Гошева Н. - УМКА
Давайте простим друг друга –
только тогда мы будем жить в мире.
Л.Н. Толстой
Очередной летний счастливый день привычно и неспешно шел к закату. Еще не последние, но уже не такие жаркие лучи большого чуда с названием «солнце» ласково освещали тропинки, уходящие к горным вершинам. Лучи скользили по летним пахучим лугам, сельской дороге, касались людей. И даже камни ручья, похожие на пирожки – овальные, круглые, были обласканы солнцем. Они стали такими округлыми и ровными, потому что растаяли от горячих лучей. А однажды совсем сотрутся и превратятся в мелкий блестящий песок. Но песок, что привез дядя Асад, не сделан из волшебных пирожков, еще раньше он появился из большого голубого моря. В море песка много – белого и теплого. Умка пытался представить море и поднял высоко голову. Оно как небо, только под ногами. И мокрое, как их река. И в нем столько же любви, как в небе, потому, что и в море есть солнце. И, если не зажмуриться, солнце будет светить у тебя в глазах. А там, где солнце – там любовь. Это Умка знал точно. И даже не потому, что его звала бабушка «мое солнце, моя любовь», а потому что оно доброе, к нему все тянется – и трава, и деревья, летят птицы. А еще люди растут к солнцу, и он растет, и мир, в котором живет он, Умка, – светлый, солнечный и полный любви. Мир его предгорного села, где все любят друг друга, улыбаются, и всегда просят маму дать погулять с ним. Потому что он – солнце, как говорит бабушка.
– Вот, видишь? Там нет столько простора. Там дома, как коробочки, и в них живут люди.
Мальчик удивленно опустил голову, чтобы рассмотреть песочную картинку. Дядя Асад механично рисовал на белом песке много-много домов маленькой деревянной палочкой. Это его подарок Умке – небольшая плоская подставка с блестящим песком, на которой можно рисовать животных, дома, людей, а потом, разгладив теплый песок и сделав из него море, опять создавать волшебные рисунки. Это увлекательно, волшебно. Так на бумаге не получается, ведь Умке трудно держать тонкие карандаши, а палочкой рисовать удобно и главное – полезно, как сказал доктор.
Сейчас дядя рассказывал про города, где живут люди. Он это сам видел, потому что у дяди такая работа – видеть много разных мест. Люди живут везде. Представить мир большим было сложно. Куда уж больше мира, знакомого ему, маленькому мальчику, может быть? Его большой мир – это теплый уютный дом с его собственной светлой комнаткой, любимый двор и село. И еще рынок, куда каждое утро ходит бабушка, чтобы раздавать добрым людям свой урожай. Неужели еще где-то есть дома и рынки? В это верилось с трудом, но дядя сам видел других детей, коров, машины, деревни, над которыми тоже светило солнце. Неужели оно и там тоже светит? Этого понять Умка не мог, как и того, что люди живут в коробочках с дырочками. Но дяде он верил. По тревожному голосу того малыш чувствовал, что города дяде не нравятся. Мальчик насупил бровки и строго посмотрел на песочный город:
– Пахие года, пахие!
Асад весело рассмеялся:
– Не сердись так! Они не плохие. Это вещь нужная, сынок! Страна наша большая, все люди, все человеки хотят жить! Ведь людей в мире много. Да, да... Им надо где-то жить. Да… Суета, работа. А что делать? Но вот смотри, вот тут – он начертил подобие квадрата, – в этой коробочке живу я! – и вырисовал на песке усы с глазами.
Умка облегченно засмеялся. Дядя обнял малыша, больно прижав к себе:
– Но дома лучше. Дома я счастлив.
Асад прикусил нижнюю губу, сморщил нос, пытаясь развеселить ребенка. Пышные красивые усы увеличились, смешно растопырив тугие волоски, и даже стали двигаться. Умка улыбнулся, потрогал свою губу. Нет, у него усы не выросли. Вздохнул и тут же задумался: «И правда, как можно быть счастливым, если все живут в коробочках, там, где нет лугов и гор и солнцу некуда опускать свои лучи?» Вот ведь и на песке не осталось места для солнца.
Во дворе скрипнула калитка. Это шла мама мальчика. Умка вырвался из рук дяди, чуть не обронив доску с песком, и неуклюже бросился бежать ей навстречу. Пыхтя и волнуясь от радости, помогая себе болтающимися крупными руками, он громко дышал, вытягивая короткую шею. Его пухлые красные губы сделались трубочкой, готовясь к сладкому поцелую. Мама не ускорила шаг, лицо ее незаметно нервно дернулось, и она жестко предупредительно крикнула:
– Спокойно, не спеши!
Она не торопилась навстречу сыну, чтобы не нагнетать волнение родного ребенка, такого легковозбудимого косолапого неуклюжего медвежонка.
***
Когда Борз сказал матери, что его жена беременна, он надеялся на чудо – в их доме наступит долгожданное перемирие. Нет, мать с невесткой не ругались, не спорили, но между ними не было того тепла, на которое Борз рассчитывал. А без этого тепла он не мог жить спокойной жизнью, наполненной простыми делами, работой, общением с друзьями, петь песни и весело танцевать на праздниках. Все его молитвы уже последние три года были только об одном: чтобы изменилось это неприятие двух дорогих его сердцу женщин, чтобы они полюбили и поняли друг друга так, как он любил их. Потому что без их света он не мог быть счастливым.
Он помнил, как был легок, как соколом его душа парила в облаках и будущая жизнь казалась бесконечным счастливым солнечным днем. Ночами он погружался в воспоминания, прокручивая свою жизнь с того момента, как полюбил. Где допустил он ошибку, когда стал виноватым в том, что эти дни не сложились в единую картину радости? Он вспоминал, как три года назад, уезжая по делам в Ставрополье безнадежным холостяком, уже через месяц с нетерпением возвращался самым счастливым человеком на свете. Помнил, как вбежал во двор, крепко обняв мать, прокричал: «Ты не поверишь! Огромные глаза и вот такая коса!» Он подхватывал мать на руки, смеялся и не стеснялся своей откровенности. Высокий, статный, он звенел, как струна, в своей радости: «А имя-то какое! Настя! Можно и по-нашему – Ася! Как тебе нравится? Да не сгорит твой холтмаш! Ну, что ты там приготовила? Неси, неси, скорее! Курица, с молоком? Моя любимая! Да ты моя любимая! Курочка ты моя! У! Как пахнет! Ах, мама, какие Настя печет пироги… Вот и перестал твой сын быть одиноким волком! Рррр! Да не дурачусь я! Ты же мечтала о внуках! Жаль, отец не дожил…Ну, что ты суетишься, сядь со мной, улыбнись, мама. Жить будем вместе, я не оставлю тебя. Пусть Асад сидит в своем городе, жует консервы! Лев в клетке! Надо ему позвонить, вот удивится! Ах, какие у нее глаза. И коса. Ты бы видела…»
Их в доме было два брата. Борз и Асад. Мама гордилась сыновьями, они были ее опорой, ее миром, ее жизнью. Отца давно не стало, но память о нем бережно хранили в их доме. Они жили в селе, хотя отец был человеком городским. До войны он выучился на педагога, а потом работал в техникуме, учил грозненских детей ремеслам. Он сам попросился на фронт, дошел до Берлина и был приставлен к награде – «Герой Советского Союза». Но награду так и не получил, как и многие чеченские солдаты. Пройдя тяжелый путь войны и страшных испытаний послевоенных сталинских репрессий, он выжил в далеком Казахстане и жил ради мечты: домой! домой! На землю своих предков! Он верил, что рано или поздно вернется и продолжит главное дело своей жизни – обучение детей. На земле, невольно ставшей для его народа вторым домом, он встретил красавицу Айшат: любовь, друга, опору. Она придала ему сил в вере в справедливое будущее. И этот день настал. Долгожданный. Выстраданный. Как день Победы – светлый и горький, со слезами на глазах.
И все было так, как он мечтал. Дом, сельская школа, хозяйство. Все – сначала, по крупицам, с первой доски до последнего гвоздя. Было тяжело. Но он никогда не роптал на судьбу… Воздавал хвалу Всевышнему за возможность жить на родной земле, дышать ее воздухом. Не получив наград на войне, он не чувствовал себя обиженным. Скромный и добрый человек, любящий природу, свой край, учивший детей дорожить жизнью и миром, от жизни он получил большее – Айшат родила ему двух сыновей, которых назвали: Борз и Асад. Волк и Лев. Отцу нравилось такое сравнение, сочетание. Он любил людей, животных и мечтал, что его дети вырастут настоящими мужчинами. Но увидеть этого ему не пришлось. Он умер внезапно, в классе, держа в одной руке линейку, в другой – брусок дерева. Он учил детей ремеслу и умер, как на фронте, в борьбе против безграмотности детей вайнахского народа. Так их дом осиротел. Братья были еще подростками, и детей Айшат поднимала одна. Второй раз замуж выходить она не захотела.
Три года судьба не давала детей Насте и Борзу. «Не будет сына – не будет и крова». Кров был, вроде все было у них. Но крыша их дома скрывала невидимую печаль, противостояние и непонимание. Женское непонимание. Гордая и молчаливая Настя была хорошей хозяйкой, но их отношения с матерью как-то не заладились. Борз не знал, как это должно было произойти у них, у женщин. Как и когда они должны были стать рядом, плечо к плечу у домашнего очага и жить, как все. Понятно и просто. Откуда взялась эта сложность, куда девалась женская мудрость? Ведь она есть, была… И разве можно теперь что-то изменить? Как? Так неспокойно жил он. А ночами, вдыхая запах волос жены, погружаясь в омут ее глаз, он понимал, что жить не сможет без нее, пропадет, исчезнет с лица земли. Борз злился и тихо молился, молился, надеясь на чудо. На ребенка. Время шло, а детей не было. У брата уже родились мальчишки сорванцы. А соседи то и дело заглядывали за ворота, невольно бросая взгляды на живот Насти. Она же погружалась в дела с особой старательностью. Лишь бы не смотреть в глаза ему, матери, и всем живущим в чужом селе людям, которые становились для нее врагами только потому, что спрашивали о наследниках. Простое человеческое любопытство приносило ей нестерпимую боль. Муж жалел её, старался быть рядом и чувствовал взгляды мамы, которая, как казалось ему, упрекала невестку.
И вот наступил тот день, когда огромные глаза, как синие озера, вдруг засветились радостью долгожданного известия: у них будет ребенок. Только звонких дней не наступило. Жена еще больше замкнулась в себе. Бес, что ли, попутал? Она, боясь сглаза, избегала лишних взглядов, разговоров, отстранилась от всех и, оберегая свою плоть, замкнулась в себе окончательно. Обнимая живот, как люльку, Настя часто уходила в луга, напевая песни своего края. Печальные и красивые. Она была счастлива одна.
А летом Борз стал отцом. У них родился сын! Сын! Сын! Наследник! Ах, какой животик, попка! Ножки, глазки! Съел бы! Зацеловал бы! Большой, голубоглазый богатырь! Имя выбирала Настя. Она сказала, что личико его, что Луна – круглое и светлое, и выбрала имя, похожее на луну, – Умар. Они же хотели, как отца, – Мансур. И тут упрямство жены не уступило, перекрыло путь к надежде, что станут камни – небом. Настя настояла на своем. Но что об этом думать, если случилось главное – новая жизнь, как росток в пустыне, прорвалась на свет и озарила потемневшие от тоски лица. Сам, как блинчик, вкусный и кругленький, малыш напоминал пирожок... Да Бог с ним, с именем, со всем на свете! Лишь бы слышать лопотание этого ангела! А он и точно ангел! Умарчик не плакал, постоянно улыбался, был счастлив за всех них, взрослых, много ел и рос не по дням, а по часам. Его мать, став бабушкой, хозяйничала в доме, бегала на рынок и в те минуты, когда подходила к внуку, чувствовала напряженный взгляд невестки.
Первый тревогу забил Асад. Точнее, его жена, Кати. Асад боялся и слово сказать о делах брата. Кати, Катя – женщина городская, образованная, бойкая и напористая (с другим характером и не вырастишь ее сорванцов). Она работала в детском саду и была уверена, что знает все о детях. И после первого дня рождения Умара высказала свои тревоги. Она знала, что станет врагом, что прожжет ее Настя глазами до дыр, что затаит ненависть и будет ночью мужу стальным шепотом на ухо, как муха: ззззззз… Ну, и пусть! Ей неважно. Она со всеми такая прямая: и дома, и на работе. А что время тянуть, тесто мять, ходить вокруг да около? Что скрывать? С мальчиком что-то не так! Сами не видите? Сидите тут, из ненависти стену построили, закрылись, замуровались тут, в своей деревне! Отец был образованный человек, а вы в кого? И ей, Кати, надоело смотреть на это! И не одергивай меня, тоже мне, муж называется! Стоит в стороне, как не родной! Ты со мной или нет? Или я все одна должна говорить? Тут о ребенке речь, о его здоровье! Так что дай слово сказать. Да, уже сказала! И не смотри так на меня, не одергивай! Мама! Нана! Что там на кухне горит? Не злись, Ася, я ведь добра желаю. Могу из города доктора хорошего привезти. Давай?
Как бы Настя ни плакала потом мужу в плечо, ни стонала от тяжести принятия решения, этот день настал. Забили барашка, накрыли на стол, брат привез доктора. Маленький сухой старичок напомнил Айшат мужа. Она доверилась ему, поняла – он не обманет. Они с Кати сразу стали ухаживать за доктором, проявляя уважение, пытаясь угодить гостю. Кати суетилась возле матери, и было слышно, как она тяжело вздыхала. Волновалась. Муса, так звали доктора, только из уважения к дому присел за стол, но много не ел, лишь внимательно поглядывал из-под больших очков на Настю с малышом на руках. Она же молча, выходила из дома, опять возвращалась и смотрела на доктора враждебно и подозрительно. На него – и на мать. Вон, бегает как вокруг него!
Доктор не настаивал на скором осмотре, ел лапшу и что-то говорил о горной природе. Муса давал молодой маме время привыкнуть. А Борз тихо сидел, словно ждал приговора. Он устал, и ему казалось, что никогда не кончатся все эти испытания на его голову. Может, права была Настя – не надо было звать доктора? Что там еще будет дальше?
А потом они ушли в детскую комнату. Втроем. Доктор и они, молодые родители. Надо же, молодые! И события, как сани, покатились с горы. Доктор занимался с малышом, делал какие-то движения, доставал игрушки и незнакомые им предметы. Показывал малышу, их мальчику, который сдавал первый свой жизненный экзамен. И ничего нельзя было ему подсказать, как сделать правильно, как отреагировать, чтобы этот доктор Айболит поверил в то, что он самый лучший малыш на свете! Потом доктор говорил правду, без лишних слов, почти не жалея их родительскую душу. Так им казалось. Настя прижалась к стене, высоко подняв голову, избегая взгляда старика. А Борз кипел от негодования. Как можно было такое говорить о его ребенке? Что значит – болен! Да как посмел этот старик омрачить его радость? Вынести такую боль мужчина не мог, и Борз бросился вон из дома.
Они делали вид, что хозяйничают во дворе, напряженно ожидая заключения доктора. Женщины вокруг стола, Асад копался в машине. Так, для виду. Всё равно думал об ином. Вдруг дверь дома резко открылась, из неё выбежал его брат. «Э! Борз! Куда ты?» Скоро показался и сам доктор, извинился, что ему надо ехать. «Ох, а как же обед?» Но к столу пройти доктор отказался, опустив низко глаза, он спешил домой. И Асад засобирался в дорогу обратно в город. Кати теребила платье и не понимала, что нужно делать ей, которая все знает, которая заварила эту кашу и теперь совершенно не готова была действовать дальше. Машина загудела. Кати бросилась прочь: «Стой! Асад! Подожди! Я с вами!»
Айшат осталась во дворе одна. Она стояла растерянно, ничего не понимая, не зная, у кого спросить, узнать, что же там произошло? А потом вдруг вспомнила про Настю: «Господи, что же это я!» Айшат бросилась в дом, туда, где у стены стояла ее невестка – «Большие глаза, и вот такая коса!» Настя была каменной, отвернув голову от нее, от всего мира. Было тихо, но как-то холодно и тяжело. Умарчик мирно спал, чмокая во сне пухлыми губами. Они с Настей стояли одни. Во всем мире одни. Они никогда не стояли так, рядом в одной комнате, наедине друг с другом. Долю секунды старая женщина смотрела, нет, рассматривала невестку, как бы желая найти – что же ее сын разглядел в этой полноватой, смуглой казачке? Стоит, как каменная. Где же эти глаза? «Настя…» – прошептала она, словно пытаясь удостовериться, что та жива. Настя вздрогнула, повернув голову в ее сторону. Бездонные, пустые глаза. Измотанная, уставшая душа смотрела куда-то вдаль. Что же они сделали со своей жизнью? Боль в сердце разрывала Айшат: Что? Что? Что сказал этот старик? Страшные домыслы пугали Айшат. Настя обреченно посмотрела на сына, на неё, и вдруг произнесла: «Простите… Простите… мама…»
И тут что-то произошло, подхватило Айшат, ее тело оторвалось от пола, и она сама не успела понять, как подлетела к этой глупой, маленькой девчонке. Сухими ладонями обхватила она ее лицо и посмотрела в эти пустынные глаза: «Дочка, что ты? Дочка! Родная моя! Да ты ни в чем не виновата! Да он ангел, ты родила ангела!» Настя уронила голову ей на плечо, оказалось, она не такая высокая, эта Ася. «Я за все….простите…» «Глупая, посмотри в глаза… За что? За все? Да ничего и не было!.. Это глупости, ерунда, все хорошо, и будет хорошо! Смотри, смотри на меня! Дыши, дыши! Вдох, Настя, вдох! Дыши, девочка, дыши! Смотри на меня, смотри… Ах, Настя… какие у тебя огромные глаза!» Ледник таял, и в огромных озерах поднималась светлая голубая вода. Чистая и живая. Настя горько плакала на плече Айшат: «Мама… мама… Умар…»
А Борз пропал. Как волк, он ушел в неведомую даль, и никто поначалу не понял, что он исчез. Потом его искали всем селом и через неделю нашли местные охотники. Притащили во двор обросшего, голодного, облезлого зверя. Совершенно уставшего, измотанного горем. Поставили на ноги и попрятались за изгородью, ожидая конца истории.
Этот вечер был самым туманным и самым значительным в его жизни. Голова была ватной, но не от выпитого вина. Вина было мало. И глотка хватило, чтобы провалиться в бездонную печаль, и никак теперь не выбраться из ее глубокого дна. Он очнулся во дворе своего дома. В ушах звенело. Усталые глаза видели как к нему бегут мать с Настей. Вот сейчас придется все объяснять, произнести все, что проговаривал сотни раз горам, дереву, небу, камням... Да, он ушёл, сбежал, он не вынес, не смог.. Он не каменный, и сердце его живое… И нет у него больше сил терпеть все это, это вы во всем виноваты! За что вы с ним так? Чего не поделили? И за что Всевышний наказал ребенка?
Еще много слов сотни раз проговорённых, выжигающих его мозг и сердце, хотел Борз выплеснуть, чтобы оправдаться, объяснить… Избавиться от боли. Чтобы облегчить душу, найти покой... Но его оправдания никто не слышал. Может, потому что он молчал, не находя сил на слова? Он не спал несколько ночей, голова – базальт, тяжелая и глухая. Или потому, что женщины кричали громче его мыслей? Он видел их перед собой, но не слышал. Потряс головой. Нет, слух не вернулся. Борз даже обрадовался тому. Женских криков он не выносил. И так видно: они в гневе, их слышит всё село. Но что-то было не так, не привычно глазу. Что произошло, пока скрывался он в норе, как загнанный зверь, пока выл на луну, предаваясь печали? Туманная голова думай, думай! Они ругались, это понятно. Испугались, потеряли его, искали. Так вам и надо, а что хотели? Получите теперь! Орите хоть век в одно горло! Узнаете, какую боль пережил он. Урок впредь вам двоим!… Стоп! Да они вместе! Вот что изменилось! Мама и жена, обрушивая на поседевшую голову мужчины камнепад гневных слов, стояли единой стеной! Когда уже не надеешься, и вот… Как же здорово, когда женщины кричат… вместе! Борз протянул руку, чтобы прикоснуться, убедиться… Не во сне ли это? Чуть не упал. Женщины еще сильнее замахали руками. Вах! Двуглавая орлица! А как горели их глаза... Фурии, ей Богу, фурии! И создал же, Всевышний, женщину! Но главное случилось, неважно, как и когда: они теперь – единое целое! Ах, как теперь легко и хорошо! Родные мои! И он хотел улыбнуться -не получилась. Лицо подвело – оно глупо скривилось и пьяно хихикнуло. И вдруг его матушка, любимая мама, сделала то, чего не делала никогда. Замолчав на секунду, она резко вскрикнула, и разгневанно взмахнула сильной жилистой рукой. А потом со всей своей силы ударила сына в ухо. На секунду слух вернулся к Борзу, и в этот момент он услышал звонкое: «Отойдите, мама!». «Мама? Она сказала – «мама?» Борз на миг сфокусировал взгляд. Настя бежала с большим ведром воды. «Э…» – прохрипел удивленный муж, но не успел сказать, даже придумать слова, чтобы остановить жену. Настя с гневом и криком обрушила на голову мужа студеную, обжигающую воду. Он не просветлел, усталость подкосила его. Или обрушившаяся неожиданно радость оказалась слишком тяжелой? Это было уже неважно. Борз отключился. Закрыл усталые глаза и упал наземь с удивленной улыбкой на лице.
Так первый раз за эти годы он уснул легким безмятежным сном.
А утром, потирая больную голову, битый «Волк» с усмешкой подумал о том, что обращаться к Всевышнему с просьбами надо осторожнее, ведь молитвы могут исполняться. С тех пор он всегда держал отчет хозяйкам: куда и зачем идет. И был тому рад.
***
Айшат ходила на могилу мужа и долго рассказывала ему про то, как они теперь хорошо живут. Первое время, любимая невестка Асенька волновалась, даже стыдилась того, что ее ребенок никогда не будет таким, как все. Но это быстро прошло. Конечно, старшие внуки тоже любимые, но Умарчик особенный, необыкновенный. И люди это сразу поняли, стали заглядывать в их дом, чтобы только прикоснуться к их ангелочку. Божий ребенок, что и говорить… Однажды она поведала, как Умарчик сделал первые неуклюжие шаги, и как кто-то назвал его, неуклюжего милого медвежонка ласково Умкой. А, может еще и так, потому что он, хоть и обделен этим даром, все равно для них самый умный и любимый. И они с Асенькой были счастливы такому обращению. Вот уж, поистине, имя, которое всем пришлось по сердцу. Оно бы и тебе, дорогой, понравилось. И теперь Умара, нашего с тобой внучка, зовут не иначе, как Умка. И что самое удивительное, к нему приезжали недавно из соседних сел! Зачем? Эх, ты… Да просили дотронуться до него, поиграть во дворе. А уж погулять с ангелочком – так это уже она, строгая бабушка, не каждому разрешает. Только близким соседям. Вот, к примеру, твоему другу Магомеду... Ах, какие у тебя друзья заботливые, дорогой, никогда не оставят, помнят и любят нас… В беде и тяготах не оставят. Вот Магомед… Что ни попросишь, сделает. И дом подправить, и в огороде... Он всегда рядом. И твоя Айшат доверяет ему с внучком гулять! По твоим любимым местам. Вроде как с тобой, внучек наш. Вроде как ты с ним гуляешь. Магомед сам так говорит. И мы с этим согласны. Водит он его в лес, на твою скамеечку. И цветы они собирают, букетики, кору деревьев. Но больше всего наш внук любит ходить на речку. Как ты, дорогой. Может часами смотреть на воду. Весь в тебя наш мальчик. И везде солнце ищет. Как отражается оно, любит… Зайчиков солнечных. Он сам как солнечный зайчик. Все говорят… А Борз научил его камешки кидать в речку, фигурки из них делать, горы складывать. Борз самый счастливый отец. Конечно, такой внук у него... у нас… Борз обещал его свозить на море. Умка морем грезит. Асад привез журнал красивый, заграничный. Там фотографии моря не нашего, заграничного. Красивые такие картинки. Ох, как ему понравилось! Он теперь море часто рисует, рыбок в воде… Борз обещал его отвезти, показать следующим летом. Правда, Настя против, волнуется. Выход нашла: воды в тазик ему наливает, вроде как это море. Ты бы видел, как Умка купается в тазике! И говорит так смешно: «моле, моле». Ручками по воде: Ух! Плюх! И смеется! Настоящий капитан! И волны дует: ффффф.. Так получается славно! И всегда смеется! Веселится, кораблики пускает! Ему Кати из бумаги делает. Не поверишь, как настоящие! Они в детском саду такие детишкам тоже… А Асад настоящий привез. Такая игрушка! Ездил в командировку в Москву. Он уважаемый человек у нас. В самую Москву, столицу приглашали нашего сына! Вот какой он умный! И так Умку любит, балует. Игрушку с Кати придумали: поднос с песочком. Такая забава! Рисует с ним на песке! И учитель молодой приходит тоже… Гуляет с ним, занимается. Нас никто не оставляет... Хорошо мы живем… Без тебя… так плохо… Так что волноваться тебе незачем! Все, как ты хотел. Сыновья, внуки, дом полон... Все счастливы. Да, Асад машину починил, покрасил! Стала как новая! А его мальчишки… Такие проказники! Люблю их, хулиганов, так бы и отшлепала! И Умарчика любят... Братишку своего. Хорошие ребята…
Так она рассказывала все, что можно было поведать родному человеку, не упуская ничего, никаких мелочей жизни их большой семьи. Все, только вот…
Айшат не говорила главного мужу. Молчала она об истинной силе своей любви к младшему внуку. Боялась, что осудит ее муж за то, что важнее этой любви не было в ее жизни ничего. Ее чувства были так безграничны, что замечала она только своего Умку, обожала его до исступления, не видела большего смысла, как быть рядом с ним, кормить, ухаживать. Настя уже не ревновала и позволила ее уставшему от слез сердцу полностью отдаваться этому счастью – любить бедного больного ребенка. По пятницам невестка собирала сына к ней на рынок, переодевала малыша, словно готовились они к великому празднику. А праздник назывался просто – встретить бабушку после торговли, где она раздавала людям вкусные травы и плоды. Для ребенка это было не просто событие – это был ритуал их с бабушкой любви. Он ждал этого дня, выходя из дому, волновался, капризничал и торопил маму на дороге, топая ножками: скорее, скорее! А старая Айшат, завидев красавицу невестку с внуком еще издалека, бежала им навстречу. Оставляя весь товар на прилавке, не думая ни о чём, кроме объятий с родным ангелочком. Летела она лебедем, ослепленная счастьем, протягивая длинные худые руки, словно крылья, оставляя за собой клубы дорожной пыли. Летела навстречу ребенку, весело, почти взахлеб смеющемуся, вытягивающему свои пухлые сахарные губки для долгих и крепких поцелуев. И падала Айшат на колени к ногам внука, и целовала эти косолапые ножки, что так весело бежали к ней навстречу. А Настя стояла в стороне и только переживала, что ребенок уж очень волнуется и потом долго не сможет успокоиться перед сном. Стояла и молчала, не мешая их большому человеческому счастью.
***
Умку действительно любили все. А как же иначе? Ребенок, светящийся от любви, улыбающийся всем и всегда, почти никогда не плакал. Благодарный за внимание и подарки, он часто повторял «сбо... сбо…». Так получалось у него его, малышовое «спасибо». Он хлопал черными ресницами и смущенно опускал голову вниз. Чаще всего смешное «сбо» слышал дядя Асад. Год назад он подарил мальчику настоящего теленка, уверяя всех, что живое существо благотворно влияет на развитие детей. Как сказала Кати. Потом был котенок Васька, ставший неожиданно беременной кошкой (совсем там, в городе сдурели, кота от кошки отличить не могут). И как бы ни ворчала иногда Настя по поводу выбору подарков (целого живого теленка привезли!), она была счастлива. Только один подарок вырвала Настя из рук Асада – деревянный автомат. На оружие она не соглашалась, ни в каком виде. А вот кораблик – это здорово! На нем можно уплыть, как тучка плывет по небу. Далеко-далеко! Вон, как та, похожая на гору. Да! И гора поплыла! А море шумит «шшшш». А теперь подуй, как ветер! Ффффф… Ах, как у тебя получается! Слышишь, как речка шумит? Скажи: речка. Ррррр. Нет, не лллл… Повтори еще раз: «рррр». Ах, как хорошо у тебя получается говорить! Ты теперь капитан корабля, Умка!
Умке нравилось быть капитаном. Он дул в небо и его тучки плыли туда, где есть еще люди, дома, города, и лишь солнце оставалось на месте. Оно Умку никогда не покидало.
Дети Кати были и вправду сорванцами. Они были дружны и неразлучны. «Брат без брата – сокол без крыла». Они любили приезжать в село, где для них папа с дядей построили на дереве двора большое гнездо. Места на земле мальчишкам не хватало. Подвижные, задорные, они были обыкновенными подростками, любящими играть в войну, в салочки, мешающими отцу копаться в машине. Вездесущие, эти соколята умудрялись попадать в истории, бить до крови коленки, лбы, ломать руки… И хоть Кати и знала, как воспитывать детей, ей приходилось нелегко с этой неуемной подростковой энергией. Они приезжали всей семьей на выходные навещать бабушку, помогать ей по хозяйству. Но ни разу день не проходил спокойно – хоть немного, но парни обязательно набедокурят. Дети есть дети. Их любили, воспитывали, потакали их прихотям, но братья всегда знали: главный в доме – это Умка.
***
В тот день все собрались в родительском доме. В большой семье всегда есть повод для праздника. Женщины готовили вкусные блюда, бабушка торговала на рынке. Мужчины занимались домом. Весна выдалась дождливая, протекала крыша. Все были заняты, и братьям велели следить за малышом. Была обычная весенняя пятница.
Горная речка вышла из берегов, ее полноводное русло бурлило холодной пенящейся водой. Идея игры пришла как-то само собой. Конечно, в пиратов! Смастерили флаг, натянули повязки на глаза и долго спорили, кто же из них станет пиратским капитаном. Умка играл во дворе, восхищенно рассматривая высокое дерево, любимых братьев, так ловко и смело взбирающихся на самую вершину. Ему, Умке, так было не дано уметь. Зато у него был настоящий кораблик, что подарил дядя Асад. Умка с удовольствием играл в кораблик, рассекая рукой прозрачный весенний воздух. Просто налить ему море в тазик как-то забыли. Был он капитаном, только без моря. А какой капитан без настоящей воды? И братья во-о-он как высоко, без него играют.
Кати с тетей Настей следили за ребятами, отрываясь от хозяйских дел. Не шумите так, мальчишки! И следите за братом! Эх, никак не давали увлечься игрой своими вопросами об Умке.
Ни один раз Настя выкрикивала в окно дома:
– Умка с вами?
– Да! – отвечали мальчишки, и женщины продолжали свое привычное хозяйское дело. Мужчины уехали искать какие-то материалы, вечно они найдут повод оторваться от жен хоть на час. Наступало время идти за бабушкой. Настя умыла лицо, привычно крикнув в окно: «Умка с вами?» Но что-то уж слишком быстро ребята ответили ей «да». Она видела, что и головы никто не опустил вниз. Странно это все. Настя тревожно посмотрела на Кати. И быстро вышла во двор.
– Где Умка? – напряженно и строго спросила она, – Где Умка?!
Тяжелым эхом вопрос повторялся еще не раз, рассекая весенний воздух и заставляя каждого, кто его услышал, содрогнуться. Где Умка? Где Умка? Где? Где? Все сильнее и сильнее, громом и грохотом стучал этот вопрос в ушах, в висках. Сердце отбивало жесткий ритм: Где? Где? Где? Застревали комом в горле, камнепадом катились короткие два слова, не находящие ответ. «Где Умка? Где же он? Где?» Передавались из уст в уста, молнией долетели они до рынка. «Умка пропал! Где Умка?»
Словно меч, острый безжалостный вражий меч-вопрос полоснул горло Айшат. Вскинула она руки и закричала всем горлом, большой зияющей раной: «Вода! Вода! Ищите в воде!» И бросилась бежать так, словно точно знала, где искать ее ненаглядного Умку.
Вода! Вода! – секретное слово долетело до села быстрее ветра. Слово разгадка, надежда, объяснение. И быстро, как из-под земли, выросли богатыри с машинами, тракторами, преграждая путь подлой коварной реке. «Отдай ребенка!» – требовал разум человеческий. «Найди…» – насмехалась стихия. «Верни, верни его…» – молилось сердце. «Мое! Прочь с дороги!» – угрожала река, обрушивая на людей обжигающие потоки.
Айшат стояла возле реки, ища прозрачными глазами хоть тень знакомого тела. Все, что нашли – маленький кораблик, капитаном которого был ее лучезарный Умка. Она крепко сжимала его в руке, еще надеясь – игрушка поможет ей найти ребенка. Но разум точно знал – этого никогда не будет. Уже никогда не поцелует она его ножки, не прижмет к себе его круглое личико, не поцелует пухлые сахарные губы. Солнце мое, разве это возможно? Айшат подняла высоко голову в небо. Солнце… Оно ударило по ослепшим от горя глазам. И увидела обезумевшая от горя старуха, как плывет по небу ее Умка. Светлый и счастливый. Нет, он не косолапил, но он, еще не привычно для себя, ровно и несмело передвигался по морю-небу. Он светился и был счастлив. С белым, как луна, лицом. «Куда ты, Умка? Куда плывешь? Подожди… Глупый, подожди меня, это я, твоя бабушка!..» Айшат засмеялась, удивленно разводя руками: «Да подожди ты! Ишь, как скоро научился ходить! И не догонишь!» Она радовалась за него и все же несколько удивлялась, почему малыш не подождет ее, куда так спешит? «Подожди…» Она протягивала руки, и только облака, как пыль из-под ног, плавно отплывали от нее. «Надо же, как непросто бежать по небу… Смотри, Умка, а вот облачко-гора… Узнаешь? Ну что ты все смеешься? Подожди… Озорник…» Она шла за ним, легко и радостно, только никак не могла догнать. И каждый раз, как только приближалась к родному ребенку, он отдалялся от нее и ждал. «Умка, а я так испугалась. Разве так можно? Как тут хорошо у тебя!» А он улыбался, он уже стоял на ровных ножках и смотрел на бабушку голубыми умными глазами. И вот когда мимо них проплыла тучка-гора, он протянул к ней свои нежные белые ручки: «Пойдем со мной, бабушка!» «Вот и хорошо…» – вздохнула она, и они растворились в лучах чуда, под названием солнце. И уже никто не мешал их большой нечеловеческой любви.
Когда доставали ее тело, вдруг случайно обнаружили и его. Он… его тело зацепилось за корягу и вряд ли ребенка смогли скоро найти. Только когда бы ушла вода. А весна в тот год была полноводная.
Дети стояли за дверью, внимательно вслушиваясь во взрослый разговор. Только разговором назвать это было сложно. Настя сидела молча у окна, Кати не было. Она лежала в городской больнице. Мужчины стояли за спиной Насти, и так продолжалось уже не один час.
– Прости… – лишь изредка шептал муж.
– Прости их… – вторил его брат.
Мальчишки не видели лица Насти, а потому так и не поняли – простила ли их эта гордая казачка. Только вот себя простить они так и не смогли.
***
Жизнь продолжалась. Не та, не так, наполненная простыми делами и необходимостью просто жить. Жить и помнить. Отдаляясь от счастливых лет прошлого, находя маленькие радости в настоящем. Дни шли своим чередом. До того декабря, когда солнца вдруг не стало. Наступило смутное, тяжелое, страшное время. Огненное небо смешало землю, небо, людей, правду и ложь. Это были девяностые годы. Годы долгой войны.
Первыми оружие взяли сыновья Кати. И никто не знает, кто из них куда пошел, в какую сторону. Потому что вырастали они уже молчаливыми людьми. Быстро повзрослев, братья замкнулись в себе и уже мало говорили о том, что творится у них на душе. Их детство закончилось сразу и навсегда, когда не стало Умки. И у каждого было свое время, свой миг. Последний миг когда, падая на землю, они не закрывали глаза, а с облегчением смотрели в небо. Туда, где когда-то светило солнце.
А потом был убит их отец, добрый и благородный лев Асад. Просто не доехал до дома. Его старенькую машину, на которой он пробирался с друзьями к родному брату, обнаружили на окраине села. Пустую, с открытыми дверями, на пустой песчаной дороге. Так закончился путь сына «Героя Советского Союза». Тело Асада так и не нашли.
Через четыре года Настя, седая и постаревшая, похоронила любимого мужа. Не смирившись с тяжелой утратой, находила успокоение в долгих беседах у могильного камня: «...Вот и я, любовь моя… Как ты без меня? Я стараюсь, держусь. Ничего, люди у нас хорошие, в беде не оставят. Помогают. Домой не уеду, не проси даже. Тут мой дом. Тут моё место… Рядом с тобой. Знаешь, вот мулла дал разрешение, такой хороший человек… и я каждый день радуюсь этому, так счастлива... Буду рядом с тобой лежать. С вами. Куда я без тебя? И без мальчика нашего. Сердце моё... Сан дог… Потерпи только. Катю нельзя мне бросать. Болеет она часто. Нужна я ей. И еще... Чурт тебе новый хочу, как у сыночка... Не спорь даже, красивый мечтаю, с месяцем. Не успокоюсь, пока не сделаю. Но это уж после войны, ладно? Подождешь? Меня... С Умкой. Как он там, ангелочек наш?» Все эти годы она часто думала о сыне, о том, что ее малыш сейчас не понял бы, куда делось его любимое солнце. И что он, инвалид, не смог бы спастись, пережить эти многочисленные зачистки, а она не защитила бы его от боли. Теперь она благодарила небеса за то, что все они уберегли ее мальчика от мучительной жизни. Настя не могла понять, кто в ответе за все, что сейчас происходит и какому Богу молиться. Она отчаянно, и почти отчаявшись, обращалась ко всем святым. Целуя свой деревянный крестик, она крепко прижимала к сердцу амулет мужа, надеясь, что и он отведет беду стороной. Вот только мужа однажды защитить он не сумел. Никогда не расставаясь с амулетом, она боялась потерять невидимую нить – связь с любимым человеком. Настя ходила туда, где лежали ее муж и сын, дорогая Айшат, и долго сидела возле их могил, крепко сжимая в ладонях крестик и полумесяц со звездочкой. Она молилась за всех людей, живущих на земле, за всех матерей и сыновей, веря в силу материнской любви. Её сердце знало – дети услышат своих матерей, материнские молитвы остановят это безумие. А потому однажды, положив на могилку Умки игрушечный кораблик, вдруг перестала бояться и успокаивала односельчан своей уверенностью: скоро всё будет хорошо, её Умка их не оставит.
***
А время шло, независимо ни от чего. Таково его предназначение – вести свой отсчет.
А потом солнце ожило. Не сразу, постепенно его лучи нащупывали землю, как бы вспоминая, как же это было раньше? Горные вершины подставляли замерзшие бока и пики свету, желая первыми ощутить радость мирной тихой жизни. Земля стряхивала с себя память о страшных годах, прятала под свои камни боль и ужас, детский плач и стоны женщин. Горные реки и водопады, как вены и артерии наполняли жизнью Кавказский край. Мирной, хоть еще иногда тревожной жизнью.
Настя с Кати сидели у могил своих родных, старательно приводя их в порядок. Это все, что они могли сделать для тех, кого любили. Нет, продолжали любить до сих пор. Вдруг стали вспоминать все хорошее, что было с ними. Ой, Кати, забавная ты! Детей учила… учишь, а с животными такое! Теленка купила! Удивительно, но он после войны жив остался. Надо же… А беременная кошка по имени Васька! Как ты кота от кошки не смогла отличить? Ну и что, что тебе сказали – кот! Что? Морда показалась кота?! Так ты бы, дурочка, туда посмотрела! Ну и что, что шерсти много! Так ты бы шерсть рукой… Почему не посмотрела? Стеснялась?! Ой, смешно! Ну и что, что морда! Ой, хохотушка ты! – Да? А сама-то! Себя вспомни! Пойдем, говорит! Я тут все места знаю, как родные! И заблудилась, у до-ро-ги! – А ты! – Что? – А помнишь, как твои дети в тесто... конфеты! Вместо начинки…
А вокруг было тихо и спокойно, словно небо всегда было голубым и бездонным.
– Настя… скажи…– вдруг перестав смеяться, побледнев, словно и дышать тоже перестала, спросила Кати.
– Что…
– Ты простила их? – вопрос-мольба застал Настю врасплох.
Ася перестала смеяться и замолчала. Но лицо осталось светлым и спокойным. Она подняла к небу большие черные глаза. Маленькая тучка-гора тихо проплывала над ее головой. Лучи яркого солнца, хитро выглядывая из-за ее краев, освещали голубое небо.
– Умка… – прошептала она.
– Что?
Настя нежно улыбнулась, и морщинки на ее лице превратились в острые лучики.
– Простила, родная, всех простила…
Кати вскрикнула, но как-то тихо, боясь спугнуть решение Аси простить ее сыновей, обхватила ноги подруги и тихо заплакала.
– Все хорошо, все будет хорошо… Словно ничего и не было… – повторила Ася слова Айшат, гладя ее голову, – какие у тебя волосы… седые…
А маленький мальчик оттуда, с небес, лукаво смотрел на маму, на тетю Кати, на всю Землю, которая виделась ему с высоты непостижимо большой и необъятной. Он видел, как строятся города – новые, красивые, где люди будут жить в просторных коробочках, с дырочками для усов и глаз. Он видел новые села, машины, горы и реки. А главное – большие моря. Мама, мама! Ты не поверишь: море – оно, как небо, – безграничное и синее. И такое же мокрое, как слезы. Но он, Умка, никогда больше не позволит морю залить глаза мамочки. И все тучки, смотри, он сдует далеко-далеко. Слышишь, как у него хорошо получается: «шшшшш…рррррр…». Он все тучки сдует за горизонт, подальше от нашего села. Он может! Ведь он теперь капитан тут, на небесах. И будет над миром ЛЮБОВЬ, потому что любовь – это солнце, а оно светит над всей Землей.
Это Умка знал уже совершенно точно.