Рассказ написан по миру, описанному в Настольной игре "Симбароум".
Это случилось недалеко от Карвости, в шести часах пешего пути на север, за священным Столетним дубом на берегу лесного озерца, что мы среди себя Тихим кличем. Вот сейчас послушайте, какое оно на самом деле Тихое.
На том озере есть островок, где черные лилии растут. Заказ мне на них пришел, от Аквиндо, алхимика. Ему дюжину лилий надо было для зелий, тех, что порчу из плоти изгоняют. А ему самому заказ Нариета сделала, та бродячая колдунья из Ордена. Говорят она из самого Яндероса к нам пришла! Ну, так вот… Мне с самого начала Следопыт знаки делал недобрые. Вначале сапоги худыми оказались, потом пояс, куда-то затерялся, потом оказалось, что Путевого хлеба и крошки нет. Насилу собрался. А когда я из поселка вышел, тут ливень так вдарил, что сразу до портков меня вымочил. Ну, думаю, дело мое пропащее, но идти надо, как-никак мне золотом платить обещали, а половину заплатили уже. Да и заказ редкий, а вон как другой травник перебьет? Мне же тогда золото возвращать надобно будет! А идти вроде недалече и дорога к тому месту хорошая всегда была, проверенная. Справлюсь: быстренько травки сорву и назад поверну. С этой думкой и шел.
Дождь же между делом все гуще да гуще льет. На силу к вечеру добрался до дуба. Там у него меж корней нора есть, дай, думаю, заночую там, авось ведьмы лесные простят путника, да и Следопыт не в обиде будет. Только значит, я ему молитву воздал: поблагодарил за испытания посильные да попросил дорогу легкую, да солнышка на обратную дорогу, как вижу за стеной дождя образина громадная. Вот если мне на плечи еще один человек встанет, то он как раз мерзости той до подбородка дотянется. Потом глядь: за первым гигантом второй вышагивает, а за ним третий. И третий так идет, и все таращится по сторонам да принюхивается. Вот тут я Следопыта еще раз возблагодарил, что дождь на мою грешную голову послал и что сначала ему молитву прочитать надоумил, а не костер жечь да одежду сушить. Прошли эти трое близко совсем. Я троллей страсть как не люблю, глазища желтые, рога кривые, росту громадного. Сожрут и не заметят, им троим то я на один зуб.
Всю ночь без костра просидел, продрог весь - одна только верная брага мне сердце грела. И ведь вроде покрепче нацедил, зараза, а как услышу, как эти три чудища в темноте рыкают, так сразу весь хмель вышибает, как будто бы и не пил вовсе.
Рано поутру, как солнце ко мне в нору заглянуло, так я сразу себя знаком Следопыта осенил, да ползком-ползком по кусточкам да по широкой дуге к озеру. А краем глаза то примечаю, что тролли тоже куда-то в ту сторону двинули и уже жрут чегой-то. Потом смотрю - отстали вроде, ну тут уж я выпрямился да деру дал, там по прямой недалече до озера. По пути себе слегу срубил, да так, не переводя дыхания сразу в воду ухнулся. Водичка то ледяная! Бодрит! Иду по дну, ногами ил мешу, а про себя думаю: «Не приведи Следопыт мимо брода промахнуться, утопну ведь в этом омуте».
Как до острова добрался, слышу: кусты на том берегу трещат, так я сразу слегу в сторону и нырнул в траву, она там высоченная растет, мне по пояс. Рожу только всю осокой изрезал, ну да поделом, будет урок, как знамения попирать. Смотрю, а там тролли на берег, где я вброд переходил, выперлись. Рожи мерзкие, кровью испачканные. Один лося в лапах тащит и чавкает. Припали они на четвереньки да давай лакать, я же лежу шелохнуться боюсь, вдруг почуют. Но обошлось все. Только они убрались, я вскочил, нож выхватил и давай по берегу бегать да лилии рвать. Сейчас думаю, нарву дюжину и ни цветочком больше и домой быстрее стрелы помчусь.
Только уходить уж собрался, как слышу всплеск слабый. Гляжу: по реке лодка плывет, а в ней четверо гребцов, а на носу какой-то знатный хлыщ командует. Насколько знатный не знаю, но кольчуга не из дешевых, на солнышке так и блестит, как чешуя. На корму гляжу, а там сама госпожа Нариета в плащ кутается. Я было думал уже слегу свою в руки брать да снова вброд, но что-то вдруг в горле пересохло - не иначе Следопыт снова знак шлет. Тут уж я мешкать не стал и снова к сырой земле прижался. И не зря! Смотрю на другом берегу, куда лодка плывет человек стоит и трубку курит. Но что-то в нем мне сразу не понравилось. Странный он какой-то был. Один в лесу. Пригляделся, а у него кольчуга вся проржавела, да руки левой нет, рукав пустой болтается. Тут лодка причалила. Мужики все во главе с командиром своим на берег высыпали, одна госпожа в лодке осталась. Все с оружием в доспехах из кожи, мне особо не видно было, но вроде не из дешевых то снаряжение у них было. Окружили однорукого и тут тот, что в кольчуге говорит ему: «Принес, мол? – а однорукий ухмыляется – Принес, но плата вперед идти должна». Тогда главный то говорит: «Будет плата тебе», и меч достает, тут уж и люди его все за оружие свое ухватились. А однорукий стоит и будто ему до этого и дела никакого нет: трубку за пояс заткнул и дубинку сдернул. И только он, значит, сделал так, как на него мужик с топором накинулся, да только оступился и в воду навернулся. Только пузыри пошли. Дно в том месте, как пропасть, а в доспехе, да при оружии не больно искупаться рад будешь. Потом второй на него с мечом кинулся, но неуверенно как-то, неуклюже замахнулся, а однорукий ему как снизу дубинкой в подбородок даст у того череп то и хрустнул. Парень тот совсем молодой еще был, как упал так и остался лежать, не шелохнулся даже. Тут же третий душегуб дернулся, но однорукий ему коленку вышиб, тот завыл, да на больную ногу припал, ну его в лоб тут же дубиной и ткнули и все мозги долой. Четвертый тоже в атаку пошел, но лишь по пустому рукаву полоснул, а его самого по спине огрели. Благородный лучше всех держался. Мечом орудует, да так ловко у него удары сыплются, что однорукий только защищаться успевает, но сам не пятится. А тут четвертый снова бросился. Однорукий отпрянул и тот под меч своего господина подставился. А однорукий своей дубиной машет, будто заговоренный и все его не берет, противник его то по кольчуге полоснет, то споткнется, то вообще, будто нарочно в сторону удар направляет, а там и нет никого!
Вдруг вода пузыриться стала, а потом и голова первого гребца показалась. Выбрался на берег, дрожит весь, отдышаться не может, из одежи рубаха одна осталась, а топор утопил видать. Только однорукий его не пощадил. Мужик хотел было рукой закрыться, да куда там. Кость против дубины разве препятствие! И тут господин момент улучил да насадил однорукого на клинок, да так сильно, что меч по рукоять ему в грудь вошел. Я то думал, что вот и конец пришел вояке, но не тут то было, он дубину выпустил да сгреб обидчика, а потом как вцепится ему зубами в глотку. Тот вырвался конечно, но поздно уже. Кровища так и хлещет, у однорукого вся пасть в крови и сам он в чужой крови весь, а своя будто не течет, будто и нет ее. Да только это ерунда все. А когда он меч сам из груди своей вынул, я от страху как дышать то забыл.
Госпожа же между делом смотрит на это побоище и сидит. А как последний душегуб упал, так она встала, выпрямилась во весь рост, и сказать что-то хотела. Но тут из лесу стрела пришла и аккурат в нос лодки воткнулась. Госпожа так смерила взглядом стрелу эту и того однорукого, потом из сумки кошель достала и ему швырнула под ноги. А он ей в ответ мешочек со своего пояса бросил и говорит, что, мол, он то свое слово держит, а она, мол, сука бесчестная и дел он с ней иметь больше не будет. Сказал и оперся ногой лодке на нос да в озеро столкнул. А сам стоит на берегу и провожает ее взглядом, как она неумеючи грести пытается.
Как лодка за поворотом скрылась, вышли из лесу дружки однорукого, да давай трупы обыскивать да раздевать: разрешили покойникам в последний путь только рубахи да штаны с собой взять. Трупы в реку покидали, а добро не поленились с собой унести. Я же так до вечера в траве и пролежал. Вечером только перебрался на другой берег да костерок запалил, просушился маленько, да перекусил скромно. А как совсем стемнело слышу плещется на воде что-то. Думал речной охотник падаль учуял, ан нет, кончились всплески. И вдруг слышу шаги. А как увидел я, что на меня из воды вышло так душа в пятки ушла. Смотрю, бредет тот знатный, что кольчугу носил. Идет, шатается, сам бледный, будто покойник, весь в водорослях и тине, а горло все разодрано. Я от страху пошевелиться не могу, а он руки тянет не то ко мне, не то к костру и хрипит: «Погреться пусти». Я бы и рад, что ответить, да кивнул только. Как такому откажешь? Он напротив плюхнулся и тут доходит до меня: он же мертвец! На моих же глазах убили его! А он смотрит на меня, не моргая, и молчит. И я молчу, слова сказать боюсь.
Вместе мы до рассвета сидели. Костер то уж потух давно, мне зябко совсем стало: зубы стучат, да тело от холода сводит, но нового огня запалить не смею. А перед самым рассветом гость мой снова захрипел. Говорит, что самого Приоса видел и, что тот его к себе не взял, а назад отправил грехи замаливать, и что покоя ему не будет до тех пор, пока все не искупит, и только поэтому я жив еще, а так бы съел он меня, уж больно ему теплой крови напиться хочется. А я слушаю и не верю ушам своим, только Следопыту молюсь тихонечко, прошу, чтобы о душе моей позаботился и как предстану перед ним, чтобы он ей в царство вечных дорог путь указал.
Так мы и просидели до первых петухов, а как солнце вставать стало, так я в путь двинулся. Сам иду и украдкой за спину себе смотрю, а покойник все за мной идет и не отстает. Я быстрее шаг, а он следом идет, я из сил выбиваюсь, а ему хоть бы что. Я уж с жизнью простился, как слышу голоса человеческие впереди, ну я последние силы собрал и деру к голосам. Все равно кого встречу: разбойники или варвары, да пусть хоть ведьмы или колдуны - все равно люди живые. Бегу я а мне в след покойник хрипит: «Куда?! Постой!», так я еще шибче бегу. Чувствую силы мои на исходе, а навстречу мне патруль следопытов. Что им тут надо было не ведаю? С роду их тут не видывали! Но я разбираться не стал, так сразу перед командиром их на колени бухнулся и кричу: мол, умоляю, спасите, мертвец за мной гонится. Солдаты посмеялись вначале, а я все перед ними в ногах валяюсь и с колен вставать отказываюсь, и тут из кустов этот самый мертвец выходит. Надо должное отдать следопытам, дисциплина у них что надо: как увидели покойника, смех сразу отставили. Как уж они его упокоили, не видел, ибо в тот момент землю целовал, но голову сняли с него быстро, тот даже крякнуть не успел. Потом они меня хотели обыскать. Говорят: «На каком основании ты по лесу рыскаешь? Покажи бумаги с гербовой печатью». А откуда у меня бумаги? Нету у меня бумаг, и не было никогда. Был бы другой случай, я бы соврал чего, но тут врать уже сил не было. Все как есть им выложил. Тут их командир махнул рукой, иди, мол, куда шел, нечего нам с тобою время терять. А и правда? Чего с меня взять? Голодный, продрогший, из ценного добра только фляга, да и та пустая. Отпустили меня на все четыре стороны, и я потихоньку-потихоньку да домой возвратился. Аквиндо мне оставшуюся половину за черные лилии выплатил, только я те деньги по дорогам, да по тропам лесным разбросал. Пусть кому Следопыт сочтет нужным, тому они и послужат.
С тех пор я заказов больше не выполняю, если Следопыт дурные знаки кажет, да на озеро это больше не хожу. Вот оно как бывает. А вы говорите тихо на Тихом озере…