SARA

Во время войны законы молчат.
Лукан




Роман "Сара" о суровой судьбе молодой девушки Сары, которая в свои шестнадцать лет прошла адский путь трех концентрационных лагерей во время Второй мировой войны  1939-1945 г., и чудом выжила.

В  третьем лагере Берген-Бельзен, судьба Сары пересеклась с судьбой Анны Франк, которой не так повезло, как Саре, и она умерла от сыпного тифа, но после посмертной публикации ее дневника, она стала символом всех евреев, убитых во время Второй мировой войны.


Роман написан по рассказам Стэфани Хельблинг, главной героини, а так же в результате изучения многих исторических материалов, дополненных творческим вымыслом автора.


Посвящается моим родителям
Фиштик
Нине Афанасьевне и Владимиру Александровичу, родившимся накануне Второй мировой войны и хлебнувшим голод и холод, страх и ужас, преследовавшие их все эти жуткие годы войны.

Так же я посвящаю роман моим бабушкам Марии и Елене, дедушкам Афанасию и Александру, прошедшим этот страшный путь, сохранив честь и достоинство, спасая своих детей и всему человечеству!



Глубочайшая истина
есть порождение
глубочайшей любви.

Г. Гейне



Июль 2013 года. 
Я, волей обстоятельств, оказалась во Флориде. 
Хотя, собиралась предпринять эту поездку немного позднее, ведь здесь живет моя сестра Ната с семьей.
Я стараюсь почаще их навещать, хоть и живу довольно далеко - в Москве.

Утреннее солнце ласково греет мои плечи, океан с нежностью ласкает мои ноги, волна за волной спешит мне навстречу, ведь мы  всегда рады друг другу, я люблю с ним говорить и молчать, я люблю бродить по белому песку, безупречного берега огромнейшего и мощнейшего живого организма, я люблю с ним вместе мечтать.
Когда я загрущу, океан обязательно меня взбодрит и успокоит.
Кажется, что он все про меня знает, он все чувствует, и мне рядом с ним так хорошо!

Сегодня я брожу по побережью и обдумываю написание книги о преданности и любви. 
Эту книгу я задумала написать уже давно, но, как это часто бывает, к конкретным действиям мы приступаем лишь тогда, когда созреем окончательно, или когда обстоятельства подвигнут нас к этому.
В моем случае и то и другое вместе.

Историю, которую я хочу вам поведать, трудно придумать, это не вымышленная история, хотя, как в любом романе, здесь присутствует довольно много моей фантазии.



Передо мной сидит пожилая, но элегантная, миссис Стэфани Хельблинг.
Она давно живет во Флориде, куда переехала из любимого Нью-Йорка, вслед за своими сыновьями. 

Стэфани - изящная дама преклонных лет, всегда одета с большим вкусом, на грани стилей - между сдержанным классическим и экстравагантным.

Всегда приятно смотреть на ее жесты, манеру общения.
Невероятное и поразительное умение быть одновременно по-королевски превосходной, и в то же время, совершенно искренней и простой.
Это подкупило меня уже давно, мы знакомы много лет, но я не перестаю удивляться и восхищаться ею.

Именно о таких людях пишут книги.
Об их жизненном опыте, о трудностях и невзгодах, о потерях и завоеваниях, о прекрасной и вечной любви, о красоте внутренней и внешней.

Надо сказать, что рассказ этот начался уже давно, сразу после знакомства со Стэфани.
Тогда, я просто была сторонним слушателем, Стэфани рисовала картину своей жизни моей маме - Нине, у них удивительно теплые и неподдельно искренние отношения. 

А в этот мой визит во Флориду, Стэфани охотно согласилась встретиться со мной, для обсуждения будущей книги, она готова поведать миру историю большой любви, которую она пронесла через сверх испытания, и не утратила ее по сей день.

Ее лицо стало напряженным, и она предалась воспоминаниям.
Я наблюдаю за ее изящными жестами и внимательно слушаю рассказ девяностолетней женщины.

Ах, да, необходимо сказать как мы с ней познакомились.
Мы, в некотором роде, родственники.
Стэфани - мама Марка, супруга моей сестры Натальи.
Пожалуй, достаточно для предисловия.



"На краю пропасти"



Воспоминания Стэфани унесли ее в далекие сороковые годы двадцатого века, это самые страшные, и вместе с тем, самые знаковые, для нее, годы.

Тогда еще ее звали Сарой Авербах,
и ей было всего шестнадцать. 



Глава 1


"Бог существует, ибо Он необходим."
Спиноза




- Сара, давай быстрее, корабль нас ждать не будет.
- Я уже почти готова, мама. А где Борис?
- Брат уже выносит вещи на крыльцо, пожалуйста, поторопись. 
Сара выбежала из своей комнаты со следами слез на глазах.
Она пыталась их скрыть, но от мамы ничего не утаишь.
- Ой-ой-ой! - Эмма развела руками.
- Мама я не хочу в Польшу. Ну почему именно Борьку отправили во Львов на работу, будто бы больше нет физкультурников в нашем городе, - воскликнула Сара, обиженно надув маленькие губки, добавив, - ну хотя бы Маня с нами тоже поехала, я так буду скучать по сестре.
- Деточка моя, у Мани - семья. Ты ведь прекрасно знаешь, что Мося не может бросить свою парикмахерскую.
- А почему?
- Сара, его бизнес хорошо идет. Да и вообще, Моисей, "маменькин сыночек" - они его не отпустят.
- А ты что, скучать по Мане не будешь?
- И по Манечке и по внучку, по моему маленькому Изе, я буду очень и очень скучать, но что делать!?.. - Эмма отвернулась, что бы скрыть, навернувшиеся слезы.
- Мамочка, успокойся, - плача, обнимая маму за талию, просила Сара.
- Доченька, и ты не плачь, все будет хорошо, надо же понимать, раз партия послала именно Борю, значит, именно он там нужен, именно его знания, а ты полюбишь Львов, мы полюбим, так же, как свой родной город, Запорожье.  У тебя появятся новые подруги, - Эмма заботливо прижала к себе дочь и погладила по шикарной волнистой шевелюре волос.

Шелковые пряди раскинулись по плечам молоденькой, и невероятно миловидной девушки. Она всегда очень гордилась своими волосами.
- А у Мани семья, она никак не может ехать с нами, - продолжила мама.
- Да, я все понимаю.

Именно в этот момент Сара почувствовала как закончилось ее детство и она вступила в новую, взрослую жизнь.
Ей предстояло не только сменить город проживания!
Ей предстояло познать все, самые полярные стороны жизни.

И никто из них не мог знать, что их ждет впереди.


Лето 1940 года.

Дорога предстояла длинная.
Судно направлялось по Днепру в Киев.

Пассажиры расположились прямо на полу трюма, было довольно тесно, но Борис нашел укромный уголок, где Сара и мама могли устроиться немного поудобнее.
Рядом полулежала беременная молодая женщина .
У нее было перепуганное лицо, она то и дело руками защищала большой живот от толкотни, казалось она родит прямо сейчас.
Эмма улыбнулась ей подбадривающей улыбкой и поздоровалась, Сара скопировала мамино поведение, хотя ей было не по себе.

Клумки, котомки, сумки, мешки, люди, все перемешалось, крик, визг детей, слезы прощающихся, громкие возгласы приветствия, случайно встретившихся знакомых, стон старушки, с трудом поднимающейся по трапу, матросы, заканчивающие последние приготовления к отплытию, мощный гудок, и вот судно медленно сдвигается с места.

На пирсе провожающие машут неистово своим близким, на судне машут ответно, слышны последние наставления, картинка пирса постепенно становится все меньше, вот уже и вовсе удаляется, и пропадает, пропадает...

Товарное судно, иногда перевозившее и людей,  медленно набирало ход, оно увлекало Сару с мамой и братом Борисом, в полное неведомое.  
И это пугало молодую девушку.
Она боялась, не только за себя, но и за брата, и за маму, так рано ставшую вдовой.  

Сара часто просила маму рассказать об отце, ведь он умер, когда Саре не было и пяти лет.  
Конечно, она помнила некоторые моменты, когда папа играл с ней в самодельные игрушки, когда он читал ей книжки, которые приносил из типографии, где проработал всю жизнь, и которая принесла ему смерть - вредные, для его легких химикаты, образовали огромную раковую опухоль, убившую его. 
Сара помнила даже свои вопросы, которые задавала папе:
- Папа, а правда, что Иисус был евреем?
- Правда, доченька. Тогда все были евреями – время было такое, - хотя и не был религиозным ее отец никогда, более того, он был ярым коммунистам.
- Папа, а Сёма, сказал, что Бог живет наверху.
- Да, доча, твой друг прав,  Бог живет наверху , - и мыслено самому себе добавил, - а мучает внизу.

Вообще отец Сары, был кладезью пословиц и поговорок, впрочем, как и весь еврейский народ.
Они мудры уже в утробе матери.
Недаром существует еврейское изречение: "Еврей рождается старым". 

После смерти отца, Исаака, Борис стал полностью опорой семьи.
Еще с детства он отличался большой ответственностью, аккуратностью, и очень любил заботиться обо всех.
Его никогда не надо было просить о помощи, или заставлять, умолять что-либо сделать, у него в крови было благородство.
Имя - Борис, он взял себе сам, когда ему исполнилось восемнадцать лет, а до того он был - Зяма.

Эта история тоже очень показательна и говорит о качествах его натуры.
У Зямы был любимый двоюродный брат Боря.
Они были очень дружны.
Борис погиб в раннем возрасте.

Очень странная и загадочная смерть.
Друзья и знакомые много говорили о предстоящем солнечном затмении.
Настал этот день.
Борис, как и очень многие, вышел на улицу, более часа провел во дворе, разглядывая небо.
Он наблюдал, как диск Луны медленно закрывает диск Солнца - это красивое новообразование приводило его в восторг.
Небо потемнело и на нем появились яркие звезды.
И вдруг, он увидел вокруг, уже скрытого Луной солнечного диска, яркую солнечную корону.

Ощущения были непередаваемые.
Это продолжалось всего несколько минут, но Борису этого хватило.
Он, как-будто что-то очень важное открыл для себя.
Как-будто узнал Великую Тайну.
Его лицо было спокойным и невозмутимым.
Он посмотрел еще раз в небо, улыбнулся, вернулся домой, лег в постель и... умер.

Такая загадочная смерть молодого и здорового парня, потрясла всю семью, а Зяма, замкнулся на несколько дней, он не мог ни с кем общаться, и по прошествии стресса объявил всем, что в память о любимом брате берет его имя.
Отныне, он Борис.


Трюм был заполнен донельзя.
Люди сидели, лежали и стояли, скучающе позевывая.
Беременную соседку Сары по трюму звали Марией.
Она ехала к родителям в Киев рожать, потому что, ее мужа забрали в армию.
Ей было страшновато, ведь срок уже почти пришел, но еще страшнее остаться одной в Запорожье, где нет родных совсем, где не откуда ждать помощи, а ведь это первый ребенок: как, что, каким образом, опыта нет, даже угла своего нет, вот и решилась Мария на такой отчаянный шаг.

Первые сутки пути были спокойными.
Стояла хорошая погода. 
Пассажиров кормили и поили, еда - ни бог весть какая, но все же сносная.

Сара много времени проводила на палубе, разглядывая сменяющиеся картинки природы.
Там, на берегу, густые деревья, ярко подсвеченные солнечными лучами, нежно покачивались на ветру, как бы взмахивая своими ветвями на прощание. 
По другую сторону Днепра, слышны были голоса детей, они приветственно встречали очередное судно, и тут же с ним прощались.

Близилась ночь: фантастический закат солнца, птичий щебет, доносившийся с берегов Днепра, тихая колыбельная песня для маленькой девчушки, ровная гладь воды и тени деревьев, отражающиеся в ней, - все это так успокаивало Сару, так умиротворило...

День за днем, ночь за ночью, судно медленно приближалось к конечному пункту. 

Пошел седьмой, последний день пути, уже наступили сумерки, как вдруг загремело в небе, засверкали  молнии, и хлынул проливной дождь.
Судно оказалось настолько худым, что мгновенно это дало о себе знать: с молниеносной скоростью вода стала проникать в трюм, люди заволновались, от сильного ветра, корабль качало из стороны в сторону, и невозможно было удержаться на ногах, а сидеть дальше на полу трюма, еще невозможнее, так как вода быстро прибывала, и все вещи: котомки, чемоданы, мешки, сумки, буквально все уже было под водой.
Всех охватила паника.

Люди метались по кораблю, никто не знал что делать.
Борис громко крикнул маме и Саре:
- Быстро поднимайтесь наверх.
Сара только сделала шаг, как почувствовала, что кто-то ухватил ее за ногу, она обернулась, и увидела испуганные глаза беременной Марии, которая что-то неразборчиво бормотала, моля о помощи.
Сара крикнула маму:
- Мама, скорее, тут, ... - Сара показывала в сторону Марии, она от страха, не могла говорить, ее била дрожь, да и нога ее все еще была в цепкой руке Марии.
- Мария, вставай скорее, пошли наверх, - мама наклонилась к ней, что бы помочь, но в этот момент, раздался оглушающий крик Марии, корчившейся от боли.
Было понятно всем - начались схватки.
- Борис! - мама повернулась, ища глазами сына.
- Я тут, что у вас? - Борис помогал старикам подниматься на палубу.
- Мария рожает. 
Борис вмиг оказался рядом, он быстрым и решительным движением подхватил Марию на руки и понес наверх на палубу.
Душераздирающий крик Марии распугал всех пассажиров.

Шок, который испытывала Сара, не давал ей возможности двигаться быстрее, ноги, как будто прилипали к ступенькам, а за ней выстроились люди, толкая друг друга, торопя девушку, то и дело, подталкивая ее, то в бок, то в спину, да еще с упреками и криком. 

Ветер все усиливался, дождь адски хлестал людей, порой сбивая с ног, рыдания и причитания, визг детей, женский плач, вперемешку с громовыми раскатами, и нестерпимый, пронзительный крик беременной Марии.

Борис вынес Марию наверх, положил ее под брезент, который обнаружил в носовой части корабля, мама расположились рядом, она гладила Марию и громко ее уговаривала:
- Потерпи девочка, все будет хорошо, потерпи, надо терпеть.
Мария, на время умолкала, то вдруг опять начинала стонать, и вновь резкий страшный крик.
Боль не давала ей надолго расслабиться.
А дождь, все сильнее.
Трюм уже почти весь затоплен.
В глазах людей неописуемый страх.
Матросы носятся по судну, пытаясь, хоть как-то залатать дыры. 
Слышны испуганные голоса:
- Я не умею плавать!
- Господи, помоги!
- Семен, где мой Семен?
- Алеша, скорее сюда, да брось ты свой тюк.
- Кто-нибудь, тут дедушка, помогите!
- Мама, мама, я боюсь... - рыдают дети.

Молния, грозно хлестала по всему небу, безудержно гремел гром, казалось, что небо прорвало, такой силы ливень никто и не помнил на своем веку.
Старики молились, бесконечно крестились, в голос просили пощады.
Судно становилось все более и более неустойчивым, ветер швырял его из стороны в сторону, люди цеплялись за канаты, порезы на ладонях от грубой веревки, мгновенно дали о себе знать, многие не могли выдержать боль и отпускали веревку, их тут же бросало на противоположные борт, и только чудом они спасались, цепляясь за что попало, лишь бы не вывалиться за борт корабля, понимая, что тогда их ожидает неминуемая смерть.

Силы были у всех на исходе.
Промокнув до нитки, изведенные до изнеможения, люди, буквально валились с ног, стихия продолжалась всю ночь, уже не было мочи ни молить о помощи, ни даже стонать.
В зловещей гудящей каше из грома, молнии и шума дождя, люди чувствовали себя заложниками бушующего урагана, и уже почти смирились, потому что не было больше, ни сил, ни даже представления, как противостоять такой стихии.

Под самое утро, как вызов этой мощи, прозвучал громкий и звонкий плач родившегося ребенка, как будто утверждая человеческую силу и выносливость. 
Мария лежала почти бездыханная, Борис держал ее за плечи, все схватки, пока Эмма не приняла роды.
Сара, забившись в угол, неподалеку, дрожала и рыдала, искусав все губы от страха до крови.

С рассветом ливень стал отступать, раскаты грома становились все тише и тише. Ветер постепенно стих, и люди ожили, зашевелились. 
Все мокрые и уставшие, но невероятно счастливые, что все это уже позади. 
Эмма решительно сняла с себя кофту, оставшись в одной комбинации, выжала из нее воду, и завернула ребенка, положив его Марии на грудь.
Мария обняла свое маленькое чудо и заплакала от счастья. 
Эмма гладила ее по голове и успокаивала:
- Все хорошо, я ведь тебе говорила, что все будет хорошо. Мы почти приплыли, вон уже и Киев виднеется. 
- Спасибо, - слабым голосом, все еще всхлипывая, - протянула медленно Мария.
Прийдя в себя, пассажиры поняли, что все их вещи унесло водой.
И это был тоже шок, у многих больше вообще ничего не было.
Так было у Эммы и ее детей.
Какая-то женщина сняла с себя газовый платочек и протянула Эмме, со словами:
- Возьми … хоть как-то прикройся!
Эмма кивком поблагодарила и набросила на плечи платок, едва завязав на маленький узелок на груди.

Судно, как побывавшее в пасти зловещего чудовища, истерзанное и истрепанное, медленно и тяжело заходило в порт.
Встревающие, с напряженными лицами следили за каждым движением корабля, понимая, что пережили все, находящиеся на борту.

Измученные пассажиры, с нетерпением выстроились, готовясь покинуть корабль.
Борис и Сара поддерживали под руки Марию.
Эмма помогала старушке подняться. 
Наконец, судно пришвартовалось и подали трап.
Шум, гам, слезы, возгласы, приветствия.

Марию встретили родители, и бесконечно благодарили ее спасителей. 
Тут же мама Марии сняла с себя кофту и платок, быстро перепеленали ребеночка в сухое.
Отец Марии, снял свой пиджак и отдал Эмме. 
Они предложили Эмме с детьми остановиться у них в Киеве на некоторое время, но Борис никак не мог, ему надо было в срок прибыть во Львов, где его ожидали обязанности. 

Теперь им предстоял тоже не простой путь из Киева во Львов на поезде.


На перроне уже стоял товарный состав, и люди ринулись занимать места.
По сути, мест в таких вагонах не было, ибо, это сплошная площадка с деревянными боковушками.
Народ запрыгивал в вагон и старался сесть на пол таким образом, что бы побольше места себе отвоевать, то есть, почти полулежа.
Борис заскочил первым и подал руку сестре и маме. Они разместились поблизости с музыкантами и семьей, переезжавшей из Киева во Львов. 
Люди, узнавшие о потере всех вещей Эммы и ее детей, тут же собрали им сухую одежду.
Сара переоделась в платье, которое пришлось перевязать веревкой, оно было размера на два больше.
Стало сразу тепло и уютно.
Она прильнула к маминому плечу, как будто ища защиты. 
Вагон быстро наполнился, и дверь закрыли, громко клацая запором.


Поезд, следовавший во Львов, тронулся, и Сара, что бы хоть немного отвлечься, стала терзать маму воспоминаниями об отце, как она это делала частенько.
Борис сидел рядом и тоже внимательно слушал воспоминания о минувшем прекрасном времени, когда вся семья вечерами собиралась на кухне и после ужина папа читал детям книжки или играл с ними в игры.

Эмма вспоминала Исаака молодым, постоянно его хвалила, говорила, что он был очень образцовым мужем и отцом, много работал, и сильно любил свою семью.
Сара, слушала, но мысли о неведомой будущей жизни, поглощали ее все больше и больше.
Какое-то странное предчувствие и радости и беды одновременно. 
Она, то вдруг размечтается о праздной жизни, о нарядах и поклонниках, то опять почувствует тревогу и напряжение.

Пассажиры громко говорили, кто-то даже шутил, все дружно смеялись, даже Сара не удержалась, расхохоталась, слушая байки пожилых музыкантов.
Проехав, почти пол-дня, поезд сделал остановку в каком-то хуторе, название которого, Сара так и не запомнила. 
- Стоянка 30 минут, - огласил громкоговоритель на станции, следом сразу же один за другим, пассажиры, повторили вслух это объявление, все устремились к выходу.
Люди, быстро выскочили из своих вагонов и разбрелись по округе. 

- Эй, мальчик, где тут вода? - спросила Эмма, пробегавшего ребенка. 
Он указал в направлении колонки с водой, и все пассажиры ринулись в ту сторону. Выстроилась очередь, каждый пил и брал воду в дорогу. 

Сара стояла в очереди за двумя пожилыми мужчинами, которые постоянно обменивались своими историями:

- А я, как то так хорошо проехал в прошлом году, дай думаю проголосую, може кто подвезет, один остановился, так я с ним и поехал, ах!  даже денег не заплатил! 
- Да ну, как это?
- Приехали, я выхожу из машины и давай шарить по карманам, и так хитро, что б шофер слышал говорю, как бы сам себе:
- Черт, кажется я у тебя в машине кошелёк выронил…
Шофер как услышал это, как нажал на газ и смотался. 
- Слухай Зяма, а ты не врёшь? Ты ж гений!… - гогочут и похлопывают друг друга по плечу.
- Муся!!! - еще издали, направляясь к очереди, громко и грозно кричит ему жена, - а ты не мог вообще последим стать в очередь, что ты за простофиля!
Муся, и Зяма втянули головы в шеи от страха, но кажется их пронесло,  Хая пробегала мимо, она имела своей целью, базар, что напротив.
Впереди стоявшие три дамы бальзаковского возраста, оглянулись на крик Хаи, и узнав в ней старую знакомую, изобразили подобие улыбки, выдавив, при этом слова приветствия.
Хая, на бегу, соблюдая тот же этикет, ответила им тем же, и побежала дальше.
Надо сказать, что Хая кричала так громко, что с легкостью перекричала сигнал приближающегося паровоза, так что на ее крик отреагировала вся очередь, однако три дамы, стоящие перед Сарой, не упустили возможности обсудить Хаю, но не ее крик, это их не смущало, они и сами то не робкого десятка, могут кричать, не менее пронзительно, одна из них, сменив улыбку на скривленное лицо, как будто только что, она понюхала протухлый качан квашенной капусты, бодро задала тон:
- Слушайте, это ж Хайка!
- Да ты шо!
- Та, шо за школой жила? - вставила третья.
На вопрос никто не собирался отвечать, первую восклицающую особу буквально распирало от желания посмаковать Хаину, простите, задницу:
- Она что еще поправилась? Ну и жопа!
- Кошмар, - визгливо поддакнула другая.
- Говори тише, - толкнув локтем подругу, опасаясь гнева Хаи, и украдкой поглядывая в сторону убегавшей, громко прошипела третья особа.
- Ах! Что ты волнуешься! Если бы я не была уверена, что она, ко всему прочему еще и глуховата, я бы никогда так спокойно не говорила.
Все, до кого в очереди дошли эти фразы, захихикали.
Дальше эстафету перехватили снова дедули. 
- Фу! - было слышно, как дедушки разом выдохнули.
- Ну как тебя угораздило жениться на Хае? - в сердцах воскликнул Зяма, - она страшная такая!
- Ну, подумаешь – немножко косая!
- Немножко?! Та ты шо, когда она плачет, у неё слёзы текут по спине крест-накрест!
-  Так это мамин выбор, - виновато, промямлил Муся. Она мне говорила, что бы я никогда не женился на красивой девушке – она может меня бросить. 
- Так и некрасивая тоже может бросить.
- А вот это уже другое дело! 
И дедули опять загигикали. 
- А вот моя мама, кинулся в воспоминания Зяма, - всегда мне говорила:
- Сынок! Первая жена у тебя должна быть хохлушка.
- Как же так, почему? Ты же еврей. - смутился Муся.
- И я так же спросил маму, почему, а она сказала, что " Хохлушки – красивые. Хохлушки вкусно готовят. Она из тебя сделает дородного мужчину. Потом ты разведешься и женишься на еврейке."
- Почему? - еще больше недоумевал Муся.
- Ну так и я спросил ее, почему? И получил оплеуху за несообразительность.
- Во-первых, - сказала мне мама, -  ты еврей. Во-вторых, еврейка - жена – это связи и блат. И вот когда ты обзаведешься связями, положением в обществе, детьми, ты разведешься и женишься на цыганке.
- ?! - Муся окончательно запутался в расчетах Зяминой мамы, скорчив, при этом соответствующую "рожу".
Понимая немую сцену Муси, Зяма продолжал, с серьезным выражением лица:
- Маме очень нравилось, как красиво цыгане хоронят.
- ?!
- Ты шо, поверил? Я ж смеюсь! 
И шаловливые старики опять разгоготались, покашливая и постукивая друг друга по спине.

Далее был черед Муси, так его называл Зяма, копируя манеру Хаи:
- А помнишь, я был у Киеви в том году?
- Таки да, ты был у Киеви, я помню.
- Так я тебе скажу, там такие хохлушки!
- Шо, лучше наших?
- Ну как можно сравнивать?! – возмутился Муся. – Вот у меня было интимное свидание с одной, э-э-э! Ах! , - взбодрившись и причмокивая от удовольствия, Муся, которому стукнуло уже лет восемьдесят, по подсчетам Сары, добавил восклицая: 
- Уж теперь-то я знаю всё точно!
- Так расскажи, наконец! - теряя терпение и брызжа слюной от зависти, торопил его Зяма.
- Слухай: на ней была накидка с капюшоном из люрекса – ничего подобного вы здесь не отыщете. 
А когда она её скинула, то под ней оказалась блузка из розового шифона, прозрачная, как стекло! А юбка её была вся сплошь покрыта блёстками, так что на неё даже смотреть было больно. Потом она сняла юбку… 
- И шо? - нетерпеливо твердил Зяма.
- И шо. - перекривил его друг, - Бельё у неё было отделано валлонскими кружевами лилового цвета и прошито серебряными нитями… Подвязки были украшены драгоценными камнями… 
- И шо? - теряя и терпение и самообладание, долдонил Зяма.
- Потом она сняла с себя и бельё, и подвязки…
Зяма смахнул со лба капли выступившего пота, движением руки, которая ухватилась за запястье счастливого рассказчика, он дал ему понять, что нужна короткая передышка, и спустя пару секунд, опять воскликнул:
- И шо?
- Ну, шо - шо, шо - шо?  - Муся, разочарованно махнул рукой, 
- А, дальше всё было в точности, как с  моей Хаей...
- М-м! - разочарованно помотал головой Муся, - слухай, а как твоя Хая сейчас себя чувствует?
- Та, болеет и болеет, я ей так и сказал:
- Хая, знаешь если кто-нибудь из нас умрет, то я, скорее всего, уеду в Израиль…
- Я таки тебя понимаю, и ты теперь едешь в Львив, - рассмеялся, Зяма.
Очередь за водой  была довольно длинная, друзья безостановочно парировали друг другу, язык на котором они общались был суррогатом еврейского, украинского, скорее, хохлятского и русского:
- Как тебя вообще угораздило жениться на Хае, я ее боюсь, она ж взглядом убье?!

Сара, слушая, старичков, и сама повеселела.
Напившись воды и набрав в дорогу, они с мамой перешли дорогу, где располагался небольшой базарчик, брат, немного погодя, догнал их. 
Мама подумала, что хорошо бы выменять свое колечко на продукты, дорога не близкая и не легкая, где еще будет такая возможность. 
Отовсюду слышались голоса торгующихся:
- Я бы и за полцены не купила такую шубу. Посмотрите – вон мех лезет! - прямо таки верещала толстая тетенька.
- Мадам, да за эту цену через пару лет у вас будет отличное кожаное пальто! - то ли подшучивал, то ли и вправду верил в свои слова продавец с дурацким выражением лица, напоминающим карикатуру. 
Вдруг, прямо за спиной Сары, как в граммофон звучат голоса: 
- Сколько лет, сколько зим! Как ваши дела? Чем занимаетесь?
- Спасибо, потихоньку. Вот, засел за мемуары.
- Пишете мемуары? Это замечательно. Кстати, вы дошли уже до момента, когда вы у меня 30 рублей заняли?
Как калейдоскоп сменяются картинки, персонажи, действия.
- Здрась-сьте, Семен Маркович, как ваши дела?
- Помаленьку, а ваши?
- Тоже так потихоньку. У меня к вам интересное дельце. Для вас есть роскошная невеста – молодая вдова, редкой красоты, очень серьезная. И невинная.
- Как невинная? Вы же сказали, что она вдова.
- Ой, одно слово что вдова, это было так давно, она
уже все забыла.

"Базар", что только не увидишь , и что только не слышишь!

Сигнальный гудок поезда оповестил о том, что пассажиры должны занять свои места. Народ торопливо поспешил к своим вагонам.
Базар разом опустел, и торговцы тут же заскучали, уставившись на цепочку вагонов, то ли, завидуя уезжающим, то ли жалея, что не успели сторговаться и продать, или выменять побольше товару.

Тем временем поезд уже тронулся с места.

Вечерело. 
Все пассажиры начали укладываться спать. Каждый пытался вытянут ноги, но это не легко, везде натыкались на других пассажиров, горел маленький фитилек, почти на ощупь приходилось ориентироваться.
В конце вагона кто то взвизгнул, послышались голоса соседей:
- А! И не стыдно? 
- Ворье развелось!
- Да нет, я перепутал сумку!
- Знаем, как ты перепутал!
- Ладно, отстаньте, може и правда человек перепутал, вон какая темень.
- Хватит орать, дайте поспать!
- Спи себе там.
- Я сказал, заткнись уже!
- Чего? - приподнимаясь со своего места, возмутился
здоровенные мужик.
- Ладно, ладно, остынь, - запричитала, похоже, его жена.
Рядом зашикали соседи, и как то все постепенно упокоились.
Сара и Эмма сели по разные стороны Бориса, и положили ему головы на плечи.
Борис уже посапывал, мама тоже дремала, а Саре не спалось.
Мысли одолевали ее.
 - Какой он, Львов? - мысленно задавалась вопросом Сара.

Ведь этот город, все еще принадлежит Польше, хоть им уже и управляет СССР.

По рассказам, бывалых, он красивый, вот и все.




Глава 2

Львов


Старинный, красивейший польский город Львов, встретил Сару с семьей, как то уж совсем не гостеприимно, диким ливнем, ветром, сбивающим с ног, мрачными лицами.
Красный флаг развивался над Львовом.
Казалось бы уже почти год, как город живет и дышит атмосферой перемен, но с первых минут было понятно, что ничего подобного, город и горожане были чужие, совсем не такие, как Запорожье и его жители. 

Временно Бориса с семьей разместили недалеко от вокзала, в коммунальной квартире, выдали паек.
На утро, брат ушел на службу, Эмма стала хлопотать по хозяйству, а Сара вышла на улицу.

Немного нерешительно постояла на крыльце, борясь с желанием нырнуть обратно в квартиру, настолько ей было неуютно, и даже жутко.

На скамейке сидели две пожилые женщины, что-то обсуждали, глядя на окна на втором этаже.
Саре стало тоже любопытно и она посмотрела наверх.
Там молодая женщина мыла окно.
Сара подумала, ничего тут особенного нет, и
направилась по направлению к центру.

Проходя мимо старушек услышала, как одна из них обращается к молодой хозяйке, моющей окно:
- Ой, Галя, Вы сегодня хозяйка, окна моете, а то уже соседей не видно...
Сару это очень позабавило.

И вдруг, ее взгляд упал на красивый купол здания, что находилось неподалеку.
Саре стало интересно посмотреть на этот дом поближе.

Она медленным, осторожным шагом, направилась в сторону заинтересовавшего ее объекта.
А потом был следующий, и еще, и еще, дом за домом, неповторимой красоты.

Сара бродила по тихим, извилистым улочкам, разглядывала красивейшие здания, восхищалась архитектурной, но никак не могла принять этот чужой, для нее, город. 
Почему?
Что ей так мешает?
Быть может она чувствует нечто, что не дает ей сблизиться с ним?
Что это?
Такого чувства тревоги раньше она не испытывала. 

Уже через неделю советская власть предоставила Борису и его семье квартиру, хоть и небольшую, но зато в красивом старинном доме , на пятом этаже, в центре города. Мебели почти не было. Ни посуды, ни одежды, ни возможности это все купить.

Борис много работал, Сара помогала маме по дому, ходила в школу, занималась балетом. 
Соседи были хорошие, тут же собрали все необходимое и принесли новичкам. 
Постепенно жизнь налаживалась. 

Сара узнала, что они живут в доме, где проживает знаменитая актриса -  Ида Каминская.
Она давно слышала о таланте актрисы, но так до сих пор не удавалось побывать на ее спектаклях, и тут вдруг - соседи.
Сара подумала, что как-нибудь она познакомиться с любимой актрисой, и пойдет на ее спектакли, а может быть даже, как Каминская, станет артисткой, и будет играть с ней на одной сцене.
Мысли унесли Сару в сказочный мир искусства, и принесли ей состояние удовлетворения.
Жизнь, казалось, выравнивается, появились друзья.

Сара чувствовала, что Борису не легко, но она так же знала, что брат все сделает, для того, что бы осчастливить ее и маму. 

Разница в девять лет, сильно давала о себе знать. 
Борис, по-отечески относился к младшей сестренке, он ее любил, и считал своим долгом оберегать и наставлять ее. 
Но жизнь все же была тяжелая, приходилось голодать, и экономить каждый кусочек хлеба. 

Конец 1940 года был наполнен неоднозначными событиями в стране, за которыми следило все население.

Теперь везде можно было слышать страшные предположения о надвигающейся войне. 
В городе и его предместьях постоянно возникали антисоветские восстания. 

Пронеслись слухи о том, что нестабильное положение на советской границе вынуждает власть высылать вглубь страны людей еврейской национальности, во избежание внезапного нападения и расправы со стороны немцев.

Но, в то же время, в прессе подчеркивалось, что Советский Союз абсолютно доволен, как внутренней, так и внешней политикой страны, и ее достижениями.

Близились новогодние праздники.
Сара, вместе с мамой, вот уже третий вечер готовят новогодний наряд, ведь в школе будет вечер, и Сара мечтает быть самой красивой.
Эмма пожертвовала для этого материал, который, совсем недавно, купила на шторы, а украшением, служила тюль, точнее, вырезанные фигурки и цветочные элементы, которые Сара нашила в районе воротника.

Настроение было предпраздничное, Сара постоянно мурлыкала под нос музыку вальса, мама иногда подпевала дуэтом, они смеялись, постоянно примеряя новогоднее платье.

По радио торжественно звучало:
- В преддверии Нового 1941 года, хочется поделиться
 со всеми советскими гражданами теми достижениями, которые подняли СССР на новую ступень.
У нас есть все основания гордиться делами государства и уходящим 1940 годом.
Внесен огромный вклад и коренные улучшения в дело обучения и воспитания личного состава Красной Армии и Военно-Морского Флота. 

Советский народ смотрит в будущее радостно и уверенно.
- Ну вот видишь, мамочка,  - радостно вставила Сара, - все эти сплетни, особенно дяди Лени и тети Гали, про возможную войну, и что надо бежать отсюда, все ерунда!
- Конечно, доченька, ерунда, - Эмма не хотела пугать и расстраивать дочь.

В воздухе, казалось, действительно, витала атмосфера полного оптимизма.
Страна встретила Новый 1941 года с наилучшими надеждами, и заверения руководителей Кремля, почти упокоили народ.

Но уже через несколько дней после этого стало ясно, что не все идет хорошо.

По радио и в прессе сообщалось, что немцы начали перебрасывать свои войска в Болгарию. Ходили слухи, что немцы действуют с ведома СССР, однако,
ТАСС категорически отрицал, что это будто бы происходит «с ведома и согласия СССР»; наоборот, дикторы наперебой заявляли, что СССР никаким образом не были осведомлены об этом.  

Борис пришел с работы уставший и подавленный. 
Эмма накрыла на стол, и с тревогой, безмолвно посмотрела в глаза сыну, ожидая откровенного разговора.

Борис помолчал, затем достал газету, медленно развернул ее и сказал:
- Вот, здесь подробный отчет о речи Гитлера. Он в полной уверенности, что его ждут новые победы над англичанами, он заявляет, что Америка, зря тратит время и силы, помогая Англии, все равно их ждет крах. 
- Борис, успокойся, дядя Стас говорит, что Гитлер не доберется до нас, и потом, ты же слышал по радио, какая была речь нашей партии, они уверены, что все под контролем.
- Мама, все не так просто. Конечно они не будут сеять панику в народе. Но, вот как раз в конце своей речи, Гитлер сказал такую фразу:  «Я учел всякую возможность, какая только мыслима», - и добавил, может быть вы с Сарой все же согласитесь уехать из Львова, куда-нибудь подальше, в глубь страны. Ну не в Сибирь же я вас прошу уехать?
- Нет, нет и нет! Мы тебя не оставим. И потом, я не верю в то, что, даже если Германия и войдет в СССР, то нам грозит что-то плохое.
- Тогда почему же столько евреев беженцев из Германии и Польши? Он нацист, он ненавидит евреев, первые, на кого падет его гнев, будут евреи.

Тут в комнату забежала Сара с улыбкой до ушей, которая быстро стекла с ее лица, после того, что она услышала обрывки последней фразы "Он нацист, он ненавидит евреев,  первые, на кого падет его гнев, будут евреи", она спросила маму и брата:
- Ну за какие пороки так ненавидят евреев?

В доме повисла длинная пауза…
Эмма медленно закрыла глаза и сказала в пустоту:
- Евреев ненавидят за их достоинства, а не пороки. 

Наступила еще более долгая пауза…
И вдруг Борис резко вскочил и буквально взмолился:
- Вы должны уехать! Мама, Сара - это не шутки! Еврееи все больше и больше бегут из Германии, Польши. Я уверен, - это плохой знак!
- Ну откуда такая уверенность? - не унималась мама, - Вон, все, кто помнят прошлую войну, говорят, что немцы никому не причинили зла, и евреем, в том числе.
Это политика и все.
Ну, станет Львов немецким городом, и все!
Подумаешь!


Уходил день за днем, а новый нес все больше тревоги и переживаний.


В Советском Союзе все больше и больше стали уделять внимания военной и профессиональной подготовке, дальнейшему укреплению трудовой дисциплины, подготовке кадров промышленных рабочих в школах ФЗУ, насчитывавших 600 тысяч учащихся, и других трудовых резервов.
Слова «мобилизационная готовность» вновь и вновь повторялись в устной пропаганде и в печати.

В День Красной Армии, 23 февраля, «Правда» опубликовала статью генерала Г.К. Жукова (незадолго до того вступившего на пост начальника Генерального штаба), пожалуй, менее оптимистичную, чем его речь два месяца назад.
Он писал, что 1940 год был годом перелома, «перестройки системы обучения и воспитания войск», но давал понять, что реорганизация продолжается и что положение дел еще далеко от совершенства.


Со времени финской войны, отмечал он, в армии уже произошли большие перемены, например «укреплено единоначалие», но многое еще остается сделать и «зазнаваться и успокаиваться на достигнутом» не надо.
Статья выдавала некоторое чувство беспокойства и наталкивала на вывод, что происходящие в Красной Армии «большие перемены» вряд ли будут завершены до 1942 года.






Глава 3

Война.



"В наше время у еврея есть лишь один выбор: либо стать сионистом, либо перестать быть евреем."
Кроссман


Немцы вошли во Львов утром 30 июня 1941 года.
И в тот же день начался трехдневный еврейский погром, который был организован «украинской народной милицией» при попустительстве и подстрекательстве немцев.

Формальным поводом к погрому стали расстрелы заключённых в тюрьмах Львова, которые НКВД провело при отступлении Красной армии.
Бориса забрали в армию очень спешно,  это сразу же насторожило Эмму и Сару.
Борис, настойчиво просил маму, что бы они срочно уехали вглубь страны.
О вероятности войны уже давно ходили не только слухи, но намеки в прессе, по радио.

После начала Второй мировой войны (1939) и захвата Гитлером Польши, её восточную часть оккупировала Красная Армия в соответствии с секретными протоколами к пакту Риббентропа-Молотова. 

Поскольку, Львов в то время населяло большое количество евреев (около 180 тысяч), а это почти половина всего населения города, советские власти летом 1940 года, опасаясь внезапных военных действий и вторжения со стороны Германии, выслали около 10 тысяч еврейских беженцев из Германии и Польши вглубь СССР. 

Львов, хоть и входил в состав Польши, уже управлялся советской властью, которая, не проявила должной заботы о еврейском населении Львова, не отправили их вглубь страны.
Коренные Львовские жители и сами не желали покидать свои дома, они верили в то, что немцы не причинят им зла, как это и было ранее.

Семья Сары так же предпочли остаться во Львове, да и надежда теплилась на здравомыслие политиков.
Не смотря на множество, разного толка, поступающей информации; и из легальных и нелегальных источников, люди отказывались верить в полную потерю разума у всего Мира.
Советским людям внушали полную защищенность со стороны Кремля.

Они, в своем большинстве, как малые дети, беспрекословно   верили и доверяли себя своему руководству, особенно простой люд.

Уже в первые дни после 29 июня 1941 г., даты вступления немцев во Львов, в городе прошли инсценированные ими погромы, унесшие жизни нескольких тысяч евреев.

Через несколько дней в лесу под Билогорщей немцы расстреляли 1400 мужчин-евреев.
Весь июль 1941 года немцы и украинская вспомогательная полиция уничтожали в лисиничским лесу под Львовом еврейских политических деятелей и интеллигенцию, а также евреев, захваченных в городских облавах.

Были взорваны или сожжены почти все синагоги города.
Когда в понедельник, 30 июня немцы входили в город, из горящих тюрем доносился запах не захороненных трупов.  
Было обнаружение тысяч полуразложившихся трупов политических заключенных, которые были убиты НКВД в предыдущие дни, когда советы осознали, что стремительное немецкое наступление не дает возможности эвакуировать тюрьмы.
Представители немецкой армии уже во второй половине 30 июня сообщали, что население Львова обратило свой гнев на убийц из НКВД против "евреев, живущих в городе, которые всегда сотрудничали с большевиками"

В тот же день еврейские мужчины были согнаны на, так называемые, "тюремные работы" - раскапывать и выносить тела убитых в тюрьмах.

Борис очень переживал за маму и сестру.
Он постоянно просил их в своих письмах не выходить на улицу, прятаться в подвале, в случае опасности.
Но, они все же тайком выбирались из дома в поисках еды и воды.

Однажды Сара выбежала из дому с ведром набрать воды, только она завернула в арку дома, как в полутьме ее глаза встретились с горящими огоньками напротив.
Сначала она застыла на месте от страха, затем приглядевшись, распознала соседского парня, которого иногда видела во дворе.
Парень тихо сказал:
- Не ходи туда. Не ходи! Там погром.
Сара ни разу сама не видела погромов, но уже была наслышана о них и о зверствах над евреями.
Она задрожала и повернулась, что бы бежать обратно домой, но парень остановил ее:
- Идем к нам, быстрее. К нам они не сунутся. Я слышал, что сегодня по домам евреев пойдут.
- Нет! А как же мама? - взмолилась Сара.
И тут вдруг со стороны ее двора раздались крики, плач.
Парень схватил Сару за руку и потащил в свой подъезд. Она бежала за ним всхлипывая и не понимая ничего, в голове - каша, перед глазами
что-то мелькает, но она ничего не может разобрать.

Заскочив в подъезд, они быстро спрятались за входную дверь, так как услышали стук открывающейся двери на первом этаже.

Из квартиры спешно вышел большой мужчина и быстрым шагом направился на улицу поглазеть на очередной погром.
Сара и ее спаситель стояли за дверью и наблюдали в щель.

Уже третий день в городе шли галичанские народные гуляния в форме еврейского погрома
Погром был организован немцами совместно с бандеровской "украинской народной милицией". 
По замыслу авторов еврейский погром во Львове был акцией "само-очищения" и мести "жидо-большевикам" со стороны угнетенных ими народов, которым доблестная немецкая армия принесла свободу.


Сара смотрела в дверную щель и содрагалась.
Обезумевшие мужики палками били женщин и сгоняли их во внутренний двор дома.

Двор в считанные минуты наполнился гулом, криком, плачем и мольбой вперемешку с бранью, выстрелами, гулким звуком камней и палок о спины еврейских женщин.

Во двор сгоняли уже полураздетых женщин и продолжали их добивать и сдирать оставшееся белье.
Женщины кричали, молили о помощи, над ними продолжали издеваться, заставляя ползать на коленях с поднятыми руками.
Били и руководили погромом в основном свои, то есть народная милиция, а немцы бегали и фотографировали.
Из квартир повыскакивали люди и смотрели на весь этот беспредел, не смея и пикнуть.
Толпа смотрела; кто с жаждой мести, кто с презрением, кто с сочувствием.
А на их глазах терзали евреев, за то, что они евреии, и все, только и вина их была в этом!
Из толпы доносились выкрики активистов:
- Евреи кочевники и голодранцы…
- Шкурники…
- Материалисты чертовы! Бей жидов!
- Еврейские коммунисты!
- Бей, бей, бей…
- Еврейские капиталисты!
- Бей!
- Украина для украинцев!
- Бей жидов!
- Юде! Юде!

Бандеровцы были убеждены, что евреи были основной поддержкой коммунистов и в значительной мере несли ответственность за репрессивные действия против украинцев.

Повсюду валялись листовки с призывами: "Знай! Москва, Польша, Мадьяры, Жидовство - это враги Твои! Уничтожай их!", "Марксизм - еврейская выдумка" и "сталинские и еврейские комиссары являются главными врагами народа!"
- Бей это отродье!
Львовские активисты хватали очередную девушку и раздевали ее догола, затем требовали, что бы она на коленях ползала, они не чурались раздевать донага даже пожилых женщин, мужчин.

Сара прильнула лицом к щели и безмолвно рыдала, глядя на ужасающую картину.
Совсем рядом, Сара даже задержала дыхание, бандеровский милиционер с повязкой в приподнятом настроении, протащил за волосы молодую женщину, совершенно голую и полуживую.
А следом, солидно одетый галичанин, пинал ногами пожилого еврея.
К нему подбежали народные милиционеры и радостно стали добивать его, а затем, как тушу потащили, хвастаясь толпе.
Немцы-часовые совершенно не вмешивались, все преподносилось, как "акция самоочищения".

Самое страшное, что для многих участников погром был веселым народным гуляньем, карнавалом по-галичански.
Народная милиция кривлялась перед камерами немцев, которые охотно их фотографировали, как редких "обезьян".

Наблюдая всю эту картину, Сара внезапно потеряла сознание.
Парень подхватил ее на руки и бегом пронесся по лестнице на 2 этаж.
Дома его встретили перепуганные родители и братья:
- Ты где ходишь, Артур? - не успев досказать, мама прямо падает на стул, увидев сына с Сарой на руках.
- Ой, беда! Что теперь будет? - плача, шептала мама.
- Да ничего не будет, мама! Они к нам не сунутся. Все вокруг знают, что мы поляки. Ты же знаешь, что они только русских евреев берут, - успокаивал мать Артур.
- Давай скорей сюда, - отец показал сыну на маленькую комнату.
Сару уложили в кровать, она начала приходить в себя, по лицу текли слезы, ее глаза были устремлены в одну точку на потолке, она постоянно шептала:
- Мама, как же моя мама?
- Сара, когда закончится погром, мы сходим и узнаем все про твою маму, - успокаивал ее, и сам изрядно напуганный, парень.
- Откуда ты знаешь как меня зовут?
- Я привозил продукцию в вашу школу и сразу тебя заметил, тебя подруги окликнули по имени, - Артур слегка покраснел и отвел глаза, повторив, - я сразу заметил тебя.
Немного помялся и не зная о чем говорить, добавил, - Я тоже эту школу заканчивал.
Сара молча на него посмотрела, и для приличия, просто для поддержания разговора спросила:
- Ты тоже семь классов окончил?
- Да, - браво и радостно ответил Борис, - я три года назад закончил.
- А я в этом году.
- А я когда тебя увидел, подумал - балерина. У тебя такая тонкая фигура! - оживился Артур.
- Ты угадал, я занимаюсь балетом не первый год. Вот теперь передо мной делема: я люблю математику и балет.
   Что сделать своей профессией?
- Конечно балерина! Это так необычно!
- Ты любишь балет?
- Я люблю т…,  - Артур осекся. Он даже испугался, что выдал себя с потрохами.
Ситуацию спасли братья, которые вставили очередной комментарий о происходящем на улице.


Отец стоял рядом, тяжело вздыхая и мотая головой из стороны в сторону:
- Почему вы не уехали? На что вы надеялись? Вы не поверили слухам, о том, что русским евреям несдобровать, в случае оккупации нацистами, а поверили, что вас защитит власть? Так и что?
Советские власти даже не вспомнили о той смертельной опасности, которая грозила евреям Львова.
А вот гром и грянул!
- Ой-ой! - всхлипывала мама.
- Да, да! Именно так - людей, не только не эвакуировали, но даже не проинформировали о необходимости покинуть Львов. 
Уезжали только немногие, которые по слухам не могли надеяться ни на что хорошее, они же и убеждали многих евреев уехать, пока не поздно.

Но, мало кто мог поверить в то, что советская власть не защитит их!

Минуты превращались в невыносимую вечность.
Сара искусала все губы от напряженного ожидания конца погрома.
Она металась по комнате, то и дело спрашивая, подглядывавших в окно братьев:
- Ну, что там? Расходятся?
- Да, уводят последних жертв, еще остались убитые - их уже тоже начинают грузить, скоро уйдут - ребята сочувствовали Саре и хотели поскорее сообщить ей, что все окончено.

Голова Сары гудела и раскалывалась, она с трудом дышала, она не находила себе места.
Еда и чай, предложенные ей, так и оставались нетронутыми, не смотря на то, что она была очень голодна.

Часы монотонно отмеряли секунды.
Казалось, мир завис над пропастью.

На первом этаже дома, у родителей Артура был свой магазин мороженного.
Это был большой магазин, при котором имелся и цех по производству этой продукции.
Семья владела этим бизнесом уже давно и была основным поставщиком мороженного, не только по всему Львову, но и по многим городам Польши.
Хельблинги славились невероятной добротой, в их доме всегда было много народу.

Они делились едой с соседями.
И, не смотря на то, что были очень состоятельной семьей, сами жили скромно, без излишеств. Хотя дом был у них большой и все обставлено со вкусом.


Отец окликнул Артура:
- Артур, кажется все успокоилось. Пойдем спустимся со мной в магазин.
- Да, отец, - он повернулся к Саре и сказал ей, - я скоро.
К Саре подошла мама Артура и настороженно спросила:
- Вы давно знакомы?
- Нет, - втянув шею в плечи, - прошептала Сара.
- А кто твои родители, Сара?
- Мы приехали из Запорожья с братом и мамой, а папа мой давно умер, - помолчав добавила, - брата сюда прислали на работу.

Материнское сердце, не могло не почувствовать, что ее сын серьезно влюблен в эту девушку.
Она хорошо понимала, что ситуация складывается совсем не простая.
Конечно, не о такой партии она мечтала для своего любимчика!
Мария, и ее семья из знатного польского рода, с вековыми традициями, достаточно твердо стоящие на ногах, богатые и глубокоуважаемые в родном Львове и за его пределами.

Она - Мария Таубер - из семьи магнатов - фабрикантов, ее муж, просто из легендарной семьи.

Кто не знает семью Хельблинг и их прославленные магазины?
Сколько желающих из знатного рода хотели бы породниться с этой семьей?
А тут вдруг - русская!
И как ей виделось - коммунистка.

Ни красота Сары, ни фигура, ни молодость, ни ее роскошные волосы, ни образованность и балетные классы, никак не могли смягчить настрой мамы Артура, которая, всем своим видом, давала понять Саре свое брезгливое отношение к ней.
Единственное, что ее хоть немного успокаивало - она тоже еврейка.

Но, все же между польскими евреями, практически, элитой, и русскими - была большая разница, по крайней мере, для еврейского народа.

Спустя минут пятнадцать в комнату вбежал Артур с пакетом в руках и сказал Саре:
- Все утихло, Сара. Я тебя проведу домой, - и он протянул ей пакет, - это тебе и твоей маме.
- Что это? - Сара обомлела.
- Это еда для вас.
Тяжело вздыхая, рядом стояла мама Артура, и неодобрительно махала головой, глядя поочередно на мужа, сына, Сару.
- Я не возьму,  - сказала Сара и положила пакет на стол.
- Нет возьмешь, - настойчиво заявил Артур, - буквально впихивая пакет ей в руки.
- Бери, бери,  - великодушно объявила мама Артура.

В этот момент в комнату зашел отец и скомандовал Артуру:
- Пора. Я все проверил - никого!
Артур схватил Сару за руку и они направились к выходу.

Сара уже по дороге благодарила своих спасителей.
Дом, в котором жила Сара с мамой был совсем рядом, но преодолеть даже маленькое расстояние, после увиденного, было очень страшно.

Однако, на улице, как смело - ни души!
Артур и Сара прошли быстрым шагом расстояние до дома Сары, так ни с кем даже не встретившись, - все люди были напуганы и укрылись по домам.
- Мама, мамочка,  - плача и причитая, Сара кинулась обнимать ее.
- Дочь, как ты? Где же ты была? - дрожа от приступа страха за свою Сару, прижимала к себе свою кровиночку, Эмма, и вновь и вновь, как заведенная, находясь, все еще в шоковом состоянии, бубнила, - Где же ты была? Где же ты была?
- Мамочка, я так боялась за тебя! Я только за водой вышла… Только вышла… А они налетели… А это Артур…
- А я уже все передумала, - рыдала мама.
- Не плачь мамочка! Не надо! Все хорошо!
- Да, да, моя радость, да мое солнышко!!! Все хорошо! Бог есть, бог есть! Бог есть… - Эмма не отпускала Сару из объятий, и совершенно не замечала Артура.
А Артур стоял у двери и радовался за них, за их счастливые лица.
Он улыбался, ему было хорошо.

Наконец, Сара положила на стол пакет с едой и сказала маме:
- Мама, это Артур. Он меня спас. Он спрятал меня у них дома, они тут рядом живут, ну ты знаешь - это их магазин мороженного.
- Спасибо, спасибо, - разглядывая Артура, повторяла мама. - Так это молодой Хельблинг? Проходите, что же вы стоите в дверях? ВЫ работаете у своего папы?
- А это еда, мамочка, - перебила маму немного возбужденная Сара.
- Откуда?
- Это его семья собрала для нас.
- Не надо. - Эмма была через чур гордая женщина. - она даже в лице изменилась. Стала строгой, и недавняя улыбка благодарности мгновенно исчезла с ее лица.
- Берите, берите, мы от чистого сердца, - улыбаясь сказал Артур, и поспешил откланяться, пока мама Сары не всучила ему пакет в руки.

Напевая любимую мелодию, Артур шел домой и мечтал, мечтал…, вспоминал как нес Сару на руках, как близко они стояли друг к другу, прячась за дверью, как она лежала на его кровати.

И ему захотелось поскорее очутиться дома, улечься в кровать, где еще совсем недавно лежала прекрасная девушка его мечты.





Глава 4

Предписание


С каждым днем обстановка во Львове становилось все опаснее и опаснее,  появляться на улицах города, особенно евреем было крайне нежелательно.

Но и эта предосторожность уже не особо могла спасти, особенно евреев.

Группы людей с оружием ходили по домам и сверяли списки живущих.
Евреев тут же уводили.

Польские власти не могли противиться бандеровцам, немцам.
Им было предписано отслеживать еврейские семьи и переселять их в подвалы, а все имущество конфисковывать.

Немцы вошли во Львов утром 30 июня 1941 года. Украинские националисты - фракция Бандеры в ОУН, тотчас же создали в городе свои органы власти и «украинскую народную милицию». Главой украинского правительства был Ярослав Стецько, который еще весной 1939-го опубликовал статью в газете «Новый путь», высказав свою позицию относительно евреев.
Стецько настаивал, что евреи - «шкурники, материалисты, эгоисты», «народ без героики жизни, без величественной идеи».
Зато украинцы, по словам Стецько, «первыми в Европе поняли разложенческую работу еврейства», и в результате отмежевались от евреев века назад, таким образом сохраняя «чистоту своей духовности и культуры». 


«Москва и жидовство - самые большие враги Украины,- писал Стецко.
- Настаиваю на уничтожении жидов и целесообразности перенести на Украину немецких методов экстерминации еврейства, исключая их ассимиляцию». 

Именно Стецько 30 июня 1941 г. зачитал акт провозглашения государственности, который украинские националисты называют Актом восстановления Украинского Государства: «Восстановленное Соборное Украинское Государство будет тесно сотрудничать с Национал-социалистической Велико-Германией, которая под руководством Адольфа Гитлера создает новый порядок в Европе и мире и помогает украинскому народу освободиться из-под московской оккупации.
Да здравствует Организация Украинских националистов, пусть живет Проводник ОУН Степан Бандера!» 

В тот же день начался трехдневный еврейский погром, который был организован «украинской народной милицией» при попустительстве и подстрекательстве немцев. 


Пришел черед и Сары с мамой.

Ранним утром в их дверь постучали.
Мама и Сара даже съежились от неприятного и требовательного стука.
Через минуту стук повторился и звучал еще более нетерпимо.
Почти сразу за дверью раздался голос:
- Открывайте. Городской совет.
И опять раздался стук.

Мама встала и медленно подошла к двери.
Сара прижалась к стене, тревожно провожая маму взглядом.
Эмма открыла дверь.
С ней вежливо поздоровались:
- Мадам Авербах, получите и распишитесь, вот здесь, - высокий мужчина в сером костюме ткнул пальцем в список.
Эмма взяла письмо на котором было написано, что оно из Горсовета, покрутила и вздохнула:
- Что это? - спросила она мужчину в сером, который, явно был главным.
- Откроете и прочитаете.
Он снова ткнул пальцем в список:
- Распишитесь.
Сара краем глаза следила то за мамой, то за "длинным дядькой".
В воздухе стояло напряжение.
Эмма медленно расписалась и закрыла дверь.
Тишина действовала угрожающи. Сара быстро подскочила к маме и сказала:
- Давай уже, открывай.
- На, открой.

Сара читала предписание и слезы лились градом, капая на бумагу, ложаль большими бесцветными кляксами.
Эмма смотрела в окно и молчала.
Шок!
А что дальше?

Предписание гласило, что они обязаны освободить квартиру в течении трех дней, и что их переселяют в подвальное помещение.

В этот момент опять раздался стук в деверь.
Сара вздрогнула, а Эмма решительным голосом спросила:

- Кто там?
- Эмма, это я - Мара, открой.

Эмма подошла к двери и отворила.

- Здрасьте! Эмма, кто это был? Зачем они к тебе приходили?
- Ой, и не спрашивай! Вот! - Эмма протянула соседке предписание.
Та быстро пробежала текст глазами и взмолилась:
- Боже ж мой, боже! - застонала Мара, - ну все, и к нам теперь скоро прийдут.
- Может и обойдется.
- Та где же там, каждый день, то одних, то других, то выселяют, то вообще, неизвестно куда уводят,  - не унималась соседка.
Эмма тяжело вздохнула.
Сара сидела на краю дивана и смотрела то на маму, то на соседку напуганным взглядом.
- Слушай, Эмма, ты, если что, не переживай, мы тебе поможем.
В дверь опять постучали:
- Иду, - равнодушно и бесстрашно Эмма подошла к двери и открыла ее.
- Ну что тут у вас? - спросил сосед Эмму и тут же перекинулся на жену, - ты, Мара, как уйдешь, так уйдешь!
- Так ведь вот, смотри, у них предписание. Господи, что же это творится?
- Что это? - беря в руки бумагу, старенький сосед достал из кармана очки, надел и начал читать вслух предписание, постоянно мотая от возмущения, головой и вставляя, после каждого предложения, - ой-ой-ой! ах ты!
Сара тихо всхлипывала в объятиях мамы, Мара тоже не могла удержаться.

Старый сосед, решил немного разгрузить обстановку:
- Все, все! Ну-ка вытерли все слезы. Все образуется! Обязательно! Это недоразумение. Скоро советская власть наведет здесь порядок.
- А если нет, то что? Как же жить дальше? Как выжить в этом ужасе? Куда спрятаться от этих гадов? - запричитала Мара.
- Марочка, будем живы - будем что-то думать, а если кто-нибудь из нас умрет, то я скорее всего, уеду в Израиль… - попытался пошутить дедуля.
- Да отстань ты со своими шутками! Вечно их вставляешь куда надо и не надо!
Мара, не на шутку была взволнована, она очень хорошо понимала, что рано или поздно, прийдет и их очередь.

После обеда к Саре зашел Артур.
Он был одет очень галантно: чистая белая рубаха, черные, хорошо сидящие на нем брюки, начищенные, и похоже, почти новые туфли, а прическа, старательно уложенная с идеальным пробором.

Сара рассказала ему про предписание, они сидели и рассуждали на животрепещущую тему.
Артур принес еду, которую, мама Сары всегда отказывалась брать, но Артур, оставлял пакет с едой на столе и после недолгой беседы с Сарой, уходил снова на работу в свой магазин.

Так и в этот день они уже прощались с Сарой, стоя на пороге квартиры. Он заботливо просил ее не выходить из дому, на улице очень опасно, банды свирепствуют и в этот момент послышался женский крик за дверью.

Было хорошо слышно, как, где то на нижнем этаже отчаянно кричала женщина и несвязно просила о помощи.

Артур открыл дверь и спустился на этаж ниже.
Плачущую женщину уже окружали соседи.
Он пытался понять что происходит.

 Женщина рвала на себе волосы и показывала на открытую дверь в свою квартиру.
Артур посмотрел туда и увидел в глубине квартиры лежащую на полу девушку, он догадался, что это мертвая девушка.
- Господи! Моя Розочка, моя девочка! Господи, господи! За что? А - а- а -а, помогите! Господи! Люди добрые, за что? За что??? - душераздирающие материнские слезы приводили в оцепенение всех окружающих.

Артур почувствовал за спиной легкое прикасание, обернулся, это была Сара, в ее глазах застыл стеклянный взгляд.
Он приобнял ее и повернул лицом к себе:
- Тут девушка мертвая. Ты их знаешь? Я пока не понял, что произошло.
- Это мама Розы. А там Роза. Мы с ней учились.. Она была коммунистической активисткой. Ее что, убили?
- Да нет, - вступила в разговор пожилая дама, вытирая слезы, - Розочка покончила с собой.
- Как? Почему? - все еще не веря в происходящее, всхлипнула, Сара, закрывая лицо руками.
Эмма подошла к Саре и Артуру, от ужаса, она не могла отнять ладонь от лица, казалось, что ее парализовало:
- Какой ужас! Это же Роза, вы с ней учились, Сарочка!
На площадку собрались все соседи, историю передавали из уст в уста по несколько раз, несчастную женщину отпаивали успокоительным, весть мгновенно разлетелась по всему дому, все наперебой, говорили:
- Утром на нее напала толпа. Разъяренная толпа...
- Да, да, ее схватили и волокли по улице, прям за косы..
- А потом одна сволочь обрезала ей все волосы..
- Так ведь мало же было, потом, они ее еще и раздели до гола..
- До нитки все сняли, суки..
- Ой-ой-ой!!!
- Конец света! Что же это?
- Она так кричала, так молила ….
- А ее били и били, пинали, позорили…
- Потом сапогами начали пинать, она упала, уже не могла идти дальше, а эти гады все не унимались, тыкали ей в живот своими сапогами..
- Как же такое пережить?..
- Вот она и не пережила…
- Еле пришла домой, закрылась в комнате и покончила с собой..
- А-а-а-а - девочка моя, Розочка! - раздался страшный вопль матери.
Люди, как могли утешали ее, но такое горе, трудно пережить.
- Да, сегодня вообще был тихий ужас,  - женщина в разорванном платье, показывала собравшимся свои раны и говорила, - я и не думала, что вырвусь оттуда. Так жестоко они били людей, так унижали…
- Я тоже видел, - сказал старый дед, - даже и не знаю, как меня не поволокли! Там маленькую девочку, лет тринадцати так бил здоровенный бугай, все кричали, просили его угомониться, а он все свое "Раздевайся до гола". Так и разорвал на ней платье и куда-то поволок. А кто вступался, его тут же хватали и еще хуже того, прямо на глазах у всех портили…
- Ой, там одну беременную в живот сапогами пинали, ай-ай-ай.., и никто ничего не мог сделать.
- Они в основном еврейских женщин хватают.
- Не! Не только женщин. Я видел, как мужика одного публично раздели до нага и гнали по всей улице, при этом, как кобылу хлестали плетью по спине. Он весь в крови был.
- Что вы знаете, а на днях я видела, как молодую, может быть ей двадцать лет, раздели до гола и всунули в ее влагалице палку, так еще и заставили
шагать по всей улице мимо почты в тюрьму на Лонцкого - на работы ее увели.
- Ужас! Что творится? Что же будет?
- Страшно! Потешаются сволочи!
- А вон в пятом доме всю семью забрали, так и не знаю, как еще живыми они остались. Третьего дня был большой марш - гнали более триста человек по центру с поднятыми руками, а потом заставили их встать на колени и передвигаться так аж до тюрьмы. Некоторые сумели сбежать в переулки, а остальных так и погнали на коленях, поганя палками да плетью, даже стариков не пожалели.
- Мерзавцы!
- Скоты!
- Я тоже видела одного урода,  элегантно одетый в красивую вышиванку, он бил людей железной палкой с таким наслаждением!
- Да, эти твари на погром, как на праздник идут, даже парадные костюмы и галстуки надевают! А потом пинают ногами, при всем своем параде, самым жестоким образом, даже пожилых людей. Вон недавно нашего профессора запинали таки. Лежит весь в синяках.
- Да! И все это свои же! Вот гниды!
- Не говори, тоже мне украинская националистическая милиция! Хуже немцев!
- Немцы не вмешиваются, потому-что считают это актом самоочищения.
- Не вмешиваются, потому-что сами, наверное в шоке от зверств этих ублюдков. Да и зачем? Им то что?
- Там где им надо, очень даже вмешиваются. Вон недавно согнали народ на уборку после бомбежки, а моя соседка и вовсе должна убирать туалет какому-то немцу.
- Слушайте, а вы слышали, как в воскресенье согнали мужчин к озеру, заставили их заходить в воду по горло, а один немец топил их багром, а женщины стояли и плакали, кричали, но ничего не могли поделать?
- Да, слышали, уже весь город знает.
- А на Замарстыновской улице немцы все с фотоаппаратами бегали, снимали наших голых женщин.
- Это ж ужас! В самом центе города?
- Возле Оперы что лучше? Такое издевательство! Мужики, женщины, старики на коленях чистили улицу, а эти уроды, там ведь и женщины были! наслаждались таким зрелищем, обзывались и злорадствовали.
- Толпа, конечно жестокая!
- Слушайте, а поляков то тоже уже начали депортировать! Вон в соседнем доме, прямо насильно отправили куда-то под Варшаву.
Маленькая девочка, лет десяти, слушая всех дяденек и тетенек вдруг громко заплакала, и всхлипывая сказала:
 - И я видела, когда мы с мамой на почту ходили, там сильно били людей, прямо лопатами, они были в крови, а плохие дяди кричали им "Юде!Юде!"
Мама обняла девочку и повела ее домой.


Долго еще народ стоял у двери несчастной женщины, утешали, предлагали помощь.
Эмма обняла крепко Сару и сказала:
- Умоляю, ни шагу на улицу, а если что, беги, прячься. Умоляю!
- Мамочка, - плакала Сара, - мне страшно!
Артур стоял рядом молча, не понимая, чем помочь, как помочь этим людям.
Он тоже и не раз слышал страшные истории про погромы, несколько раз и сам был их свидетелем.
Сейчас перед ним всплыла картинка того страшного дня, когда он случайно наткнулся на полуживую, в разорванной одежде, женщину, которая была совершенно истерзана.
Артур только наклонился к ней, что бы помочь встать, как услышал жуткий окрик:
- Ну ка отойди, или и ты на своей шкуре все это испытаешь.

Перед ним стояли здоровенные мужики.
Один подошел к Артуру вплотную, взял, как щенка, за шкирку и отшвырнул в сторону.
Затем мужики, переговариваясь между собой, стали снимать с жертвы кольца, туфли и пихать по своим карманам, затем просто так, для своего развлечения, дорвали окончательно платье на ней, да так, что его клочки швыряли по сторонам.
Женщина стонала, просила пощадить, а эти мерзавцы гигикали и плевали в нее.
Она лежала в одних чулках и нижнем белье.
Когда мужики ушли с награбленным, Артур подбежал к женщине и помог ей подняться.
Он снял свою рубаху, накинул на несчастную и проводил ее домой.

Новое жилище Сары и Эммы было сырым и убогим.
Кроме того, к ним подселили еще две молоденькие девушки.
Вход в подвал был завален отходами.
Эмма решила сразу расчистить проход.
Все принялись ей помогать.
Но, вдруг, они услышали женский крик а следом мужские крики и смех.
Эмма быстро скомандовала девочкам скрыться за дверью подвала.
В щель было видно, как из-за угла дома появилась женщина вся истерзанная, в нижнем белье.
На ней был только лифчик, пояс, который поддерживал чулки.
Даже обуви не было, она так и бежала в чулках с криками о помощи, а следом, погоняя ее палками и автоматами шли немецкие прихвостни и немцы, фотографируя свою жертву.
Они смеялись, цеплялись за резинки от ее чулков, натягивали их, а потом резко отпусками, затем раздавался дружный хохот.

Прогнав беднягу по двору, они направились по центральной улице с выстрелами и выкриками:
- Жиды! Не прячьтесь, мы сегодня добрые! Выползайте из своих нор!
Эмма с девочками долго еще не решались выйти даже во двор.
Еду, которую Артур приносил Саре и ее маме, они делили на четверых.

Эмма, чаще всего отказывалась от своей порции.
Она варила полугнилую картошку, которая еще осталась после зимы, и ела ее сама.
Жили с каждым днем все все хуже.
В повале было очень сыро, еды не хватало, выйти на улицу можно было лишь в темное время суток, и то боялись каждого шороха.

Но, выходить приходилось хотя бы за водой. Эмма это делала сама - берегла девочек.

И вот однажды…
… Было совсем тихо. Только прошел дождик.

Эмма выглянула за дверь - все спокойно, полицаев не видно, вот и решила быстренько добежать до колонки, набрать воды.
На обратном пути, за пару шагов до ее дома, вдруг из-за угла появились два полицая, одетых в черную форму с белыми повязками на рукавах.
Они крикнули командным тоном:
- Стой.
Эмма, от растерянности выпустила ведро с водой из рук.
Стало страшно, не за себя, за дочь.
В голове в одно мгновение пронеслось множество страшных картинок. Эмму мучили мысли "Что же будет с дочерью?"

Полицаи медленно и вольяжно подошли к Эмме, разглядывая ее с ног до головы.

В это время, Сара и девочки смотрели через дверную щель за происходящим.

Сара, чуть не бросилась к маме, но соседки вцепились в нее:
- Сара! - шептали они наперебой, - не вздумай, ты ничем не поможешь, а маме даже легче будет без тебя выпутаться как-то, может еще все обойдется.
Сара дрожала, из глаз текли слезы, она с дикой силой сжала кулаки и шептала:
- Мамочка, мамочка, мамочка…

Полицаи приказали Эмме идти за ними, сказали, что только зарегистрируют и отпустят.
Эмма попыталась объяснить им, что это какое-то недоразумение, ее уже зарегистрировали и даже выделили жилье, вместо ее квартиры.
Но, один из полицаев, стал выходить из себя.
- Ты слышала приказ?
Эмма поняла - малейшая зацепка, и с ней будет другой разговор, поэтому не стала перечить.
Она медленно пошла вперед, краем глаза поглядывая в сторону двери.
Она знала, там, за этой дверью ее доченька, смотрит в щель и ей больно и страшно, и ничего поделать невозможно.
В этот момент и Эмма и Сара хорошо понимали - вот он первый шаг к гибели.
Все чувствовали свою беспомощность перед этими вооруженными людьми.

Сара плакала. Девочки обняли ее и тихо успокаивали.
Эмма шла между полициями, и точно понимала, что ее ведут в фашистский лагерь уничтожения.

Так и было.
Ее привели на сборный пункт, о котором все хорошо наслышаны.
Людей было очень много.
Эмму подвели к немцу с автоматом, в наброшенной на военную форму, шубе.
Он приказал Эмме идти за ним.

Она с ужасом наблюдала картину сортировки людей.
Молодых и здоровых в одну сторону, женщин и детей в другую, а с больными и вовсе не церемонились, при малейшем подозрении на болезнь, немцы их сразу расстреливали.

Немец показал Эмме на скопление людей и подтолкнул ее туда.
Там раздавали еду.
Эмма подошла к последнему, стоящему в очереди за баландой.
Она слышала голоса людей, но мысли ее были там, где ее дочь.
"Что ее ждет? Как это все вынести?"

Эмме швырнули миску с гнилой баландой, и только от этого резкого зловонного запаха, она на время очнулась.

По слухам уже вечером всех отобранных со сборного пункта доставят на железнодорожный вокзал а оттуда повезут по направлению к Германии.
Охрана была серьезная и все вооружены.
Эмма ломала голову, как же ей передать весточку дочери.
Конвоиры были в немецкой одежде, но говорили по-русски.
Разглядев в одном из конвоиров бывшего соседа, Эмма решилась к нему подойти.

- Степан! Вы помните меня?
- И шо? - грозно прорычал Степан.
- Я вас очень прошу, помогите мне бежать.
- Ты сдурела, баба! - прошептал он, проведя глазами из стороны в сторону.
- Степан, помоги! - взмолилась, Эмма.
- А ну, пошла отсюда, пошла, пошла!
Он ткнул ее дулом автомата в бок и тихо в затылок шепнул, уводя подальше от любопытных глаз и ушей:
- Я ничего не могу. У меня тоже семья. Нас всех порешат.
- Степан, Степан! Молю, ты же знаешь, у меня дочь - она совсем одна. Что с ней будет?
- Да не знаю я как тебе помочь, не знаю! Вот взялась на мою голову.
- Прошу, пожалуйста!
- Да, да, но что я могу сделать? Как ты себе это представляешь? А что если поймают - убьют ведь! А так, может еще все обойдется. Терпи.
- Степан! Что будет с нами?
- Сегодня ночью всех евреев отправляют в Германию в Гетто. А там, я слышал, и кормят лучше и работа не тяжелая.
- Что же будет с Сарой?


А в это время, девочки утешали Сару:
- Скоро прийдет Артур, он что-нибудь придумает. Не плачь, Сара. Вот увидишь, тетя Эмма вернется.
- У меня такое чувство, что мама уже никогда не вернется, - простонала, Сара.
Девочки замолчали, ведь они хорошо понимали, что это так и есть. Если кого забирали, то уже никто не возвращался.

Вечером, пришел Артур, как обычно, принес еды и узнал ужасную новость о маме Сары.

Шел день за днем, Артур и его родители пытались узнать хоть что-нибудь об Эмме, но тщетно.
Эта неизвестность просто убивала Сару.
Участились облавы.
Сара теперь и вовсе не появлялась на улице, а жизнь в сыром подвале, сильно подорвала ее здоровье.
И вот пришел день страшного известия для Сары.

По всему городу прошел слух о том, что всех, недавно отправленных в гетто евреев, куда попала мама Сары, удушили газом. Согнали в один большой барак и удушили. Это известие пришло через полицаев.

Услышав это, Сара потеряла сознание.
Артур, стал трясти ее и приводить в чувство.На мгновение она открыла глаза, а потом снова провалилась в забытие.
Артур схватил ее на руки и выскочил на свежий воздух.


Моросивший дождь и свежий воздух, быстро привел Сару в чувство.
Артур держал ее на руках, как маленькую девочку, прижимая к своей груди и баюкая.
- Милая, Сарочка, мне очень жаль, очень, очень жаль. Я не знаю что сказать. Наверное нет таких слов, которые могли бы тебя успокоить. Это страшная боль, я ее чувствую, и знаю, что тебе в сотни раз больнее и невыносимее. Я только хочу, что бы ты знала, я тебя не брошу, я всегда буду с тобой. Я всегда буду заботиться о тебе.

Дождь становился все сильнее, даже начал, как-то зловеще барабанить по крышам, асфальту, набирая силу и мощь.
Артур склонился пониже над лицом Сары, что бы капли дождя не попадали на нее, но усиливающийся дождь, стекал по голове и волосам Артура, попадая все же на Сару.

В окне, напротив, сплошным потоком, катились слезы по лицу мамы Артура, наблюдавшей за этой сценой.
Рядом стоял отец и утешал ее.
Они хорошо понимали, как близко подкрадывается к ним беда.

Сара закашлялась, и Артур поспешил обратно отнести ее и уложить под одеяло.
Он нежно положил ее в постель и бережно окутал, присев рядом, у ее ног.


- Сара, послушай меня, ты не можешь больше здесь оставаться.
- А что же мне делать? Что же теперь делать?
- Сара, я прошу тебя, идем к нам, там для тебя безопаснее.
- А как же?.. - она посмотрела в сторону девочек-соседок.
- Им ничего не грозит. Я буду приносить им еду. Их не заберут. Ты же знаешь, забирают только евреев, да и то, советских.
Глаза Сары не просыхали от слез.
- А вдруг мама спаслась? Она вернется, а меня нет. Она не будет знать...
Сара сама не верила в то, что говорит, но говорила, что бы оставить хоть какую-то маленькую надежду себе на связь с мамой.

Артур молчал.
Он хорошо знал - выживших нет.
Но, как он может это сказать сейчас, и без того обессиленной, Саре.
Он просто молчал. В горле стоял ком.
Все, что он мог, это гладить ее руку, гладить и говорить с ней глазами.
Ах, как хорошо и правильно умеют говорить глаза, намного правдивее, чувственнее любых слов!
И она читает в глазах этого удивительного и преданного парня, неподдельную любовь к ней!

Наступили сумерки.
Артур вышел на улицу - ни души.
Вернулся, взял Сару за руку и повел ее к двери.


Сара, последний раз, оглядела комнату, посмотрела на скудный запас вещей, напоминавших ей о маме и прошептала:
- Мамочка, я знаю, ты бы этого хотела больше всего - в семье Артура я в безопасности.
Они попрощались с девочками.





Глава 5

Семья Хельблинг


Сара стояла на пороге, не только нового пристанища, но и на пороге новой жизни.

Артур с родителями и братом Филиппом жил в двух-этажном очень красивом и добротном доме, с вензелями и старинным архитектурным дизайном.
Когда-то, совсем еще недавно, в спокойные времена, на двери их дома была помещена Мезуза - Писание., что означало, что его обитатели принадлежат
к иудейской вере и что их дом посвящен служению Богу.
Теперь же так откровенно, никто не решался показывать свою принадлежность.
Это же касается и ермолки (кипы) - черные шапочки, которые мужчины этого дома, ранее

носили, и дома и в своем магазине, а теперь - только дома, среди своей семьи.
Вместе с ними жили кузены Артура - Михаил и Семен, дети маминой сестры.
Они работали в семейном бизнесе отца Артура и Филиппа на заводе по производству мороженого "Пингвин".
На первом этаже особняка Хельблингов был производственный цех и магазин.
Завод приносил семье большую прибыль.
Мороженое "Пингвин" фирмы Хельблингов знали и любили далеко за пределами Львова, так как их продукция на "Ура" пользовалась спросом по всей области.

На втором этаже была квартира, где жила вся семья. 
Много комнат, со вкусом и дорого обставленных, большая гостиная, и есть даже гостевые комнаты, а так же самое главное - огромная и удобная кухня,
где искусно ворожит хозяйка, ибо еврейские законы о питании отличны от того, что принято у других народов.
И чтобы питаться, согласно Закону, необходимо приложить немало усилий.

Тора гласит о соблюдении этих законов, и очень четко: они нужны, чтобы "вы могли отличить священное от несвященного и нечистое от чистого".

Не всякое мясо и не всякую рыбу можно есть в приличной еврейской семье - этот закон прививается еврейским детям с пеленок.

Кашерность - это чистота!
И не только с точки зрения гигиены.
Это большая наука, которой еврейский народ старается придерживаться всю жизнь.

Как-то однажды маленький Артур пошел с мамой на базар за мясом.
Он очень любил эти походы на базар. Там всегда так шумно, весело.
Отовсюду смех, музыка.

А вон две соседки стоят посередине базара, им наплевать, что их люди обходят, стоят себе судачат:
- Била у Леши, та вон там, за углом, купила два кило синих, сделаю рагу… Кило бичков: старшеньких пожарю, а младшеньких отварю на юшечку…

А у того прилавка толстая тетя пристала к мяснику, она разглядывает говяжьи мозги, лежащие на прилавке:
- Что у вас сегодня свеженького?
- У нас сегодня свеженькое – Я!!!
- А по чём у Вас этот говяжий ум?
- Без установки – по семь!
Мимо проковылял, явно чем-то расстроенный старый дед, чертыхаясь на каждом шагу:
- А чтоб за меня горе так забыло!!!

 И такой каламбур, как по кругу  - голоса, голоса, голоса: "Белла Соломоновна, где Вы пошли?", "Мадам, их давно уже пора продать!", "Сара! Тебе не
холодно в ногах?"...

- Мадам, смотрите, какой у меня товар! - пристал мясник к маме.
- Не, не, не надо.
- Люди, имейте совесть, покупайте хоть что-нибудь! - орет на весь базар мясник всем прохожим.

Мы идем дальше.
- Мама, а почему ты всегда покупаешь мясо у дяди Леши? Смотри сколько мяса продают другие!
- Сыночка, это только кажется, что у них хорошее мясо, оно не кашерное.
- Почему? Ты же даже не пробовала.
- Мне и не надо пробовать. Все видно сразу.
- Как это?
- Сыночка, лучше мясника, чем дядя Леша, тут нету. Каждый норовит  попроще разделывать мясо - халтурят, обманывают, а главное, ленятся
удалять сухую жилу из задней части бедра - а это самое лучшее мясо.
- А дядя Леша удаляет?
- Да, конечно! Он чтит наши законы и у него все всегда кашерно.
- А зачем эту жилу удалять?
- Это очень важно, сын.
- А почему?
- Вот почемучка!
- Ну давай, сначала купим мясо, а потом, по дороге домой я тебе расскажу.
- Не забудь!
Артур всегда был очень любопытным, с самых малых лет он засыпал вопросами всех вокруг.
- Дядя Леша, здравствуйте!
- О! Кто пришел! - мясник уважительно повернулся к мадам Хельблинг, - Мое почтение, мадам! - и вновь к Артуру - Здравствуй, Артур!
- Мы пришли за мясом. - опередил Артур маму.
- Да, да. Всегда вам рады. - улыбаясь, сказал большой, бородатый дядя.
- Только вы нам дайте кашерное мясо.
- Ух ты! А у меня все только кашерное! - засмеялся мясник.
Артур потянул маму за руку:
- Слышишь?
- Сыночка, не мешай, сейчас я выбиру.
- Вот этот кусок, мадам, очень свежий, хороший - предложил, мясник.
- Да, очень даже хороший, взвешайте.
- Здесь - три двести.
- Хорошо, заверните.
- Благодарю, мадам, приходите еще. - очень учтиво мясник отдал пакет мадам Хельблинг.
- Спасибо, - громко прокричал Артур, вслед за маминой благодарностью.
Все вокруг рассмеялись.

Не успели они отойти от прилавка, как малыш начал донимать маму:
- Давай, мама, ты же обещала, рассказывай.
- Что? - мама в растерянности.
- Что? Ты же обещала, зачем эту жилу в мясе удалять?
- Ах, ну да, и не забыл же! Ладно.
Артур сжал в нетерпении руку мамы и приготовился слушать. Он очень любил слушать всякие разные истории, и впитывал информацию, как губка.
- Как бы тебе попонятнее это все объяснить?
Артур еще больше сосредоточился, понимая, что рассказ будет не простой.
- Вот на земле есть Добро и Зло. Ты ведь понимаешь, что это такое?
- Да. Добрый человек собачку всегда покормит, может даже забрать к себе домой жить, а злой - нет.
- Это, конечно так, но ты, пожалуйста, не хитри. Мы твою собачку постоянно кормим и ей очень даже хорошо в сарае спать. Так что, без намеков.
- Ладно. - сказал грустно Артур и опустил голову, понимая, что опять ему не удалось склонить маму на свою сторону - очень уж хотелось бы этого милого песика принести к себе домой, а может даже и спать с ним в обнимку.
- Так вот, сыночка! У нашего народа есть герой, защитник. Его зовут Яаков. Он всегда знал, что перед еврейским народом стоит трудная задача - исправить Мир и привести его к Богу.
- А он добрый?
- Да, он добрый. Но, у него был брат - Эсав. Так вот его брат был против Бога. Они все время спорили и ругались.
- Какой плохой Эсав! Нельзя быть против Бога - это же значит, что он против доброты?
- Да, мой умненький мальчик.
- И что дальше?
- Однажды, после долгой жизни на другой земле, Яаков возвращался на Землю Израиля. Ему навстречу шел Эсав, который хотел убить своего брата.
Но, узнать Эсава было нельзя - у него было закрыто лицо. Он сделал это специально.
- Да-а-а?
- Эсав был злым ангелом, его еще называют - малах, и он не хотел Добра на Земле.
- И что? - у Артура расширились глаза, он все сильнее сжимал мамину руку.
- Интересно? - улыбнулась мама.
- Да, да! Дальше что?
- Битва Яакова и Эсава продолжалась всю ночь. И в конце концов, злой ангел поразил ногу Яакова в седалищный нерв, то есть именно в эту сухую жилу.
- Это где, вот тут? - Артур показал на себе.
- Нет, сыночка, это вот тут, - показала мама на заднюю часть ноги, ближе к бедру, на себе.
- А это больно, мама?
- О, да! Очень больно.
- И что?
- Так как больше никакого вреда малах не смог нанести Яакову, то злой ангел признал свое поражение и назвал Яакова именем Израиль. Но свое имя так ему и не открыл.
- Яаков победил?
- Да, мой дорогой.  Добро победило! Но, именно потому, что Эсав ранил Яакова в бедро в сухую жилу - евреи и доныне не едят сухой жилы, которая в суставе бедра.
- А-а-а?
- Так что, надо покупать мясо только у хорошего мясника, который умеет правильно вырезать этот нерв - это трудное и кропотливое дело.
- Раз Добро победило, тогда почему этот злой Вовка всегда пристает ко всем, и еще как дерется?
- Сыночек! Добро победило Зло, но Зло все еще есть, и оно делает свои дела исподтишка, все время стараясь скрыть Истину. Но, если ты будешь выполнять все заповеди, и делать только добрые дела, то каждое такое доброе дело будет рассеивать Зло, и будет приближать нас к Истине - к Богу.


Артур и Сара поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в квартиру, их встретили мама и отец.
Глаза, полные сочувствия и понимания, смотрели на хрупкую девочку, которая стала таким драгоценным человеком для их сына.

Артур не знал как начать разговор.
Он смотрел на маму молящим взором, а она еле сдерживала слезы, губы ее дрожали, руки теребили друг дружку. Было невыносимо видеть ее страдания.
В ее глазах читался страх. Она так ревностно разглядывала спутницу сына, с брезгливостью на лице и явным не желанием принимать эту гостью у себя. Глаза мамы пробежались по Саре с головы до ног, приметив ее выцветшее, когда то зеленое платье, кофточка - измятая, без двух пуговиц, туфельки - не по погоде, на голове копна рыжих волос, которые просто сразили Артура, а вот мама оценила, как неряшливость.

Немая сцена сильно смутила Сару, она даже попятилась назад, но Артур волевым и решительным движением вернул ее на место.
Молчание затянулось.
Отец повернулся к маме, погладил ее по плечу, как бы всем своим видом говоря "Все образуется!"

Затем подошел к детям и сказал:

- Правильно, сын! Все ты делаешь правильно!  Заходите.
И обратившись к Саре, - будь как дома! - он легонько подтолкнул ее в комнату.
Затем отец повернулся к жене и сказал тихо:
- Надо помочь, у нее такая беда.

Мама молча повернулась и пошла вперед по направлению к комнате для гостей. Она открыла дверь и жестом показала Саре, что теперь это ее комната.
Сара застыла перед дверью в полной нерешительности. Она не знала как ей себя вести. Ведь, все, и она,  хорошо понимали, что ее появление, может принести большие проблемы всей семье.

Однако, отец опять разрядил обстановку:
- Проходи, Сара! Ты будешь жить здесь.
Артур подошел к маме, обнял ее, прижался щекой к ее щеке и тихо сказал:
- Спасибо, мамочка! У нее больше никого нет. Я не мог иначе.
Мама просто, с пониманием, закивала головой.
Ей было страшно за сына, за всю семью, но и Сару было очень жаль.
По-матерински, она хорошо понимала, как трудно и горько сейчас приходится этой тощей, измученной, полуголодной, почти раздетой девочке, которая лишилась всего и сразу, а теперь потеряла самого близкого и родного человека - маму.

Наконец, мама выдавила из себя:
- Сара, мне очень жаль, что твоя мама… - дальше она не смогла закончить, подошла к Саре и обняла ее.
Они стояли и плакали.
Отец и Артур не решались что-либо сказать или сделать - они просто ждали.

В этот момент на пороге появились кузены Артура.
Мама и Сара посмотрели в сторону входной двери.
- О! У нас гости! - бодро сказал Миша.
- Привет! - просто поздоровался Сеня.
- А Филипп еще в магазине? - спросил отец парней.
- Да, уже все закрывает, сейчас прийдет.
Мама и папа засуетились.
- Скоро будем ужинать, только покажу Саре ее комнату. Сара идем со мной.
Сара посмотрела на Артура, тот легонько ее подтолкнул:
- Иди, иди.
Комната показалась Саре очень уютной.
Она стояла и смотрела на маму Артура, которая показывала ей все, что может пригодиться девушке.
Все было как в тумане.
Страшное известие о судьбе ее мамы, не отпускало мысли ни на что другое.
Сара не могла воспринимать сейчас ничего, а уж тем более оценить.
Ей хотелось зарыться в эти большие, мягкие подушки, спрятаться там, а еще лучше - забыть все поскорее, как страшный сон.

Она очнулась, когда услышала:
- Сара, а пошли со мной на кухню, - сказала мама, - сейчас накроем на стол, будем ужинать. Пошли, пошли, Сарочка.
Сара кивнула головой и пошла вслед за мамой Артура.

Атмосфера немного оживилась.
Парни с отцом сели за большой круглый стол, раскрыли тетради с записями и стали обсуждать закупку товара для своего магазина на следующую неделю.

Бизнес продвигался хорошо, не смотря на обстановку в городе.
Вся семья трудилась с утра до позднего вечера.
Они были коренными Львовскими жителями, хоть и евреями, но польскими, а это совсем другое дело.
Польских евреев пока никто не трогал.
А семью Хельблинг, не только во Львове, но и далеко за пределами города знали очень хорошо и уважали.
Это работящая семья, с крепким и надежным бизнесом - производство мороженого, которым они снабжали, не только весь Львов, но и всю Львовскую область.
Богатство их не испортило.
Они запросто общались с простыми людьми, многим помогали.

Как только женщины оказались на кухне, Сару, как молнией ударили слова мама Артура:
- Значит запомни самое главное правило, ибо ты, я думаю и понятия не имеешь о законах жизни в настоящих еврейских семьях - ты ведь русская еврейка - а это ничто!
Сара с испугом посмотрела на нее и опустила голову оскорбленная и обиженная.
Мама Артура продолжала:
- Эту одежду мы с тебя снимем, и я дам тебе приличную одежду, а то - что это? У тебя все везде видно, а у нас взрослые сыновья.
Тут она резко повернулась к столу взяла нож и блюдо с курицей:
- На, порежь мясо на салат, - строго посмотрела, и добавила, - только мелко.

Сара послушно начала нарезать белое мясо курицы на маленькие кубики.
Чувствовала она себя, прямо скажем, мерзко. Мама Артура сразу выдала ей свое нерасположение.

- Значит так, - нависнув над Сарой, методично продолжала она, - мы чтим все законы нашего народа.
Мы чтим семью. Ты не должна появляться перед моими сыновьями, если нет меня или моего мужа - сиди у себя в комнате.
Я всегда буду контролировать, и чтобы ты даже не думала заглядываться на кого-нибудь.
Я тебе дам Талмуд и ты будешь читать, какие отношения должны быть между мужчиной и женщиной.
- Я не верю в Бога! - вырвалось у Сары.
- Что?
- Я не верю в Бога! - тихо повторила Сара, украдкой поглядывая на реакцию мамы Артура.
- Вот, так я и думала! А что с тебя взять - ты же советская.
- Я, я, - принялась оправдываться Сара.
- Молчи. Тебе прийдется в нашем доме жить по нашим законам.
- Да. - совсем уж пискнула Сара.
- Запомни! Стол — это домашний алтарь, только за общим столом ты будешь видеться с моими сыновьями, поняла?
- Да. - Сара уткнулась взором в куриное мясо и боялась даже поднять голову.
- Супруга, то есть это я — служительница этого алтаря, моя миссия — следить за соблюдением древних законов и традиций, связанных, не только с приемом пищи.
 Так что сама понимаешь, увижу тебя хоть с кем-то, откажу в помощи, пойдешь на улицу. Поняла?
- Да. - прошептала девушка.
В это время мама подсунула ей головку чеснока:
- Тоже мелко нарежь. И не обижайся на меня. Я строгая, но справедливая. Тебе сколько лет?
- Шестнадцать.
- Уже большая, прекрасно все понимаешь.

Внезапно нависло неловкое затянувшееся молчание. Сара даже содрогнулась от резкого:
- Возьми еще помидоры и лук почисть - мне нужен будет, и вот для салата - хрен.
- Хорошо.
- Ты хоть готовить умеешь?
- Да.
- Интересно, а что ты имеешь ввиду "уметь готовить"?
- Ну, .. еду.. всякую..
- Всякую? Еда не может быть всякой! Хотя еврея не назовешь ни обжорой, ни гурманом, умная жена сумеет при помощи стола привязать его к себе куда крепче, чем постелью.
Конечно в этом есть и минус, став «рабой кухни», она вдвойне рискует быстро располнеть. Вот, как я! - громко рассмеялась.
Похоже она совсем не переживала по-поводу своего веса.
- Так какую "всякую" еду ты умеешь готовить?
- Ну -у -у, - протяжно начала Сара, - когда у нас были продукты мы с мамой готовили холодец, жаркое.
- Хорошо. Я конечно не доверю тебе самой это приготовить, но может быть как-то вместе сделаем.
А сейчас - Цимес из моркови будем делать. Знаешь как?
- Нет.
- Конечно, разве вы это знаете!

Этой фразой мама Артура сразу обобщила всех русских, советских которые, по ее мнению, никогда не знали толк в хорошей еде.
- Давай чисть морковь, две хватит - она большая, потом порежешь на кружки. А я пока разогрею сковороду с куриным жиром.

Сара немного приободрилась и стала чуточку смелее,  увереннее.
Она поняла, что мама Артура, хоть и недолюбливает ее, но вполне сносная женщина.
С ней даже может быть интересно.
Сейчас, когда они закончили неприятную, для Сары тему, и перешли на быт, Саре даже дышится легче, и она уже не так чувствует страх, перед большой и грозной женщиной.

- Ну, как у тебя дела?
- Готово.
- Тогда, давай я буду тебе говорить и подавать, а ты будешь учиться делать это сама. Хорошо?
- Конечно.
- Укладывай на сковородку кружки моркови, а я пока достану мед, сахар.
- Готово.
- Сделай маленький огонь.
- М-гу.. - протянула, соглашаясь Сара.
- Добавь туда маленькую ложечку, на вот, - мама подала Саре красивую, серебряную ложечку, на которую Сара, любившая все прекрасное и необычное с детства, засмотрелась, - давай, давай добавь одну ложечку меда, дальше - одну сахара, и немного воды - на вот.
- Готово.
- Теперь , накрой крышкой, пусть потушится. Посолим немного, когда эта суповая жижа исчезнет.
- Понятно. И это цимес? Я часто слышала это слово, но не знала, что такое цимес.
Мама Артура улыбнулась:
- Вот и узнаешь.
- Никогда не ела.
- Не смотря на свою простоту, это блюдо считается у всех евреев большим деликатесом и лакомством. Увидишь, мальчишки обнаружат его на столе, и в один голос скажут "то, что надо"!
- Интересно.
- Только не думай, что цимес - это только так готовить. Есть много рецептов. Просто знай, что это всегда сладкое овощное рагу. Его можно и на десерт.
- Поняла.
- Так! Теперь, когда уже не как суп, а как кашица, видишь, - сказала мама, помешивая морковь в сковороде, - давай немного посолим.
Сара взяла щепотку соли и посолила морковь.
- А теперь ложечку лимонного сока сюда. Отлично!
- Все?
- Можно и все, но я бы еще добавила изюм и чернослив, будет настоящий цимес.

Сара почти теряла сознание от вкусных запахов, она так давно не ела ничего такого, что можно было бы сравнить с этой барской едой, и предвкушение такого праздника, будоражило ее ум.

- Ну, Сара, пока дотушивается наш цимес, который мы подадим без ничего, но у нас же есть курица, значит, кто захочет будет есть только цимес, или очень вкусно полить на курицу, мы начнем уже накрывать на стол, и помни про наш разговор.
- Хорошо.
- Так! Бери посуду и пошли со мной.
Сара взяла приборы и послушно пошла за хозяйкой.


В столовой отец и парни, все еще оживленно обсуждали бизнес-дела, что-то писали в своих тетрадях, считали и снова писали.
К ним присоединился Филипп.
Он любезно поздоровался с Сарой.

Стол для работы с документами стоял поодаль от обеденной зоны, у окна, поэтому мама и Сара, без труда могли накрывать его для ужина, подходя с любой стороны.
Сара чувствовала взгляд Артура, он украдкой, буквально сверкал глазами в ее сторону, да и не только он. 
Она вспомнила разговор на кухне и строгое предупреждение его мамы, и ей стало не по себе.
Сара постаралась побыстрее уйти опять на кухню.
Следом пришла хозяйка, от ее взгляда никогда ничего не ускользало, но пока она ни слова не промолвила, а Сара вся съежилась, боясь, новых наставлений.
- Мама, - донеслось из столовой, - вам помочь?
- Нет, нет, Артур. Теперь у меня есть помощница. - мама многочисленно посмотрела на Сару.

Наконец, дамы накрыли на стол, и вся семья села ужинать.
Обеденный стол большой, овальной формы. Все сидели на почтенном расстоянии. Сару посадили с одной стороны рядом с хозяйкой дома, а с другой стороны Семен, напротив Михаил, а вот Артур оказался по диагонали.
Отец семейства - во главе стола.


Сара смотрела на стол, и еле сдерживала слезы, такого пира она давно не видела: на первое - бульон, на второе домашняя птица, а к ней цимес, фаршированные овощи, салат из свежих овощей с мясом куры, фрукты.
"Вот бы мамочке моей быть тут, со мной, за этим шикарным столом, с такими яствами, которых мы и в хорошие времена не очень-то и видели." - думала Сара.
Она не решалась взять сама что либо со стола и положить себе на тарелку.
Заметив ее стеснение, хозяйка начала командовать:
- Вот, я налью тебе сначала бульона с клецками. Это вкусно, ты попробуй. Вон, смотри, как мальчикам нравится.
- Спасибо, - кротко произнесла Сара.
- Кушай.
Иногда братья обменивались пустыми фразами и постоянно хвалили мамину еду. Отец был нем.
- На второе у нас курица, и цимес берите. Давай, Сара я тебе положу.
- И мне полей цимес на курицу, - протянул тарелку маме, Артур.
- Кому еще цимес?
- Ну, давай мне, - нарушил молчание отец.
- До чего же вкусно, мамочка, - промурлыкал Артур.
- Да, да, вкуснятина - поддержали Семен и Миша.
- А это Сара готовила сегодня цимес.
- Спасибо, Сара, - язвисто вставил Михаил.
Сара кивнула головой, не поднимая ее.
- А тебе как, Сара? - любопытничала мама.
- О! Очень вкусно, просто очень!
- Давай, я тебе еще салатик добавлю.
- Спасибо.
- Ничего, я тебя завтра научу делать отменный форшмаг.
Сара кивнула головой.

Ужин с новым членом семьи, оказался скованным. Все чувствовали себя немного не в своей тарелке.
Миша постоянно порывался шутить, Сеня его толкал под столом ногой, на время хватало, но потом Миша забывался и опять начинал рассказывать свои байки.
Ему очень хотелось придать вечеру немного раскованности. Филипп был самый тихий.
Мама и папа обходились лишь отдельными фразами:
- Кушайте, кушайте, болтать будете потом, - сказала мама, строго глядя на Мишу.
- Миша! Прикрой рот! - скорее, что бы поддержать маму, изрек папа.
- А че? Я ни че! - улыбнулся Миша, и пнул Сеню в бок.
Сеня огрызнулся:
- Придурок!
- Хватит, - резко отрезал Артур. - Не сегодня.
Все притихли.

Поужинав, все разбрелись по своим делам. До сна еще было время - почитать, пообщаться.
Сара помогла маме убрать со стола, и та сама предложила ей пойти отдыхать.
Сара осталась наедине со своими мыслями.
Слез не было, но душа рыдала от боли.
Она понимала, что надо как-то себя взять в руки, надо себя отвлечь, ну хоть чем-то.
И тогда она нарочито стала разглядывать комнату, специально фокусирует взгляд на любых, даже мелких деталях, лишь бы себя увести от тяжелого душенного состояния.

Комната оказалась довольно просторной.
В дальнем углу стоял большой красивый шкаф.
Посередине комнаты просторная кровать, накрытая ярким атласным покрывалом.
У окна - стол и кресло, мягкое, с подлокотниками.
Все окно заставлено комнатными цветами.

Сара стояла у окна и разглядывала буйство цвета одного из вазонов.
Такое впечатление, что этот цветок, вопреки всему, что происходит в мире, дарит свою любовь.
И Сара, совсем невольно, ответила ему улыбкой. Грустной, но улыбкой.
Она стояла и мысленно с ним разговаривала.
Только ему, несчастная девушка, могла поведать всю боль, не переносимую, сверлящую и зудящую.
Боль, с которой она не знала, как ей справиться.
Как дальше жить!

А за окном лил дождь. Начиналась осень. Солнце все реже выглядывало - все небо заволокло тучами.

Артур сидел в гостиной с братьями, обсуждая завтрашний рабочий день, и его глаза постоянно смотрели на дверь в комнату Сары.
Мысли о ней не давали ему сосредоточиться на деле.
Братья начали подшучивать, когда Артур, невпопад отвечал им на их вопросы.
- И шо теперь, Артур? - подмигивая и кивая на дверь, шутил Миша.
- Отстань. - огрызнулся, Артур.
- Оставь ты его, Миха. - Сеня не очень любил, когда Мишу заносило.
Отец решил отвлечь язвистого Михаила:
- Эх, Миша, Миша! Не чипляйся до брата! - и еще более грозно, - ты бы лучше бизнес научился так делать, как Артур, - и добавил, - балабол.
- Та шо я такого сказал?
- Вот именно, шо ничего путевого не сказал! Думай, шо будем делать с реализацией товара. Ищи новый сбыт. Это же твое дело. Ты видишь какой кризис настал?
- Единственным спасением фараона и его народа от кризиса являются еврейские мозги. А их у нас есть, - пошутил Миша.
- Э-эх! Я же говорю - балабол.
Отец заерзал на стуле.
- Папа, брось, не обращай на него внимание, - это его дурацкие шуточки, - сказал Филипп.
- Да, вы всегда должны помнить все, чему я вас учил, и делать все точно, так, как я вас учил, тогда никакой кризис нам не будет страшен. Помните все время заповеди еврейского бизнеса - это фундамент.
- Помним, папа, помним, - Филипп процитировал один из пунктов, - К любым деньгам нужно относиться как к последним. Всегда!
- Именно. - одобрил папа.
- Есть время разбрасывать средства, а есть время их экономить, и оно уже настало! - вступил в игру, Артур.
- Всё, что можно сделать бесплатно, надо сделать бесплатно! - сказал отец.
- А я думаю, что за все надо платить! - возразил Миша.
- Нет! Всё, что можно сделать бесплатно, надо сделать бесплатно! - народная еврейская мудрость.
- Не надо одалживать деньги в банке под грабительский процент, чтобы заплатить в казну налоги! - раззадорился Сеня!
- Не надо пытаться вести бизнес там, где за это грабят, сажают и убивают! - продолжил Артур.
- Не надо тупить, - почти перебивая его, выкрикнул Миша.
- Никогда не выходить из себя, денег от этого не прибавится! - обратился отец к Михаилу.
- Вообще не надо истереть, паниковать, сокращать штаты без причины, это понижает шансы на выживание, так как разрушает основной антикризисный актив - моральный климат в коллективе.
- Ну ты и закрутил, Артур! - съязвил Миша.
- Обращайте внимание в первую очередь на хороших людей! Хороший человек — это не просто профессия, это очень дефицитная специальность. Хорошего человека надо брать на работу, не спрашивая, вписывается ли он в смету и штатку. Просто чтобы был. Потом разберётесь, что он лучше умеет делать: мороженое, кофе или бизнес-планы.
Парни с гордостью посмотрели на отца и дядю, такого умного, мудрого и доброго.
Мама улыбнулась:
- Как же я вас люблю!

Вечер подошел к концу, все направились в свои спальни.
Завтра предстоял насыщенный и полный дел день.

Шел день за днем.
Погромы в городе немного поутихли, но Сара все еще оставалась в квартире, не выходя, даже во двор.
Она помогала маме Артура по хозяйству, научилась вышивать.
Вечерами вся семья собиралась за ужином и мило обсуждали прошедший день.

Михаил стал заглядываться на Сару, все чаще подлавливать ее; то на кухне, когда она там оставалась одна, то ночью, когда все ложились спать, стучался к ней.
Его наглые взгляды через обеденный стол, буквально пожиравшие Сару, уже стали замечать все; и родители, и Семен, и, особенно это задевало Артура.
Сара боялась лишний раз попадаться братьям на глаза.

И Михаил и Семен, при каждом удобном случае самым бессовестным образом домогались ее, а она не знала, как об этом сказать Артуру.
Между Артуром и Сарой, еще с первого момента их встречи, возникла хрупкая романтическая ниточка.
Их отношения были чисты и невинны. Они росли, как прекрасный цветок, и с каждым днем становились все крепче, все желаннее.
Артур был очень осторожен и обходителен в своих ухаживаниях, он боялся ранить такое хрупкое создание, как Сара.

Однажды, мама застала Мишу у двери в комнату Сары, он тихо приоткрыл ее и подглядывал в щель.
Она схватила племянника за ухо и поволокла его за собой на кухню.
- Ах ты паршивец такой, да разве так можно?
- А что только Артуру можно?
- Ты совсем идиот? Твой кузен имеет серьезные чувства, а ты? Тебе же лишь бы!

Мама давно уже замечала, что Артур неравнодушен к Саре.
Она настолько любила сына, что боялась ранить его чувства своим вмешательством.
Ей казалось, что может быть как-то само пройдет.
А не проходило, и это ее пугало.

- Какие чувства? - раздраженно спорил Михаил.
- Видишь, ты даже не понимаешь этого. Как же ты можешь? Не позорь меня, понял? Что бы и близко тебя там больше не было.
- Да ладно, тетя Маша, что от Сары убудет? Мы с Сеней, что хуже твоего Артура?
Мария отвесила Михаилу оплеуху и пригрозила кулаком:
- Я и с Семеном поговорю. Вы у меня получите,кобели!

Артур и так уже догадывался, что братья, чуть ли не спорят на Сару, а тут, он оказался невольным свидетелем этого разговора мамы с Михаилом, прийдя, несколько раньше домой, и вовсе расстроился.

Он заскочил на кухню, схватил Михаила за грудь и изо всех сил пнул в сторону стола, да так, что Михаил распластался на нем, при этом вся посуда с грохотом посыпалась на пол.

Мама крикнула:

- Артур! Прекрати сейчас же.
Артур, не обращая внимания на мамин крик, склонился над Михаилом и грозно сказал:
- И если тебе еще хоть раз прийдет в голову грязная мысль о Саре, я прибью тебя. - Артур отошел от брата, а потом резко повернувшись, добавил:
- Я женюсь на Саре.
- Мальчики, Артур, да что же это творится?
Михаил вскочил на ноги, мама бросилась ему наперерез с мольбой:
- Стой, не смей, не ходи за ним. Видишь, что натворил?

Артур сразу направился в комнату Сары.
- Сара, можно к тебе?
- Заходи.
- Сара! Нам надо поговорить.
- Слушаю.
- Я, я, - мялся Артур, - я,.. ты же все знаешь, чувствуешь… Я люблю тебя, Сара! Я влюбился в тебя еще при первой встрече.

Сара молчала.
Она смотрела на Артура и думала, что, конечно она это знает.
Давно чувствует его неподдельную любовь к ней.
Он подошел к Саре, взял ее руку, поднес к своей щеке, затем к губам, закрыл глаза и нежно поцеловал.
- И я тебя люблю, - тихо сказала Сара.
Артур открыл глаза. Он даже не смел надеяться на такое признание. А она, вот так вот запросто, не ломаясь, не жеманясь, сказала ему "И я люблю тебя!"
Эти сладкие слова, как эхо раздавались еще и еще в его голове.
Счастью не было предела.
Его безупречная белая рубаха моментально взмокла, он весь дрожал, казалось, земля уходит из под ног.
Теперь уже Сара гладила его руку.

Больше не нужны слова.
Их губы потянулись навстречу светлой взаимной любви.
Артур заключил в объятия Сару и целовал так нежно и долго, что она совсем потеряла ощущение реальности.
Это - как сказочный сон, как прекрасное видение.
Возвращение в здесь и сейчас, происходило только на минуту. Они просто смотрели в глаза друг друга, читая самое важное, что для них было в этот момент,и снова, и снова продолжали свои объятия и поцелуи.

За дверью, там, в гостиной, стояла тишина.
Как-будто весь мир затаил дыхание, в ожидании рождения чего-то прекрасного.
А это прекрасное, и есть - любовь!

Артур усадил Сару к себе на колени и сказал:
- Любимая моя, Сарочка, выходи за меня замуж.
Сара смотрела ему в глаза, ее губы дрожали, она хотела ответить, но губы не размыкались. Из глаз потекли слезы. Она кивала головой "Да", "Да", "Да".
Артур улыбался, вытирая ее мокрые щеки.
- Я не хочу, что бы ты плакала. Тебе так идет улыбка. С этого дня, ты будешь улыбаться, а слезы останутся в прошлом.
- Да, я вспомнила маму…
- Ну, ну, ну! Тише, моя хорошая, я люблю тебя, я никому не дам тебя в обиду. Теперь у тебя есть я.
- А у тебя - я!
- Ну, вот и отлично! Вот ты и улыбаешься!
- Мне так хорошо, спокойно с тобой!
- Я люблю тебя! Я очень сильно люблю тебя! Мы всегда будем вместе.
И они опять утонули в объятиях и поцелуях.
Внезапно, Сара, как будто очнулась:
- А что скажут твои родители?
- А что они скажут?
- Твоя мама будет против.
- Нет, не думай об этом. И потом, это наше с той дело, и только наше.
- Я еще хотела сказать тебе, что Миша…
Артур прервал ее:
- Миша, Сеня - не думай об этом. Больше проблем не будет. Я уже с Мишей разобрался.
- Ты? Как? Ты знал, что он…
- Что он к тебе не равнодушен? А какой ненормальный может быть равнодушен к такой красотке? - подтрунивая, сказал Артур.
Сара почувствовала себя, как за каменной стеной.
"Как же он благороден - не стал меня винить, упрекать, подозревать. Какой же он добрый, - подумала Сара, - какой же надежный! Именно он сможет оградить меня от невзгод, неприятностей. С ним так спокойно. Он не способен упрекать, не скажет "сама виновата". Он такой заботливый! Я всегда буду им дорожить! За ним, хоть на край света!"

Сара и действительно восхищалась этим парнем с первых моментов их знакомства.
Он был настоящий мужчина.
Очень ответственный, добрый, внимательный, в любую трудную минуту рядом и всегда решает все проблемы.
Бывало Сара задумывалась над словами "как за каменной стеной".
А теперь она это чувствует, знает.

Если ее сейчас спросить она, не моргнув глазом бы сказала:
"Это та самая "стена", которая оградит меня от любых невзгод и неприятностей, за которой надёжно и спокойно.
Это такой мужчина, который в любую трудную минуту с тобой, который поможет решить проблемы, всегда поддержит.
Это мужчина, который никогда не упрекнёт и не скажет: "сама виновата".
Это мужчина, который не позволит мне выполнять тяжелую работу.
Мужчина, который не допустит, чтобы его родные и любимые сидели без куска хлеба, чтобы им нечего было носить.
Это мужчина, который берет на себя решение самых трудных вопросов.
Это любящий и заботливый мужчина.
Вот таким будешь дорожить, пойдёшь за ним хоть на край света, потому что знаешь, что с ним не пропадёшь нигде!"

Тем временем мама спустилась вниз, в семейный магазин, что бы поговорить с отцом.

- Иди сюда,  - потянула она мужа в подсобку.
- Ты чего, как с цепи сорвалась?
- Скорее иди сюда.
- Ну.
- Вот тебе и ну!
- Да говори уже.
- Я застала Мишку, он зараза, к Сарке пристает, а сегодня терся возле ее комнаты, подглядывал в щель двери.
- Вот гаденыш… Вот я ему…
- Я уже отчихвостила его, только вот беда, как раз Артур пришел, схватил его… вообщем, устроили драку.
- Что? Этого еще не хватало! Где они?
- Мишка выскочил и убежал, а Артур, пошел к Саре. Ой-ой…
- Не ойкай.
- Как же не ойкать, он сказал, что женится на Саре. Разве о такой невестке мы мечтали?
- Это он просто так.
- Нет. Видил бы ты его. Он может.
- Да. - вздохнул отец.
- Что делать?
- Пошли.
- Ты куда?
- Сеня, - остаешься в магазине, нам надо по делу.
- Хорошо.

Родители быстро поднялись по лестнице в квартиру.
Никого.
Тишина.
Мама показала кивком на дверь Сары.
Отец двинулся вперед, но вдруг остановился.
- Гмм-гмм, - невнятно издал голос, отец.
В комнате послышались движения.
- Артур! Сара! - отец не знал как начать разговор. - выходите.
- Папа, мы должны вам кое-что сказать! - выпалил Артур, одновременно с открытием двери и держа за руку Сару.
- Сынок! - взмолилась мама, предчувствуя беду.
- Мама, папа, мы с Сарой женимся.
- Ах… - вскрикнула мама.
- Ну, ну! - тихо, но раздраженно шикнул отец на мамин выкрик.
- Артур, а как же… У тебя же уже есть нев… - всхлипывая, продолжала мама.
- Мама! Ты же знаешь, что это твой выбор, но не мой!
- Артур, сынок, не горячись.
- Папа. Мы любим друг друга. Сара, скажи им.

Сара стояла в состоянии оцепенения. Она хорошо понимала, что ни о такой невестке родители Артура мечтали.
Такой завидный, богатый, красивый жених, мог бы отхватить себе равную по статусу, богатству, девушку из польской знатной семьи, да что там говорить, и по красоте, тоже.
Сара была через чур худая, что уж совсем не входило в понятие красоты в кругах богатеев. И что говорить, далеко не из богатой и знатной семьи, да к тому же русская еврейка, что уж совсем было обидно родителям, а теперь и совсем сирота. Чесно говоря - просто обуза.
Так и стояла Сара молча, боясь даже дышать.

- Сын! - обратился отец к Артуру, я все понимаю, вы молоды…
- Нет, папа, это совсем не то, - оборвал его Артур, - мы серьезно.
- На-сколько серьезно? Ты хоть знаешь, что я никогда не звал твою маму женой. Я всегда зову ее домом! Так написано в Талмуде и так оно и есть. А если это не так - это не правильно! Ты прекрасно знаешь, что наш народ глубоко чтит традиции брачно-семейного поведения, которые сохраняются веками во времени и пространстве вот уже много веков. И наш род всегда славился и гордился родословной.
Мы всегда строго следили, чтобы наши сыновья оставались непорочными до свадьбы.
- Ну мы, конечно не изверги, - вмешалась мама, - мы только хотим тебе, сынок, счастья. Я знаю, ты просто бросился защищать Сару от домоганий Мишки, но я ему уже задала, и еще поговорю с ним, он больше не будет приставать к Саре. Тебе совсем не надо на ней жениться, чтобы защитить ее.
- Мама, ты меня не слышишь, я люблю ее.
- Постой, Артур!
- Мама, я уже все решил. Мы уже все решили.
- Сынок! Мама права - не горячись. Ты же знаешь, что у евреев родительское слово, всегда считалось словом Божьим.
- Ты же просто идеал жениха - набожный и образованный, - вставила мама.
- Как вам не стыдно! - взмолился Артур.
- Сара, прости, но пойми нас - мы родители, и хотим счастливую судьбу своему сыну. Тебе мы поможем, не бросим, но… - отец поперхнулся.
- Да и какая сейчас свадьба? Вон что творится! - мама все надеялась найти хоть какую-то зацепку.

Сара стояла опустив голову, ей было не по себе. Что она может сказать, у нее нет ни одного козыря против их доводов?

- Я вас очень люблю! - сказал Артур родителям, но мое решение твердо. Я хорошо знаю, что у нашего народа принято жену выбирать родителям. Но, так случилось, что я уже сам себе выбрал жену, - немного помолчал и добавил, - любимую жену.
- Сыночка! - мама подошла к Артуру и обняла его, - ну послушай нас, мы ж тебе только добра желаем.
- Мама, если ты меня любишь, не стой у меня на пути. Я сейчас так счастлив, как никогда! Не отнимайте у меня мою любовь.
Мама залилась слезами, отец стоял и вздыхал.
- Мама, папа, если вы станете нам мешать, мы уйдем вместе из дома.
Мама еще больше разрыдалась.
- Нет, нет! Только не это! Куда вы пойдете? Кругом немцы.
- Сын, не делай глупости. - отец выдавил из себя, - ситуация и так опасная, Саре вообще лучше не показываться пока на улице.
- Конечно, не надо никуда уходить, живите тут, что делать? Живите, мы благословим вас, ну что же делать, что же делать! - причитала мама.
Она подошла к сыну и Саре, взяла их руки и соединила, неутешно рыдая. К ней присоединился отец, потоптавшись рядом сказал:
- Ну, значит вот вам наше родительское благословение. Живите и будьте счастливы!
- Спасибо папа, мама, - воскликнул Артур, - я так вас люблю!
- Спасибо, - прошептала Сара, все еще не веря в такой исход.
- Что ж, идите к себе, поворкуйте, можешь сегодня на работу не выходить более. - обратился к новобрачным, отец.
Счастливые и радостные Артур и Сара повернулись и исчезли в покоях Сары.
- Сегодня, наша свадьба, - сказал Артур Саре, - посмотрел ей прямо в глаза и пошутил, - спасибо Мишке.
Они тихо засмеялись.

Это была их ночь.
Они не могли спать, даже тогда, когда уставали от объятий и поцелуев.
Тогда они просто лежали молча и смотрели друг на друга.
А то вдуг, Сара начинала забрасывать Артура вопросами:
- Артур?
- Да, - целуя и обнимая Сару, отозвался Артур.
- А расскажи мне про твой город.
- Львов? - задумался, Артур. - Это уникальный город. Считается, что на этом месте было поселение городского типа начиная от VII—VIII веков.
- Ого!
- Да!
- Неужели?
- Как город с названием Львов, он существует с 1256 года. И основал его король Даниил Галицкий.
- А почему он так его назвал?
- Ты меня опередила, я только хотел сказать, король назвал город в честь своего сына - Льва.
- А-а-а? Как интересно!
- Всем и всегда этот город нравился, поэтому он был в составе многих стран: Венгрии, Польши, В Киевской руси, шведы осаждали Львов, Османская империя,  отаковывали его турки и крымские татары, был столицей западной украины.
- Сколько же национальностей в нем живет?
- Княжеский Львов был очень людным городом. В нем всегда жили и уживались множество разных национальностей: немцы, армяне, татары, русские, итальянцы, шотландцы, но - знаменитый львовский бургомистр Иоганн Альнпек писал о средневековом Львове : «Здесь толпы евреев , это почти их земля обетованная ».
- Интересно, а откуда самые первые евреи приехали?
- В нашем городе есть очень старая актовая книга, где есть запись, что еще в 1383 году уже во Львове существовали общины евреев. Нам учитель по истории рассказывал, что большая часть евреев приехали из Киева, который разрушили монголы. А древние евреи, я слышал, появились тут из Византии.
- А нам на истории рассказывали, что еврее тут живут благодаря польскому королю Казимиру.
- Да, и такое есть! В XIV веке Казимир третий был единственным из всех европейских монархов , который дал убежище в своем государстве евреям.
- Какой молодец!
- Не все так просто. У него была любовница - еврейка.
- Вот это любовь, если ради нее, он всех евреев принял, от которых отвернулись, почти все европейские страны!
- Да! Ее звали - Эстер. Она была очень красивая, а главное, она имела на короля очень большое влияние, примерно, как ты на меня, - пошутил Артур, обнимая и целуя Стефанию.
- Неужели? - улыбнулась Стефа.
- Она родила от него четверых детей!
- Да, ну!
- Два мальчика и две девочки.
- Тогда все понятно!
- Так что Казимир, прекрасно понимал, что его дети - евреи, и поэтому вся его политика была связана с любовью к своей еврейской женщине и их общим детям.

Они притихли, так обнявшись и сидели, думая каждый о своем.

- Смотри, вон там служитель из синагоги, та что в конце Староеврейской улицы - мы с ним знакомы, тоже бежит. - сказал шепотом прямо на ухо Артур Стефании.
- А я там никогда не была.
- Что ты, это же самая главная синагога Львава - с ней связана львовская легенда.
- Да? Я ведь не верующая.
- Ну и что? Это же просто интересно. У этой синагоги есть название - « Золотая Роза »
- Красивое название.
- А ты была в старом еврейском квартале? Может быть на улице Сербской бывала? Может хоть со стороны видела синагогу?
- Нет. А что за легенда?
-  В конце XVI века во Львове появились иезуиты , и король назначил участок для строительства иезуитского костела неподалеку Волошской церкви в еврейском участке.
Но на этом месте еврейский бургомистр Исаак Нахманович заложил строительство великолепной  синагоги , которую проектировал львовский архитектор, он был итальянцем.
- Синагогу строил итальянец?
- Да, а что тут такого? - устало посмотрел на нее Артур.
Он снова наклонился поближе к уху Стефании, и продолжал:
- Эта синагога была настоящей гордостью львовских евреев. Но иезуитам удалось найти документ, когда-то эта земля принадлежала католическому священнику.
- И что?
- Началось расследование , каким образом участок попал в еврейскую собственность. Евреи в свою очередь начали судебный процесс и проиграли его.
- И?
- Страшное отчаяние воцарилось в сердцах народа Израилева.
- Да! Построить такую красоту и потерять…
- Но жила во Львове очень богатая и очень набожная вдова несравненной красоты - невестка этого самого Нахмановича - Роза . Она всегда щедро занималась бедными, больными и калеками. Увидев бедствия, которое упало на голову ее народа, Роза, не задумываясь ни на минуту, отдала все свое большое имение на выкуп святыни, но иезуитский епископ потребовал самой Розы, потому что она была такой красивой, что взглянув на нее, епископ потерял дар речи.
Оправившись, он произнес: " Останешься со мной, отдам твоим братьям святыню".
- Ах! - скрипнула, Стефания. - И что Роза?
Артур нежно погладил Стефу, улыбнулся и продолжил:
- " Хорошо "- ответила Роза, - " но уже сейчас подпиши бумагу.
- Бумагу, что …
- Да, да! Документ о том, что иезуиты отказываются от этого участка земли через несколько минут были переданы старшим еврейской общины.
- А Роза? - переживая, спросила Стефа.
- А Роза осталась с епископом .
- Ужас! Какая жертвенность!
- Да! И преданность своему народу!
- И все?
- Нет, не все. Роза не выдержала большого бесчестия и наутро отравилась.
Благодарные евреи не забыли свою спасительницу и назвали замечательную синагогу ее именем - "Золотая Роза".
- Жаль Розу, прямо плакать хочется!
- Ну, не надо так близко все к сердцу принимать.


Шли дни.
Раньше семья Хельблинг, и в особенности их фамилия, не привлекала внимание немцев.
Напротив, казалось, немцы их очень даже уважали, частенько приходили в магазин за покупками, могли поболтать так запросто.
И вот однажды:
- Сегодня слышал нехорошие новости, польских евреев тоже стали угонять в лагеря. - сказал мрачно отец за ужином.
- Что же делать? - в оцепенении спросила мама.
Артур тревожно взял руку Сары в свою и сказал:
- А что если сменить фамилию?
- Да, это единственная надежда, - похоже и отец об этом уже думал.
- И Саре прийдется поменять имя. - продолжал Артур.
- Это уж точно! - зыркнул на нее Миша.
- Какие мысли по фамилии?
- А давайте - Гордыч! - помните, недалеко жили от нас, они уехали года три как из Львова. - вставила мама.
- Ну, Гордыч, так Гордыч. - поставил точку отец.
- А Сара пусть будет - Стефания. Гордычеха была ж Стефанией. - опять предложила мама.
- Тебе как? - спросил у Сары Артур?
- А че, очень хорошо, не сильно далеко от Сары, и привыкать не трудно - Сара или Стефания. - уговаривала мама.
- Да, я согласна. - тихо подтвердила Сара.

Отныне и навсегда, Сара стала Стефанией.



Глава 6

Побег


Сара постепенно стала привыкать к новому имени.
Артур, постоянно подшучивал над ней и нарочито часто называл ее Стефанией.
Так и прижилось к ней это имя.
Что же касалось смены фамилии, то для семьи это почти никак не оправдывалось.
Для незнакомых захожих немцев, они были Гордыч, но были и те, кто хорошо знал, что это семья Хельблинг, да в добавок были еще и злые языки.
Вроде все львовяне, в одинаковом положении, всем бы помогать друг другу, а нет - обязательно найдется такой, кто думает, что за его донос, его пощадят.

Ужин прошел в спокойной домашней обстановке. Все хвалили форшмак, который приготовила Стефания, под неусыпным руководством мамы.

- Просто пальчики оближешь! - воскликнул Филипп, как только попробовал это аристократическое блюдо.
- Спасибо, - Стефани скромно улыбнулась.
- А ну-ка и я попробую, - сказал Артур.
- И мне дайте форшмаку, - Семен потянулся к тарелке.
- Вот налетели, оставьте и нам попробовать! - засмеялся Миша.
- Папа, ты пробовал, это ж сказка! - воскликнул Артур.
Мария довольная результатом мило улыбалась, глядя на Стефанию.
- Молодец, Стефания, действительно вкусно получилось!
- Спасибо, но это все вы!
- Нет, нет - это все ты делала сама, я только тебе рассказала как!
- Эх, еврейские блюда самые вкусные в мире! - воодушевленно, причмокивая воскликнул Сеня.
- Сеня! Евреи позаимствовали это блюдо у пруссов и шведов - Vorschmack . - поправил его Артур.
- Да? - удивилась Стефания.
- Только у них это блюдо было горячим. А евреи полюбили его в холодном виде.
- И именно еврейская кухня - форшмак с сельдью. Ведь есть очень много рецептов и с мясом, и с грибами - все вкусно! - улыбалась мама.
- Да! - удивился Филипп,  - а я был тоже уверен, что это еврейское блюдо. Ну, ладно!
- Все равно мы делаем его по-своему, ведь в еврейской кухне форшмак трансформировался в холодную закуску, - заключил Артур.

Звонок в дверь, отвлек семью от столь интересной темы. Филипп пошел открывать.
Вернулся в столовую уже с гостьей.

- Добрый вечер всем и приятного аппетита!
- Добрый, заходи Циля, присаживайся, поужинай с нами. - приветливо сказала Мария.
- Так я на минуту, по-соседски пришла попросить соли немного.
- Садись Циля, дадим мы тебе соли, угощайся, смотри какой у нас форшмак - мы тут все наслаждаемся. - пригласил гостью отец.
- Ладно, форшмак я люблю.
- А кто его не любит? - сказал отец и все засмеялись.
- Таки да! Форшмак - это вещь! - скажите тетя Циля? - Михаил любил подтрунивать над веселой Цилей.
Хоть Циля была и не старой - едва ей было тридцать пять лет, но сыновья Марии называли ее тетей.
- И как тебе? - спросил отец.
- О-о-о! Мария, я сохну белье от твоего форшмака!
Все дружно засмеялись.
- Это не я готовила, а Стефания. - гордо произнесла хозяйка.
- Ух, как вкусно! Ты яблоко сюда добавляла?
- Да. - ответила Стефа.
- Вэйз мир! Как же я соскучилась за форшмаком - а тут вы!
- Нет - а тут вы! - пошутил Миша.
Все опять засмеялись.
- Помню мне Белла рассказывала одну историю хорошую про форшмак.
- А ну, тетя Циля, расскажите нам. - потирая ладони и весь в предвкушении, попросил Миша.
- Ой, мы так смеялись!
- Ну не томи, рассказывай. - вставил отец.
- Ладно, уже все большие. Вот, эти мужики!  - она засмеялась.
- Так ты сама, что ли смеяться будешь, - улыбаясь
спросила Мария.
- Как-то мы сидели со Златой на скамейке болтали. Идет Бэлла. То, се - обсудили, она села рядом и говорит "Вчера приехал наш хороший знакомый Боря из Житомира, я приготовила форшмак, собрала стол, они с моим Арончиком поели, выпили, а ты знаешь моего Арончика, он таки меры не знает! Ну и завалился спать. А Боря всe ворочается, ворочается на диванчике, а потом робко так спрашивает: - Бэлла, можно? Ну как можно, ведь тут Арончик? А потом думаю, ведь он спит, как бревно, ну и отвечаю таки да, но только быстро... И ты знаешь, что сделал этот потцмонтек? Он встал и ... СОЖРАЛ ВЕСЬ ОСТАВШИЙСЯ форшмак!!!!"
Все рассмеялись!
Циля, еще та рассказчица - любила пошутить.
- Надо приготовить форшмак по вашему рецептику - неприлично вкусно! - сказала, уходя Циля.
- Та легкий рецептик, - смеется Мария, - берешь большую селедку, разделываешь, проверь, чтобы все косточки удалила, плавленный сыр, масло, морковь и лук. Все через мясорубку - вот тебе и рецептик!
- А я вместо моркови всегда беру яблочко зелененькое, кисленькое - тоже вкусно!
- Знаю, я так тоже делаю иногда.
Мария, провожая соседку, вынесла ей из кухни соль.
- Ну, спасибо за все, а за форшмак отдельно! Стефания - произнесла Циля нараспев, - спасибо. Молодец! До свидания!
- До свидания! - дружно попращались все.


После приятного и веселого ужина все занялись своими делами, а затем разошлись по своим комнатам.

- И что же мы будем делать? - тревожно спросила Мария мужа.
- Не знаю.
- А я знаю. Их надо отправить в Днепропетровск, туда уехали Яворские - Галина же из тех мест. Они же звали нас с собой, и адрес оставили.
Так у детей есть шанс. Мало что бомбежки, так уже ходят слухи, что стали забирать поляков. Особенно молодых!
- Да. - вздохнул отец. - Утром я был на улице Яблоновских, так я там видел Стасика, ну, сын пани Ядвиги, что в конце улицы живет - довольный такой. Говорю ему "Ты что тут делаешь?", а он так браво говорит "я был у поручика, завербовался". Я ему - "Ты не боишься?", а он мотает головой.
- Потому, что дурак! - грустно сказала Мария. - Небось и мать то ничего не знает. Горе.
- Да! Горе.
- Пришла беда, это настоящее горе.
- Мария, я до сих пор поверить не могу, что это война.
- Да, это война.
- Dziennik pоlski не нашел ничего лучшего, как назвать вторжение вермахта польско-немецкой "войной нервов".  - нервно сказал отец.
- А  Gazeta lwowska, сообщала, что "реляции с поля битвы каждый раз лучше", и мы верили.
- Также и польское радио передавало хорошие новости. На юге, говорили дикторы, наступление врага остановили под Краковом. На севере польская кавалерия прорвалась сквозь вражескую линию и перешла польско-немецкую границу на пути к Берлину!
- И что мы видим? - на глазах Марии появись слезы.
- Ужас! Нам все время врут.
- Надо было сразу уезжать.
- Надо было. Что сейчас говорить!
- Первым долгом надо отправить Артура и Стефанию. Стефа - самая большая для нас угроза. Но, Артур ее не пустит одну.
- Это понятно.
- Давай попробуем уснуть, завтра соберем совет семьи.

Утро следующего дня было омрачено новой бомбежкой.

Семья Гордыч и соседи по округе, во время бомбежек прятались в цокольном этаже пивного магазина, что принадлежал еще деду Хельблинга.
Людям было совершенно очевидно, что, не смотря на добротность постройки, пивная не выдержит мощного удара, но они были просторные и сухие, и всем казалось, что вместе легче пережить опасность.

Собирались там разные люди - украинцы, поляки, евреи; часто с различными взглядами на ситуацию и перспективы, но никто не начинал говорить на темы
"кто прав, кто виноват, что будет", просто играли в карты.
Стены пивной могли спасти от осколков бомб и снарядов, разрывавшихся на улице, но не больше.
Таких пивных в городе быдо достаточно много, и все горожане стремились именно там спрятаться от бомбежки.

Люди в чем были, бежали к пивной, которая теперь была открыта круглосуточно.
Некоторые, казалось, уже привыкли - даже ни тени страха.
Пан Чеслав, пан Войцех и пан Владислав, не теряли ни минуты - сразу начинали играть в карты.
Бартош любил байки рассказывать про свое детство.
Вокруг него собирались пани постарше.
А яркая красавица Эдита, всегда при себе имела губную помаду - возможно это нервное, она всю бомбежку красила, и красила, и красила свои губы.

Анеля с Эриком всегда пережидали бомбежку в самом дальнем углу, взявшись за руки.
Ян Падеревский был ученый, вокруг него собиралась вся молодежь - он им про звезды рассказывал.
Артур с Сарой, но уже теперь со Стефанией, сидели на мягком диване в обнимку и говорили о своем.
Поодаль Мария с соседками судачили. Отец, как хозяин, со всеми перекидывался словцом.
Соседей было много и они все знали друг друга хорошо.
Пан Гордыч угощал всех кофе с печеньками.
Была дружная, семейная атмосфера.
Когда все закончилось, люди стали расходиться по домам.
Вдруг за углом послышался крик:
- Вы слышали? Слышали? - Стасик бежал и кричал выходившим на улицу людям.
- Что такое? - народ встревожился. Все окружили парня.
Стефания узнала в парне своего бывшего соседа и сказала об этом Артуру.
- Я не успел добежать до пивной, что по улице Пилсудского, спрятался там недалеко и все видел. Ужас! Ужас!
- Да что, говори! - нетерпеливо раздавались голоса.
- Польская зенитка сбила "хейнкель".
- Хорошо, и что? - толпа торопила его.
- Кошмар! - парень упал на колени и взялся за голову.
Понятно было, что у парня большой шок. Его подхватили и приподняли:
- Ну, успокойся. Где это было?
- Над Личаковским кладбищем.
- Да, да, мы слышали сильный взрыв.
- Падая, он еще успел отбомбиться.
- Да, слышали.
- Одна из бомб попала в пивную, где как раз собрались все жители того дома и многие из соседних.
Все погибли. - а потом еще громче - Все погибли!
Женщины заплакали, запричитали, многие кричали, мужики стали расспрашивать его дальше.
- Откуда знаешь, что все погибли.
- Говорю же, что недалеко был, там все сравняло с землей.
- Так ты же счастливчик, что не добежал до той пивной! - донеслось из толпы.
- А еще, этот самолет порушил газопровод, и водопровод. - продолжал Стасик.
- Час от часу не легче, теперь не будет ни воды, ни газа. - обреченно сказала Мария мужу.

Сыновья стояли рядом. Артур, на момент выпустил из своих объятий Стефанию, взял маму за руку и крепко сжал, поглаживая другой рукой.
Семен прильнул щекой к маминому плечу, а Миша подошел поближе к отцу.
- Ой горе, ой беда! - люди не расходились, они все стояли и слушали детали, которые им рассказывал очевидец.
Многие тут же отправились на место взрыва. Остальные еще долго обсуждали новость.

Вернувшись домой, Мария попросила мужа:
- Я хочу тебя попросить, давай скорее отправим детей к Яворским.
- Сейчас, соберем всех и поговорим.
Отец не был уверен, что именно так следует поступить.
Ему было страшно за детей здесь, но и там - полная неизвестность, тоже не понятно что их ждет.
Конечно, это очень трудное решение.
Сама чета Гордыч не хотели уезжать; во-первых была надежда что все скоро закончится, во-вторых они уже пожилые, здесь у них большой бизнес, который невозможно бросить - это дело всей его жизни.

Пообедав, отец семейства сообщил детям:
- Дети, нам надо поговорить.
Все так и остались сидеть за столом, понимая по интонации отца, что разговор будет серьезным.
- Мы с мамой хотим уберечь вас от беды.
Мария сидела и разглядывала своих сыновей, а из глаз текли слезы.
- Вы помните Яворских? - продолжал отец.
- Да, - в один голос отозвались ребята.
- Так мы хотим, что бы вы поехали к ним в Днепропетровск, пока тут все утихнет.
- Они оставили нам адрес, когда уезжали. Тетя Галина же украинка, она оттуда родом. - сквозь слезы, добавила мама.
Все сидели в недоумении. Несколько минут тишины, и первым не выдержал Артур:
- А вы?
- А что - мы? Мы переждем здесь. Нас никто не тронет. - стараясь, как можно браво, сказал отец.
- Ну, так и нас никто не тронет! - почти возмутился Михаил.
Сеня с ним согласился.
- Это ведь же из-за Сары только могут арестовать? А мы же поляки. - продолжил Михаил.
- Не только это, вы видите как бомбят? - не унималась мама.
- Не, мы с Сенькой не поедем. Правда, Сеня? - Миша похлопал брата по плечу.
- Да, мы не поедем. - согласился Семен.
Филипп сидел молча и слушал.
Шел первый час ночи.

- Ты не спишь? - тихо спросила Мария мужа.
- Нет.
- Ты знаешь, отец, я так беспокоюсь за детей.
- Да, я тоже.
- Давай таки отправим их из Львова. То, что мы поменяли фамилию, думаю нам не поможет. Да и бомбежки участились. Хоть бы были нормальные бомбоубежища!
- Я и сам об этом думаю постоянно. Фамилия - то ладно, может и поможет, а вот бомбят все чаще, и я переживаю, что цоколь нашей пивной, хоть и имеет толстые стены, но от прямого удара не спасет.
- Ладно, спи Маша, завтра подумаем.

Но уже на завтра события стали развиваться молниеносно.

Рано утром в магазин зашли два полицейских и попросили подсобного работника позвать хозяина:
- Да, я вас слушаю, господа.

Отец семейства сразу и не почувствовал угрозы.
Бывало, что заходили к нему и полицейские в магазин, угощались, да еще с собой брали чего-нибудь.
Правда это уже была бандеровская полиция, которая в первые дни прихода немцев провозгласила во Львове  создание независимого украинского государства - союзника "национал-социалистичной Велико-Немеччины", и теперь они чувствовали себя
полноправными хозяевами города.

- Вы хозяин?
- Да.
- Как фамилия?

Холодный пот мгновенно прошиб всю голову. Коленки задрожали, стало трудно дышать.
Сразу понятно, что кто-то донес на хозяина магазина.
Он то уж знал, что бандеровская полиция особенно не церемонится, и если их интересует фамилия, то это неспроста.
Это были страшные люди, весь город видел их зверства.
Они насиловали еврейских женщин прямо белым днем на улице, забивали до смерти камнями, палками, унижали, заставляя женщин, а иногда и мужчин раздеваться до гола. марши на коленях с поднятыми руками по улицам Львова, мытье тротуаров, сгон евреев на работы в бывшие тюрьмы НКВД, там же их и убивали, после издевательств.

Первый погром унес множество жизней.
По всему городу была кровь, куски одежд, стоны и плач.
Немцам все это не надо было, они просто стояли в стороне и наблюдали за изощренными зверствами украинцев.
Приход освободителей в Галицию, провозглашение независимости, вызывали большой душевный подъем у местного украинского населения.
По замыслу бандеровцев еврейский погром во Львове был акцией "само-очищения" и мести "жидо-большевикам" со стороны угнетенных ими народов, которым доблестная немецкая армия принесла свободу - а если попросту - месть большевикам за те убийства, которые совершали они на Львовской земле.

 В соответствии с нацистской теорией "жидо-большевизма" евреи должны были ответить за расстрелы заключенных в тюрьмах НКВД перед уходом РККА из города.
А в соответствии с большевистской теорией о "революционном принуждении" выходцы из приличной публики должны были в качестве заложников отвечать за убийства большевиков.
В ходе погрома бандеровская милиция хватала евреев в домах и на улицах и сгоняла их в тюрьмы НКВД на раскопку трупов.
В соответствии с теорией "жидо-большевизма" евреи должны были ответить за расстрелы заключенных в тюрьмах НКВД перед уходом Красной Армии из города.



И они отвечали.
Отвечали своими жизнями, жизнями своих детей, матерей и отцов.
Они отвечали...
Это было, не просто страшно, это - непостижимо!

- Фамилия? - громко, командным тоном повторил полицейский.
- Господин полицейский, а что, что-то случилось? Меня ж тут все знают - я Гордыч.
- Врешь, ты не Гордыч.
- Та Гордыч я, вот и документы…
- Знаем мы ваши документы!
- Господа полицейские, может пива хотите, или еще что? Сейчас все сделаем в лучшем виде. - попытался он задобрить их.
- Ты смотри на эту шкуру! - обратился один полицейский к другому.
- Давай, пойдем с нами, там разберемся. - распорядился старший.
- Куда пойдем?
- Куда надо. Шагай.

Сыновья следили за всей сценой из подсобки.
Еще раньше отец инструктировал их: если что - не выходите, не показывайтесь.
Что бы ни было - вы ничем не поможете, а только навредите и себе и семье.
Полная растерянность, что же будет!
Мальчики смотрели вслед конвою, уводящему их отца, и не понимали - как быть дальше!

Как только они скрылись, мальчишки побежали наверх в квартиру:
- Мама, мама! Папу забрали. - кричали наперебой Артур и Филипп.
Михаил и Семен с самого утра повезли товар в область, и должны были вернуться только вечером.
- Да как же это? Кто?
- Бандеровская полиция.
- Скоты. - вырвалось у Марии.
- Мама, что делать?
На крик вышла из своей комнаты Сара.
Она смотрела на очумевшего Артура, который метался из одного угла комнаты в другой, теребя руки, хватаясь за голову, и все время задавался
вопросом:
- Что же нам делать?
- Куда его повели?
- Они не сказали.
- Побегу к соседке, к Галине, ее муж где-то там работает, он вроде хорошо к нам относится, попрошу узнать об отце.
- Я с тобой, - сказал Артур.
- И я, - присоединился Филипп.
- Хорошо, пошли.

Соседка Галина, хоть и украинка, но бандеровский произвол сильно осуждала.
Не раз откровенно, даже во время первого погрома выкрикивала "Да вы что, звери!", "Та разве можно так?", иногда пыталась помочь встать пожилой женщине, которую заставляли на коленях идти по булыжной улице, но ее грубо отпихивал какой-нибудь полицейский и грозил кулаком.
Муж ее тоже добрый, тихий человек, хоть и работает в тюрьме.

Галина жила в доме напротив.

- Только бы она была дома! - причитала Мария.

Она выскочила на улицу, сыновья следом.
Им навстречу шла Фрида, как всегда с большой бельевой корзиной под мышкой.
В это трудно, конечно поверить, но вся округа знала,
что она там прячет своего мужа - Изю, и таскает ту корзину постоянно за собой, боится его дома одного оставлять.
Изя маленького роста, да еще и худой, так что он скручивается клубочком в бельевой корзине, Фрида его накрывает бельем, и идет в магазин, за водой, или еще куда.
Сама Фрида полька, поэтому никто не посмеет ее тронуть.
Конечно, она боится, как и все доноса, но выбора нет.
Все время под страхом.

- Здравствуй, Маша!
- Здравствуй, Фрида!
- Куда торопитесь?
- Ой, Фрида, беда. Только что полицаи забрали мужа.
- Та ты что? - вскрикнула Фрида.
- Шо, Хельблинга забрали? - донеслось из корзины.
Фрида сделала огромные испуганные глаза и ткнула кулаком в корзину. Она посмотрела на Марию и ее сыновей, - не услышали ли они голос из корзины.
Мария заметила ее замешательство и успокоила:
- Фрида! Все вокруг давно знают, что ты носишь в корзине Изю.
- Кто все? - испуганно спросила Фрида.
- Все соседи. Но, мне нет до этого дела. У меня мужа забрали, бегу к Галине, может хоть что узнает - куда забрали, когда отпустят.
- Мария! Они всех конвоируют на работы в бывшую тюрьму НКВД, в Бригидку - опять раздался голос из корзины.
- Та молчи, я тебе сказала. - разозлилась Фрида, и вновь ткнула кулаком в корзину.
Белье в корзине приподнялось, и появилось кусочек Изиной головы:
- Ну, Фрида, они же уже все равно все знают!
Фрида нервно озарилась по сторонам, заткнула его голову обратно, плотно утрамбовав, поправила белье в корзине и сказала Маше:
- Так ты, если ничего не узнаешь у Галины, действительно сходи к тюрьме - может в Бригидке что узнаешь.
- Ну, давай Фрида, бегу.

Галина выслушала Марию и ее сыновей.
- Не плачь, погоди пока еще ничего не знаем. - успокаивала Галина соседку.
- Да как же, кто туда попадает, почти никто не возвращается. - рыдая не унимается Мария.
- Ну, ну! Не говори так. Вот прийдет муж, я все ему расскажу и он узнает. Вы пока не расстраивайтесь, все еще обойдется.
- Дай Бог! Тогда мы ждем. Сообщи сразу, Галинка.
- Конечно, не плачь, Маша. Ой как я вас понимаю!

Мария и сыновья направились к выходу. Дети успокаивали маму. Они вышли на улицу и прямо перед их глазами конвой вел целую семью, пиная и обзывая их.
Украинский националист шел сзади молодой девушки и постоянно поднимал ее юбку, отец и мать пытались защитить ее, но второй конвоир грубо их отталкивал.
Мария быстро повернулась к сыновьям и скомандовала:
- Прячьтесь, скорее.

С этого дня не то что день, а каждая минута были сплошным кошмаром.
Парни спускались в магазин, под страхом постоянного ожидания, что рано или поздно и за ними прийдут.
Артур все время думал о Стефании, как ее уберечь.
Он был уверен, что если донесли на его отца, то на Сару и подавно могут донести.

Уже был глубокий вечер, а вестей об отце все не было.
Вся семья, как в трауре просидели в гостиной, гадая, что делать, куда идти, как спасти отца.
Ночь, была невыносимой - все с нетерпением ждали утра, с надеждой, что все образуется.
Артур и Филипп уже пошли открывать магазин. А Михаил и Семен уехали развозить товар в область.

Мария не находила себе места, уже хотела опять бежать к соседке.
Наконец, стоя у окна, которое выходило прямо на центральную улицу, она увидела, как прямо к ним бежит Галина.
Мария бросилась ей навстречу.
Они встретились на лестнице:
- Мария, давай лучше зайдем к тебе.
Мария почувствовав тревожный тон ее голоса:
- Да, Галина, заходи. Проходи. Ну, что-то узнала?
Состояние Маши было близко к обмороку, и Галя это видела:
- Послушай, Маша, новости у меня плохие.
- Что? - с ужасом спросила Мария.
На шум в гостевой вышла Стефания:
- Здравствуйте, - тихо сказала она. Сердце ей уже подсказало, что пришло большое горе.
- Галинка говори! - взмолилась Мария.
- Мария! - тяжело вздохнула, Галина.
- Говори.
- Их всех согнали в тюрьму.  Сначала их заставили раскапывать трупы в этой НКВДешной тюрьме, ну тех, что убили советские, когда уходили. Тела уже все разлагались, а их прямо под автоматами заставляли, прямо голыми руками… - она не могла сдержать слез, в то время, как Мария, смотрела на нее, мужественно подняв голову вверх, распрямив плечи, как-бы говоря своим видом "Я сильная!"
Галина смотрела на Марию, и никак не могла из себя выдавить:
- Понимаешь, они обещали, что после работ всех отпустят домой. Никто даже не подозревал…
Галина с трудом проглотила слюну и тихо сказала:
- Мария! После раскопок трупов их всех расстреляли во дворе тюрьмы…
- Всех… - еще тише повторила Маша. Она закрыла глаза и стояла как застывшая.
Стефания молча, взяла ее за руку и потянула к стулу:
- Садитесь.
Мария села, но было такое ощущение, что это - восковая фигура, не человек. Она продолжала сидеть с закрытыми глазами, не издавая ни стона, ни звука.
- Мария, ты бы поплакала… - нерешительно, сказала Галина.

В этот момент в квартиру вошел Артур:
- Здравствуйте, - поздоровался он с соседкой.
Видя маму в состоянии шока он сразу понял, что соседка принесла плохое известие.
Он кинулся к маме, упал на колени, обнял ее за талию и прошептал:
- Мамочка…
- Нет больше отца, сыночка, все… Нет его больше… - и разрыдалась.

Весь вечер в семье был глубокий траур.
Мама сидела за столом мужа и постоянно гладила его руками, иногда она с ним тихо разговаривала, потом плакала, дети бросались к ней и утешали.
Филиппа трясло, он выкрикивал гневные слова в адрес украинских националистов, так громко, что Миша и Сеня вынуждены были ему силой закрывать рот, чтобы не услышали соседи:
- Все правильно, все понятно, но ты сейчас навлечешь еще большую беду.
- Не кричи, просто можешь говорить, но не надо так громко. завтра всех заберут.
- Сколько можно это терпеть? - не унимался Филипп.
- Мы ничего не можем сделать, Филлип! - мрачно добавил Артур.
Женщины сидели молча и периодически всхлипывали, поддерживая друг друга.
- Я принял решение - ухожу в армию, - вдруг объявил Филипп.
- В какую армию? - очнулась мама?
- В какую? В польскую.
- Сынок… - взмолилась мама.
- А что, и я пойду, - резко выдал Михаил.
- И я! - не отставал Семен.
Стефания с ужасом посмотрела на Артура, не собирается ли он тоже в армию.
Артур подошел к Стефании, молчаливо обнял ее. И Стефа поняла, что он ее не собирается бросать.

- А что будет с бизнесом? - спросил братьев Артур.
- А ты что, не видишь что творится? Ты думаешь, что они не отнимут его у нас?
- Дети, вы что? Это же дело всей жизни вашего отца!
- Мама, прости, но сейчас такое время, когда надо идти и бить эту сволоту. - твердо сказал Филипп.
- Сыночка…
- Значит так, тянуть нет смысла. Завтра на рассвете я уйду пока один.
- А мы? - в один голос возмутились Миша и Сеня.
- Дам вам весточку, как только определюсь. Если все хорошо, тогда и ваш черед настанет.
- Господи, да что же это, - заплакала мама.
- Мама не плачь, с тобой останутся Артур и Стефания. - Филипп был непреклонен.

Артур так хотел бы  вместе с братьями рвануть в армию и защищать своих близких и родных.
Но!
На его совести были две любимые женщины и отцовский бизнес. И он хорошо понимал, что никогда не бросит их - не имеет права.
С рассветом Филипп попрощался с семьей и ушел.

Женщины остались дома, а парни отправились по делам бизнеса.
Артур всегда управлял производством и магазином, а Михаил с Семеном занимались поставками продукции.
Но, Артур велел сегодня Михаилу и Семену не ездить по городу:
- Миша, остаетесь сегодня на производстве. Пусть пока все поутихнет, работы вам хватит и здесь.
- Вообще-то я начальник сбыта, что я тут буду делать? Меня ждут сегодня в области.
- Я знаю кто ты? А ты, наверное, хорошо помнишь - кто я!
- Помню, теперь, Артур ты уже не просто главный технолог, а еще и хозяин.
- Тогда больше не обсуждаем этот вопрос.
- Хорошо, - согласились братья.
- Необходимое сырье на сегодня тоже есть, так что идете отслеживайте технологию и проконтролируйте
фризерование. Там не очень опытные рабочие  - проследите.
- Сделаем, - согласился Миша.
- Сеня, - обратился к нему Артур, - а что там с расфасовкой в прошлый раз было?
- Дозирование в стаканчики было неравномерное - какой-то сбой!
- Семен, так чтобы сегодня не было сбоя - следи! - предупредил его Артур.
- Ладно.
- Всю сегодняшнюю продукцию переместим на склад. Своих грузчиков на сегодня отпусти - хватит наших.  - опять обратился Артур к Михаилу.
- Хорошо.

Работа кипела. Артур бегал по цехам и командовал процессом, как вдруг услышал крики и шум.
Он направился к двери, чтобы разобраться что там случилось, но дверь резко открылась и на пороге появилась полиция.

- Внимание! Есть предписание  - мы должны проводить вас на собрание в Театр оперы и балета. - грозно сообщил полицай.
- А надолго это? - смело спросил Артур.
- А ты кто такой?
- Я Гордыч - и это мое производство. Можно оставить несколько человек следить за производством?
- Есть предписание - всех!
- Ну я никак не могу полностью остановить процесс работы, все испортится? - возмутился Артур.
- Ничего не могу сделать. Все на выход.
Артур взглянул на персонал и пожал плечами.
Работники начали снимать свои халаты и выходить на улицу, где их ждал конвой.
Артур увидел впереди Мишу и Сеня, быстро продвинулся к ним:
- Что они вам сказали?
- На собрание вроде надо нас отвести. - в недоумении сказал Миша.
- Сказали в театре. - добавил Сеня.

В этот момент Артур увидел маму и Стефанию, которые стояли у подъезда:
- Мама, Стефания! - он подбежал к ним.

На улице было много людей, полицейские из народной украинской и немецкие солдаты ходили по всем домам в округе и выгоняли людей на улицу.
Их поджидал конвой, который тут же сгонял всех в центр улицы, окружив мужчин, женщин, детей, стариков.

- Построились! - громко крикнул начальник.
Солдаты пинками подравняли ряды и колонна тронулась.
Кто шел медленно, его избивали. Если находились заступники - их избивали еще больше.
был один совершенно сумасшедший полицай, который без всякой причины ходил по рядом и издевался над людьми.
Стефания была так напугана, что не могла передвигать ногами - они все время подкашивались.
Артур буквально нес ее, и все время переживал - только бы не заметили.
Рядом шли братья и мама, которую Семен держал за руку.
Говорить не разрешали. Впереди семьи Гордыч шел один из их работников.
Сумасшедшему и нервному полицаю показалось, что тот смотрит на него неуважительно.
Тогда этот полицай жестоко, без объяснений, начал бить его мощной палкой, да бил так, что в воздух взлетали куски кожи.

Женщины начали кричать, так он, как зверь развернулся в их сторону и уведя перед собой беременную, стал тыкать ей в живот палкой, да так сильно, что она упала.
Родные кинулись ее поднимать, а полицай, опять направился к несчастному и размахнувшись, ударил его с такой силой по уху, что оно оторвалось и отлетело, упав прямо на туфель Стефании - она потеряла сознание.
Артур подхватил ее, и молил Бога, чтобы этот разъяренный урод не обратил на них внимание.
Немецкий солдат позвал к себе этого националиста и по виду было понятно, что приказал ему немного остыть.

Когда колонна прибыла к театру оперы и балета, они увидели, что точно так же сгоняют и другие колонны людей со всего города.

Плотным потоком людей направляли к главному входу.
Стефания, держась за Артура разглядывала фасад оперы, который венчает фигура «Слава» с пальмовой ветвью, в руках – наградой посвятившим себя искусству.

Взляд ее постоянно перетекал с одной скульптуры на другую; аллегорические фигуры Поэзии и Музыки, справа и слева на фасаде, между колоннами, размещены две фигуры, одна из которых символизирует Трагедию, как объяснили ей тогда, когда они с мамой впервые пришли сюда, другая – Комедию.

Выше, в треугольном тимпане, находится горельеф: композиция, раскрывающая в аллегорических сценах основу театрального искусства, жизнь, состоящую из противоположных начал, – радостей и страданий.

Просто дух захватывает.
Стефания даже рот открыла.
Хоть она уже и была здесь с мамой, как только они приехали во Львов, но невозможно было не поражаться вновь и вновь такой красоте.

Она помнит, как мама сказала, что первым долгом надо пойти посмотреть на знаменитый оперный театр. К сожалению, в то время не было театральных постановок. Поэтому Стефания и мама не смогли лицезреть красоту внутреннего убранства этого храма искусства. 
Сходить внутрь на оперу не удалось, наслаждались видом здания и окрестностей.
Вот они уже в фойе - непостижимой красоты лестницы, ярусы, арочные лоджии над ними, разделенными коринфскими колоннами.      

Везде богатый скульптурный декор, в оформлении    интерьера много мрамора, лепные орнаменты, позолота и декоративная живопись.
Когда их запустили в зрительный зал, Артур сказал:
- Нравится?
- Очень!
- Как только начнут давать спектакли, я тебя сразу сюда приведу.
- Правда?
- Да.
Многоярусный зрительный зал, в котором помещается не менее двух тысяч посетителей, произвел на Стефанию, не меньшее восхищение.
- Жаль, занавес поднят. - сказал Артур.
- А что такое?
- Он всегда восхищался занавесом - немыслимой красоты. Итальянец делал. - включилась мама.   
- Еще увидишь.

Ложи театра  уже были полны людей.
Было изрядно шумно.
Люди были повсюду.

Стефания разглядывала эту красоту и не могла совместить понятие прекрасного и жестокого.

- Как красиво! Я, как только в первый раз увидела этот театр, поразилась "Как такое чудо соорудили?". - сказала Стефания Артуру.
- Да! Это гордость Львова.
- Я слышала, что этот театр второй по красоте после Венской оперы.
- Уверен! - Артур разглядывал своды колонн.
И действительно, даже при таких условия, в которых они оказались сейчас, трудно было не обратить внимание на настоящий шедевр архитектуры.

Его фронтон украшают горельефы, олицетворяющие Мужество, Радость, Героизм, Утрату и Страдание, вершину крыши венчает статуя Славы с пальмовой ветвью в руках.
По обеим сторонам от нее стоят статуи Гения трагедии и Гения музыки.
Интерьеры отличаются богатством и изяществом.


Зрительный зал декорирован росписями и золоченой резьбой.
В архитектуре здания сочетаются элементы ренессанса, барокко и венского псевдоренессанса.
Просто рай для ценителей красоты!
Видя, как Стефания наслаждается искусством, Артур спросил:
- А ты знаешь, что прямо под театром течет река?
- Да, когда мы в первый раз здесь гуляли с мамой, нам рассказали люди. Так задумал архитектор?
- Не совсем. Такое необычное место для театра выбрали из-за высокой плотности городской застройки, поэтому и возвели его над руслом Плотвы.
- Надо же!
- Говорят, что если спуститься в оркестровую яму, то слышно, как река бурлит под ногами.
- Ого! А как же она там течет?
- Там соорудили саркофаг для реки и мощь речной воды была спрятана за бетонными плитами коллектора.
- Какой же ты умный, Артур, - восхитилась Стефа.

- Да, он у нас с самого детства страшно любознательный! А память - как губка! - гордо сказала мама. - Всегда лучше всех учился.
- Да ладно, мама. - сказал Артур и показал жестом, - вот там сядем, Миша иди вперед, займи места.
Миша ускорил шаг, за ним Семен, они в мгновение ока оказались на месте и помахали Артуру и мама, мол "Все в порядке".
- Да тут хорошо, мы у прохода, а значит как только собрание закончится, Миша, Сеня - бегом на завод, и по дороге собирайте рабочих, что б продукцию не запороть. - беспокоился Артур.
- Хорошо, все сделам. - браво откликнулся кузен.

Наконец, народ занял места и был дан приказ тишины.

На сцене появился немец высокого чина и сделал краткое объявление:
- С сегодняшнего дня вы все будете жить здесь до окончательного решения еврейского вопроса.
Это гетто организовано немецкой властью для изоляции евреев от местного населения.
Мы знаем, что среди вас есть слесари, плотники, механики.
Поэтому сейчас будут составлены списки и вас отправят на работу.
Женщины, дети и старики останутся тут, пока не решится вопрос.

Один член семьи, в сопровождении конвоя, отправится домой, чтобы взять необходимые вещи для всех членов его семьи.

Стефания вцепилась в руку Артура.
Он погладил ее, успокаивая, и сказал:
- Жаль, я не смог сохранить бизнес отца.
- Ты не виноват. - с болью в сердце, сказала Стефания.
- Мы убежим, - наклонившись к Артуру, сказал Михаил.
- Как?
- Придумаем.
- Ой, дети, горе! - простонала мама.
- Мамочка, - взял ее за руку Артур, - надо держаться.
- Да, конечно, - согласилась она.

Тем временем на сцене уже командовало несколько военных, которые составляли списки рабочих.
Их переводчики выкрикивали:
- Слесари, проходите сюда.
- Механики - сюда.
- Работники для кухни - направо.

Артур посмотрел на родных и сказал:
- Надо идти.
- Надо, - согласился с ним Сеня. - Мы с Мишкой слесарить умеем.
- А я механиком могу - машины знаю хорошо.

Они пошли записываться.
Когда записи специалистов были готовы, на сцене опять появился немецкий офицер и сказал:
- Теперь вы должны избрать еврейский совет - юденрат и выбрать еврейского старосту - «юденэльтестер».
Этот совет будет обеспечивать порядок и исполнение приказов.
Когда совет избрали, а избирали его из самых известных еврейских общественных деятелей, активистов еврейских партий, религиозных и благотворительных организаций, то еврейским старостой стал -  юрист Юзеф Парнас.

- Мама, он бывал у нас, они были знакомы с папой. - тихо шепнул Артур.
- Да, знаю, знаю… - отрешенно ответила мама.
- Может он нам поможет? - с надеждой тихо сказал Миша.
- Как? Ты думаешь, что у него есть блат с немцами? - раздраженно сказал Артур.
Семен вздохнул и пнул Мишу, чтобы тот не сильно говорил - везде уши.

Немецкий офицер опять поднялся на сцену и сказал:
- Мы должны создать еврейскую полицию, для наведения порядка внутри гетто. Все желающие подойдите и запишитесь.
Люди начали вставать со своих мест и подходить на запись.

Артуру было странно и противно смотреть на этих людей, но с другой стороны он их понимал - у них на руках дети, старики.
Надо было хоть как-то устроиться, чтобы в последствии помочь своим близким.

Все процедуры были закончены, немцы быстро покинули гетто.
Остался конвой из еврейской полиции и украинских националистов.
Люди тихо возмущались, перешептывались, а некоторые подыскивали себе укромный уголок и занимали его всей семьей.

Конвой сопровождал по домам за одеждой по-несколько человек сразу.
Марии удалось убедить полицая, что ее племянники - это другая семья, поэтому разрешили пойти домой Марии и Михаилу.

Мария, первым долгом взяла с собой достаточно денег и припрятала их в интимных местах.
Она знала - украинские националисты продажные, за деньги все сделают.
Затем упаковала два чемодана с вещами, особенно набрала теплых вещей.
И еще два чемодана со всем необходимым она собрала для Миши.
Им разрешалось брать с собой только по два чемодана.
Среди вещей Мария положила, сколько только помещалось, продукты, и самое необходимое из посуды.

Конвой ждал у входной двери, и времени у них было очень мало.
Мария села за стол мужа и написала записку Филиппу, о том, где их искать.
Конвой уже торопил их.
Миша взял чемоданы потяжелее и они с Марией пошли.


Каждое утро всех здоровых мужчин уводили на работу, согласно их специальностям.
Артур работал в автомастерской, где ремонтировал немецкие машины.

Женщины, дети и старики круглосуточно были заточены в театре, куда не проникал свет с улицы.
Не было элементарных условий.
Кормили очень плохо и мало - на каждого выдавали мизерный суточный паек.

Прошла уже неделя, как Мария с детьми оказалась в гетто.
Приходилось очень трудно.
Постоянно полуголодные, без воды и почти без света, люди угасали на глазах.

В один из дней, Стефания, как обычно, направилась к баку попить воды, ей преградил дорогу украинский полицай:

- Ну-ка иди сюда, - взял ее за руку и потащил в сторону, да так быстро, что она не успела сообразить.
- Вы что делаете? - попыталась высвободиться Стефа.
- Молчи! - продолжая тянуть ее за колонну, приказным тоном сказал полицай.
Не успел он ее оттащить немного в сторону от тысячных глаз, как стал рвать на ней одежду.
Он бросил девушку на пол и взгромоздился сам, так, что Стефания, не могла пошевелиться под его весом.
Она хотела было закричать, так полицай закрыл ей рот своей рукой.
Стефания как могла трепыхалась, пытаясь высвободиться, а полицай уже порвал на ней все белье и расстегнул свои штаны.
На мгновение он убрал руку с ее рта, отставляя ружье в сторону, Стефания воспользовалась:
- А-а-а-а! Спасите!
Мария услышала голос Сары, кинулась к ней и начала громко звать на помощь.
На ее крики появились еврейские полицейские и быстро поспешили на помощь жертве.

Среди еврейско-польских полицейских был давний знакомый семьи Хельблинг.
Мария посмотрела на него и кивнула в благодарность.
Он тихо сказал ей:
- Маша, ты всегда держи ее при себе. Меня могло и не быть сегодня здесь. Ты понимаешь, с кем имете дело?
Он пристально разглядывал Стефанию, видя, что она совсем худенькая и ее шатает, - прошептал:
- Я принесу вам что-нибудь поесть.
- Спасибо, Арон.
- Сыны тоже тут?
- Да. Они на работе сейчас.
- Ладно, их там получше кормят.

Перепуганная Стефания прижалась к Марии дрожа и всхлипывая:
- Он порвал все: мое платье разорвано, он даже белье порвал.
- Тихо, тихо. Идем. - Мария тоже пережила шок, они пробирались к себе, проходя мимо разглядывавших их людей.

Вечером, когда уже и братья вернулись с работы, Арон проходя мимо семьи Марии, мимикой показал ей, чтобы она шла за ним.
Мария встала и тихонько, стараясь не привлекать внимания, последовала за спасителем.

Добравшись до последней колонны, это в районе  выхода из зала, из которого им было запрещено выходить, Арон показал жестом, чтобы Мария здесь его ждала.
Он скрылся за дверью и очень быстро появился опять.
В руках у него был сверток.
Он быстро ткнул его Марии в руки и сказал:
- Спрячь.
Мария так же быстро сунула сверток под кофту, и увидела жест Арона рукой "Иди".
Ночью, когда наступила полная тишина, мама раздала детям бутерброды.
Все старались кушать тихо, чтобы их никто не заметил и не услышал.


Через несколько дней прошел слух, что собираются отправлять первую партию узников гетто в концлагерь.
Ужас и оцепенение охватило людей.
Женщины стонали и плакали - что их ждало дальше?

Как-то вернувшись с работы, Артур рассказал:
- Я слышал, что старосту расстреляли?
- Как? - вскрикнула мама. - Юзефа?
- Да, мама, юриста Парнаса.
- И я слышал, - сказал Миша, - значит так и есть.
- То, что нас хотят переводить в лагерь, это тоже правда? - спросила мама.
- Да,  Парнаса именно поэтому и расстреляли - за отказ составлять списки евреев для лагеря.
- Господи, да что же это творится? - заплакала мама.
- Страшно. - выдавила из себя Стефания.
Артур крепко прижал ее к себе.
- А я слышал, что ночью сожгли несколько синагог. - Семен сидел на корточках и был очень напуган.
- Ой, что творят, нелюди! - сокрушалась мама.
- А еще говорят, что все имущество тех, кого забрали в гетто разграбили. - Семен встал и посмотрел на братьев, - И что теперь?
Все в ужасе молчали.
- Надо думать как сбежать. - тихо, но уверенно сказал Артур.
- Ты что? - испуганно сказала мама.
- Мама, это единственный способ выжить. Я слышал, что некоторым удается из других гетто бежать. Может Арон поможет?
- Не знаю! - сомневаясь ответила мама.
- А куда бежать? Они везде нас найдут и хуже будет. - совсем раскис Семен.
- Я слышал, что некоторые прячутся в канализации города, где им помогают поляки и украинцы - они носят еду и одежду. - обнадеживающе сказал Артур.
- И сколько там прятаться?
- Семен, есть и другие способы, например, некоторые укрываются в католических церквях, в монастырях.
- Давай завтра разузнаем все и наметим план. - уверенно завершил беседу Миша.

Они стали укладываться спать, как вдруг Марию кто-то толкнул.
Она в темноте, не сразу узнала Арона.
Он приставил указательный палец к своим губам и показал жестом в направлении выхода.
Мария все поняла.
Она тихо встала и пошла за Ароном.
Дети наблюдали за мамой.

Зайдя за дальнюю колонну, Арон быстро стал говорить:
- Мария! Сначала была информация, что вас переправят в концлагерь, но сейчас я узнал, что завтра утром театр сожгут вместе с людьми.
- Господи! - Мария закрыла рот руками, чтобы не крикнуть.
- Мария, я не знаю, что еще я могу для вас сделать?
Мария стояла в предобморочном состоянии.
- Знаешь, будьте готовы, я попробую оставить дверь не запертой. Когда увидите, что конвой покидает театр, будьте на готове. Они подожгут здание, а сами уйдут на приличное расстояние, тогда вам надо быстро бежать, куда глаза глядят. Все! С Богом!
- Спасибо, Арон.
- Держись, Мария!

Мария вернулась сама не своя, на нее смотрели глаза четверых детей, ее сердце разрывалось от боли.
Как спасти детей?
- Завтра на рассвете театр подожгут вместе с людьми.
Каменные лица смотрели на нее - они не могли поверить, что такое возможно.
- Арон, откроет дверь, и когда весь конвой уйдет на хорошее расстояние от театра, надо бежать.
- Сволочи! - в сердцах вырвалось у Миши.
- Тише, - сказала строго Мария.
- Артур, ты помнишь, что надо добраться до Днепропетровска. Адрес помнишь?
- Да. А почему ты меня спрашиваешь? Мы же все вместе бежим.
- Мало ли что! Ты за старшего. Миша, Сеня чтобы слушали его.
- Мы решили в армию податься, - сказал Миша - будем этих гадов давить.
- Миша, Семен будьте осторожны, пожалуйста! - Мария держалась за сердце.
- Мама, как ты? Тебе плохо? - заволновался Артур.
- Вот, воды попейте, - заботливо передала кружку с водой Стефания.
- Артур! Я дам вам денег в дорогу. Они вам понадобятся. Да и там прийдется нелегко, так что спрячь понадежнее.
- Мама, что ты говоришь, мы же вместе бежим.

- Да, да, - просто пусть у тебя будет.
Стефания сидела рядом с Артуром и тихонько плакала, наблюдая за прощанием матери с сыном.
Мария достала деньги и сказала:
- Вот пятьсот долларов - это большие деньги. Береги их.

Потом вся семья сидела в обнимку до самого рассвета и шепотом еще и еще прокручивали сценарий побега.
И никто даже не догадывался, что Мария приберегла для себя ампулу с ядом, для крайнего случая.
Увидев однажды, как издевались над женщинами эти бандиты, она приняла решение, что никогда не доставит им такого удовольствия.

С рассветом, конвой начал покидать театр.
Мария с детьми стали продвигаться ближе к выходу.
Люди унюхали запах дыма и начался переполох.
С криками "пожар", народ мощной волной ринулся к окнам, к дверям - их было много, но все в основном бежали к центральным, а они были надежно заколочены.
Обезумевшая толпа отрезали Артура со Стефанией от мамы и братьев.
Артур крепко держал Стефанию и все время пытался оглянуться, чтобы увидеть где мама с братьями, но толпа несла их так, как если бы это был сильнейший ураган, сметающий со своего пути все на свете, не щадя никого.
Под натиском такой силы, одна из дверей не выдержала и распахнулась.

Мощная лавина людей хлынула на улицу.
Артур и Стефания оказались именно у этой двери.
Их буквально выбросило на улицу.
Артур попытался обернуться, найти маму, но тут раздались выстрелы.
Надо было бежать.
Он схватил Стефанию, и под градом пуль бежал, судорожно крича:
- Мама! Мама! Мамочка!!!
Под ноги падали застреленные и ранение, мужчины, женщины, дети.
Это какой-то кошмар!
Бедняги бежали и отовсюду слышны были крики помощи. Но никто не мог остановиться, только пуля могла остановить.
Артур и Стефани добежали до соседнего здания и нырнули во двор, пробежав через этот двор, они услышали:
- Сюда!
Артур оглянулся, из подъезда выглядывал Арон:
- Давай сюда. - махал он рукой за приоткрытой дверью.
Артур потянул за собой Стефанию.
Арон сказал:
- Быстро за мной. Тут можно выйти к канализации.
Они спустились в подвал, миновали несколько темных помещений, наконец, Арон показал Артуру дверь:
- Видишь? Идите. Туда они не сунутся. Сидите тихо. А что с мамой и братьями?
- Нас толпа просто разорвала, мама осталась в другой стороне, братья - вообще не видел где? Когда нас вынесло на улицу сразу стали стрелять - мы побежали.
- Ладно. Я попробую все узнать. Идите. Мне пора. Еды вам принесу.
- Спасибо.
- Давай, иди.

Железная дверь легко поддалась, и Артур со Стефанией вошли в подземелье.
Сильный запах так резанул, что Стефания быстро закрыла нос рукой. Артур успокоил ее:
- Потерпи, мы здесь долго не будем.
- Хорошо, Артур, я потерплю.
- Далеко не пойдем, будем ждать Арона.
Они присели на небольшой каменный выступ.

Артур только и думал о маме и братьях.
Они со Стефанией очень надеялись, что все живы.
Время в ожидании тянулось медленно.
Уже настал вечер, они проголодались, а главное, сильно хотелось пить.

Внезапно, дверь скрипнула.
Артур вскочил и увлек Стефанию за собой в нишу, которую сразу разглядел, на случай, если надо схорониться.

- Артур! - позвал голос.
Артур успокоился - это был Арон.
- Я тут вам принес воды и еду. На вот.
- А про маму и братьев вы узнали?
- Да! Их больше нет. - вот так, как обухом по голове, сообщил Арон.
- Нет, не может быть. Как это было? - Артур никак не мог поверить.
Стефания, обхватила его руку и прижавшись к плечу зарыдала.
- Они выстрелами загнали всех обратно и заколотили двери. Кто сгорел живьем, кто угорел от дыма.
Что с твоими братьями я не знаю - там столько трупов! - Арон вытер пот со лба.
- А мама? - осторожно спросил Артур.
- А Марию я случайно увидел - она даже не обгорела, я думал задохнулась, но потом заметил у нее во рту ампула, видать с цианистым калием - она ее раскусила.
Артур не устоял на ногах, его заштормило и он рухнул на колени. Арон успел схватить его за руку и немного смягчил его падение.
- Держись, парень, не время раскисать. Вон у тебя на руках жена.
- Артур, Артур! - запаниковала Стефания.
- Тише, не шуми, - строго сказал Арон. - дай ему воды.
Стефания достала бутылку с водой и начала смачивать ему лоб:
- Попей, пожалуйста, попей немного. - молила она Артура.
- Арон! Пожалуйста! Помогите выбраться из города. Мы должны добраться до Днепропетровска. - обреченным голосом попросил Артур.
- Документы с собой?
- Да, я их спрятал.
- Вам действительно лучше быстрее бежать из города.
- В час ночи есть поезд.
- Хорошо, я проведу вас безопасным путем, где нет патруля, а на вокзале смешаетесь с толпой.
- Да.
- И пусть Стефания покроет голову платком, а то ее шикарная рыжая копна волос выдаст вас в два счета.
Арон быстро развернулся и ушел.

Спустя пару часов Арон, как и обещал, провожал Артура и Стефании, петляя по темным переулкам, через дворы, стараясь не мелькать на главных улицах и площадях.

Наконец, они подошли к вокзалу.
Поезд уже стоял на перроне.

Народ толпился у вагонов, в ожидании открытия дверей для посадки.
Артур протянул руку Арону и молча сильно пожал.
Арон просто кивнул головой и скрылся из виду.


Артур взял Сару за руку и они быстро нырнули в толпившуюся, у вагонов, гущу людей.




Глава 7

Дорога в Днепропетровск




Артур взял Сару за руку и они быстро нырнули в толпившуюся,  у вагонов, гущу людей.

Как только открыли двери для посадки, пассажиры ринулись вперед, что бы успеть занять места получше.
Отовсюду слышны были крики:
- Миша, давай сюда, не отставай.
- Куда лезешь?
- Ай-ай-ай, ты мне платье порвешь!
Один парень постоянно всех подгонял:
- Молодой человек, ви шо, не входите?!
- Вхожу.
Тогда он с  надрывом:
- Так шо ж ви молчите?!!
- Да ну тебя, махнул на него мужчина.
А этот залился хохотом.
Затем он обратил внимание на яркую даму в платье с большим декольте:
- Мадам! - нагло заглядывая в в ее декольте, воскликнул он.
- Шо тебе? - ошарашено огрызнулась она, не забывая, при этом толкать очередь вперед к двери поезда.
- У Вас же сердце на двор!!!
Она, долго не думая, собрала руку в кулак, надо сказать, что она была крупная дама, и как треснет ему по голове, так сразу и вышибла ему желание дальше продолжать свои издевки.
Артур и Стефания шли прямо за этой дамой, поэтому им было довольно просто - она, таки, как танк уверенно прокладывала путь.

Очень быстро они оказались в вагоне и им удалось занять место у окна.
Напротив села эта самая мадам с декольте и еще женщина.
Пока все пассажиры рассаживались было очень шумно, а как только поезд тронулся, уже через пол-часа настала такая тишина, что даже шепот казался громким.

Стефания и Артур долго сидели в полном безмолвии. Стефания прильнула к его плечу и не знала даже какие слова подобрать, чтобы утешить Артура.

- Артур! - тихо шепнула она. - мне очень жаль, что…
- Да, дорогая, я знаю!

Поезд монотонно постукивал колесами и покачивал, как будто баюкал своих гостей.

Ехать надо было всю ночь, поэтому Стефания уютно расположилась на плече Артура и стала засыпать.

Ей снился театр, а она - главный персонаж из балета Жизель.
Она - Жизель.
Вот она делает несколько па, мимо мелькают лица ее мамы, сестры, подруг.
А вот и Альберт.
Он касается руки Жизели.
Постепенно их танец переходит в любовную сцену.
Стефания так глубоко ушла в сон, что даже не подозревает, что это все не наяву.
Вдруг она видит, как рядом с ними оказывается Ганс.
Она понимает, что обидела его своим отказам и видит на его лице - злость.
Уязвленный отказом Жизели, он решает раскрыть тайну соперника.
Альберт прогоняет лесничего.

Стефания видит себя в ярком нарядном платье, она продолжает танцевать.
Ей так нравится этот танец, она слышит музыку и вдруг вокруг нее появляются подруги Жизели.

Они танцуют.
Всем весело.
Стефания-Жизель парит в танце.
Быстрая смена картинок и вот она видит себя - Жизель в разгар праздника урожая, в их с Альбертом счастливый танец врывается Ганс, он показывает на Альберта и заверяет Жизель, что он ее обманывает.
Жизель просит объяснений.
Тут появляется Батильда и показывает ей свое обручальное кольцо - она невеста Альберта.

Жизель, рыдая, падает на руки матери.
И опять возникают картины недавнего прошлого — клятвы, слова любви, танцы.
Жизель умирает, но она точно знает это теперь, что всегда будет жить в памяти Альберта, как вечное сожаление о потерянной любви — любви, которая сильнее смерти.
Стефания полностью во власти сна, она даже стала подергиваться, плавно двигая рукой.
Артур в дремоте тихонько погладил ее по руке и сам постепенно проваливался в свой сон.
Среди ночи, он проснулся и никак не мог уснуть.
Нежно перевалил Стефанию на окно, предварительно положив ей под голову свой шарф.
Сам решил выйти в тамбур.
Там было значительно свежее.
Мысли обуревали, Артура, он думал о дальнейшей жизни.
Чем заняться, где они будут жить, и сколько еще времени продлится весь это ужас.
Он думал о маме, о Филиппе - хоть бы у него все было в порядке.

Вдруг из соседнего вагона открылась дверь, и в тамбур вошли три парня:
- О! Здравствуйте, вам здесь! - сказал, длинный и худой парень.
                - Здравствуйте! - кивнул головой, Артур.
Долго не дожидаясь, они сразу обступили Артура, а один из них подошел совсем близко и Артур увидел, как в руке незнакомца блеснул нож, который он приставил к его горлу:
- Слышь, ты, пошиши в карманах, выкладывай сюда все.
- Та у меня там ничего нет. - Артур понял, что у него даже нет возможности рвануть в вагон или закричать.
- Ты шо, придуриваться будешь? Давай деньги, я тебе говорю.
- Деньги? Откуда, ребята? У меня нет ни гроша.
- Шоб ты так жил, как прибедняется! - прыснул слюной низкорослый подросток.
- По-хорошему давай, не то… - и нож надавил на горло.
- Ребята, да вы что, откуда у меня деньги? - попытался выкрутиться Артур, даже сделав движение по направлению обратно в вагон.
- Не морочь мне модебэйцелы? - сказал парень маленького роста, который со скоростью мельницы щеклал семечки и плевал шелуху прямо Артуру в лицо.
- Не дергайся, - грозно сказал тот, что с ножем.
- Да вы что? - легко возмутился Артур.
- Давай деньги, не испытывай моего терпения. - нож еще больше вонзился в горло Артура.
- Не хочешь по-хорошему, тогда… - вдруг заговорил третий, и обратился к тому, что держал нож у горла Артура - Петро, давай, покажи ему, шо мы можем.
Свободной рукой, не отнимая ножа от горла, он ударяет Артура под дыхло.
Удар был такой силы, что Артур потерял сознание.
Шпана очень быстро обыскала его, и не найдя желанных денег, выбросили его из поезда прямо на ходу.

Очнувшись среди ночи, Стефания вдруг обнаружила, что Артура рядом нет.
Она подумала, что он вышел в туалет.
Но, время шло, а Артур все не появлялся.
"Где же он? Не случилось ли что-нибудь…" - Стефания встала и посмотрела в сторону тамбура.
Вокруг все спали.
Тишина.

Она медленно стала продвигаться к выходу.
Пассажиры повытягивали ноги в проход и было очень неудобно проходить. да еще и света было мало.
Стефания, не заметила торчащей ноги прямо у выхода, споткнулась, и ударилась прямо лбом в дверь.
- Ай! - пискнула она.
- Ты шо, не видишь? - проснулся мужик.
- Да темно ведь, ничего не видно.
- А!
Стефа вышла в тамбур, там никого.
Она очень удивилась.
Куда же он делся?
Открыла дверь в туалет - пусто.
Только хотела вернуться в вагон, как двери соседнего вагона с грохотом открылись и в тамбур ввалились двое пьяных.
- О! - раскрыл руки для объятия, один их них, увидев Стефанию, и быстро перегородил ей дорогу.
- Цыпочка! - нараспев произнес второй, и начал потирать руки.
Стефания прижалась спиной к девери, ведущей в туалет, и строго сказала:
- А ну-ка пропустите!
- Да что ты? - издевательски сказал высокий в кепке.
- Пропустите, я вам сказала!
- А ну, ша! - подходя все ближе, сказал тот, что поменьше, но злее.
- Я буду кричать, пустите меня! - она стала вырываться из рук долговязого, но сил не хватало.
- Та брось, цыпочка, мы ж не такие страшные.
- Помогите! - закричала Стефания.               

Долговязый сразу закрыл ее рот рукой, но в этот момент резко открылась дверь из вагона и появился тот самый мужик, об чью ногу Стефания споткнулась:
- Эй, шпана! Пшли вон!
- А мы шо, да мы же пошутили… - стали оправдываться пьяные любители шуток, когда увидели какой качок перед ними стоит.
- Давай, иди на свое место. - мужик открыл дверь, и Стефания проскользнула.

Стефания сидела и дрожала от страха.
Мало того, что она и понятия не имеет где Артур и что ей дальше делать, так еще и эти придурки, окончательно довели ее до нервного срыва.
Она тихонько заплакала, уткнувшись в воротник.

- Ты чего? - проснулась дама с декольте.
- Я, я… ничего…
- Как же? Вижу! Обидел кто?
- Мой муж пропал.
- Да ну!
- Я спала, а когда проснулась - его нет.
- М-м-м, - промычала дама, - думая, чтобы посоветовать.
- Я вышла в тамбур, думала он там или в туалете - его нигде нет… Уже давно…
- Так… А ты куда едешь?
- В Днепропетровск… Мы к родственникам ехали…
- Может вышел на какой остановке… поезд тронулся, а он не успел?
- Зачем?
- Не знаю? Не спалось… - попробовала дама пофантазировать.
- Он не мог.
- Не переживай. Адрес родственников знаешь?
- Да.
- Ну и не расстраивайся. Если он отстал от поезда, вы у родственников и встретитесь.
Версия дамы с декольте немного успокоила и обнадежила Стефанию.
Больше она не сомкнула глаз, все надеясь, что Артур вот-вот появится.
Но, поезд уже подъезжал к Днепропетровску, а Артур так и не вернулся.

Осеннее холодное утро, не дало возможности Стефании раскиснуть.
Она застегнула на все пуговички свою шерстяную кофточку.
Повязала на голову платок.
Ее юбка четырехклинка была ниже колен и существенно защищала ноги от холода, хотя, чулки бы не помешали.
На ногах белые носочки и черные туфельки, конечно, для дождливой погоды не очень подходили.

Стефания посмотрела по сторонам, а вдруг увидит Артура, но все тщетно.
Пассажиры шли широким потоком и толкали ее то справа, то слева.
Наконец, она тоже пошла по направлению к главному выходу вокзала.
"Ладно. Может я и правда зря переживаю? Наверное он просто вышел подышать, и отстал от поезда. Он обязательно найдет меня, я знаю. Хорошо, что он заставил меня запомнить адрес, хотя он очень простой." - подумала Стефания, и подошла к женщине торговавшей яблоками:
- Подскажите, пожалуйста, где здесь улица Извилистая?
- А! Это вот так прямо пойдешь, мимо рынка, а там спросишь, недалеко.
- Спасибо.
Стефания, посмотрела на вокзал и не смогла не восхититься красотой постройки.
- От красоты фасада здания железнодорожного вокзала не возможно оторвать взгляд, правда? - рядом стоял какой-то интеллигентный мужчина.
- Да, красиво.               
- Вы впервые в Днепропетровске?
- Да. Мы с мужем приехали к родственникам. - решила Стефания сразу отшить философа, как она его мысленно обозвала.
- Простите. - сняв шляпу, философ откланялся.

"Да, я уже и платок намотала на голову, а все равно цепляются!" - подумала Стефания.
Было в ней что-то притягательное, что не могло оставить равнодушными большинство мужчин.
То ли красивая копна ее рыжих волос сводила их с ума, то ли глаза с поволокой, то ли стройная фигурка, то ли маленькая аккуратная ножка, а может быть все в купе.
Сейчас Стефания выглядела немного измученной, грустной, растерянной, однако даже такая, она привлекала внимание противоположного пола.

Разглядев местность вокруг себя, она двинулась на улицу Извилистая.
"А вдруг Артур и вправду меня там ждет?" - подумала Стефа и ее лицо приобрело немного уверенности, и даже выступила легкая улыбка.

Улица Извилистая, действительно оказалась очень близко.
Стефания прошла прямо через рынок, и вышла из
               
другого выхода на улицу, которая легко привела ее по нужному адресу.

Она стояла у дома номер пять и никак не решалась зайти в подъезд.
Наконец, когда из подъезда выбежали детишки с мамой, она обрела спокойствие и даже смелость.
Уверенным шагом подошла к квартире, на которой была табличка "2" и постучала.
Спустя несколько секунд она услышала шарканье чьих-то ног за дверью:
- Кто там? - раздался строгий женский голос.
- Я приехала из Львова. Я ищу семью Яворских… Вы Галина?
- Да, - открывая дверь отозвалась женщина.

Когда Галина открыла дверь, наружу вырвался приятный запах жареной картошки и ласкового теплого, домашнего уюта - это, чего так давно уже не было у Стефании.

- Вы знаете семью Хельблинг?
- Да, конечно! Ты от них? - сразу без церемоний, Галина стала называть ее на "ты", видя перед собой молоденькую девушку.
- Да. Я Стефания - жена Артура. Мы ехали с Артуром, но я не знаю что случилось, мы потерялись. Его у вас нет?
- Нет. - насторожилась Галина. - Давай-ка заходи, все расскажешь.
Стефания зашла в квартиру и ощутила блаженство и спокойствие. Большая женщина, внушала ей мощную защиту.
- Я не знаю, что думать! Может Артур вышел на остановке на свежий воздух и отстал от поезда?
- Да, и так бывает! Он ведь знает наш адрес?
- Да, адрес легкий, мы его сразу наизусть запомнили.
- Ну и не надо переживать. Если он отстал от этого поезда, приедет на другом. И адрес знает!
- Конечно. - подхватила Стефания.
Ей нравился позитивный настрой Галины.
- Проходи вот сюда, садись. А я одна дома. Все на работе. Ой, что это я!  Есть хочешь?
- Да, - тихо произнесла Стефания.
- Сейчас, у меня есть картошечка, а еще вкусные огурчики соленые. Сейчас принесу.

Пока Галина накладывала на кухне еду своей гостье, Стефания, буквально "утонула" в мягком диване, разглядывая перед собой картину с ярким летним пейзажем.

- А вот и я! Давай, кушай, картошка горячая, осторожно.               
- Спасибо. - не веря свои глазам, Стефания взяла вилку и начала есть.
- А почему только вы с Артуром поехали? Я же говорила, Марии, "Приезжайте все к нам" - в тесноте - не в обиде.

Стефания выронила вилку из руки и побледнела.
- Что с тобой? Ты вся белая. Тебе плохо?
- Родителей Артура уже нет. - тихо сказала Стефания, опустив голову.
- Как? - Галина схватилась за голову.
Стефания стала рассказывать. У Галины текли ручьем слезы. Так они и просидели до прихода всей семьи домой.
Новость о семье друзей из Львова огорчила всех.
Траурный вечер подошел к концу. Стефанию уложили спать в маленькой комнате вместе с дочерью Галины.

Так приятно было спать на кровати с постельным бельем, а перед этим принять ванну, что Стефания почувствовала себя, почти счастливой.
Только бы Артур нашел ее!
Только бы с ним было все хорошо!

Утро следующего дня было мрачным, шел дождь.
Все разошлись на работу, и Галина отправилась на смену - она работала медсестрой в больнице.
- Я закрою тебя, Стефания, никому не открывай. Еда на кухне. Можешь почитать - вон сколько у нас книг!
- Хорошо. А, как же Артур?
- Артур? Да, конечно! Артура, само собой, впустишь.

Уже стало вечереть.
Собралась вся семья.
Поужинали.
Обсудили новости дня.
В гости забежала соседка с маленькой доченькой, такой красавицей и умницей. Она рассказала стишок, спела песенку.
Очень теплый, домашний и уютный получился вечер.
Только вот Стефания совсем сникла. Никаких известий об Артуре.

- Что же делать?.. Что могло случиться?.. - ломала голову, молоденькая жена, всерьез переживая за судьбу мужа.
- Стефания, ты уж совсем расстроилась! - подошла к ней Галина, - Все будет хорошо, он появится! Может поезда ходят плохо!
- Да, конечно. - тихо согласилась Стефа.
- Ложись спать! Завтра все образуется.   
               
Всю ночь Стефания не могла уснуть.
Она лежала и смотрела в окно на огромную круглую луну.
В голове мелькали картинки недавних страшных событий.
Она закрывала глаза, но тут же совершенно отчетливо видела маму, когда ее уводили полицаи, сцены насилия в оперном театре, пожар и побег.
Все так страшно, что содрогнувшись, она быстро открывала глаза и опять видела перед собой луну.

Наконец, это состояние борьбы со сном завершилось сном.
Ей снились черные коридоры, уводящие ее в глубь. Как-будто ее кто-то тянет туда.
Она понимает, что идти нельзя, надо бежать в другую сторону, но она ничего не может с собой поделать, и идет.
Ей холодно и страшно. Она слышит гул, громкие крики, стук.
И вдруг она проснулась и поняла, что это в квартиру стучат.

На часах было пять утра с небольшим.
Стефания услышала, как муж Галины, бубня себе что-то под нос, прошаркал тапками к входной двери.
- Кто там?
Что ответили за дверью, Стефа не слышала, но замерла в надежде, что это он…
- А-а-а! - протянул муж Галины. - сейчас.
И Стефания услышала клоцание и бряцание замков. Кто-то вошел.
Она лежала замерев, остановив дыхание, напрягая слух, чтобы понять - кто же там.
Обрывки фраз, долетавшие до нее, постепенно рассеяли ее надежды.
То был сосед.
По отдельно долетевшим до Стефы фразам, он уезжал к своей родне и просил приглядеть за его квартирой.

Стефания повернулась на другой бок, лицом к стене и опять окунулась в сон.

Проснулась, когда услышала голос Галины, напевающей песню:
…
В парке Чаир голубеют фиалки,
Снега белее черешен цветы.
Снится мне пламень весенний и жаркий,
Снятся мне солнце, и море, и ты.

Помню разлуку. Так неясно и зыбко
В ночь голубую вдаль ушли корабли.
Разве забуду твою я улыбку!
Разве забуду я песни твои!
               
В парке Чаир распускаются розы,
В парке Чаир сотни тысяч кустов.
Снятся твои золотистые косы,
Снятся мне свет твой, весна и любовь.

- Стефания!
- Я проснулась.
- Да ладно, я просто сказать, что уже ухож…
Вдруг раздался стук в дверь.
- Кто? - бодренько спросила Галина.
- Тетя Галя - это Артур из Львова, помните? - послышался голос за дверью.
- Артур! - бросилась к двери Стефа.
Галина распахала дверь и на пороге появился измученный, грязный с несчастным выражением лица, Артур.
Тот самый, Артур Хельблинг, из интеллигентной семьи, всегда такой воспитанный, чистый и аккуратный - именно такого Артура Галина помнит.
- Милая, Стефочка, ты здесь! Слава Богу! Какое счастье! - он бросился к любимой, обнял, крепко прижал к себе, боясь отпустить, чтобы разлука вновь не стала между ними. Затем обернулся к Галине, - Здравствуйте, тетя Галина! Спасибо вам за Стефочку!               
- Здравствуй, Артур! Ну и слава Богу, что ты уже здесь!
- Артур! Дорогой! Что случилось? Я не знала что и думать! Как ты? - забросала его вопросами, счастливая Стефания.
- Подожди, Стефания, пусть зайдет, немного прийдет в себя, - успокаивала ее Галина, и обратилась к Артуру, - Сейчас мы тебя накормим. Проходи в комнату. - Галина показала жестом.
Артур и Стефания обнялись и прошли в комнату.
Галина бросилась готовить завтрак, Стефания ей помогала на кухне. А когда они вернулись в комнату, Артур спал.
- Да! Видать намаялся! - с сочувствием произнесла Галина.
Стефания села рядом и сидела так, разглядывая его, невесть сколько времени.
Галина ушла на смену в больницу.
А Стефа все сидела рядом с мужем, положив ему голову на плечо, и думала, "Какое же это счастье, опять быть с тобой рядом!"
Когда Артур проснулся, уже вечерело. Стефания его накормила, а он рассказал ей как бандиты сбросили его с поезда.

- Какой ужас! Ты же мог попасть под рельсы! - разволновалась Стефания.
- По счастью, поезд шел медленно, он уже подъезжал к станции.
- Ты сильно ушибся?
- Так, рука болит. Может свихнул.
- Скоро прийдет Галина, она же медик - надо ей показать.
- Не волнуйся, Стефочка, главное, что мы вместе!
- Да, милый, мы вместе. Это счастье!
- Я, недалеко от той станции, спрятал деньги. Подумал, что с деньгами сейчас можно и не добраться - бандиты, как чувствуют у кого есть деньги!
- Кошмар, что же ты пережил!
- Там был небольшой мост, я под мостом нашел хорошее место, думаю, никто никогда не найдет. А мы, когда нам будут нужны до зареза деньги, будем иметь эту задачку.
- Хорошо.
- Прийдет тетя Галина и ее муж, надо разузнать про работу.
- Да! И я пойду на работу, пусть и мне помогут!   
- Ладно, надо сначала чтобы хотя бы я устроился, а потом будет видно. Я так смотрю, что и тут обстановка не очень спокойная. Везде немцы.
- Да. Я пока нашла Галину, на несколько патрулей натолкнулась, так сердце просто в пятки ушло.
- Говорят, что тут немцы попусту не цепляются, да и националистов таких откровенных, как во Львове нет.
- Хоть бы так и было!
- Но! Все равно надо быть осторожнее.
За дверью послышались голоса.
Артур подошел к двери, вслед подбежала Стефания.
Кто-то громко возмущался:
- Ты кто такой? - доносились обрывки фраз из коридора.
- Это ты кто такой? Мне вызвать полицию? - возмущался грозный голос.
- А что сразу полицию?
- Ты чего здесь делаешь?
- Да ладно, ладно, тебе то чего?
- Пошел отсюда.               
- Все, ухожу. Жалко тебе что-ли?
- Давай, давай. Нечего бродяжничать тут. Гадите только, потом нюхай…
Наконец напряжение спало, и Артур, взяв Стефанию за руку, пошли обратно в комнату.
Спустя некоторое время вся семья собралась.
Галина посмотрела руку Артура и успокоила его - всего лишь растяжение и ушиб.
- Сейчас сделаем компресс и к утру уже полегчает.
- Тетя Галина, а где бя устроиться на работу?
- Это вопрос… К мужу, на стройку моста, никак - там много немцев, это опасно.
- А что у вас взорвали мост?
- Да! Мост через Днепр взорвала Красная Армия, когда немцы заняли город.
- Недавно, да?
- В конце августа, 28-го. - тяжело вздохнула Галина.
- Мост восстанавливают итальянцы, но и немцев там достаточно. - поправил ее муж.
- Да! Вы должны быть очень осторожны, не сильно попадаться им на глаза.
- Кроме военных куча всевозможных полицейских подразделений, всяких отрядов, формирований, борющихся с партизанами.
Они помогают немцам, доносчиков хватает.
- Боюсь, что нас ждет то же, что и во Львове. Страшно! То, что вы рассказали… Не дай Боже! - Галина перекрестилась.
- Когда немцы захватили город, они не только военнопленных уничтожали, но и мирных жителей.
- Да, это было страшно.
- Так это было совсем недавно! - уточнил Артур.
Стефания прижалась к нему, ее всю трясло от недавних воспоминаний, а теперь этот разговор вызывал в ней дикий страх.
- Конечно, в сентябре! Тысячи людей расстреляли. А сколько угнали в Германию? Ужас!
- Евреев? - тихо спросила Стефания.
- В основном, но были и политические, те, что помогали Красной Армии. - с сочувствием сказала Галина.
- Все важные фабрики, заводы уничтожили. Пол-города разрушенного.
Люди без жилья пооставались, сколько домов взорвано! Сожгли парки, скверы.
Церковь видели, когда шли от вокзала - какая была красивая… и ее взорвали… 

Очень сложная сейчас обстановка в городе!
Вам надо быть очень осторожными,
ни с кем не говорите, и поменьше светитесь на улице… - беспокойным голосом сказал муж Галины.
- У меня… точнее, у нас другие документы, на фамилию Гордыч. - с надеждой произнес Артур.
- Да? - удивилась Галина.
- Слышишь? - обратилась Галина к мужу.
- У-у-у! - протянул он. - Так это тоже не очень надежно. Вдруг обнаружат?
- Да как обнаружат? Они выглядят как настоящие.
- Не знаю. - засомневался муж Галины. - По крайней мере надо найти работу подальше от немцев.
- Я поспрашиваю. - махнув на мужа рукой, успокоила Артура Галина.
- А что если в мясную лавку к Лаврику? - вспомнил муж Галины.
- А да, таки! Ему помощник может даже и нужен, помню он жаловался, что устает и некому помочь.
И опять же, не на виду, а в подсобном помещении. - обрадовалась найденному решению, Галина.
- Очень хорошо, надеюсь все получится! - улыбаясь, сказал Артур.               
- Я бы тоже хотела работать, - заявила о себе Стефания.
- Ну, тебя я может санитаркой пристрою. Завтра узнаю.
- Спасибо, вы нас так выручаете! - поблагодарил Артур.
- Что вы! Мы же как родные! столько лет!!!
На другой день счастливый Артур уже работал в мясной лавке у потомственного мясника дяди Миши.
Дядя Миша оказался добрым, большим, любящим пошутить. На любой вопрос или восклицание у него был остроумный ответ или байка.
Дядя Миша очень гордился своей профессией. Да и в округе он имел авторитет, почище, чем любой учитель или доктор.
Сам же он любил частенько вспоминать, как однажды он лежал в больнице, к нему зашел врач на утреннем обходе, а следом забежала медсестра с восклицанием:
- Доктор, там в третьей палате, вас срочно требует пациент.               
- Когда я дойду до третьей палаты, тогда и поговорим.
- Что вы, доктор, он работает в мясном магазине! -
придавая большое значение своим словам, и буквально восхищаясь, сказала сестричка.
- Кто? Это в третьей палате? Да у него мания величия - он обыкновенный профессор. Вот, - показывая жестом на дядю Мишу, - это настоящий мясник, и мясная лавка у него знатная!
И в подтверждения высокого уважения к своему важному пациенту, доктор присел и стал размеренно задавать ему вопросы о его драгоценном здоровье.
Артур, улыбаясь, слушал своего хозяина и убирал подсобку.
В лавку постоянно заходили покупатели, кто-то за мясом, кто-то просто поздороваться со старым знакомым, перекинуться последней новостью:
- Мое вам почтение!
- И вам здравствовать! Как ваша семья? - любезно спросил дядя Миша.
- Да, так себе.
- Что такое?
- Хотели женить сына. Посватались.
- И что?
- Так они спрашивают кем работает наш Боря.               
Мы говорим - инженером.
- Хорошо.
- Нет.
- Почему?
- Вот и я увидел их кислое лицо и спросил "А кото бы вы хотели?"
- И что?
- И то! Горят "Ну, хотя бы мясника…"
- А ты что?
- А я им говорю "А что, ваша дочь такая красавица?"
И давай оба хохотать.
- А невеста хоть справная? - подмигивая спросил дядя Миша.
- Какой там! Худючая, одни глазища торчат. Что б она была как твоя Люся - на такие формы приятно смотреть, тогда бы я еще понял их переборы женихов!
- О да! Моя Любя уже 120 кило весит, но каждое кило краше другого!
И давай опять заходиться от смеха.               
- Давай Борьку ко мне, будем из него мясника делать, а то так никогда не женишь его…
И опять смеяться.
- Слушай, - обращается дядя Миша к посетителю, - знаешь какую женщину называют кошерной?
Тот мотает головой.
- Которая, если с утра спала с мясником, в тот же день с молочником спать не будет.
- Ха-ха-ха!!! - смеюсь и откланиваясь, посетитель выходит из лавки.
И так сменяли посетители друг друга, а дядя Миша был, не просто мясником, но и душой компании.
Ближе к закрытию в лавку вбежала женщина с девочкой, лет семи:
- Господи! Я успела!
Дядя Миша смотрит на нее улыбаясь:
- Слушаю вас!
- У вас куры есть?
Дядя Миша достал из морозилки последнюю курицу и кладет на весы.
- Килограмм.
- Н-да… А побольше нет?               
Артур наблюдает за ними.
Мясник убирает курицу обратно, потом достает ее же, поворачивает, кладет на весы и немного надавливает на нее пальцем.
- Полтора килограмма.
- Прекрасно! Мне заверните обе.
Дядя Миша смеется, заворачивает курицу и берет деньги только за килограмм, объясняя даме, что он пошутил.
Вдруг маленькая девочка громко и гордо заявила:
- А знаете! А вот мой братик ужасно любит животных. Когда он вырастит он тоже станет мясником!
Все засмеялись.
Артур в основном работал в подсобном помещении. Убирал, чистил, мыл, фасовал.
Но, иногда дядя Миша подзывал его к себе за прилавок, чтобы вымыть стол, весы.
Клиенты интересовались "Кто этот молодой человек?". Дядя Миша гордо говорил "Это мой помощник."
182
День прошел очень быстро.
Артур немного устал, но это была приятная усталость.
Домой он возвращался довольный и с подарком от дяди Миши - хороший кусок мяса к ужину.
Галина ахнула, когда на пороге появился, прямо таки, кормилец.
Артур гордо продемонстрировал пакет с мясом и предал его хозяйке, со словами:
- Это подарок от дяди Миши. Кажется, он мной доволен!
- А кто же не будет доволен, таким как ты? - весело подхватила Стефания.
Она, буквально вся сияла и так и вилась вокруг Артура, соскучившись за весь день.
- А Стефания мне сегодня помогала квартиру убирать. Она все окна помыла. смотри, как блестят.
- Умничка моя!
Артур обнял ее и поцеловал.
Ужин был отменный. Галина и Стефа приготовили бесподобные котлетки, отварили картофель и сделали из него нежнейшее пюре.
Такого теплого, домашнего ужина давно не было у Артура и Стефании.               
Львовских погромов старались не касаться.
И Галина, и ее муж понимали, что это воспоминание очень больно для детей,
потерявших своих родителей, одного за другим, и то, что они пережили сами - страх,
унижение, угроза жизни, гетто, пожар, побег, риск гибели и потеря друг друга.
И сейчас, не все так гладко - сохраняется опасность, ибо в городе полно немцев.
В дверь постучали.
- Я открою, - сказал муж Галины.
- А , Вера, это ты! - услышав голос соседки, громко приветствовала ее Галина.
- Вы ужинаете? Помешала?
- Нет, что ты, заходи.
- У вас гости?
- Да это Артур и Стефания - дети наших друзей.
- А мне Лиля из пятой квартиры говорит "У Галинки гости что ли? Там у нее какая-то девушка окна моет!"
- Да! Стефочка мне сегодня помогала делать уборку в доме.
Соседка пристально разглядывала Стефанию:
- Рыжая красавица!               
- Да, она у нас красавица! Артур и Стефания молодые муж и жена.
- Да?.. - соседка перекинула свой пытливый взгляд на Артура.
- А откуда приехали?
- Из Львова, - сказала Галина.
Муж Галины сверкнул на нее глазами, и она по этому взгляду поняла, что не следовало говорить откуда, лучше бы было сказать из другого города, ведь соседка очень болтливая. Но, уже сказано.
- Угощайся. - стараясь сменить тему, предложила соседке Галина.
- Спасибо. У вас так вкусно пахнет! Котлеты?
- Да.
- Хорошо живете!
- Да, сегодня у нас праздник, Артур устроился в мясную лавку - вот ему дали подарок, кусочек мяса.
- А это в какую лавку?
- К Михаилу.
- А-а-а! - протянула любопытная старушка.
Артур и Стефания вежливо улыбались, но не вступали в разговор.
Когда соседка ушла, муж начал высказывать Галине, что та не осторожна.
- Бабка, конечно она хорошая, но болтливая. А что если растрезвонит?
- Может пойти попросить ее не говорить никому о наших гостях? - забеспокоила, Галина.
- Что толку? Она тебе пообещает все, что угодно, а как только ты выйдешь, еще и быстрее побежит сплетничать. Порода такая! Всем по секрету…
- Да, и Стефанию так пристально разглядывала!
- Может догадаться, что они бежали…, и что евреи…
- У них документы на Гордыч. Мало ли кто на кого похож!
- Кому ты это объяснишь?
Все приуныли. Артур обнял Стефанию:
- Не бойся, все будет нормально.
- Ладно.
- Да, да! Не надо накручивать себя. - Галина решила подбодрить их.

Муж Галины встал из-за стола и молча отправился спать.
Галина махнула ему вслед, чтобы тоже успокоился, и сказала, что завтра поговорит с бабулей, чтобы не трезвонила, а то люди сейчас  всякие…

Проходили день за днем и все уже стали понемногу забывать о визите соседки. 
Перестали прислушиваться, бояться каждого шороха, стука в дверь.
Галина даже взяла с собой на базар Стефанию, только попросила повязать на голову платок так, чтобы никто не обратил внимание на ее прекрасную вьющуюся огненно-рыжую шевелюру!
А когда настал выходной день у Артура, молодая пара, не дождавшись Галины и ее мужа, решили сами сходить на рынок за продуктами, им так хотелось сделать всем приятное!

Оживленный рынок создавал ощущение праздника.
Перед входом сидели бабки с семечками, зеленью и всякой мелочевкой.
Шум, гам. Отовсюду крики. Немцы хоть и были, но они были заняты сугубо покупками, а чаще всего им давали все просто так, лишь бы не цеплялись.
Везде бегали мальчишки - уличные продавцы газет.
Откуда-то доносились звуки гармошки.
- Здрасьте! - прямо перед глазами Стефании и Артура выросла фигура бабушки-соседки, а рядом с   
ней любопытным взглядом пилила их ее спутница.
- Здравствуйте! - вежливо поздоровались молодожены.
- Что покупаете?
- Мы хотим картошки купить, да еще какие-нибудь овощи.
- А-а-а! Хорошее дело! Нравится вам наш рынок?
- Хороший, да! - похвалила Стефания.
- Какой лучше ваш во Львове или наш?
- Во Львове разбомбили рынок. - грустно ответил Артур.
- А что они со Львова? - поинтересовалась спутница бабули.
- Да! Это же к Галине приехали, я тебе говорила.
- А-а-а! Это вы?

По правую сторону от Стефании прямо у прилавка стоял мужчина, и явно прислушивался к их разговору.
Он делал вид, что разглядывает товар, но его глаза все время косили в сторону Артура и Стефании.
По его уверенному поведению, по тому, как он небрежно все трогает, щупает, и даже смотрит, было понятно, что это завсегдатай рынка.
Стефания почувствовала его взгляд, стала торопить Артура, распрощаться с соседями и быстрее уйти отсюда.
- Артур, мы привлекли внимание того мужика, что у прилавка стоял.
- Может просто шпана?
- Не похож!
- Ладно, идем быстрее.
- А картошка?..
- Не сейчас…

Они шли быстрым шагом, миновав ряды с овощами, решили, что не стоит задерживаться, и направились к выходу с базара.
Прямо на выходе к ним подошли местные полицейские:
- Документы.
- А что случилось? - спросил Артур.
- А ничего не случилось! Тебе сказано "Документы"?
- Пожалуйста.
- Гордыч? - рассматривая документы, произнес украинец.
- Да. А это моя жена.
- Жинка. - повторил второй, - глядя на Стефанию оценивающим взглядом.
- А ну пошли со мной.
- Куда? - взволнованным голосом спросил Артур.
- Пошли, сказал.
- Артур! - вцепилась в руку Стефания.
- Тихо, не переживай. - Артур понимал, что все плохо, но пытался, как мог успокоить Стефанию.
Их привели в немецкий генштаб. Перед зданием стояли офицеры. Украинский полицейский обратился к одному из них, сообщив ему, что привел подозрительных элементов.
- Вы кто? Коммунисты? - спросил офицер Артура.
- Нет, что вы? - перепуганным голосом ответил Артур.
- Евреи? - брезгливо продолжил офицер.
Артур сглотнул слюну, которая предательски перекрыла ему дыхание и, как можно увереннее сказал:
- Нет… Господин офицер я же показал документы, моя фамилия - Гордыч. Мы поляки.
- Поляки? - с явным недоверием переспросил офицер и посмотрел на Стефанию.
- А ну сними платок.
Стефания жутко перепугалась, ее руки онемели и она не смогла пошевелиться. Тогда местный полицай подскочил к ней и сорвал платок.
По плечам Стефании рассыпались красивые ярко-рыжие волосы.
- Мы поляки. - заладил Артур.
Полицай что-то шептал на ухо офицеру.
После чего он пристально посмотрел еще раз на Стефанию и командным тоном приказал своему солдату:
- Увести их.

Спустя несколько часов Артур и Стефания, вместе с сотнями, таких же арестованных,  ехали в товарном поезде в неизвестном направлении.

И страх, и ужас за дальнейшую судьбу, переполнял их сердца.
Казалось, они нависли над пропастью, и нет никакого выхода...




Глава 8

Дорога в ад.




Поезд ехал более суток.
Вагоны были переполнены.
Несмотря на осеннюю погоду, и щелей в вагонах, из-за сильной скученности было душно и тяжело дышать.
Все люди перепуганы до смерти.
Слышны стоны, плачь.
Люди сидели прямо на полу вагона, и места хватало, только чтобы сидеть, поджав ноги.
Каждый друг у друга пытался выяснить куда их везут, но информации нет.
Не давали ни пить не есть.
Многие женщины были беременные, от сильного стресса у них начинались преждевременные роды.
Многие старики уже были больные, до такой степени, что сильное потрясение мгновенно их убивало.

В вагоне был тяжело раненный в живот мужчина.
Он так стонал от боли, что все вокруг, казалось, испытывают такую же боль, но никто ничем не мог ему помочь.
Просто рядом сидели люди, нашлась медсестра, они крепко его держали и вытирали, градом льющийся, пот с его лба.

Время от времени в дальнем углу раздавались выкрики какого-то мужчины "та-та-та", быстро по вагону разнеслось, что человек тронулся умом: "та-та-та-та-та…" - никто не понимал сначала, а потом по его жестам догадались, что он изображает в руке оружие, и снова "та-та-та…"

Прошел шепот по вагону: «Товарищи, нас везут в концлагерь. Бегите по дороге, как только будет возможность! Как только они остановят эшелон, убегайте!»
- Как бежать, вы видели какая охрана? - обреченно произнес, совсем упавший духом, мужчина, сидевший рядом с Артуром и Стефанией.

Страх неизвестности почти парализовал Стефанию и Артура.
Что с ними будет, куда их везут?
Неужели и правду в лагерь? За что? - все время крутилось в мыслях.
Еще ужаснее было, когда из разных мест вагона издавались крики боли:
- А-а-а! Человек умирает. Помогите!
- Воздуха не хватает…
- Мама, я есть хочу!
- Ой, здесь мужчина умер…
- Врача, скорее, беременная… она рожает...
Люди, как могли, помогали друг другу, но без медикаментов, даже врач не способен был привести в чувство сердечника, диабетика.
И люди умирали.
И продолжали ехать рядом с живыми.
И становилось невыносимо страшно.


Артур держал в своих объятиях Стефу и постоянно ей шептал:
- Все образуется! Не бойся! Мы обязательно найдем выход из положения.
- Нет, - не успокаивалась Стефания, - все плохо, мы умрем или нас убьют.
- Не надо, дорогая моя, не надо так говорить. Я люблю тебя! Я все сделаю, чтобы тебя спасти! Ты веришь мне?

Когда Стефания слушала его и смотрела в его глаза, полные любви и решимости, она начинала верить, что именно он, и только он способен ее спасти.
- Господи, хоть я не набожная, прошу тебя, спаси нас! - шептала Стефания, свернувшись клубочком в объятиях мужа.
- Верь мне, что все у нас будет хорошо! Я никому не дам тебя в обиду. И чтобы ни случилась, верь в самое лучшее, в жизнь! Только так мы сможем преодолеть все невзгоды, только с верой!
- Я верю тебе, Артур! Я так тебя люблю!

Рядом с Артуром сидел мужчина, лет сорока.
Он постоянно восклицал:
- От смерти еще никто не убежал.  Смерть - это стрела, пущенная в тебя, а жизнь - то мгновение, за которое она до тебя долетает.
Артур, глядя на соседа, изначально подумал "Философ", у него и вид был такой многозначительно-задумчивый.
- Кто знает, может быть, жить - это значит умереть, а умереть - жить? Еще Эврипид так говорил. - продолжал сосед, как-будто говорил сам с собой.

Артур слушал его, но не хотел вступать в этот разговор, больше из-за Стефочки, но вспомнил тоже изречение Платона "Никто не знает, что такое смерть - вполне возможно, что это величайшее добро для людей. Однако, все ее боятся как будто смерть - величайшее зло."

На рассвете поезд остановился в поле.
Заклацали затворы.
Люди напряглись, некоторые начали подбадривать друг друга:
- Сейчас, наверное, разрешат справить нужду, вот мы и рванем.
- Бежать надо в рассыпную…
- Как уж получится…

Артур шепнул Стефании:
- Сейчас посмотрим и будем действовать по ситуации, я не уверен, что это возможно.
- Там много охраны и собаки, Артур, ничего не получится. - Стефания крепко вцепилась в руку Артура.
- Посмотрим…
- Я боюсь!
- Не надо, дорогая моя…
- А вдруг они просто всех проверят и потом нас с тобой отпустят - ведь мы ни в чем не виноваты!
- Кто их знает, что у них на уме!
- У нас же хорошие документы!
- Да, Стефочка, только вот где они теперь…
Стефания спряталась за стину Артура.
Двери вагона распахнулись.

Люди, в гражданской одежде с повязками на рукаве, направили оружие на людей и скомандовали на русском языке, чтобы те, выбрасывали трупы из вагонов.
- Вот гады! - пронеслось по цепочке.
- Суки продажные…
- Твари...
Поодаль стояли немецкие солдаты и наблюдали за происходящим.

Даже самые крепкие духом, и с сильными нервами, стали терять сознание.
Однако, воля к жизни, поистине делает чудеса.
Кто поздоровее, брали тела за руки и ноги, и выбрасывали из вагона.
Женщины и дети, забившись в дальние уголки вагона, стонали и дрожали.
Когда все тела выбросили, арестованным даже не дали возможность справить нужду на улице.
Люди вынуждены были как-то приспосабливаться через щели в вагонах.
Сразу было понятно, что при таких обстоятельствах, нет никакой возможности бежать.
В каждый вагон выдали по три ведра воды, и все.
Быстро заклацали затворы и поезд опять пустился в неизвестном, для бедняг, направлении.

Однако, довольно быстро, примерно часа два спустя, поезд опять остановился.
Прислужники в повязках, стали выводить всех арестованных и строить.
А немцы контролировали их.
Было понятно, что прибыли в пункт назначения, где на табличке было написано "Веймар".

- Мы в Веймаре. - тихо сказал Артур.
- Да, в Веймаре. - устало повторила Стефания.
- На родине великих немецких гуманистов.
- На родине Баха и Листа. - грустно сказала Стефа.
- На родине Гете и Шиллера… - продолжил Артур.

Стефания вцепилась железной хваткой в Артура, ее всю трясло.
Артур и сам был напуган, но понимал, что не может это показать Стефе, и постоянно ее успокаивал:
- Все образуется. Они все проверят и отпустят нас.
- Нет, нет, ты же сам все видишь, они ничего не проверяют.
- Тише, тише, милая моя.
- Я боюсь, Артур, я боюсь. Что же будет?
- Любимая, дорогая, пожалуйста, успокойся! Я с тобой.

Рядом с ними вновь оказался "философ", он в глубокой задумчивости сыпал цитатами великих:
- Мир движется вперёд благодаря тем, кто страдает. Я раньше и не подозревал, что это может быть именно так!
- Да, уж! - ответил ему Артур, - Величайшие истины — самые простые.
- Чувствуется, мы здесь надолго, прийдется привыкать!
- Я не хочу, я не смогу к такому привыкнуть, - дрожа вставила Стефа.
- Девочка, нет таких условий, к которым человек не мог бы привыкнуть, в особенности если он видит, что все окружающие его живут так же.
- Какой кошмар! Мир сходит с ума!  - простонала она. - Когда же это все закончится! Я не выдержу…
- Надо выдержать, надо ждать - продолжал философ, - все приходит к тому, кто умеет ждать.

Беготня вокруг вагонов, лязг оружия ужасно пугали, особенно женщин и детей.

Станция.
Кругом горы, покрытые густым лесом.
Вдали на возвышенности виднелись какие-то фабричные постройки, - Наверное завод, - подумала Стефания.
Они стояли, окруженные эсэсовцами с автоматами, прихлебателями в повязках и собаками.
Поблизости никаких признаков лагеря...
Когда всех построили, раздалась команда и строй погнали по дороге через лес, в направлении  горы.

Всю дорогу заставляли бежать, подгоняли и били дубинками.
Рядом бежали собаки и грозно лаяли.
Кто, хоть немного отставал, эсэсовцы на них натравливали собак.
А если узники совсем замедляли ход, их тут же расстреливали.
Некоторые немецкие солдаты вступали в перепалку с фашистскими замашками людей в повязках, а те начинали оправдываться.
Тем ни менее, бесчинства продолжались.
Того, кто пытался бежать, догоняли собаки и живьем терзали, а затем их расстреливали.

По обочине дороги постоянно попадались трупы несчастных, кто хотел сбежать.
Стефания с Артуром находились в середине всего строя, они практически всегда бежали, лишь изредка удавалось перевести дух.
- Мертвые не завидуют живым, - сказал бы "философ", - подумалось Артуру.
Он даже оглянулся, где их сосед, не попал ли под этот раздел!

Видневшаяся впереди деревня, с аккуратными домиками, утопавшими в зелени, никак не походила на лагерь, который себе представляла Стефания.
- Красиво! - невольно вырвалось у Стефании.
Артур подтвердил кивком головы.

Действительно, кругом было очень красиво, спокойный день, солнце, чистый воздух, кругом много зелени - все это совершенно невозможно было сопоставить с строем измученных пленных, с жестокостью, оружием и собаками. 
               
Спустя, примерно, час, они поднявшись на холм и увидели большое сооружение.
С этого холма отчетливо был виден большой лагерь, состоящий из множества зданий, разбросанных по территории.

Стефания и Артур стояли замерев, от неожиданности.
Их взору и взору всех пленных открылся огромный объект, весь обнесенный проволочным ограждением, под током.

Это были капитальные каменные здания, которые с немецкой аккуратностью были расставлены правильными рядами; чистые дороги между ними, много зелени.
Можно было разглядеть группы заключенных, которые стояли или ходили между зданиями.
Что это за лагерь?
Оставалось совсем немного, и они узнают.
Спустя минут десять - пятнадцать, уставших и полуживых арестованных пригнали к большим воротам.
По строю понесся шепот: "Это Бухенвальд".

И правда, когда Стефания и Артур очутились у главных ворот, они увидели название концлагеря - Бухенвальд!
А чуть ниже было написано - "Каждому - своё".

Ужас и страх, буквально парализовали Стефанию.
Она замерла у этой надписи, и только то ее спасло, что раздался громкий и жуткий вой сирены, которая подстигнула Стефанию, и она пошла дальше, вслед за Артуром. Останавливаться нельзя было ни на минуту.

А в голове постоянно громом отдавалось: "Каждому - своё", "Каждому - своё", "Каждому - своё"...





Глава 9

Бухенвальд


"Каждому - своё" "Jedem das Seine"
Цицерон





Концентрационный лагерь СС Бухенвальд Buchenwald создан в 1937 году
на территории Германии, близ Веймара в Тюрингии.
Первоначально назывался Эттерсберг и был предназначен для изоляции противников правящего режима.
На главных воротах Бухенвальда девизом было изречение - "Каждому - своё"


"Jedem das Seine""Каждому - своё" - звучало в голове у Стефании.
Ни ей, ни Артуру не нужен был перевод этой фразы  "Jedem das Seine" - они учили немецкий язык в школе и хорошо понимали, что означают эти слова.
От этих мрачных строк повеяло болью и страхом.
Тяжелые чугунные ворота и эта зловещая надпись приводили их в такой ужас, что трудно было это состояние перебороть.

Стефания и Артур остановились по указу полицейских и стали в очередь на регистрацию вновь прибывших заключенных.
Регистрация длилась более часа.

- Какие огромные ворота и здание — наверное, управление лагеря, - тихо шепнул Артур Стефании.
- Смотри сколько эсэсовцев. - у Стефании от страха стучали зубы.
- Наверное это их казармы. Стоят, глазеют, гады.
Один из немцев, что сопровождал их колонну, подошел к начальнику и строго по форме обратился на немецком языке.
Стефания прислушалась.
- Артур, - шепнула она мужу, - похоже этот немец нормальный.
- Да, похоже. Он сказал, что считает своим долгом сообщить о вопиющем обращении с пленными.
- А начальник рявкнул на него.
- Нет, просто успокоил его, и сказал, что идет война, и что мы враги. Но, этот парень все равно доказывает начальнику, что так нельзя.
- Человечный немец. - Стефания боялась смотреть в упор в сторону командования, она лишь краем глаза усмотрела, что заботащийся немец о судьбе русских, совсем еще молодой.
- Он все не унимается. - Артур прислушался, - говорит, что они не имеют права… он протестует…
- Да, достойный человек… - восхитилась Стефания.
- Протестуйте сколько угодно! - громко выкрикнул начальник.
После окончания регистрации, открылись массивные ворота и заключенных ввели в лагерь.
К вновь прибывшим по очереди подходили целые группы заключенных, одетых очень чисто и аккуратно.
Стефания и Артур даже немного успокоились:
- Смотри, они вполне неплохо выглядят. - обратился Артур к Стефе.
- Да. - удивилась, Стефания.
Неожиданно, они обнаружили стоящего рядом "философа":
- Это все не так просто, как вы думаете! - изрек он, все так же с задумчивым видом.
- Почему? - спросила Стефания.
- Нашивки на рукавах видите?
- Да, - в один голос ответили Артур и Стефания.
- Скорее всего - это внутрилагерное "начальство" - те же заключенные, но полицейские и прочие гады.
В этот момент к ним подошли эти самые чистенькие заключенные с нашивками на рукаве:
- С прибытием, ребята, - с улыбкой произнесли они. - Вы откуда? Из Союза?
А теперь познакомитесь с Бухенвальдом.
- А что это за лагерь? За что сюда попадают? - поинтересовался Артур.
- У всех своя история. Время у тебя еще будет узнать об этом. А сейчас вас ждет баня, дезинфекция.
- А у вас есть женщины? - вырвалось у Стефании.
- Это мужской лагерь, женщины тут бывают временно, потом их увозят в другие лагеря.               
- А ты хорошенькая! Если хватит ума - с тобой все будет нормально. - подхватил другой, улыбаясь и подмигивая ей.
Стефания побледнела.
Артур это заметил и сжал ее ладонь так сильно, как будто хотел этим сказать, что он тут, рядом, и не допустит ничего плохого.
А подальше стояли настоящие узники, которые побаивались подходить к новеньким.

Эти, что в повязках, начали задабривать новеньких своими хитростями, многие велись:
- Ребята, у кого что есть, дайте нам, мы сохраним, потом после бани выйдите, все вернем, а то в бане у вас все отберут, - с фальшивой улыбкой на лице, говорили полицейские, прохаживаясь по рядам.

Некоторые отдавали им свои вещи.
Потом их они уже не видели.
У Стефании и Артура совершенно ничего не было, поэтому даже не пришлось и расстраиваться по этому поводу.

Прозвучала команда и их повели в баню.
Стефания вся съежилась, когда услышала, что их               
будут стричь, ей так было жалко свою роскошную шевелюру.
Но, потом оказалось, что только мужчин стригли, а женщин и детей отправили сразу в душевую.

Баня показалась Стефании очень даже благоустроенной.
Правда, вода была прохладная.
Выдали мыло и все время подгоняли "быстрее…".
Помывшихся направляли в следующее помещение, где выдавали арестанскую одежду и присваивали личные номера.

Затем все выходили из бани и ждали остальных.
Стефания увидела, стоявшего Артура, выбритого наголо, она даже сначала его не узнала.
- Ты как, Стэфочка? - беспокоясь спросил Артур. - Вас не стригли?
- Нет. А ты…
- Да, теперь буду с такой прической…
- Вся бы беда. - Стефания махнула рукой.
- Как с тобой обращались?
- Нормально, правда вода была прохладная.
- А у нас вообще ледяная. Сначала стригли, а потом загнали в душ, вошли эти полицейские с резиновыми палками, пустили холодную воду и направили на нас. Кто уклонялся - били, аж до крови.
- Сволочи!

Вокруг чистых и пронумерованных новичков стали собираться арестанты лагеря. Начались взаимные вопросы и ответы.
- Здесь очень строго.
Стефания и Артур слушали и только и думали, хоть бы их не разлучили.
- Это самый старый концлагерь. - продолжали делиться информацией, давно находящиеся здесь.
- В нем очень много немцев, которых Гитлер посадил еще в 1938—1939 годах.
- Среди них есть и хорошие, но мало, так как в живых остались, в основном только продажные шкуры, которые служат эсэсовцам.
- А что вы тут делаете? - спросил Артур.
- Часть заключенных работает на заводе, выпускающем автоматы. Он недалеко, - они показали на крыши корпусов, видневшихся из-за леса.
Это были те здания, которые Стефания и Артур видели еще со станции.
- Большинство не работают или работают внутри лагеря.
- Почему? - полюбопытствовала Стефания.
- Больные или слабые.
- А как кормят? - поинтересовался кто-то из новеньких.
- Кормят плохо, да еще и воруют полицейские, так что нам еды достается мало.
- А эти, небось, жрут в два рта! - в сердцах воскликнула женщина, позади Стефании, показывая на холеных полицейских с повязками.
- Кто работает у немцев в лагере, вся обслуга, повязочники, конечно, живут неплохо, - ответил худощавый молодой парень.
- Только не сильно болтайте. - предупредил маленький мужик, с добрым лицом.
- Нельзя ничего такого говорить, - осторожно оглядываясь, - а то сразу в крематорий.
- А что дальше, куда нас определят? - посыпались вопросы.
- Трудно сказать. Но, у вас новая одежда, скорее всего вас отправят в другие филиалы. Здесь, видишь какая одежда?

Мужчина показал на отличительные черты своей одежды и новичков.
- Главное, чтобы в "Дору" не попали. - предупредительно заметил длинноносый.
- Что это за "Дора"? - заволновался народ.
- Это секретный филиал Бухенвальда.
- Таких вообще-то несколько.
- Немцы называют их женскими именами. Знаю, что еще есть "Анна", но самый страшный - "Дора".
- Чем он страшен? - люди испуганно стали просто глотать информацию.
- Там такая работа, что люди быстро умирают.
- Если вы туда попадете - будет плохо.
- Лучше, если вас оставят здесь, - говорили старички, - но по одежде, не похоже…
"Господи, как же все страшно!" - думала Стефания. "Да еще и "Дора" какая-то зловещая! Просто ужас!"
Как только все помылись и оделись, полицейские приказали построиться для переклички.

Женщины и дети стояли в одной колоне, а мужчины в другой.
Перекличка длилась довольно долго.
Полицейские находили за что придраться, почти к каждому.
               
Было сразу объявлено, что Бухенвальд - это мужской лагерь, а женщин и детей скоро переправят в другой лагерь.
Отобрали более крепких мужчин и построили их отдельно, но Артур в эту группу не попал, так как был худым, на вид, даже болезненным.

Затем отобранным крепким мужикам приказали грузиться в машины, сказав, что они будут жить и работать в другой зоне лагеря.
А оставшимся, где был Артур, объявили, что они пока остаются в этом лагере, и работать будут на заводе в двух километрах от лагеря.

С этого момента, Стефания и Артур могли только изредка видеться, и только издалека.
Стефания, каждый день приходила к часу, когда группу мужчин, в которой был Артур, привозили с работы и устраивали перекличку.
Так она и он могли хоть на несколько минут смотреть издали друг на друга.
Стефания же, жила вместе со вмеми женщинами и детьми в тесном бараке.
Условия жизни были бесчеловечными.
Холодно, голодно, и полная неизвестность.
Поскольку их готовили к переправке в другой лагерь, то работать не заставляли.

Заключённые мужчины работали на заводе, который находился в паре километров от лагеря и производил оружие.
В лагере было 52 основных барака, но места всё равно было мало и многих заключённых помещали в палатки даже зимой.
От холода многие умирали.

Кроме основного лагеря, существовал ещё, так называемый, «малый лагерь», который служил карантинной зоной.
Условия жизни в карантинном лагере были, даже в сравнении с основным лагерем, настолько бесчеловечны, что это едва ли возможно представить.


Колонна, в которой был Артур, отправилась в сторону горы.
Когда они подошли к поляне, окруженной огромными соснами, то увидели в самом центре большую палатку.
Артур глазам не поверил: "Неужели тут мы и будем ночевать? Уже осень, и ночи довольно холодные!"
Полицейский крикнул:
- Эту ночь будете спать здесь, еду получите завтра утром, сегодня на вас не рассчитывали.
Заключенные с удивлением смотрели на палатку, она могла вместить не более ста человек, а их было более тысячи.
- Все не поместятся, - сказал громко кто-то из наших.   

Полицейский заорал:               
- Поместитесь, а не захотите - мы вам поможем! - Он выразительно помахал палкой.

Стоявшие ближе к палатке бросились внутрь, в течение нескольких минут палатка заполнилась до предела, и все-таки больше половины остались снаружи.
Уже начало темнеть, становилось прохладно.
А после «бани» это особенно чувствовалось.
Артур подумал, что ночью будет, наверное, совсем холодно.
Остальные узники стояли, не решаясь влезть в палатку, знали, что места все равно там уже нет.

Вдруг раздался шум и крики в палатке.
Как вихрь, туда ворвались полицейские и начали избивать палкой всех без разбора, требуя, чтобы они впустили оставшихся.
Артур заглянул в палатку - в совершенно немыслимой тесноте, почти в два ряда, скорчившись, лежали заключенные, по ним разгуливали полицейские. Они колотили палкой тех, кто пытался выпрямить ноги и устроиться удобней.

Было ясно, что на палатку рассчитывать не  прийдется.
Старший полицейский вышел и подошел к группе оставшихся снаружи.
- Заходите! - заорал он.
Узники обступили его:
- Ты с ума сошел - куда же заходить? Не видишь - места нет!
Увидев решительные лица, он замолчал.
- Мы будем спать снаружи, - сказал самый смелый. - Дай нам что-нибудь укрыться.
Полицейский, наконец-то понял, что положение, действительно, безвыходное, осмотрелся вокруг и, увидев, что человек около триста и не думают заходить в палатку, да и некуда, сказал:
- Хорошо, посмотрим.

Спустя некоторое время привезли много рванья, тряпок, старых в дырах одеял и даже несколько матрацев, набитых бумагой.
Всю ночь, Артур мечтал, чтобы скорее настало утро, даже готов лучше идти на работу, чем так мерзнуть.

Утром несчастных накормили супом-баландой и дали немного хлеба - грамм триста.               
После горячего супа, Артур почувствовал себя немного получше.
Хоть их и окружили полицейские, старавшие никого не пропускать на поляну к новеньким, тем не менее несколько бухенвальдцев проникли.
Они много рассказывали о лагере, его истории и режиме:
- Масштабы здесь меньше, чем в других лагерях. - со знаем дела делился высокий и худой парень, лет двадцати пяти.
- Заключенных около 70 тысяч человек. - уточнил его друг.
- Здесь основная рабсила для каких-то секретных лагерей-филиалов.
- Мы слышали, там очень плохо, и никто долго не выдерживает.
- Самые страшные - это лагеря «Анна» и «Дора».
И снова «Дора»! Артур, даже поперхнулся.
"Только бы миновать эту участь!", подумал он.
- Ну, - говорили ребята, - нам так везет, что мы наверняка попадем в «Дору»!
"Нет, нет, только не в "Дору"! Я не могу, у меня есть Стефания, и я ради нее, должен выжить!" - вертелось   
в голове у Артура.
- Мы политические. А так тут много разных сидят: и свидетели Иеговы, и гомосеки.
- Недавно тут вблизи лагеря расстреляли советских военнопленных. Лагерные их даже не учитывают в своей статистике.
- Евреям трудно приходится, - сказал мужик низкого роста с добрым лицом, - над ними даже опыты делают.
Артур слушал все эти рассказы и содрогался: "Ну, за что?, За что?" - гудело у него в голове.

Шел пятый день их пребывания на этой поляне.
На работу пока еще не отправляли, но и условия жизни в лучшую сторону тоже не менялись.
Ночи становились все холоднее. Питание скудное.
Узники теряли силы на глазах. Многие заболели.
Все сильно мерзли и проклинали все на свете.
Ждали любой отправки на работу, только бы хоть где-то погреться.
После долгого спора решили пользоваться палаткой попеременно, однако это не очень помогало.
В таких условиях они жили уже две недели.
Все сильно сдали, похудели от постоянного недоедания.

Артур с каждым днем, все больше становился обессиленным, и худым, настолько, что Стефания, которая, каждое утро приходила на перекличку, что-бы тайком, перекинуться с ним взглядом, даже стала его не узнавать.

Однажды она стояла, как всегда в стороне, прячась за угол барака, и ждала, когда мужчины выйдут на площадь для переклички.
Когда все построились, Стефания, долго не могла найти глазами Артура. и только, когда дошла очередь до Артура,  она его увидела, и с трудом узнала.
Артур, услышав свой номер, сделал шаг вперед из строя:
- Я.
Полицейский, который невзлюбил Артура,  повернулся к коменданту лагеря, стоявшему рядом, и что-то тихо сказал.
Комендант сделал удивленное лицо, насупил брови, и пристально уставился на Артура.

Затем обернулся к своим подчиненным, стоявшим позади, болтавшим о своем, и пальцем поманил к себе.
Они приблизились и Стефания, стоявшая недалеко, ожидавшая Артура с работы, по губам немцев поняла-"Юде".               
Сердце Стефании в этот момент замерло.
Артур тоже обо всем догадался.
- Ты еврей? - громко и надменно спросил его полицейский, выполняя, как-бы приказ своего начальства.
- Нет. - уверенным голосом, как только мог, ответил Артур. - Я поляк.
- Ты врешь, ты - еврей.
- Нет, господин полицейский, я - поляк.
Полицейский опять повернулся к коменданту и что-то ему сказал. Рядом стоявшие эсэсовцы заулыбались.
Начальник, кивнув головой, дал добро полицейскому. Полицейский подошел ближе к Артуру и приказал:
- Снимай штаны.
- Что? - не понял Артур.
- Снимай штаны, быстро.
- Тут?
- Тут, именно тут. - заверещал полицейский и аж побагровел от злости.
Стефания стояла в стороне и сильно теребила пальцы, она даже не чувствовала боли, только сильный стресс, когда все тело как-будто             
забетонировано, и уже не сдвинуться с места, и воздуха совершенно не хватает.
Вдруг полицейский разозлился не на шутку и направил на Артура автомат:
- Снимай, сказал!
Артур опустил голову и все еще не верил, что его вот так, прилюдно заставляют спускать штаны.
Рядом стоявшие заключенные шептали:
- Не дури, ведь застрелит же!
Стефания смотрела на Артура молящим взглядом "Пожалуйста, не до гордости сейчас, ради меня!
Может они ничего не поймут - ведь ты такой худой!"

Он будто услышал ее немую мольбу, немного приподнял глаза, взглянул на Стефанию,
и окончательно понял, что не имеет право думать только о себе и своей гордости.
Артур хорошо понимал, что они могут обнаружить, что он обрезан.
Но, маленькая надежда все же теплилась в его сердце "А вдруг не поймут!"...
Ведь он ответственен за свою жену, и ради нее, сделает что угодно, только бы это сработало.
Эти мысли придавали ему силы и Артур резко спустил штаны.

Полицейский, зная что все евреи обрезаны, стал разглядывать его орган.
По счастью, Артур так исхудал за две недели постоянного недоедания,
что разобрать обрезан он или нет, оказалось просто невозможно.
Полицейский подозвал к себе таких же, как он сам с повязками, ух!,
как их все ненавидели, больше чем немцев, но и те разглядывали, разглядывали,
так и не смогли установить - обрезан Артур или нет.
Его орган был настолько худым и сморщенным, что так никто ничего и не понял.
Напротив, от сильной сморщенности, создавалось впечатление необрезанности.

Немцы стояли в стороне и брезгливо хихикали.
Наконец, главный зачинщик, повернулся к начальству и пожал плечами.
Комендант махнул рукой и показал жестом, чтобы Артур стал в строй.
- В строй. - крикнул на него, недовольный своим проколом, полицейский.
Артур быстро одел штаны и стал в строй, с ощущением безмерной радости.

У Стефании отлегло от сердца.
- Все хорошо, все хорошо… - шептала она сама себе, покачиваясь и успокаивая, таким образом свою нервную трясучку.
Она пошла в сторону барака, и чувствовала, как силы, буквально покидают ее.
"Только бы дойти, только бы не упасть!" - твердила она себе мысленно.
"Господи, спасибо! Спасибо… Артур… Артур… Господи, спасибо…" - ее губы дрожали, ноги были ватными, она не чувствовала их совсем.
Наконец, Стефания подошла к своему бараку, собрав последние силы, добралась до своего места и рухнула.
Ее обступили такие же узницы:
- Что случилось?
- Стефания, что с тобой?
- Да она же вся горит! - потрогав ее лоб, выкрикнула соседка.
- Скорее воды.
Стефания, как в тумане видела лица, склонившиеся над собой, она чувствовала, что вов-вот потеряет сознание.
- Пей, пей, девочка! - приказала Роза, брызгая воду на ее лицо. 

Кто-то положил мокрый компресс ей на лоб.
И стало немного легче.
А когда начали над ней махать платком, то и вовсе полегчало.
Спустя пару минут, Стефания пришла в себя и рассказала узницам, что ее муж, был на волосок от смерти.
Все отнеслись с большим сочувствием, что ей пришлось пережить такой стресс.

Стефания, хорошо запомнила жесточайшие сцены, который ей не раз приходилась видеть за тот короткий срок, что она провела в этом лагере.
Уже в первые дни, первое, что ей бросилось в глаза, - люди, без возраста, ненормальной худобы в замызганных полосатых костюмах. 
Не люди, а тени.

Она очень хорошо понимала, что совсем скоро и они, вновь прибывшие, станут похожи на этих несчастных - голодных, замученных болью и страхом, почти потерявших человеческое достоинство.
Страшно было видеть изощренные наказания немцев, как заключенных выводили на площадь перед бараками, в  руки давали по ведру с камнями или землей. 
Заставляли стоять неподвижно.
Выпустишь из рук ношу, расстреляют на месте.               
Люди  держали эти ведра сколько могли: кто-­то несколько часов, кто-­то день, кто­-то сутки, двое...
Замерзшие, голодные, ходили под себя, но держали эти проклятые ведра.
Жить, несмотря ни на что, хотелось каждому.

И, конечно, каждый понимал, что умрет на этой площади, потому что, рано или поздно, свинцовые пальцы сами разожмутся - и ведра упадут на землю.
Каждый день они узнавали о новых казнях, смертях.
В лагерь ежедневно поступали новые партии заключенных.
И, не дай Бог, если были сильно больные, их тут же, по приказу главного врача концлагеря усыпляли.
Однако, все же в лагере был инвалидный длок.
И он находился совсем недалеко от барака, в котором Стефания жила.

Стоны и крики постоянно доносились из этого блока.
Там лежали сотни гниющих людей.
Эта дикость никак не укладывалась в голове у молодой девушки.
Стефания, не могла спать от постоянных воплей, доносившихся из инвалидного блока.
Накануне, был слышен просто нечеловеческий рев, доносившийся оттуда.
Позднее, стало известно, что одному из узников, он был советским офицером, без наркоза ампутировали ступни ног.
Стефания, просто доходила до обморочного состояния, слушая рассказ санитара, как больного резали на живую.

Когда пилили кости, несчастный выл как дикий зверь.
О палку, которую ему вставили в рот, стесал зубы, насквозь прокусил губу.
Десять санитаров едва удерживали беднягу.

И вот сегодня, Стефания пережила нечто, схожее со смертью.
Ей даже не верилось, что беда обошла ее и Артура стороной.
"Спасибо… Спасибо…" - тихонько твердила она, обхватив руками лицо и покачиваясь из стороны в сторону.
Наверное, со стороны, можно было принять ее за умалишенную. Взгляд в одну точку, периодические нашептывания, стоны.
Но это была неимоверная радость, граничащая с сумасшествием.

Утром в барак зашли полицаи и объявили, что всех женщин сегодня переводят в другой лагерь.
Стефанию охватил ужас.
"Что же будет? А как же Артур?.. Как же с ним хоть увидеться?" - мысли опережали друг друга.
Сборы были спешные.
Всех выгнали и приказали строиться.
Стефания, судорожно искала глазами Артура, но нигде его не видела.
После переклички, всех женщин посадили в грузовики и колонна двинулась в неизвестность...







Глава 10

Равенсбрюк





"Какие бы нити не сплетала наша судьба,
мы должны держать голову высоко и быть спокойными,
ведь ничто не может сломить нас,
пока мы храним верность самим себе… так долго, как можем,
мы держим спину прямой и терпим боль,
неизменно ожидая жизнь, ту жизнь,
что ждет нас по ту сторону бараков."

(Эти слова безымянной австрийской узницы, незадолго до ее смерти,
написанные в лагере Равенсбрюк,
предназначались для утешения несчастных узниц этого концлагеря.)



"Что теперь?" - эта фраза звучала в голове Стефании, как колокол.
Она сидела в грузовике и видела перед собой таких же несчастных, с перепуганными глазами, женщин.
Все настолько обессилены от недоедания, что не могли усидеть и падали друг на друга, как скошенная трава.
Но, душевная боль переполняла их сердца намного сильнее, чем они ощущали физическую боль.
Каждая из этих женщин лишилась своих близких людей, и самое страшное - у многих отняли детей.


Убитые горем матери, не способны были справиться с собой.
Многие кидались на полицейских, пытаясь отнять своих крох, но в ответ их избивали до полусмерти и в таком состоянии, как тушу, забрасывали в грузовики.
Невозможно было смотреть на бедняжек.
Рядом со Стефанией оказалась такая женщина.
Стефа сняла со своей головы платок и принялась вытирать, сочившуюся кровь по лицу избитой женщины.
Та, почти не подавала признаков жизни.
- Звери! - шептала рядом, тоже пострадавшая женщина, которая попыталась за нее заступиться.
У Стефании разрывалось сердце от боли за этих несчастных матерей.
Глядя, на их беду, ей казалось, что она и вовсе не в праве ныть и стонать, ибо их горе было несопоставимым с ее, хотя и ей было очень трудно расставаться с мужем, единственным для нее родным человеком, который так нежен с ней и так внимателен, единственной опорой, на кого она полностью могла положиться.
"А что будет с нами теперь?" - разве мог бы хоть кто-нибудь ответить на этот вопрос.
Стефания сжала сильно губы, зажмурила глаза, еле сдерживая слезы, которые, предательским образом наворачивались.

Она никогда не любила показывать свою боль и слабость на людях.
Да и что бы это помогло. Сейчас все здесь в такой ситуации.
Постепенно стоны поутихли.

Колонна машин везла несчастных узниц в новую неизвестность.
- Стефания, - обратилась к ней Белла, молоденькая и очень худенькая девушка, с которой они познакомились в Бухенвальде, - тебе страшно?
Стефания посмотрела на нее, и печально сказала:
- Да, дорогая моя, мне страшно. Больше всего пугает неизвестность.
- И мне страшно. Я не знаю что с моими родителями, братиком и сестричками. - она заплакала.
- Ну, ну, успокойся, надо терпеть. Вот и они где-нибудь сейчас думают о тебе. Прийдет время и вы встретитесь.
- Скорей бы, - вытирая слезы, подхватила Белла.
- Надо верить, обязательно - верить!
- А знаешь, я верю, только поскорее бы весь этот ужас закончился.
- Ты давно рассталась с родными?
- Да.
- Где они сейчас, знаешь?
- Нет, ничего не знаю.
- А ты откуда?
- Я из Сосновец, Польша…, - Белла немного помолчала и продолжила,  -  мой папа имел трикотажную фабрику.
Мы очень хорошо жили. У меня есть еще брат и две сестры - они младше меня.
Когда немцы напали на нас, они конфисковали нашу фабрику.
Потом нас отправили в гетто… Потом меня одну отправили в Гребен -
это было так страшно лишиться сразу всей семьи… Потом меня опять перевезли уже в Бухенвальд… Теперь…

Белла снова заплакала.
Стефания обняла ее.
Она заботливо вытерла слезы на щеках девушки и прижимала ее к себе, чувствуя необходимость опеки над ней.

Хоть Стефания и Белла были почти ровесницами, Стефания лишь на два года старше, все же Стефания казалась намного мудрее, рассудительнее, взрослее.
Она постоянно всех вокруг успокаивала, подбадривала.
- Все будет хорошо, - произнесла Стефания, как дежурную фразу, в которую всем очень хотелось верить, но ничего этому не способствовало.
- А ты правда думаешь, что все это скоро закончится?
- Конечно. Ну не может же это долго продолжаться. Обязательно, скоро все образуется.
- Хоть бы поскорее…
- Господи, да до каких пор этот ужас будет продолжаться? Что вообще творится? За что? За что? - раздался голос молодой женщины справа от Стефании.
- Надо держаться! Только не сдавайтесь! - твердила Стефания.
- Как? Это просто невозможно!
- Давайте говорить. Расскажи о себе.
Рядом сидящие женщины подняли головы и устремили свой взор на Стефанию.
- Да, нам надо постараться не паниковать. Знаю, всем очень трудно.
Мы все потеряли своих родных, близких, мужей, детей, но надо верить в то, что мы
обязательно рано или поздно встретимся с ними. Сейчас самое главное, не впадать в истерику.
Тебя как зовут? - обратилась она к женщине, что справа от нее.
- Лиза. - завороженно и послушно ответила та.
- Лиза, расскажи нам свою историю. Откуда ты? Как сюда попала?
Лиза обвела взглядом всех в машине и медленно начала:
- Я из Витебской области… - все женские глаза были направлены в ее сторону.
Стефания одобрительно кивнула и жестом показала Лизе, чтобы она продолжала:
- Помню, только прошел дождь. Так было тихо и хорошо. Все только начало расцветать - весна…
А в нашей деревне уже, как хозяева, по всем домам частенько ходили полиции с проверками.
Вот и в этот день пришли двое. Такие гадкие, во всем черном с белыми повязками на рукаве.
Я по родителям поняла, что что-то нехорошее происходит. Они сказали, что надо всем нам идти
за ними на регистрацию, чтобы мы взяли только документы.
Помню папа стал задавать вопросы, так ему очень уклончиво ответили, что это не надолго, что никакие вещи брать с собой не надо а только документы - зарегистрируют и отпустят.
Я сразу почувствовала папино волнение, и мама была перепугана до смерти.
Уже тогда все почувствовали что-то неладное.
Полициям конечно никто не верил, но и сделать ничего нельзя - они были с оружием и малейшие наши возражения привели бы к очень серьезным последствиям.
Моя бабушка сказала нам "Надо идти" и вот вся семья отправилась по мокрой, после дождя дороге.
Я, то и дело, постоянно скользила в своих галошах, а мама крепко держала меня за руку.
Она бедная так вцепилась в мою руку, боясь отпустить, что я чувствовала боль, но не могла ей об этом сказать - я ее понимала…
Мой братик шел с папой, даже он понимал, что происходит что-то очень нехорошее, он плакал.
Один полицай поравнялся с братом и решил успокоить его, погладив по голове сказал "Не плачь.
Хочешь конфету?" и протянул ему леденец. Брат помотал головой, но полицай все равно впихнул его ему в ладошку…
Даже у этого гада защемило в сердце, он то ведь точно знал, что мы уже не вернемся домой…
Нас пригнали к месту, где уже было много людей.

Немцы с автоматами сортировали людей на молодых и здоровых в одну сторону, а детей и стариков в другую.
Я попала в сторону молодых. Нас тут же отправили на работу - рыть траншеи для немцев…
Кормили просто ужасно.
А потом меня, в числе молодых,  увезли на железнодорожный вокзал в Витебск…
Я все выглядывала своих родных, но…  Ночь мы переночевали там, а утром нас погрузили в вагоны и отправили, как потом оказалось в Люблин, в концлагерь.

И вот мы стоим в колонне уже в лагере, вокруг много немцев с собаками, гогочут что-то на своем, а одна возьми да скажи что-то против них - как же ее стали избивать, кровь хлыстала отовсюду, а потом она упала и уже не встала…
Так я впервые увидела как убивают…

Разместили нас в жутких бараках, а вокруг, как издевательство, цветочки посажены, чистота…
Очень зловеще это все выглядело…
А потом гоняли на работу…
Кормили такой гадостью, что люди таяли на глазах…
И вот в один день, многих и меня отправили в Бухенвальд… А теперь…

Все женщины сосредоточенно смотрели на рассказчицу.
Каждая, слушая ее, думала о своем.


К утру колонна прибыла на новое поселение.
Женщины в туманной дымке разглядели забор, а за ним корпуса и другие строения.
Мерзкий, гнусный голос громко отдал приказ:
- Всем строиться. Быстро.
Женщины спешно начали спрыгивать с машин и строиться.
Полицейские подгоняли, то и дело, пиная за медлительность автоматом то в спину, а то и в живот.
Отчего некоторые не выдерживали и падали.
А за каждое падение им грозило избиение.
- Белла! - крикнула Стефания, когда увидела, что та оступилась от грубого пинка и "schnell" очередного прихвостня с автоматом.
Она подскочила к бедняжке и быстро схватила ее под руку, показывая жестом полицаю, что все в порядке.
И действительно, на удивление многих, полицай не стал их преследовать.
Стефания тащила за собой Беллу и умоляла ее держаться.
- Давай, не раскисай, надо стать в строй.
Они подошли к шеренге и стали в последнем ряду, что дало им возможность немного прийти в себя от страха и не привлекать особого внимания.
- А может попробуем сбежать? - тихо сказала Белла Стефе на ухо.
Стефания посмотрела на нее, как на умалишенную:
- Куда? Ты в своем уме? А про "КАК?" я вообще не спрашиваю. Посмотри вокруг, нет ни одного шанса - посмотри сколько фрицев с оружием. А собак?
Белла безнадежно вздохнула и обвела взглядом поляну.

Перед глазами то и дело маячили фашисты с собаками.
Стефания сразу разглядела местность.
"Красиво и живописно! - подумала она, - какой стройный лес!"
Затем быстро внимание переключилось и ее глазам перво-наперво бросился высокий забор и многорядная колючая проволока на нем, наверняка под электрическим током.
Достаточно много вышек с пулеметчиками.

Когда пленных завели на территорию лагеря, Стефания сразу отметила для себя, что территория лагеря огромная, даже не просматривается конец ни в одну сторону.
Огромное число бараков ровненько выстроены по всей территории.
Чистота такая, как только это может быть у немцев, вдоль дорожек кустарники и цветы, хоть уже и отцвели.
Появился комендант лагеря, который сообщил:
- Вы прибыли в лагерь Равенсбрюк, который создан исключительно для женщин. Лагерь находится к северу от Берлина, рядом с городом, чьим именем он назван.


Процедура регистрации продолжалась довольно долго.
Среди вновь прибывших женщин было больше всего полек.
Но так же были русские, украинки и еврейки.
Стефания услышала, как за ее спиной русская женщина спросила польку:
- Сейчас в баню погонят?
Полька низким голосом ответила:
- Почекай, почекай, успеешь в баню. Вон погляди туда, видишь - труба, - она кивнула в сторону жуткой большой трубы, видневшейся вдалеке, - вот через нее и пойдешь в баню.
- Скажешь еще! - возмутилась русская.
И тут раздалась команда:
- Раздевайтесь.
- Как, прямо тут, во дворе? - раздались недовольные возгласы пленных женщин.
- Раздевайтесь! - грубо и резко повторила надзерательница.

Узницы медлили.
Тогда взбешенная надзирательница стала бить прикладом по близ стоящим женщинам, разбивая в кровь им лица, валя с ног.
- Раздевайтесь!!! - ее голос был уже не просто разгневанный, а угрожающий.
Несчастные заключенные стали снимать одежду.
И дело было даже не в том, что на улице стоял холодный ноябрь, а больше в том, что это было для них крайне унизительно.
Сброшенную одежду тут же отобрали и армия нагих женщин стояли во дворе на холоде, под пристальным взглядом полицаев, подшучивавших над их фигурами.
Это было чудовищно.
- Всем пройти в баню.
Образовалась большая очередь.
Стефания схватила Беллу за руку и потащила за собой, как только услышала приказ "В баню", она быстро сообразила, что только так можно миновать холод, пройдя все процедуры в первых рядах.

Мыли под душем, людей было очень много.
Женщины в немецкой форме быстро ходили и подгоняли узниц.
Затем раздали молодым и здоровым полосатую одежду, а пожилым женщинам гражданскую.

Каждый получил свой номер.
Номер Стефании был №283
Этот номер был теперь, не только на рукаве ее полосатой одежды, но и на руке.

- Почему им дали гражданскую одежду? - спросила Белла Стефанию.
- Думаю, потому что что у них такое правило для старых.
- Интересно а где они ее взяли?
- Не догадываешься?
- Нет. - простодушно ответила Белла.
- Это то, что осталось от убитых и сожженных заживо.
- А!!! - вскрикнула Белла, прикрыв рукой рот.
- Запоминай, девочка, все запоминай. Если останемся живыми - это будет настоящее чудо.
Стефания старалась понять, как же их будут немцы уничтожать.
Что у них на уме. Какие планы на их счет.

- А теперь вы должны пройти медицинское обследование. - строго объявила надзирательница.
Стефания спросила Беллу:
- Ты бывала раньше у гинеколога?
- Кто это?
- Понятно. Плохо.
- Почему?
- Потому.
- Ой, я боюсь…
- Нет, бояться не надо, но скажу тебе прямо - это неприятно. А они, похоже,  настоящие животные.
Между женщинами пронесся громкий шепот:
- Да что же это они, с ума посходили?
- Тут же полно совсем еще молоденьких девочек. Попортят их.
- Ужас…
- Ничего человеческого в этих тварях…
- Хоть бы детей уже не трогали…
- Они же такого кресла в глаза еще не видели…
- Как это все перетерпеть?

Когда подошла очередь Стефании, она посмотрела на Беллу и сказала:
- Я пошла. Это мерзко, но терпимо. Иди сразу за мной, и ничего не бойся. Что бы не было больно, постарайся расслабиться… Сильно… Ну, впрочем, как сможешь…
Девочки, уже побывавшие у гинеколога, выходили в слезах.
Почти все держали руки между ног, притупляя боль и останавливая кровотечение.

Вот и Белла вышла, вся дрожа от боли и стыда, она не могла плакать, только сильная трясучка овладела ею до такой степени, что потом еще долго она не могла ее остановить.
Стефания сильно сжимала ее плечи и все время успокаивала.

- А теперь всем строиться на стрижку. - раздался, все тот же резкий голос надзирательницы.
Процедура стрижки длилась довольно быстро.
Как конвейер.
Никто ни с кем не церемонился.
Кромсали быстро и грубо.
Стефанию подстригли так коротко, что она себя с трудом узнала, взглянув в зеркало.


Наконец, после долгих и многочисленных процедур начали распределение по блокам.
Стефанию и Беллу разместили в одном бараке.
Обе были рады, потому как, уже привыкли друг к другу.
Нары оказались деревянные, двухъярусные.

Стефания прошла вглубь, заняв место себе и Белле на первом ярусе.
Матрасы и подушки набиты соломой.
Роль наволочек играли какие-то бумажные мешки с дырками, откуда торчала солома, и колола, при прикосновении, все тело.
Уже стояла глубокая холодная осень.
А одеяла были совсем легкие.
Стефания подумала, что ночью будет еще холоднее и мало кто переживет эти условия.
Она и за себя не была уверена, но теперь чувствовала ответственность еще и за Беллу, что придавало ей силы, не сдаваться, ни при каких обстоятельствах.

- Стефа, мы же замерзнем под таким одеялом! - воскликнула Белла.
- Да, одеяльца конечно совсем тонкие, но там в углу я видела печь, думаю будут топить. - успокаивала девушку Стефания.
- Боже мой, ты видела ту печь? - встроилась в разговор соседка по второму ярусу, - хочу я видеть, как она обогреет этот огромный барак.
Стефания не стала обсуждать дальше эту тему, потому что чувствовала полную бесполезность этого занятия.

Ночь, действительно, была очень сложной - по бараку гулял сильный ветер из многочисленных щелей.
Прикрыться было совсем нечем.
Одежда была тонкая, а на ногах деревянные колодки.
Стефания позвала Беллу:
- Ты как?
- Я, я… - у Беллы зуб на зуб не попадал. Она даже не могла говорить от холода.
Стефания решительно встала и перелегла к Белле, обняв ее, как можно крепче. Через какое-то время, обе почувствовали тепло, и даже временами проваливались в сон, хотя это было очень трудно.

По всему бараку женщины стонали, многие сильно кашляли, а утром оказалось, что добрая половина заболела.
Маленькая железная печка, не в состоянии была прогреть большой барак, с его многочисленными щелями.
А тонкие одеяла, не спасали от сквозняка.

Подъем был объявлен в четыре утра.
Немцы приказали строиться.
Проверка длилась около трех часов.
На перекличке выяснилось, что несколько женщин отсутствует.
Они не вышли из барака.
Оказалось, что они так и не проснулись утром от этого дикого холода.

Когда закончилась перекличка, всех погнали на завтрак.
Такой бурды никто в своей жизни ни ел, многих стошнило тут же.
И Стефания не могла есть, она даже запах не могла перенести.
"Что же будет? - звенело у нее в голове, - вот это и есть конец?"
Она хорошо понимала, что дальше будет только хуже, в то время, как даже эти условия, казались невыносимыми.
Белла сидела рядом и плакала.
Стефа все понимала, но даже не знала как ее успокоить.
Она прекрасно понимала, что без еды они долго не продержаться, а это есть невозможно.
Тогда Стефания сказала Белле:
- Знаешь, мы должны пока, хотя бы пить кофе. Благо, что хоть он есть.
- Я не люблю кофе.
- Подумай об этом, как о лекарстве, которое способно спасти тебе жизнь.
- Я …
- Не спорь. Пей.
Белла взяла кружку, протянутую ей Стефанией и стала мелкими глотками пить "лекарство".
- Вот так, молодец! Слушай меня, и все будет хорошо. С едой, мы что-нибудь придумаем.
Стефания натянула на лицо улыбку, исключительно, что-бы поднять дух, прежде всего, в себе.

Когда-то в детстве, когда ее еще называли Сара, эта маленькая девочка испытывала любые эмоции гораздо интенсивнее, чем другие дети.
И это относилось как к любви, так и к ненависти.
Она всегда была борцом и независимой натурой.
Ей всегда было все равно, что думают о ней другие, и она точно знала, как следует поступать в той или иной ситуации.

Она интуитивно чувствует, как для нее лучше, что ей нужно, а что нет.
В случае с Сарой - спорить бесполезно, настаивать бесполезно - она тверда в своих представлениях - как правильно!
И еще ее самый главный "конек" с детства - острое чувство справедливости.
Становясь взрослее, Стефания научилась внешне быть очень сдержанной, и уже умела себя хорошо контролировать.
Но при всем при этом, она еще острее стала доверять своей интуиции, и каждый раз убеждалась в правильности выбранной стратегии.
Надо сказать, что общая жизнеспособность была у нее очень высокая.

Один из немцев заметил, что Стефания не стала есть еду и вылила ее в кусты.
Он в упор смотрел в ее сторону, но она не заметила этого.
Когда всем было приказано вернуться в барак, этот немец подошел к Стефе и сказал на плохом русском:
- Ты будешь голодный… Я видел, что ты выбросила еду…
Стефания промолчала.
Она почувствовала, что голос у немца не был устрашающим, и немного успокоилась.
- Ты похожа на мою дочь. Я уже давно ее не видел…
Стефания посмотрела на немца, все еще не веря в то, что среди них есть обычные нормальные люди.
- Ладно, иди. - сказал он.
Стефания быстро зашагала в направлении барака.

- Что ему было надо? - поспешила с расспросами Белла.
- Он видел, что я выбросила еду.
- Да ты что? - испуганно воскликнула подруга.
- Все обошлось.
- Как?
- Вроде бы он нормальный человек, даже не знаю.
- А что сказал?
- Я напомнила ему его дочь.
- А-а-а! - протянула Белла.
- Что с нами будет дальше, кто-нибудь знает? - спросила большая женщина, лет сорока в дальнем углу барака.
- Не волнуйся, они придумают! - пессимистично парировала другая узница лет тридцати.
- Кто знает немецкий? Может что слышали? Надзирательница что-то говорила с немцами и показывала на нас, я ничего не поняла.
- Я понимаю немецкий. - сказала Стефания.
- И что они говорили?
- Похоже, некоторых из нас опять перевезут в другое место.
- Когда? - раздались голоса.
- Трудно сказать, но по всему - скоро.
- Кошмар, когда же это все кончится! - запричитали женщины.
- Странно, нас что, на работу не погонят? - спросили из дальнего угла.
- А тебе не терпится на работу? - огрызнулась ее соседка.
- Ну, ну… Не надо, девочки… Еще не хватало нам друг с другом спорить.
- Да я просто так… - начала оправдываться девушка.
- Все, прекратите.
- Стефания, а ты слушай всегда что говорят немцы, хоть что-то будем понимать.
- Конечно.

Дальше время коротали до ужина кажый как мог. В основном уздцы делились своими историями.

Стефания прилегла и задремала.
В полудреме она вспоминала Артура и их незабываемые самые трогательные минуты вместе.
Она помнила его ласки, его нежные руки и так сильно скучала по его объятиям, поцелуям, что ей захотелось вновь это почувствовать, ощутить.
"Как ты там, милый?" - мысленно она постоянно с ним разговаривала.
"Знаешь, дорогой мой, Артур, сегодня я очень перепугалась, просто таки не на шутку.
Этот немец, он ведь мог меня очень строго наказать, избить, а может даже натравить на меня свою собаку. Если бы это был другой, даже одна из наших надзирательниц - точно так и было бы.
А он оказался нормальным человеком. Я только мысленно могу с тобой общаться, Артур.
Нам не разрешают писать письма.
Хотя, в нашем бараке, есть немки и француженки - им позволено писать письма и даже получать посылки от родных, правда они уже тут были, когда мы прибыли…
И к ним получше отношение…"
Стефания потихоньку уснула, все дальше отдаляясь от мира действительности…

Она видела во сне себя, танцующую Вальс под музыку Шопена.
Длинное платье, нежно розового цвета колыхалось в такт музыке, иногда скользя по лодыжке оголяло ее и вновь окутывало своим шлейфом.
Стефания была рождена для балета - она удивительно тонко воспринимала прекрасное, ее мягкие и грациозные движения буквально завораживали всех вокруг.
Она парила в танце и была в этот миг самой счастливой!

Сильный крик разбудил Стефанию.

- А-а-а-а! Она… она…. а-а-а!!!
Молодая девушка металась по бараку, плача и показывая в сторону своих нар.
- А-а-а-а! Господи!!! Мама!!! - безутешная девушка не могла успокоиться.
Ее успокаивали, старались привести в чувство, но она вырывалась и опять начинала метаться, как в агонии.
- Что там случилось? - спросонья спросила Стефания соседку.
Белла тоже задремала и еще не проснулась.
- Ее мама умерла. Видать от холода… - кивая в сторону бедняги, ответила та.
- О, Боже, как страшно! - сочувственно выразила Стефания.
Она встала и подошла к бедной, осиротевшей девушке:
- Тихо, тихо. Я знаю, это очень страшно.
Стефания взяла ее за руку, погладила, потом усадила ее рядом с собой и крепко обняла.
- Знаю, знаю… Все понимаю… Я тоже потеряла свою маму… Я думала, что сойду с ума от боли… Да, да… Эта боль еще долго будет сидеть вот здесь. Она показала на сердце.
- Мамочка, мамочка… дорогая моя… - заливалась  слезами девушка.
- Как тебя зовут?
- Аля.
- Алечка, послушай меня. Знаю, тебе очень очень тяжело, но ничего не поделать. Конечно, поплачь - станет легче.
Стефания гладила девушку по упавшей на ее плечо голове, и невольно вспомнила весь тот страх, ужас и боль, которые она пережила за последнее время.

Когда прозвучала команда на ужин, женщины собрались у постели умершей, склонили головы, провожая ее в последний путь.
Затем вынесли ее тело наружу, сообщив надзирателям о новой смерти.

Когда подошла очередь Стефании, она взяла кружку кофе и двести грамм хлеба, развернулась, чтобы отойти от раздачи, но ее остановил тот самый немец, что заметил, как она выбросила еду-помои.
- Как тебя зовут?
Стефания вся съежилась, она опустила глаза, в горле пересохло от страха. Первое, что она подумала "Что ему от меня надо?".
- Я спросил тебя - как тебя зовут? - на плохом русском повторил немец.
- Стефания.
- Ты русская?
- Я полька.
- Точно?
- Да…
- А может быть еврейка?
- Я - полька.
- Такая рыжая?
Стефания еще больше затряслась. Но, немец не стал больше продолжать эту тему. Он отвел девушку немного в сторону, достал из кармана сверток и сказал:
- На, это шоколад. Ты совсем худая.
Стефания смотрела на сверток и не решалась взять.
- Бери, бери.
Немец всунул сверток в руку, где Стефания держала хлеб, и отошел.

Она, обомлевшая от этого поступка, все еще стояла и не знала как себя вести.

Белла наблюдала за этой сценой. Когда Стефания подошла к ней, она тут же спросила:
- Чего он к тебе пристал?
- Сама не знаю!.. Вот, дал мне шоколад…
- Ого!!! - воскликнула Белла.
- Да, просто удивительно.
- Да уж!
- Давай разделим на троих… я хочу Але дать - она такая слабенькая. Где она?
Девушки стал вертеть головой по сторонам, что бы найти бедняжку.
Она сидела поодаль от всех, как дикий зверек, свернувшись в калачик и тихо плача.
Стефания ринулась к ней и Белла последовала тоже.
Девушки сели рядом с Алей:
- Ты должна покушать, Аля, - сказала Стефания.
- Я не могу.
- Можешь, надо. - напористо добавила Белла.
- Не могу.
- Ладно. Потом скушаешь свой хлеб. На вот. Стефания протянула ей треть шоколадки.
- Что это? - Аля смотрела на шоколад, как на диковинку.
- Шоколад. Стефу немец угостил.
- Что? - Аля резко швырнула шоколад от себя.
Белла вскочила, подняла его и крикнула:
- Ты что, тебе от всего сердца, с сочувствием… а ты!..
- Не нужны мне немецкие подачки!
Стефания встала и направилась в барак.
Ей было очень больно и обидно за этот поступок Али, но она ее хорошо понимала.
Однако, Стефа всегда делила людей только на хороших и плохих.
Она видела, что этот немец действительно очень человечный, сочувствующий, и скорее всего он сам, как и многие немцы - жертвы обстоятельств.

Разве они хотят войны? Разве нормальный человек может хотеть войны?
Разве простые немцы, у которых тоже есть дети, жены, родители, братья и сестры, добровольно пойдут воевать?
Стефании трудно было в это поверить, особенно, глядя, на этого немца, годившегося ей в отцы,
который проявляет заботу о девочке, так сильно напоминающей ему его дочь.

Фашисты есть у всех народов.
Или, скорее - у фашизма нет национальности.
У него свое особенное, жестокое лицо, как у некоторых здешних надзирательниц.
Вот уж правда - фашистки.
Стефания вспомнила вчерашний рассказ соседних узниц-старичков - они уже давно в этом лагере, много повидали.
Они шептались про зверства и садизм надзирательниц, которые до смерти избивают и истязают женщин за любую провинность.
Стефания слушала страшный рассказ и ее всю трясло от страха:
"- Гера в санчасти - это плохо, боюсь ее отправят в крематорий.
 - Да ты что? Ты бала с ней рядом, когда ее избили?
 - Нет, я сама узнала, когда уже работать закончили. Мне рассказали, что она огрызнулась на нашу надзираловку, та как разошлась - била до тех пор, пока она вообще не перестала двигаться.
 - Ты говорила с медсестрой, она же вроде хорошо к тебе относится?
 - Говорила… Она обещала меня провести к Герке, но пока говорит, что она совсем плоха.
 - А какие виды на нее у начальства?
 - Не известно. Ты же знаешь, что попасть в санчасть - это быть обреченной на смерть. Боюсь, они не станут с ней возиться. Да и надзирательница сволочная.
 - Господи, как же Гере помочь?"
 - Да! Влипла Гера! да и руку этой стервы я знаю хорошо, она и меня однажды чуть не прикончила. Еле выкарабкалась."

Стефанию охватил панический страх.
Как же ей знакома эта коварная подкладывающая смертельная опасность, которая уже не раз нависала над ее головой.
Вот она смерть, гуляет совсем рядом.
И сейчас Стефания, как никогда почувствовала, что оказалась над пропастью, и что совсем не видит выхода из положения.
Она подумала об Артуре, и ей стало еще страшнее и невыносимее.
Особенно тяжело было пережить неизвестность.

А тем временем:
"- Выход один - надо умолять Ленхен, чтобы она раздобыла лекарства, иначе, Гера сама не выздоровеет, а эти гады быстро ее спишут.
 - Ты думаешь, медсестра пойдет на такой риск?
 - Посмотрим… я надеюсь… У нее свои счеты с фашистами!
 - А откуда ты ее знаешь? Она тоже политзаключенная?
 - Мы еще в тюрьме с ней сдружились. Ее, так же как и меня, арестовали по доносу. Она была борцом Сопротивления в Испании. А потом, когда мы тут встретились, мы безумно обрадовались, потому что очень уж сдружились.
 - Когда ты к ней пойдешь?
 - Как все улягутся, так и пойду…"
Немыслимо жутко чувствовала себя Стефания, слушая разговор женщин.
"Как люди выносят такое?" - думала она.


Неожиданно Стефания поймала на себе взгляд Али, стоявшей перед ней:
- Прости меня… я не права… я знаю, ты добрая, ты хотела как лучше…
- Ничего, ничего… - смущенно ответила Стефа.
Она заметила, как Аля разжала кулак, а в нем уже полурасстаявший кусочек шоколада. Аля решительно положила его в рот и посмотрела в глаза Стефани.
- Понимаешь, я думала, что ты…, ну вообще, я думала…
- Что? - спросила удивленно Стефания.
Аля посмотрела на Беллу и опять замялась:
- Ну, я подумала, что тебе дают шоколад за …, короче, я слышала, что тут некоторые занимаются проституцией.
Стефания опешила.
- Ты спятила! Как тебе это пришло в голову?
- Я, я, не знаю… Просто там, я слышала соседки говорили, а они уже тут давно…
- Что они говорили?
- Что некоторые, чтобы спастись соглашаются на проституцию.
- Кошмар. - вытаращила на нее глаза Стефания. - Я замужем, это к твоему сведению.
- Ну, я же не знала? - виновато протянула Аля.
- Ужасно, конечно…
- Я слышала, что они отбирают молодых и худых,
потом их подкармливают, лечат, если нужно, и используют.
- Этого еще не хватало!
- Ой, как страшно! - забившись в угол, простонала Белла.
- Не думайте о плохом, не надо… Этот немец просто сильно тоскует по своей семье, дочери, которую я ему напомнила. Он совсем не злобный.
- Да, у него доброе лицо, он со всеми обращается хорошо. - подтвердила Белла.
- Ну, что, спать? Завтра опять рано разбудят на перекличку.

Ночь была адски холодной.
Стефания и Белла прижались друг к другу, но все равно никак не могли согреться.
Из разных углов барака доносились стоны больных узниц.
Очень трудно было в этих условиях уснуть.
Так было жалко бедняг, а помочь совершенно нечем.

Вдруг Стефания услышала тихую мольбу женщины, что расположилась напротив.
Той самой женщины, о которой ей рассказывали, что она попала в лагерь из-за помощи евреям.
Всем, кто приходил в ее дом, она предоставляла еду, кров, одежду.
Теперь сама оказалась в концлагере, и не смотря на это, она так проникновенно и с такой любовью обращается к Богу:
"Господи, услышь меня. Прошу тебя, Господи!"

Стефания спросила Беллу:
- Слышишь?
- Да. А ты веришь в Бога?
- Даже не знаю, после всего, что с нами происходит… А ты?
- И я не знаю..
- Тс-с-с…, слушай…

Женщина так эмоционально обращалась к Богу, что проигнорировать это было невозможно:
"Господи, господи! Я прошу тебя, не оставляй нас!
Нам очень страшно, но мы верим, Ты с нами!
Ты не оставишь нас! 
Помоги, пожалуйста, помоги нам!
Мы все твои дети… вразуми их, не дай свершаться злу, пожалуйста, образуми их, наставь на путь истинный! 
Прости им всю жестокость, которую они уже сотворили, и не дай более им такой власти!
Они убили мою сестру, Боже, научи, как мне их простить?
Помоги, научи!
Я раньше всех учила прощать…
А теперь, я прошу Тебя, научи меня прощать!
Я никак не могу с этим справиться… Я помню того охранника, который занес смертельный удар дубиной прямо по голове моей сестре…
Господи, как я могу это простить?..
Я знаю, я должна…
Но, всякий раз, когда я вспоминаю смерть моей сестры, у меня кровь стынет в жилах.
Разве я могу это стереть из своей памяти?
Разве это возможно? Мое сердце залито слезами, болью…
Но, я хочу простить…
Помоги мне, Боже!"

Наступила пауза.
Стефания тихо всхлипывала.
Она тоже вспомнила свою маму, как ее уводили, как она узнала о ее гибели…
Холод сжимал сердце Стефы.

И вдруг опять тихий шепот:

"О, Пресвятая Владычица Богородица, небесная царица!
Спаси и помилуй нас грешных рабов твоих от бед и напасти, и внезапные смерти. Помилуй в дневных часах, утренних и вечерних, и во все время сохрани нас - стоящих, сидящих, на всяком пути ходящих, в ночных часах спящих.
Снабди, заступи, покрой и защити, Владычица Богородица от всех врагов - видимых и невидимых, от всякого злого обстояния, на всяком месте и во всякое время - будь нам Мати Преблагая, необоримая стена и крепкая заступница. Всегда ныне, присно и во веки веков! Аминь!"

Шепот женщины становился все тише и тише…

"Отче наш, сущий на небесах!
Да святится имя твое;
Да приедет Царствие твое;
Да будет воля Твоя и на земле, как на небе;
Хлеб наш насущный дай нам на сей день;
И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим;
И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.
Тбо Твое есть Царство и сила и слава вовеки. Аминь!"

Белла уснула.
А Стефания еще долго размышляла на тему Господа:
"Кто же Бог для меня?
Какой он?
Я всегда в поиске.
Наверное, прежде всего Бог - это Справедливость, Честность, Совершенство Чистоты, Любовь… Еще часто говорят, что Бог - это все, что нас окружает… мы все в этом бараке от Бога, и те звери, фашисты тоже от  Бога… Значит Он есть и Ненависть?..  Ой-ой-ой, как же мне все это понять?
Да, ничего я не понимаю!
В нашей семье никто в этом ничего не понимал.
Если бы сейчас здесь был Артур, он бы быстро мне напомнил, как он не раз это уже и делал «Любое страдание, которое посылает Всевышний человеку в этом мире, — приходит для того, чтобы пробудить его к молитве»
Когда приходит беда, верующие евреи знают, что Всевышний «жаждет молитв праведников»: потому-то неприятности и приходят,— чтобы они молились Ему."

Неожиданно, Стефания вспомнила одну из ее самых счастливых ночей с Артуром, которую они провели всю напролет в обнимку, и тогда они тоже много говорили о любви и о Боге.
Артур рассказывал разные истории, цитировал многих великих людей, которые рано или поздно приходили к Богу, или находили его в своей душе, в своем сердце.
Он говорил ей, что часто речь идет о спасении, именно об этом люди молятся Богу.
А Стефания, как ребенок, забрасывала его опять вопросами "О каком спасении?"
И тогда Артур вновь терпеливо начинал объяснять "Человечество просит у Бога дать ему шанс на возвращение не только в начальное, безгрешное и бессмертное состояние, но и получить от Бога его частицу, его характер.
Ведь сам человек виноват в том, что разрушил союз с Богом вследствие первородного греха своего.

В эти минуты Стефания, не просто восхищалась его умом и познаниями, а гордилась.
Она, как губка, впитывала все, что Артур ей разъяснял, хотя всегда имела свое твердое мнение.
Она могла даже кинуться в жаркий спор.
Но, все же довольно часто, Артур открывал, невероятно восхищавшие ее, нечто новое, то, что она искала, и оно было где-то рядом, на поверхности, но нащупать так и не удавалось.
Особенно ей запомнилось и понравилось высказывание одного из великих людей, которое процитировал ей муж  - "Есть только три разряда людей: одни обрели Бога и служат Ему; эти люди разумны и счастливы.
Другие не нашли и не ищут Его; эти люди безумны и несчастны.
Третьи не обрели, но ищут Его; эти люди разумны, но пока несчастны".
"Да, - я из третьего разряда, - это про меня, - совершенно ошеломлено сказала Стефания, благодарно глядя в глаза Артуру, который чуточку приоткрыл ей завесу."

Стефа еще тогда подумала, что она очень хотела бы прийти к Богу, но не знает как.
И каждое новое испытание все отдаляло и отдаляло ее от встречи с Богом.
Она никак не могла понять, как Он, такой всемогущий допускает боль и страдания, ненависть
и войны.
Да, Артур пытался в своих объяснениях донести до нее то, что Бог дал полную свободу человечеству, что именно человечество и выбрало себе такой путь, в котором есть войны, злость, ненависть, борьба.
Бог создал все вокруг и в том числе человечество, но Он не влияет на их жизнь, Он даровал человеку свободу.
"А раз это так, - думала Стефания, - тогда почему же люди просят милости у Бога, в надежде, и даже уверенности, что Он ее им даст? Значит большинство людей не понимают, что свой выбор человечество уже сделало, получив полную свободу, и теперь расплачивается за это!"
Мысли терзали ее сознание, она долго не могла заснуть.
Да еще и голод давал о себе знать. Так сосало под ложечкой, что Стефания заерзала, в надежде, что в другом положении желудок успокоится.
Белла на минуту отпустила свои объятия, но когда Стефа повернулась на другой бок, она вновь обхватила ее за талию. Стефания чувствовала теплоту и понимала, что только так у них есть способ выжить в этом жутком холоде, обогревая друг друга.
Она заботливо поправила тонкие одеяла, наброшенные друг на друга и стала потихоньку засыпать.

Каждая ночь становилась очередным испытанием в судьбах узниц концлагеря Равенсбрюк.
Ежедневно они обнаруживали мертвые тела.
Многие не выдерживали холода и не просыпались.
Это было не просто страшно, а некоторых доводило до лишения рассудка.
Любая подобная истерика была крайне опасной, так как немцы тут же уводили жертву и она больше уже не возвращалась.
А когда узницы говорили между собой, можно было узнать о том, что до них дошли слухи куда отправляют безнадежных больных женщин - в крематорий.
Стефания каждый раз содрогалась от мысли, что она заболеет и ее живьем сожгут в крематории.

Слушать подобные женские страсти она не могла, а потому, все чаще уединялась, и закрыв глаза вдавалась в воспоминания.
Она вспоминала все самое лучшее, что было в ее жизни.
И эти воспоминания, грели ей душу, буквально, спасая ее.
А еще, она очень часто вспоминала ту женщину, что молилась почти всю ночь, и ее молитву "Прошу Тебя, Господи, спаси нас всех, спаси души и этих извергов, научи нас прощать, пощади нас всех…", а наутро она уже была мертва.
В ту страшную ночь не проснулись очень многие.

В бараке стояла жуткая тишина, когда всех умерших вынесли и посчитали - их было тридцать восемь.
За одну только ночь!
Люди умирали так часто, что оставшиеся живые, даже уже почти не реагировали, только тихо склонив голову сообщали ближайшим соседям по бараку.

Каждое утро начиналось с резкого крика надзирательницы:
- Подъем.
Все быстро вскакивали, потому-что промедление грозило плохим концом - могли избить до полусмерти.
Дежурные должны были идти на кухню за кофе.

Однажды, когда дежурными назначили Стефанию и Беллу, случился казус.
Они обе маленькие и хрупкие девушки, которые и сами то еле ходили, а тут надо было принести большую кастрюлю горячего кофе на всех узниц.
Дойдя почти до середины дороги, Стефания споткнулась и упала, а следом разлился весь кофе.
Как она рыдала! И не от того, что немного обожглась, а потому-что, представила себе, что весь барак останется без горячего напитка, на который все так надеялись.

Белла сидела рядом и гладила ее по голове, успокаивая:
- Ты же не нарочно. Ну, успокойся. Ну, не плачь.
- Что же делать? Я виновата! Что же теперь делать? Как я им буду смотреть в глаза?
- Да в тебе весу от силы тридцать пять килограмм - как вообще можно было нас посылать, хоть бы Марию, что-ли приставили бы подсобить. Вон она имеет силищи огого!!!
- Идем, будь что будет, я расскажу на кухне, пуст меня накажут, но пусть еще дадут нам кофе - я должна принести женщинам их кофе.
- Да, ты что! Не надо туда ходить. Женщины тебя поймут - а вот там - точно будет плохо!
- Что будет - то будет!
Вдруг, откуда ни возьмись появился фриц, что симпатизировал Стефании. Он все сразу понял, увидав в руках девушек пустую кастрюлю.
- Вы разлили кофе?
- Да, это я виновата, - сказала Стефания.
- Ладно, - без нотаций, сказал фриц, - идем со мной, я скажу, что сам на вас случайно наткнулся.
Так немец выручил девушек, которым могла грозить хорошая порка.
- Стефа, а как ты думаешь, в чем счастье? - как-то спросила Белла.
- Счастье,..  Счастье - это когда душа перестает просить то, чего у нее нет, и начинает радоваться тому, что есть.               
- Да! - удивилась Белла.
- А ты как думаешь?
- А я люблю музыку. Когда ее слушаю, даже забываю про все невзгоды.
- Это так. Я тоже была всегда очень счастлива, когда танцевала.
- Недаром говорят - музыка, это язык, каким Бог разговаривает с человеком.
- Возможно.
- Ты хочешь спать?
- Да, пожалуй пора, что-то мне подсказывает, что завтра нас опять куда-то повезут.
- Да!!! Почему?
- Сегодня я слышала разговор надзирательниц.
- И что?
- Ничего особенного, но одна сказала, что завтра, после отправки большой партии будет полегче.
- Ужас! И куда теперь?
- Узнаем…
- Да, узнаем.
- Давай спать.

И правда.
Настало утро следующего дня и на перекличке было объявлено, что сейчас основное число узниц будет отправлено в другой лагерь.

И опять дорога.

И опять в полную неизвестность.






Глава 11

Берген-Бельзен


"Если бы исход войны можно было предвидеть, прекратились бы всякие войны."
Карал Бунш






Уже в машине Стефания узнала от молодой и довольно таки ухоженной женщины, которая устроилась рядом с ней, что их везут в Берген, где находится очередное их пристанище - концентрационный лагерь Берген-Бельзен.

Колонна машин двинулась ранним утром.
В списках переезжающих в другой лагерь оказались не все узницы барака, в котором жила Стефа.

В этих списках не оказалось и Беллы.
Их расставание было тяжелым.
Они очень хорошо понимали, что скорее всего, больше уже никогда не свидятся.
Женщина, миловидного типа, плюхнулась рядом со Стефой и сразу представилась:
- Наташа. А тебя как зовут?
- Я - Стефания.
- Стефания? Интересно! Ты что, не русская?
- Я полька.
- Да!? Вообще ты больше на еврейку похожа!
- Я полька. - упрямо повторила Стефания.
- Да, ладно! - засмеялась Наташа. -  Может я тебе, наоборот, комплимент сделала!
Стефания молчала. Она и сама понимала, что, при детальном рассмотрении, в ней легко угадываются еврейские корни.
- А откуда? - не унималась Наталья.
- Из Львова.
- А я из Москвы. Приехала к тете в Днепропетровск - там и взяли эти гады.
- А тебя как звать? - обратилась Наталья к женщине, которая устроилась по другую сторону от Стефании.
- Вера. - тихо ответила та.
- А ты откуда?
- Я с фронта. - немного резко ответила Вера.
- Ого! Так тебе еще повезло, что не укокошили! - продолжала Наташа в своем репертуаре.
Она была довольно болтлива, и совсем не походила на большинство тех несчастных, что ехали рядом и у них не было даже силы говорить, они светились от сильной худобы - кожа да кости.
А вот Наташа, была очень даже в хорошей форме, что удивляло Стефанию.
- Так ты что, воевала? - продолжала допытываться Наталья.
- Воевала.
- И как ты сюда попала?
- Сбили самолет, я прыгнула с парашюта. Пару дней пряталась, искала выход из засады, но все равно взяли.
- Как страшно. - тихо и сочувственно сказала Стефания.
- Да, но не страшнее, чем здесь.
- А что у тебя с рукой? - заботливо спросила Стефа.
- Собаки набросились на меня и сильно покусали, плохо заживает.
- Бедняжка.
- Да ладно, заживет. - и обратившись к Наташе, спросила, - Говоришь в Берген нас везут?
- Да. Я слышала, что это огромный лагерь. Еще не понятно куда нас определят. Там восемь разных лагерей. Для венгров отдельный лагерь, то есть венгерских евреев - они не должны работать, не должны выходить на перекличку, у них хорошее питание, они даже ходят в своей одежде… Только у них всех на одежде звезда Давида. Такой же, примерно, еще есть там Звездный лагерь для голландских евреев. У них свое, еврейское самоуправление. Такие, знаете ли - евреи с преимуществами! - Наталья усмехнулась.
- Ты что-то имеешь против евреев? Или они не такие же люди? - резанула Вера.
- А что тебя так задело? - огрызнулась Наташа. - Я не против национальностей! Совсем наоборот - я против разделения. В том то и вопрос: в чем хуже или лучше те или иные?
- Ладно, ладно вам. - Стефания посмотрела сначала на одну, потом на другую и улыбнулась.
Молчание нарушила опять Наташа:
- Да… Пожалуй мы попадем в лагерь для тех, с кем не будут церемониться! Там всего один или два лагеря, где сложные условия проживания, плохое питание, и работа от зари до зари.
- Откуда знаешь? - Стефания с любопытством посмотрела на Наташу.
- Знаю.
- Говори, чего уж там. - подала голос Вера.
- Да, вы уже наверное догадались…
- Мы? - наивно переспросила Стефания.
- В один из страшных дней, тогда я была в Освенциме, открыли дверь и приказали мне выйти. Потом погрузили в машину и я очутилась в Равенсбрюке.
- Тебя одну везли? - удивилась Стефа.
- Да. Я и сама тогда не понимала, почему?
- Понятно. - сказала Вера.
- Да, тебе вот все понятно. А я до конца не понимала. Когда приехали, как только открылись ворота, я увидела страшные картины: толпы изможденных людей, шатающихся от голода и истощения, грызущих кору с деревьев. Наверное всю жизнь буду слышать крик несчастной матери, у которой надзиратели отбирали умирающего ребенка, которого на ее глазах закололи штыком и бросили в крематорий. Кажется, что все это специально мне показали в первый же день, потому, что потом меня отвели в дальний дом, довольно чистый и ухоженный. Меня встретила надзирательница и провела в душевую комнату на втором этаже. Затем мне выдали одежду - это было красивое платье, туфли, кружевное нижнее белье. Пришла молодая женщина, тоже очень ухоженная и сделала мне прическу. Я, все еще даже мысли плохой не допускала, так как я музыкант, думала, что буду давать концерт… - она вытерла слезу, - а оказалось, что меня готовили…
- Куда? - с широко раскрытыми глазами, спросила Стефания.
- Ох, девочка! Тебе сколько лет-то?
- Мне восемнадцать. Я замужем.
- Ах, вот как! - умилилась Наташа.
- И что же дальше? - спросила Вера.
- А дальше мне устроили показательные уроки. На утро следующего дня я была свидетелем того, как расправляются надзирательницы с непослушными.
Сначала просто избивали, потом уродовали лицо, потом бросали в камеру без еды и воды. Оттуда уже никто не возвращался…
Внезапно повисло молчание. Наташа закрыла глаза и подняла голову к небу. Ее нижняя губа тряслась от болезненных воспоминаний.
Вера и Стефания все поняли и больше уже не задавали вопросы. Но, очнувшись, Наташа сама решила продолжить свой рассказ,
она чувствовала себя как на исповеди, ей это очень было нужно.

- Тогда я решила, что своей смертью я никому ни плохо, ни хорошо не сделаю…
А вот использовать фрицев, втеревшись к ним в доверие, я вполне смогу - и эта мысль очень согревала мне душу.
- Как же ты их использовала? - спросила Вера.
- Да, как? - вторила Стефания.
- Видимо я очень убедительно играла свою роль, так что, ко мне проникся теплыми чувствами один эсэсовец, который охотно делился со мной разной секретной информацией. Таким образом я знала когда и кого собираются ликвидировать, это относилось к военнопленным. Так как я имела право свободного перемещения по лагерю, мне не представляло сложности донести эту информацию по адресу.
Многим я помогла бежать. Усыпить бдительность охраны, оказалось очень даже возможно.
А когда я узнавала, что будет проверка - я предупреждала людей в бараках, так они избегали очень суровых наказаний.
Ведь женщины даже не имели право стирать и сушить свое и детское белье.
А они это делали, и очень часто сушили прямо на себе, иначе могли и ребенка отнять.
Помню страшный случай. Я гуляла по территории, услышала крик, оказалось роженица. Вижу, в барак вошла надзирательница, и громко оттуда выкрикивает номер роженицы. Я поняла, что дело плохо.
Бегом направилась туда и начала просить не трогать эту женщину и ребенка, но мое вмешательство только еще больше разозлило эту стерву, она схватила беднягу, только что родившую ребеночка и завернутого в газеты, и потащила по направлению к крематорию. В бараке стоял стон, женщины ничем не могли помочь и от бессилия, разрывалось сердце у каждой.
А роженица крепко прижала малыша к груди… и шла шатаясь… ее губы беззвучно шевелились, но она так и не смогла выдавить из себя ни звука, только покачивала малютку, который так никогда и не услышал мамину колыбельную… только большие капли слез стекали по необыкновенно бледным щекам мамы на малюсенькое личико ее дитя, которого она несла в лапы смерти…


Женщины, слушавшие этот рассказ, не могли сдержать своих слез.
Стефания уткнулась в плечо Веры, которая понимающе не отвела его, а напротив стала гладить ее по голове.

- Что же было дальше? - послышался голос из другого конца машины.
Наташа посмотрела в глаза женщин, уставившиеся на нее со всех углов и продолжила:
- Я бросилась к надзирательнице и стала ее уговаривать, чтобы она не трогала ребенка. Пообещала ей золотое кольцо, обещала все что ей надо, я вполне могла бы выпросить все у своего фрица, но она была непреклонна.
Тогда я решила устроить небольшой дебош, даже не знаю на что я надеялась?
Скорее всего, интуиция мне подсказала, что так можно выиграть время.
И правда, моя истерика очень разнервировала надзирательницу, она полностью перекинулась на меня, но я знала, что она ничего плохого мне сделать не сможет, иначе навлечет на себя не милость моего фрица, единственное, что она могла себе позволить, так это кричать на меня и замахиваться плеткой.
Я подмигнула, вдалеке стоящей медсестре - хорошая женщина, она спасла многих, кивком головы показала, чтобы та как-то помогла.
Я даже не представляла, как она могла помочь.
Однако, это было фантастикой - она поняла, что я буду отвлекать на себя все внимание, и поэтому быстро подошла к несчастной узнице с ребенком, подхватила ее за руку и потащила в санчасть.
Пока я огрызалась с надзирательницей, ей удалось подменить ребенка на недавно умершего младенца.

Она, с большим трудом убедила в этом молодую маму, еле вытащив из ее рук дитя.
Подменив ребеночка, медсестра быстро вывела их.
А я в то время продолжала огрызаться до такой степени, что у надзирательницы еле хватило сил не пустить мне пулю в лоб.
Когда сестричка вывела роженицу, я сразу поняла, что все в порядке.
Тогда моя истерика резко закончилась.
А надзирательница пообещала мне, что устроит мне адскую жизнь.
Вот поэтому то я и еду с вами в этом грузовике.

Воцарилась большая пауза.
Все думали о своем.

Через некоторое время, Стефания обратилась к Наташе:
- Это просто восхитительно! Какая же ты смелая!
- Нет, я немецкая шлюха. Я не знаю как с этим жить!
- Нет, это не так, тебя заставили… Даже не думай об этом.
- Да, да, не стоит себя казнить - война, и никто из нас не властен… - Вера поперхнулась, на самом деле, она не знала, верить ли Наташе.
- Мне жить не хочется, противно… - продолжала Наташа корить себя.
- Перестань, не надо, прошу тебя.. - взмолилась Стефания, - гладя ее по плечу.
- Какая же ты добрая! Прям святая!
- Нет! До святой мне может быть гораздо дальше,  чем тебе!
- Что так? - удивилась Наташа.
У Веры вдруг напрягся взгляд, она тоже была уверена, что Стефания - сама невинность.
- Ты что тоже?.. - спросила Вера осторожно.
- Нет, нет… Совсем не в этом смысле. Дело в том, что я в Бога не верю.
- А-а-а! - успокоившись, протянула Вера.
- А как в него верить, после всего, что с нами происходит? - Наташа сурово покосилась в сторону кабины, где сидели надзиратели.
- Так ведь очень многие, не смотря ни на что, верят. - робко ответила Стефа.
- Наверное, они еще не хлебнули сполна, а если бы у ни на глазах их дитя да в печь - я бы тогда посмотрела бы на них…
Я бы тогда послушала бы их проклятия… - Наталья дрожала и вытирала слезы, но все же продолжала - вот если бы они видели, как массово убивают ни в чем не повинных людей, предварительно еще и унизив их, раздевая до гола и запихивая им в задний проход, женщинам во влагалище большие дубины и гогоча, при этом…
Я бы посмотрела бы тогда на их веру…

Наталья вся затряслась, вспоминая страшные эпизоды из недавней жизни, свидетелем которых, ей пришлось невольно стать.

Машина нещадно катила по проселочной дороге, женщины притихли, понимая, насколько у них нет ни малейшего шанса на спасение, и что их ждет дальше, никому не известно.
К вечеру показалась деревня, кто-то предположил, что видно уже рядом лагерь, в который их везут.
И правда, буквально, через четверть часа, машина с узницами подъехала к лагерю.
Все женщины, уже догадывались, какая последовательность действий, со стороны надзирателей, их ожидает.

По команде, узницы спрыгивали с машины, помогая престарелым и немощным.
А потом все, как везде - построение, перекличка, стрижка, баня…
Как в кошмарном сне…
Стефания старалась держаться всегда поближе к Наташе и Вере.
Они показались ей очень смелыми и надежными. С ними, Стефа чувствовала себя, более уверенно.
Уже поздним вечером их распределили по казармам.

Зябкая, почти зимняя погода, сыграла свое.
Многие, после бани, одетые в легкую лагерную одежду, сразу простудились.
Кашель и стоны продолжались всю ночь.
И хоть Стефания изрядно устала, после переезда и всех процедур, но уснуть так и не смогла при таком повальном кашле.
На утро более двадцати женщин были с температурой выше сорока, однако приказано было всем идти на работу.

Что за работа, никто не знал.
Но, какого было удивление Стефании, когда их привели в огромный цех, где множество женщин что-то шили.
Когда им разъяснили, что они будут изготавливать парашюты, Стефа немного успокоилась "Думаю, это мне под силу!"

И правда хоть к концу дня Стефания и падала от усталости, но все же это не на морозе траншеи рыть, как приходилось женщинам из соседнего барака.
Вечерами они делились впечатлением от прожитого дня и Стефа с ужасом узнавала об условиях труда других бригад.
Поначалу, жизнь в лагере, хоть и была далекой от санатория, но все же была довольно сносной.
Каждый день Стефа узнавала что-то новое о лагере.
Оказывается, раньше это был лагерь для военнопленных, а потом его переделали в обменный лагерь, где содержались еврейские пленники, которых нацисты обменивали на своих солдат.

Но, когда Стефания попала в этот лагерь, он уже был обычным концентрационным лагерем, куда свозили всех заключенных подряд.
Тем ни менее, Стефания, как и все остальные, частенько видела в лагере международные комиссии, которые то и дело проверяли условия труда и быта заключенных.
В связи с этим, действительно, долгое время с заключенными, особенно, предназначенными для обмена, обращались сравнительно прилично.

Наташа, была очень общительной и постоянно, приходя с работы приносила новые сведения о лагере.
- Девочки, я столько сегодня узнала от старожил этого лагеря!
- Говори, - с нетерпением просила Стефа. А Вера всегда была замкнута, но послушать никогда не отказывалась.
А еще к ним примкнула молоденькая девочка, которую тоже звали Вера. Все ее стали называть птенчик-Верик, чтобы не путать двух Вер.
- Да, да, скорее рассказывай. - поддакивала птенчик-Верик.
Она так полюбилась Стефе, что та взяла над ней шефство.
Заботилась о ней, когда перепадали угощения, она всегда отдавала Верику порцию побольше.
- А вот сегодня я узнала, что лагерь то создавали для военнопленных из Бельгии и Франции, и всего пару лет назад. А сейчас здесь в основном сидят поляки, венгры, голландцы, ну в основном - евреи. И живут они совсем себе не плохо - не работают, да и кормят их хорошо, в сравнении с нами.
А русских получается не так и много. - Наташа посмотрела на Веру и добавила, - похоже только мы с тобой, Вера.
- Кто тебе сказал? Ты вообще знаешь сколько здесь людей уже погибло из СССР? - Вера вся побагровела.
- Я - нет. А ты что об этом знаешь? - удивилась Наташа.
- Девочки, только спокойнее, не заводитесь! - встряла меж ними Стефа. - А и правда, откуда ты знаешь?
- Знаю! Не важно! У меня тоже уши есть, иногда такое услышишь!..
- Ну, расскажи! - спокойно попросила Стефа.
- Я случайно услышала испанскую речь и прислушалась. - Вера посмотрела на удивленных подруг.
- Ты знаешь испанский? - в один голос воскликнули Наташа и Стефания.               
Верик-птенчик заморгала глазами:
- Ух ты, какая ты умная!
- Она очень умная, она же у нас летчица! - многозначительно подтвердила Стефания.
- Да нет, не так хорошо, но многое понимаю. Когда-то я увлекалась языками,
испанский мне нравился больше всех, потому и запоминалось легко. - скромно ответила Вера.
- Скажи что-нибудь. - попросила Верик.
- А как будет "Любовь"? - улыбнувшись, спросила Стефания.
- Amor.
- Амор… - повторила, как пропела, Верик.
- Красиво! - Стефания тут же представила Артура и его нежные, ни с чем не сравнимые, прикосновения.
- S;, hermosa! - мечтательно повторила Вера по-испански.
- Си, эрмоса! - продублировала, Верик.
- Ну, не томи, - нетерпеливо встряхнула всех Наташа, - о чем они говорили.
- Одна другой показывала на тот дальний серый блок и говорила, что в прошлом году в лагерь               
привезли огромное количество военнопленных из Советского союза, кажется больше двадцати тысяч, говорят,
это было нечто ужасное - их почти не кормили, совсем не лечили, а привезли летом, и за зиму,
почти все скончались от холода, голода и болезней. Вокруг этого барака стоял постоянный стон и вопли.
Люди умирали от дикой боли…

Все замерли в молчании.
Это серое, страшное строение все в лагере старались даже не смотреть в его сторону - оно навевала жуть, хотелось поскорее развернуться и идти в другую сторону.
Видно, оно мистически, хранило боль всех, кто некогда населял его.
- А кого сейчас в этом блоке держат? - полюбопытствовала, Верик.
- Судя по тому, что мало кто оттуда выходит - это либо для безнадежно больных, либо вообще для пыток, а может быть и для опытов.
- Каких опытов? - Верик схватила Стефанию за руку.
- Вера, перестань нас пугать, и так сущий кошмар. - попыталась разбавить обстановку Стефания. - лучше скажи, что-нибудь хорошее услышала?
- Нет, только это. Они проходили мимо, эти две "Дамы" - Вера с издевательством произнесла слово "дамы", - я так поняла, что они имеют какие-то привилегии, просто прогуливались рядом с нашей мастерской, а меня как раз послали вынести на улицу мешок с отходами.
Вот я и задержалась, сделала вид, что поправляю носок в ботинке, а они шли мимо меня медленно, говорили о своем.
- Да, им не надо работать в этом лагере, везет же! - сказала Наташа.
- А почему? - Верик удивилась.
- Ты не знала, что тут некоторые заключенные могут не работать? - Стефания посмотрела в упор на Верика.
- Нет.
- Например есть нейтральный блок, он только для евреев из Испании, Аргентины, кажется и из Турции, короче, для привилегированных. У них, говорят, хорошие условия, их хорошо кормят и они не работают.
- Здорово! - Верик восхитилась.
- Но, не для всех такие привилегии, нам не так повезло, хотя в сравнении с другими лагерями, еще ничего - можно жить! - Наташа сбросила ботинки и полезла на свой второй ярус. - Время уже было позднее, пора ложиться спать, рано утром опять на работу.
- Да, девочки, надо отдыхать, ложимся. - Стефания нырнула в свою постель и быстро провалилась в сон.   
         
Жизнь постоянно впроголодь, с трудом давала получить полноценный отдых за ночь.
Желудок, бесконечно напоминал своим бурлением о том, что он пуст.
И уснуть в таком состоянии было очень сложно.
Но, сегодня, одна из узниц, немка Хельга,
заключенная малого барака, принесла на работу и угостила Стефанию шоколадкой, которую получила в посылке от своих родных.
Стефания была приятно удивлена и обрадована такому королевскому подарку.

А собственно, почему удивлена?
Ведь она заслужила к себе такое расположение.
Доброта и сопереживание Стефы не знало границ.
Она всегда стремилась на помощь, когда видела, что в этом кто-то нуждается.
Вот и Хельга, неоднократно падала от усталости, не в состоянии выполнять тяжелую работу, что грозило ей избиением до полусмерти от надзирателей, но Стефания, которая работала рядом с ней, всегда приходила на помощь - тяжелые тюки, она и сама худая и обессиленная, помогала поднимать немке и укладывать на высокие полки раньше, чем надзиратели замечали, что Хельга не справляется со своей работой.

И вот сегодня, Стефания, приберегла на вечер эту драгоценную шоколадку.
Она, перед самым сном, поделила ее на равные части, угостив подруг.    
А сама положила свой кусочек в рот и легла, медленно рассасывая и наслаждаясь этим лакомством.
Так и уснула с довольной улыбкой на лице.

Каждую ночь, она видела один и тот же сон, как она бежит навстречу Артуру,
как он поднимает ее на руки и кружит среди цветов и разноцветных бабочек, как он ее целует и ласкает…
Иногда этот сон прерывался чьим-то стоном или криком, но потом Стефания сама возвращала себя в этот уютный спасительный сон.
Это было ее убежище от той реальности, в которую она попадала каждое утро, когда просыпалась.

Стефания часто думала, почему она попала в обменную часть лагеря:
"Ну Вера, русская летчица - это действительно ценный кадр, или даже Наташа, понятно, что могут представлять интерес, а я? Какой толк от меня? Наташа, говорит, что нам просто повезло.
А Вера, всегда пессимистично настроена, говорит, что ей поблажек от фрицев не надо."
Но, уже с самого начала 1944 года, было видно, что ценность "обменных" заключенных сошла на нет.

Условия содержания ухудшились.
Заключенных становилось все больше и больше.
Еды стало совсем не хватать, почти полное отсутствие медицинского ухода, люди десятками умирали ежедневно.               

Особенно, положение усугублялось в зимнй период, когда бараки почти не отапливались, сквозило отовсюду, а одежда у заключенных была совсем худая.
Стефания спала на втором ярусе, ярусом выше спала Верик - птенец.
Это молоденькая, нежная девочка, тезка русской Веры летчицы, с которой Стефа познакомилась в пути сюда, была отнята у родителей и отправлена в лагерь.
Стефания сразу взяла над ней шефство.
Она оберегала ее, как могла.
Очень часто делилась едой или перепавшим лишним кусочком хлеба, который делился после смерти соседки.

А еще, Стефанию, частенько угощали немецкие офицеры.
Она, хоть и была сильно исхудавшей, но все же очень симпатичной рыжеволосой девушкой, на которую просто невозможно было не обратить внимания.
А немцы, как оказалось, тоже были очень разные.
Были очень даже сердобольные среди них, которые, волей судьбы, оказались при исполнении воинского долга, но при этом не потеряли человеческого лица и достоинства.
Они постоянно подкармливали узников лагеря, а те уже делились со своими соседями. И это очень спасало тех, кому доставалась эта, пусть мизерная, но помощь.
Стефания, благодаря этой помощи, могла немного утолять постоянный голод, не только сама, но и подруг по лагерю.
Ей вообще всегда хотелось помочь всем нуждающимся.

В сильные морозы, Стефа звала Веру к себе и они, прижавшись друг к дружке, хоть немного согревались.
Стефания, хоть и сама была хрупкой, худенькой, как подросток девушкой, все же она обладала, какой-то мощной внутренней энергией и защитой.
Она умела, в нужный момент, собрать всю свою волю в кулак и преодолеть очередное испытание, что мало кому под силу, даже физически выносливым.

В тот день, Стефа проснулась раньше подъема от сильных хрипов, которые издавала Верик.
Она, явно задыхалась.
Стефа, быстро подбежала к Наташе, и стала ее трясти:
- Наташа, Наташа, скорее вставай. Вере совсем плохо.
Наташа, спросонья вскочила, и направилась в другую сторону:
- Да нет, не с той Верой, с Вериком, с птеньцом.
Как на зло, Вера старшая, тоже заболела и уже два дня не вставала.
- Что такое?               
- Не знаю, она задыхается… Я не знаю что делать…
- Возьми мое одеяло, согрей ее пока, я позову врача.
И Наташа бегом побежала к выходу.
Стефания приподняла голову Веры, подсунув ей еще одну подушку под голову и укутала Наташеным одеялом.
- Сейчас прийдет врач, подожди, дорогая. Дыши, дыши… Сейчас, потерпи…
Стефании стало страшно, как никогда.
На ее глазах смерть самым беспощадным образом овладевала юным, беспомощным созданием.
Верик, смотрела прямо в глаза Стефании, было видно, как ей страшно. Все ее тело вдруг сильно затряслось, она начала биться в конвульсиях. Стефания, схватила ее и крепко прижала к себе.
Она сжимала ее все сильнее и сильнее, но хрупкая Верик обрела на время, чудовищную силу.
Она металась из стороны в сторону, как будто хотела убежать от смерти.
Вера старшая, еле шевелясь, тихо спросила хриплым голосом:
- Что с ней, Стефа?               
- Я не знаю.

Рядом уже стояли проснувшиеся соседки по бараку; кто-то выл от жалости, кто-то кричал "Врача, врача!", кто-то безмолвно стоял, и с ужасом смотрел на эту жуткую картину.
Вот еще пару сильных конвульсий, настолько сильных, что Стефания, еле удержала Верика в своих объятиях, которая так тщетно пыталась вырваться из лап смерти, и вдруг… тишина… тишина…

Смерть утащила в свое логово очередную жертву.

Стефания мгновенно все поняла.
Но, вот только руки ее никак не слушались, не отпускали замка, в который сложись, что-бы удержать несчастную во время агонии. И нет тех слов, что-бы описать боль, которая разрывала в эту минуту сердце Стефы.

Это даже не боль - это полная безысходность.
В ушах стоял сильный гул, в глазах потемнело. А потом все куда-то исчезло…
И зловещая тишина...
Стефания очнулась только тогда, когда Наташа разнимала ее руки.
Все узницы начали потихоньку расходиться на свои места.
Врач посмотрела, и молча направилась к выходу.               
- Здесь есть еще сильно больная, - сказала ей вслед Наташа, и показала в сторону Веры старшей.
- Что с ней?
- Похоже, воспаление легких. Она сильно хрипит и высокая температура.
Мы сообщали надзирательнице несколько раз, просили вызвать врача!
Врач подошла взяла руку Веры и тут же положила ее обратно.
- Она мертва.
- Как? - вскрикнула Стефания. - она же только что спрашивала о …

Она так и не смогла договорить.
Комок стал поперек горла.
Стефания сидела на краю постели, рядом Наташа утешала ее, но Стефа ничего не слышала.

Наташа накинула на дрожащую Стефанию одеяло.
- Стефочка, ты давай не раскисай! Все, они уже отмучились. Давай, давай, еще не хватало, чтобы ты заболела. Вон ты совсем худо одета. Знаешь, не ровен час и ты заболеешь. У тебя совсем худые носки, а у нашей летчицы еще хорошие, теплые, я подумала, что ей уже ничего не надо. Сейчас за ними прийдут. Давай-ка, ты наденешь носки Веры, а? Что добру пропадать!

Стефания смотрела в одну точку и молчала.         
Наташа сняла носки с Веры старшей, они были полные вшей, которые так и прыгали на ее руки, но зато они были очень теплые и могли существенно согреть в этот жуткий холод, и натянула их на Стефу.

И тогда у Стефании полились слезы.
Просто ручьем текли по ее худенькому личику.
Наташа, как ни старалась ее подбадривать и сама сдалась, они сидели в обнимку и рыдали, почти беззвучно.

А потом… чашка кофе.. кусочек хлеба… и опять на работу…
День за днем - горе, смерти, постоянный страх, холод, голод и изнурительный труд.



Глава 12

На краю пропасти…



Август 1944 года

Теплое августовское утро принесло в барак, увы, тяжелое известие о перемещении всех заключенных барака, в котором находилась Стефания, в палаточный лагерь.
Стефании сразу стало тревожно.

"Сколько же там теперь погибнет людей?" - подумала она.
"Ведь условия в палатках, даже для летних ночей не очень пригодны, - что же будет осенью?
А зимой? - Стефания поперхнулась. - О чем я думаю? Осенью или зимой, при таких условиях жизни, нас уже вообще никого в живых не будет!"

На счастье палаточных узников, и лето и даже ранняя осень, оказались необыкновенно милостивы к ним - ночи, хоть и прохладные, но вполне сносные.

Октябрь 1944 года всполошил весь палаточный лагерь.
И без того, переполненный лагерь, решено было забить узниками до отказа. Около трех тысяч женщин перевели из Освенцима в Берген-Бельзен, большая часть которых, были очень больны.

Стефания проснулась от громкого крика, который доносился с улицы.
Уже светало, но было слишком рано для подъема на работу. Она догадалась, что это привезли новую партию несчастных узников. Она уже слышала, что к ним планируется подселение.

Крики были настолько душераздирающими, что не трудно было догадаться, что это скорее всего, у матерей отбирают их детей.
Страшно, очень страшно слышать невыносимую боль этих несчастных матерей, но всегда Стефа надеялась, что на этот раз все обойдется, ведь были же случаи, когда детей отнимали, те проходили медицинский осмотр и потом их опять возвращали матерям - это был настоящий праздники.
Не только матери плакали от счастья, но и все жители лагеря.

Вот и сейчас, Стефа тихонько шептала: "Боже, я не знаю есть ты или тебя просто придумали, но я бы очень хотела сейчас, чтобы ты обязательно был и помог этим бедным матерям и их детям!
Не допусти горя, прошу тебя! Пусть никто не пострадает, пожалуйста!"

Она шептала снова и снова эти слова, как заклинание, ее руки были сжаты в кулаки,
дрожь била по всему телу, плакать уже давно не могла, все слезы выплакала за годы, проведенные в нескончаемых бараках.
Постепенно плачь утих, но шум все нарастал.
Были слышны крики надзирателей.

Стефания подошла к щели в бараке и стала наблюдать за тем, что происходит.
Ей сразу бросилась в глаза черненькая девочка-подросток, за которой, как за магнитом устремился ее взор.

Фрау Элизабет Фолькенрат, одна из самых жестоких надзирательниц, подошла к девочке и пихнула ее палкой в сторону бани. Та, озираясь по сторонам, явно кого-то ища, вынуждена была идти вперед, но как только фрау Элизабет Фолькенрат отвернулась, девочка, остановилась.

"Что она делает?" - прошептала Стефа себе под нос. "Иди, дурочка, иди пожалуйста! Тебя же сейчас изобьют!"

Но, девочка стояла и все время смотрела по-сторонам, явно ища взглядом кого-то, скорее всего, родного.
Наконец, завидев вдали молодую девушку, она стала махать ей руками и подпрыгивать.
Стефания все время наблюдала за этой сценой и очень переживала, что-бы ничего не случилась с этим подростком.
Через минуту, девушки уже были рядом и исчезли за дверью бани.
После завтрака, как всегда - чашка кофе и кусочек хлеба, Стефания вместе со всеми отправилась на работу.
 
В проеме двери она буквально столкнулась с надзирательницей, которая грубо оттолкнула ее в сторону, говоря:
- Где у вас освободившиеся койки?
Стефания стояла обомлевшая, перед ней была та самая девочка-подросток с подругой.
"Какое счастье!" - промелькнуло у нее в голове.
Она и сама не знала, почему она так обрадовалась, что эту девочку привели именно сюда, в эту палатку, и даже прямо к постели Стефы.    
Может быть, Стефании так было необходимо, найти замену Верику, по которой она сильно скучала, и никак не могла смириться с ее смертью, что она интуитивно это почувствовала, увидив эту черноволосую девочку.
- Вот здесь, но только одна, все остальные заняты. - она быстро подбежала к трехъярусным сооружениям из досок, которые служили заключенным, как спальные места, и указала на свободное место  надзирательнице.
- Ничего, подвинитесь. Это вам на двоих. - сказала фрау грубо девочкам, указав на свободную постель.
Они, пугливо проследовали к своему месту и остановились, как вкопанные, глядя по сторонам.
Стефании сразу бросился в глаза, тот ужас, который охватил этих, совсем еще молоденьких девчонок.
- Быстро завтракайте и на работу. - наздирательница посмотрела на Стефу и добавила - покажи им все.
После ухода фрау Элизабет Фолькенрат, Стефания сразу бросилась к баку, что-бы налить девочкам кофе.
- Вот, теперь это и ваш дом, не известно на какое время. Располагайтесь. Меня зовут Стефания, а вас?
- Я - Анна, а это моя сестра - Марго.               
- Вы сестры? - переспросила Стефания, подавая им кружки с кофе.
- Да.
- А откуда вы?
- Мы из Голландии.
- Да? Это ваш первый лагерь?
- Нет. Мы сначала были в Освенциме. - ответила Анна.
- Понятно. - Стефания с сочувствием посмотрела на девочек. - А я из Польши. И это уже третий лагерь. Ладно, у нас еще будет время - поговорим. А сейчас лучше поторопиться на работу.
- А что вы делаете на работе? - сделав глоток кофе, спросила Анна.
- Парашюты. - немного помолчав она добавила, - и я должна вам сказать, что вам повезло, хотя трудно такое вообще сказать про нас, и тем ни менее, работа вполне сносная.
На лице Анны появилось удивление:
- Парашюты?
- Да. Пошли, сейчас все увидите. 
               

Они вышли на улицу и направились в дальнее здание, на которое Стефа им сразу указала.
- Я люблю ходить по этой алее, это тот самый редкий случай, когда можно хоть немного отвлечься от реальности. - Стефания улыбнулась.
Они шли по длиной дорожке, аккуратно выложенной булыжником, а по обе стороны цвели разные цветы, росли молодые деревца, и как ни странно, даже пели птицы.
- А вам не страшно, Стефания? - спросила вдруг Анна.
- Всегда страшно. Но, бывает, что мы с чем-то свыкаемся и на время теряем этот страх.
- Как давно вы в лагере? - наконец Стефания услышала голос второй девушки.
Марго сняла очки и протерла стекла о свое платьице.
- Очень давно. Четыре года.
Стефания вздохнула.
- А мы два года прятались в секретной квартире, но гестапо все же нас обнаружили и арестовали.
Потом нас разлучили с родителями… Мы не знаем куда их отправили…
Анна посмотрела на Марго, та беззвучно плакала.
- Ой-ой-ой! Не надо, дорогая…
Стефания обняла Марго. Вы хотя бы знаете, что они живы…
Рано или поздно все закончится и вы опять будете вместе.
- А где твои родители? - Анна посмотрела в упор на Стефу.
- Моих уже нет… И я даже не знаю, жив ли мой муж - Артур. Мы были вместе в первом лагере, но потом всех женщин увезли оттуда. Писать письма нам не разрешают.
- У тебя есть муж? - удивилась Анна.
- Да, Аня, я знаю, что из-за своей худобы, похожа на подростка. Мне уже двадцать лет.
- Ты что, правда? - Анна округлила глаза.
- А тебе сколько? - спросила Стефа Анну.
- Мне пятнадцать. А Марго уже восемнадцать.
- Ну, вот! Тогда будете слушаться меня - я старше вас. - улыбнулась шутливо Стефания.

Она легонько подтолкнула девочек к выходу.
В это время в палатку набивалось все больше и больше, вновь прибывших узниц.
Им приказывали занимать постели по двое.
Выдавали по пол-кружки суррогатного кофе и гнали на работу.

Вечером, Наташа, познакомившись в Анной и Марго, начала свои расспросы, как она это любила.
Но, Стефания, ревностно стала заступаться:
- Погоди, разве ты не видишь, девочки устали. Пусть отдыхают.

Марго и вправду выглядела совсем уставшей, или скорее, подавленной.
Она тут же нырнула в постель, закрыв глаза.
Анна же, напротив, сама была не прочь порасспрашивать своих новых знакомых.
- Стефания, а здесь есть газовые камеры?
- Нет, Аня, но люди и без них мрут с чудовищной скоростью.
- Как страшно!
- Да, милая, мы повидали столько смертей, что и не счесть. - вставила Наташа.
- Ладно, ладно, не пугайся, может нам еще и повезет. - Стефания приобняла Анну.
- А я, когда мы прятались в убежище, вела дневник - записывала туда всю нашу жизнь. К сожалению, нас   
так быстро арестовали, что мой дневник так там и остался. Мне очень его не хватает.
- Что же такого ты там писала? - поинтересовалась Стефа.
- Все. Я была очень откровенна с ним. Правда, папе это не всегда нравилось. С нами жили еще папины сослуживцы, а один со своей семьей. Два года совсем не выходить на улицу - это тяжело. Так что, дневник был моим спасением.
- Досталось и вам! - Стефания вздохнула.
- Да, мы постоянно жили в страхе, что нас обнаружат. Нам нельзя было даже в окно смотреть. Но, я иногда приоткрывала плотную ткань, буквально чуть-чуть и подглядывала за прохожими, ужасно им завидуя, что они могут, так свободно прогуливаться. И все свои мысли и ощущения я записывала. Папа всегда говорил, что у меня талант писателя.
- Уверена, что так и есть! - Стефания улыбнулась.
- Я бы могла продолжать и здесь писать, но у меня нет бумаги и ручки.
- Это проблема. - задумчиво сказала Наташа.
- Знаешь, может нам удастся что-нибудь придумать. - успокоила Анну Стефания.
- Хорошо бы!               
- И ты опишешь всю нашу жизнь здесь, а потом твои записи прочитает весь мир и содрогнется. Они должны все знать, все до мелочей. По всему миру разлетится книга Анны… - а как твоя фамилия?
- Франк.
- Анны Франк.
Анна улыбнулась.
Ей, явно очень нравилась эта идея.

Долго не могла уснуть Стефания в эту ночь.
Она и правда озаботилась тем, чтобы найти бумагу ручку для Анны.
И на примете уже была одна узница немка, которой разрешено было писать письма домой и получать посылки.

Стефания очень надеялась, что она поможет им раздобыть тетрадь, для ведения дневника, но так же она хорошо понимала, что надо будет им быть очень осторожными, ибо это не безопасно.

Как оказалось позднее, заиметь бумагу и ручку, да еще при этом суметь надежно это все прятать, не так и просто, ибо постоянные проверки были довольно тщательные и если бы нашли нечто запрещенное, расправа ожидала бы девушек очень суровая.
И тем ни менее, немка пообещала делиться с Анной бумагой. Однако, на второй день, к большому разочарованию Стефании и Анны, немку перевели в другой блок.

Возможностей заполучить бумагу так и не предоставлялось.
День за днем сменяли друг друга.
Ближе к зиме разразилась эпидемия тифа по всему лагерю.
Эта страшная болезнь уносила жизни узников с такой чудовищной скоростью, что даже руководством лагеря овладела настоящая паника.
Они совершенно не могли контролировать ситуацию.
Заболевание довольно быстро распространялось по причине плохих санитарно-гигиенических условий.

Стефания услышала от узницы, которая была врачом, что в этот период, крайне важно не пить никаких жидкостей, особенно воду, а только кофе.
Кофе им приносили постоянно, и Стефа очень послушно соблюдала рекомендацию врача.
Она же строго следила за своими подругами и соседками по бакару, не позволяя им пить воду.
Обнаружив, что у многих, кто пил кофе, все же начали проявляться симптомы тифа, Стефания приняла решение не кушать никакой жидкой пищи и сказала об этом Наташе и Анне с Марго.
 
Но, не смотря на такие строгие предосторожности, однажды вернувшись с работы, Стефания увидела совсем поникшую Анну.

- Что с тобой, Аня?
- Я не знаю. Мне очень болит голова и мне очень холодно.
- Дай я проверю температуру. - Стефания приложила свою руку к ее лбу.
- Да нет, мне холодно. - стала спорить Анна.
- И тем ни менее, у тебя температура.
- Она весь день себя сегодня плохо чувствует, у нее и живот болел. - печально сообщила Марго.
- Так, завтра не кушай ничего - только кофе. - приказала Стефания, обратившись к Анне.

Утро не принесло Анне облегчения, но что совсем прискорбно, все симптомы повторились и у сестры Ани, Марго.

Стефания очень сильно забеспокоилась.
Посоветоваться было не с кем.
Врач, которая могла бы дать совет в данной ситуации, к сожалению, была переведена в другой блок.
И, хоть девочки и отправились на работу в таком состоянии, совершенно очевидно было, что болезнь прогрессирует.
К вечеру у Ани была высокая температура, а Марго и вовсе корчилась от дикой боли в животе.
Стефания металась от одной к другой и ставила им компрессы на лоб.
Она хорошо понимала, что ничего хорошего в их случае быть не может, но все же надеялась на чудо.

Когда, через пару дней, Анне стало совсем плохо, а Марго и вовсе теряла сознание от болей в животе, да при все еще и Наташа заболела, Стефания стала умолять санитаров поместить их в лазарет.
Конечно, они ссылались на то, что лазарет перегружен больными, но все же в итоге забрали девушек.

Каждое утро приходили санитары с проверкой во все бараки и уносили трупы десятками, а уже к декабрю сотнями и более.
Эпидемия росла в прогрессии и достигла точки невозврата.
Заболевали все подряд, и даже персонал лагеря.
Стоял чудовищный мор.

Стефания не могла навещать своих подруг в лазарете, туда никого не пускали, и сведений никто не давал. Поэтому она так и не знала, как обстоят дела Анны, Марго и Наташи.

В феврале 1945 года эпидемия уже совсем была не подконтрольна.

Стефания, по-прежнему пила только кофе и изредка съедала кусочек хлеба.
Она настолько исхудала, истощала, что еле передвигалась и даже шаталась от ветра.

Ей было трудно говорить, да и почти не с кем.
Вокруг были повально обреченные, и почти обездвиженные больные.
Бараки, все больше и больше, становились похожи на бараки-призраки, где витала только смерть.


 С началом весны, в первых числах марта, Стефания уже не могла вставать с постели.
Ухаживать было совсем некому.
Силы покидали ее.
Порой, она полностью проваливалась в обморочное состояние, а выйдя из него, ловила себя на мысли, что "лучше бы не выходила! То, что она переживает, как и те, кто еще пока жив, - это выше человеческих возможностей!"

Начиная с этого времени, Стефа больше не могла распознать: где реальность, а где бредовое состояние.
Она, то улетала и кружилась среди желтых осенних листьев, то вдруг обнаруживала перед глазами людей, которые что-то шептали над ней, а потом ворочали ее, что-то делали с ее частями тела, потом вдруг опять она резко попадает в какую-то воронку и мчится, мчится, до тошноты, кружась в этом адском барабане, и снова чье-то лицо смотрит ей прямо в глаза, дотрагиваясь до них своими пальцами.
Иногда, ей удавалось поймать свою мысль "Ну, хватит уже! Хватит! Я больше не могу! Я больше не хочу-у-у-у!!!"



- Что это тут у вас? - строгий пожилой мужчина в белом халате стоял у кровати больной.
- Сильное истощение… Она почти не приходит в себя уже пять дней. - ответил молодой врач, добавив - и не имени, ни фамилии… Кто такая?
- Да, не смотря на все наши усилия, с момента освобождения узников, очень многих так и не удается спасти. Они слишком слабы. А эта - совсем еще дитя… Нет.. - он помотал головой, - не жилец!
- Мне кажется, профессор, ее организм все же борется, не сдается, может еще и справится!
- Посмотрим... поглядим...

Профессор медленно направился к выходу.
Он снял халат и вышел на улицу.

Апрельский ветерок обдал его своей свежестью.
"Жизнь продолжается!" - подумал он.

Над лазаретом развивался британский флаг.




Глава 13

Спасение



Подъехавшая машина, резко затормозила у самого входа в лазарет, и из нее выскочил высокий молодой человек в польской военной форме.
- Пожалуйста, подскажите, - обратился он к стоящему на пороге профессору, - у кого я могу узнать сведения о бывшей узнице лагеря?
- Зайдите внутрь. - профессор показал рукой на дверь.
- Спасибо, - на ходу крикнул парень.
Он рванул в первую попавшую дверь и увидел множество коеек, с недвижимыми больными.
- Сюда нельзя! - строго сказал санитар, завидя военного.
- Я ищу…
Санитар не дал ему договорить:
- Нужно разрешение от врачей.
- Послушай, я пять суток,.. по всем больницам… Да что ты понимаешь!

Не дожидаясь разрешения от врачей, и даже их не ища, парень стал подходить к койкам и разглядывать лица людей. Обойдя всю палату, он вышел и направился в другую. Третью… Четвертую….

Наконец, он увидел, больную, которая способна была отвечать на вопросы, и даже врачи не были против:
- Пожалуйста, не знаете ли вы такую девушку - зовут Стефания?
- Нет, я такого имени не слышала. - ответила пожилая, сильно исхудавшая женщина, которая сидела на своей кровати, свесив безжизненные ноги.
- Кого же еще можно спросить? - просто в никуда был отправлен вопрос отчаявшегося парня. - С момента освобождения лагеря я ее ищу, все больницы уже изъездил.
- Так может ее и в живых уже нет! - тихим голосом сказала женщина.
- Нет! Я знаю, я чувствую, что она жива. Я должен ее найти… Я обязательно ее найду.
- А как она выглядит?
- Она очень красивая. У нее шикарные рыжие волосы. Не высокая. Худая.
- Мы все были красивые… Сколько ты ее не видел?
- Четыре года.
- Да. - женщина вздохнула.
- А на втором этаже смотрел? Там есть одна безымянная, меня только сегодня спустили сюда, а так я лежала рядом с ней. У той вроде рыжие волосы… Но, правда, она совсем ребенок, кажется...

Вдруг раздался сигнал автомобиля.
Парень занервничал:
- Это меня. Мне британцы дали в помощь машину, и уже время поджимает.
Он подошел к окну, высунулся и крикнул:
- Еще пять минут.
А дальше, не говоря больше ни слова, парень схватил женщину на руки и быстрыми прыжками вдруг очутился на втором этаже:
- Куда дальше?
- Туда. - показала жестом женщина.

Он быстро направился в сторону палаты, на которую ему указали.
Дверь была немного приоткрыта.
Он локтем открыл ее до конца и его взору предстала огромная площадь кроватей, а на них стонущие от боли, либо полностью недвижимые больные.

Сначала он обомлел.
Это напоминало больше морг, чем больничную палату.
Искаженные лица, совершенно не реагировавшие ни на что.
Наконец, прийдя в себя, он спросил:
- Где?
- Вон туда.
Пробираясь сквозь ряды, он только и думал: "Сара, я уже тут, я знаю, это ты! Я бегу к тебе!"

Через мгновение его глаза судорожно искали черты схожести с его Сарой.

Он смотрел на скелет, обтянутый кожей, и никак не мог прийти в себя, все еще держа на руках женщину, про которую даже забыл.

Просто стоял, держал, а глаза, как магнитом были прикованы к подобию человека в кровати…

Но, сердце стучало так, как может только стучать сердце человека, нашедшего свою любовь.

В этот момент к нему подошел врач с санитаром.
Его руки освободились.

Он не слышал громких выговоров врача, он только слышал тихое биение сердца самого дорогого для него человека на всем белом свете.
- Артур! - почти беззвучно прошептала Стефа, немного приоткрыв глаза. - Я умерла?
- Сара! - слезы радости и счастья текли по его щекам. - Нет, дорогая! Ты только начинаешь жить!
- Что это значит?
- Это значит, - конец войне!


Весь мир в одночасье заиграл радужными красками, будоражащими каждую струнку их души.
В следующее мгновение, Артур уже спускался по лестнице к машине с Сарой на руках.
С самым большим своим сокровищем.

Британские врачи и безграничная любовь сыграли свое - Сара быстро пошла на поправку.
Артур был постоянно рядом.

Они поведали друг другу об этих годах разлуки и о том, как они жили…
Сара узнала, что Артуру удалось бежать из лагеря и он подался в польскую армию.
Он доблестно воевал против фашистов.

А когда Берген-Бельзер был сдан британским войскам, Артур выяснил по спискам, что Стефания была в этом лагере.
По его просьбе ему дали машину на поиски жены.

И вот оно счастье - из тысячи возможных жизненных поворотов судьбы, случился именно тот, о котором четыре долгих и страшных года они мечтали!
Две половинки вновь обрели друг друга!

"Любовь уничтожает смерть и превращает ее в пустой призрак, она обращает жизнь из бессмыслицы в нечто осмысленное, из несчастья делает счастье."
Л. Н. Толстой.


Заключение.



"В жизни есть только одно несомненное счастье — жить для другого. "
Н.Г. Чернышевский


Стефания и Артур прожили долгую счастливую жизнь, родив прекрасных сыновей.
В 1984 году Артур не пережил операции на сердце.
Но, он навсегда остался жить в сердцах его супруги и сыновей.
Он познал лагерные испытания, но сумел бежать, подавшись в польскую армию, где сражался с фашистами до Победы.

Брат Сары, Борис так же храбро сражался с фашистами, пройдя всю войну и дойдя до Берлина.
Он искал свою сестру Сару много лет, и нашёл ее по красному кресту в 1970 году.
Борис умер в 2010 году в Нью-Йорке, хотя и прожил основной отрезок жизни в Москве.

Филипп Хельблинг, брат Артура, прошел с честью и доблестью всю войну, борясь с фашистами, освобождал Освенцим.

Сейчас Стефания Хельблинг проживает в Америке, штат Флорида.
Ей уже 92 года, но она по-прежнему очень элегантная и привлекательная дама.

Ее сыновья Эдди, Марк и Эрвин, внуки и правнуки живут рядом с ней.
У Стефани большая и дружная семья.


Послание человечеству

Берегите друг друга, люди!
Не тратьте свое драгоценное время на обиды и зло, дарите миру свою любовь!
И эта любовь всегда будет возвращаться к вам!

Ваша, Елена Фиштик.

Июль 2016 года.