Луна, словно сыра большая головка
А я, будто мышь к ней тянусь головою
В банальности всё же признаться неловко
Я – волк и я снова пою под Луною.
Я завидую тем, кто может скрываться весь день до темна. Тем, кто дремлет в склепах или мается на чердаках, как летучие мыши. Я не могу себе это позволить. Я простой работяга, мне надо кормить кое – кого и кое – где жить. Разумеется, пока не наступит ночь. Ночь становится для меня другой жизнью, лучшей или худшей, даже не знаю. Ночью я тот, кто я есть на самом деле…и всё такое прочее…Так или иначе, у меня нет права выбирать, я живу как живу.
Когда на город опускаются сумерки, жизнь в нём почти замирает. Лавочки в цеха прекращают работу, нищие и попрошайки прячутся за стеной кладбища, а честные люди вечеряют предварительно помолившись. А затем спят, предварительно помолившись. Давайте я расскажу вам о скрытом мире полночного Тоттенбурга? О его тайнах и альковных интригах? Или нет, лучше вы мне об этом расскажете, так как сам я не в курсе. Я знаю решительно только одно: восходит Луна, и я теряю контроль над собой. Родные – привыкли, жена – не ревнует. Легенды о ночных странниках в чёрных плащах, песни полуночных менестрелей, дуэли убийц благородных домов в глухих подворотнях. Я ничего не знаю об этом.
В то время как вурдалак из старинных легенд встаёт из могилы при полной луне, я закрываю галантерейную лавку, прощаюсь с хозяином и иду восвояси. Циклопический нетопырь и гигантская чёрная тень летят над кварталами и по их стенам, а я же уныло топаю в свою лачугу и трижды стучу в дверь. Герой – любовник истово обнимает суженную и ускользает в окно, а я переодеваюсь в лохмотья под пристальным взглядом жены и утекаю в дверную щель. И что там, за порогом? Карнавал огней, дьявольский маскарад демонов и чудовищ? Я, право, и сам не знаю. Там на Востоке, над степью, где каждую зиму ночуют кочевники, восходит Луна. Там, наверное, пахнет травой и холодной водой из реки вперемежку с навозом. Может быть. Но здесь в основном пахнет только навозом. Отбросы людей, тех тварей, которых они завели, тех тварей, которые завелись сами и огромных свиней. Благо, свиньи сжирают всю сумму этих отбросов. Я топчусь в лабиринте городских стен. Между калек, которым некуда прятаться по ночам, между стражников, между шлюх. Между искалеченных шлюх, между шлюх – стражников, между тех, искалеченных роскошью шлюх, что продают свою душу за грошовые кулаки стражи и промежности проституток. Эти, последние в шелках, в коже, в мехах диких животных. Под их жопами резвятся и фыркают кони, скрипят колёса карет, на их одеждах и украшениях щерятся хищные звери и птицы. Но зверь в этом бедламе один только я. Их ведёт всякое, меня – вышедшая из берегов Дура – Луна, Солнце полуночи, моё основное желание. Я не хочу, чтобы ради меня кого – либо избили, да и не могу себе это позволить. Я не желаю рвать все эти «цветочки» и уж тем более, пробовать их «ягодки». Мне не к лицу быть верхом, не место в карете, мне не нужны погремушки со страшными мордами. Я сам эта морда. Что толку рвать стражников, подвернувшихся под руку, чтобы очнуться в лужи их крови и собственных слёз? Зачем трахать паскуд, на которых и смотреть было тошно? Что мне эти вельможи? Я не король Ночи. Я служка в храме, по стенам которого разливается лунный свет.
Увидев первый блик Солнца, спешащий с кладбища некромант превращается в стаю чумных крыс. Умертвий идёт в свой курган, нетопырь летит на чердак особняка. Я завидую им. Я не могу себе это позволить. Я просто иду домой. Луна тает на небосклоне, а я пытаюсь урвать жалкие часы сна. Уже не спящие домочадцы всё понимают. Вновь недовольная жена меня не ревнует. А зря, ведь я был с Луной, с нашей разлучницей. Как я с ней был? Кем я с ней был? Не важно. Обрывки воспоминаний сгорят в лучах восходящего Солнца. Я же проснусь и снова пойду на работу.