Сегодня мне довелось наблюдать удивительную картину, на которой временные линии прошлого и настоящего сплетаются тугим узлом.
Судьба забросила меня в здание «настоящей» советской постройки. Во всяком случае, вид у него был «советский»: из красного кирпича, пять этажей и вытянутое, как буханка, с небольшими (но пластиковыми) окнами. Точку во внешнем облике здания поставили молодые березки, растущие прямо из фасада. Внутри все было старым, если не сказать древним. Большие подоконники с разномастными желтеющими от недостатка влаги и света цветами, истершийся деревянный пол, высокие овальные потолки с ниточками черных проводов и перегоревшие люминесцентные лампы. Здесь все было будто бы из другого времени и, хотя, местные обитатели и предпринимали какие-то попытки исправить ситуацию и придать помещению современный вид, все их усилия были обречены на провал. Как будто само это место, насквозь пропитанное событиями прошлого столетия, обращало все их старания в прах. Указатели, скудные рекламные плакаты, вывески с названиями фирм и именами индивидуальных предпринимателей были приделаны к дверям кабинетов кое-как, местами они уже отваливались, а пожелтевшие края плакатов и указателей рвались и загибались. Кабинет вахтера находился в закутке посередине коридора, но дверь туда была наполовину закрыта и, сквозь щель были видны лишь край стола с квадратным цветным телевизором, рога антенны, да спина седой старушки, укутанной в серый пушистый платок. По центральному каналу показывали какой-то сериал. Изображение на выпуклом экране рябило, а голоса актеров периодически начинали сипеть, но вахтерше было достаточно и этого. Она не прислушивалась к скрипу входной двери и не бросала косых взглядов на редких посетителей, будто в этих стенах уже давно действует негласное соглашение: старушка никого не беспокоит и никто не беспокоит ее.
Нигде не было видно кота, но он просто должен был жить здесь. Он есть, это точно, просто сейчас его нет на месте ввиду срочных и неотложных кошачьих дел.
По узкой лестнице я поднимаюсь на пятый этаж. За зарешеченными окнами мне открывался вид на забор с колючей проволокой, торец желтого здания с потрескавшейся штукатуркой и ржавой пожарной лестницей и часть двора Следственного изолятора. По двору лениво бредут трое мужчин средних лет. Сразу становится понятно, что они никуда не торопятся: их руки сложены за спиной, походка расслабленная, а взгляд устремлен преимущественно себе под ноги, вперед или по сторонам они почти не смотрят, разве что затем, чтобы случайно не налететь на спину впереди идущего. Следом за ними идут двое парней помоложе, в милицейской форме и с автоматами. Эти двое ведут оживленную беседу о бабах и периодически подгоняют конвоируемых сердитыми окриками. Вероятно, этих троих сейчас повезут на суд, но выйдут ли они из дворца правосудия без цепей? Скорее всего нет. Если уж человек попал в эту систему, то значит было за что, и значит, он понесет наказание - если не за одни грехи, то за другие. Карма.
На подоконнике между четвертым и пятым этажом сидел панк. Я думал, что их уже не бывает, и что они все уже вымерли (читай «выросли»). Но это был самый настоящий панк с ирокезом, в рваных джинсах, старых кедах и майке-алкоголичке. Он сидел на холодном бетоне, подложив под задницу косуху, и ковырялся в своем «телефоне-лопате». Я кое-как пролез мимо него, но меня даже не удостоили вниманием. Казалось, парень не замечает ничего вокруг, кроме мерцающего экрана перед собственным носом.
Спустя минуты три мимо панка протиснулся полноватый мужчина с коробкой из-под принтера в руках. Они обменялись кивками, и панк все так же невозмутимо продолжил с интересом таращиться в экран и время от времени тыкать в него пальцем. За окном закашлял мотор «ГАЗика», затем он завыл и только потом послушно заурчал, но перед этим был трижды проклят водителем.
Я ждал, когда важные люди рассмотрят мое заявление и смотрел через окно на забор с колючей проволокой. Мне казалось, что этот забор старше меня, мудрее меня, и он выполняет более важную работу: отделяет свободу от неволи.