Чертов лис
Хутор Заозерный прогремел на весь Ухватовский район. Здесь как-то на подворье лесничего заглянул жуликоватый лис, возмечтавший поживиться курятиной. Да не тут-то было. На защиту хозяйского добра бросился рассерженный пес. И тут случилось нечто из ряда вон выходящее. Представитель лисьей породы, чья душа от яростного собачьего лая обычно уходит в пятки, начхал на врожденный инстинкт. Он бросился в атаку на породистого пса. На дичайшие вопли своей собаки из хаты пулей вылетел хозяин подворья. Лесничий и поставил последнюю точку в их споре: от жесточайшего удара прикладом по башке, чертов лис окончил свои земные дни. Однако на том треволнения человека не закончились. Его верный друг, покусанный лисом, заразился от того бешенством. Что подтвердили лабораторные исследования. Увы, пришлось лесничему идти на прививку от нехорошей, неинтеллигентной болезни. Подставляя медсестре райбольницы мягкое место для уколов, он про себя в пять этажей неформальной лексики проклинал и этого чертого лиса, и всю его лисью братию.
Лесничий завел в подворье нового пса, залатал изгородь, записал у соседа на свой магнитофон грозное рычанье собаки. Решив: пока щеня взрастет, охранять днем куриное царство будет аудиотехника. Однако, покуда щенок подрастал, лисы насмехались над лесничим: продолжали сокращать куриное поголовье. Хозяин подворья поставил капканы. Не помогло. Более того, рядом с ними он обнаружил лисий помет, такой гнусный, жидковатый. А рядом обглоданную куриную косточку. Помогла лесничему контрпропаганда. Он упросил клубного художника изобразить на ватмане настоящего лиса с воткнутыми в него вилами. Найдя подходящий планшет, наклеил на него красочный рисунок. Прибил короткий шесток и вкопал агитку в глину у лисьего лаза. Такое табу лесной народ зауважал, контрпропагандистский маневр удался. Набеги на подворье лесничего иссякли, будто их и не было вовсе.
О себе, о нас
Не спалось. Мерцали истово звезды. С балкона слышен каждый шорох гонимой легким ветром по двору палой от зноя листвы, шуршанье шин по уставшему от дневных перегрузок асфальту.
… Легкий смешок, шелест рукавов платья, ускользающих от настойчивых ладоней парня. Им хорошо вдвоем. Не хочется тревожить их влюбленного одиночества. Вряд ли кого они сейчас замечают. Значит, надо не шевелиться, не то выдаст видавшая виды циновка и «проскребет» свою невеселую ноту.
Потише сердце. Когда-то и ты вот также тревожно, чутко и одновременно радостно стучало на такой же высокой ноте, под такой же праздничной крахмально-белой сорочкой. Им там, внизу, не до меня, не до моего сердца и мыслей, им ни до кого нет дела. У них дела поважнее –слушать перезвон струн своих молодых сердец.
Вот они пошли. Девушка нагнулась и сорвала цветы. Я знал – там росли огромные ромашки. Потом сорвала пионы. Через пару шагов надломил спину парень: там покачивались георгины. Весело посмеиваясь, парочка упорхнула за угол дома. Не надо бы, наверное, сентенций. Каждый из нас был так молод и порой безрассуден. А пора встреч влюбленных столь очевидно хороша…
И все же, и все же. Букет цветов, сорванный влюбленной парочкой, был плодом усилий целого двора. Вернее, людей самых почтенных, уважаемых – тех, о ком говорят просто и не напыщенно: вышли на заслуженный отдых. Что скажут завтра наши деды и бабули? Для них сорвать взлелеянный ими цветок – грешно, сродни злу. Может быть, подобное чувство мимолетно охватило и тех молодых? Быть может, и нет, верх-то не взял здравый рассудок. Впрочем, когда любовь сильна, покоряет безраздельно все сердце, то уместно ли говорить о рассудочности? Только все же хотелось, чтобы парочка влюбленных, или хотя бы одна девушка, сменив дома воду в вазе с букетом увядаюих цветов, подумала, что за этими ромашками, пионами и георгинами - натруженные руки дедов и бабуль, да практически всего двора, создавшего под окнами пятиэтажки земную красоту.
А я себе сгоряча сказал, что лучше бы они сорвали розы у соседнего подъезда. Они нежны и красивы, только я их ревновал к тому месту, где они росли, колыхались. Потому что некогда там ветвилась пышная слива, рожавшая сладкие плоды. Сливу ту посадил и выходил в годы суховеев мой отец. Наша семья прежде жила именно в том подъезде. Отец, вырастивший нас, двоих сыновей, вырастил и эту сливу, и вон тот абрикос, и пирамидальный тополь. Настало время, и он ушел из жизни, а мы переехали в соседний подъезд, поменяв трехкомнатную квартиру на «двушку» и однокомнатную. А сливу отца спилили новые хозяева нашей квартиры, посчитав, что она застит им свет. Тогда мне подумалось: «Спилить такую красавицу сливу- это все равно, что выстрелить в лебедя». Вы видели их, лебедей, в полете? Нет. А я ими любовался, очень далеко от этого южного края.