ПРОТЧИЕ из прошлого
Елизавета обожала мужчин идеальных. Прокопий же Силыч как раз ее устраивал. Большой, как дверь директорского кабинета в ее приемной, тихий и робкий, как здешняя уборщица, умный, как японский калькулятор. А лицом – ну, чисто Омар Шириф. Она его приметила сразу. Еще на том, на первом приеме у Пал Палыча, когда Проша удостоверил свою принадлежность к инженерной братии, предъявляя директору новенький синий диплом об окончании вуза. Елизавета, как бы невзначай заглянув к шефу в кабинет, заметила, как удачно сочетался синий диплом новоявленного инженера с его темно-синим костюмом, синим в полоску галстуком и антрацитово - синими башмаками.
- В цех его! Мастером на антресоли!- бросил ей Пал Палыч, небрежно толкнув диплом на край дубового стола, поближе к сейфу. И ему:
- Трудитесь, увтовпроксилыч. Живите. Внедряйтесь в коллектив. Компривет.
«Борзач,- пронеслось под модной прической Елизаветы при виде этой сцены,- сам-то в руках ничего увесистее телефонной книжки, поди, и не держал».
Через день она ненароком заскочила в цех. Молодой Прокопий Силыч любовно демонстрировал бригаде, как нужно крепить мебельную новинку, придуманную лично им, - универсальную ручку на антресоль.
Продвинулись стрелки огромных настенных часов в приемной. Минул месяц. Елизавета в составе «Комсомольского прожектора» провела рейд в общежитии, где свое свободное время от напряженной вахты мастера антресолей проводил начинающий инженер Прокопий Силыч Силин. На ее вопрос: «Как отдыхается, товарищ?», Прокопий ответил:
- Хорошо отдыхается, товарищи. Но констатирую: в умывальнике утечка воды из системы.
Мысли молодого инженера были зафиксированы в блокнот «КП». В очередном номере стенгазета «Завзятый мебельщик» в заметке «Отдыхать можно лучше», подписанной Е.Лисаветин, Лиза настрочила: «Хорошо входит в коллектив новый инженер Прокопий Силыч Силин. Пока молодые мебельщики пропадают невесть где в послерабочее время, начинающий специалист деревообрабатывающей промышленности тов. П.С.Силин конструирует новую антресоль и проявляет заботу об утечке воды из центрального домотрубопровода. Думается, комендант общежития, воспитатели, все руководство нашей фабрики сделают надлежащие выводы, а также устранят утечку воды из кранов».
Через полгода кроваво-фиолетовый Силин развернул на директорском столе чертежи унифицированной антресоли с двумя складывающимися ручками по боковым торцам. Директор одобрил. Конструкторы поддержали. Техсовет тоже. После внедрения новинки и выплаты премии тов. П.С.Силина назначили и.о. главного конструктора.
Молодой! Растущий! Инициативный! Общественник (помнится, вроде бы, кажется, даже некогда краны в общежитии ремонтировал по собственной инициативе, или, может, сигнализировал)! Одним словом, человек коммуникабельный, явно на своем месте.
И передвинулись снова стрелки часов. Минул месяц. Хмурится Елизавета, казнит себя: «Я.Все я, фифа причесанная!- и колотит себя лакированным оранжевым ноготком в серую крапинку по темечку.- Когда был простым инженером, так хоть глядел на меня. Интервью вот дал по поводу утечки воды из кранов в общежитии. А теперь! Уже И.О. ГЛАВИНЖА! Квартира! Телефон. Машина к дому!». Решилась-таки, позвонила ему. Пришла к И.О. стенографировать срочный доклад…
Через неделю была свадьба. Потом ночное откровенное собеседование.
- Окопчик! Прошчик! Млей перед Пал Палычем. Он человек всесильный. Его закон: лучшим людям – лучшую мебель! Он первым в нашем Прямоотдачинске ратовал за НТР. Такой ррреволюционер! Техххнократ – технокррраттище! Прямо беда. На районных конференциях его уже побаиваются на трибуну выпускать! Говорят, будто жаждет всю нашу фабрику перевернуть. Только точку опоры не найдет.
- Про то слыхал, Лизуня. Он и меня метит в Архимеды научно-технического прогресса.
- Смотри, не промахнись. Особо не высовывайся.
- Та лааано.
- Чиво, чиво ладно. Старик вот-вот выведет сынка в доценты и пойдет на покой. Он ведь тебя, никак, думает двигать в свое кресло-то.
- Уг – гхым, ммм, мяу, а?
- Ну, Прошшша, хва. Да, скажи, негодяйчишко, а почему ты обходил меня стороной до стенографирования доклада? Боягузик, да?
- Видишь ли, Лизуньчик., я все карты не хотел раньше времени открывать. Даже тебе, кроха – макоха. А вдруг дойдет до сослуживцев. Ну и протчее и протчие.
- Какие эттт карты еще и все такое протчее, и все такие протчие?- грозно вздыбилась Елизавета, закрывая доступ к своему телу бархатной подушкой.
- Лизуня, крошка. Я ведь водопроводчик, инженер – сантехник.
- Силин! Не дрейфь! Не диплом красит человека!
Они сладко обнялись, потормошились, поцеловались, поплескались в ванне и пошли названивать друзьям, приглашая их отметить свежую покупку – балалайку.
Морские байки
ГРЕЧКУ БОЛЬШЕ НЕ ЕДЯТ
Если я, сугубо сухопутный человек, у которого от малейшей морволны непременно наступает внутренне беспокойство в желудке, буду рассказывать морские байки, то разве вы в них поверите? Ни в жизнь. Но если слово возьмет морской волк Федя, то тогда, безусловно, придираться не станете. Так вот, Федя как-то говорил, что его шхуна – крылышко, так он ласково кличет свое судно, им водимое – управляемое, раз перевозило некий заморский дефицит не то из Передней Ряжмы в Сингапур, не то из Задней Перешницы в Заграноморскодаль, или там в Котр-де, кажется,-Вуаль. Словом, где-то там, на просторах Мирового Океана, у берегов некой Малой земли «крылышко» со всех сторон внезапно окружили разные джонки, плоскодонки, катамараны и прочие маломерные судёнышки. В них радостно галдели черные, красные и оранжево – желтые женщины. У них все было при себе, даже скромные набедренные повязки. Вперед на белой лодке выпорхнула светлокожая малоземлянка с копной смоляных волос и не раскосыми глазами здешних островитянок. И начала она речь толкать:
- Федор, мы нуждаемся в общении и в пище. Мы соскучились по гречке. Наши дети уже стали забывать, что это за такой ядреный продукт-зерно.
При этих словах в воздух взметнулись десятки ласковых женских рук с младенцами маломесячного возраста.
- Федор,- продолжала капитанша женской флотилии на чисто русском языке, без вкрапления каких-нибудь местных диалектов,- мы готовы поступиться своими женскими прелестями ради гречневой каши.
Федя в мегафон на довольно устойчивом, без примеси крепкого рома, арго и разных жаргонных морсловечек то же ж на чистом русском языке, ответствовал:
- Барышни, мы живем по Законам нашего Государства и по графику нашего Пароходства. Любое торможение движению судна чревато для нас, мореходов, штрафом. Нам надо идти строго по курсу. Это, во-первых. А в следующих строчках своего устного послания к вам должен категорически заявить, как я спишу начфину столько гречки? Как отчитаюсь в Пароходстве? Какой равнозначный дефицитный бартер можете выложить?
На что главная заводила женского маломерного флота гордо выплеснула:
- Федя, это будет бартер радости, бартер теплоты человеческого общения!
- Нннеее-ээт,- возразил Федор,- такой бартер к делу не подшить.
Тут опять взметнулись десятки женских рук с младенцами на руках. И что характерно, у детёнышей совершенно разная окраска кожи, в том числе и сметанообразная. Густая волна женских воплей перекрыла шум двигателя судна. Их требование было категорично:
- Забирайте их! Это массовое производство рашен моряков! У нас полно детей от своих мужиков! Наших чистокровных детей кормить нечем!
- Ни фута вперед!- грозно скомандовал в мегафон Федор.- Подобный груз не имею права принять на борт. Из-за отсутствия детских коек - это раз, диетпитания и нянь – это два. А главное, из-за недоказуемости, говоря категоричным юридическим языком, вышеприведенных вами упреков.
Что тут поднялось! Да Боже ж, мой. В общем, переговоры зашли в тупик. Шли они ровно 24 часа и 02 минуты. За это время акватория вблизи Федоровой шхуны превратилась в водоплавающую выгребную яму. Бултыхались детские какашки, колыхались одноразовые, ядовито-зеленой свежей расцветки, подгузники. Всюду были огрызки бананов, шкурки от них и останки прочих разных экзотических тропических фруктов, топорщились пластмассовые горлышки, очевидно, пустых бутылок. Даже любопытные акулы, проглотив тут кое-что, отчего-то торопливо ретировались.
Отчаяние охватило Федю, он, взмолился, прося у Нептуна помощи. Даже уже собрался принять некое компромиссное решение: взять на борт только самых остронуждающихся в гречке за бартер теплых человеческих отношений. Однако на его счастье ровно через 24 часа 02 минуты с начала противостояния, откуда ни возьмись, пришел градобой и смерчеподобные вихри. Женскую флотилию разметало, точно банальные щепки неких банальных деревьев. Федор облегченно вздохнул, поблагодарил Нептуна и сразу всех невидимых глазу святых, и направил свой досточтимый корабль в место разгрузки драгоценного груза. Только со слов же Феди достоверно известно, что на его судне теперь никто гречку не кушает.
НА САНДВИЧАХ
Любит Федя, по его рассказам, бывать в свободное от мореплавания время на Сандвичевых островах. Вы, быть может, и не знаете, что Сандвичевы острова в 18 веке хотели присоединиться к Российской империи. Но что-то там такое приключилось в сфере межгосударственных отношений, и те острова остались без двуглавого орла, а государство Российское продолжало жить само по себе, без этих славных островов. И вот теперь, когда Федя регулярно приезжает сюда отвести душу от морских натужных будней, благодарные островитяне выставляют ему за свой счет большой граненый стакан с цэдваашпятьоашистой жидкостью, в знак признательности за благородство старушки России. И Федя, вперив взгляд маленьких умных глаз в дно стакана, о чем-то подолгу, видать, глубокомысленно размышляет. Опустошенный Федей стакан благодарные островитяне наполняют той же пламенной жидкостью. Они в лице Федора благодарят далекую страну за то, что жили без революций, без ГКЧП, без водворения Бориса на большое царское кормление. Жили без приватизации пляжей и участков с пальмами и иной полезной островной растительностью, без превращения денег в ракушки, без воцарения газового бычка и нефтяного бочонка. Жили без пришествия к власти розовощекого с редкой расцветкой гладко приглаженных волос крутого электрика. Жили без дробления своих селений на удельные княжества, без войны внутренней, без рэкетирских структур, делящих каждый финик пополам, а банан на шкурку и дольки.
Выпив два граненых стакана с цэдваашпятьоашистой жидкостью, Федор крякает, вытирает тыльной стороной ладони рот, чем повергает сандвичевцев в неописуемый восторг. Потом гордо бредет в порт. Тут его поджидает попутное судно, везущее в Салехард или на Чукотку здешние бананы, в обмен на цельный лед. Дома, после глубокомысленных размышлений на пару с двумя гранеными стаканами о судьбе Сандвичевых островов, он непременно зачаливает на борт своей шхуны. По-деловому командует отгрузкой с внутреннего рынка всего самого ценного, чтобы взамен получить от загранки не только теплоту человеческих отношений, но и многообразные товары, и не только те, о которых обычно говорят: «Дай им боже то, что нам не гоже», но и очень даже гожие. И сегодня любят в Пароходстве Федю. Федя везде свой человек. Его отчего-то опять так и тянет на Сандвичевы острова…