КРЫЛЬЯ
Рассказ
Ах, душный ты мой городок! Городишко. Зажали тебя холмики-холмы, опоясали. Недалеко тебе в стороны видно. А вверх? Вот об этом и думаю сегодня с утра. Об этом и сына спросил. Да, утром его спросил: «Как думаешь, сына, чем отличается человек от свиньи?» И он ответил, удивил меня глубоким суждением: «Свинья видит только землю, а человек - и небо». «И звезды»,- добавил я. На том и замолчали. А днем наткнулся я в старой газете на небольшую заметочку, первый абзац которой звучал певуче: «Летать хочется чрезвычайно. Человек от рождения умеет ходить по земле, бегать, карабкаться на горы, плавать. И только летать не умеет». И привыкает к этому, думал я, наблюдая в саду за пчелами. Ах, Тамара, Тамара, не понимаешь ты этого, не понимаешь, что ПРИВЫКАЕТ… Тебе очень жалко бросать там квартиру, театр, гастрономы. А здесь живут Сережи, Феди, Кати, Люды, не такие расторопные в суждениях, как наш. Что они ответили бы мне на вопрос об отличии? Эрудиция, кругозор и так далее, и так далее. Все слова-то хорошие, да тесно им здесь. Думал так по дороге на окраину. Права, права жена по-своему: нехорошо да и трудно менять сыну школу на пятом учебном году. Да и только ли школу? А нам с нею сколько оставить придется? Что ей мое здесь директорство? А я все о них, о них- девчонках и мальчишках родного городка. Ничего, наверное, уговорю своих: все лето здесь будут, присмотрятся ко всему. А эти вот «в клюка» играют. Мальчишки. Игра проста и вечна в нашем городе: сбивают банку палками, переходя на черточку в удаче. А время… И никто их не спросит, как и меня, когда здесь учился. Лишь в институте пришлось разбираться в этих простых вещах.
Вот и окраина позади. Долго взбираюсь на холм. А думаю о красивой осени в этих местах. Солнце еще полнит яркую листву, но один из них, первый, уже опускается где-то в горячем воздухе… Взобрался, сажусь к домам городка спиной. Устал, а потому и раздражение такого рода: «И всюду время, время, время! Живешь, не смотря в его глубь, и все обычно, более или менее тихо в жизни. И вдруг однажды перед тобой небоскреб: ВРЕМЯ. И сразу мелкая паника, раздражение: где время, что время? А в энциклопедии: одна из основных форм существования материи. Это время? И сам себе ехидно-простецки: «Ага. Это оно и есть». И что, опускать крылья? Думать, что время твое не пришло или ушло? А как же: «преодолевая время и пространство»? Все, все есть: часы наручные, башенные, смена дня и ночи, есть зима и есть весна, и планеты движутся. Но ведь есть же и человек. ЧЕ-ЛО-ВЕК! Тот, что всегда хотел летать. И вот стоит он на вращающейся планете, обвешанный с головы до ног часами, над ним теснятся башни с огромными циферблатами, мелькают годы, зимы, весны. Что? Все? Прилетели? А ведь нет. Встряхнулся- светел разумом и в чувствах. И все дальше от энциклопедии».
Но успокаивает тоже время. Не все потеряно, все впереди. А солнце уже опускается, садится за мой спиной, но я не оборачиваюсь, как обычно, хотя и очень люблю смотреть на него. И не поднимаюсь, чтобы увидеть за недалеким кустом какую-то чудную птицу-певунью. Я сижу и смотрю неотрывно и без напряжения на чуть приметную жизнь туманов внизу. До следующей гряды они укрыли плотно все, но бродят едва уловимо, поднимаются, стелются. Причуды климата у нас. От недалекого, должно быть, моря. Я не тороплю время, зная наверное, что раньше устоявшейся темноты не появится неяркое сияние между и над зубцами башни. Да, башня… Там в тумане. А ее хозяин мне знаком давно.
До института едва ли не каждый вечер бывал я здесь, на холме. Тогда, вначале, окутывала башню тайна. И не любили многие ее. Знали, что живет в ней человек. Один. Старик. Одни его боялись и пугали им детей, другие не боялись, а считали просто сумасшедшим. Построить дом за холмом от города, в узкой лесной долине? Нормально ли? Да и дом-то- башня. И к тому же никто не помнил, когда и как поднялась она.
А на холм поднялась до меня моя мать, ожидая там появления вертолета. Отец почти всегда прилетал под вечер со стороны моря. Постепенно, незаметно пришла эта привычка и ко мне. И не только- но и перешла. С сердцем плохо стало у матери. Каково подниматься по густой траве холма? И еще был я в школе, когда начал летать здесь другой пилот. Отец не погиб. Разошлись они с матерью. Он уехал, привычка осталась.
И был я, помнится, в классе девятом, когда увидел впервые хозяина башни. Он стоял между зубцами ее и смотрел на меня. А затем махнул рукой. Но я не поверил. Он снова махнул. И я понял: зовет. Я оглянулся на город и стал спускаться к башне. Как ни медленно, но все же дошел. Впервые, наверное, увидел ее вблизи при заходящем солнце. До этого с друзьями приходил лишь ночью: бросали издали камни на крышу: кто-то видел однажды над нею свет. И в окна бросали бы- не было их. Тогда же солнце еще не ушло. Она невысокая, дикого серого камня, квадратная, в два, наверное, этажа. Но тогда на нее я смотрел недолго. Тихо отворилась дверь из белого металла, и хозяин башни вышел мне навстречу. Со временем, конечно же, заметил я странный его костюм: короткие сапожки, свободные черные шаровары и темно-синяя накидка на плечах, из которой выходил высокий белый воротник рубашки. Но тогда я видел только смуглое лицо, седые длинные волосы, сдержанную улыбку и взгляд словно в будущее мое. Спокойный короткий поклон и голос его далекий: «Здравствуйте, юноша».
-Здравствуйте,- ответил я потерянно.
-Надеюсь, приглашение посетить мое жилище не расстроит ваши сегодняшние дела?
Я лишь тупо кивнул на это.
-Тогда входите,- посторонился он у открытой двери.- Прошу.
-Я не оглянулся в этот раз, но шагнул за порог несмело. Он вошел за мною, и я оглянулся, не услышав лязга железной двери. Оглянулся: вместо двери сплошная черная в искрах стена, как и все другие. Я был юн совсем, посмотрел, конечно, с опаской ему в глаза. «Не волнуйтесь, она откроется»,- заверил он честным голосом. И тут же добавил: «Не приглашаю вас сразу присесть. Посмотрите на все вокруг вас, освойтесь. Затем…» Он указал на два низких кресла у небольшого камина, подбросил в огонь полешко и повернулся ко мне, ожидая, видимо, вопросов.
Правую от камина стену почти всю занимали полки с книгами. Я скользнул взглядом по черному же потолку, из кольцевого углубления в центре которого лился свет. Он падал на круглый стол и четыре стула у него. Стена слева была пустынна, лишь два портрета на ней: красивой девушки с продолговатым лицом и серьезного мужчины с бородкой клинышком. На нем я задержался взглядом: его одежда: синяя накидка-плащ и белый воротник- наряд хозяина башни .
-Не удивляйтесь пустынности этой комнаты,- уловил он мою мысль.- Я не люблю нагромождения вещей. Моя кровать и шкафы убираются в стены. Но вам, наверное, интереснее это видеть, чем слышать.
Он нажал на кнопку у книжной полки, часть стеллажа отъехала в сторону, а к нам из стены неслышно опустилась узкая кровать, постель которой удерживал прозрачный чехол. Так же быстро вернулось все на свои места. Мы же сели с ним в кресла и он сказал:
-Мне трудно сразу объяснить вам причину нашей встречи. Но я, скажу вам честно, постараюсь сегодня заинтересовать вас своим жилищем, чтобы у вас появилось желание бывать здесь. А время поможет нам разобраться во всем. Я довольно часто видел вас на том холме. И не только фигуру, но и каждую черточку вашего лица, перемены чувства на нем…
Лицо мое вспыхнуло при этом от воспоминания некоторых вечеров на холме. Меня и тогда видели! И хозяин башни заметил это, стал извиняться, приложив ладонь к сердцу и слегка поклонившись:
-Не торопитесь осуждать меня, юноша. Я, конечно, нехорошо поступил, подсматривая, но как мне было узнать вас? И то, что я видел вас поющим, поверьте, лишь помогло мне понять ваш характер. Но не буду больше смущать вас такого рода признаниями. Вам, думаю, интересно будет взглянуть…
Он нажал кнопку в правом подлокотнике кресла, в стене открылась небольшая ниша, а из нее на телескопической штанге стал выдвигаться столик. Замер он перед нами. Я с интересом рассматривал чудной и маленький телевизор на нем, а хозяин меж тем предложил:
-Отведайте, прошу вас. Напиток моих подвалов. Я называю его звездным.
Говоря, он взял со столика графинчик, наполнил два бокала и подал один мне. В пламени камина в нем отразилась голубая жидкость, немножко более густая, чем вода, как я заметил. Она оказалась прохладной, прохлада была неотделима от вкуса, напоминающего что-то приятно-ягодное, слегка щекочущее горло. После глотка я с удивлением или приятным изумлением смотрел на цвет напитка, как вдруг заметил свой холм на экране. Вне башни уже вечерело, но мы еще ясно видели каждый листок на дереве. Передо мною прошла на экране гряда, за которой был город, то приближаясь, то удаляясь, в зависимости от пальцев хозяина на маленьком пульте.
-Уже темнеет,- заметил он тоже.- С холма вы уходите обычно раньше. Ваша мама, наверное, уже привыкла к этим прогулкам?
-Да, я сначала, вернувшись в город, захожу домой, а потом иду к ребятам.
-Не будем огорчать ее. Идите. А завтра жду вас пораньше. Приходите. Это будет интересно вам и важно для меня. А это- сюрприз на прощание…
Он, вставая, нажал кнопку левого подлокотника, чем открыл тайник в стене с картинами. Из темного его зева появилась металлическая полка, на краю которой находился непонятный аппарат с торчащим из него листом бумаги. Такими же листами устлана была вся полка. Старик подвел меня к ней и пояснил:
-Это аппарат, соединяющий в себе диктофон и пишущую машинку. Я еще даже не успел придумать ему название.
-Диктопим,- подсказал я с улыбкой.
-Можно и так назвать. Он движется по заполнении страницы вот по этим направляющим вдоль полочки, а страницу выбрасывает на нее. Обычно я выдвигаю, как вы определили, диктопим в комнату, диктую и иногда посматриваю на текст разложенных им страниц. А вот и наши две. На память вам. Думаю, не обидитесь, что я включил его тайком.
Он подал мне две крайние страницы. Весь разговор наш был отпечатан на них. По его сигналу выдвинулся черный блок стены и я увидел дверь из белого металла. Уже на улице, у башни, он попросил меня пока что не рассказывать о нем друзьям. А от мамы позволил ничего не скрывать.
На следующий день я стоял на холме после школьных занятий. Стоял, пытаясь дотянуться взглядом к едва различимой полоске моря, считая, что к башне идти еще рано. Но ее хозяин появился скоро меж высокими зубцами, и я быстро спустился вниз. Он стоял уже у двери, приветствуя меня легким поклоном:
-Рад видеть вас, юноша. Вы оттуда хотели увидеть море?
-Да, хотелось бы. Я всего дважды был у него. Очень помнится.
-В таком случае нам следует подняться сразу на второй этаж.
За дверью мы остановились у стены. Но слева уже освещалась неярко кабинка лифта. Она-то и доставила нас к другой стене- на втором этаже. Часть ее медленно повернулась по сигналу, а в комнате перед нами зажегся свет. Мы вошли. Более странной и менее интересной показалась мне эта комната. Посередине ее был круглый мягкий диванчик с кольцевой же подставкой для ног, а в центре его поднимался высокий светильник. И не мог я здесь сказать: вот это правая, а это левая стена. Она была одна и шла кольцом, совершенно чистая, голубовато-серая. Потолок сливался с нею цветом и материалом. Лишь пол отличался: просто серый, но пористый, словно пемза.
-Присаживайтесь,- указал хозяин башни на диванчик,- а я сейчас узнаю, долго ли нам ждать приятной встречи.
Он выдвинул часть диванчика, вошел в его круг и сел лицом к деревянной тумбочке- подставке светильника. Палец его коснулся черной кнопки с белым знаком вопроса, и из многих колпачков вспыхнул красный с цифрой три.
-Нам повезло,- повернулся он ко мне.- Все на месте, ждать ничего не надо. Просто я забыл, что смотрел последнее.
Затем погас светильник, но все вокруг наполнилось свечением, голубоватым, переходящим в разные цвета. Одновременно с ними появились дальние шумы, едва заметно стал вращаться диванчик. Я увидел небо над собою, обычное чистое небо с барашками облаков. И тут же резко отшатнулся, заметив краем глаза хлестнувшую в меня пеной волну. Но воды не было. Я посмотрел на хозяина, он улыбнулся и успокаивающе кивнул головой. Он по-прежнему сидел рядом. А вокруг- только даль морская. И сразу не понял я, что это было, как это вышло. Море, море было кругом! То неспокойное, то ленивое, с дымком теплохода вдали. А чайка, казалось, заденет вот-вот меня крылом, и голова невольно уклонялась. Я забыл-позабыл о хозяине башни, я всей грудью вдыхал свежий воздух простора, улыбался приветливо каждой волне…
Не помню, сколько это продолжалось. Но вот все краски, звуки- все стало меркнуть, удаляться, вот снова ровное свечение вокруг и потолка, исчезло оно- зажегся светильник.
-Это совсем на кино не похоже,- тихо сказал я в растерянности.
-И все же это кино. Усложненный несколько стереофильм.
-Мне даже показалось, что и запах моря…
Я не досказал, заметив его улыбку.
-Не смущайтесь, вы не ошиблись: мои аппараты записывают и запахи. В ненастную пору так приятно иногда посидеть здесь, вдыхая все ароматы лесной поляны, послушать птиц, полюбоваться лугами. Но поднимемся наверх,- встал он легко для своих лет,- за этими стенами сейчас любимое ваше время.
-А вы не любите закат?
-Не могу сказать, что не люблю. Но слишком много в нем грусти. Я более любуюсь ночью и восходом.
Я часто потом вспоминал его таким. В лице его видна была нестареющая душа, но голос звучал словно издали-далека.
Мы поднялись во второй наш день наверх по узкой лестнице в стене башни, выйдя на площадку с мощным зубчатым парапетом. Кругом действительно грустил закат.
-Ваши ноги не ощущают неудобства?
Я посмотрел. Мы стояли на частой металлической сетке. И как я сразу не заметил? Под решеткой, едва ли не во всю площадку, лежало матовое стекло с темной полосой посередине.
-Хотя оно и очень толстое,- начал он с улыбкой,- но мне пришлось поставить эту сетку. Иногда по утрам я убираю с нее камни.
Я улыбнулся с ним вместе, но покраснел. И тут же спросил:
-А это стекло освещается снизу?
-Да, между вторым этажом и этой площадкой есть небольшая камера с механизмами и подсветкой. А откуда вам известно, что здесь должен быть свет? Уже очень много времени не включал я его.
-В городе говорят. Кто-то из старших видел когда-то свет над башней.
-Да, Гелор,..- произнес он задумчиво, глядя вперед.- Гелор… И засветится эта площадка теперь лишь в день вашего возвращения…
-Завтра?- удивился я.
-Нет, я не об этом. Видите ли, юноша, я достаточно наблюдал за вами, чтобы узнать ваш характер, а отсюда вывести ваши помыслы, предугадать ваш путь. Я не спрашиваю вас, возможно, что в ближайшее время вы и сами поделитесь со мной планами и мечтами. Но я уверен, что вы обязательно уедете из этого городка. Не знаю когда, почему и как, но вы должны вернуться. Хотя бы потому, что больше мне в этом городке выбрать некого. Я прожил довольно много, но я не вечен. И день, когда вы вернетесь, а точнее вечер, поднимитесь на свой холм, башня отметит сиянием. Я вас замечу обязательно, как бы вы не изменились, сколько бы лет не отсутствовали. Но до всего этого еще далеко. А пока что я готов ответить на ваши вопросы. До сих пор вы держались молодцом.
-Скажите, если это не тайна,- спросил я,- а как вы построили эту башню? Говорят, что она появилась так быстро, что никто и не видел ее строительства.
-Не моя заслуга в ее создании. Я лишь преемник и продолжатель. А построил ее мой отец, очень много лет назад. И построена она была не здесь, а на берегу моря. Занимаясь биологией, он был не лишен таланта архитектора. И строилась она поэтому необычно. Вся она состоит из блоков, на которые возможно разобрать ее, зная порядок и начальную точку разборки. И камни ее не цементом спаяны. Раствор для каменщиков варился из водорослей, за которыми отец немало понырял с аквалангом. А задумана и построена башня была, как лаборатория. Но сейчас, конечно, помещения ее совершенно не схожи с прежними. Это уже все оборудовано мною, человеком, которого проблемы биологии не увлекли. А все материалы исследований отца перешли со временем в Главный Научный Совет. Но семейная наша хроника, я думаю, не столь интересна. Из того прошлого для меня сохранились лишь три вещи: портреты, которые вы видели на первом этаже, план башни и небольшой телескоп. То место, где стояла башня раньше, застроено теперь на многие километры. А здесь, вдали от большого города, ночное небо совсем другое, здесь оно ближе, звезды ярче. А как здоровье вашей мамы?- неожиданно сменил он тему разговора и посмотрел на меня.
-Хорошо, по-моему. После перемены работы врача больше ни разу не вызывали.
-Кланяйтесь ей от меня.
В этот вечер он отправил меня пораньше, напомнив о школьных занятиях. На следующий же день мы опустились с ним под башню, в подземные ее помещения. Миновав короткий узкий коридор, мы вышли на просторное место. Он указал на широкие двери из металла: «А это мой гараж. Вон там за поворотом есть выезд на поверхность. Но мы с вами пойдем сюда». И мы свернули в еще один узкий коридорчик, где по ходу он показывал: «Это двери моего энергетического зала, а вот и мои мастерские». Хорошо освещенное помещение с тонкими колоннами, где инструменту и станкам не тесно. Над одним из столов зависла модель планера, очень интересного по конструкции. На другом стоял не собранный до конца телескоп. «Линзы для такого нетрудно купить, устройством он не сложен»,- пояснил он, заметив мой интерес.
-Нам бы в школу такой. И планер.
-Увы, увы… Я был когда-то у вас в школе, приносил свое желание работать. Я многому научил бы ребят, и не только с технической стороны. Не получилось… Не допустил меня ваш директор. Без педагогического образования… В нашей жизни существуют тысячи ненужных мелочей- наши гири и цепи. И не каждый сбросит их, не каждый поднимется… Я стар, но крепок еще. Как передать все накопленное, как научит многих? Для этого нужно живое общение, а не с диктопимом. Не скоро увидят свет книги, что я на него диктую. Осмотритесь, здесь вы будете часто бывать, если захотите. Но главное поймите сразу: все, что делается здесь, впрямую восходит к площадке на башне.
Я обошел помещение и на дальней стене его увидел большие крылья из непонятного материала, рядом- что-то схожее с голубиным хвостом человеческих размеров и маленький комбинезончик наподобие космического.
-А можно узнать, что это? Просто так?
-Его звали Гелор,- сказал он со вздохом.- Это его крылья. Но сделал их я. Вот его портрет.
Я повернулся по его кивку к одной из колонн и замер, увидев на фотографии страшного карлика: все маленькое, кроме рук, очень длинных и мускулистых до безобразия.
-Единственный, кто знал счастье полета. Без свободного парения, но все же… Встретив его однажды, я большую часть жизни отдал ему, научив его летать. Но и ему это было очень трудно. Я облегчал его тело как мог: оригинальной гимнастикой, костюмом с редким газом, умением самовнушения и даже специальным уколом перед полетом. Под стеклянным плафоном на башне есть катапульта с нарастающей силой толчка. С нее-то и начинался его полет. Дальше почти все зависело от его рук. Не каждую ночь, изредка просил я его взлететь. А сам наблюдал по приборам ночного видения. Вы слышите: просил его. Единственный, кто мог, но не любил и не хотел летать. Это для него освещалась площадка башни, это был его ориентир. Но как предусмотреть все нелепые случайности? Крупная ночная птица- и все… Я почти был счастлив, когда он летал. Пусть не я, но я видел свою мечту. …Когда вы вернетесь, вы вспомните обязательно эти крылья. Не забывайте о них потом и все в вашей жизни получится.
Он замолчал и задумался. А говорил с волнением, добираясь до дна сердечного.
В последующие наши дни воспоминания о Гелоре не столь уже его волновали. Совсем спокойно и даже с улыбкой поведал он о единственном своем полете на крыльях Гелора. Понимая, что ему не удержаться, он все же однажды с рассветом включил катапульту дистанционно. Едва дополз с переломами к телефону.
По воскресеньям мы вместе опускались с утра в мастерскую. И новые модели планеров уже являлись из-под моих рук. Появился и телескоп на треть при моем участии. Но главное- я слушал хозяина башни.
«Кто не замечает неба, тот по-настоящему безразличен и к земной жизни,- говорил он однажды на башне.- Не знать, не повторять, чувствовать надо величие солнца. Но как далеко оно… Чувствуете лучи его, и как долго идут они к нам? И все же ночью я не люблю день. Он скрывает необъятность космоса, его жизнь. Лишь восход меня радует: душа молодеет на это недолгое время…»
И вот я снова сижу на холме. На своем. На том самом месте. Я вернулся. И уже вечереет, вымываются звезды из серости вечера, затемняя все больше его. А в низине уходит туман, окутавший башню. И спокойная уверенная мысль: «А если сейчас он рассеется и башни не будет? Да если и так…»