Звон в ушах заменил мне все остальные звуки. Сквозь звуковую пробку доносился гул, становившийся все громче. Наш самолет снижался, заходя на посадку. Сквозь облака уже показалась посадочная полоса, протянувшаяся вдаль на километр. Слева от нее волнами покачивало море, а справа, прямо от здания аэропорта, начиналась асфальтовая дорога, убегавшая серпантином в горы и скрывающаяся среди высоких сосен ближе к вершинам. Я прижался к иллюминатору, пытаясь получше разглядеть приближающуюся землю. До горизонта, куда позволял видеть глаз, в долинах и на склонах гор раскинулись одно- и двухэтажные белоснежные с красными крышами домишки. Среди них возвышались колокольни и храмы с католическими крестами на голубых, цвета неба, куполах. Фермерские поля, встречавшиеся среди построек, были словно расчерчены на коричневые, желтые и зеленые правильной формы квадраты. Дело шло к закату, и низкое летнее солнце освещало этот райский уголок земли своими теплыми вечерними лучами, отчего краски на земле, насыщаясь, приобретали еще более яркий оттенок.
Себастьен развалился в соседнем кресле, даже не потрудившись пристегнуться ремнями безопасности. Пожалуй, самый странный выбор для ангела – лететь обычным рейсом, предпочтя ему крылья за спиной.
Тогда, накануне ночью, мы перешли Бруклинский мост, и спустя всего каких-то пару часов оказались в аэропорту Кеннеди. Мне так и не стали понятны причины, почему все это время мы шли пешком. Себастьен не применил никаких своих штучек, чтобы телепортироваться, или хотя бы поймать такси. Да и мне он ничего не говорил. А потом весь путь храпел в своем кресле, натянув черную повязку на глаза. Если бы не какие-то мелочи, присущие иррациональности, я бы мог заподозрить, что все произошедшее ранее мне просто приснилось или привиделось, а Себастьен и Мигофу – лишь ловкие мошенники, использующие меня в своих, не понятных мне, целях.
Но все было так, а не иначе. Весь полет я размышлял и пытался расставить все по своим местам. Внести хоть толику рациональности в происходящий вокруг меня сумбур. Но понимал, что единая картина не складывается, нарушается общая канва - мне не хватало какой-то мелочи, чтобы выстроить идеальный логический ряд. И все смешивается вновь, как в пазлах. Как будто одного или нескольких не хватает, чтобы закончить рисунок, прийти к решению. А я ищу эти потерявшиеся цветные кусочки, ищу давно – даже не помню сколько. Их количество со временем только увеличивается. И боюсь, что цельный образ ощущений так и не сложится. Впрочем, пока у меня еще есть время.
- Эй, - я толкнул Себастьена локтем. – Эй, просыпайся!
Немного поерзав в кресле, Себастьен поднял повязку на лоб и потер глаза. Гул двигателей в салоне прервал механический звук открывающихся закрылок.
- Что, уже? – Он взглянул в иллюминатор, где медленно приближалась посадочная полоса.
- Да, садимся. Где мы?
- Почти на земле. – Себастьен прикрыл ладонью широкий зевок. – Бррр, - встряхнулся он.
С сильным шумом открылось переднее шасси. Как только Боинг коснулся бетонки, я уперся руками в подголовник переднего кресла и зажмурил глаза. Лайнер еще несколько секунд бежал по посадочной полосе, постепенно снижая скорость. Все это время Себастьен, не шелохнувшись, внимательно наблюдал за мной.
- Привычки у тебя все те же, - констатировал он, когда самолет полностью остановился. – Тебе не страшны никакие перегрузки, помнишь? Ты сам умеешь летать.
- Тогда почему мы не летаем? - Я пожал плечами.
Пробравшись незамеченными между креслами сквозь пассажиров, вскоре мы оказались на трапе. В лицо дул теплый средиземноморский ветер, за высоким забором аэропорта медленно покачивали листьями пальмы. Я глубоко вдохнул, и тут же получил тычок в спину от Себастьена.
- Ну что ты замер?! Спускайся! Нам надо идти.
- Опять идти?! Автобуса еще нет.
- Зачем тебе автобус? Оставь уже свои земные привычки! Мы можем пройти напрямик прямо через забор, точнее сквозь него – все равно никто не увидит, да и быстрее это будет. - Себастьен неопределенно махнул рукой. - Нам туда.
Действительно, до ближайшей стены забора оказалось гораздо ближе, чем до одноэтажного здания аэропорта. Вскоре мы беспрепятственно покинули летное поле и оказались вне его периметра. Раскаленный за день бетон под ногами сменил красиво ухоженный зеленый газон. А асфальтированная дорога, убегающая в горы, которая была видна через иллюминатор, оказалась как раз перед нами.
* * *
«Я могу писать только тогда, когда ты рядом. Или тогда, когда ты присутствуешь в моих мыслях. В противном случае пропадает весь смысл. Я бы продолжал это делать и теперь, но что-то сдерживает меня. Мне кажется, что мои мысли, мои слова может присвоить кто-то другой – не ты. И… мне становится страшно. По-настоящему страшно. Потому что тогда получается, что я не могу доверять даже себе. А мне бы не хотелось этого.
Уныние настигает меня в те моменты. Уныние и разочарование. Лично в себе самом. Мне жалко себя, тебя… Настроение самоубийцы, подавляющее все внутри меня. Я опять боюсь этого. Правды, обмана, лжи, потому что, по сути, – это единство одного целого с разными гранями. И прошу - не верь мне. Пожалуйста, не верь. Никогда! Не верь даже тогда, когда я говорю правду потому, что за любой правдой скрывается маленькая, но ложь. Не верь мне! Чтобы не было страшно открывать дверь, за которым есть другой, великолепный мир. Более честный и правдивый, где все настоящее и живое. И опять прошу тебя - пожалуйста, не верь, даже когда моя подушка мокра от слез. Не верь мне, никогда не верь, ты слышишь? Когда я кричу тебе об этом, когда умоляю тебя! И тогда тоже не верь. Ведь может так случиться, что все это уже было и вновь придумано мной. Не верь! Пожалуйста, не верь даже тогда, когда твои сны обретут плоть. Никогда не верь мне потому, что самое худшее в жизни – разочарование. Где бы ты ни была, где-то там, далеко, за пределами моего дневника и писем к тебе. Никогда!».
Колкая скошенная трава больно царапала ноги. Кажется, Диана даже пыталась отогнать эту боль и этот сон, но проснуться не получалось.
В глаза ярко било солнце и где-то за горой отчетливо был слышен шум волн. На вершине, выстроившись в ряд, пританцовывал под порывами морского ветра молодняк осин. Почему-то она знала, что именно туда, наверх, ей и необходимо попасть любой ценой. Приложив руку козырьком ко лбу, она посмотрела сквозь солнечные лучи.
За лугом начинался крутой подъем с выщербленными среди камней крутыми ступенями. Сон навязчиво продолжался.
* * *
Себастьен упорно продолжал «голосовать» попутку, хотя мне было абсолютно не понятно для чего. Он сводил меня с ума – сначала эта пешая прогулка через весь Манхеттен, потом многочасовой перелет на самолете, теперь такси. Я отказывался понимать его. А он продолжал отмалчиваться дальше. Впрочем, мне, кажется, уже было все равно. Может все это и являлось частью моего испытания, а может быть мой Ангел-хранитель попросту валял дурака.
От бесконечного путешествия и вечерней духоты все мысли перепутались. Я сидел на краю дороги, стараясь ни о чем не думать, и только ждал, когда этот упрямый нахал соизволит мне что-либо объяснить. Наверное, зря.
- Мы погрязли в ереси! – Вдруг крикнул он.
Я поднял голову.
- О чем ты?
- Ни одно официальное такси не тормозит. – Я думал, он скажет что-то более серьезное. – А скоро ночь. Хотелось бы засветло добраться до деревни.
- До деревни?
- Ну да. Вот там, на склоне. – Он указал пальцем. – Видишь?
Сквозь высокие сосны можно было рассмотреть ряд выбеленных домов, расположившихся на склоне ближайшей к нам горы.
- А что там? – Пришло мое время проявить интерес.
- Там есть, кто нам нужен - Крачская!
- Что или кто на этот раз – человек, еда, питье?..
- Сам увидишь. Вообще, - мимо нас с сильным тарахтением, заглушающим все другие звуки, пролетело очередное такси, - раньше она была человеком. Женщиной, конечно. Ну а сейчас… - Он улыбнулся, - сейчас еще что-то женственное в ней может и осталось. Но я бы поспорил. Слишком давно ее не видел.
- Как давно?
- Не помню… Так давно, что даже не помню когда, - он рассмеялся.
Солнце уже наполовину закатилось за бетонный забор аэродрома, тени деревьев вытянулись, и духота начала спадать.
- Почему ты не хочешь мне ничего объяснить?
- Что объяснить?
- Вот это все! – Я обвел вокруг себя руками. - Вот это все! Я ничего не понимаю – что происходит? Почему мы оказались так далеко от дома? Что это за остров такой?..
- Тебе когда-нибудь говорили, что ты нудный? – Себастьен почесал нос, пальцами скатал пылинку и щелчком откинул ее в сторону.
- Причем тут… Ты же должен мне помогать!
- Я и помогаю! Как могу.
- Но ведь ты ничего не объясняешь.
- А это обязательно?
- Я бы хотел.
- Хорошо. – Согласился он. - Мы на острове. В Средиземном море… - Кажется, он опять издевается надо мной – на носу материализовались круглые профессорские очки, а в руке - деревянная указка. – Лабиринт, Минотавр, Тесей, Икар – все это когда-то было тут.
- Я знаю мифологию. – Перебил я Себастьена.
- Ну и отлично! Надеюсь, я утолил твою жажду знаний. – Отбросил он указку в траву.
- И все же?!..
- И все же наберись терпения! Если я буду объяснять тебе каждый мой шаг – у нас просто не хватит времени ни на что. Знаешь, все эти совещания, собрания плодят больше вопросов, чем стараются найти ответ. Работа ради работы. Это не было бы так увлекательно.
Вдали показалась лошадь, запряженная в телегу. Она не спеша трусила вдоль обочины, склонив голову, понукаемая средних лет мужчиной в бейсболке и шортах цвета хаки.
- Это то, что нам надо, - Себастьен опустил руку и присел рядом со мной, закусив травинку.
Когда телега поравнялась с нами, Себастьен окрикнул возницу на греческом, и тот остановил лошадь. Спустя пару минут мы уже тряслись в набитой сеном телеге, развалившись на нем за спиной возничего.
- Что ты ему сказал?
- Пожелал доброго пути. Ну и еще кое-что... Оказывается, он едет в ту самую деревню, куда нам надо. Это просто удача! – Он повернул голову и подмигнул мне. - Думаю, через полчаса будем на месте.
Старая телега с ужасным скрипом взбиралась в гору по обочине дороги. Нас обгоняли редкие авто с включенными фарами, распугивая диких коз, жующих кустарник. Себастьен перебрался на облучок к вознице и непринужденно с ним о чем-то болтал.
Я развалился на сене в телеге позади них. Сухие острые травинки, словно живые, все время пытались залезть ко мне в рукава и под брючины, набивались в ботинки. А я лежал и смотрел в вечереющее небо, где оранжево-алый закат разделил небосклон на две части. Среди перьевых облаков яркая Венера уже вовсю блестела своим переливающимся глазом и тонкий, еще полупрозрачный, серп Луны взошел на востоке.
Жизнь идет, а я ей не пользуюсь - в очередной раз ловлю себя на этой мысли. А теперь даже смешно – жизнь проходит мимо когда я заперт в этом обезличенном мирке, где небытие – нормальный вид существования. Кажется, я привыкаю к этому. И мне даже не кажется это чем-то странным, скорее, почти нормальным, как Стокгольмский синдром.
Зато потом… Если потом меня кто-нибудь спросит о жизни после смерти я смогу сказать утвердительно. Что в этом такого, дорогой друг? То, что ты называешь смертью – оно действительно есть, и, представь себе, практически ничем не отличается от земного бытия к которому ты так привык. Возможно, что только чуть больше всеоглушающей тишины и меньше комфорта на один квадратный метр души. А в остальном все так же – то же небо, та же земля, те же деревья, мосты, небоскребы, самолеты… Здесь тоже порой хочется умереть, чтобы не видеть всего этого. Но умирать теперь не страшно, потому что знаешь, что будет дальше. Так можно умирать бесконечно, бесчисленное количество раз. Какова она – глубина смерти?
Так, размышляя, какая нелегкая затянула меня в это нежданное путешествие в мир полудохликов, я задремал. И в этой дреме мне привиделась Диана. Как тогда, в далеком прошлом – в белом платье она медленно идет мне навстречу через огромный зеленый луг. Я вижу ее улыбку, ее глаза. Вот она приложила руку козырьком на лбу, чтобы лучше меня разглядеть. Невидимый ветер колышет подол ее платья.
Далеко-далеко, там, откуда она пришла, за небольшим перелеском собирался дождь, как предзнаменование беды, – небо быстро чернело. И еще я откуда-то точно знал, что как можно быстрее мы должны оказаться по другую стороны горы, где намечающийся ливень нас точно не достанет. А потом этот чудесный сон резко прервался – кто-то настойчиво толкал меня в плечо.
- Что? – Сквозь сон, отмахиваясь от невидимого будильника, спросил я, не открывая глаз, и пытаясь сохранить образ Дианы.
- Просыпайся, приехали. – Голос Себастьена ворвался в мою ирреальность. – Горазд ты спать! Тебе в самолете не хватило?
- Это ты спал в самолете!
- Давай, давай, вставай!
Я поднялся на локте и, наконец, разлепил глаза. Уже распряженная телега стояла посреди усыпанной мелкой брусчаткой мостовой.
- А где шофер? – Я кивнул в сторону изголовья телеги, где должна была быть лошадь.
- Представляешь, - Себастьен улыбнулся. – Забавная история. Когда мы доехали сюда, оказалось, что ему надо совсем в другое место – перепутал.
- Перепутал? – Сомнительный рассказ из уст Хранителя. Я бы скорее поверил, что Себастьен просто-напросто загипнотизировал возницу, или еще какие свои умения применил.
- Да, да. Перепутал, или заплутал. Ну не мудрено – ночь уже. А, может, заговорились мы с ним… И чтобы тебя не будить, распряг лошадь и так, прямо на ней, и отправился домой.
Я с интересом рассматривал местность, где мы остановились – с одной и с другой стороны улицы возвышались классические двухэтажные дома, крытые красной черепицей. Ни в одном из них не горели окна. Вниз по улице убегали тускло светившие фонари, а неумолкаемый стрекот цикад из высокой травы перемешивался с другими ночными звуками. И кроме Себастьена – никого рядом. Кажется, иллюзорность вновь начала поглощать меня.
Свесив ноги с подвода, я спрыгнул на землю.
- Сколько теперь плутать будем – не понятно. – Раздался раздраженный голос Себастьена из-за спины. – Тьфу, ты, черт! Не видно ничего!
Я обернулся к Хранителю – слишком уж сильно он пытался обратить на себя внимание. Тот на коленях, в одном ботинке, что-то пытался найти рукой в высокой траве под тусклым светом фонаря.
- Где же он? Ох, уж эта греческая гостеприимность! Одно название, да и только! – Кряхтя, он поднялся со вторым ботинком в руке и принялся натягивать его на голую ногу. Вся эта картина показалась мне такой несуразной, что я расхохотался во весь голос. Себастьен поднял голову и, видимо, поняв всю нелепость ситуации, в которой оказался, звучно рассмеялся вслед за мной. Ему в ответ залаяли псы со всех концов деревни. Себастьен же все никак не мог остановиться и сквозь смех лишь размахивал руками.
Лишь спустя несколько минут наши голоса стихли, прекратив раздражать дворовых собак. Отзвуки лая еще некоторое время доносились с разных концов улицы, но потом и они прекратились.
Себастьену, наконец, удалось втиснуться ногой в ботинок, и еще пару раз он постучал подошвой о мостовую, как будто приколачивая его к пятке.
- Теперь порядок! – довольно произнес он. – Итак, наш путь к Крачской слишком затянулся. Я думал, будет наоборот. – Он приложил руку к подбородку и застыл в позе мыслителя.
- Так, а где мы? – Я позволил себе нарушить молчание.
- Там, куда и планировали добраться. Однако, я не очень узнаю эти места. Мне кажется, с того момента, когда я был здесь последний раз все очень сильно изменилось.
- Ты уверен, что мы не ошиблись?
- Конечно, уверен! Я настолько уверен, что даже тот господин, что управлял лошадью, признал меня. А виделись мы с ним, надо сказать, довольно давно. Кстати, тебе не показалось странным, что именно повозка доставила нас сюда?
- Не очень.
- Что ж, все правильно. Местный менталитет склонен к работам на земле, чему тут удивляться? Лошади вместо машин, борона вместо комбайна…
- И где же он теперь, этот наш кучер? – Я перебил Себастьена.
- Сейчас, наверное, уже спит. – Он посмотрел на часы. – Уже начало двенадцатого. Сельские люди рано ложатся спать. – По его интонации я не понял шутит он или настроен вполне серьезно.
- Но ты говорил, мы будем здесь засветло.
- Значит, я ошибался. Да и, по честному слову, мы не спешили - все равно тебя было не добудиться.
Я вдруг вспомнил сон, тот сон по дороге сюда, в котором вновь увидел Диану. Это так странно. Впрочем, в последнее время мысли о ней все больше одолевают меня.
- А теперь? – Я повернулся к Себастьену. - Куда мы теперь? Вся деревня уже спит.
- Я помню ее дом – такой красивый, белый с красной крышей. Может быть, вон туда? – Себастьен махнул рукой в неопределенном направлении. – В любом случае, мы куда-нибудь да выйдем.
- Ты издеваешься? Что значит «туда» и «куда-нибудь»? Да здесь все дома белые с красными крышами. – Я опять был готов взорваться от подобной беспечности. – У тебя что, нет никакого конкретного плана?
- Вообще-то нет. Я упустил тот момент, что был здесь последний раз задолго до того, как появились сотовые телефоны. Так что…
- «Так что» что?
- Так что будем полагаться только на себя! Точнее, на меня. Ты Формулу Любви не забыл?
- Нет! – От бессилия и злости я лишь крепко сжимал кулаки.
- Ну и славно!
* * *
«Мы живем в век одиночек. Каждый сам о своем и каждый сам за себя. Я убеждаюсь в этом вновь и вновь, впрочем, не оставляя надежды однажды все-таки обнаружить, что я прав лишь отчасти, что я думаю слишком плохо об окружающей меня действительности. Не удивительно – я купил себе дом – свою многолетнюю мечту и перебрался в него в надежде, что пригород излечит меня от одиночества большого города. Я купил большой автомобиль, и даже завел пса. Я наивно полагал, что все это изменит мою жизнь, изменит в корне. Я зря так думал.
Казалось, что во всем этом я бегу от себя самого, от той части себя, которая и является одиночеством. А я только строю воздушные замки, чтобы потешить свое самолюбие и все равно ничего не меняется.
Я видел вокруг себя счастливых людей, молодые пары, семьи с кучей детей – яркий, многоликий карнавал, и пытался подстроить свою жизнь под это течение. Но не получалось. Знаешь, так бывает. Сто лет одиночества – это про меня. Всю жизнь стараешься выбрать верный путь и следовать только ему. Но вот уже и песок под ногами, и камни покрупнее, с острыми гранями, которые так и норовят оставить кровавые порезы. Или ты слаб и сворачиваешь, или ты силен и продолжаешь идти дальше. Я не был ни тем, ни другим – я просто останавливался и пережидал какое-то время, совсем упуская из вида тот факт, что ни дом, ни машина, ни собака никогда не дадут понять мне самого главного – чтобы избежать одиночества необходимо научиться делиться своей жизнью. Отдавать часть себя безвозмездно. Суметь однажды найти «уютного» человека. Такое уютное дополнение себя, с которым будет хорошо, каждый миг и каждую секунду. Это важно, иначе, все будет наоборот - разные жизни, низведенные в плотские желания».
Она оглянулась – за спиной над небольшим перелеском уже зарядили капли. Иссиня-черная туча, распластавшись по всему горизонту, почти задевала верхушки деревьев, заставляя их нагибаться под своей тяжестью. Диана спешила, но стебли травы препятствовали ей, затрудняя движения. Стена дождя медленно приближалась. До горы и ее спасительных ступеней оставалось совсем немного. Лишь бы преодолеть эти несколько метров и каменный подъем. А там, за спасительной грядой, ненастье не достанет. По какой-то причине она была в этом абсолютно уверена и ускорила шаг. Трава не желала поддаваться, все сильнее опутывая ее ступни. Кажется, за ее спиной она переплеталась и этакой змей ползла за ней вслед, почти настигая, почти цепляя своими острыми травинками.
Шаг за шагом, все ближе к стене. А позади уже бушевала настоящая буря. Если это и был сон, то не насколько уж нереальным.
* * *
- Не спи! - Себастьен больно толкнул меня в бок своим острым локтем. – Вон ее дом! Как же давно я здесь не был! – Он поправил полы своей одежды.
До этого мы прошагали несколько кварталов вниз по деревне сквозь полную темноту и трели цикад, рискуя каждую секунду оказаться в сточной канаве, что шла вдоль дороги. Я не то, чтобы сердился на Себастьена – с некоторой его беспечностью приходилось мириться, и я к ней уже несколько привык, однако больше чувствовал себя беспомощным, не зная конечной цели нашего путешествия. Вот что меня злило больше всего! Ощущая себя ведомым, при этом не располагая возможностью взять инициативу на себя.
Сейчас Себастьен указывал на один из домов в два этажа в глубине улицы, который ничем не отличался от таких же других – белые стены, голубые ставни окон, в которых погашен свет, красная крыша.
- Точно?
- Да, точно. Я узнаю его. Видишь подкову над дверью? Это отличительный знак.
- На других дверях тоже есть подковы. – Я усмехнулся. Подкова над дверью – что тут удивительного?
- Зря ты так! Это подкова не простой лошади - Пегаса. Той самой, с крыльями.
- Ах, ну да, я забыл. Зевс, Олимп, греческие боги и остальная мифологическая плеяда. – Я сделал «кавычки», подняв указательные и средние пальцы рук.
Хранитель лишь пожал плечами, не оценив мой сарказм.
Пробравшись по узкой тропинке ближе к дому, Себастьен поднял небольшой камушек и бросил в окно. Тот отозвался бряцаньем, ударившись о стекло, и упал в кусты. В ту же секунду комната в доме осветилась теплым светом ночника, и у окна показалось лицо грузной женщины со следами увядавшей красоты на лице, в завязанном на голове платке. Она долго вглядывалась в ночь, пока не увидела нас в темноте, среди кустов, и приветственно махнула рукой, словно приглашая в дом.
- Крачская! – Себастьен расплылся в широкой улыбке. - Идем, это она! - Он направился к низкой калитке, которая, ужасно скрипя петлями, все же подалась под нажимом. Себастьен оглянулся на меня, - Смотри, не ляпни какую-нибудь глупость. Это у тебя хорошо получается.
Я не обратил внимания на его колкость.
- Ну и что вы застыли на пороге? – Крачская сама открыла дверь. - Себастьен, может ты шел куда-то в другое место, а не ко мне?! – Они обнялись. – О, да у нас тут новенький! – Она тут же отодвинула Себастьена в сторону и стала внимательно разглядывать меня.
- Адель, прекрасно выглядишь! – Хранитель попытался было вернуть к себе ее внимание и, широко раскинув руки, улыбнулся во весь рот, застыв в театральной позе.
- Не болтай! – Проворчала Крачская, но, кажется, немного смутилась, - Ладно, проходите. Ночь на дворе, одни собаки не спят, и те дремлют!
С первого взгляда у меня создалось ощущение, что внутри дом выглядит значительно больше, чем снаружи. Его размеры были совершенно несопоставимы с внешней деревенской опрятностью. Мраморная плитка на полу, статуи атлантов, придерживающих потолок, на входе в гостиную, внушительные кованные лестницы, ведущие на второй этаж по левой и правой стенам, большая бронзовая статуя льва в центре и длинный белый кожаный диван позади нее. Пожалуй, это первое, что привлекло мое внимание. Все вычищено и выглажено до неимоверного блеска. Действительно, масштабность и монументальность интерьера поражала. Так, наверное, строили замки в средних веках, но никак не обычные каркасные постройки стандартного типа как в этой деревне. Я еще раз обвел восхищенным взглядом гостиную. Себастьен, заметив это, подмигнул.
- Скажи, ведь ты ожидал увидеть маленькую греческую гостиную, заполненную диванами с камином по центру? Адель владеет некоторыми фокусами, которые позволяют делать все это. – Он махнул рукой в сторону интерьерного великолепия.
- Да уж вижу! – протянул я, рассматривая греческий орнамент, ползущий змеей через всю гостиную.
Пока мы топтались у дверей, перекидываясь фразами, Адель оставила нас, незаметно исчезнув в лабиринте комнат, ничего не сказав.
Пару минут спустя, я все же несмело переступил порог гостиной.
- Сейчас! – раздался ее голос уже откуда-то сверху. – Сейчас, располагайтесь!
Себастьен подтолкнул меня в спину. Мне показалось, что сам он то ли боится Крачскую, то ли тайно влюблен в нее. Но его поведение резко изменилось с того момента, как мы пересекли порог этого дома. Нахальный и наглый раньше, в общении со мной, он вдруг притих. Неуместные слова и фразочки, которыми он меня так раздражал, испарились как по мановению волшебной палочки. Можно ли это приписать Адель? Оказывается, у нее есть и другие фокусы, кроме увеличения внутреннего пространства.
- Давай, иди! - он продолжал меня подталкивать в спину.
- Да хватит тебе! – Я обернулся, и Себастьен в миг убрал свою руку. – Что с тобой?
- Ладно, ладно, - пробормотал он и первым занял место на диване. Я присел было рядом и чуть не провалился в кучу ваты – настолько он оказался мягким. Мне пришлось почти выкарабкиваться из той пушистой глубины. В конце концов я пересел на край, чтобы не вести беседу из столь неудобного положения.
- Давно я здесь не был. – Себастьен крутил головой, разглядывая гостиную. – Давно… и ничего не изменилось! – Констатировал он. – Да-а-а, Адель консервативна даже в мелочах, мой друг.
- Я рад за нее.
- Двести лет прошло, а все вещи как были на местах, так и остаются! И такая же чистота кругом… Аккуратистка! – Мне показалось, или он произнес это с большим восторгом?
- Странно, что ты придаешь значение таким вещам.
- Почему? Или ты думаешь, что в этом мире по-другому относятся к перфекционизму? Не доведись тебе застрять в тут на долгие века, как мне, или Адель, или некоторым другим, у тебя бы появились привычки похлеще.
- Нет, спасибо!
- Нет, спасибо! – передразнил он меня. Кажется, Себастьен начал приходить в себя после встречи с Крачской.
- Сойка! – опять раздался голос Адель теперь уже откуда-то из глубины дома, - Сойка, милая, выйди к гостям! Предложи им чего-нибудь. Они издалека!
- Сойка? - Себастьен приподнял бровь.
В ту же секунду на пороге гостиной появилось очаровательное юное создание лет четырнадцати-пятнадцати. Режьте и бейте меня, но в жизни своей я еще не видел столь яркого воплощения красоты, невинности и нежности одновременно. А она стояла в дверях и просто улыбалась нам с Себастьеном.
- Э-э-э… деточка. – С трудом подобрал Себастьен слова. – Принеси нам просто воды. Что-то совсем пересохло в горле.
Я кивнул.
Сойка молча испарилась и вернулась уже держа два стакана с водой, в которой плавали колотые куски льда. Поставив воду на столик перед нами, она отступила на шаг.
- Может что-то еще? – Спросила она.
Себастьен, уже опустошивший полстакана, даже поперхнулся от неожиданности.
- Нет, нет, не надо. Если только, - он запрокинул голову, допивая последний глоток, - еще воды.
- Хорошо! – И Сойка опять исчезла.
- Ты нервничаешь? – Я повернулся к Хранителю.
- Нисколько! Нет!
- Не ври, я впервые вижу тебя таким за все наше путешествие.
- Каким таким? – Себастьен нервно тряс коленкой.
- Таким! – Я кивнул на дрожащее колено.
- А, - махнул он рукой, - не обращай внимание, просто ноги устали – мы столько прошли.
- Знаешь, - мне показалось, что я начал кое о чем догадываться. – Все это не просто так - весь этот поход.
- Что ты имеешь ввиду?
- Все наше путешествие. Оно такое долгое! Сначала мы шли пешком несколько километров, потом летели на самолете, как простые пассажиры, потом ехали на телеге… Это… это все не просто так!
Себастьен молчал.
- Я понял причину! – Меня озарило, - и дело не в крыльях! Вместо того, чтобы лететь… Ты просто не спешил. Ты знал, и ты не спешил! Специально тянул время, чтобы попасть сюда как можно позже! О, Боже мой, вот это да!
- Замолчи! – процедил сквозь зубы Себастьен. – Пожалуйста!
- Ничего себе, ты умеешь говорить «пожалуйста»?! Мой ангел знает слово «пожалуйста»! – пришла моя очередь подтрунивать над ним.
- Тише! – он дернул меня за рукав рубашки.
- Кхм. – Мы с Себастиеном одновременно посмотрели в одну сторону. Адель стояла, облокотившись на дверь у входа в гостиную. – Мальчики, я вам не помешала ссориться?
- Нисколько. – Себастьен смущенно опустил глаза.
И все-таки он в нее влюблен. Или любит до сих пор, уж не знаю какая история их связывает. Но Адель в лучшие годы явно была не дурна собой. Остатки былой красоты еще напоминали об этом.
- Но почему? – шепотом спросил я у Хранителя.
Он лишь грозно зыркнул в мою сторону, взглядом попросив меня немедленно заткнуться.
Между тем, за все то время, пока мы болтали, Адель успела переодеться и немного привести себя в порядок, эстетично обновив косметику на лице. Женщина в любой ситуации остается женщиной, даже если в первом часу ночи к ней в дом нагрянули нежданные гости.
- А где Сойка? – Поинтересовался Себастьен.
- Подростки очень часто рассеяны. К тому же, я сама у нее забрала воду, чтобы принести тебе. - Действительно, в руках Адель держала еще один стакан воды со льдом. Она протянула его Себастьену.
- Спасибо! Я очень польщен! – Он горделиво выпятил грудь. На этот раз Хранитель пил, растягивая удовольствие, маленькими глотками.
- Давно не виделись. – Адель присела рядом.
- Да, я как раз рассказывал молодому человеку, что за все те двести лет, когда мы встречались последний раз у тебя в доме, ничего не изменилось. Разве что ты еще больше похорошела.
- Сколько? – Искренне удивилась Крачская.
- Двести! Для тебя это слишком много? – Чтобы скрыть очевидную нервозность, Себастьен положил ногу на ногу и скрестил руки на груди.
- Ты преувеличиваешь, милый. – Адель расцвела. – Хоть и не мне считать прошедшие годы, но, будь уверен, что ты ошибаешься.
- Неужели? – Себастьена бросило в краску – то ли от очевидного вранья, то ли от того, как назвала его Крачская. Интересная история получается…
Еще некоторое время я сидел молча, не обращая на себя внимания. А они, кажется, совсем забыли обо мне, обмениваясь нежностями.
* * *
«Чувства обесцениваются, если их оценивать, осмыслять и анализировать логически. Любовь умирает, если начинаешь думать, за что ты любишь человека. Этак очень легко утратить способность быть счастливым, если постоянно оценивать свою жизнь и подходить к ней с точки зрения объективной реальности - все слишком сухо и правильно. Но так не должно быть!
Весь этот мир перенасыщен тем, что называется реализмом. Его слишком много в последнее десятилетие. Ему слишком много уделяют времени. Казалось бы, правда за правду. Но где тогда то, что люди называют чувственностью, страстью, любовью? Все сухо и слишком совершенно. И, порой, абсолютно мне безразлично. Мне не нужно это, мне нужно совсем другое. Другой мир, другие мысли, другие чувства. Я – отшельник в этом измерении, Робинзон Крузо, попавший на остров. Мне кажется, что я потерялся в нулевых среди сутолоки лиц, мыслей, чувств, среди потока бесполезной информации.
И, знаешь, когда все это слишком надоедает и осушает без остатка, когда мир вокруг становится слишком тесен и суетлив, кажется, что только одно лишь мгновение далеких шестидесятых может меня спасти.
Те далекие шестидесятые, о которых мы и не помним уже почти ничего… Мир был так мал и ничтожен, но так уютен, что, пожалуй, будь у меня эта возможность, я бы выбрал его своим вечным пристанищем. Беззаветное десятилетие солнца, неги, всеобщего тепла и единения. Мы все делали вместе, не разочаровываясь друг в друге ни на миг. Он был прост и понятен этот мир. Это упоенное свободой десятилетие. Такого никогда не было раньше, и уже никогда не будет потом. Мир, в котором мы всегда знали, что наступит завтра. Мир, в котором любовь является началом всего сущего. Такой идеальный, так необходимый каждому и бережно хранящийся глубоко-глубоко в памяти «all-you-need-is-love» мир, в котором даже все «Битлз» еще живы и широко улыбаются с глянцевых плакатов».
Я вижу ее, я жду ее, но она замедляет шаг. Почему? Крупные капли дождя бьют ей в спину. Что-то ее держит там, что-то не дает возможности идти быстрее. И вдруг, позади нее, оскалившись, огромной коброй, раскрыв свой капюшон, поднялась трава, готовая в следующую секунду броситься на Диану и поглотить ее.
- Беги! – я кричу и иду к ней навстречу, ускоряя шаг, почти бегу. Поле передо мной ощетинилось колкими стеблями и пытается схватить за ноги, остановить меня. Дождь превратился в град и пуляет в меня острые замерзшие комочки. Все было заодно. Трава вьется над головой у Дианы, готовясь к последнему смертельному прыжку.
- Беги, Диана! Быстрее! - только и оставалось истошно кричать, пытаясь заглушить шум оглушающей бури. – Я здесь!
И вот она совсем близко. Пробирается через высокие заросли. Сколько это все продолжается – секунду или больше? Все равно долго! Так не бывает, не может быть! Но она протягивает руку – до ее пальцев несколько безымянных миллиметров. Я тянусь к ней, тянусь изо всех сил через бушующие силы природы, через холодный град, через все годы, что прошли без нее, потому что понимаю, что второго шанса не будет… и сжимаю ее руку в своей… В каком мире очнемся мы с тобой?
Вдруг все заканчивается. Пфф! И буря стихает. В одно волшебное мгновение.
- Ты пришла! Я ждал тебя! – Я обнимаю, целую Диану. Она бессильно повисает у меня на руках. Но глаза ее живы и губы еле двигаются. Я с трудом, но разбираю ее шепот:
- Я торопилась, правда! Я боялась не успеть. Прости!
Я опускаю ее на землю и сам присаживаюсь рядом с ней во враждебную еще несколько минут назад траву. Диана очень устала, и она мгновенно засыпает под тихий шелест колышущихся на ветру зеленых колосьев.
* * *
- …и вот мы здесь. – Голос Себастьена вернул меня в реальность. Во всяком случае в ту, в которой мы сейчас находились. Как я понял, он последовательно рассказал Адель мою историю. Начиная от аварии на шоссе, и до нашего появления на пороге ее дома. Свой рассказ он, как обычно, обильно приправил шутками, да так, что Крачская уже даже не сдерживала улыбки. Интересно, кто в его эпопее оказался бо;льшим дураком? Сомневаюсь, что сам Себастьен.
Адель покачала головой.
- Что только думает себе Мигофу? Бедный мальчик! Вместо того, чтобы жить, любить, чувствовать, его отправляют в черти какие дали. И ради чего?!
- Ну да, а мог бы сразу того, - Хмыкнул Себастьен и провел большим пальцем по горлу - как всегда в своем стиле.
- Себастьен! – Адель посмотрела с укоризной, она явно была недовольна подколками моего Хранителя. – Это все слишком серьезно, чтобы ты превращал в фарс.
- Слушай, друг, - вдруг внутри меня что-то словно вспыхнуло, разгораясь все больше. В конце концов, я не собирался замалчивать эти издевательства. – Если я тебе что-то сделал – так и скажи. Если ты не хочешь идти со мной дальше, то тоже скажи. Или если тебя на это принудительно подписали, и ты не смог отказаться – я все пойму. Но я не понимаю твой злой юмор! Если ты здесь застрял на сотни лет – это не дает тебе повод издеваться над такими как я!
- Тшшш, спусти пар, приятель! – Себастьен попытался было остудить меня.
- Ну нет, уж, слушай! – Я понимал, что настал тот миг, когда я могу, наконец, высказаться. – С того самого момента, как я оказался в этом недомире, ты все время пытаешься лишь больнее ущипнуть меня. Мне и так паршиво! Я ничего не понимаю – что, зачем, куда мы идем, для чего все это? Какие-то тени прошлых лет, призраки настоящего, коты в подворотнях и вся остальная странная ересь. Кто я – призрак, потерявшаяся душа, бестелесное существо в поисках своего вечного пристанища? Или я здесь только потому, что не сильно ощущаю себя живым, и почему-то поверил какому-то Мигофу, что вновь могу стать человеком и обрести плоть? Кстати, а кто такой Мигофу? Может быть тоже один из ваших болтунов?
Я увидел, как лицо Адель побелело, а глаза расширились от ужаса.
- Не говори так! – Произнесла она шепотом. – Не говори так! Ты можешь говорить на счет кого угодно, но ошибаться насчет Мигофу ты не можешь. Ты должен доверять ему!
Я и сам понял, что сильно погорячился.
- Да, извините. Наверное, я не должен был так говорить. Впрочем, все равно. – Я вдруг понял, что у меня уже нет никакого желания продолжать ссору.
- Все? Ты закончил? – Себастьен сидел на диване, закинув ногу на ногу.
Я пожал плечами.
- Ты, пожалуй, устал, других объяснений у меня нет. – Он кивнул Адель. – Милая, застелите постель нашему юному герою, а то у меня от него голова скоро пойдет кругом. Пусть отдохнет.
- Сойка!
Сойка тут же показалась у перил лестницы, как будто того и ждала.
- Солнышко, проводи нашего гостя! – Адель указала на меня.
Сойка кивнула.
Я медленно встал и направился к широким ступеням.
- Ладно, спокойной ночи всем.
- Угу! – Промычал Себастьен.
- Спокойной ночи! – Махнула рукой Адель.
Подъем по мраморной лестнице выбил из меня весь дух. Я еле отдышался, оказавшись наверху. Сойка проводила меня в гостевую спальню на втором этаже дома и ушла, чтобы не смущать своим присутствием. Мне кажется, или хозяева этого дома страдают гигантоманией? Впрочем, может быть они ею наслаждаются! В гостевой спальне обнаружилась широченная кровать, на которой поместилось бы три меня, и еще место бы осталось. Кое-как взгромоздившись на постель, я укрылся одеялом и тут же уснул, оставляя впечатления прошедшего дня для ночных фантазий моего подсознания.
Я просыпаюсь в ночи от тяжелого ощущения. Сыро и очень зябко, дрожь пробирает изнутри. Подо мной уже не та гигантская мягкая кровать на которой я засыпал - со всех сторон меня окружает холодный камень. Я медленно поднимаюсь на локтях и осматриваюсь. Кажется, я оказался заперт в каменной клетке. Откуда-то сверху капают холодные капли, разбиваясь о гладкие спины вмурованных в пол булыжников. Брызги летят прямо в лицо. Куда я попал? Где опять не там проснулся? Или это недореальность дала сбой и схлопнулась, выбросив меня в черную дыру – еще одну параллельную реальность? Меня окружает полная темнота. Глаза никак не могут привыкнуть к ней. Тьма поглотила все вокруг. Есть ли отсюда выход, или теперь я умер навсегда?
Капли воды мерно стучат вокруг меня в разных тональностях, выворачивая мой мозг наизнанку и раскалывая его на сотни маленьких частей. Китайская пытка водой – я где-то слышал о таком. Стук капель тут и там. Он лишь усиливается. С каждой минутой воды становится все больше.
И вот, я пытаюсь кричать, звать на помощь, но звук моего голоса поглощает все та же всеобъемлющая темнота.
Я поднимаюсь и на ощупь, тыкаясь руками в каменные стены, пытаюсь найти дверь или что-то похожее на нее. Стена не поддается – ни единой щели, ни одного зазора. Мои руки мечутся, ощупывая тысячелетнюю вязь камней. Хотя бы единый намек на выход отсюда. Но стена молчит. В своих сомнительных попытках натыкаюсь на спутанные нити плюща, оплетающего мокрые валуны. Его острые листья мгновенно рассекают мои пальцы до крови – все против меня. Но я не останавливаюсь, через силу и боль я продолжаю. Плющ змеей лезет в лицо как живой, кажется, пытаясь достать мои глаза, бьет листьями по щекам, оставляя тонкие порезы, цепляется за шею.
Вода уже поднялась до колен, и если мои бесплодные искания ни к чему не приведут, то я так и останусь в этой каменной коробке застрявшей где-то во вневременьи. Еще хуже, когда вода сомкнется под каменным сводом. Впрочем, не думать, не думать об этом.
Мои пальцы бешено выплясывают на камнях свой дикий танец до тех пор, пока случайно не цепляются за выступ. На плоской стене он явно кажется чужеродным. Зацепив его ладонью, пытаюсь на него нажать. Спустя несколько секунд усилий, он поддается и проваливается вглубь стены. Вместе с этим, камни размыкаются, открывая проход за ширмой вьющегося плюща. Рискуя остаться без пальцев, я крайне осторожно отодвигаю его и оказываюсь в длинном коридоре.
Тут же, словно по щелчку невидимых пальцев, зажигаются факелы. Они закреплены вдоль всего коридора длинным стройным рядом. Масло коптит и, выгорая, поднимается черными струйками к потоку. В нос бьет непомерно резкий запах. В этой темной, непролазной пещере, все ужасно смердит, и каждый шаг отзывается смертью. Под ногами теперь черная липкая жижа, смешанная с желтым песком, который неприятно скрипит, а над головой висят ледяные сталактиты, отражая дрожащий свет. Вокруг несмолкаемый звук капающей воды, который теперь только усилился. И все это настолько ужасно, насколько вообще можно себе представить.
Где Себастьен? Где этот насмешливый бурдюк на кривых ногах с крыльями за спиной? Он бы, наверное, объяснил, что происходит.
Я осторожно переступаю с ноги на ногу, спеша пересечь этот странный коридор. Надеюсь, что здесь мне не подготовлено хитроумных ловушек из египетских гробниц для навязчивых охотников за сокровищами. Но я прохожу коридор достаточно быстро, не встретив опасных преград и упираюсь в тяжелую металлическую дверь, угольно-черного цвета, высотой в три человеческих роста, опечатанную круглым восковым замком. В слабеющем свете факелов я различаю на нем странные знаки, мало что имеющие с буквами знакомого всем алфавита – что-то ближе к арабской вязи, но более резкие и острые углами. Больше чем уверен, что без магии тут никак. О, боги, боги! Сколько еще тайн хранит эта внезапная инкарнация?
Между тем факелы догорают. Пш-шшш – они гаснут с громким шипением, отсчитывая минуты. Уже погасли семь из десяти, осталось еще три. У меня совсем немного времени, чтобы разобраться с дверью. Не хотелось бы опять остаться в полной темноте.
Сначала я просто разглядываю печать, потом, для очистки совести толкаю дверь плечом со всей силы. Потом еще и еще раз. Но все мои усилия бессмысленны и бесплодны – она не сдвинулась ни на миллиметр. А вот плечо чувствительно болит. Что ж, это лишний раз доказывает, что я еще жив в каком-то смысле, а значит нельзя вот так просто сдаваться – надо продолжать.
«Абракадабра, - бормочу себе под нос детское заклинание, так просто чтобы отвлечься, чтобы немного разогнать тучи сгустившегося надо мной страха. – Или как там тебя – сим-сим, откройся!» Конечно, я сам понимаю, что эта глупость никаким образом не поможет мне сдвинуть с места тяжеленые ворота, преграждающие путь к выходу. Чтобы не терять время зря, я начинаю искать пальцами на двери выпуклости или выступы, но не нахожу. Я вожу ладонями по шершавой поверхности, но лишь ржавая металлическая стружка все время пытается забраться мне под кожу.
«Будь осторожен!», - как будто кто-то шепчет мне на ухо. Голос кажется знакомым, но я не помню его. Нет, мне не привиделось – слова эхом разносятся по всей длине темного коридора, многократно отталкиваются от стен и исчезают в далеком проходе на другом его конце – там, откуда я пришел.
Кажется, остался всего один факел. Да и его свет уже не такой уверенный, как был вначале. Пламя становится все уже и уже. Скоро он совсем истлеет и погаснет, оставив напоследок мерцающие искры. Надо что-то придумать, и в самое ближайшее время.
Я дотрагиваюсь до замка – он такой же холодный, как и дверь, точно является частью ее самой. Медленно перебираю пальцами его выпуклые буквы и знаки на поверхности – они создают особый рельеф, отдаленно напоминающий арабески*. Ничего не происходит. Я пытаюсь подобрать слова, которые кажутся мне подходящими для заклинания, ищу какую-то взаимосвязь между символами на замке и латиницей, но не нахожу, попусту теряя драгоценные секунды. «Твою же!..» - Выругался я про себя.
Наконец, совсем отчаявшись, я прикладываю к замку обе ладони и упираюсь лбом в бесчувственный металл, в изнеможении прося богов, которые были поблизости, разгадать секрет этой головоломки. Постепенно холодный воск под ладонями начинает нагреваться, вбирая в себя тепло моих рук. Он становится мягким и податливым. Символы на его поверхности искажаются и вытягиваются, на глазах меняя форму. Еще немного, и воск, полностью расплавившись, течет по железной поверхности двери, освобождая ее запоры из своего векового плена. Они с грохотом падают, больше не удерживаемые ничем. Путь открыт! И в это мгновение с треском гаснет последний факел. Инстинктивно я толкаю дверь. Она на удивление легко поддается и плавно открывается, словно ее петли только вчера были смазаны маслом.
Передо мной – лестничная клетка обычного многоэтажного дома где-то на окраине мегаполиса. Таких не найти в бизнес-центрах Большого яблока, где уборщики появляются чаще, чем сотрудники компаний, арендующих тут этажи. Слабое мерцание тусклых полувыгоревших ламп дневного света с характерным жужжащим звуком и граффити на стенах: голова бойцовой собаки в колючем ошейнике, сжимающей в оскаленной пасти слово «ПСЫ», безумный смайлик с выпученными глазами и надписью под ним «Улыбайся!», черно-белая «DICK»* с характерной графикой вместо буквы «I» тупая до неприличия, а рядом с ней «Добро пожаловать в Ад!». И как апофеоз – неаккуратно заколоченные досками двери лифта с надписью о ремонтных работах и грязная лестница с провалами ступеней.
Я различаю ленты гнилого синего мха, вольготно расположившегося на стенах и, проросший сквозь бетон, папоротник, чьи листья качаются вверх-вниз словно живые. Ненавижу его! Нет ничего более отвратительного, чем эта ненасытная трава, растущая по углам. Он заполняет собой все и вся, дай только ему осыпаться своими спорами на землю. Вскоре вы увидите, как он захватывает территорию, не гнушаясь самых непроходимых мест, и не оставляя ни единого просвета – один сплошной папоротник. Он вечен и прожорлив. Многие слепо недооценивают его, а ведь у него явно есть мозги.
Свет мерцает, затеняя листья растений, а иногда полностью скрывая их в темноте. Протяжный гул из железного горла мусоропровода, где завывает ветер, порой заглушает треск накаленных ламп.
Я все еще один, абсолютно один, никто не придет на помощь, если что-то случится. А это может произойти в любую секунду. Страх, липкий страх, он пришел опять, как тогда. Я не чувствую себя защищенным. Я боюсь потонуть в нем, и больше никогда не вернуться к свету.
Но мне нужно идти – лестница только одна и ведет она вниз. Спускаться по ней невыносимо из-за охватывающего ужаса, застывшего на скользких перилах. Но я через силу преодолеваю себя и иду. Иду в темноту, ощупывая каждую ступеньку, боясь соскользнуть и оказаться в объятиях неминуемой гибели.
Я ступаю осторожно. Тысячи мыслей роятся в голове. Страх, липкий и скользкий тянется за мной. И кто-то тяжело дышит в затылок. Можно было бы обернуться, но мои движения неподвластны мне самому. Мое тело плохо меня слушается. Делаю шаг и надолго замираю на очередной ступени, готовясь идти дальше. Многие из них изъедены временем – острые осколки камней торчат наружу, пытаясь ухватить меня за ботинок или штанину. Пока таких попадается одна или две, и я даже не рискую думать о возможном отсутствии целых лестничных пролетов – просто иду вперед.
Этажом ниже откуда-то из глубин плохо освещенного коридора на лестничную клетку, колыхаясь под порывами задувающего сквозь разбитые окна ветра, вплывает большая баранья голова, охваченная языками огня. Пока она медленно движется, освещая коридор, я опять вижу граффити: большое крылатое существо с пышущей огнем пастью и надпись во всю стену: «Здесь обитают демоны», а рядом библейский сюжет «Искушение» с Евой и яблоком.
«Победи их! - Опять шепчет знакомый голос. – Победи своих демонов!». Так вот в чем дело?! Шепот перерастает в шипение, а баранья голова обращается большой змеёй, готовой совершить прыжок. Она уже раскрыла свою пасть. Я вижу два окровавленных зуба, острых как ножи. Какая неудача, что свое мачете я оставил дома, еще в том мире живых людей, где демонам не место. Как же теперь сражаться – неужели голыми руками? Но думать уже некогда – громадное тело летит на меня. Я хватаю гада за шею и прикладываю все силы, чтобы избежать укуса огромных зубов. Борьба неравная. Его голова заваливается то вправо, то влево, тело всячески извивается пытаясь подобраться как можно ближе. И мне ничего не остается, как сильнее и сильнее сжимать его трахею до тех пор, пока чудовище замертво не падает к моим ногам, выпучив глаза и вывалив раздвоенный язык. И без того опасная прогулка превращается в еще более опасное путешествие. Вспышка – и тварь исчезает, вместо нее лишь мокрое место. И почему я не удивляюсь?
Пробираюсь дальше. Этажом ниже опять сталкиваюсь с нечистью – на этот раз официант с подносом, полным яств – демон чревоугодия. Жирный до безобразия в белой рубашке, которая еле сходится у него на пузе – вот-вот начнет стрелять пуговицами. Он стоит, чуть покачиваясь, переваливаясь с пятки на носок и обратно, и смотрит на меня сквозь заплывшие щелки глаз, многоэтажный подбородок подбит черной расплющенной бабочкой. Через руку у халдея перекинута белая салфетка. Он, кажется, чрезмерно спокоен и абсолютно не страшен. Не долго думая, я просто плюю ему в еду и тот исчезает с оглушительным хлопком, не успевая выставить счет. Слишком легкая победа, как бы не пришлось пожалеть в дальнейшем.
Этаж за этажом – разные сущности моих внутренних пороков. Они следуют один за другим: гордыня, ложь, гнев и агрессия, лень. Победить их – значит победить себя, вырваться из оков, которыми они стягивают, словно ремнями, контролируя каждый мой шаг, потакая пристрастиям и привычкам. До сих пор я был им подвластен, не задумываясь о причинно-следственной связи моих поступков. А ведь это они становились мной, просыпаясь время от времени – тот или иной в зависимости от обстоятельств. Ведь вызвать демона не сложно, труднее – вернуть его на место. И как-то они там внутри меня сосуществовали, всякий раз выбирая нужный момент, чтобы вырваться наружу. Это они проявляли свою многоликость как доктор Джекилл и мистер Хайд. Просто лиц у меня было не два, а больше – всегда разные.
Последним, кто встречает меня на очередном этаже – демон страха. Он пытается напугать меня, обратившись в самое ненавистное мне существо – богомола. Из темноты лестничного пролета сначала показываются усы и треугольная голова с медленно двигающимися клешнями и огромными глазами, которые вертятся юлой, не переставая. Потом передние лапы с заострёнными шипами. Он просто смотрит на меня сверху вниз как на еду, стоя на задних конечностях, и возвышаясь надо мной сквозь все этажи. Весь его грозный вид говорит о том, что он готовится к удару. Мутные капли слизи падают с клешней на пол с шипением прожигая камень – вонючая смесь. И вот тут я начинаю хохотать – так смешна эта боевая напыщенность вкупе с постоянно вращающимися глазами. Богомол отреагировал в то же мгновение, раскрыв крылья и предъявив мне всю свою напускную воинственность. Крылья мелко дрожат, противно шурша, жирное тело под ними напрягается. Но я продолжаю хохотать. Даже страх того, что через секунду я могу быть раздавлен или обезглавлен самым отвратительным существом на Земле, пропадает.
Я смеюсь до слез, дыхание перехватило, воздуха не хватает. Я смеюсь над своим страхом, который в миг превратился в паяца из странствующего шапито. В конце я еле могу вдохнуть, чтобы вновь наполнить легкие, и абсолютно не готов к тому, что богомол атакует. Он ринулся вперед со скоростью молнии, вытягиваясь в струну. Единственное, что я вижу сейчас – его треугольная голова, стремительно приближающаяся ко мне. Рога-усы вытянуты вперед как пики. Быстро, в долю секунды монстр оказывается рядом со мной, готовый к нападению. Но за мгновение до того, как его челюсти сомкнутся у меня на шее, он вдруг замирает и с громким хлюпаньем падает в лестничный пролет, исчезнув в той же темноте из которой появился.
Как там говорят – посмотри в глаза своему страху и он отступит? Мои демоны явно остались в аутсайдерах.
Лестничные пролеты оканчиваются приличным провалом на четыре или пять ступеней. Приходится прыгать на кучу тут же сваленного мусора. Железная арматура, бетонные блоки, колотая плитка и куски рухнувших ступеней – это лишь та малая часть, что разбросана по первому этажу здания. Еще немного, и я бы как минимум вывихнул ногу. Здесь значительно темнее, чем там – наверху. Свет доходит сюда только в из лестничных пролетов, рассеиваясь сквозь местами загнутые стальные балясины*.
Сначала я просто присматриваюсь, затаившись и привыкая к полумраку. Хотя сомневаюсь, что мое присутствие вообще может кого-то потревожить – подъезд абсолютно пуст. Только входная дверь болтается на расхлябанных петлях и стучит под порывами ветра с улицы. Она приоткрывается, хватает затхлый подъездный воздух и со стуком закрывается, потом все повторяется опять. Я поднимаюсь из своего укрытия и осторожно бреду к выходу. Строительный гипс вперемешку со мелким щебнем, которым тут, кажется, покрыт весь пол, скрипит под подошвами, каждый мой шаг откликается гулким эхом.
На улице темно и холодно. Так, пожалуй, бывает в позднем ноябре, когда осень уже почти кончилась, а зима вот-вот накроет снегом небоскребы мегаполиса и пригороды. Не мороз, а его ощущение. И лужи, промерзающие льдом. Куда дальше? Направо и налево – один и тот же унылый пейзаж: осыпавшиеся деревья с изогнутыми стволами слишком причудливой формы, упирающиеся голыми ветками, словно рогами, в небо, да черный асфальт. «Асфальт – это уже хорошо, - успокаиваю я сам себя, - значит, тут ездят машины». Мой взгляд привлекает мерцание огня вдали – маяк или что-то похожее. Он зажигается, горит несколько секунд, потом гаснет, погружая окрестности во тьму. Может там кто-то есть? Ангелы ли, люди – такие же недомертвяки, как и я, или очередные умники из этого серединного мира – на самом деле уже все равно. Раз огонь горит, значит его кто-то зажег. Рассуждать о причинах не хочется, просто хочется оказаться поближе к тем, с кем можно перекинуться парой фраз. Засунув руки в карманы джинсов я побрел по дороге.
Ледяной ветер задувает под рубашку, ткань хлопает, расправляя невидимые крылья. Иногда приходится пригибаться, чтобы не быть снесенным резким порывом. Я насквозь продрог, шагая по дороге, прямо навстречу зимнему муссону. Ко всему прочему, асфальт начинает покрываться коркой льда. И вскоре я не иду, а скольжу – два шага вперед, один – назад.
Или я не очень спешил, или мой маяк остался на том же месте, что и был? Нет, полная ерунда!
Асфальт под ногами, наконец, сменяется на проселочную дорогу, усыпанную белыми камнями. От них веет вечностью и пылью. Ветер почти стих и иногда напоминает о себе легкими порывами. Но уже не пытается сбить с ног, как раньше.
Дорога ведет сначала прямо, потом сворачивает налево, чуть спустя еще налево. Я замечаю, что камни, разбросанные в начале в беспорядке сейчас приобрели совершенно определенный логический строй: сложенные друг на друга – это уже стены с одной и с другой стороны от меня. А я бреду между ними. И чем дальше, тем выше эти стены становятся. Я миную повороты, сначала один остается слева, потом еще один, и еще. Не хотелось бы заблудиться в этом лабиринте! «Развернись, не заходи так далеко. Возвращайся!» - шепчет все тот же голос. Возможно, стоит к нему прислушаться в очередной раз? Но нет, ноги сами меня несут дальше, я не могу остановиться. Воздух становится упругим и жестким.
Следующий поворот тоже остается позади. А стены растут все выше, не оставляя мне шансов что-нибудь увидеть поверх них. Я мысленно приказываю себе остановиться, но не тут-то было – лабиринт будто затягивает меня все глубже и глубже. Я не в силах противостоять ему. Сколько было поворотов – три или четыре? Не помню точно.
Вдруг за моей спиной с грохотом падает стальная решетка, отрезая путь к выходу. За ней сразу еще одна – попробуй выберись. Я оборачиваюсь и вижу мерцающий огонь между прутьев решеток. А ведь именно из-за него я попал сюда.
Я хватаюсь за перекладины, наваливаюсь и изо всей силы дергаю решетку, она отзывается гудением, но не сдвигается с места. Вполне ожидаемо, но ведь надо было попробовать. Звучание металла постепенно перерастает в сильный тремор, отдача все больше. И продолжается до тех пор, пока я не отпускаю трясущиеся прутья. Тогда все стихает. Узник, я – узник этого лабиринта! Я вновь берусь за прутья, и они тут же начинают вибрировать, словно пытаясь скинуть мои руки с себя. Все понятно. Я поворачиваюсь спиной к решетке, темнота лабиринта призывно манит вглубь. «Что может тебе помочь? Кто выведет на свет?» – голос в голове пока только задает вопросы, но не отвечает на них.
Я слышу, как в темноте, там, далеко, где-то в глубине лабиринта раздается шум, больше похожий на рык. Слабый и короткий, словно во сне. Он повторяется еще пару раз, потом смолкает. Ну и какого демона приготовила мне темнота на этот раз? Я вспомнил, как мутная слизь капала, прожигая пол, с клешней на треугольной морде богомола и мне стало не по себе. Сюрпризы, которые таит в себе темнота, как правило гибельны. Какую головоломку подкинула она мне на сей раз?
Я делаю шаг в темноту – неуверенный и сомнительный он – этот шаг. Навстречу опасности, которая наверняка поджидает меня за одним из поворотов этого странного сооружения. Не заблудиться бы! Когда остаешься в полной темноте, можешь доверять только своему слуху и, если повезет, тому, что нащупают пальцы. Хотя, порой, второе бывает часто обманчиво без зрительного образа. Осторожно, держась за стену, я продвигаюсь вперед, оставляя кованные решетки далеко позади себя.
Подобно Гензель и Гретель* я тоже бросаю камушки себе под ноги, чтобы у меня был хотя бы призрачный шанс выбраться отсюда. Но, честно признаться, мне бы скорее сейчас помог клубок ниток от Ариадны* - очевидна большая вероятность удачи.
Тьма – выколи глаз. Я продолжаю продвигаться вперед навстречу неизвестному. В голове застряли слова Мигофу о том, что Формулу Любви может доставить любой другой, кроме меня. Им, духам этого бесплотного мира, в целом, все равно – случайный жребий выберет на кон следующего участника. И так может продолжаться бесконечно – подсказок нет, нет решений. Каждый раз все начинается сначала. Тем опаснее дальнейший путь – ведь мне лично важно, чтобы это сделал именно я и вся эта история, наконец, закончилась пробуждением в реальном мире. Кого я спасаю? Себя, и только себя. Если я не найду выход из лабиринта, моя история вряд ли станет мифом, или обрастет легендами – ее забудут быстрее, чем наступит рассвет. Поэтому я даю волю своему эгоцентризму – пускай пока он защищает меня от призраков и демонов, если это возможно. Вот и посмотрим!
Глаза постепенно привыкают к окружающему мраку. Беспокойные стены отзываются самыми разнообразными шумами, пытаясь напугать меня еще больше: то глубокий звериный рык, то шелест крыльев мотылька, помноженный в несколько раз, то лепет младенцев, прерываемый одиночными всхлипами затаившихся в темноте существ. «Победи Минотавра! Победи его!» – опять тот же голос назойливо вгрызается сквозь сонм окружающих звуков.
Я не боюсь – мертвые не умеют бояться, даже если находятся в шаге от вечности. Я пробираюсь вперед, готовый встретиться с чудищем. Что за мной останется – победа или поражение?..
Оно набрасывается из темноты, валит меня с ног. Древняя легенда в стенах лабиринта ни что иное, как его реальное порождение - Минотавр. Я пытаюсь устоять, наношу ответные удары в грудь, в торс, по рукам и ногам. Сопротивляюсь чудовищу. В пылу боя я не вижу его, бью на ощупь, чаще промахиваясь. И вскоре мощные, покрытые короткой, но жесткой шерстью лапы все же подминают меня. Навалившись и тяжело дыша, оно давит всем своим весом. Я чувствую, как его тяжелая лапа пригвоздила меня к земле. Пытаюсь дернуться, скинуть ее со своей груди, но так и остаюсь лежать, поверженный монстром. Вот-вот и мои кости хрустнут, оставив меня недвижимого на пыльном полу каменного лабиринта. Я ощущаю мерзкий, зловонный запах из его пасти – оно уже готово полакомиться моей плотью, узрев легкую победу. Вот и все! Короткая и быстрая схватка. Протяжный рев монстра – победный клич, не иначе – заполняет длинные коридоры темного лабиринта.
Минотавр опускает голову ниже, раздувая ноздри, хватая воздух открытой пастью. Его глаза – дрожащие угли – он разгорячен этим короткой схваткой и предвкушением моей скорой смерти. Кажется, ему ничего не стоит перерезать мое горло своими отточенными когтями, но он чего-то ждет. И я не понимаю чего. Смрадное дыхание получеловека все ближе. Я зажмуриваю глаза, чтобы не видеть перед собой страшного бычьего оскала. Он ждет, и я жду. Проходят секунды, минуты… и ничего не происходит.
Когда я опять открываю глаза, вижу свое зеркальное отражение. Это я склонился сам над собой, мое лицо искажено злобой, ненавистью и яростью. Мгла затмила мое внутреннее «Я». Я ненавижу себя, прижатого к каменному полу, проигравшего бой с самим собой. Я ненавижу весь этот лабиринт, частью которого я непроизвольно стал. Я ненавижу весь мир, который не спешит мне на помощь. Я чувствую все, что чувствует он. Я чувствую все это.
Мой самый главный враг, мой внутренний демон – я сам. Не те демоны, те изгнанные страхи – они не играют большой роли, а тот монстр, каким я и являюсь.
«Если не ты его, то он тебя наверняка», - тихо шепчет голос, чтобы тот не услышал.
Вот, кажется, чудовище ослабило хватку. Момент настал, нельзя упустить его! Нельзя не воспользоваться этим, чтобы победить собственного Минотавра.
Моя рука вне всяких законов физики и моих собственных возможностей вдруг отрывается от пола и стремительно взлетает вверх. Оскалившийся зверь явно не ожидает такого! Я чувствую, как в это мгновение он наливается еще большей злобой, готовясь последним движением раздавить меня. Но уже слишком поздно – мой сжатый кулак врезается точно в переносицу другого меня. Очень больно! В этот удар я вложил, пожалуй, все оставшиеся у меня силы. И он разбивается. Тот, другой я, разбивается, как стекло, как зеркало. Звон разносится по всему лабиринту, заполоняет собой все вокруг. Осколки летят во все стороны. Их сотни, тысячи, сотни тысяч. Я непроизвольно закрываю лицо руками, чтобы не порезаться. Но боги благосклонны ко мне, и мне везет – острые куски градом сыплются на пол лабиринта, но не на меня.
Несколько минут полного затишья. Абсолютная тишина, которую редко, где встретишь. И даже призрачные голоса больше не досаждают мне, по всей видимости, заплутав среди каменных стен.
Что ж, пора выбираться отсюда!
Я поднимаюсь на ноги с удивлением обнаружив, что зеркальные осколки растаяли как лед и впитались в землю, оставив после себя лишь мокрые следы. Я сам изрядно испачкался – моя одежда стала серого цвета, покрылась толстым слоем пыли. Волосы, руки, лицо – все это тоже приобрело сероватый оттенок. Кровоточили раны, полученные во время боя с Минотавром. К тому же, я еле стоял на ногах, меня качало из стороны в сторону, как пьяного матроса во время девятого бала. Захлестнувшее, было, чувство эйфории сменилось полным опустошением. Назвать ли это Пирровой победой? Можно, но ведь, кажется, все было не так плохо! Решив разобраться со всем этим позже, я вновь двигаюсь сквозь лабиринт – интуитивно, на ощупь. Холодные камни плавно сменяют друг друга под моими пальцами.
Сначала я не услышал его – этот звук. Одухотворенный своей победой над монстром, прижимаясь то к одной стене, то к другой, я спешил скорее найти выход. Тихий вначале, он как назойливый комар, вился где-то в стороне, на окраине моего сознания, потом начал стремительно нарастать, становясь все более различимым уху, и дальше, перерастая в постоянный тяжелый гул. Самолет, летящий на высоте менее сотни метров, пожалуй, мог так сотрясать землю. Я замер на месте и зажал уши ладонями, иначе барабанные перепонки грозили лопнуть. Землетрясение? Стены лабиринта вибрировали в танце, земля под ногами тоже ходила ходуном. С потолка сыпалась известь, камни терлись друг о друга, иногда вылетая из стен и превращая их в идеальные бойницы.
Еще мгновение, и я побежал. Побежал, прикрывая голову руками и надеясь еще на какое-нибудь очередное чудо. Большими прыжками преодолевал бесконечные метры лабиринта. Камни градом осыпались у меня за спиной, мгновенно образуя завалы – назад пути не было. Шум, пыль, грохот вокруг. Где-то в этом страшном хаосе потерял один ботинок, второй потом скинул на бегу. Камни вонзались в пятки, рассекая их, словно бритвы – пришлось немного сбавить темп. Мне только и оставалось молиться, чтобы не попасть под водопад из каменных глыб или не оказаться в тупике.
Мерцание огня среди тьмы! Да, того самого огня, что стал причиной моего заточения, наконец, показалось вдали. Выход! Выход после, уже казавшейся бесконечной, гонки. Если бы кто знал, как я устал. Ноги заплетались, дыхание сбилось, сердце готово было выскочить из груди. «Беги! Не дай себе остаться среди камней!» - все тот же голос глубоко внутри меня.
Как это и бывает, последние метры лабиринта показались самыми тяжелыми. Воздух стал плотным и липким, я продирался сквозь него, точно сквозь кисель – вот-вот и я смогу его потрогать. Усталость валила на землю, но цель – столь близкая – раздирая жаром мои легкие, звала к себе. Я готов был сейчас выблевать их из груди наружу и исхаркаться кровью. Еще одно маленькое усилие над собой в череде похожих.
Лабиринт рухнул, превратившись в огромную груду камней, в тот самый момент, когда выход из него остался у меня за спиной. Я сделал последний шаг и упал на землю. Мое дыхание – горячее, сбивчивое – говорило только об одном – я жив! Или почти жив в этом полумире полулюдей.
И вот, я лежу на земле, среди расколотых булыжников, которые еще недавно представляли собой жуткий лабиринт. Но теперь он не страшен – теперь его попросту не существовало. А Минотавр, запертый в стенах моего сознания, повержен. Зажмурив глаза и кашляя серой пылью, я в отчаянии колочу кулаками по земле:
- Черт! Черт! - И слезы, горячие и соленые, оставляют грязные дорожки на щеках. – Не могу!.. Не могу… больше не могу!..
Обессиленный, я переворачиваюсь на спину, тяжело и грузно. Помогая себе и так измученными и окровавленными руками. От рубашки остались лоскуты, в порванных джинсах зияют большие дыры. Кто я такой? «Ты прошел лабиринт, - шепчет голос, - заслуженная победа!»
А я не слушаю его. Я смотрю в глубокий колодец неба, перемигивающегося звездами и вращающего диски галактик. Оно успокаивает. Его полукружие усыпано мириадами светлячков и сотнями созвездий, названий которых я не знаю, и, скорее всего, не узнаю никогда. Но оно так похоже на то, земное, настоящее, большое. И где-то уже так же подернулось рассветом, осветив полоску горизонта. Осторожно заалел его край, проявившись в разорванных кучевых облаках, больше похожих на бесформенные воздушные замки. Ловлю себя на мысли, что, кажется, я начинаю стареть – престаю любить рассветы и пение соловьев. Теперь они лишь раздражают. Смешно же! Тем более смешно, что понимаю это только сейчас.
Ненароком замечаю, что тот таинственный огонь куда-то исчез. Что это было? Кто-то или что-то вело меня, направляло и подталкивало. А я и не понял сначала. Как же отсюда выбираться теперь? Вопрос так и повис в чистом прозрачном рассветном воздухе.
- Ого! Ого… ого! – Эхом разнеслось по долине. Определенно, на этот раз голос был мне знаком – глухой мужской голос – и говорит словно в банку – Он прошел лабиринт!
Себастьен? Точно, это он! Я крутил головой в разные стороны. Конечно, это Себастьен – мой пузатый коротконогий Ангел-Хранитель, прикидывающийся патологоанатомом. Я не знал, что могу так по нему соскучиться.
- Отлично! Великолепно! – другой, женский голос. Но тут уж безошибочно – голос Адель. – Просто превосходно! – И она тут. Но где?
Я даже приподнялся на локтях, превозмогая боль, чтобы получше рассмотреть окрестности. Но ничего, кроме серой, бесконечной долины, убегающей в никуда и груды поколотых булыжников из стен бывшего лабиринта, не увидел. Впрочем, я ошибался. На небе, среди туч, показался глаз. Настоящий гигантский человеческий глаз, который внимательно рассматривал меня. Он плавно двигался по небосклону то и дело заслоняя собой выцветшие на фоне восхода звезды; то приближался, то удалялся. Выглядело это абсолютным сюром – тут тебе и полотна Дали и фильмы Бунюэля с Кокто в одном. Я завороженно следил за каждым его движением.
- Все же Мигофу был прав! – Глаз моргнул. – Тот еще засранец! – А ведь не так уж я, кажется, и соскучился по Себастьену.
- Себастьен! – одернула его Адель.
- Все, все, молчу!
- Эй, вы! – Я попытался прервать их миловидную беседу и обратить внимание на себя. – Вытащите меня отсюда!
- Пора вытаскивать его оттуда. – Подтвердила мои слова Адель. – Хватит его рассматривать, в самом деле.
- Сейчас! – Хранитель явно был недоволен, что мое возвращение может помешать их рандеву с Адель. Все-таки между ними что-то есть!
Глаз еще какое-то время повисел в воздухе, потом исчез, опять оставив меня совсем одного наедине с грудой камней. Мне вспомнился Чеширский кот, правда, у того улыбка постоянно парила в воздухе. А у меня есть парящий глаз моего Ангеля-Хранителя…
В ту же секунду пространство вокруг меня схлопнулось, я был поглощен абсолютной тьмой. Мне показалось, что я задыхаюсь – отчаянно не хватало воздуха, но ничего не мог предпринять – мое тело не слушалось, превратившись в недвижимое бревно. Сколько я находился в этой черной дыре – минуту или час, а, может быть, всего лишь короткое мгновение?..
- Открывай! Открывай глаза! – Это Себастьен склонился надо мной, закрыв своей головой яркие солнечные лучи, которые били прямо в окно. – Слышишь меня? Давай же! – Он тряс меня за плечо.
Я что, спал все это время? Не может быть!
- Слышу, слышу, сейчас… - Пытаюсь, но не могу разомкнуть веки из-за навалившейся тяжести.
- Смешной, - это голос Адель где-то справа. – Бормочет чего-то.
«Они что, не понимают меня?»
- Видимо, я немного перестарался. – Себастьен пытался оправдаться. – То положи, то верни. Переусердствовал. – Он делал загадочные пассы руками, пытаясь разбудить меня – то водил ими над лицом, то клал их мне на лоб.
- Оставь его! Мальчик устал. Все это так неожиданно свалилось. Пусть отдохнет теперь, время у него еще есть...
[Продолжение следует]
Арабеска - европейское название сложного восточного средневекового орнамента, может включать изысканную графику арабского шрифта.
Dick – на сленге обозначает мужской половой орган
Балясина - столбики в виде колонн (иногда с резным декором), поддерживающие перила балконов и лестниц.
Гензель и Гретель – герои одноименной сказки братьев Гримм, выходят из дремучего леса благодаря камушкам, которые Гензель разбросал по дороге.
Нить Ариадны – в древнегреческой мифологии помогла вывести Тесея из критского лабиринта, где обитал Минотавр.
Июль, 2016