Московский вокзал так же, как и во все канувшие в вечность неизгладимой памяти года, встретил меня приветливым взглядом начинавшейся зимы с ее пушистым снегом и холодами, хотя, на дворе был только конец октября. Снег, конечно, еще не совсем мягкий и не совсем пушистый, а скорее, пока мокрый и слегка тяжелый, плачущий на моих глазах своими сероватыми прозрачными слезами. Мокрота под ногами противно «чавкала» зимними ботинками, сопровождая хлюпаньем каждый шаг по асфальту моего детства и юности, разбрызгивая свои телеса в сторону прохожих, часто-часто мелькающих перед глазами по привокзальной площади. Мы шли с Витей, мужем моей сестры, к его машине и я на ходу рассматривал хорошеющую с каждым моим приездом площадь, играющую разноцветными огоньками завлекающих и развлекающих реклам магазинов и кафе, метро и высокого здания управления железной дороги…
- Вот так слякоть у вас, - проговорил я, отдышавшись и усевшись поудобнее в его машине, - у нас еще тепло и сухо, лишь изредка дождичек осенний брызнет и собьет пыль с деревьев и крыш.
- У нас уже и снежок полежал да растаял, снова вот идет и грязь развозит. А назавтра морозец обещали, покатаемся, как на коньках. Резину никто не хочет зимнюю одевать, поэтому день жестянщика неминуем, - спокойно ответил Витя и запустил мотор.
- Каждый раз приезжая, удивляюсь, как город преображается и цветет, не то, что в семидесятые и восьмидесятые годы. Вот что значит, открыли историческую часть для иностранцев, совсем по-другому жить начали и приспосабливаться к зарабатыванию на великой русской старине, - все так же удивляясь увиденному, тараторил я, видимо, намолчавшись в поезде.
Мы уже выехали с площади и помчались по Московскому шоссе к центру Сормовского района, откуда до маминого дома всего-то ничего останется. Там закончатся пробки и многочисленные городские огни реклам и светофоров, многоэтажек и магазинов, и дорога побежит хвойными лесами и полями, поселками и деревеньками, расположившимися под самым боком большого и красивого города на Волге, моего Любимого Нижнего Новгорода.
За городом дорога узкой лентой побежала между лесными массивами, зажатая серо-белыми снегами, комфортнее себя чувствовавшими между деревьями и вдоль междугородней трассы, нежели в городе. Здесь уже больше походило на приближающиеся холода и зимние месяцы. Спешащие навстречу автомобили неслись на яркие вечерние огни областного центра, ближе к цивилизации и суете, светской жизни и ее завлекающим разноцветным фонарикам роскошных ресторанов и гипермаркетов, рынков и набережных. А мы эту суетную жизнь оставили за кормой нашей «десятки», наслаждаясь музыкой из магнитолы, летели туда, в вечернюю темноту, в тихий и спокойный городок нашего с ним детства и юности, скорее к теплым и вкусным пирогам моей мамы и по совместительству его тещи…
- Всем привет! – я зашел в мамину квартиру и действительно, запах пирогов сразил меня наповал, да еще после полуторасуточного переезда в плацкартном вагоне поезда, тормозившего на каждом полустанке и кланявшегося всем придорожным столбам с красными глазами, после сухомятки и теплого невкусного чая, мельтешащих туда-сюда беспокойных пассажиров.
- Привет! – из кухни вышли мама и Светик, моя старшая сестренка. Мы стояли, обнявшись все трое, а в памяти…
…А в памяти моментально начали всплывать приятные минуты нашего счастливого солнечного детства. Теплое летнее время школьных каникул, за окном зеленые листья берез и рябин тихо шуршат под действием легкого ветерка, мне шесть лет, а сестре почти десять и первая половина семидесятых годов коммунистического «изобилия» большой многострадальной страны:
- Света, сходи в магазин, купи молока бидончик и батон, - голос мамы был строгим, но мягким, - вот тебе рубль, как раз хватит.
Мама протянула Свете трехлитровый бидончик, авоську и отправила в магазин.
- Стасик, пойдем со мной, - предложила мне сестра, всегда бравшая меня с собой.
- Пойдем, - спокойно согласился я, одевая сандалии.
Она взяла меня за руку, и мы спустились со второго этажа на улицу, а до магазина всего-то ничего, минут шесть ходьбы, которые, впрочем, мы одолевали не менее, чем за полчаса, проверяя все прибрежные кусты на предметы нахождения пробок и фантиков, которые тогда собирали все, кому не лень. В магазине, как всегда, была очередь и на Светино счастье молоко привезли не по двадцать восемь, а по двадцать четыре копейки за литр.
- Вот здорово! – обрадовалась сестра. – На мороженое за десять копеек хватит!
Мама всегда давала ей рубль и считала, что три литра молока по двадцать восемь копеек стоят восемьдесят четыре, и батон за шестнадцать, так рубль и уходил. А здесь получалось, что двенадцать копеек оставалось ей на мороженое, вот сестра и радовалась. Мы благополучно выстояли очередь, купили три литра «голубой воды», потом вафельный стаканчик «замороженного молока», отстояли в хлебном магазине еще одну очередь за батоном и пошли тем же маршрутом домой. Свете необходимо было съесть мороженое и убрать все улики с губ и щек, чтобы маме сказать, что молоко было дорогое и ничего больше мы не покупали, и сдачи не осталось. Она, конечно, и со мной немного делилась мороженым, говоря, что его много есть нельзя, а то горло заболит. Хотя, именно частыми болезнями горла страдала всегда она, да, впрочем, страдает и сейчас, спустя сорок лет.
- Мама, молоко было по двадцать восемь копеек, батон за шестнадцать, сдачи нет! - выпалила Света, открывая дверь в квартиру и протягивая маме бидон и авоську.
Я, как истинный джентльмен, всегда нес поклажу почти всю дорогу, пока она ела мороженое, а перед дверью она у меня их забирала, делая вид, что главная в нашем походе. Мама тут же попробовала молоко из бидончика и строго произнесла:
- Молоко-то дешевое, даже, вкус не тот. Где сдача? – голос ее стал совсем жестким, как и все мамы на свете, она не Любила вранья.
Я стоял и, насупив губы, молчал, опустив глаза, а сестра, недолго думая, выпалила:
- Это Стас захотел мороженое, и я ему купила! Он почти один все его съел! Спроси у него, если не веришь? – и повернулась ко мне.
Я все так же стоял и молчал, а мама, наша проницательная и дотошная мама, понимала все с ходу, зная характер сестры и мою «партизанщину», и в очередной раз взялась ругать «главного магазинщика»:
- Как же тебе не стыдно, ты всегда его, маленького, за собой таскаешь и на него сваливаешь свои проделки! Света, когда это кончится! Ну, сделала и сделала, купила и купила, и знаю, что съела одна все, а врать-то зачем? Я же все равно правду узнаю, будет еще хуже! Ты знаешь, что мне надо целую смену работать на эти десять копеек!
- Я с ним поделилась! – начала оправдываться Света.
- Вот, все-таки, ты зачинщица! А зачем же на него сваливаешь?..
Так в очередной раз открывались Светланины проделки, а мамина речь в нравоучениях так же в очередной раз была долгой и шумной, многословной и поучительной, да и сейчас такая же, по прошествии стольких лет нашей жизни. Невзирая на то, что мы со Светиком давно уже сами отцы и матери, взрослые семейные люди, плавно подошедшие к своим полувековым юбилеям, ее нравоучениям и беспокойствам за нас нет конца и края. Что, впрочем, я перенял у мамы, так же, долго и поучительно ругая своих детей и так же бесконечно их Любя. Судьба!
А сестра, она и есть сестра, единственная родная, всегда меня Любившая и всегда мною Любимая, долгие годы детства подставлявшая меня в своих проделках, в школьные годы помогавшая в рисовании и английском, математике и русском языке. Это она!..
…Легки и приятны воспоминания, только горьки и обидны их невозвращения, их плавное утекание все дальше и дальше от нас, от нашего старения и мудрения.
И вот он опять, порог милого маминого дома, уютный и теплый, светлый и приветливый, пахнущий борщом и пирогами, зеленью трав и пахучим чаем, весь в своей красоте и ожиданиях, житейских заботах, молитвах и болях за нас, детей и внуков. Как же здорово сюда возвращаться, приезжать снова и снова, находя хоть какие предлоги и выкраивая каждый свободный денек или недельку…
Чем старше и мудрее я становился, чем чаще получал возможность приехать в родные стены, на Любимые улочки и переулочки, тем острее чувствовалась потребность в общении с ними, близкой по крови и по зову сердца Любимой моей семьей. С моей шумной, заботливой и вечно суетной мамой, не смотря на ее годы и здоровье, с моей задумчивой, творческой и рассудительной старшей сестрой, взрослеющими племянниками и спокойным работящим зятем, всеми ими, проживающими в городе некогда счастливого цветущего и беззаботного школьного детства Советского государства…