Предыдущие главы: http://www.proza.ru/2016/06/21/89
***
-Ты правда считаешь, что им фильм не понравится? – задумчиво протянула Вероника, когда я с чашкой Earl Grey’a вошел в гостиную. Она сидела на диване по-турецки, обложившись книгами, завернувшись в плед в шотландскую клетку и что-то медленно записывая в блокноте.
Я устало ей улыбнулся, хотя Вера на меня и не смотрела, только уткнулась в свой конспект, покрывая желтоватую бумагу аккуратной каллиграфией. Ей удавалось сохранить красоту почерка даже, когда она в спешке переписывала рецепты с кулинарного шоу по воскресеньям.
-Не знаю,- ответил я и, сев за стол, погрузился в работу.
-«Мистер Никто» - история романтическая, о том, как люди, делая выбор, навсегда изменяют мир вокруг себя и даже в других концах галактики, но любовь остается навсегда, вплетенная в материю мироздания; даже в иных жизнях она прокладывает мужчине и женщине дорогу друг к другу.
Отвлекшись от клацанья по клавишам, я обернулся посмотреть на нее. Вероника отложила блокнот и всматривалась теперь в меня меланхоличным и влюбленным взглядом. Я перевел глаза на диск с фильмом, лежащий на кофейном столике.
-Ты его уже смотрела? – проговорил я удивленно. – Или это тебя так Джаред Лето вдохновил?
Она улыбнулась:
-Ты что, никогда не смотрел на постер и никогда не пытался представить себе, о чем картина. Не пытался сквозь краску на афише разглядеть истории персонажей, вообразить, какие опасности и трагедии приготовила им судьба, как потечет их жизнь?
Меланхолия в ее взгляде заменилась серьезностью, а влюбленность – какой-то особенной грустью.
-Ты аннотацию читала, да? – я прищурился.
-Угу,- засмеялась Вера,- психология сегодня побила все рекорды по нудности. Чтоб не заснуть, начала просматривать Filmweb в поисках хорошего кино. Некоторые писали, что фильм нудный и затянутый, но...
Была очередь Вероники выбирать фильм на наши ежесубботние киновечера. Собирались мы вчетвером, иногда впятером – Карол неизменно приводил свою очередную избранницу, так что мне временами кажется, что уже половина университета сидела у нас в гостиной на ковре или на диване, ела попкорн, чипсы или какие-нибудь кулинарные изыски, которые Вероника готовит с вдохновением и невероятной любовью. И, как обычно, она переживала из-за фильма.
-Успокойся,- я сел рядом с ней и погладил по ноге. – Все в порядке. Если у тебя есть какие-то сомнения, то всегда есть классика: «Титаник», «Лелек и Болек», «Четыре танкиста и собака». Кроме того, я уверен, что всем придется по душе “Love Actually” или «Интерстеллар». Да и если ты начнешь рассказывать им про метафизический подтекст, как мне сейчас, а поверь: я от твоих слов почувствовал себя пятилетним ничего не смыслящим мальчишкой, то все просто в шоке будут.
-Спасибо,- зашептала,- ты же знаешь: я хочу сделать...
-...прекрасные вечера у тебя всегда получаются. Не бери в голову.
-А что ты делаешь?
-Переводы на английский. Представляешь, случайно в интернете нашел объявление, что какая-то фирма выходит на американский рынок, и им нужен теперь переводчик. Я быстро состряпал резюме, и они взяли меня на удаленную работу. За один заказ платят четыреста злотых. Вот видишь, как твои речи меня вдохновляют. Это тебе спасибо.
-Давай, может, тогда что-то посмотрим? Ну, раз ты такой молодец.
В библиотеку Polskiej Akademii Nauk я опаздывал. Планировал приехать туда к открытию, к девяти, но зима в середине февраля решила напомнить о себе пеленой густого снегопада, что уничтожало само понятия видимости на дороге. Машины плелись неторопливой, сонной чередой, ведь даже рассмотреть бампер соседнего автомобиля требовало напряжение зрения до такой степени, что глаза начинали болеть и слезиться. Выходить же из салона и попытаться пройти несколько километров под пронизывающим ветром и колким снегом было еще более отвратительной затеей. Да и к тому же даже не приходилось сомневаться, что audi засыпет так, что откопать ее можно будет только с помощью бульдозера. Поэтому приходилось всматриваться в блеклые распорошенные ветром капельки света светофоров и со скоростью нескольких километров в час плестись за не то хондой, не то мерседесом.
Когда шнур машин доплелся до Bramy Oliwskiej, погода начала немного приходить в себя, и снегопад стал терять задор и силу. Через пару минут с неба вальяжно опускалось всего лишь несколько снежинок. Метель оставила по себе только ослепляющие кристальные сугробы и такой приятный морозный хруст снега. Леденящие и нервные дуновения ветра норовили залезть и проникнуть везде – под шарф, под полы пальто, под перчатки. Благо, нужно только перейти дорогу, чтоб оказаться в приветливом холле. Было здесь тепло и тихо. Разговоры немногочисленных посетителей с библиотекарями поглощались стенами, обитыми панелями из красного дерева, и приглушались почти что до состояния оглушающей тишины.
Сняв перчатки, развязав шарф и расстегнув пальто, я присел на одном из кожаных кресел. Взял первый попавшийся журнал и уже готовился найти какую-нибудь занятную статью, дабы скоротать время, пока до меня дойдет очередь. Заметив меня, женщина лет сорока сделала то же самое. И в это же время тишина рассыпалась громким возгласом:
-Как это так, что эта книга была переведена из архива в Познани сюда в Гданьск еще в январе девяносто первого, а добавлена в реестр только три месяца назад, в декабре? Сейчас же pan мне говоришь, что чтоб получить доступ к ней я должен написать заявление в какой-то там Совет.
-Именно так,- подтвердил раздраженно молодой библиотекарь, судорожно трясущимися руками поправляя очки. Видно, негодование сороколетнего мужчины в слегка потертой серой куртке и не совсем ровно надетой шапке его пугало, или он просто не привык к такому поведению посетителей. Или к обращению на «ты» от незнакомцев. – Именно так. Срок на рассмотрение заявления – до месяца. Поэтому если pana причина в желании получить доступ к манускрипту будет признана достойной, pan сможет книгу изучить. Но сейчас рукопись и так зарезервирована,- библиотекарь на секунду прервался, видимо искал что-то в базе данных, - до тринадцатого марта.
-И что, нет никакой возможности, чтобы посмотреть книгу, когда она просто лежит в архиве, когда никто ей не пользуется?
-Книга зарезервирована на целый месяц. Только один человек, за исключением, разумеется, работников библиотеки, имеет к ней доступ,- библиотекарь сказал это голосом, подразумевающим конец разговора и отсутствие каких-либо альтернатив и уставился в монитор.
Мужчина поправил шапку на затылке, что-то промямлил и сел на кресле рядом со мной.
-Pani kolej, niech pani idzie,- обратился я к женщине, поглощающей „Wiedza i życie”.
-Нет, спасибо, я в другом месте очередь занимала,- отозвалась она из-за страниц.
Вздохнув, я подошел к библиотекарю:
-Dzień dobry, у меня документы из Uniwersyteta Gdańskiego. На мое имя зарезервирована книга.
-Угу,- проговорил библиотекарь, Krzysztof Wielicki, было написано на бейджике. – Попрошу только свидетельство личности.
Я протянул паспорт, а pan Wielicki попросил подождать и сказал, что только заведет данные в базу и скрылся за дверью. Садиться снова не хотелось, поэтому я подошел к стеклянным дверям и стал рассматривать улицу, утопленную в сверкающем снегу, правда местами проезжающие машины уже успели нарушить сияющую чистоту.
-Эй, что pan делает! Прошу немедленно отсюда удалиться.
Когда я обернулся, незадачливого типа в шапке и куртке охранник провел мимо меня и выставил за дверь.
-Представляете, он что-то тут выискивал, рыскал,- пожаловался библиотекарь.
-Бывают такие люди,- пожал я плечами, делая безразличное лицо. Хотя вся эта сцена выглядела уж слишком подозрительно и странно. – А можно поинтересоваться, какую именно книгу хотел увидеть этот мужчина?
Pan Wielicki снял очки, сморщился и потер переносицу.
-Эх, зрение становится еще хуже,- моргнул он несколько раз, при этом видно было, что это вызывает у него боль. Бледно-голубые глаза были красные от лопнувших сосудов. – „Medicinae plantatum”,- сказал он наконец, возвращая очки на место. – И это довольно странно. Ведь он был прав: книга была доставлена достаточно давно и лежала в архиве и никто ее не исследовал. Просто лежала.
-Как же тогда она попала в реестр? Зачем, если столько лет никто не проявлял к ней интерес?
-Не знаю точно, однако архивы в поисках подобных манускриптов стали перерывать именно по просьбе Гданьского Университета. Для чего – знаете.
-Да,- закивал я. Надеюсь, этот сумасшедший не станет преследовать меня.
Видно заметив мое выражение лица, библиотекарь добавил:
-То, что эта книга зарегистрирована на ваше имя, - ничего не значит. Просто досадное совпадение. Давайте я лучше проведу вас в читальный зал.
Мы стали подниматься по деревянным ступеням на первый этаж. Дерево чуть слышно трещало, и это прекрасно сочеталось с атмосферой библиотеки. На стенах висели пейзажи, представляющие улицы города такими, какими были они лет двести назад. Дороги, выложенные брусчаткой, молодые деревья, растущие по обеим сторонам улиц и бросающие продолговатые тени, лучи заходящего солнца, с трудом выглядывающие из-за декорированных башенок и разномастных фигур крыш домов. По тротуарам прогуливаются в светлых длинных платьях и шляпках молодые девушки, пряча аристократическую бледность под зонтиками.
-Надеюсь, вам известно, что всю электронику нужно оставлять в специальной комнате. Делать фотографии нельзя, так как это может повредить бумагу. Еще хочу заметить: в читальном зале поддерживается особая температура, влажность, соотношение газов в воздухе. Это поначалу может вызвать легкое недомогание – боль или сухость в глазах или во рту, звон в ушах, слабость, головокружение.
Не переживайте: к этому быстро привыкается. У вас же запись на месяц?
Я поддакнул, не в силах выдать ничего больше. Я и понятия не имел, что нужно так посвящать себя, чтоб прочитать древний манускрипт. Да уж, наука требует жертв.
-Ну тогда через день или два этих симптомов не будет, уверяю вас. Прошу выложить все сюда.
Библиотекарь указал на металлический сосуд, где следовало оставить телефон, ключи, флешку и даже мелочь. Операция напоминала контроль перед посадкой на самолет или посещение королевского замка в Кракове.
-Прекрасно,- pan Krzysztof спрятал сосуд в сейф и последовал дальше, жестом пригласив следовать за ним. – Вот ваша комната,- указал он на небольшое помещение площадью метров три на четыре. За прозрачной дверью, погруженные в бледном красном воздухе, стояли обычный стол, деревянный стул, настольная лампа, пластиковая подставка с тремя карандашей и ручкой, а задняя стена заставлена была полками с материалами для подручного чтения. – Книгу я принесу через минуту, можете войти.
Вопреки моим ожиданиям, дверь просто открылась. Это заставило меня задуматься, как же в таком случае поддердиваются эти самые условия, о которых говорил библиотекарь. Тут же уши уловили жужжание – весь потолок оказался одним специальным кондиционером, который все и регулировал. А в углу, направленная прямо на стол, висела видеокамера. Источником красного света была люминисцентная лампа. Где-то я слышал, что это тоже оберегает истервшуюся бумагу или пергамент от старения и превращения в пепел в течение всего пары минут.
Тем временем, начали болеть глаза, появилось ощущение, будто у меня в них песок. Голова стала незаметно, но нахально, гудеть, и я опустился на стул, прикрывая лицо руками.
-Вот, panie Marcinie, ваша книга. Когда вы планируете закончить работу? – мужчина поставил на стол что-то тяжелое.
Делая усилие, чтоб посмотреть на собеседника, я убрал левую руку и кивнул:
-Разве я не могу просто так выйти? Вы замкнете дверь?
-Нет, конечно, но это я должен отдать вам ваши вещи. Ладно, если вы не знаете, когда освободитесь, то можете вызвать меня посредством кнопки. Она прикреплена под столешницей.
-Спасибо большое,- ответил я, борясь с неожиданно откуда взявшейся тошнотой.
Библиотекарь вышел, а я остался здесь сражаться с эффектами библиотечной болезни, слишком уж близким родственником болезни горной.
Минут через десять голова болеть перестала, и я решился распаковать коробку с книгой. Сделана она была из очень плотного картона, с одной стороне на приклеенной карточке напечатаны обозначения, наверняка касающиеся координат места хранения книги. Развязав шнурочек, я достал увесистую пластиковую папку. Там по отдельным файлам разложены были отдельные страницы пергамента. Несмотря на это, я надел белоснежные перчатки и взял пинцет из подставки, в которой еще лежали разнородные увеличительные стекла, металлические щипцы и еще несколько неизвестных мне приборов.
Стараясь не дышать, я брался пинцетом за уголок страницы и невесомым движением перелистывал листы. Переплет, видно, оказался не таким прочным, как казалось создателю книги: по левому краю каждой страницы виднелись расстрепанные и разорванные отверстия, в которых продевалась когда-то нитка, делающая книгу единым целым. То ли переплет был поврежден, то ли нитка прогнила и расслоилась, но теперь исписанный блеклыми, некогда иссиня-черными, чернилами пергамент только формально, по содержанию, составлял книгу.
Латынь, которой она была написана, не представляла никаких трудностей, так что я пожалел совета своего внутреннего голоса, утверждающий необходимость притащить с собой несколько словарей. Вынув из рюкзака блокнот, я стал записывать некоторые фразы. Слова, из которых они состоят, - понятны, а вот значение – отнюдь. Нужно будет проверить в каком-нибудь фразеологическом словаре. И в следующий раз стоит прихватить справочник по ботанике, а то понимаю, что нужно смешать, получить сок, добавить, выпарить, дать отстояться. Только вот – что?
Спустя полчаса я понял две вещи. Первое: при особом желании книгу можно прочитать в неделю-полторы, ведь ни язык, ни стилистика не вызывают особых проблем. То есть практика без особого напряжения может быть готова в две недели. Второе: невообразимо скучно. Анонимный автор пускай и писал бестселлеры эпохи средневековья, хотя по качеству пергамента, скорее это XVI век, но сейчас книга является, наверное, только музейным экспонатом – не более. Поэтому я стал перелистывать страница за страницей, не особо вчитываясь в текст. Где-то в середине книги я заметил странность: под латинским текстом просматривались еще более блеклые, вытершиеся, почти что прозрачные рисунки. На латынь, даже архаичную и стилистично каллиграчефически записанную, это не походило. Какие-то крючочки, палочки, зигзаги. Вряд ли это был даже схематичный набросок определенной части растения или прибора, необходимого для выпаривания сока шалфея, ведь именно об этом говорилось на странице.
Ведомый странным позывом, я стал срисовывать символы настолько точно, насколько только мои изобразительные возможности мне позволяли. Заинтересованный, появляются ли такие зарисовки еще где-то, я начал быстро и одновременно осторожно перелистывать лист за листом. Страниц через пятнадцать нашлись похожие записи. На этот раз чернила сохранились намного лучше. Но относилось это только латинского текста. Рисунки были такими же тусклыми и незаметными, как и предыдущие. Идея поразмышлять, как такое возможно, была поглощена желанием скопировать символы в блокнот. Теперь, почувствовав отчего-то важность необычных записей, я переносил их с несвойственной мне аккуратностью и точностью. И в тот момент, когда несрисованным остался только один символ, меня осенило.
Пергамент использовался дважды. Сначала – чтобы начертить эти рисунки, потом – чтобы написать трактат. Что-то подобное называлось палимпсест, от греческого «написанный заново». В то время бумага была дорогая, поэтому гораздо проще было взять уже исписанный пергамент, физическим или химическим образом уничтожить предыдущий текст, а потом уже написать свой. Иногда же старые записи оставались видны: может способ расстворения чернил не был слишком удачный, может кто-то боялся испортить пергамент, поэтому расстворял или соскабливал деликатнее.
Вот и конец загадки,- подумал я расстроенно. - Потому-то символы и выглядят так странно: чернила при очистке расстеклись.
Но я продолжал листать, рассчитывая на то, что смогу подтвердить свою теорию. И вправду, знакомые символы появлялись регулярно каждые несколько десятков страниц, но уже в конце книги, последние сто страниц, не показывались вовсе. Зато при хорошем увеличительном стекле с легкостью давалось разглядеть, практически что сливающиеся с песочным цветом пергамента, некоторые латинские и даже старопольские фразы. Значит, манускрипт написан на бумаге из двух или даже трех-четырех других книг. Невероятно.
Я вздохнул и попытался отрешиться от этих мыслей. Снова серыми щупальцами начала подбираться депрессия из-за того, что нет в жизни моей приключений. Иногда даже завистливо думаю, что родился я не в то время: в эпохе мушкетеров жилось лучше. Потом я взглянул на исписанный непонятными закорючками блокнот, и опять подумалось, что где-то эти символы я уже видел, что даже знаю, как они называются. Потом взглянул на первые полторы страницы блокнота – только они касались практики. Интересно, сколько я тут просидел. Это может быть всего-лишь несчастные сорок минут, ровно как и три часа. В этой залитой краснотой комнате, лишенной окон, наполненной мерными раздражающими отзвуками работающего кондиционера, концепция времени как бы уходила на третий план, становилась такой же незначимой и бесполезной, как разряженный мобильный телефон.
Закрыл глаза и попытался настроиться на работу. Но мозг работать не хотел. В нем носилась мысль, что есть еще целый месяц на чтение одной-единственной книги, что написана она простым языком, что нужно только ботанический справочник взять. Усилием воли заставил вернуться на десятую страницу и продолжить выписывать непонятные или неясные фразы, слова, предложения. Потом пришло осознание одной простой вещи: местами чернила были вытерты совершенно и приходилось додумывать, какое бы окончание это слово имело или что вообще это было за слово.
Примерно еще через полчаса – или пять минут – я нашел себя на том, что засыпаю, поэтому моя левая рука, по-видимому даже не получая сознательного сигнала от мозга, нажала на сигнальную кнопку. Ничего не произошло, и чтоб как-то пережить еще минуты три, пока, надеюсь, pan Wielicki придет сюда, я спрятал блокнот в рюкзак и открыл книгу на последней странице. Она ничем не отличалась от предыдущих, хотя...
Рука потянулась за увеличительным стеклом, но в этот же момент вошел библиотекарь.
- Ну как самочувствие. Вижу, что ваш организм чудесно справился с акклиматизацией. Впечатляет.
Слова о новом климате какой-то странной цепочкой физиологических реакций спровоцировали боль в глазах и шум в ушах. Может, эти недомогания были все время, просто я перестал их чувствовать, а теперь, когда мне о них напомнил библиотекарь, они снова стали заметны. В общем, хотелось только одного: оказаться за дверью этой комнаты. Я встал и на ватных ногах, расскачиваясь немного из стороны в сторону, вышел в коридор.
Через минуту вышел и pan Wielicki, относя коробку с книгой в одну из боковых комнат. Уже сейчас я увидел, что по одну, правую, сторону коридора располагаются помещения для чтения, а по другую – комнаты с тяжелыми деревянными дверями – наверняка хранилища книг.
Библиотекарь вернул мне пом вещи, и мы, не разговаривая, спустились на партер.
-До свидания,- бросил я и вышел на улицу.
Снегопад снова набирал силу, будто бы снега по лодыжки было не достаточно. Переждав, пока вольскваген выедет из-за угла, я перебежал на другую сторону дороги к ауди.
-Извините, pan ma na imię Marcin Eikman?
Голос показался знакомым, и я инстинктивно обернулся в сторону говорящего. Из кафе на углу выходил тот самый мужчина в серой куртке и шапке. Первым моим рефлексом было просто отвернуться, сесть за руль и уехать, но мужчина приближался, неловко бежа по глубокому снегу. Кроме того, если он, - я посмотрел на часы, - ждал меня три с половиной часа, то ничто не помешает ему проделать это же завтра.
-Извините, ваше имя Марчин Эйкман? – повторил он, вытягивая ко мне руку.
Пришлось кивнуть и пожать руку:
- Да, а что pan...?
-Меня зовут Jakub Dawidowski. У меня к вам есть очень щепетильная просьба. Может быть, мы пройдем в кафе. Там подают отнюдь не дурственную шарлотку. И ромашковый чай замечательный.
Серые глаза pana Якуба блестели металлически, но не вызывали страха. Наоборот, все в его внешнем виде говорило о человеке приличном и интеллигентном. Морщинки вокруг глаз и рта выдают в нем, скорее, любителя посмеяться, а слегка седеющие усы невольно создали образ эдакого доброго дедушки.
-Прошу вас,- продолжил он, голос же его поддавался метаморфозе, становясь навязчивым, требовательным. – Это же только просьбы, вы можете сказать «нет», и ничего не случится. Мы живем в таком мире, что любые формы насилия могут быть с легкостью выявлены и наказаны, так что, думаю, у вас нет ни малейших причин беспокоиться.
-Ваши слова утверждают об обратном,- я невольно улыбнулся, хотя неопределенный страх начал захватывать сознание.
-Извините, я не хотел сказать ничего дурного, поверьте. Просто я предпочитаю выложить суть моего предложения в теплом и уютном месте, а не на морозном ветре в снегопаде,- с этими словами он сотряхнул снег с плеч.
Ветер и вправду залетал под одежду и я и вправду мог просто сесть в машину и поехать домой, где бы у ветра тоже бы не было шансов, но я только лишь кивнул:
-Хорошо. Только, прошу, пусть наш разговор не займет больше десяти минут.
-О разумеется, разумеется,- воскликнул он, направляясь к углу улицы. – В самом деле нечего бояться.
Я пожал плечами и последовал за мужчиной. Оказалось, что причиной его странной ходьбы вовсе не снег был, а хромота в правой ноге. Он тяжело опирался на левую стопу, перенося на нее большую часть своего веса, а на правую ступал аккуратно.
Кафе было небольшое, всего на пять столиков и только один из них был занят: четверо гимназиалистов разговаривали о чем-то в полголоса, склонившись над шарлоткой и горячим шоколадом, щедро украшенными битой сметаной. Я расстегнул пальто и развязал шарф и пошел за panem Jakubem. Он, не снимая ни куртки, ни шапки, сел за столик в углу. Через секунду мне стала ясна причина такого выбора: из окна прекрасно был виден вход в библиотеку, так что мои подозрения по поводу наблюдений полностью оправдались.
-Dzień dobry panom,- поздоровалась с нами женщина лет пятидесяти, наверняка хозяйка небольшого заведения, подавая нам меню. – Я Basia. Могу panom посоветовать шарлотку. Получилась сегодня удивительно чудесной. Вы можете подтвердить,- указала она на моего странного собеседника.
Pan Jakub что-то ответил, но я, пробегая глазами меню, особо не вслушивался.
-Я попрошу ягодный маффин и горячий шоколад со взбитыми сливками.
-Маффин клубничный, малиновый, черничный?
-Пожалуй, каждого по одному,- решился я, признавая, что цены здесь приятно низкие.
Женщина ушла за прилавок, забрав от нас меню.
Если что-то pan Jakub и заказывал, то я этого на слышал.
-Чудесное место, не правда ли?- завел мужчина, окидывая крохотный зал взглядом.
Стены были покрашены ярко-желтой, радующей глаз краской, повсюду расставлены милые безделушки, скатерти имели замысловатый красочный узор, но все это не было для меня важно сейчас.
-Прошу прощения, но мы договаривались на десять минут. Я бы хотел, чтоб мы перешли ближе к делу.
-Ах да,- мужчина мгновенно переменился в лице, его кожа приобрела отвратительный землистый оттенок, хотя еще секунду назад была раскрасневшаяся от морозного воздуха. Глаза его уставились на матерчатую салфетку перед ним, а голос не выдавал ни одной эмоции, будто бы вдруг заговорил Google Translator.
-Двадцать лет назад я учился на филологическом факультете в Познани, в университете имени Adama Mickiewicza. На германистике. Училось хорошо, интересно. Одна проблема – друзья. Точнее их отсутствие.
Это как раз показалось мне не таким уж лишенным смысла, учитывая его странную манеру общаться с людьми, но я сразу же отвлекся от этой мысли, потому что pani Basia принесла нам, точнее мне, ведь собеседник мой ничего все-таки не заказал, горячий шоколад, источающий преволшебный аромат, а маффины были довольно большие.
-Однажды в лаборатории, где я возился с одной не слишком объемной рукописью, ко мне подошла она. Была самой лучшей студенткой курса. И хоть к языкам не имела никакого отношения, показала мне несколько символов.
Я хотел уже было откусить немного черничного маффина, когда остановился, услышав слово «символ». Тут же вспомнил, как они называются. Черт возьми, это же – руны. Германский алфавит. Что-то вроде египетских иероглифов, или китайских, или японских.
-Она сказала, что ее друг, как и я, занимается исследованием рукописи и в латинском тексте нашел это. Вы знаете, о чем я говорю?
Голос его вдруг стал металлическим, холодным, шершавым, колящим.
-Руны? Старонемецкое письмо? – прошептал я. Атмосфера, которую излучает этот человек, заставляла все мое тело дрожать изнутри. В его внешнем виде не было ничего страшного, силует не выдавал ничего угрожающего, а тем не менее все в нем веясло опасностью, даже его хромота не казалась недостатком, только еще одним способом внушить страх.
Мужчина медленно перевел взгляд на меня, не поднимая головы. Он смотрел на меня исподлобья, проживая меня холодной серостью глаз.
-Очень неплохо. Как догадались?
-Вы учили германистику, ее друг читал древний текст. Действительно легко сложить два и два. Только зачем я вам нужен? – Я как-то нашел в себе силы сражаться с холодными глазами и холодной аурой.
-Думаю,- улыбнулся он, и вся страшная оболочка расстрескалась, будто и не было ее. Теперь он был просто хромающим мужчиной с усами. – Вы догадываетесь, в какой книге она нашла эти символы.
-В «Медицинских растениях». Только что с того?
-А на следующий день в местной газете появилась заметка о том, что она с ее другом и водителем такси трагически погибли в автокатастрофе. Около полуночи, в снегопад столкнулись две машины. В одной нашли три трупа, в другой – пустоту. А согласно милицейской, тогда еще, экспертизе установлено, что именно пустая машина летела со скоростью примерно девяносто пять километров в час, ехала во встречной полосе, могла с легкостью свернуть, но не сделала этого.
Я невежливо уставился на мужчину, не в силах отвести глаз с улыбки у него на губах. Улыбка не выражала радости, но жалость, а серость глаз казалась помутневшей, как грязная лужа, в которую бросили камень.
-Водитель каким-то образом выжил и вылез из машины. Может, где-то спрятался, его завалило снегом и он умер от гипотермии. А, может, жил он неподалеку, убежал домой.
Мужчина триумфально покачал головой:
-Столкновение было лобовое, у водителя не было никаких шансов. Машина не имела номеров, не была объявлена в розыск, никто и понятия о ней не имел. И вот, протяните руку.
Я поневоле вытянул правую руку, а он всунул мне карточку с двумя интернет-адресами.
-Это чтоб у вас сомнений меньше было,- пояснил мужчина, и я невольно положил листочек во внутренний карман пальто.
-И все же,- я отряхнулся, будто от долгого сна,- какое отношение эта история имеет к вашему предложению?
-Самое прямое. Я прошу с вашей стороны вовсе о немногом. Я прошу, чтобы вы передали мне фотографии „Medicinae plantarum”.
И прежде чем я мог задать хоть какой-нибудь вопрос, pan Jakub добавил:
-Я хочу узнать из-за чего убили моих друзей, что они нашли или сделали такого, что их лишили жизни, лишили будущего. Я вас прошу,- в его глазах появились слезы. В их мутном блеске взгляд мужчины был полон безнадежности, долго скрываемой боли, хранимой невообразимо долго, кажется аж до этого момента. – Дайте мне шанс узнать правду, дайте мне возможность понять,- лицо его опять было красным, теперь уже от гнева, ярость переполняла его, делала слабым и одновременно всесильным,- дайте мне возможность понять, почему их у меня забрали.
-Я... я. Согласен, только есть одна проблема. Нельзя в комнату для чтения проносить какие-либо опасные предметы. Телефоны, к сожалению, тоже.
Я тихо надеялся, что pan Jakub поддастся, как бы невероятно бы это ни звучало. Я правда хотел помочь, но одновременно боялся. Да и было что-то в этом человеке такое, что не позволяло ему доверять по-настоящему. Дело не в сумбурности встречи, не в странности сцены в библиотеке, но в такой молниеносной, бессмысленной или даже неосмысленной смене настроений, эмоций.
-Это как раз – не проблема, - засмеялся он. – Это как раз поправимо.
Засмеялся звучно, так что стекло в раме стало опасно подрагивать, а четверо друзей несколько секунд смотрели на нас подозрительно, прежде чем снова склонились над столешницей и продолжили едва слышным шепотом что-то обсуждать.
Pan Jakub тем временем достал из внутреннего кармана куртки футляр для очков и положил передо мной.
-Откройте-откройте,- все еще заливаясь смехом, бормотал он.
Внутри оказались обыкновенные солнечные очки с темными стеклами.
-Наденьте-наденьте,- продолжал мужчина, мгновенно став серьезным и вбив в меня ожидающий взгляд.
Я одел очки, но ничего не произошло – обычные солнечные очки.
-Удивлены? – спросил он раздраженно. – Вот, держите,- он вынул из кармана слегка потрепанную книжицу походящую на инструкцию к мобильным телефонам и подобным электронным приборам.
-Интеллигентные очки?
-Вот именно,- подтвердил мужчина. – Гениальное изобретение, не правда ли? Способное на все: узнать простого прохожего и стоит только лишь моргнуть – и вы знаете, какую музыку он сейчас слушает. В обыкновенной женщине в этих очках вы способны узнать убийцу, в отвратительном бездомном – когда-то любимого и все еще талантливого виончелиста. Посмотрите вы в этих очках на помидор, моргнете – и перед глазами тысячи рецептов и адреса магазинов, в которых вы по самой низкой цене купите самые качественные остальные ингредиенты для этих самых блюд. Посмотрите вы в этих очках на автобус – и узнаете, безопасно ли проедете три остановки до метро, а там посмотрите – и обнаружите террориста-смертника.
Ну и еще ними можно фотографии незаметно делать. Надеюсь, подключить их к смартфону вы сможете сами. Молодежь ведь.
Ну так что,- встал он со стула, сделал несколько неуклюжих шагов к двери,- вы в деле?
-В деле,- ответил я, мгновенно чувствуя необоснованный страх.
-Прекрасно,- засмеялся мужчина зычно, так что четверо друзей разом подскочили. И вышел в снегопад, оставляя меня наедине со странным ощущением проблемы.
Следующие главы: http://www.proza.ru/2016/07/26/1148