«Как так, — можете сказать вы, — русский классик — и вдруг забытый? Разве такое бывает? Разве такое может быть?»
Увы, в наше сумасшедшее, шизофреническое время все может быть.
Русский классик. Незаслуженно забытый по вине… впрочем, не о виноватых речь. Поговорим о писателе.
Юбиляр с реки Цна
В 2015 г. был его юбилей — 140 лет. Незаметный такой юбилей в России — да и в Крыму, где, собственно, и сам Год литературы оказался фактически незаметный, как уэллсовский невидимка.
Сергей Николаевич Сергеев-Ценский (Сергеев — фамилия, а Ценский псевдоним, от названия реки Цна, на берегах которой он родился и вырос, — добавку к фамилии он сделал, когда начал издаваться, чтобы не путали его с другими писателями Сергеевыми, которых тогда было несколько) стихи писал с детства, поначалу подражая любимым поэтам Пушкину и Лермонтову. И в 1902 г. выпустил тиражом 300 экз. первый и единственный при жизни сборник стихов «Думы и грезы» (а затем писал стихи всю жизнь, собирая в «Дневник поэта»,— набралось томов на пять — но при этом не издавал).
Сергеев-Ценский писатель не только бесспорно, признанно талантливый, сильный, но также и своеобразный, это несомненный новатор, со своим пристальным писательским взглядом, с собственным неповторимым стилем, с ярким, сочным, образным языком, обогащенным сравнениями и метафорами. Он писатель старой школы, когда умели не просто торопливо излагать события, как принято нынче, но и создавать осязаемые образы и живые картины в представлении читателя…
Пусть я не буду оригинальным, но напомню: существует, как известно, два вида литературы. Если довольно цинично сравнивать пищу духовную с обычным питанием, то один — поспешное заглатывание привлекательного, но безвкусного фаст-фуда, другой — неторопливое смакование деликатесов. Сергеев-Ценский (также как Л. Толстой, А. Толстой, А. Чехов, И. Бунин, К. Паустовский) — это как раз смакование духовных деликатесов. Это не только наблюдение за сюжетом и персонажами, но и удовольствие от самого процесса чтения текста, это погружение в текст, как в объемное подвижное пространство.
У него есть чему поучиться современным литераторам.
Да и читателям все еще есть что у него почитать.
Свои первые рассказы он публикует в 1898 г., и еще до Октябрьского переворота 1917 г. его молодой, своеобразный и сильный литературный талант был отмечен такими корифеями русской литературы, как Л. Толстой, М. Горький, А. Куприн.
Вот что пишет о начале творческого пути сам Ценский: «Я начал печататься в толстых журналах с января 1902 года и печатался в "Русской мысли", "Мире божием", "Современном мире", "Образовании", "Новом пути", "Вопросах жизни", "Журнале для всех" и пр. Жил я в это время в провинции, где служил учителем в разных городах… Свои повести и рассказы я посылал обыкновенно туда, откуда получал предложение о присылке материала, причем до конца 1906 года ни разу не видел ни одной редакции, ни одного писателя. Первый живой и говорящий писатель, которого я увидел, был А. Куприн, приехавший осенью 1906 года в Алушту, где я только что построил свою писательскую мастерскую».
«О Ценском судите правильно…»
Очень быстро заметили нового автора и критики: «Одиноко, издали, но вполне самостоятельно и без чьего-либо рукоположения и помазания вступивший в художественную литературу, я к концу 1912 года, после появления "Движений", "Медвежонка" и прочих своих вещей, был слишком превознесен критикой, посвящавшей мне длинные статьи в журналах, и в этом превознесении было много для меня неприятного».
Впрочем, отзывы бывали разные, но все сходились на таланте автора. Так, К. Чуковский в 1907 г., ругая рассказ писателя «Мертвецкая», пишет между тем: «…его «Мертвецкая», столь типичная для нашей эпохи, нетипична для него самого, для его искреннего, наивного и прекрасного таланта, имеющего за собой такую несомненную вещь, как «Лесная топь», вся шумящая лесным шорохом, таящая диких лесных людей, с лесными душами и лесной судьбою, полная дремучей, ароматной, тенистой, молчаливой, как лес, поэзией».
Резкими, критическими, даже крамольными были такие дооктябрьские рассказы и повести писателя, как «Медуза», «Пристав Дерябин», «Батенька», «Сад», «Когда я буду свободен», «Молчальники» и другие — их нещадно кромсала цензура, за публикацию рассказа Ценского царские власти закрыли журнал «Вопросы жизни».
Первый же роман Сергеева-Ценского, «Бабаев», густо насыщенный образами и смыслами, оказался весьма злободневным и вызвал у широкого читателя дополнительный взрыв интереса к его творчеству.
Вот цитата из письма М. Горького издателю журнала «Лебедь» Недолину (1912 г.): «О Ценском судите правильно: это очень большой писатель; самое крупное, интересное и надежное лицо во всей современной литературе. Эскизы, которые он ныне пишет, — к большой картине, и дай бог, чтобы он взялся за нее! Я читаю его с огромным наслаждением…»
А это Горький пишет несколько лет спустя самому Ценскому: «У Вас в книге каждая страница и даже фраза именно таковы: насыщены как будто даже и чрезмерно, через край, и содержимое их переплескивается в душу читателя влагой едкой, жестоко волнующей. Читаешь, как будто музыку слушая, восхищаешься лирической многокрасочной живописью Вашей, и поднимается в душе, в памяти ее, нечто очень большое высокой горячей волной… Вы встали предо мною, читателем, большущим русским художником, властелином словесных тайн, проницательным духовидцем и живописцем пейзажа, — живописцем, каких ныне нет у нас. Пейзаж Ваш — великолепнейшая новость в русской литературе. Я могу сказать это, ибо места, Вами рисуемые, хорошо видел».
Нравилось творчество Сергеева-Ценского и художнику И. Репину, с которым Ценского свяжет крепкая дружба, несмотря на 30-летнюю разницу в возрасте (как, впрочем, свяжет его дружба и с М. Горьким).
Домик в Алуште
В 1906 г. С. Н. Сергеев-Ценский купил участок земли на окраине Алушты, на горе, и построил там у обрыва небольшой дом в три комнаты с длинной верандой вокруг почти всего дома (который потом всю долгую крымскую жизнь достраивал и перестраивал), где и прожил, с короткими перерывами, до 1958 г. и где похоронен — рядом с (теперь уже) Домом-музеем.
Посадил садик. Высадил аллею кипарисов с видом на город и море. По ней он прохаживался, обдумывая произведения, оттачивая фразы, абзацы, четко запоминая обдуманное. А потом писал почти набело, с минимальными правками.
Н. М. Любимов, известный переводчик, редактор, мемуарист, так отзывается о произведениях писателя: «Сергеев-Ценский-прозаик ошеломляет прежде всего разнообразием тем и сюжетов, жанров и типов, разнообразием приемов, богатством изобразительных средств… Кажется, нет такого слоя населения, такого сословия, нет такого рода занятий, представителей которых не вывел бы Сергеев-Ценский в том или ином своем произведении… И речь каждого из них, сохраняя особенности своего языка, говора, выговора, вместе с тем ярко своеобразна… Сергеев-Ценский — зодчий, ибо он искусно строит свои произведения, и это его искусство — искусство тонкое, хитроумное. Он не гонится за эффектами внешней занимательности, он избегает резких поворотов, изломов, зигзагов в сюжетной линии. Он показывает героев главным образом не в исключительных, а в типических обстоятельствах. Узости пространства, ограниченности отрезка времени он обычно предпочитает широту пространственного и временного размаха. Он не спеша ведет героев от ситуации к ситуации, постепенно добираясь до тайников их души, успевая показать их читателю с разных сторон… Сергеев-Ценский — скульптор, ибо он изображает одушевленные существа… и неодушевленные предметы до того пластично, что мы как будто бы можем дотянуться до них и дотронуться, несмотря на окутывающий их лиризм. Сергеев-Ценский — один из самых лиричных русских прозаиков… Его лиризм прозрачен, как воздух золотою осенью… Сергеев-Ценский — музыкант, ибо проза его музыкальна, мелодична, напевна, оставаясь в то же время прозой…»
Два слова о Шмелёве
Совсем рядом, по соседству с Ценским, за забором несколько лет, до конца Гражданской войны и некоторое время после, жил в маленьком домишке без фундамента, почти сарайчике, другой писатель, Иван Шмелев. Они общались, ходили друг к другу в гости, говорили о литературе, о политике… Хотя не могу утверждать, что они дружили, поскольку Ценский, по словам современников, не особенно любил гостей, в том числе и литераторов. И в друзья принимал людей очень осторожно.
Домик Шмелева в Алуште, несмотря на охранную доску, до сих пор принадлежит частным лицам. За ним никто не ухаживает (хозяева не позволяют), хотя формально домик и числится в составе дома-музея С. Н. Сергеева-Ценского. Он пошел большими, широкими вертикальными трещинами от фундамента до крыши, и, подозреваю, частные хозяева ждут не дождутся, когда домик рухнет, развалится, доску снимут, а участок наконец можно будет продать задорого — как-никак Ялта.
Рядом с домиком с 1993 года вкопана в землю, как могильный памятник, неровная гранитная доска с текстом, гласящим, что, мол, на этом месте будет возведена часовня в память о 120-летии И. Шмелева, посвященная жертвам гражданских войн…
Но обещать — еще не жениться, особенно когда речь идет о чиновниках.
Допускаю, что денежки давно разошлись по карманам «организаторов».
А пока что в трех шагах от доски вовсю возводят очередные двухэтажные курортные евросараи для приезжих.
Не розы, а крапива
При советской власти (в Гражданскую войну чудом избежав гибели от рук белых и красных, а затем, в начале 20-х, и от голода) Сергеев-Ценский написал большинство самых известных своих произведений, при жизни был признан русским и советским классиком, много переводился и переиздавался в ближнем и дальнем зарубежье, но никогда не прилаживался к власть имущим.
Во времена сталинской диктатуры он получил Сталинскую премию I степени (за историческую эпопею, посвященную первой обороне Севастополя 1854-1855 гг. «Севастопольская страда»), звание академика и три ордена, и в то же время ругали, запрещали, изымали из библиотек его роман «Брусиловский прорыв», долго не издавали романы «Пушки заговорили» и «Обреченные на гибель». Не ставились и почти не издавались его многочисленные пьесы, в основном созданные при диктатуре «пролетариата», но диктатуре не подошедшие (даже в последнем прижизненном, уже послесталинском десятитомнике опубликована всего одна пьеса). Его трилогия о писателях («Невеста Пушкина», «Гоголь уходит в ночь», «Михайло Лермонтов») не переиздавалась с 30-х годов и не входила в собрания сочинений…
Большую часть своих романов, повестей и рассказов Ценский в 30-е годы объединил несколькими героями и общей идеей в эпопею «Преображение России», которую дописывал затем до самой смерти. И так и не дописал.
В эпопею вошли 12 романов, 3 повести и 2 этюда.
Произведения С. Н. Сергеева-Ценского часто переиздавались (в том числе и в Крыму) и хорошо раскупались, на прилавках не залеживались и при жизни, и после смерти писателя — до самого развала СССР.
Но опять же не все.
Некоторые так и остались не переизданными и не изданными вовсе (к примеру, «Дневник поэта», в первоначальном виде и под собственным названием роман «Брусиловский прорыв», отдельные рассказы, все его пьесы, переписка и т.д.).
Как написал критик В. Кранихфельд: «Путь, избранный Сергеевым-Ценским, оказался… не из легких; не розами был устлан он, а крапивой, о которую не раз обжигался художник».
В советское время трижды переиздавалась книга Ивана Шевцова «Орел смотрит на солнце» — насыщенный документами биографический роман о писателе. Хотя в серии «ЖЗЛ» биография Сергеева-Ценского так до сих пор и не появилась.
Однако с 1991 г. ни одно издательство России или Украины не выпустило ни одного произведения писателя. При этом с 1991 г. только в России было защищено более десятка диссертаций, посвященных творчеству русского классика.
Колесо истории
Как мне кажется, одной из причин, почему случилось четвертьвековое несправедливое замалчивание выдающегося автора и его произведений, это его место жительства — Крым.
В конце XX века, вместе с Крымом, покойный писатель попал в некую черную политическую дыру.
Украине Крым был не нужен и неинтересен ни с какой из сторон. Да, здесь можно было построить собственные аляповатые дворцы пошлой архитектуры в стиле Присыпкина; да, из Крыма можно было сосать деньги, как упыри кровь, при этом лживо называя полуостров дотационным; да, украинские олигархи, высосав полуостров до капли, хотели продать его США (документы уже были готовы, и планы на полуостров Пентагон объявил на своем сайте).
И все потому, что Крым всегда был чужим для Украины. Их не связывало ничего — ни история, ни культура, ни люди. Даже украинским националистам было ясно, что Крым не был и не будет их полностью, отсюда такая нелюбовь, отсюда стравливание славян с татарами. Да и многие рядовые украинцы считали, что Автономная Республика Крым — чужеродный отросток на теле Украины, этакий государственный аппендикс, который рано или поздно воспалится и его придется удалять.
А Россия (особенно в лице политиков и чиновников нетрадиционной политической ориентации) в то же время долго делала вид, что Крым теперь не российский, а потому его настоящее и будущее россиян как бы не касается, не должно касаться, с чем сами россияне en masse никогда не были согласны. Поскольку не на политическом, а на народном, бытовом уровне россиянам было яснее ясного, что Крым, даже оказавшись фактической колонией чужого государства, во враждебной паутине чужой ментальности, не сдается, что он был и остается русским. Российским.
А вот крымчане помнили свои корни из поколения в поколение. И нет места на территории СНГ, где бы сильнее, чем в Крыму, ненавидели Хрущёва и Ельцина. И боролись (да-да, боролись и становились политзаключенными) за освобождение от украинской оккупации. Но им нужен был сигнал, им нужна была помощь, хотя бы моральная поддержка.
Словом, всем (и тем, и другим, и третьим) нужен был лишь повод, толчок, даже пинок — для того, чтобы предопределённое свершилось.
И вот — и все встало на свои места.
Как говорится, колесо истории движется медленно, но неотвратимо.
Посмертная судьба
А что же русский классик С. Н. Сергеев-Ценский, о котором Пришвин сказал однажды: «И вот я твердо верю, что Сергееву-Ценскому выпало на долю редкое для писателя счастье — ему удалось написать несгораемые слова»?
Он, вместе со всеми крымчанами, «попал под раздачу», уже посмертно претерпел гонение и замалчивание после разрушения СССР.
Ценский не писал на украинском и об Украине, что совершенно отторгало его от украинских малочисленных издателей, которые почти все жили в основном за счет подачек-заказов государства на развитие незалежной украинской литературы на «рiдной мове» (однако «развитие» так и не случилось). Не писал он и сексуальных боевиков-однодневок с голыми красотками, супершпионами, супербандюганами и злобными пришельцами то ли из легенд, то ли из космоса, что также снижало интерес к нему новорожденных российских издателей, увлеченных наживой.
Словом, чужой для Украины и не нужный в России, поскольку крымский, а стало быть территориально украинский писатель, да еще и умерший, — кому он в России нужен? (Ну вот такие представления были у некоторых российских издателей — сам от них слышал.)
А может, его не переиздавали потому, что Сергеев-Ценский всегда, во всех своих произведениях был патриотом России. А считаться патриотом в России долгое постсоветское время — «спасибо» прозападно-патриотическим либералам — было не престижно.
«В противоположность многим, — пишет в своей диссертации о творчестве писателя 1900-1920 гг. современный филолог Н. А. Подячая, — Сергееву-Ценскому удалось найти на фоне всеобщего ужаса и оттенки оптимистичности, что выражалось в стойкой убежденности писателя в возрождении человека и России в целом». Полагаю, звучит вполне злободневно. Вот вам и «кому он нужен».
Заговор молчания?
Обескураживает, что и в современном, уже российском Крыму, и в самой России о 140-летнем юбилее классика в 2015 г. — я не услышал ни слова.
Какой-то странный заговор молчания.
А ведь Ценский, как ни крути, российский классик. Вот и современные литературоведы убеждены: «С. Н. Сергеев-Ценский — один из крупнейших художников XX столетия, обогативший национальную литературу яркими открытиями в области философии и поэтики словесного искусства. Он вместе со своими великими современниками Горьким, Буниным, Л. Андреевым, Шолоховым, Платоновым, Замятиным, Ремизовым и другими писателями стоит у истоков обновляющейся русской прозы… Без четкого знания творчества столь крупного художника, каким был и остается для нас Сергеев-Ценский, невозможно составить подлинное, всестороннее представление об истории русской литературы…» (это из посвященной писателю диссертации российского филолога Л. Е. Хворовой).
Вот и непонятно, то ли политики показали уровень своей грамотности, то ли чиновникам он со своим юбилеем только мешал привычно «пилить» бюджет…
На предложение Крымского отделения СП России в Год литературы, удачно совпавший с юбилеем писателя, учредить хотя бы премию имени С. Н. Сергеева-Ценского (а точнее — возродить некогда существовавшую) министр культуры Крыма Вера (Арина) Новосельская письменно ответила, что, дескать, хватит и одной на всех и по всем поводам Госпремии Крыма.
Единственный, на мой взгляд, юбилейный отзвук — это передача Дома-музея Сергеева-Ценского из вялых городских объятий в не очень-то крепкие республиканские (1,5% республиканского бюджета на культуру, это чуть больше, чем ничего): в 2015 г. усадьба писателя наконец перешла из муниципальной алуштинской собственности, где он был вороватым чиновникам все эти десятилетия явно не ко двору, в собственность Министерства культуры Крыма, которое пообещало отремонтировать Дом-музей.
Что будет дальше, поживем — увидим.
Дом-музей в Алуште
Действие многих произведений писателя, включая трехтомную «Севастопольскую страду», происходит в Крыму, так что С. Н. Сергеев-Ценский не только российский, русский классик, но и, как я уже сказал, — крымский писатель. Как вполне крымские писатели, к примеру, К. Паустовский, М. Волошин, А. Чехов, А. Грин и как вполне крымские — художники с мировым именем И. Айвазовский и К. Богаевский.
И очень радует, что Дом-музей Сергеева-Ценского в Алуште уцелел (силами энтузиастов-сотрудников) в самые тяжелые для Крыма 23 года украинизации государственными националистами и оккупации украинскими олигархами, в годы безнаказанной и кровавой уголовной прихватизации в Крыму того, что приглянулось крымским и киевским бандюкам, в годы полного замалчивания имени и творчества писателя на незалежной Украине и почти полного в постсоветской России.
Осенью 2015 г. я был там, у Сергеева-Ценского.
Усадьба стоит в Алуште в стороне от трассы, на горе. Надо от автобусной остановки карабкаться по довольно крутой и длинной щербатой бетонной лестнице вверх, а потом плутать среди самостроя, прежде чем увидишь неприметный указатель. А там — и крашеные ворота с табличкой.
В тени громадных старых кипарисов неказисто выглядит вросшее в землю широкое одноэтажное строение бело-сине-голубой покраски, с длинной слегка покосившейся верандой-«шагальней» (зимой и в непогоду писатель вышагивал, продумывая тексты, не по любимой кипарисовой аллее, а по веранде).
Небольшие комнаты со старой мебелью и печами, забитые книгами шкафы в маленькой библиотеке (половина их покрашена белой масляной краской) и громадный двухтумбовый стол, покрытый зеленым сукном. Кабинет-спальня-гостиная — самая большая комната. Истертый посетителями линолеум под кафель. Скромный письменный стол у окна с видом на Алушту и море, массивные дореволюционные шкафы с книгами, узкая железная кровать в алькове у печки. Прекрасно сохранившиеся диван и кресла, подаренные классику на восьмидесятилетие. Самая светлая комната — столовая с большим овальным обеденным столом, резным буфетом и причудливым фарфоровым умывальником. Комната жены. И еще несколько комнат и комнаток с разностильной мебелью.
Портреты писателя, его бюст.
Стены и потолок нуждаются в ремонте. Но мемориальные предметы тщательно ухожены.
Ухожены и сад над обрывом, и серый памятник в прямоугольной земляной нише — на могиле писателя и его жены возле дома.
Не заросла народная тропа…
В Дом-музей, несмотря на то что он на отшибе и нет никакой «наружной» рекламы (даже путеводитель не переиздавался больше 30 лет), идут люди, смотрят комнаты, слушают экскурсоводов, интересуются судьбой и творчеством Сергеева-Ценского.
Силами работников музея, скромно, почти по-семейному, был отмечен и юбилей писателя. Если бы не эти самоотверженные люди (директор В. П. Цыганик, зам. директора по научной работе Т. И. Куземская и другие сотрудники), ни мероприятий по юбилею, которые они негромко провели в музее своими силами, ни самого музея наверняка уже не было бы, а на его месте высилась был богатая каменная коробка какого-нибудь нувориша, пишущего с ошибками даже самые простые слова.
Дом заметно обветшал за последние десятилетия, ему действительно нужен ремонт. Ему нужен новый путеводитель (последний, еще советский, давно стал книжным раритетом), нужна реклама. Нужно изучение произведений Сергеева-Ценского в школах. Да и книги Сергеева-Ценского читателям тоже нужны (где их купить — посетители, за счет которых только и выживал дом-музей Сергеева-Ценского почти четверть века, постоянно спрашивают у музейных работников, а те лишь руками разводят)…
Надо вернуть писателю и его усадьбе все, что недодали власть предержащие за последние 23 года.
Конечно, я понимаю, трудные времена. Не всё сразу…
Тогда давайте для начала сделаем то, что можем. Мы сами.
Не будем ждать милости от чиновников.
Пришло время вспомнить произведения великого писателя. Кому прочесть, кому перечитать. Кому сделать программу на телеканале «Культура». А издателям — обязательно, обязательно, обязательно — переиздать его книги.
Алушта-Симферополь.
Опубликовано в еженедельнике «Книжное обозрение» номер 03-04 за 2016 г.