Да, она любила рок.
Внешне никогда этого не определишь – обыкновенная более чем взрослая тетенька средней внешности, упорного лба и с явными признаками хронической финансовой недостаточности.
Но - любила,начиная с «Pink Floyd», «AC|DC» и не заканчивая никогда, а только продолжая.
Она никогда не покупала пластинок и тем более дисков с вышеперечисленными группами – она их просто слушала через стенку в доме и никогда не возмущалась, что музыка так громко включена.
Ей нравились нахальные парни в косухах, укрощавшие ревущие дорогие мотоциклы, нравились их невозмутимые сборища под окнами ее квартиры от появления в вечерние часы, до внезапного массового отъезда так похожего на исход.
Она знала, что никогда не будет принадлежать ни им, ни их обществу, даже если сбросит лет тридцать-сорок.
Она просто наблюдала за их жизнью, внутренне и тайно в ней участвуя.
Вот если бы они вообще взорвали бы этот сонный город к черту – она была бы просто счастлива...
Каменные пирамиды с амбразурами окон – разве это мирный город?
Никто в нем не хочет выйти к общему костру, съесть один хлеб – вот их дети и сбиваются в стаи, они хотят согреться теплом друг друга.
А взрослые этого не понимают.Сейчас, с возрастом, она особенно хорошо это понимала:в норах. Все – в норах!
И она задыхалась в этом городе безлюбья, и отчасти, поэтому жадно смотрела на молодых, щедро отдававших друг другу силы и любовь.
Она мысленно уезжала с ними в ночной город, будоража полупустые улицы ревом мотора, легко представляя себя на месте рыжей длинноволосой соплячки, что тонкими ручонками обхватила спину бородатому вожаку в черной бандане,
Это её откровенно возбуждало.
Да, конечно, если пересесть на широкий бензобак лицом к этому смелому мужчине, покрытому первобытной шерстью, и обнять его обеими ногами, то… И пусть он нарисует потом еще одну звезду на этом самом бензобаке, как летчик за сбитый самолет.
Самые смелые фантазии провоцировались инфернальной рокерской музыкой – Свиридов здесь затихал.
И как она раньше вообще могла любить эту свиридовскую тему в «Метели» – та-ра ри- ра Ри-ра?…
Но это было далеко в прошлой, уже неощутимой жизни начала семидесятых, когда скромный морячок Леша присылал ей из далекого плаванья первые свои радиограммы. А потом он приезжал в порт приписки, она ехала туда, и они гуляли по Новороссийску целые ночи, глядя на осыпающиеся в море крупные звезды.
А когда Леша возвращался в Ростов, они бродили по красивой улочке Пушкинской, ловя на себе восхищенные взгляды посрамленных модниц.
Однажды он даже по всесоюзной радиопрограмме «Любимые мелодии» передал, как он сказал, «самой красивой девушке из Ростова» музыкальный привет – вот тогда она услышала музыку Свиридова к произведению АС Пушкина «Метель».
Она очень гордилась своим моряком, читала книги про море, учила морские песни и знала табель о рангах. Она даже знала, что такое рында и бизань - мачта!
И когда приезжал Леша, она каждый раз его удивляла.
То споет ему после ужина: «Капитан, обветренный, как скалы…», то повесит на кухне колокольчик – склянки отбивать, (и ночью отбивала, неся вахту), а кухню и туалет стала называть «камбуз и гальюн» соответственно…
Потом Леша стал наведываться все реже, уйдя в Тихоокеанский рыболовный флот, и наконец, совсем не стало о нем и сообщений.
Осталась одна эта вынимающая душу мелодия в исполнении оркестра русских народных инструментов…
От избытка свободного вечернего времени, она стала все чаще заглядывать в малый зал местного театра – там давали экспериментальные спектакли малым составом и для малой аудитории. Почти семейная обстановка притягивала, звала зрителей к соучастию – ведь если он не придет в этот малый зал, то кто займет его место?
А вдруг артисты увидят его пустое кресло, и будут думать: куда делся наш зритель – ушел? И не смогут играть…
Она стала интересоваться театром так, как не интересовалась раньше никогда. Отчасти потому, что спектакли скрашивали ее одиночество и давали пищу для размышлений, а отчасти потому, что она приобретала чужой опыт, не раня себя насмерть. Она горячо сопереживала героям постановок, внимательно обдумывала результаты драм и коллизий но – всегда помнила, что это все – не с нею! Все – дудки! Она будет только наблюдать!
В командировках и на учебе в других городах она обязательно посещала театры.
И вот однажды познакомилась с осветителем одного из столичных театров – добровольно подавала ему лампочки в фойе перед генеральной репетицией.
Оказалось, что настоящий электрик был в отпуске, а этот парень, осветитель, его временно заменял, но столько всего знал – и монологи из спектаклей, и песни, и всех артистов, и всех режиссеров- они беспрерывно разговаривали!
Он её просто заразил театром!
Теперь, по любому поводу приезжая в Москву, она все свободные вечера проводила там, в театре, сидя с ним в ложе осветителя, и скоро выучила весь репертуар сезона.
Родители его оказались премилыми людьми. Мама, уставшая ухаживать за парализованным мужем и вести дом, так и сказала:
Вот женитесь, наконец, – а я избавлюсь от домашних хлопот!
Что иногородняя – никого не пугало, его мама так и сказала:
Лучшие девушки живут в провинции.
Уже и колечко подарил ей осветитель,иногда замещавший электрика, как вдруг под ним обрушилась лестница при установке линии освещения к новому спектаклю.
И все закончилось – его не довезли до больницы…
Она потом приезжала даже на похороны его отца – на кончину матери ее никто не позвал. Осталась только любовь к театру.
Но как трудно любить театр, не имея лишних денег на билеты, а значит не видя, всего репертуара, и следовательно, не зная всех артистов, их профессиональных возможностей.
Она давно была убеждена, что можно запомнить сюжет, название спектакля, имя героя, даже полюбить артиста, увидев его единожды в спектакле, но театр – нет!
Театр – это живой организм, непредсказуемый калейдоскоп артистов, их взаимоотношений и их ролей.
Любимых артистов надо наблюдать в разных ролях, через него открывая для себя искусство драматургии.
Она до сих пор любит театр – но тот, московский, открывшийся ей изнутри…
Здесь, Ростове, экспериментальная студия была вскоре закрыта, цены подскочили, а гостевые посещения здания театра с прогулками в антрактах по неуютному фойе, увешанному малознакомыми фотографиями, рождали только досаду… Она чувствовала, как становится театру падчерицей и место театра уверенно занимает телевизор.
Она начала путешествовать за счет государства, все чаще отправляясь в командировки. Раньше отказывалась, а теперь стала просить – пошлите!
Вот и приехала в Киев за комплектующими деталями на завод, а там, в восьмидесятых, и встретила свою судьбу.
Долго не объяснялись – не дети оба – и назначили день свадьбы.
Такая маленькая деталь, как увлечение жениха историей родного народа, ее ничуть не смутило, наоборот, это она горячо приветствовала.
Даже с интересом перебирала выкопанные им в местах кровопролитных боев гильзы и снаряды, автоматы и немецкие каски. Была в его личном "музее" даже фляга с остатками шнапса и охотничий нож с зазубринами и ложбинками по бокам для стека крови. Но больше всего ее удивило развешенное во всю стену знамя с фашистской свастикой – на вопрос зачем, муж посоветовал ей заниматься кухней, церковью и детьми, даже если они ей и не дети вовсе, а просто племянники.
В восьмидесятые годы никто не оспаривал руководящую роль партии в СССР и скука бесцельного существования душила всё на корню - а тут такое!
Праздновали свадьбу в узком семейном украинском кругу, а в наш Ростов муж прибыл в окружении целой группы товарищей – коротко стриженных, мускулистых, молчаливых и внимательных. По вечерам они куда-то уходили, исключая вечер самой ростовский свадьбы. Где и у кого жить супруги не обсуждали – все решили утрясти потихоньку со временем. Ведь у каждого была и своя работа, и старые родители, и прописки-паспорта-переводы… Решили наезжать друг к другу и, для начала, дождаться первого отпуска.
Так и расстались, переговариваясь по телефону через центральный телеграф.
Но она стала внимательно относиться к раритетам военного времени, высматривая их на блошином рынке, перечитала «Волк среди волков» Ганса Фаллады, стала бродить по музею Боевой славы. Даже судьба янтарной комнаты стала ее тревожить, не выходя из головы по нескольку дней кряду. А, правда, как наше правительство поступит с вывезенной в качестве трофея Дрезденской галереей – не обидит ли оно гордый немецкий народ, и так побежденный в войне?
И почему, положив девять русских солдат на одного немца, мы считаем себя умелыми воинами? И вскоре у неё не осталось твердой уверенности в том, что молодая Москва имеет право именоваться столицей России, разве не было более древнего Киева, и не было ли киевского князя Владимира-Красно солнышко, мечом крестившего в Днепре народ … Прокляти москали!... – будучи наполовину русской, она чувствовала кипение именно украинской части крови…
Муж приезжал всегда внезапно, с пачками долларов и марок, замечательными подарками ей и ее маме, хвалил порядок их квартиры и хороший стол, и часто уходил вечерами по делам, не объясняясь.
Он хвалил и ее высокий рост и, и ее белую кожу, считая это признаками чистоты расы, и ценил покорность ему, мужчине. Он сожалел, что они поздно встретились, но не исключал возможность иметь детей – чистых славян.
Он обещал в недалеком будущем порядок в государстве и дисциплину, шепотом поясняя, что каждом крупном городе России уже обученные мобильные полки только и ждут его команды.
Все складывалось удачно.
Однажды она без предупреждения поехала в командировку и попала в его киевскую квартиру - соверщенно внезапно! – решила обрадовать мужа.
Страшно удивилась, обнаружив там не только мужа, но и одного из его мускулистых друзей, совокупляющихся одновременно с одной и той же блондинкой.
Пока она в нервном шоке бегала по комнатам, судорожно и навсегда собирая свои вещи, муж и товарищ не прерывали процесса на фоне красного бархатного знамени со свастикой, стоя лицом друг к другу.
Потом несколько раз к ней приходила ростовская милиция, обвиняя уже бывшего мужа в связях с националистическими молодежными объединениями,снова тайно приходили молчаливые парни и, порывшись в ее квартире, уходили с чем-то за пазухой...
Пока она еще пару-тройку лет оплакивала свою безмужнюю и бездетную судьбу-злодейку, снова встретился тот самый Леша, который из простого матроса стал старшиной второй статьи, пополнел, и выглядел вполне довольным жизнью.
Шли девяностые, бандитские годы...
Встретившись не без греха каждый, они и не помышляли обвинять один другого ни в чем, и молча, не договариваясь, начали каждый свою жизнь с чистого листа –
вот и гуляли, взявшись за руки, и болтали, не касаясь неприятных страниц своей жизни.
Вскоре Леша снова ушел в море, и снова начались звонки, ожидание встречи.
Ведь что может быть страшнее одиночества?
В один из вечеров центральное телевидение показало репортаж с места беспорядков в ряде московских рынков.
Мельком показали тело мертвого человека – это был ее бывший "киевский" муж.
Как сообщили, он, как один из лидеров группировки, был убит в кровавой вооруженной стычке московской милицией, разгонявшей бесчинствующих бритоголовых юнцов на одном из колхозных рынков.
Она, давно разменявшая сорокалетний рубеж, настойчиво пыталась сохранить если не молодость, то хотя бы свежесть. Леша приезжал ещё два раза и предложил ей выйти за него замуж – они смеялись над этим запоздавшим лет на двадцать предложением…
Расписаться решили после очередного рейса – уже и мебелью обставились, и слегка накопили кое-что, да и куда торопиться? –
Уже никто ни от кого не убежит.
Всё, только порт приписки, семья, Ростов.
Отзвонившись, что уже выезжает в аэропорт, Леша так и не появился в Ростове. Она, не обладавшая ни единственным документом, доказывающим хоть какое-то родственное отношение к нему, еще не мужу,всё бросила и уехала на Дальний Восток.
Подняла всю тихоокеанскую милицию.
Не сразу нашла – убитого в драке, ограбленного и похороненного как «неизвестный». Нашла по особым приметам, видимым даже на фотографии тела. Перевезла в Ростов, похоронила.
Снова осталась в пустой квартире, периодически сотрясающейся от инфразвуков тяжелого рока за стеной – это группа «Distraction» или «Led Zeppilin» громко выражала свое отношение к этой жизни.
И стала любить рок.
Heave metal, forever!
1993 г