«Не нуждается в себе попутный ветер…»
У одного Попутного Ветра не было попутчика. Был у него путь, что-то вроде ветреного фарватера, по которому он раз за разом находил под собой знакомые горы, реки и города… Это длилось чуть меньше, чем вечность: ветер уже и забыл, сколько он тут обитал, на этой стороне зазеркалья. Он даже имя свое забыл, как забыл и того, кто приснился ему однажды на заре его ветреной эры и шепнул во сне: «Найди меня, и мы отправимся в путь вместе!»
Ветры просыпаются, когда весь несотворенный мир еще дремлет. Спят нерожденные города, спят в зерне вселенского замысла непостроенные корабли и птицы, которые еще не встали на крыло. Только ветры над молодым миром поднимаются в зачаток неба и своим дыханием раздувают его до размеров всего, что только способно быть видимым. Потом каждому ветру обозначается его направление. А еще – так уж повелось – ветрам присуждаются имена, согласно их особенностям и характеру. И от одного берега мира до другого, от рождения его до нового засыпания ветры непреложно несут свои регалии и свою рутину. Кто это выдумал, что ветер свободен? Что он знал… Если ты норд-ост – не дуть тебе с юга; бриз не придет в полночь с моря, Сарме и вовсе моря не видать; муссон не станет пассатом, пассат – муссоном… Так-то…
А уж если ветру суждено стать попутным, он, считай, пропал. Как ему сбыться наяву, если тот, кому ветер должен сопутствовать, родится, к примеру, неподвижным камнем? Ветер и тогда будет рядом, но вот пути не получится, сколько ни вей, ни бей наотмашь, ни злись, ни люби… А если попутчик с пути собьется, или, хуже того, пропадет, канет в пропасть? Что тогда ветру делать..? Вот почему столько неприкаянных одиноких ветров в небе. Весь секрет в том, что ветры очень верны. Себе, слову и пути. Ну и попутчику: куда же без него?
Этот Ветер уже не помнил точно пассат он или муссом, не помнил какое имя ему дала ветреная братия, прежде чем назначила резать крыльями небо над этим вот уголком мира… Знал он наверняка только то, что заря утренняя всегда должна была оставаться у него за правым крылом, а вечернюю он всегда наблюдал с самой макушки высокой горы. Это и был его путь, его фарватер…
На горе у Ветра было гнездо. Просто одинокая, как и он, Сосна, выросшая из залетного семечка на самой вершине далеко от своих сородичей, когда-то приютила его в своих крючковатых ветвях. Так и повелось: на вечерней заре, когда солнце касалось последними лучами самой макушки Сосны, Ветер прилетал и садился к ней на плечо. «Привет» – шептал он тихо, Сосна шелестела – «Я скучала…» Ветер заметил, что за последние век-полтора, минувшие с того времени, как судьбы его и Сосны неким тайным образом связались, в ее ветвях справа, прямо над пропастью, сформировался небольшой круг, ветки сплелись, хвоя там была особенно густой и мягкой, птицы роняли перья, которые оставались в темной игольчатой ловушке… Так и вышло гнездо для Ветра. Как-то привык он прилетать и садиться справа. А она… ждала каждый раз и перья собирала. «Жалко… Что только вечерами» – шептала Сосна. «Служба…» – отвечал Ветер. «Все ищешь? Попутчика своего...?» – чуть ревниво укоряла она, а он целовал ее ветки дружеским поцелуем. Так одиночки коротали вечера: Сосна – грустя по другим соснам, о которых она и слышала-то только от своего перелетного друга, а друг ее, Попутный Ветер, – в тоске по своему попутчику. Они были почти счастливы вечерами. Во всяком случае, счастливее, чем днем.
…Ветер проснулся однажды в гнезде и понял, что проспал рассвет. Впервые за многие века! Опоздал… Что-то будет теперь?! Он испугался и сам удивился этому: ветер ведь абсолютно ничего не может лишиться, особенно если он даже имя свое забыл, а значит, бояться ему нечего. Но вот тут…
«Не улетай, вообще… весь день…» – прошептала Сосна. Он посмотрел вниз и увидел серебряную ленточку горной реки. Посмотрел вверх – увидел там все то же небо. Птицы деловито сновали по своим делам. Шел обычный день. Никто, как будто, не потерял его, Ветер кому-то попутный. Ничего не изменилось, не замерло, не остановилось во Вселенной…
…И он остался. Он засыпал и просыпался в ветвях одинокой Сосны, а она больше не чувствовала себя такой одинокой. И так минуло сколько-то там десятилетий: по ветреным меркам – сущая ерунда. Ветер не стареет, да и у Сосны век долог. Только почему-то на душе у обоих в последние лет двадцать стоял полный штиль... Они и прежде не говорили много, но тут оба совсем стали молчунами. Он никуда не летал и не приносил ей рассказов о соснах чужих земель, она не ждала его и больше не ревновала к небу. «Жаль, что ты – не мой попутчик…» – сказал он однажды на закате. «Ты – за старое?» – устало и рассеянно проскрипела Сосна. И потом они молчали еще ночь, и день, и месяц.
…Но однажды Ветер проснулся в полночь. Стояла тогда на небе огромная луна и звезды перешептывались на своем языке. «А я когда-то начинал учить звездный… » – подумал Ветер, и стало ему грустно. Он забыл все до одного слова и, сколько ни старался, не смог вспомнить, как на звездном звалась эта планета, на которую он был сослан… Не помнил он даже зачем… «Стой! – закричал Ветер спросонок – это как же...» Имени своего не помнить – это еще половина беды: он привык уже быть безымянным, но не помнить свое судьбы… Это уж слишком!
И тут он услышал тоненький голос сверху. «Ты – Попутный. Это главное. Муссоны приносят дожди. Бризы – приносят облегчение в жаркий полдень. Неисповедимы пути ветров… Попутные – наполняют чьи-то паруса…» – на чистом звездном, на самом изысканном из его наречий, мало распространенном в этом витке галактики говорила с ним, простым безымянным и беспутным Ветром, Звезда. Яркая, маленькая и звонкая, как льдинка… Ветер и сам не понял, как различил забытые слова на высоком звездном, но он услышал и понял их так ясно, что его помятые крылья заныли от тоски по небу...
… И Ветер тихонько ускользнул из объятий спящей Сосны, нежно поцеловав ее иголки на прощание. Он обещал ей вернуться с вестями и с новыми сказками. Он улетал в едва затеплившийся рассвет и чуть покачивался, с трудом удерживая когда-то знакомый курс на отвыкших от неба крыльях. Серебряная река внизу змейкой убегала к океану, солнце вставало над горами, Ветер летел по своему старому фарватеру. Ничего ему было не нужно больше в эти минуты – они и так были дороже минувших впустую десятилетий. Прозрачное тело Ветра жадно впитывало солнечный свет и запах соли, и было ему так понятно теперь, что жизнь – это нечто вроде игры или странной сказки, в которой нет ни морали, ни истины. Ветер летел и не понимал, как мог он забыть об этом простом и славном счастье. И птицы… Казалось, им было сегодня не все равно.
Вот тут-то… Ветер увидел белый Парус. И Парус его заметил издали. Он весь затрепетал, забился — крахмально, хрустко, нежно…
«Вы, Вы… И в нынешнем веке..! – только и прошептал Ветер, коснувшись стройной мачты. – Разве паровая машина не вытеснила паруса окончательно?» Ему хотелось показаться галантным и сведущим… Белый Парус чуть покраснел, а после лукаво улыбнулся: «Пар давно заменила нефть… Мир стал другим, сударь. Вы, должно быть, сладко проспали последние два столетия?» Ветер рассмеялся над самим собой: «И верно, долго… – он на минуту залюбовался белым Парусом и замер, но чуть погодя спросил – А что же Вы делаете здесь в одиночестве?» Парус тихонько рассмеялся… «Жду ветра – ответил он. – Знаете ли… У меня на борту поселилась парочка последних романтиков…» И тут они оба рассмеялись, как заговорщики: Ветер и Парус. Их даже не смущало то, что они не знали имен друг друга, и даже то, что оба они были, в сущности, безымянны – один затерянный в море белый Парус и неказистый местный Ветер среднего крыла. Зато им, кажется, было по пути, по пути, по пути…
2016