К 1980 году отец получил уже все возможные звания и должности. Можно было подумать о гражданской жизни. В Свердловске было жилье, предложения о работе, хорошая пенсия полковника. Отцу предложили работу начальника отдела кадров некой организации, которая называлась ОРС. Народная мудрость расшифровывала это сокращение как «Обеспечь Раньше Себя», что во многом соответствовало сути дела.
Действительно, Отдел Рабочего Снабжения – это некая организация, призванная в условиях тотального дефицита тех лет «улучшить торгово-бытовое обслуживание рабочих и служащих предприятий ряда отраслей промышленности.
Был такой ОРС (и подчиненные ему УРСы - управления) и в Минсредмаше. Занимались всем - от организации общепита на предприятиях до снабжения всяческим дефицитом. А дефицитом было все! Очереди за продуктами, «запись на гарнитур», талоны на все, включая белье. Такое было времечко. Те, кто помнит его, понимает, что руководящая должность в ОРСе была чревата большим соблазном. Вокруг вились откуда-то взявшиеся знакомые, которым позарез надо было что-то «достать».
Отец «снабжением рабочих» занимался недолго. У него ведь было высшее юридическое образование, и он устроился в Свердловский юридический институт на военную кафедру. Это было его дело! Без блата, без дефицита и сомнительных знакомств. В коллективе отца любили. Он знал свое дело, прекрасно говорил, читал лекции. Была и дополнительная работа – с лекциями «О международном положении» папа разъезжал по городам Свердловской области. Зарплата, понятно была не очень большая, но ведь была и достойная пенсия.
Приближались девяностые годы, которые «взорвали» привычную жизнь и страны и семьи. Думаю, что из всех событий и перемен этих лет наиболее значимой для нашей семьи стала возможность подумать об Израиле. Стало возможным сделать то, о чем раньше можно было лишь шепотом.
Подумать-то можно было, но не всем. Работа сделала меня «невыездной» на долгие годы. Но моя сестра, родители были свободными. Первыми в Израиль уехали мои двоюродные братья – сыновья Фроима. Отец понимал, что и брат скоро последует за ними, и очень тяжело переживал предстоящую разлуку. И вдруг моя сестра, Женька, тоже решила уехать. А следом уехали и дядя Рома с тетей Любой. Отец переживал ужасно эту двойную разлуку. С братом и дочерью. Боялся за сестренку, всячески пытался ей помочь, посылал совершенно ненужные книги, посылки. Почему не уехал сам, даже не попытался?
Мне отец свое нежелание ехать объяснял тем, что вдруг младшая дочь захочет вернуться, и куда она тогда? Ведь свою кооперативную квартиру сестра продала, с мужем развелась.
Трагическая ранняя смерть брата в Израиле добавила сомнений. Дядя Рома в 1994 году скоропостижно умер от рака. Но главный "тормоз" был рядом с отцом. Мама ехать никуда категорически не хотела. "Никуда" - ключевое слово. Никуда, даже на курорт. Что было мечтой, наверное, любого советского гражданина. Отец мог бывать на курорте ежегодно. Причем бесплатно и сопровождающий (мать) тоже бесплатно. Такие у него были льготы. Заботилось государство о ветеранах войны. Но мама не хотела. Ей не нравилось даже на российском юге. А тут Израиль, жара.
Вот такими переменами обернулась для нас перестройка. Все остальные ее события – политические и экономические не так больно задевали отца, как разлука с дорогими сердцу людьми. Сестренка в 1997 году приехала навестить родителей. Цветущая, загорелая, довольная жизнью, с подарками – это была огромная радость для отца. Больше они не виделись.
Отец продолжал работать. Перемены в стране отразились и на учебном процессе. Никого больше не интересовали лекции о международном положении. Не стало в юридическом институте военной кафедры. Вместо нее появился новый курс: ОБЖ – основы безопасной жизнедеятельности. Отец с энтузиазмом взялся за новое для него дело.
С удовольствием общался с коллегами – физтехами Уральского Политехнического института. Именно на физтехе создавали программу ОБЖ, связанную с радиационной защитой населения. Еще больше общих тем для разговоров стало у нас с отцом.
И еще одна примета того времени – преподавателям в институте частенько задерживали зарплату. После смерти отца выяснилось, что весь последний год (а может и больше) он вообще работал без зарплаты, уступая свою «очередь» коллегам помоложе, с детьми, тем, кто более нуждался….
Очень быстро бежали «перестроечные» годы. Вот и еще один, 1998 год остался позади. С его очередным экономическим кризисом и обворовыванием граждан. Доллар с 6 рублей взлетел до 30. Нашу семью это не очень задело. Особых накоплений не было, росли и взрослели дочери, которым мы, понятное дело помогали. Появился первый внук и правнук – Ванечка. Так что расходы частенько превышали доходы.
1998 год стал для отца последним. На работе у отца приближались новогодние каникулы, дома мать готовилась к праздничному застолью.
Нет сослагательного наклонения у истории. У истории жизни тоже. Можно только гадать, что было бы, если бы немедленно вызвали «скорую помощь», если бы помощь оказалась грамотной и эффективной, когда отец почувствовал себя плохо.
Зато точно известно, что бывает, если помощь при инсульте не оказать в течение первых 48 часов. Так и случилось. Отца похоронили 23 февраля 1999 года. А перед этим было почти два месяца борьбы за его жизнь. Но запоздалой и безнадежной.
Попрощаться с отцом пришло множество народа. Для меня это было удивительно, ведь родни почти в Свердловске не осталось. Коллеги по институту, бывшие коллеги по армейской службе. Кто-то из ветеранов однополчан настаивал на обязательных оружейных залпах. Но обошлись без стрельбы.
Похоронили отца рядом с его матерью, бабой Хасей. На старом Широкореченском кладбище в Свердловске, где расположен мемориал погибшим в Отечественную войну. Но могила отца далеко от парадного мемориала, в красивом, заросшем деревьями рябины месте.
Бывшие сослуживцы, военные строители, установили на могиле отца красивую ограду из какого-то блестящего сплава. К сожалению, заросли рябины не скрывали этого блеска. И очень скоро оградку варварски спилили. Ведь пункты по приему цветных металлов благополучно существуют и ныне, провоцируя российских граждан на такой вот, совсем не божий, промысел.
Я не стала ничего исправлять, устанавливать новое ограждение. Ведь уничтоженная ограда – это тоже памятник. Памятник российской действительности тому, кто верой и правдой служил этой стране.