище! -
Закусив шпротами, Пушкин призадумался. Маяковский тоже молчал о своём.
— Я вот о чём подумал, — начал Пушкин. — Народ нынче нас редко читает. О чём таком писать, чтобы стать популярным? -
— Мат? — предположил Маяковский. — Так у меня есть где-то в стихах. -
— И у меня, — ответил Пушкин. — Секс? Так тоже вроде есть. -
— И у меня есть. Не то. -
Из-за стеллажей возник Антон Павлович Чехов со стаканом в руке.
— Иди, куда шёл. Тебя не звали, — буркнул Маяковский.
— Подходи, третьим будешь, — отозвался Пушкин, наливая Чехову.
Чехов опрокинул штрафную.
— Слышал я ваш разговор. Но популярность — это не наш удел. Нам на бульваре делать нечего. Мы — вечные узники библиотек. Но это не самый худший удел. -
Маяковский хотел было сказать грубость, но смолчал. А Чехов продолжил.
— Мы можем жить здесь практически вечно. Редко кто знает, но если уж знает… Школота коверкает наши имена — то Маньяковский, то Андрей Сергеевич, а меня поэтом раз обозвали. А на бульваре? Быть там — удел смертных. Короткая и громкая слава, и всё. В редком фонде бывали? Он в общаге, за главным корпусом. Как-то я забредал туда ради интереса — туда только самые отъявленные филологи заходят — раскопать писателей второго, третьего и сто двадцать третьего ряда. Встретил там Потапенко, и Брешко-Брешковского — они по славе меня когда-то в хвосте оставили. А теперь? Мумии, брат, чисто мумии. И всё на горькую долю жалуются. Туда редко кто заходит, у нас тут вообще — проходной двор. А главное — половина нобелевских лауреатов там же. Я подивился — кто там у стенки рядком стоит? Узнал — не поверил. Потом Толстому и Ремарку рассказывал — посмеялись. А Уэллс сказал — тогда обидно было. А сейчас… Кто б знал, что будет сейчас! -
Поэты слушали монолог молча, перестав жевать колбасу.
— М-да! — изрёк, наконец, Пушкин. — Это нам сюда студенты есть-пить носят. А в редком фонде — голод, и сушняк. Так надо сходить, людям занести, мы ж не изверги! -
— Иди сам, коли делать нечего! — отозвался Маяковский, но встал, рассовывая булочки по карманам. Отделил из пачки половину сигарет. — А пиво-то делать разучились нынче! -
Пушкин тоже глянул на бутылку пива на свет, потом спрятал в свой карман.
— Водку, кстати, тоже делать разучились. И ещё в ваше время. -
— Помолчал бы! — ответил Маяковский. — Пошли. Антон Палыч, дорогу покажешь? -