ШАГАЛОВЫ, ИЛИ ПРОКЛЯТИЕ РОДА
РОДОСЛОВНАЯ – история одного Рода, передаваемая из поколения в поколение словами.
РОДСТВЕННИКИ – ветки одного генеалогического древа, в далёком прошлом старались держаться вместе потому, что от этого зависело не только их благосостояние, но и само существование, т.е. жизнь.
Иногда между представителями родов возникали серьёзные конфликты – из-за убийств, даже случайных, не преднамеренных, из-за угодий и др.
В случае, если одна из сторон не имела возможности отстоять своё право физически, прибегали к заклинаниям, одним из которых, наиболее сильным, считалось проклятие. Проклинали отдельного человека, семью, или даже весь род. И на удивление иногда проклятие достигало цели. В горячке могли проклясть до 7-го колена (поколения), но считали, что эффективность его снижается после 3-его.
Что думает по этому поводу наука – мне не известно.
- 1 -
Отрывок из повести ЗАСКРЁБЫШ
Какие силы, какие обстоятельства забросили к нам деда Василия из рода Шагаловых Могилёвской губернии, для меня до сих пор остаётся тайной за семью печатями. Жил он
в заречной деревне у дочери, но в нашем селе появлялся часто, навещая сына Михаила, который, вернувшись с войны, женился на моей старшей сестре.
Дед Василий на наш детский взгляд, был огромный, как говорится – косая сажень в плечах, ростом под два метра и обликом походил на Илью Муромца с картины, репродукция
с которой висела у нас в школе.
Казалось удивительным, как выдерживала его вёрткая лодка одновесёлка, на которой он рыбачил с ранней весны и до поздней осени. Река Молома рыбой не богата, но по несколько штук налимов, щук, окуней дед приносил с каждого улова семье сына. Иногда, при удачной рыбалке, кое- что попадало и нам на сковороду.
Михаил устроился на работу лесником и дома появлялся редко, но если появлялся,
то обязательно с какой- нибудь дичью. Особенно на всю жизнь мне запомнились дни, когда он, завалив медведя, приносил огромные куски мяса и даже, иногда – целиком переднюю, или заднюю лапу. Мясо варили в ведёрном чугуне и ели его без хлеба, который выдавали
по карточкам на иждивенцев – детей и рабочим.
Когда разварившееся мясо отделяли от костей, медвежья лапа была точь- в- точь похожа
на кисть скелета из школьного экспоната. Меня стошнило и больше никогда я не ел медвежатину, предпочитая оставаться голодным.
Запаса не делали – не было ни холодильников, ни погребов – жили одним днём, как на бивуаке. Огорода мы не имели и зимние запасы ограничивались только лесной добычей, которую удавалось насобирать за лето нам с другой сестрой 34-го г.р., а едоков было пятеро. Мать работала на картофеле сушилке, один брат 30-го г.р. работал
в сапожной мастерской в соседней деревне,
а другой- старший с покалеченной в детстве ногой работал тоже в сапожной мастерской,
но далеко – в 20 – ти км. от нашего села и дома бывал редко.
Они получали рабочие карточки.
Хлеб по карточкам выдавали только на один день и это было правильно потому, что
в противном случае мы могли за один присест съесть недельную норму. Остальные продукты – жиры, крупы, сахар выдавали по мере их поступления в магазин, а их доставка зависела от состояния дороги, которая была проезжей только зимой, да один-два раза
в месяц летом. До райцентра, откуда нас снабжали, было ровно 100 км.
Матери удавалось приносить иногда несколько картофелин, хотя строгости были неимоверными – за горсть колосков, унесённых с поля, давали срок до 10 лет.
Что-то понесло меня не в ту степь – собрался писать рассказ о Шагаловых, а свернул на жалобы своего голодного детства.
В тот день мы с сестрой только-что вернулись из леса- набрали по корзине сыроежек
и волнушек, немного подберёзовиков и подосиновиков. Сестра осталась дома перебирать грибы, а я решил отдохнуть на рыбалке. Накопал червей возле конюшни около сельсовета, где была единственная навозная куча и с одной удочкой спустился к реке сразу за селом.
Речка наша Молома не велика и перекатиста, в одном месте напротив школы можно было переходить её вброд, чем мы частенько и пользовались потому, что на другом берегу
только и водились белые грибы – боровики. Ничего вкуснее жареных в сметане боровиков
я не едал.
Место для рыбалки я выбрал там, где ручей Шадриха, название вероятно от названия села Шадрино, впадал в Молому. Рядом проходила «большая дорога», связующая нас с одной
стороны с райцентром, а с другой – с селом Красное, которое было побольше нашего. В том селе весной ежегодно была ярмарка, на которой единственный раз побывал и я, причём,
не без приключений. Но об этом другой рассказ.
Клёва не было, и я лежал на берегу, как обычно мечтая о морях и дальних странах,
о приключениях, вычитанных из книг, лишь изредка взглядывая на поплавок.
Тут и подошёл ко мне дед Василий. До этого мы с ним встречались единственный раз
на свадьбе его сына Михаила. Не узнать его было нельзя – по своей стати и облику он был
не сравним с нашими плюгавыми стариками.
Я вскочил, но он опустил руку на моё плечо, приземлил меня и сам уселся рядом. Поглядывая на поплавок, заговорил не спеша и не громко, как бы размышляя:
- Рыба она тоже брат умная и у неё свои законы
и порядки. У крупной и хищной свои, у мелочи разной - свои.
Питаются они тоже в разное время – одни рано утром, другие вечером, а некоторые вообще ночью. Кроме того, время кормёжки зависит
от погоды, которую рыба предчувствует лучше наших синоптиков.
Я внимательно слушал деда - меня забавлял его язык с лёгким акцентом, мне хотелось напроситься с ним на ночную рыбалку, но я почему-то стеснялся. В нашем, оторванном
от цивилизации селе, нам редко приходилось общаться с незнакомыми людьми.
При этом мы выглядели скромными тихонями.
Но дед оказался настолько проницательным, что сам решил предложить совместную рыбалку:
- Вот закончу конопатить крейсер,- так он назвал свою лодку одновесёлку,- и отправимся мы на ночную рыбалку с острогой.
Мы подружились с дедом Василием и провели немало чудесных часов на рыбалке
и с острогой, и с перемётом, и с саком.*
*Сак – большой сачёк с длинной прочной рукоятью. Им ловят рыбу по заливным лугам, куда она выходит из глубины на кормёжку. Пользоваться саком возможно только обладая достаточной силой и сноровкой.
Он был не разговорчив, но иногда, в свободное от дел время, на берегу, рассказывал разные истории – случаи на охоте и на рыбалке. Так ненавязчиво он учил меня отношению к природе и нашим меньшим братьям.
Однажды он объяснил мне почему не курит. Курящие все кашлюны, а охота и рыбалка требуют тишины. Многие думают, что рыба глухая, а она слышит лучше человека потому, что звук в воде распространяется быстрее, чем в воздухе. После этого разговора я несколько лет не поддавался уговорам мальчишек попробовать курить.
Михаила назначили лесничим, и они всей семьёй, а их к тому времени было уже шестеро – старший Анатолий, Владимир и 2 дочери – Нина и Галина, переехали на жительство
в райцентр.
Вскоре, после того, как мы похоронили старшего брата- умер от чахотки, заразившись
в сапожной мастерской, брат Владимир уехал в г.Гоький, поступив в железнодорожное училище. Сестра, окончив 6 классов, тоже уехала в г. Лежнево в ПТУ.
Остались мы с матерью вдвоём. Жить стало легче – мать к тому времени уже работала
на хлебопекарне, но решила, что мне надо учиться дальше, а в нашем селе школа была только до 5-ти классов. Поэтому перед началом учебного года мы тоже переехали
в райцентр, где я и окончил 7 классов.
Смерть деда Василия потрясла нас не фактом – он был уже довольно стар, а своей нелепостью. Здоровый, как обгорелый дубовый пень, ни разу за свою жизнь
не обратившийся к медикам, умирает из-за какой-то, срезанной при бритье, бородавки –
это ли не нелепость.
Я не присутствовал при его смерти, т.к. в то время учился уже в г. Горьком в речном училище, куда поступил по окончании 7-ми классов.
Пока не появилась возможность приобрести электробритву, я всегда боялся срезать безопасной бритвой бородавку, которая, как и у деда Василия, прижилась у меня
на верхней губе. Но, как говорится: - Пока Бог миловал.
Продолжение – Шагаловы. Часть 2