Давеон. Возрождение часть 5

171
Торжественное шествие
     Вдали сверкали огоньки, говорившие о величественности мира, грядущих переменах. Серебристая луна нисколько не заворожила, она давно  интересовала его лишь как небесный объект, способный поведать о тайнах, а вызвать восторг - нет. Со звездами и луной он разговаривал, но не дивился им, как Миам. Она всегда с замиранием сердца смотрела на них, вела беседу, совсем не так, как он. Он глядит на небесные тела, получая достоверную информацию о прошлом, настоящем и будущем - она восторгается чудом. Конечно, и он знает, что Сущее есть творение божие, но это не отпечатывается на нем, в то время как в душе сестры оставляет неизгладимый след. Матушка говорила: «Миам не надо учить - ее учит природа. Сама Великая Матерь открывает ей очи». Отец добавлял: «Дитя идет по Пути - дочку ведет Небесная рука».  В отличие от брата Миам не посвящена,  она не следит за небом, не видит его изменений, но порой дает ему советы. Ему, жрецу, ведающему сакральные тайны, прошедшему через столько испытаний. К нему обращаются достойнейшие мужи. Он сам дает рекомендации, советует, как поступить, говорит, чего следует опасаться - себе ничего не может посоветовать.
     Давеон отошел от окна. Ему так и не удалось погрузиться в сон. Что-то беспокоит его. Он испытывает тревоги. Что именно тревожит? Что состоится встреча или ее не будет? Может и то и другое в равной мере? Темнота содрогнулась – жрец стукнул кулаком по столу. За что ему такое наказание: томиться в ожидании и при этом надеяться на скорое избавление?      
     Он ежедневно совершает в храмовой комнате молебны. Каждое утро возносит мольбы к Всевышним и просит освобождения от страстей. С первого же дня он вычертил на алебастровой пластине просьбу, дабы желание исполнилось, преподнес щедрые дары.  Неужели Боги его не слышат? Им было угодно послать ему суровое  испытание.
     У него в жреческом ожерелье оникс, усмиряющий любовный пыл. Он уже не снимает гиалит, обещающий оберегать носителя от проявления безудержных эмоций и гасить неконтролируемые страсти. Крепкая рука сорвала с шеи бесполезный прозрачный опал и бросила его в дальний угол. Сановник походил взад и вперед, остановился на мгновение и после недолгих раздумий подобрал кристалл, напоминающий застывшую воду.   
     За окном начало светать, Давеон безрадостно встретил новый рассвет.
    
     Много лет назад юноша подошел к родителю.
     - Куда ты глядишь, отец?
     - На восходящее солнце, - положил Агерон руку на плечо сына.
     - Ты его много раз видел - и я тоже.
     - Прежде я его не так встречал. – Интригующая родинка отца, унаследованная сыном, приподнялась.
     - Когда же произошли перемены? – глядел в сторону зарева парень.
     - Когда в моей жизни появилась твоя матушка, - ответил человек в темных одеждах.
     Сейчас в них облачен сын и гордится этим.
     - И что это значит?
     - Что я люблю, сынок, - хохотнул Агерон. – Когда-нибудь и ты будешь любоваться зарей, - приподнял он уголок рта.

     Давеон надел жреческое платье темного цвета, поправил на груди ожерелье, не забыв взять с собой бездушный опал, не желающий ему помогать, и застыл на пороге. Он кинул взгляд на окно и направился в храм Великих Родителей с мыслью, что рассвет совсем не приводит его в восторг.
     На деревьях защебетали малые пташки, зазывая к себе в гости. Сад оживал, оживали улицы города, подготовленные к празднику. Ворвавшийся свежий воздух дохнул своей прохладой и разбудил заспавшуюся девушку. Она потянулась, широко раскинула руки, словно собиралась обнять весь мир. И, пожалуй, сделала бы это,  будь такая возможность.
172
     Зеленые глаза распахнулись и устремились в потолок. Росписи на нем делились историей  о прекрасной Атеоне.

     Смелая девушка  не побоялась  тирана. Не поддалась  страху, овладевшему подругами, не завладели ею пагубные страсти - отвергла она серебро да золото, предлагаемое владыкой, что творил бесчинства.   
     Царил тогда мир. Как-то заскучал Азой, сидя у себя во дворце. Тоску навевали ему мирные дела. Решил он завоевать соседей своих, собрал войско большое и отправился в поход. Долгие годы провел он в войнах, много городов покорил, а те, что не сдавались, разрушал, не оставляя камня на камне. И вот добрался до города, славящегося красавицами. Слава о нем гремела на всю населенную сушу. С дальних краев приезжали сюда государи за женами. Не всем открывались ворота, а только тем, кто достоин, отдавались в жены красавицы, чьи ум, красота, добродетель и смелость повергали в восторг мужей.
     Остановился у городских стен Азой, велел отдать ему в жены самую красивую деву. Ответили ему отказом жители, сказав, что дела его не принесли ему доброй славы, а молва о нем идет худая. Потому не видать государю жены, которой он не заслуживает.
     Рассердился владыка, окружил город. Осада длилась много дней и ночей. Провизия была на исходе. Тогда созвал правитель на площади совет.
     - Традиция не велит отдавать наших дев в жены деспотам, - молвил градоначальник.
     - Тогда мы все погибнем, - ответил на это его советник.
     Горожане слушали первых лиц города, сохраняя тишину.
     - Прежде не бывало такого - никогда не шли на нас войной. Наш город священен, а Азой не внимает законам, нарушает их. Ни одна наша девушка не пойдет за него. И заставить их не можем: все они посвящены Великой Богине и только по собственному желанию могут выходить замуж.
     - Значит, нам всем грозит беда - погибель совсем близко!
     - Что скажите, граждане? – обратился к ним правитель.
     Они опустили головы. Девы были наслышаны о зверствах врага, дерзнувшего напасть на священный город, не знающий войн с самого возведения.
     Тут вышла из массы Атеона, самая красивая средь остальных невест.
     - Я пойду к нему.
     - Опомнись! – воскликнула ее мать. – Он не пощадит и тебя!
     - Ты отважная дева, - молвил правитель, - но подумай: коль выйдешь за ворота - уж не вернешься.
    - Дитя мое, - упала на колени перед дочерью матушка, - ты отважна и чиста, не приноси себя в жертву. Ты достойна лучшей участи!
     - Лишь зная, что сделала все возможное, чтобы спасти вас, я буду считать себя смелой и достойной служительницей Богини. – Атеона направилась к воротам.
     Останавливали ее подруги,  уговаривала не ходить к врагу мать, убивался отец. Не послушала их Атеона.
     - Мы - здешние девы, посвященные Богине - призваны учить своих мужей ценить данное свыше, любить и строить, а не разрушать. Азой того не знает. Не знает, что лишь миром можно добиться процветания - потому взял в руки оружие.
     Открылись ворота перед прекрасной девой, вышла она навстречу недругам. Оторопели воины, выронили из рук оружие. Владыка долго глядел на Атеону, не решаясь заговорить с ней.
     - Сколько земель прошел, а никогда такой красоты не видывал, - молвил он погодя. – Что хочешь ты в подарок к свадьбе? Обещаю, что выполню любое желание! – поклялся он.
     - Сложи оружие, царь.
     - Но я воин и намерен идти дальше! - ответил Азой. – Хочешь ли ты золота да серебра без меры? Хочешь ли быть владычицей над всеми землями? 
173
     - Не нужно мне того, что предлагаешь. Лишь мир ценю о, владыка.
     - Неужели тебя не прельщают драгоценные металлы?
     - Что они в Вечности, государь? Я согну мягкое золото - и оно потеряет форму. Ты скажешь: не потеряет цены, а я отвечу: его расплавит огонь. Кто сможет взять его горячим? Так и меч твой раскален докрасна. Не могу я коснуться его, как не могу приблизиться к злу, потому как учили меня бороться с ним и противиться ему.
     Понял владыка, о чем говорит Атеона. Не пожелал расставаться он с девой, откинул меч и   прекратил завоевания.

    В залитой чуть румяным утренним светом комнате кипела работа. У зеркала сидела хозяйка, над ее прической трудилась рукодельница Селеника. Служанка подала ей коробочку со всевозможными лентами и с серьезным лицом наблюдала, как та ловко управляется с цветными полосками. Она выплетала из прядей и лент затейливый узор, а Миона дивилась, как рождается из ткани и волос нечто необыкновенное.
     - Ты уверенная, что прическа будет держаться? 
     - Конечно, я не первый раз ее делаю, - успокоила Селеника. – Меня научила матушка, а она была мастерицей.
     - Хм. Не знаю, что и сказать.
     - Прическа внушает тебе опасения? – спросила Лурия, накручивая на указательный палец свободолюбивую, то и дело выбивающуюся прядь.
     - Не страшит, госпожа, - я переживаю, как бы она не рассыпалась на глазах у горожан. Тогда ваш дядя будет сердиться и ругать меня, что  вы ходите  по Мирее лохматой.
     - Не беспокойся, - улыбнулась девушка, - я скажу, что это мое упущение.
     Селеника перекинула через ленту следующий локон, подобрала последний и присоединила к остальным. Потом завязала маленький узелок, искусно спрятав его средь волос, и зафиксировала шелковые полоски заколками.
     - Все, - сказала она. – Вам нравится?
     Лурия поглядела на отражение и довольно кивнула: Селеника мастерски собрала великолепную прическу, которой бы позавидовали первые красавицы города. В медные волосы она вживила разноцветные ленты - пряди подружились с шелком и не желали с ним расставаться. Руки мастерицы оставили челку нетронутой и выпустили на свободу  несколько завитков, дабы ей не было одиноко.
     - Мне очень нравится, - восторженно отозвалась монахиня. – Какая красота.
     - Хочешь, я и тебе сделаю?
     - Нет, что ты, - запротестовала Одика.
     - Разве тебе нельзя носить такие прически?
     - Мы должны быть скромны. – Монахиня всегда обходилась более чем скромной прической, заплетая себе простую косу, но она очень шла ее милому лицу, оно по счастливой случайности не пострадало от огня. – У меня и лент нет.
     - Возьми мои, - предложила Лурия. – У меня их слишком много, - указала она на коробку, в которой каких только не было.
     Одика застенчиво подняла глаза на медноволосую девушку.
     - Тебе ведь очень хочется взять их, я вижу. - Изящная ручка протянула ленты.
     Монахиня робко приняла их и поблагодарила госпожу.
     - А ты не хочешь, чтобы тебя заплела Селеника? – повернулась та к служанке.   
     Миона без энтузиазма пожала плечами.
     - Выглядит красиво, но я не умею носить мудреные прически.
     - В этом ничего нет сложно, уверяю тебя, - поманила ее Лурия и усадила на свое место. – Сделаешь и ей что-нибудь необычное? – спросила она у мастерицы.
     Селеника посмотрела на волосы служанки и задумалась, что бы ей такое сплести. 
     - Можно поднять пряди и выполнить плетение вокруг хвоста.
174
     Миона предпочитала хвосты любым другим прическам, находя их самыми удобными,  и потому рукодельница пошла ей навстречу. Она ловко завязала темные непокорные волны  узлом, оплела его двумя локонами-спиралями с лентами и зафиксировала произведение парикмахерского искусства булавками.
     - Если не нравится, я переделаю.
     - Ни в коем случае! - остановила Лурия. - Не надо - все замечательно.
     - Госпожа, коль можно не беспокоиться, что рассыпыпится - я тоже довольна, - кивнула Миона.    
     - Рада, что тебе понравилось, - сложила ладошки Селеника. Она не хотела вызвать недовольство ни у хозяйки, ни у ее приближенных.
     - Госпожа, вам идет и прическа, и платье.  Его цвет подчеркивает глубину ваших глаз, - заметила Одика. 
     - Да, да, - подтвердила новенькая.
     Выбранный накануне наряд выгодно окутывал фигуру и преподносил ее как нельзя лучше. Хризолитовый шелк был расшит крошечными зелеными минералами и золотой нитью. Камни сверкали на свету и переливались при всяком движении. Повязанный под грудью пояс еще больше привлекал внимание к женским прелестям и нежно обнимал хозяйку за талию.  Светло-зеленые одежды навевали воспоминания о  весеннем луге, глядя на них  память воссоздавала песни маленьких  обитательниц полей и рощиц.   
     Лурия была щедра и предоставила служанке один из своих нарядов. Миона протестовала,  но после поддалась уговорам и облачилась в него.
     - Госпожа, может мне все-таки переодеться?   
     - Зачем - тебе идет красный.
     - Это платье дамы, а я…
     - Оно не для пира или праздника, а простое - лишь цветом ярко. Нам стоит поторопиться -  верно, Рицелла уже заждалась.
     Девушка схватила за руку стоящую перед зеркалом и осматривающую себя Миону и повела ее за собой, тревожась, что может опоздать. Не на шествие конечно - этого она совсем не страшилась - но не желала заставлять себя ждать.
     Дядя уже покинул пределы имения, присоединившись к друзьям. Они любили бывать в гостях у Тинарха – его дом всегда славился гостеприимством – за бокалом вина они делились всевозможными новостями. Безусловно, имелись и враги и конкуренты, которые завидовали ему настолько, что время от времени строили козни, и дяде приходилось налаживать свои дела, впрочем, сейчас, как и прежде, они шли в гору. Семейное дело процветало не один десяток лет. Тинарх никоим образом не желал подводить достойных предков, что сделали себе громкое имя, и прилагал все усилия, дабы достичь расширения сферы деятельности путем заключения новых договоров и расширения торговли.
     Его хватка и умение налаживать связи вызывали у одних зависть, у других, в том числе  и друзей, - восхищение. Последние обращались к нему за помощью и оказывали ее, коль то было необходимо. Тинарх, как его отец, дед, прадед и так далее, сдавал в аренду корабли, давал ссуды и получал назад с процентами. Оттого доходы фамилии солидно возросли.  Тщеславие, которое могло возникнуть благодаря богатствам, не завладело сердцем дяди: его полностью занимала племянница. Милая девочка с рождения была окружена дядюшкиной заботой,  он ни в чем ей не отказывал. Он не боялся ее избаловать и частенько повторял, что лишь в ней находит утешение.

     - А как же семейное дело? Без него я тебя не представляю, дядя, - изумилась Лурия.
     - Это дела, а я говорю о тебе, - вытянул он указательный палец. – Мои мысли полны тобой, особенно когда я уезжаю.
     - Наверное, я мешаю тебе думать, - рассмеялась племянница. – Как же ты справляешься с трудностями, дядюшка? 
175
     - Мой опыт позволяет преодолевать их, а вот волнение за тебя никак не покидает моих помыслов.
     - Зачем так тревожится? – видя искреннее переживание, присела подле Лурия.
     - Я всегда хотел дочь, но Богам было угодно распорядиться иначе. Когда доктора вынесли окончательный приговор, мою жизнь стали составлять сестра и зять. Теперь же - ты. Видят Боги, я Им благодарен.
     Слова дяди не вызвали улыбки, напротив, Лурия впала в задумчивость. Дядюшка неоднократно говорил ей, что коль с ней что-нибудь случится, он не переживет беды. И она знала: он говорит правду.

     Молоденькие женщины скоро оказались на улице и внедрились в людской поток, шедший по направлению к первому заложенному камню, по поверью имеющему инопланетное происхождение. Некогда это подтвердили последователи Рикона, ученика Агуна. О них как-то слышала Лурия, но разбираться не стала - слишком много в данном деле жреческих премудростей, труднодоступных для простого обывателя. Она редко ходит в храм и к религии имеет ничтожно малое отношение, тем более не имеет его к каким-то там тайнам, что скрываются от людей жрецами. На взгляд Лурии можно ничего прятать - все равно никто не разберется в мудрености. К тому же это ей не нужно. Что ей за дело до каких-то там секретных книг, хранящих сакральные знания, когда  в обычной жизни с трудом разбирается и ничегошеньки не понимает в семейном деле, тем более в устройстве мира. Даже звучит настораживающе.
     Дядя не нагружал кровиночку трудностями и делами, он справлялся со всем сам, хотя девушка подозревала, поведай ей Тинарх, чем он занимается, все равно не поймет. Ей чужда политика, с ней солидарны Миона и Одика. Дядюшка говорил, что женам это без надобности, а вот всякому мужу необходимо разбираться в политическом деле, иначе не бывать ему достойным, а всем мужчинам в государстве закон предписывал быть грамотными и благовоспитанными, дабы  приносить пользу державе.
     Частенько корабельщик беседовал с друзьями о вездесущей политике, разговоры о ней не смолкали допоздна. Почтенные господа предавались громкому обсуждению законов, выступали против все возрастающих налогов. Правда открыто о том не заявляли - едва ли господа подвергли бы себя опасности и захотели б потерять свободу.
     Но бывали разные случаи. Так однажды правитель переусердствовал и захотел пополнить казну за счет увеличения поборов. Год тогда выдался неурожайным, кошельки оскудели, в то время как запросы оставались прежними. Народ вышел на центральную площадь и заявил о недовольстве. Испугавшись волнений, грозивших перерасти в вооруженные стычки, наместник государев отступил и снизил размеры податей до разумных пределов. Мирейцы потребовали убрать с должности проворовавшегося советника, некоего известного на всю духовную столицу сластолюбца. Он был склонен к азарту и проиграл едва ли не все свое солидное состояние. Власти были вынуждены отреагировать и, дабы не началась смута,  убрали с поста крупного чиновника. Слухи утверждают, не вынеся позора, он лишил себя жизни.
     Лурия задумалась: злодеяния, творимые им, и обворовывание простого люда не причиняли ему страданий, а смещение с поста вызвало горе и подвигло сунуть голову в петлю.
     Длинная вереница нарядных людей подошла к перекрестку, слилась с другой вереницей, не уступающей в пышности первой. Людская масса плыла дальше и дальше, внедряясь в основной поток. Вскоре Лурия оказалась на широкой улице, наводненной горожанами. В толчее стало душно, она поторопилась покинуть ее. Миона нагнала хозяйку, и обе остановились у небольшого фонтанчика с питьевой водой. Здесь под раскидистым,  тенистым деревом  с шелестящей густой листвой подруги и договорились  встретиться.
     - Вероятно, Рицеллу задержала толпа, - огляделась Лурия.
176
     Миона пожала плечами, по ее разумению ту задержала сестрица.
     Эта малолетняя девица долго не могла выбрать наряд и извела сестру расспросами, какой ей больше идет. Стоило Рицелле указать на один, как юница его отвергала и перебирала гардероб снова и снова, невзирая на то, что вечером выбор уже состоялся, и платье одобрила матушка. Невероятными усилиями сестра оттащила Галинею от шкафа, а подоспевшая на помощь Мирана велела облачиться ей в первый попавшийся наряд. Юница упиралась что было сил, но старшие попросту натянули его на девичье тело и, завязав на голове обычный хвост, вывели ее из дома.
     Сестрицы поторопились на встречу.
     - Ох, прости, пожалуйста, - подбежала Рицелла к заждавшейся подруге.
     - Где вы пропадали? – прозвенел голосок.
     Ответчица покосилась на юницу, без лишних слов Лурия поняла, в чем дело и махнула рукой.
     - Мне-то все равно - это вы хотели оказаться в первых рядах.
     Мирана осмотрелась - людской поток плыл по направлению к центральной площади, а первые лица города уже давно прошли.
     - Вот видишь, что ты наделала? - упрекнула она младшую сестру. – Теперь мы никого не увидим.
     - Увидим, увидим, - обещающе закивала Галинея. – Мы пойдем не традиционным путем, а сократим его и окажемся на месте в числе первых!
     Такой сообразительности и желанию добиться своего стоило лишь позавидовать. Старшие переглянулись и поторопились нагнать убегающую юную болтушку.
     Девушки пробежали несколько кварталов, свернули, прошли еще немного, стараясь отдышаться, и вышли к аллее, по которой в скором времени должны были пройти достопочтенные господа.
     - Вот - что я говорила, у нас есть шанс попасть к оцеплению! - заявила Галинея и начала протискиваться сквозь массу ленивых людей, которые оказались столь же сообразительными и решили не утруждать себя длительным походом от какого-то там камня, а сразу пришли сюда.
     Проход на площадь был еще закрыт - на нее первыми ступают градоначальник и советники - и потому девушки старались пробраться к стражникам, выстроившимся вдоль аллеи по обе стороны от нее. Это распоряжение дал суровый главный начальник стражей, дабы избежать нападения на главу города, как случилось много лет назад. Покушение произошло еще на предшественника нынешнего - старая история. Но Тизан младший еще более трепетно относился к себе - батюшка души в нем не чаял и избаловал, как вторую жену и пасынка, что стал одним из советников - и усилил дозоры.   
     Главный страж  пошел еще дальше и, чтобы не навлечь на себя высокий гнев и добиться хороших должностей для сыновей, ввел штат наемников, прозванных в народе «невидимками», следивших за ситуацией на улицах города в мирских одеждах. Состоящие на службе остальные патрульные  были облачены в военные наряды, их дополняли короткие мечи и щиты. Своим грозным видом они отпугивали излишне настойчивых граждан, желающих как можно ближе подойти к высоким господам.
     Сквозь гул послышался резкий, грубый выкрик и звук удара. Это досталось настырному простолюдину, мечтающему взглянуть поближе на Тизана.   
     - Ну-ка прочь, скотина! – схватил его за шиворот страж и отшвырнул в сторону.
     Схватившись за голову, простой ремесленник пустился наутек, но его настигали новые удары.
     - Меня толкнули! - оправдывался он, прикрываясь от тумаков, сыпавшихся отовсюду.
     Патрульный косо поглядел на него и рыкнул. Он  не хотел потерять хорошее место из-за какого-то ненормального, возомнившего себя незнамо кем. Тот, видите ли, захотел посмотреть на господина, таких сегодня пруд пруди. Следить нужно в оба - не то слетит со
177
службы и останется без приличного заработка. Страж свел сурово брови и велел толпе отступить на шаг назад, она послушно выполнила требование.
     Голова Галинеи то и дело выныривала из массы, а любопытные глаза высматривали, где же шествие.
     - С тобой нет супруга? Он же собирался с вами, - обратилась Лурия к Миране, убедившись, что простолюдину не грозит беда.
     - Сейчас он с друзьями, обещал присоединиться позже, - без сожаления ответила та.
     - Ты не устала скакать? – одернула Рицелла юницу, что своей прыгучестью привлекла внимание горожан и надоела Мионе.
     От мельтешения у нее зарябило в глазах, и она отвернулась, сдерживаясь от брани.
     - Госпожа, можно я отойду ненадолго? – взмолилась служанка, которая вместе с хозяйкой  не выносила массовости, но они были вынуждены сейчас находиться здесь, хотя обе предпочли бы сбежать.
     - Что с тобой? Ты бледна, - беспокойно прозвенел голосок.
     - Надо вздохнуть свободно. Обещаю, я скоро вернусь.
     Миона была отпущена.
     - Вон они, вон они! – вскричала Галинея, указывая в заветную сторону.
     - Незачем так кричать - мы видим, - положила руку на лоб Мирана.
     Ей стало страшно неудобно за поведение несдержанной сестрицы. Она пожалела, что вообще пришла сюда. Но и оставаться в доме не было никакой возможности: жена хотела сказаться больной, а Катур, встав с супружеского ложа, велел ей быть в центре, во что бы то ни стало. Он кинул Миране напоследок упрек и швырнул в лицо выбранное платье, сопроводив жест приказом собираться быстрее.
     В ее потухшие глаза смотрела Лурия, но не решилась заговорить с ней о ее печали. Она не желала хоть чем-то задеть Мирану, понимая, что подобные речи вызовут еще большую драму на лице и тоску в глазах.
     Меж тем Галинея все протискивалась ближе к стражам. Насилу сестры удержали юницу, предупреждая, что ее может постигнуть печальная участь, только на этот раз удар достанется не простолюдину, а ей. Исключительно страх оказаться за решеткой или быть избитой остановил прыткую юную сестрицу. Рицелла и Мирана мечтали об окончании шествия, а оно  не торопилось достигнуть площади.
     Первые лица города важно вышагивали по дороге, устланной ветвями лавра и оливы, об этом позаботились граждане, что громко приветствовали власть имущих господ. Впереди шел, как велит традиция, градоначальник. За ним по ветвям ступали советники. Их сопровождали жрецы из храма Великого Отца. Они несли на красных подушечках символы власти достопочтенных мужей. Священнослужителей вел Великий жрец, находящийся в обществе еще одного жреца, облаченного по примеру религиозного главы  в темные одежды. Лурия не успела понять, кто это был. Она искала глазами служанку, которая долго не возвращалась. Давеон почувствовал ее, как только повернул к главной дороге, ведущей к  зданию Совета Семи, и напрягся.
     Замыкал процессию сонм прекрасных и неподражаемых танцовщиц, певцов, музыкантов,  поэтов. Мастера слова воспевали достоинства и славу впереди идущих. Танцующие девушки и женщины неустанно выплясывали и привлекали к себе глядящих на них зачарованных мужчин, чье сознание затуманилось. Своей недоступной красотой они манили больше, чем рядом стоящие не менее привлекательные горожанки.
     Граждане приветствовали правителя и советников, отвешивали поклоны Великому жрецу. Все это только мешало Галинее рассмотреть, как следует участников торжественного шествия. Ее толкали, перед ней то и дело взмывали чьи-то руки. Она хмурилась и один раз даже выругалась, на что сразу получила укор от старшей сестры.
     - Ругаешься, как простолюдинка.
     Лурия покачала головой - и они так не ругаются, а эта юница способна конкурировать  с
178
сапожниками и кузнецами, попавшими себе по пальцу. Как-то девушка услыхала, какие слова произносит новый дядюшкин кузнец и подивилась их доходчивости. Стоило ему произнести их, как рабы, находящиеся у него в подчинении, тотчас выполняли требование.
     Алкирад оценил мастерство работника кузницы и хвалил его за усердие. Он представил хозяину отчет, не забыв в очередной раз отметить удачный выбор господина. У управляющего тоже был наметанный глаз, он сразу видел, что и от кого можно добиться. Этой его особенностью оставался чрезвычайно довольным господин Тинарх. 
     - Ах, какой хорошенький! - воскликнула несдержанная Галинея. – Сил нет, - всплеснула она руками.
     - Где же все-таки Миона? - озиралась по сторонам Лурия, высматривая ее средь людской массы. Она  не на шутку обеспокоилась, мало ли что могло произойти.
     - Как он тебе? – спросила юница.
     Сестрицы уже устали слушать ее нескончаемую болтовню, и она с легкостью переключилась на племянницу корабельщика.
     - Кто? – повернулась к ней Лурия.
     - Ох, ну тот, - указала Галинея на отдаляющегося священнослужителя в темных одеждах, что был выше и обладал более крепким телосложением, чем его спутник. – У него такая родинка над губой… - сложила ладошки и мечтательно завела глаза многословная юница. – Ты бы ее оценила.
     Плечики Лурии подпрыгнули, она равнодушна к родинкам.
     - Мне это безразлично. - Какая ей разница - пусть хоть пятно на лбу, как у Месяца.
     В этот момент Давеон едва заметно покосился на нее, подавляя нахлынувшие страсти. Он услышал все, что она говорила. Тут же велел себе смотреть только вперед, дал слово ни в коем случае больше не оборачиваться и сам не заметил, как нарушил обещание. Он выругал себя за несдержанность и обвинил в несобранности, коей мог похвастаться прежде. Снова эта девица - вновь борьба и боль. Лучше б она не приходила. Но он сам хотел ее увидеть и удостовериться, что она ему безразлична.
     Крепкая рука откинула назад выбившуюся  прядь  и потерла лоб. 
     - Сын мой, что-то беспокоит тебя? – спросил Великий жрец.
     - Нет, отец.
     - Впервые ты предаешься обману, - заметил религиозный глава.
     Давеон тряхнул темноволосой шевелюрой.
     - Сын мой, меня тревожит твое состояние. Что с тобой?
     - Ничего особенного, отец. Мелочи. – На переносице Регидия появилась глубокая складка.
     - Девушка.
     - Отец мой… - замотал головой старший жрец.
     - Тебя выдают сердцебиение и взгляд - ты влюблен.
     - Нет, - горячо возразил Давеон.
     - У тебя вспотели ладони, - слегка улыбаясь, кивнул Племий.
     Ученик потер их.
     - Я не влюблен - это недоразумение.
     - Вот как? Почему же голос дрогнул?
     Перед торжественной процессией расступились стражи, и она оказалась на площади Совета. Толпа горожан с дозволения патрульных поторопилась за важными господами, многочисленный поток устремился следом.
     - Я выдавлю это из себя, отец, - твердо сказал Давеон.
     - В таком случае ты будешь первым, потому как это еще никому не удавалось. Твой отец оставил пост, Ярон не поборол страсть, говорят, он на смертном одре шептал ее имя. Отис - наш святой отшельник - питал привязанность к некой женщине. Ты еще не знаешь, какова настоящая сила любви. Я говорю сейчас не о желании, что ты испытываешь, а о настоящей и всепоглощающей Любви, на которой и строится весь наш мир.
179
     - Мое самое сильное желание…
     - Надеть Кономус. Хм. Я с радостью бы назвал тебя преемником, но сможешь ли ты отказаться от страсти?
     - Для этого мы и созданы: бороться со страстями, - напористо сказал Давеон.
     - Ты забываешь, что с пагубными.
     - Похоть - одна из них, отец.
     Седовласый Великий жрец поглядел на ученика, тот не отвел глаз, его взгляд остался уверенным.
     - По-твоему Агерон сложил полномочия из-за похоти?
     - Мой родитель очень любил матушку и последовал за ней, но не думаю, что я испытываю то же самое. Я люблю Богов и предан Им.
     - Как-то мастер спросил у Агерона, любил ли он когда-нибудь по-настоящему, ведь только так можно понять действительно ли любишь Богов или это лишь кажется, - произнес Племий.
     - Что он ответил?
     Великий жрец улыбнулся.
     - Как поступил мастер? – спросил, оставаясь серьезным, Давеон.
     - Велел полюбить.
     - Я знаю, что такое любить. Я любил отца, матушку, обожаю Миам, - отозвался сын и старший брат.
     - Да любишь, но сейчас не уверен в себе. Ты в смятении, а чтобы быть с нами, должен оставить тревоги. К тому же та любовь, о которой ты говоришь, не одно и то же, - положил  руку на плечо любимого ученика Племий. – Если захочешь уйти, я не буду препятствовать тебе.
     - У меня нет такого намерения, - решительно заявил Давеон, - и не появится.
     - Твоя душа колеблется.
     - Это временно - я разберусь с этим.
     - Что ж, пойми себя, и я нареку тебя последователем, - уверил Великий жрец.
     Людская масса тянулась за процессией. То и дело из толпы выглядывала Галинея, пытаясь получше рассмотреть того, кто завладел ее вниманием.
     Лурия все продолжала озираться по сторонам, наконец, ее нагнала служанка.
     - Где ты была? Я уже собиралась искать тебя! - прозвенел голосок. 
     - Госпожа, такая толчея - я еле-еле пробралась к вам, - покаялась Миона.
     - Не отходи от меня!
     Рабыня кивнула и более не отставала ни на шаг.
     - Какой красавчик, - произнесла Галинея. – Правда?
     - Кто? – спросила Лурия.
     Сестры юницы были заняты нарядами известных горожанок, потому не слышали, что та бормочет. Особенно их привлекли  платья жены правителя и супруги его первого советника. Мирана и Рицелла также отметили и туалет тяжелой жены помощника градоначальника.  Знатные дамы выглядели поистине привлекательно, однако сестрицы сошлись во мнении, что они ничем не хуже. 
     Галинея указала все на того же священнослужителя.
     - Мне не хочется тебя расстраивать, но он никогда на тебе не женится, – с легким  оттенком сочувствия произнесла Лурия.   
     - Почему? - подивилась юница.
     - Он жрец, - посмотрела на выбранный юной спутницей объект медноволосая, тот стоял спиной к ней. – Причем высший, а не храмовый - он в темных одеждах. Тебе остается лишь созерцать его издалека.
     Галинея искренне расстроилась. Лурия тряхнула локонами, видимо та полагала, может случиться как-то иначе. Она решила немного успокоить юную мечтательную деву.
180
     - Ничего страшного - на площади много холостых мужчин. Приглядишь кого-нибудь другого.
     Миона ухмыльнулась, если девице повезет. Но эта мечта казалась ей призрачной.
     - Я тебе не рассказывала, на каком свадебном платье я остановилась? – спросила у Лурии юница.
     Служанка закрыла глаза и покачала головой - сегодня еще нет.
     - Признаться, я не успеваю следить за изменениями, - отозвалась медноволосая.
     - Я хочу белое платье со звеньями вместо бретелей и широким поясом на талии, а не под грудью. Говорят, в столице так уже не модно.
     - Мода слишком часто меняется. Я же ношу, что мне удобно.
     - У тебя такая прическа! Она замечательная! – по достоинству оценила Галинея творение Селеники.
     К ней присоединились старшие сестры, которые тоже не удержались от комплиментов и попросили Лурию ненадолго предоставить им мастерицу для столь же дивных плетений.
     - Приходите в гости. Я думаю, она с удовольствием сделает прически и вам.
     Медноволосая видела, с каким воодушевлением занимается рукоделием новенькая, по всему было видно, ей нравится творческая работа. Она решила освободить Селенику от домашнего труда и предоставить ей нитки и материю для вышивания. Лурия подумывала заняться вышивкой и если удастся – плетением. Новенькая рассказала, что некогда она выплетала из узеньких ленточек удивительные узоры.         
     - Пожалуй, я попрошу ее научить нас своему искусству, - шепнула хозяйка Мионе.
     - Ох, госпожа, не думаю, что это хорошая идея - какая из меня рукодельница?
     - Честно говоря, и я не отличаюсь мастерством, но хотя бы попытаемся, - улыбнулась Лурия.
     Солнце было в зените. День набрал полную силу. Улыбчивое светило позаботилось о горожанах и одарило их ярким теплом. Легкий ветерок пророчил  хороший вечер, прогнав с неба облака. Еще утром их можно было увидеть в синеве. Сейчас же они улетели далеко отсюда. Радостные мирейцы надеялись, что и завтра будет столь же чудесная погода. 
     Торжественное шествие добралось до портика Совета Семи, сверкающего в солнечных лучах. Важный градоначальник достиг ступенек. Взойдя на первую, он готовился принять свои незабвенные атрибуты. Настоятель храма Великого Отца незамедлительно преподнес ему накидку, ожерелье и золотой венок. Тизан с благодарностью принял щедрые подношения и облачился в них, завершив туалет возложением на светлую голову венца, который, как было заведено с давних времен, в точности повторял переплетение ветвей мужских деревьев. Вслед за государевым наместником облачение повторили члены Совета. Жрецы, удостоившиеся чести нести атрибуты праздника, по очереди подходили к достопочтенным мужам и с поклоном предоставляли им накидки и ожерелья советников. Тизан не обошел вниманием и своего помощника: он тоже был удостоен прилюдного облачения. Анорк  с важным видом, подчеркивающим его положение, принял подношение, и вмиг на его плече появилась накидка с красной каймой, а на груди засверкало украшение.
     Миона узрела чиновника издалека. Они с хозяйкой и подругами так и не сумели пробраться поближе к Совету. Правда, Лурия и не стремилась. Зато неугомонная юница горела желанием оказаться в числе первых, но ее никак не хотели пропускать беспощадные граждане, тоже мечтающие быть ближе к управляющей верхушке.
     - Это тот человек, что был тогда в храме, - вспомнила Миона.
     - Я его узнала, - пригляделась Лурия, как и тогда он ей  не понравился.
     От господина веяло холодом, и даже такое, казалось бы, приличное расстояние не могло от него спасти. Вероятно, политики должны быть такими - они умеют сохранять спокойствие и равнодушны к любому проявлению чувств. Иначе нельзя - не удержатся на месте. Он действительно не улыбался, лишь пытался повторить эту эмоцию за другими.
     Толпа ликовала, выкрикивала хвалы Богам, возносила государя и правителя до тех пор,
181
пока он не поднял руку. Шум немедленно стих.
     - Мои возлюбленные сограждане! В этот светлый день мы все объединены общим делом  - чтим древнейшие традиции. Сколько лет прошло с тех пор, как волею Богов был учрежден Совет Семи, сколько сменилось достойных правителей, о которых и сейчас вспоминаем и  пропитываемся уважением к ним. Их деяния не забыты, имена высечены на Стене Памяти  -  непревзойденном памятнике истории! Об их подвигах говорят наши отцы, будут говорить  дети и внуки. Я уповаю на Великих Родителей, молю даровать нам мудрость и силу, дабы быть достойными наших непобедимых предшественников, коих не сломили козни недругов,  тяготы, лишения и болезни. Сила духа заставляла их подниматься на борьбу с врагами, идти вперед и добиваться цели – процветания города! Возликуй возлюбленный народ мой, ибо и по сей день нет для Совета Семи  блага выше твоего!
     Народная масса приветствовала правителя. Выкрики во славу Совета долго не смолкали.
     Пока горожане слушали речь государева наместника, Галинея пыталась высмотреть человека в темных одеждах. К сожалению, его закрывал храмовый жрец, она отчаялась. Юницу остановили сестрицы, когда она вознамерилась покинуть место с плохой видимостью: девушки и правда оказались далеко от главного городского здания. Отсюда едва ли можно было что-либо толком разглядеть.
     Зато слышимость на площади была отменной: зодчие постарались и создали единый комплекс с поразительной акустикой. Несмотря на то, что административные строения не походили друг на друга, но столь умело были объединены мастеровитыми архитекторами, что речи, сходящие с уст оратора, достигали уха любого человека, присутствующего здесь. 
     Когда на ликтии восходил правитель, или какой другой достойный муж, толпа замолкала и внимала всякому слову. Тирады завораживали одних, повергали в изумление других, но никогда не оставалось равнодушных. С трибун произносились громкие речи, впечатляющие слушателей, и они шли за своим предводителем, веря ему. 
     Глава Миреи и советники всецело посвящали себя государственным делам и неоднократно убеждали в своей добропорядочности  граждан. Первые мужи города день ото дня оттачивали красноречие - свое главное оружие - добиваясь мастерства. Они пробуждали в себе способности, необходимые в управлении городом. Члены Совета старательно работали над собой: брали уроки словестного искусства у известных ораторов, посещали ученых, мудрецов. Поговаривают, Тизан упросил Лиомора из Адороса (известного на всю страну оратора и наставника из далекого города) преподать ему несколько уроков, способных помочь добиться высот в произнесении речей. 
     О Лиоморе ходили разные толки. Одни поговаривали, он  был изгнан  из Греции, а потом - и из Рима за долги и распутство. Другие выдумывали еще более нелепые истории, приписывая оратору едва ли не родство с мифическим героем, который своим красноречием убедил одержавшего над ним верх противника, что тот ему проиграл. Некогда Лиомора упросил произнести речь соперник, не поверивший в его мастерство, но когда тот отверз уста и прочел «Обращение к народному собранию» - был восхищен талантом. Друзья восхваляли оратора, дивились его «игре». Ему не было равных. Он затмевал своим красноречием всякого,  кто б ни вышел соперничать с ним. Его слава достигла зенита очень быстро, взлет на вершину был стремительным. Признание избаловало Лиомора, честолюбие и корысть поработили его - у него появилось много врагов. Скорее всего, поэтому он был вынужден бежать из родного города и покинуть страну, в которой родился. На новом месте оратор был вынужден начинать все сначала и снова завоевывать себе славу. Однако и в Адоросе скоро обрел ее - на суде он выступил в защиту подсудимых (их обвиняли по подложным доказательствам и дело грозилось закончиться бедой) и блестящей защитительной речью спас их от наказания, за что и был удостоен почестей и признания.
     Итак, мастер словоизречений ответил согласием на просьбу Тизана и вскоре прибыл в Мирею. Слухи утверждали, он запросил высокую плату за обучение, но правителя она нисколько не остановила, не умерила его рвений и была выплачена сполна. Иные налого-
182
плательщики отметили оскудение кошелька, но надо отдать должное оценили старания Лиомора – Тизан стал изъясняться куда красноречивее.
     Лурию и Миону слова наместника государева не слишком тронули, они переглянулись и ринулись останавливать рвущуюся в гущу событий юницу.
     Площадь сотрясалась от выкриков толпы. Хвалы Совету затмили собой изречения Тизана и порадовали его.
     - Сейчас так шумно, - зажмурилась Миона.
     - Здесь всегда шумно, - заметила хозяйка.
     - Не понимаю, как мы услышали правителя?
     - Его можно слышать, только когда массы молчат, в противном случае его речь утонет в бурном потоке словоизвержений вспыльчивых горожан, - рассмеялась Лурия, но это далеко не все слышали.   
     Однако ее голос достиг одного из чиновников, стоящих на трибуне.
     После градоначальника взял слово Великий жрец, его обращение было короче, но содержательней. Народ с не меньшим вдохновением приветствовал религиозного лидера, уважаемого и почитаемого всеми пелихориями достойного мужа, которого нарек своим наследником и преемником прежний глава культа - Ярон.
      По окончании торжественных речей глашатаи протрубили о начале празднеств. Народная масса неистовствовала. Горожане любили предаваться веселью, особенно их радовали кажущиеся нескончаемыми  винные ряды. Всеобщая радость наполнила сердца и завладела умами мирейцев. Некоторые из них уже приступили к дегустации рубинового напитка, иные на солнце захмелели, и стражи поторопились их увести, пока не натворили бед. Тизан пожелал угодить народу и торговцы на суд горожан выставили драгоценное розовое вино, которое он заказал у иноземных купцов. Мирею облетел слух, что привезли его издалека и продают по закупочной цене, в чем, конечно, покупатели сомневались, но пробовать никто не отказался.
     Отовсюду была слышна живая музыка, взывающая к задору. Самые развеселые мирейцы пустились в пляс, не стесняясь наблюдателей, окруживших их. Две девочки и парень зазывали граждан на представление, что грозилось развернуться у фонтана. Там соорудили временный помост, на котором и должно было произойти театральное действо. Время от времени дети ударяли в кимвалы и громко выкрикивали составленную старшими актерами завлекающую речь. Торговки с лотками обходили площадь, предлагали горожанам сувениры и совсем ненужную мелочь. Поддавшиеся искушению покупатели в этот светлый день без сожаления, в отличие от будней, расставались с деньгами.
     В стороне развернулась ярмарка.  Ее  звон спорил с кимвальным, оглушал веселящихся, но ничуть не мешал веселью. Прилавки ломились от всевозможных яств. Разнообразие товаров поразило, как поразила стихотворная игра поэтов, что под музыкальное сопровождение пели песни и читали стихи.
     На праздник были приглашены лучшие мирейские певцы свободы. Они соревновались, словно атлеты в период спортивных состязаний, только их оружием были не кулаки да копья с мечами, а ум, слово и талант, который необходим, чтобы воспользоваться первыми двумя. Поэты старались усладить слух горожан и не ударить в грязь лицом друг перед другом. Их ожесточенная схватка шла на глазах у завороженной толпы и надо сказать многие остались довольны.
     Следующим в центр большого круга вышел высокий, худощавый человек, облаченный в довольно скромные одежды, говорящие о принадлежности хозяина к так называемому среднему классу. Он не был ни бедняком, ни богачом и снискал себе славу стихотворным и музыкальным умением. Поэт аккомпанировал себе сам, уверенно наигрывая на лире мелодию собственного сочинения. 
     Стоило ему отверзть уста, как завороженные горожане замерли.
Моя прекрасна сторона - дороже нет ее улыбки.
183
Она родная мать моя. Не совершу вовек ошибки
Побегом, коль наречет меня злодей предателем
Сторонки. Не отступлю и под напором
Злобного врага - неистовой рукою сражу его.
И хладным лезвием повергну в бегство
Губителей души.  Я верю: отвернуться от Пути
Для стихотворца нету хуже  дела.
      Стихи закончились, за ними смолкла музыка, но слова еще долго пребывали в каждом, кому посчастливилось услышать их. Они эхом отдавались в душах завороженных почитателей поэтического искусства. Поразившая наполненностью и воодушевлением песня, только что лившаяся непревзойденным потоком, рассеялась, разошлась утверждающей волной, но осталась звучать. 
     Лурия глядела на светлоглазого незнакомца и дивилась. Этот, казалось бы, совсем молодой человек столь глубоко выразил что чувствует. Он не пел, а переживал свою песню. Он поведал о чем-то сокровенном и в тоже время знакомом всякому обитателю земли. Его голос, плавный и мягкий, тронул струны человеческие, ноты, написанные им, теперь игрались в душах других. Девушка была уверенна, песня еще не скоро забудется, как не скоро забывается чудо, как не проходит незаметно прекрасное, как не может не тронуть ни одно живое существо нечто божественное.
     - Кто он? – спросила Лурия у стоящего рядом певца.
     - Архий. Он с побережья. Недавно перебрался сюда, - ответил тот. – Говорят, потеряв семью, он решил переехать.
     - Что с ними случилось?
     - Толком я не знаю. Мать вроде долго болела, отец давно погиб, а сестра умерла при родах что ли. 
     - Печальная история, - огорченно молвила Лурия и заметила: – Он теперь станет известным.
     - Он уже известен, - возразил певец и проследовал на импровизированную сцену, с которой только что сошел Архий.
     Он прошел мимо Лурии, провожающей его глазами. Заметив ее взгляд, он широко улыбнулся и кивнул в знак признательности. Миона напряглась, когда незнакомец развернулся и приблизился к хозяйке. 
     - Полагаю, вам понравилась песня. – Поэт не смог уйти - слишком велик соблазн, на него смотрят горящие глаза прекрасной незнакомки.
     - Она не могла не понравиться, - подтвердила Лурия без тени лукавства.
     Не составило труда увидеть в ней искренность.
     - Моя благодарность велика.
     - Ах, нет - моя велика, - возразила девушка, ее свободные локоны всколыхнулись. – Это мы, слушатели, должны быть благодарны, а не автор.
     - Отнюдь, я тоже благодарен. Благодарен, что меня слушают, понимают, задумываются.  Это позволяет надеяться, что песня написана не зря.
     - У вас были сомнения? – Лурия жестом остановила служанку, готовую прийти ей на помощь. В отличие от Мионы она не видела в поэте угрозы.
     - Иногда они возникают. Когда я смотрю на людей, приходят разные мысли - некоторые  порождают сомнения. И я, признаться, подозревал, что искусство теряет прежнюю ценность - ему не уделяют столько внимания, не чтят, как в былые времена. - Архий, чуть подумав, сказал: - А сейчас, глядя на вас, думаю, я ошибался.
     Лурия порозовела, в то время как Миона прищурилась и настороженно следила за всяким движением незнакомца, вызвавшего у нее разного рода подозрения.   
     - Я не такой ценитель вечного, как вам кажется, - призналась медноволосая, пытаясь собраться с мыслями. – Мне понравились стихи - только и всего.
184
     - В таком случае они действительно хороши.
     - С этим я полностью  согласна – они прекрасны.
     Миона хотела что-то сказать, а хозяйка вновь ее остановила.
      - Прошу прощения, - сказал стихотворец.
     Лурия удивленно посмотрела на него.
     - Я разговариваю с вами, не имея чести быть представленным. Архий - поэт и музыкант.
     По мнению служанки этого можно было не говорить: все давно поняли кто он такой. Ей совсем не понравился взгляд стихотворца на ее госпожу, но еще больше он не понравился жрецу, глядящему издалека на нарушительницу своего покоя. Давеон планировал покинуть площадь сразу по окончании шествия, однако сейчас решил задержаться.
     - Мое имя не такое громкое и ничего вам не скажет, но я назову его, дабы не быть невоспитанной. Лурия, - ответила она на улыбку.
     Жреца она не порадовала.
     - Извините - мне нужно идти. – Поэт заметил возрастающую нервозность служанки и с поклоном удалился.
     - Наконец-то, - обронила Миона, с ней был заодно стоящий далеко в стороне господин.
     - Чем ты недовольна на сей раз? – рассмеялась хозяйка.
     - Слишком навязчивый.
     - Нисколько. Очень приятный человек.
     Площадь веселилась, что есть сил. Повеселели и измотанные болтовней Галинеи сестры. Она уже поделилась, как ей понравился поэт, отметила мужественную красоту некоего молодого чиновника и приступила к осматриванию других. Рицелла не слушала ее,  разговаривая с подругой о каких-то мелочах. К ним присоединилась Мирана - оживившись, она пританцовывала под исходящие от старинной флейты звуки. Подруги то и дело улыбались, размахивали руками, забавно жестикулируя, как бывает при оживленной девичьей беседе.
     Давеон глядел на девицу, не собирающуюся повернуться в его сторону. Он не заметил, как к нему приблизился Великий жрец.
     - У нее красивое имя?
     - Да, - ответил глубокий голос. - То есть я хотел сказать… - спохватился Регидий.
     - О том я и говорил, - приветливо улыбнулся Племий. – Я уже начал тревожиться, что над тобой берут верх тщеславие и гордыня, а теперь вижу - нет. Эта девушка, - посмотрел он на незнакомку, на нее же взглянул и Давеон, но вмиг отвел взор, - вовремя встретилась тебе на Пути, пока ты еще не погряз в корысти.
     Ученик хотел было возразить, но был остановлен жестом.
     - Я многим обязан твоему отцу и не допущу, чтобы его сын, которого считаю и своим, поддался пороку и желал лишь возвеличивания. – С этими словами Великий жрец покинул площадь, оставляя позади погруженного в размышления и тревоги ученика.
     Оживленная беседа была в разгаре. Болтливая Галинея повернулась к сестрицам. Они сами не поняли, как она внедрилась в разговор и надо сказать поддержала его. Перемены отметила и Миона, порядком уставшая от шума.
     Одна из сестер сделала неудачный взмах рукой и задела сережку - она упала на землю и очутилась у ног Лурии. Только Рицелла собралась поднять украшение, как подруга с намерением подобрать склонилась над ним. В этот момент мимо прошел человек, своим появлением заставивший расступиться народную массу и дать ему беспрепятственно пройти. Сестры отступили на шаг назад и поприветствовали господина, не будучи с ним лично знакомыми, поклонами, как это сделали другие. Он не взглянул на них: его взор был направлен на ту, что имела неосторожность нырнуть за серьгой. Один беспокойный локон защекотал девичью длинную шейку, и прелестница изящным движением поправила его. На переносице священнослужителя появилась глубокая складка - эта девица издевается над ним.
     - Вот она! - выпрямилась Лурия, держа в руках  беглянку.
185
     Давеон поспешно отвел взгляд и удалился.
     - Что с вами? – глядела медноволосая на застывших подруг, ее особенно подивило выражение лица юницы.
     - Только что здесь прошел старший жрец города, - пришла в себя Рицелла.
     - Не стоит из-за этого терять сознание, - подала ей украшение Лурия. – Он здесь живет и ходит по тем же дорогам, что и мы.
     - Он прошел мимо нас! – Рицелла постаралась вложить в интонацию суть высказывания и донести до подруги, какую честь им оказал господин, пройдя рядом. На ее удивление та не была поражена этим явлением. – Он нас видел! - попыталась она вновь достучаться до непонимающей спутницы.
     - Ах, вот в чем дело. Не думаю, что из-за такой мелочи он женится на одной из нас. - Лурия подавила смешок, его едва заглушила Миона, которая тоже не оценила своего везения.
     - Какой же он красивый, - только и смогла выговорить Галинея, завороженная сановником.
     - Ты с ума сошла: он старший жрец! - одернула ее Рицелла. – Ну и взгляд у него - у меня ноги подкосились!
     Они подкосились и у юницы, правда, по другой причине.
     - И все равно он хорошенький, - глядела ему вслед Галинея, но его плохо было видно из-за скученности народа.
     Миона закрыла глаза, если эта девица вновь начнет рассказывать о свадьбе и описывать новый наряд - ей станет дурно.
     - Он известен и богат, - сказала Мирана, чьи колени тоже дрогнули.
     - Это-то его и выделяет из массы, - предположила Лурия, сдерживая улыбку.
     Миона поддержала хозяйку. Она не видела жреца, потому что, как и госпожа, высматривала на земле сережку.               
     - Состояние и знатность как ничто другое украшает мужчину, - отозвалась Галинея.
     Спутницы переглянулись, а она продолжала, не обращая внимания на их взгляды:
     - Какие у него усики, переходящие в бородку, - умилительно сложила юница ладошки и подняла к небу мечтательный взор. – А благовония… Хороши, не правда ли? – и повернулась к Лурии.
     - Я не принюхивалась.
     - Так понюхай, они еще не выветрились, - настаивала Галинея.
     По ее требовательной просьбе девушки поглубже вдохнули.
     - Ну, как? – ждала ответа юница.
     - Что ж, дорогостоящие. Мне нравятся дядины - они не уступают этим.
     Уходящий Давеон нахмурился.
     - Где же твой муж? – спросила Рицелла старшую сестру, не подозревая, что та не желала видеть его, но знала: он должен вскоре присоединиться.
     - Где-то здесь. Увидит нас и, если друзья не задержат, подойдет. – Мирана изобразила  подобие улыбки и предложила пройти к сцене, где бурлило представление.
     Все согласились и отправились к помосту, на котором разыгрывались всевозможные сцены из мифов и пьес, написанных каким-то известным автором, чье имя они за разговорами прослушали. Его назвали во время короткого перерыва между инсценировками, но подружки весело болтали, пытаясь расслышать друг друга в шуме-гаме, окутавшем  площадь. Руководитель труппы произнес имя, совсем недавно услышанное Лурией, кроме того, она удостоилась чести познакомиться с его носителем. Она отметила талантливую игру актеров и, безусловно, гениальность поэта, создавшего удивительные образы, о которых еще долго будет помнить зритель. Восторгавшаяся представлением Миона с замиранием сердца глядела на страсти, бушевавшие на помосте. Там кипела жизнь, она была куда радужнее, чем в реальности. Герои вели борьбу с собой, с врагами и обязательно побеждали зло. Несмотря
186
на все сложности, подстерегающие на пути, шли к цели и наказывали злодеев.
     На смену актерам пришли танцовщицы - они весело выплясывали на сцене. Затем покинули ее и под народные мелодии отправились в толпу, призывая ее к задору, свойственному уличным плясуньям. Девушки, с чьих лиц не сходили улыбки, затягивали горожан в центр круга, что образовался возле фонтана и занял солидно много места на площади Совета. Кто-то охотно, кто-то – нет поддавался немым уговорам, и вскоре танцевали все от мала до велика. Развеселившиеся мирейцы забыли о стеснении и поддались заразительной радости. Маленькие девочки пытались повторить за прекрасными танцовщицами, что шли сегодня позади членов Совета Семи. Горожанки постарше не могли угнаться за ними и громко смеялись, когда ошибались. Не вызывала насмешек неуклюжесть полных гражданок и грузных мужей: сейчас все и думать забыли о злословии, погрузившись в атмосферу всеобщего праздника, объединившего город.
     Лурия плясала от души. Служанка вторила ей, время от времени улыбалась. Хозяйка же не спускала улыбки с милого лица и просила Миону поддаться велению развеселой музыки и забыть о печалях, обидах и боли. Ее изящные руки взмывали вверх, касались свободных локонов, они взлетали на мгновение и тотчас возвращались на ее дивную шейку. Стройные ноги плясуньи, словно не знали усталости. Они обнажались до колен при всяком повороте девицы в легком хризолитовом платье и вызывали нетерпение, разжигая нешуточные бури в отдаленном зрителе, оценившем ее старания.
     Он много раз видел, как танцует матушка, Аска, знаменитая на весь город танцовщица, Надария, ее дочь ничем не уступает матери.  Но этот танец  не похож на виденные  ранее - он иной. Не такой уж неподражаемый, не профессиональный, не талантливый и, тем не менее, незабываемый. Давеон глядел на девицу, отдавшуюся во власть музыки, что вела куда-то далеко-далеко, неизвестно куда. Она играет - играет им! Может и сама того не знает, но играет. И мастерски. Кто надоумил ее? Что это вдруг взбрело ей в голову? Зачем так с ним? Коварная, опасная девица-обольстительница.
     Жрец потер лоб и решил покинуть площадь. Проходила минута, другая, а он по-прежнему оставался на месте и смотрел в сторону танцующих людей.
     Музыка сменилась и стала напоминать восточную. Танцовщицы придали танцу легкий иноземный оттенок, акцентируя внимание на бедрах. От прекрасных исполнительниц старались не отставать горожанки. Одна из них эффектно повторила за профессиональными плясуньями, и Давеон был вынужден оставить веселящуюся толпу, пока еще мог держать себя в руках.
   
       
    
    

 



 



 
    
 
    

187
Жрец следит за Лурией. У доктора.
     Народное веселье продолжалось. Почтенные господа важно прохаживались между лавками, присматривали себе что-нибудь заслуживающее внимания и стоящее его. Простые горожане уступали дорогу членам Совета, коих сопровождали их жены и свита. За порядком и безопасностью следили настороженные стражники. Для них всякий праздник – повод для тревог, в то время как для обычных мирейцев – пора ликования и незыблемой радости. Духовная столица наполнилась всеобщим весельем: на всех улицах слышались песни, шутки и стихи. Простолюдины не отставали от господ и танцевали наряду со всеми.
     Громко зазывали к себе многочисленные торговцы, предлагающие всевозможные угощения. Проголодавшиеся и испытывающие жажду граждане обступили продуктовые лавки и заметно пополнили карманы продавцов. Торговля в праздничные дни едет как нельзя лучше, оттого площадь заполонили лавочники, стремящиеся угодить покупателям и подзаработать. 
     Подруги, уставшие, но развеселившиеся от плясок, направились к одной из лавок. Улыбчивый продавец и его сосед наперебой предлагали яства, при виде которых заурчало в животе. Лурия отметила, что успела страшно проголодаться, хоть и плотно поела перед выходом и сейчас испытывает неутолимый голод.
     - Я бы все съела, но боюсь, в меня столько не войдет, - растерялась она, указывая на  сладости.
     - Я, пожалуй, возьму это, это и вот это, - показывала пальцем на представленные на лотке пирожные, пирожки и булочки Галинея.
     - Это слишком много, - возразила Мирана.
     - Да, пока ты будешь жевать, пропустишь все самое интересное, - согласилась со старшей сестрой Рицелла.
     Долго юницу отговаривать не пришлось. Она побоялась просмотреть что-нибудь, верней кого-нибудь. Вдруг ей захотят предложить потанцевать, а она ест. Это способно нарушить планы и оставить ее без мужского внимания. Галинея ограничилась одной сладостью и быстро проглотила ее, дабы быть готовой к новому знакомству. Пока сестры и Лурия со служанкой тщательно выбирали угощение и поглощали его, она рассматривала прохожих. Пестрые одежды горожан привлекали ее не меньше самих носителей. Она осталась недовольна своим нарядом - сестрицы надели на нее обычный, и Галинея начала подозревать, что походит на простолюдинку. К тому же ее прическа слишком скромна для большого праздника и не способна никого привлечь. Юница выказала недовольство и поджала губы, когда получила достойный отпор Мираны. Та резко оборвала ее и обещала рассказать матери о  недостойном поведении третьей дочери.
     - Смею тебе напомнить, что ты самая младшая из нас, и обязана слушать, что тебе говорят, - строго закончила Мирана.
     Юница фыркнула и отвернулась, приступив к разглядыванию гуляющих горожан.
     - Ты должна уважать сестру, не перечить ей и пропускать вперед ведь она замужняя дама, - напомнила Рицелла.
     Лурия подумала, что это единственное положительное в браке Мираны и  Галинея может позавидовать лишь этому, коль так стремится всегда и везде быть первой.
     - О, вон Катур! – воскликнула юница и помахала ему рукой, чтобы он увидел.
     Сквозь гул он услыхал возглас и помахал в ответ. Мирана напряглась, а младшая сестрица широко улыбнулась – зять в окружении друзей направился к ним. Его обступили молодые люди по возрасту близкие к нему и удавшиеся ростом. Эти молодцы сразу насторожили Миону, слишком уж жадно разглядывали они девиц. Хозяйка положила на ее плечо ладошку, усмиряя  порывы гнева, и глазами попросила сохранять благоразумие.   
    Незнакомцы, полные достоинства и облаченные в нарядные одежды, поверх которых были накинуты праздничные накидки, приблизились к девушкам и поприветствовали их легкими кивками. Мужские драгоценности говорили, что принадлежат господа к знатным фамилиям, 
188
а корни позволяют вести себя чрезвычайно важно. Один из подошедших презрительно оглядел с головы до ног рабыню, затем приступил к изучению деталей внешности и нарядов других девиц. Его глаза остановились на рыжеволосой незнакомке, та и не подумала отвести взгляд, который совершенно не был смущенным, напротив, решительным. Великоважный аристократ вскинул бровь. Но и это ничуть не смутило Лурию, и он переключился с нее на зардевшуюся Рицеллу. Господин достиг цели: она была поражена приятелем зятя. Он обладал приятной внешностью, достойными зависти формами, мужи оборачивались на него и мечтали оказаться на его месте. Состояние, которое он должен был унаследовать от отца, вызывало еще большую зависть. Удачные вложения родителя позволили семейному делу процветать, а не сойти на нет и обанкротиться, как это произошло с семьей Катура, и тот был вынужден жениться на девице, недостойной его  положения.
     Поддавшись соблазну, Галинея весело щебетала, аристократ не столько слушал, сколько делал вид, а сам изучал Рицеллу, не желая более смотреть на ее странную подругу. Остальные друзья Катура поддерживали легкий разговор. Сам же он не отвечал на милые глупости юницы и не глядел на жену, которая отвела взор, дабы не встречаться с ним глазами. Мирана, по мнению Лурии, была самой умной и благовоспитанной из сестер. Она могла бы осчастливить любого мужчину, только не такого заносчивого и самовлюбленного типа, не понимающего, как ему повезло. Девушка подумала, будь она на месте мужчины, обязательно бы оценила ее качества - но, вероятно, психология мужей и жен существенно разнится, коль господа не видят, что и как надо ценить.
     - Хороший праздник, - сказал Катур. – Не правда ли? – и поглядел на самого важного приятеля.
     - Согласен. Тизан постарался угодить нам, – прозвучал обворожительный голос нового знакомого. – Праздник удался на славу.
     Галинея была очарована им до такой степени, что не осмелилась заговорить с господином.
     - Верно, ему нужна наша поддержка. 
     - Он без нее никуда - ему необходимо наше одобрение. Если его не будет поддерживать  аристократия, в чьих руках немалая власть, он потеряет вес.
     - Ты прав. – Катур огляделся - вокруг от души веселился народ. Простолюдины водили хороводы и громко распевали песни, споря с голосами певцов.
     Он с ухмылкой добавил:
     - От черни ничего не зависит, она предается пустому веселью.
     С трудом подавившая негодование Миона отошла в сторонку, а Лурия подивилась -  неужели господам не приходит в голову, что это благодаря простым работникам они обладают теми богатствами, которыми кичатся. Они продолжали обмениваться соображениями, но их прервал спутник, и приятели заговорили другие темы. Вскоре господа сообщили девушкам, что их ожидают кое-какие дела и отправились дальше.
     - Дорогая, - уходя, кинул жене Катур, - я буду поздно. Не жди меня.
     По выражению лица Лурия поняла, Мирана с радостью восприняла это известие.
     Господа уходили в глубину толпы. Чуть погодя они слились с массой, но еще не растворились в ней.
     Девушки смотрели им вслед, у каждой из них от этой встречи осталось что-то свое. Впечатления сложились разные: кого-то они порадовали, кого-то - нет, в кого-то вселили надежду.
     - Ты отпускаешь ее одну? – спросил аристократ.
     - Я доверяю своей жене, - отозвался Катур. У него не возникало чувство ревности, он считал супругу дурнушкой, которая только и ждет, пока он ее осчастливит.
     Добропорядочность не позволяла Миране обзавестись любовниками, чем не мог похвастаться  муж.
     - Она красива и не глупа, - заметил аристократ.
189
     Катур был удивлен: он никогда не считал супругу красавицей и уж тем более умной.
     - Возможно, но ее красота для меня ничего не значит, - едва заметно коснулся он ладони приятеля-аристократа.
     Их взгляды встретились, важный господин слегка улыбнулся.
     Их друзья предались созерцанию народных гуляний и не узрели этого  жеста, что нельзя сказать о далеких наблюдательницах - Миона и хозяйка переглянулись.
     - Ее ждет разочарование, - кивнула в сторону юницы служанка.
     - Катуру многое можно было б простить имей он хоть каплю уважения к жене.
     - Она знает?
     - Не думаю, - взглянула Лурия на старшую сестру подруги.
     Мирана повеселела и начала танцевать.
     Солнце устало катилось за горизонт. Его последние лучи ложились на крыши домов и скользили по ним, уходя за впитывающим светилом. Подул ветерок, охлаждая головы празднующих. В городе стало прохладно, а разгоряченные жители ни на миг не остановились и предавались празднествам с еще большим рвением, чем днем. Складывалось впечатление, что и глубокие сумерки не охладят порывов гуляющих граждан. Достопочтенные господа под вечер забыли о стеснении и, поддавшись хмельному веселью, плясали наряду с танцовщицами, которые с утра ублажали требовательную публику.
     Правитель похвалил организаторов празднеств, оценил старания приближенных и с членами Совета отправился к праздничному столу.
     Миона напомнила о времени и они с госпожой, тепло попрощавшись с сестрами, засобирались в бедный район. Рицелла не хотела скоро отпускать подругу и безуспешно останавливала ее. 
     Галинея была опечалена тем, что день не задался - и все из-за неудачно выбранного платья и недостойной прически. Она решила в следующий раз встать раньше и приготовиться основательно, дабы быть на высоте и не уступать подруге Рицеллы, которая, как она полагала, завладела думами красавца-аристократа. 
     По пути к выходу с площади Лурии встретился скульптор в обществе художника. Он тоже выразил печаль по поводу ее скорого ухода.
     - Я была здесь весь день и порядком устала от шума, - призналась модель.
     - К сожалению, я не видел вас, - огорченно отозвался Кловий.
     - В массе несложно затеряться, - заметила Лурия.
     - Вы правы, - согласился художник. – Мы сами едва не потерялись. Столько людей пришло, я едва обнаружил себя. – Риций рассмеялся, его настроение не поддержала только Миона. – Празднества прошли на славу: и хмельных немного,  и представления что надо.
     - Вы не приглядели себе натуру? – прозвенел голосок.
     - Я приглядел ее давно, но она никак не соглашается, - напомнил художник.
     - Я обещала вам - и приду, но не знаю когда. Для того чтобы позировать нужно много времени и сил. Упрямство, если хотите.
     - Вот как? Зачем же в позировании упрямство?
     - Чтобы перебороть себя и выстоять. Много раз мне хотелось сбежать из мастерской,  так я  уставала, - честно призналась модель.
     - Я бы не отпустил! - шутливо воспротивился Кловий, потряхивая головой. -  Обещаю, скоро закончу скульптуру и пришлю ее.
     - Вы передумали и отдадите ее мне?
     Сначала ваятель планировал организовать выставку с участием в ней последней скульптуры. Он думал и о дальнейшей судьбе изваяния, намереваясь продать в некий богатый дом любителю и ценителю его искусства, но после решил подарить результат своего многодневного труда натурщице - очень уж хотел, чтобы статуя напоминала Лурии о нем.
     - Думаю, так будет лучше всего.
     Господа перекинулись фразами и расстались. Молоденькие женщины продолжили путь, а
190
художник обернулся на них.
     - Полагал, ты оставишь скульптуру себе.
     - Передумал, - отозвался Кловий.
     - Ты это делаешь нарочно, - догадался Риций. – Тебе она нравится или...
     - Или, - коротко ответил скульптор, не вдаваясь в подробности.
     - Работа превосходна. Почему бы не продать ее твоему поклоннику? Он выложит за нее хорошие деньги.
     - Для меня есть вещи важнее металла. И ты бы ее не продал.
     Господа проследовали к сцене, на которой появились певцы. Народ обступил их,  собираясь  слушать песни, завораживающие слух, до самой  ночи.
     По темным улицам бедного района, сейчас казавшимся пустынными, потому как многие горожане отправились в центр,  шли две молоденькие женщины.
     - Госпожа, если бы я была царицей, обязательно бы боролась с такими, как эти расфуфыренные нарциссы.
     - Будь ты царицей, я бы тебе посочувствовала.      
     - Разве так плохо быть царицей? – недопоняла Миона.
     - Высокое положение таит в себе опасности. История едва ли не любого престола полна убийствами детей, жен, матерей. Не обходили государи стороной и братьев, чьей кровью обагрены руки владык. Убиения родного брата признавалось чуть ли не необходимостью для того, чтобы царь мог чувствовать себя в безопасности и править. Разумеется, это не являлось гарантией долгого и счастливого царствования. У государей очень много врагов.  Зачастую  владыки не верят друзьям, при малейших подозрениях лишают их жизни. Будь то сон или слухи - и государь мог осерчать. К тому же не думай, что тебе дали бы править всласть. Около тебя сидел бы на троне царь, который избалован властью, а подле него всегда находятся советники, влиятельные люди. У них свои планы, интриги, виды на то или иное дело. Нужно быть очень стойким, чтобы выносить все это.
     - Пожалуй, я не стану царицей, - закивала Миона, предаваясь смеху.
     - Тем лучше для тебя, - поддержала хозяйка. – В большинстве своем государи слишком тщеславны и порочны. История полна примеров. Возьми любого царя - они воинственны, не выносят, когда им перечат. Все это пагубное влияние золота и побед. Так царь, о котором мы недавно говорили, освободив Афины от врага, сам встал на его место.
     - Деметрий?
     - Он преследовал юного Дамокла. Юноша не поддался обольщениям, игнорировал подарки царя, отчего Деметрий обозлился и начал угрожать. Мальчик отказался от посещений гимнасия и палесты, как это делали все юноши, и ходил лишь в частную баню. Как утверждают историки, государь проследил за юным афинянином, и все закончилось очень печально.
     - Он?..
     - Дамокл, убедившись, что никто не придет ему на помощь, прыгнул в медный котел с  кипящей водой. Как понимаешь, мальчика постигла трагическая гибель.
     - А царь?
     - Я не знаю, насколько эта утрата тронула его сердце и как повлияла на него. Однажды он сильно разгневался: афиняне приняли закон, который ему оказался не по нраву.
     - И наказал горожан, - догадалась Миона, совсем тому не удивляясь.
     - Граждане Афин испугались царского гнева и отменили закон, а тех, кто его предложил и поддержал - изгнали, некоторых предали казни. Но это еще не все.
     Миона приготовилась слушать, подозревая, что дело не могло вот так просто закончиться.    
     - Местные жители вынесли решение, которое предписывало все, что ни повелит царь считать непорочным в глазах Богов и справедливым в глазах людей. Беспощадная лесть затуманила рассудок воинственного государя, пожалуй, мало людей могут противостоять ей. Он отправился дальше завоевывать земли. Ему не оказывали сопротивления враги - бежали,
191
оставив города. Он вступал в многочисленные браки, зло потешался над другими царями, чинил беззакония, считая себя выше Александра Великого и его отца Филиппа. Я не признаю воинственность, но мужи питают уважение к этим царям, а Деметрий возвеличивал самого себя. В один прекрасный момент он решил пройти посвящения в таинства, желая совершить весь обряд целиком от низшей ступени до последней, кажется, созерцательной, а это было невозможно - прежде такого не случалось. Так называемые Малые таинства проходили в одном месяце - антестерионе, а Великие - в боэдромионе.   
     - Госпожа, ну и названия у этих греков - язык не сможет выговорить.
     - Хм. Я-то выговорила. Правда, много училась, - рассмеялась Лурия.
     - Это сколько же надо учиться, чтобы произнести их без запинки?
     - Я посещала школу двенадцать лет, но, думаю, этого недостаточно, чтобы научиться выговаривать все иностранные слова.
     Хозяйка и Миона предались заразительному смеху, не замечая ничего вокруг. Они не видели, как за ними наблюдает человек в тени. Пока женщины шли от одного дома к другому, заброшенному, Давеон пытался понять, что здесь делает рыжеволосая девица в такой час? Она идет целенаправленно, совершенно не собираясь останавливаться или возвращаться  к себе.
     - И что произошло дальше, госпожа? Горожане отказали царю в посвящении?
     - Они побоялись это сделать. Пифодор, факелоносец,  возразил, но никто его не стал слушать. Горожане переименовали текущий месяц в антестерион и справили священнодействия в Агре, предместье Афин, где праздновались Малые Элевсинские  мистерии. Но на этом история не закончилась. Тут же антестерион афиняне окрестили боэдромионом, в котором проходили Великие мистерии. Как ты уже поняла, один месяц за короткий срок поменял свое название два раза и все это для того, чтобы угодить государю и не вызвать страшный гнев. Следует сказать, что сразу после Великих таинств Деметрий принял следующее посвящение и был наречен «созерцателем». Это тоже исключение, сделанное для царя: к созерцательной ступени допускали не раньше, чем через год после Великой. 
     - Этот царь, наверное, плохо закончил.
     - Иначе и быть не могло. Он продолжал воевать и тяжело заболел. Часть его воинов ушла к неприятелю, многие разбежались и оставили государя. С преданными людьми он двинулся  на врага, но случилось так, что свои наемники повернули оружие против него. Деметрий бежал, люди все покидали его. Царь хотел заколоть себя мечом, но поддавшись уговорам,  сдался. Так он попал в плен. Поначалу старался достойно переносить свою участь, затем попал под влияние вина и игры. От пьянства и обжорства он скоро заболел и покинул мир живых, будучи в рассвете лет.
     - Этого и следовало ожидать.
     - Люди, ведущие безрассудную жизнь, всегда плохо заканчивают, и не имеет значения государственные ли они мужи или простолюдины без кола и двора.
     Лурию учили внимать урокам истории, задумываться, прежде чем сотворить. Школа для девочек существует не так давно, мужей же учат с незапамятных времен, но понимают ли  они, о чем им говорилось? Среди мужчин много ученых, философов, талантливых людей. Они занимают высокие посты, им доступны искусства, науки, в то время как женам туда дорога закрыта. Бывали женщины, которые добивались успехов в том или ином деле, взять, например, Сапфо. Но как поступают с женами, перечащими мужам, всем хорошо известно. Испокон веков достойные господа расправлялись с неугодными. Порой Лурия задумывалась: верно ли мужи применяют таланты и ученость? Одни загоняют в угол других. Вот и праздник был призван затуманить глаза народу и показать заботу о нем. Все остались довольны: власти - тем, что угодили, люди - тем, что повеселились. Катур и его друг правы.    Правителю нет дела до черни - он беспокоится о благе власть имущих, от них зависит, будет Тизан и дальше в управлении или нет. Простой люд, безусловно, сила, но ее надо вести. Без
192
лидера, опять-таки обладающего весомой властью, народу не выстоять против господ. Любое восстание неизменно подавляется, без поддержки простолюдины не совершат переворот. Это достопочтенные господа сеют смуту и раздоры, а ремесленники и крестьяне работают не покладая рук - им не до деления власти.
     Миона открыла перед хозяйкой дверь. За ней ожидали улыбчивые люди. Рассказ о празднике повеселил их, они слишком долго сидели взаперти и каждую новость встречали с радостью. Повествование о танцах побудило  женщин поплясать. Служанка расщедрилась и показала им пару танцевальных упражнений, а взгляды мужчин насторожили ее. Останавливая ее порывы, Лурия отмела и нападки мужей, старающихся хоть как-то поддеть красавицу, правда, аккуратно - никто из них не подошел к ней близко. Глаза Мионы сверкали решимостью. Хозяйка шепотом объяснила строптивице, что к чему и она чуть усмирила пыл, однако держалась холодно.
     Беглецы просили подробнее рассказать о празднествах, особенно их интересовали представления. В деталях описывая увиденное и услышанное сегодня, Лурия время от времени посматривала на опиравшегося о стену человека. Он давненько не заговаривал с ней, не просил ничего, словно ему все опостылело, иногда вел себя настолько тихо, что, казалось, его здесь нет. Не на шутку обеспокоил медноволосую его уход в себя. Она подозревала, с чем связанны затяжные раздумья. Задумчивое лицо беглеца даже сейчас, когда все улыбались и живо беседовали, делясь чем-то своим,  не выражало никакой радости.
     Рабы по очереди рассказывали о самых светлых моментах своей жизни, говорили о детстве, о детях, предавались мечтам. Лурия внимательно выслушивала каждого, понимая, как им это необходимо, завала вопросы и отвечала сама, когда спрашивали ее. Удивительные истории из жизни взволновали гостью, а на рассказчиков нахлынули воспоминания. Ни на минуту она не пожалела о проведенных здесь часах. Миона дивилась, как богатую даму не отпугивает отвратительный запах, который вонзается в нос и мешает дышать, серость и убогость, царящие здесь. Она хорошо знала свою госпожу и была уверенна - та не уйдет отсюда по доброй воле.
     Меж тем погруженный в думы Исмений  долго глядел перед собой, никого не слушая и не видя, словно ничего не было вокруг. Он развернулся и хотел спуститься в погреб (все беглецы сидели подле гостьи), но она окликнула.
     - Подойди ко мне. Что тревожит тебя настолько, что это уже существенно тревожит меня?
     - Госпожа, он все думает о вдове, - шепнула на ушко женщина-беглянка.
     - Разве она обидела тебя? – спросила Лурия Исмения.
     Он качнул головой, давая понять, что не желает говорить на эту тему, но слишком был обязан девушке и ответил:
     - Скоро мы уйдем отсюда. Нам сообщили - дом будет снесен. Радоваться нечему. Мы снова побежим неизвестно куда. Кто ответит, что с нами вскоре будет. Ежедневные молитвы не приносят плодов - надежда ослабевает, она от нас уходит, госпожа.
     - С чего это ты так заговорил? – отозвался Менедем.
     - Ты лучше меня знаешь, что это правда. Мы шли за тобой и пойдем снова, но теперь ты сам не знаешь, куда нас вести - нас везде ищут. – Исмений умолк, дабы не произнести вслух, что будет, когда их найдут.
     Это было всем хорошо известно, но беглецы гнали прочь от себя мрачные мысли.
     - Ты можешь остаться с вдовой, - сказал кто-то из массы.
     - Я не стану ей обузой! Пока я беглый раб - не смогу работать. Ей и так хватает забот, - отвернулся Исмений.
     - Вас никто не прогонит, по крайней мере, сейчас, - уверила гостья. – Из разговора со старейшиной я поняла, что снос пока не будет производиться. Для того чтобы снести и построить дома нужны средства. И не малые. Так как их нет, вы будете жить здесь еще некоторое время.
     - Госпожа, это отсрочка. Мы не живем, а существуем.      
193
     - Ты не имеешь права так говорить и жалеть о чем-то. Многим не удалось бежать, тебе же повезло, а ты предаешься тоске. У тебя есть цель, и ты стремишься к ней. Исмений не должен предавать себя и поддаваться слабости, которая возникла.   
     - Госпожа, вы помогаете нам, как можете. Все мы обязаны вам. Нам нечем отблагодарить, нечего дать взамен…
     - Я того не прошу, - строго оборвала Лурия.
     - Это так, но спасти вы нас не спасете.
     - Да замолчи ты! - рыкнул Менедем.
     - Он говорит то, что думает, - прозвенел голосок. – Но того не знает, что я не только ношу лепешки, обрабатываю и бинтую раны. – Гостья улыбнулась, положив ладонь на плечо Сокола, и он отступил от приятеля, поддавшегося приступам отчаяния. – Мои знакомые ищут вам другое место. К сожалению, я не могу даровать вам свободу, но стараюсь дать шанс обрести ее.
     Беглецы разом встали, безмолвно глядя на гостью.
     - В стране много местечек, где можно обосноваться и где никто не спросит у вас документов по одной простой причине - местные жители безграмотны. Вы сможете пахать землю, работать на ней. Кто знает, вдруг станете ремесленниками. Это, может быть, не то к чему вы привыкли, зато будете принадлежать себе, а не кому-то, кто привяжет вас к столбу, прикажет высечь или… Вы уже сами решите, чем вам заниматься.
     - Как же мы доберемся до этих мест, госпожа?
     - Для начала надо найти подходящие, а уж после думать, как там оказаться. Мое путешествие по Пелихории прошло не впустую, я много видела деревенек и рощиц, где всего-то несколько домов. Безусловно, сохраняется опасность, что и там вас будут искать, но коль есть возможность - нужно ее использовать.
     Сокол шагнул к Лурии и хотел поблагодарить за заботу, но его остановил опасный жест Мионы и он отступил.      
      - Меня рано восхвалять, Менедем, я еще ничего не сделала, - рассмеялась гостья.
     Беглые рабы взялись за обсуждение услышанного, а она подошла к Исмению.
     - Тебя беспокоит, что она ходит на веселье или что придется проститься с ней?
     Беглец отвел взор, конечно, он испытывал ревность: Демория хоть и бедна, но свободна и привлекательна. Она ходит на праздники, веселится, улыбается - уверенность в том, что ей улыбаются в ответ, была велика.
     - Ты ходил к ней?
     - Нет, госпожа, - скованно ответил Исмений.
     - Позволь узнать почему? – не отступала Лурия. – Ты же решителен и храбр?
     - Она, наверное, еще на празднике.
     - Ошибаешься, я видела свет в ее окне.
     Взгляд беглеца оживился.
     - Иди к ней. Или скажешь, она тебя не звала? 
     Исмений замялся. Во время коротких встреч вдова не заговаривала с ним, не глядела в его сторону. Она приносила воду, чистую одежду, иногда кое-то из еды, но давно не просила что-нибудь починить. Исмений что только уже не думал и корил себя, что тогда был слишком несдержанным и теперь Демория и слышать о нем не хочет. К тому же он еще не забыл кто он такой. Велика ценность – беглый раб без роду, без племени. В его дырявом кармане нет и медной монеты. Зачем такой муж, который станет обузой для жены? Он неспособен позаботиться о ней, а значит - не мужчина. Исмений занервничал.
     Переживания не скрылись от зеленых глаз.
     - У нее в доме наверняка есть что отремонтировать, - предположила гостья, будучи уверенной в этом. – Едва ли у одинокой женщины со стайкой шустрых малышей все цело и не бито.
     Как-то Лурия заходила к вдове и видела, как сорванцы разбили кувшин. Мать сетовала и
194
предупреждала детей, что вскоре у них не останется ни одного сосуда, так старательно расправлялись с посудой сыновья. Демория хотела было наказать старшего сына, но гостья вступилась за него и спасла от материнского гнева. Она просила родительницу простить непосед,  ведь те еще малы и любят озорничать. Глядя на детей, Лурия думала, что они ни за что не дадут мать в обиду, хоть и озорники. Их глаза всегда светились, когда смотрели на нее. В ответ на их проявления нежности она целовала ребят и гладила худой ручкой по головам. 
     У девушки эта картина вызывала что-то вроде белой зависти. Дочь не знала матери, не знала, какая она была. Короткие рассказы дяди не утоляли любопытства. Лурия шла к Клоре, но та не была знакома с прежней хозяйкой, ведь появилась в большом доме после ее ухода.  Гладила бы матушка, будь она жива, по волнистым волосам дочурку? Целовала бы в лобик? Говорила бы пред сном добрые слова и только потом шла спать сама? Как бы  хотелось Лурии хоть раз прижаться к матери, почувствовать ее доброе тепло, но она ушла безвозвратно, едва взглянув на дочь. Малышам повезло, у них есть мать, которая бесконечно любит их и не променяет ни на что. И Лурии повезло - у нее заботливый дядюшка, что никогда не обидит ее. Она улыбнулась и заторопилась домой.
     - Если ты не спрашивал у Демории, откуда знаешь, что не нужен ей? – кинула гостья на прощание и, помахав рукой, покинула беглецов.
     За хозяйкой, спешащей обратно, едва поспевала Миона, чье настроение подняло долгожданное возращение. Она слишком устала от выпадов холостяков, шумного празднества (правда, оно ей понравилось) и хотела поскорее оказаться в постели. Молодые женщины увлеклись разговором и вновь не заметили провожатого. Давеон отправился к себе, лишь убедившись, что девица, обладающая красивым именем, вошла в дом.
     Уставших хозяйку и Миону встретила монахиня. Госпожа спросила о дяде и, узнав, что он еще не вернулся, отправила заботливую Одику отдыхать.
     Как только рыжеволосая голова коснулась подушки, Лурия погрузилась в глубокий сон, который никак не приходил к жрецу. Его мыслями завладели еще более тяжелые думы. Сегодня он надеялся убедиться, что ему безразлична девушка с медными волосам. Теперь же поймал себя на мысли, что не так все просто и избавиться от мысли о ней будет куда сложнее, чем казалось ранее. Давеон уже оставил намерение подавить воспоминания о нарушительнице своего покоя. Лежа в кровати без сна, он размышлял над словами наставника. Великий жрец не знает, что ученик не намерен оставлять пост из-за мимолетного увлечения - не может же быть, что его постигнет участь отца. Сын перевернулся на бок, потом на другой - перемена положения никоим образом не поспособствовала избавлению, только разозлила. 
     На рассвете Давеон зашел в храмовую комнату. Совершая утренний обряд, который проводил, сколько себя помнит (ему обучил отец), он добавил к прежним молитвам еще несколько и прочел за здравие той, которая потревожила его, молебен. Жрец подкинул в курильни благовоний, положил на жертвенник удвоенные дары и, немного постояв возле алтаря, окинул взглядом залу со всевозможной религиозной утварью. Здесь ничего не изменилось со времен отца, сын не стал менять даже мелочи, не видя в том смысла. С давних пор тут проводились обряды, молились предки, будут совершать молитвы потомки. Дети? У него появились мысли о… детях? 
     - Себя не узнаю, - шепнул глубокий голос и подивился, как прозвучали эти слова. Они прогремели, словно их выкрикнули, всколыхнули все, что было на пути и тихо рассеялись.
     Мысли Давеона перепутались, руки напряглись, пальцы задрожали - да он подумал о детях. У Миам есть сын, скоро будет у Анорка. А у него все думы о неизвестной девице, о которой только и знает, что она бродит по ночам. Что она делала в неблагополучном районе? Как часто там бывает? Что ведет ее туда? Странная она. Но, не смотря на это, заставляет думать о том, о чем раньше и мысли не допускал.
     Давеон рыкнул и вылетел прочь, отгоняя от себя лишнее. В комнате по-прежнему
195
курились редкие благовония,  их любил отец, теперь и он закупает эти ритуальные травы, смолы и масла у иноземных торговцев. Агерон многому научил сына и, судя по всему, передал по наследству не только дом, состояние, дар, но и судьбу.
     Крепкая рука взяла палочку, нацарапала на алебастровой пластине имя и положила минерал на алтарь. Давеон вновь направился к выходу, на мгновение застыл на пороге, бросил взгляд на светлый камень, свойства которого оценили еще древние египтяне. Через мгновение вышел, оставляя новое слово на  пластине, очень хрупкой, совсем как  она.
     По ступенькам широкой лестницы, ведущей на второй этаж, взлетела Селеника, держа за спиной бусы. У комнаты хозяйки ее ждала монахиня. Они переглянулись и тихонько постучались, дверь открылась.
     - Я думала, это мыши скребутся, - слегка улыбаясь, покачала головой Миона и впустила внутрь  более чем скромных гостий. – Госпожа уже давно проснулась.
     - Мы не хотели рано тревожить госпожу, после праздников вся Мирея долго спит. -  Одика поприветствовала Лурию. – Вы поздно пришли, и потому мы подумали, что еще отдыхаете.
     - Не так уж и поздно. Еще скажите, что глубокой ночью, - шутливо нахмурилась Лурия. – Ох, ох, скоро меня назовут ночной путешественницей. – Она рассмеялась.
     - Ах, нет, госпожа, - зарделась монахиня.
     Под пристальным взглядом девушки она оробела больше прежнего. Она хотела что-то сказать, но предательский язык не шелохнулся. Меж тем ее речей ждала уже и теряющая терпение служанка. Миона никогда не отличалась терпеливостью, а когда дело касалось хозяйки - так и подавно. Давно она отметила отсутствие маломальского красноречия у Одики. Оно не было свойственно и ей, но все-таки монахиня была более образованна и являлась гражданкой Пелихории, а это дает ряд преимуществ, хотя служанка все равно не считала себя обделенной. Ее положению и нынешнему укладу жизни позавидует любая рабыня, да что там невольница - свободная женщина.
     Остальные слуги шептались за ее спиной, судачили о слишком выгодном положении, неизвестно за какие заслуги дарованном госпожой. Все же никто из болтунов не отваживался сказать о недовольстве управляющему. Не осмеливались они заговаривать о том и с дерзкой и отпускающей остроты Мионой. В доме ее многие недолюбливали, за характер ругали, терпимо относился Тинарх, видя, как она дорога племяннице.
     Миона не перечила господину, но он не питал к ней нежности - слишком уж вид у нее  настораживающий. По разумению дядюшки женщина не должна быть резкой и грубой, а ласковой и мягкой, добродетельной и прекрасной. Черты лица рабыни хоть и притягательны  для любого мужа, формы достойны похвалы, но все остальное Тинарх никак не мог одобрить. Глаза холодные, взгляд, что у коршуна - того и гляди прыгнет и схватит добычу. Повадки дикарские. Хуже, чем собака цепная. Чем она привлекла милую и отзывчивую племянницу? Девочка мягка и сердечна. Когда-то она выходила Миону, с тех пор та  живет в его доме, вызывая опасения у одних и неприязнь у других. 

     Некогда состоявшийся с управляющим разговор не обнадежил Тинарха – Алкирад сообщил, что Лурия ни на минуту не расстается с новенькой рабыней.
     - Я часто вижу их вместе, господин. Полагаю, госпожа не захочет продать ее, - разбил последние надежды поверенный.
     - Нехорошо это, - заложил руки за спину Тинарх и начал прохаживаться взад и вперед. – Нехорошо, - повторился он и задумался. – Я предпочитаю, чтобы мою девочку окружали приятные женщины - эта же агрессивна.
     Управляющий смолчал. Ему тоже не нравилась девица, не знающая как себя должно вести и резко отвечающая на всякое правильное замечание, будто это она госпожа. Лишь привязанность Лурии к этой женщине останавливала его - он не жаловался хозяину и подавлял желание наказать виновную, как бы ни хотелось. 
196
     - Эта рабыня красива, но на этом вся ее прелесть заканчивается! – бурно отозвался Тинарх.
     - Господин, она учит госпожу танцевать. Госпожа очень довольна, - поведал Алкирад.
     - Вот как?
     Управляющий уверенно кивнул.
     - Коль так - я не буду противиться ее присутствию.
     Когда дядя увидел улыбающееся личико танцующей племянницы, растрогался и оставил все сомнения. Он подумал, что девица, пришедшаяся по сердцу его крошке, лучше любого телохранителя справится с врагом хозяйки, потому как от слабой на первый взгляд женщины никто не ожидает нападения.

     Со временем в особняке к ней худо-бедно привыкли и не придавали угрюмости новенькой рабыни большого значения. Ее замкнутость даже импонировала Тинарху, Миона не развратит госпожу, не научит женским ухищрениям и лжи, к тому же рядом целомудренная монахиня - сами Боги были благосклонны к нему. Дядюшка и думать забыл о продаже невольницы. Его умиляла забота, с которой племянница относилась к двум молоденьким женщинам и не вспоминала минувшие суровые дни.
     Слуги все так же не жаловали Миону, Алкирад терпел изо всех сил несносную девицу, корабельщик оставался спокоен, глядя на цветущую кровиночку. С тех самых пор как служанка появилась здесь, минуло достаточно времени, но оно не внесло серьезных изменений.
     Лурия перевела взгляд с монахини  на Селенику.
     - Что-то вы задумали. - Зеленые глаза прищурились.
     - Ничего дурного, госпожа, - смущенно произнесла новенькая.
     - Да, да, - подтвердила Одика. – Мы… вчера, пока вас не было…
    - Говори же скорее, я начинаю волноваться! - забила тревогу Лурия, видя их нерешительность. – Случилось нечто ужасное? Что вы натворили? – потребовала ответа хозяйка, поставив руки в боки.
     - Нет, нет, - запротестовала Селеника и вынула руку из-за спины. Один робкий шаг к владелице - и она смутилась еще больше. – Мы решили подарить вам эти бусы, - тихо закончил шепчущий голос.
     Тронутая вниманием Лурия явила миру игривые ямочки на щеках - на ладони новенькой лежали речные раковины, нанизанные на прочную нить. Изящная ручка приняла дар и поместила его на тонкую шейку. Девушка повернулась к зеркалу и полюбовалась бусами, прекрасно сочетающимися с выбранным на сегодняшний день нарядом. Веснушчатое личико освежало нежно-розовое платье, а перламутр, оказавшийся кстати, как нельзя лучше дополнял туалет.
     - Я пойду в них! – воскликнул голосок. Его обладательница провела кончиками пальцев по раковинам-бусинам и резко обернулась на дарительниц. – Где вы их раздобыли? Вы же не выходили вчера на улицу. Признавайтесь.
     - Нам их дал мальчик-поваренок, - поделилась секретом Селеника. – Он был вчера у реки  и  набрал нам ракушек.
     - Вы его просили, - прищурилась Лурия, от догадки сверкнув глазками. 
     Монахиня смущенно прикусила губу.
     - Я обратилась к нему с просьбой, меня поддержала Селеника. А повар оказался настолько любезным, что отпустил его вчера и он принес ракушки. Сказал, что выбрал самые-самые красивые, какие только можно найти на берегу Паэрти.
     Лурия широко улыбнулась, Тукко оказал маленькую любезность своей возлюбленной и тем самым угодил ей.
     - Да, госпожа, - продолжала Селеника, - господин повар услышал, как мы разговаривали с  мальчиком, и позволил ему сходить еще и на праздник. Когда он вернулся, рассказал, как на
197
площади весело, как танцевали и пели люди.
     - Мы слушали его, - вдохновилась рассказом подруги Одика, - и радовались, что в городе царит мир и радость.
     Она поведала, что в поварню сбежались едва ли не все слуги, дабы послушать парнишку. Он говорил о представлении, об увеселительных плясках прекрасных танцовщиц. Слушали его затаив дыхание - далеко не всем выпала честь хоть глазком взглянуть на празднества.  Пока остальные внимали, Фебрий украдкой посматривал на завороженную Селенику и нисколько не пожалел, что на кухне собралось много народа. Прежде он не дозволял  приходить сюда без дела. Но сейчас дело обстоит иначе, он может угодить и быть полезным новенькой рабыне, чьи глазки начали улыбаться. Она была сдержана, однако уже не испытывала большого страха перед ним, не дрожала при его приближении и не выказывала неприязни.   
     Тукко попросил кузнеца просверлить дырочки в ракушках, потом предоставил милой гостье и монахине место, расчистив стол. По распоряжению Фебрия с него скоро убрали посуду и продукты. Молодые женщины вместе принялись нанизывать на нить переливающиеся раковины-бусины, слушая мальчика, не останавливающегося ни на минуту. Поваренок делился впечатлениями до тех пор, пока не пришел управляющий, встревоженный отсутствием на местах слуг, и не велел всем немедленно разойтись по местам, разрешив вечером, когда закончится рабочий день, дослушать рассказ до конца. 
     Кухонные засуетились, с сожалением принялся за приготовление ужина Тукко. Для него было полной неожиданностью неспешность гостий покинуть поварню. Монахиня и новенькая так и остались за столом, стараясь завязать надежный узелок: он все не удавался. Маленькие ручки мастерицы опасались испортить бусы, потому дрожали. На помощь пришел Фебрий, что предложил свои умения. Ловко, словно занимаясь этим регулярно, он справился с неподдающейся нитью и подал готовое изделие Селенике. Ее серые глаза смущенно опустились и глядели в пол, пока рука нерешительно принимала с ладони Фебрия украшение. После гостьи поблагодарили повара и, пообещав как-нибудь уважить его, покинули кухню.
     - Что вы ему предложили? – спросила Лурия, застыв в ожидании. От ее взгляда новенькая порозовела.
     - Мы попросили у него разрешения приготовить пирог и угостить его.
     Хозяйка предположила, что Тукко теперь только и ждет этого момента.
     - Ты умеешь готовить?
     - Не так, чтобы очень хорошо… - Селеника неплохо готовила, правда это было давно. В последние годы она не подходила к плите и давненько не бралась творить что-либо съестное. Она лишь помогала поварам, а уж стряпали те, чьи умения высоко ценили господа.
     Лурия улыбнулась.
     - Одика тоже не готовит. Я начинаю беспокоиться за Тукко.  Пообещайте мне, что будете стряпать только в его присутствии. – Так она надеялась обезопасить Фебрия.
     Миона сдержала смешок. Она совсем не умела и не любила готовить, потому все делала исключительно в присутствии госпожи и творила под ее чутким руководством. Вот и начинка для пирожков состоялась благодаря ей.
     - Да, госпожа, мы будем готовить при поваре, - кивнула Селеника, отчего-то густо раскрасневшись.
     Изменения отметила Лурия. Раньше новенькая только бледнела, сейчас же заливается здоровым румянцем. На ее взгляд это является хорошим знаком.
     - Когда же малыш успел собрать ракушки, коль много времени провел на площади?
     - Он сначала выполнил поручение, а потом поспешил на городской праздник, госпожа, - ответила Одика.
     Поваренок действительно очень скоро достиг реки и так как обладал хорошим вкусом, выбрал самые, что ни на есть красивые раковины, зная, кому они предназначены, а уж после
198
бегом побежал на Агору, где празднества были в полном разгаре. Мальчик, редко покидающий пределы особняка, был в восторге. Его окружали нарядные люди, прекрасные девочки и женщины. При виде одной юницы он зарделся, но решил не показывать ей своего смущения и отвернулся. Правда, набравшись смелости, пригласил ее танцевать. Оказалось, она дочка рабыни из дома на соседней улице. Сюда она пришла с матушкой, потому что им дали выходной. Поваренок предложил ей еще как-нибудь встретиться, но юница рассмеялась, назвала его глупым и умчалась прочь. И почему все женщины такие непредсказуемые? Только сейчас улыбалась и плясала с ним, а через минуту развернулась и ушла. Он вздохнул и поплелся домой.
     - Мне очень понравились бусы, - обняла дарительниц Лурия и спросила у Селеники: - Ты готова?
     Она сжалась, но собралась с силами и кивнула. 
     - Вот и хорошо. Сходи за плащом, и пойдем - стоит поторопиться. Доктор сам назначил время и ждет.
     Новенькая рабыня снова затеребила юбку платья.
     - Бояться нечего, мы с тобой это уже обсудили.
     - Благодарю, госпожа. – Селеника заторопилась к двери.
     Лурия повернулась к Мионе, та едва заметно качнула головой. Хозяйка отправилась на прием, оставляя ее позади.
     Всю дорогу новенькая теребила плащ. Скомканный, он походил на мятую тряпицу. Госпожа безмолвно коснулась плеча спутницы, и она прекратила сминать накидку. Проходящие мимо мужчины сейчас не тревожили Селенику, она погрузилась в тяжелые думы. Она не слышала, как скрепит старенькая груженая телега, проезжавшая неподалеку, как ругает провинившегося слугу какой-то богач, как сцепились разъяренный торговец и покрасневший от гнева покупатель. Не долетели до ее уха зазывающие речи молочниц, предлагающих самый свежий и вкуснейший товар.
     - Ты любишь молоко? – прозвенел голосок, его рабыня услыхала.
     - Да, госпожа.
     - Сыр?
     - Да, госпожа. – Голос Селеники дрогнул.
     Лурия понимала ее тревоги, потому не стала докучать расспросами, а подошла к первой же молочной лавке и приступила к выбору. На суд покупателей продавщица выставила отличный товар. Молочные продукты, приготовленные собственноручно, глядели на подошедших молодых женщин и просились в корзину.
     Коровье молоко, еще теплое, только что надоенное, приятно пахло и напоминало о детстве. Лурия взяла кувшин и вдохнула запах молока. Совсем недавно его дала корова, которая гуляла на лугу, любовалась полями, поглощая сочную яркую травку. Как из стольких красок, коими пестрит поле, получается белый цвет? Белый цвет универсальный. Почему она так решила? Может потому, что из всего поглощенного коровой, каким бы оно ни было,  образуется лишь он один?
     Непорочные девы идут к алтарю в белом, им надевают на голову белый венец. Праздничные накидки правителей и высших чиновников тоже белые, правда, с красной каймой. Облака белые, но они порой сердятся, превращаясь в грозные тучи. Солнце, когда ярко, походит на белое. Луна серебристо-белая. Матушка носила перстень с белым камнем. Дядя сказал, что это сердолик, который племянница берегла, однако не носила. Почему-то ей казалось, она его не достойна. Кольцо хранилось в шкатулке с фамильными драгоценностями, все же чем-то отличалось от них. Лурия не могла понять, чем именно, но оно выглядело не как простое. В голове кружилась фраза – сокровенный Белый Огонь. Что это значит? Что за Белый Огонь? И чем он отличен от остальных огней?
     Полная молочница задала покупательнице вопрос, Лурия подняла на нее прекрасные зеленые глаза. Торговка на мгновение растерялась и спросила снова:
199
     - Вы будете брать молоко?
     - Мы возьмем еще сыр и масло.
     Продавщица быстро собрала покупки и с улыбкой поместила их в корзину, которую  держала хорошо одетая девушка. Подивило молочницу, что тяжесть понесет хозяйка, когда рядом рабыня, пусть та худа и бледна, как свежевыбеленная стена. Торговка приняла монеты, пересчитала их, отвесила поклон и пожелала доброго пути. На ее удивление дама ответила и поблагодарила за заботу.
     По шумной улице изредка проносились колесницы, неторопливо ехала пара всадников. Завидев средь мирейцев юных милых горожанок, конные улыбнулись, а застенчивые юницы порозовели, стыдливо отводя глаза. Слова, сказанные одним из наездников, глубоко врезались в память доверчивых девушек, они проводили конных взглядами и предались мечтам. Обнаружив на себе взор путниц, они смутились и поспешили покинуть улицу.
     Кувшин с молоком манил Лурию с Селеникой. Они позволили себе отпить несколько глотков и продолжили путь. Известный на всю Мирею доктор жил и работал недалеко от центра - это говорило о его состоятельности. Он действительно имел приличный доход. Увидев, куда ее ведет хозяйка, рабыня сжала кулачки.
     - Госпожа, это центр.
     - Не думаю, что грамотный и хорошо зарабатывающий лекарь согласится жить на окраине города - там обычно располагаются кварталы простых ремесленников и бедняков. Его же дом находится в дорогом районе. – Лурия повернула к жилищу врача и указала на него.
     Новенькая, завидев строение, принадлежащее медику, поразилась. Она и не подозревала, что врач способен купить себе особняк с садом. Дом, безусловно, уступал имению, в котором жили господа, но все-таки выглядел пышным. 
     - Госпожа, его услуги…
     - Меня беспокоят не деньги, а твое состояние и здоровье. – Девушка заметила смятение спутницы. – Если тревожишься за монеты, то скажу, что ты их отработаешь.
     Селеника поджала губы, сейчас финансовая сторона вопроса беспокоила ее больше, чем сама она. Доброта хозяйки вводила в недоумение, зачем ей возиться с бесполезной рабыней, что и полупустую корзинку поднять не может? За лень ее уже отругал управляющий - невольница не справилась с заданием быстро, как хотелось бы - слишком тяжела оказалась ноша.

     Увесистая корзина все никак не хотела подчиниться. Едва дотащила Селеника плетенку до середины пути, но ее настиг недовольный Алкирад, напомнил для чего она тут и отчитал, велев немедленно отнести товары на место. Выбившаяся из сил худенькая рабыня выполнила поручение и приступила к другому.
     О случае узнала хозяйка и пожурила управляющего, коего просила сильно не нагружать больную рабыню. Под давлением зеленых глаз поверенный отступил, каясь в упущении, и поклялся впредь следить за выполнением обещаний с большим усердием и не относиться к подчиненным слишком требовательно, тем самым нанося ущерб их здоровью.
     - Я прослежу за этим, - предупредила Лурия, вытянув указательный палец. – Еще не хватало, чтобы в доме слуги испускали дух от изнеможения. Ты, верно, всех обрекаешь на страдания? – шутливо поставила она руки на пояс.
     Алкираду пришлось каяться.
     - Я обязан соблюдать порядок и следить за точным выполнением требований господина.
     - Дядя распорядился мучать слуг, и доводить их до погибели? Неужели ты не видел, что корзина тяжела? Вот и теперь она неподъемна! - Лурия указала на высокую плетенку, наполненную бельем, которое следовало отнести в прачечную.
     Стоявшая подле Селеника сжалась - хозяйка застала ее за работой и велела немедленно позвать управляющего.
     - Дай ей кого-нибудь в помощники, а нет – я сама понесу корзину. – Девушка схватила
200
одну ручку, а вторую дала новенькой.
     Алкирад похолодел – увидь такое господин, на его голову обрушатся беды и он может оказаться на улице со всей семьей. К тому же он не мог позволить своей девочке, все еще маленькой Лурии, носить тяжеленые корзины: их с трудом поднимают мужчины.
     Управляющий выхватил из рук белье и прижал к себе, словно оно принадлежало ему.
     - Ты хочешь мне помочь? – прозвенел голосок. – Ручки только две. Если желаешь, могу уступить тебе Селеникину.
     - Я немедленно отнесу ее в прачечную! – Алкирад подкинул вырывающуюся из объятий корзину. 
     - Она тяжелая, а тебе нельзя носить тяжести.
     - Ничего, ничего, - попятился назад поверенный. – Я и не такие поднимал, госпожа.
     - Хорошо, только не упади, - кивнула в сторону ступенек Лурия.
     Управляющий вытянулся и помчался вниз по лестнице.
     Вечером у него ужасно разболелась спина. Жена сетовала на его неосторожность и ругала, растирая поясницу целебным составом, переданным госпожой, - она заранее знала, что Алкирад пострадает от дневных «подвигов».
     - Дурень старый, что это тебе в голову взбрело тяжести таскать, коль молодые  есть?
     Супруг вся кряхтел, корчась от боли.
     - Не мог же я допустить, чтобы девочка носила их.
     - Какая девочка? – нанесла на больную спину очередную порцию лекарства жена, служившая в доме господина Тинарха много лет.
     - Наша госпожа-а-а. Да осторожнее же ты! - простонал Алкирад.
     - А что это она вдруг начала корзины с бельем носить?
     Муж промолчал.
     - Да ты что, сдурел? – уставилась на него супруга. – Коль узнает господин… Ох, злодей! Он тебе не простит только одно – ее! Ты можешь ограбить его и сбежать, и что угодно еще, но не смей обижать племянницу. Он взрастил ее и не предаст. Мужчина, что вырастил дитя с грудного возраста, держал на руках с самых первых мгновений жизни никогда не оставит этого ребенка.
     Стонущий супруг закрыл лицо ладонями, надеясь, что госпожа пощадит его седую с лысиной голову и не поделится с дядюшкой печальными событиями.
     - Сама-то не проболтайся, - растянулся он на ложе и громко выдохнул.
     - В отличие от тебя, я умею держать язык за зубами. – Жена плотно закрыла сосуд с лекарством.
     - Ты забываешься, женщина! – подпрыгнул Алкирад и без сил упал на кровать.
     - На ноги встать не может, а все пугает, - ухмыльнулась супруга и оставила бурчащего мужа одного. Он долгие годы безуспешно пытался добиться покорности.
     - Я много болтаю - да меня так хозяин не оскорблял! Ну, ничего - вот только оклемаюсь, - привстал он и вновь рухнул, - и сразу научу уважать мужа.
     На его счастье девочка ничего не рассказала дядюшке - она и не собиралась этого делать.

     Перед гостьями открылась дверь, стоило лишь постучать в нее. Селеника едва смогла подняться на первую ступеньку, как ею завладел неописуемый страх, сомнения одержали верх. Не смея пошевелиться, она стояла и глядела на вышедшего из дома человека. Он был хорошо одет, аккуратно подстрижен, улыбался хозяйке - у нее не вызывала опасений его широкая улыбка. Селеника подумала, госпожа ему доверяет, поэтому они здесь.
     Добродушно приглашающий зайти в дом лекарь велел слуге-ассистенту подготовить смотровую. Он умчался вперед и когда гостьи зашли в кабинет, находящийся для удобства частных пациентов на первом этаже, все уже было готово. 
      Доктор практиковал медицину много лет. За годы добросовестной службы он обзавелся состоятельными клиентами, позволившими ему безбедно существовать. Отдельных граждан
201
он принимал у себя, в то время как обычных пациентов - в лечебнице, дабы оградить домашних от дополнительных хворей, коих в природе существует масса.
     Как и доктор Дилад, этот человек тоже писал книги по медицине. Лурия их не читала, но уважала господина за труд и ценила его старания во имя блага человеческого. Она не верила в разговоры, расползающиеся по городу, словно неискоренимая зараза, а была уверенна в его благородстве, какое он проявил, оказывая помощь Одике и Мионе. Врач не запросил несметных сокровищ, не потребовал горы золота, а с улыбкой взял умеренную плату, какую брал, когда лечил не сложных больных. Лурия отметила его отзывчивость - с Одикой и Мионой ему пришлось долго работать, но он был терпелив и радушен, помимо того, показал себя сдержанным в желаниях. Как он мог поступить иначе, глядя в прекрасные зеленые глазки?
     Большая комната, называемая смотровой, соседствовала с другой, которую врач именовал процедурной, а оба помещения вместе – медицинским кабинетом. Чего здесь только не было.  Длинные полки заняли всевозможные банки и коробки, ящички и плотно закупоренные бутылки, необычной формы сосуды с непонятным и пугающим на вид содержимым.  Подписи на емкостях сообщали пришедшему человеку, что здесь есть и обожженный олений рог, и измельченный жемчуг, и мясо гадюки, и свиной навоз, используемый некоторыми смелыми медиками для заживления колотых и резаных ран, и собачья кровь для лечения ран, нанесенных отравленными стрелами. Баночки с жирами, мешочки с кошачьей шерстью и сушеные травы, висевшие  на крючках,  не страшили Селенику. Другое дело разрезанная пополам мышь, якобы призванная спасать от змеиных укусов. Узрев ее в прозрачном сосуде, рабыня пошатнулась. Хозяйская ручка поддержала женщину, не привыкшую к причудам господ лекарей.
     Лурия хотела усадить Селенику на один из стульев, стоящих в стороне (они не мешали передвигаться по смотровой), но доктор велел пациентке обнажиться и указал на покрытый белой простыней стол, расположенный посреди комнаты. По знаку хозяйки новенькая выполнила требование и, дрожа от страха, очутилась в указанном месте. Она сжала до боли кулаки и затряслась сильнее, когда взор наткнулся на скальпели и щипцы, лежащие на столе в соседней комнате. По неосторожности слуга не закрыл вторую дверь, рабыня еще больше побледнела, напугав госпожу. Лурия взглянула на врача, и он отдал распоряжение рабу прикрыть створку.
     После здешний служащий поднес лампу, чтобы медику было лучше видно. Его обучал премудростям дела хозяин, дабы он помогал ему с клиентами. Лекарь отмечал его успехи в постижении основ медицины и хвалил, пророча будущее в данной области. Господин готовил слугу в помощники, рассчитывая, что тот  в будущем будет помогать ему не только в доме, но и в лечебнице, где регулярно не хватает квалифицированных сотрудников. Доктора частенько ходят на вызовы, принимают частных клиентов, потому-то  заняты с утра до глубокого вечера. Город большой, людей живет в нем много - вот и работают медики не покладая рук. Бывает, по ночам зовут их к пациентам - приходится откладывать сон. Но Лурия не слышала, чтобы хоть раз этот врач отказался выполнять священный долг.
     Прибегая к помощи хитроумных орудий, он тщательно осматривал приведенную рабыню. Он задавал ей вопросы, выслушивал невнятные и отрывистые ответы, просил повторить сказанное громче и продолжал исследование.
     Руки Селеники заметно дрожали. Лурия положила на ее ладонь  свою, а другой ручкой погладила по голове, успокаивая и обещая, что скоро все закончится. Невольница едва заметно улыбнулась. Хозяйка знала причину тревог: пациентка боится не только приговора, но и того, что все повторится сначала - в смотровой комнате двое глядящих на нее мужчин.  Присутствие госпожи не позволило ей закричать. Подавив горечь, Селеника сомкнула веки. Капелька, выскользнувшая из уголка глаза, скатилась по щеке и упала на ладошку девушки.
     Лурия склонилась над рабыней и шепнула в ухо несколько мягких слов. Та закивала, давая понять, что с ней все благополучно.
202
     После ряда вопросов доктор отошел к соседнему столу и поднес руки к сосуду. Слуга немедленно выполнил немое требование и полил хозяину и учителю в одном лице. Конечно, у него были и другие ученики, но времени на обучение юнцов часто не хватало.
     Гостья помогла невольнице поскорее одеться и, приняв ее в объятья, приготовилась слушать.
     - Прошу, скажите же, - смотрела она на врача, не отводя взора.
     - Я не вижу никакой опасности или поводов для тревог.
     Задорные ямочки на щеках вызвали улыбку у медика, и он сказал:
     - Раны зарубцевались, они не страшны. Эта женщина сможет иметь детей - ее матка не травмирована, детородные органы здоровы. Я бы ей посоветовал в первую очередь не нервничать так, - с улыбкой произнес доктор, -  это всегда вредит желаемому зачатию. А во вторую – окрепнуть, иначе не сможет выносить.
     - За вторым я прослежу, - пообещала Лурия и поглядела на пришедшую в себя Селенику. – Дойдешь до дома или носилки наймем? – просияла она. 
     Доктор хохотнул и предложил беспокойной пациентке успокоительный препарат.
     - Пусть принимает его регулярно в течение месяца, - протянул он флакон с мутной жидкостью. – Будешь пить по каплям. Считать умеешь? – спросил он у рабыни.
     Селеника замотала головой, все еще не веря в оптимистичный прогноз врача.
     - Ничего, я научу. – Лурия приняла лекарство. - Благодарю, поистине вы меня успокоили.
     Медик посмотрел на девушку, чье положение и богатство должны были изнежить ее и избаловать. Но вместо пустого кокетства и глупых забав она то выхаживает обгоревшую монахиню, то вытаскивает с того света едва не отдавшую концы служанку, то бегает по городу со слабой и нервной рабыней и хочет знать - сможет та понести или нет. Пожалуй, она одна из немногих  молодых дам, в голове которых помимо женихов, ленточек и заколок есть еще что-то.
     - Всегда рад помочь, - откланялся лекарь, надеясь, что вскоре гостья придет к нему еще - вдруг она опять кого-нибудь подберет по пути?
      
    
    
    

    

 
 
    

      

 

    
    







203
Жрец и Тинарх. Давеон и Лурия в храме
     Проводив до дверей гостий, слуга вернулся в кабинет, где его ожидал владелец. Доктор готовился к отбытию в лечебницу, складывая инструменты в сумку. Раб поспешил убрать простынь со стола и использованные во время осмотра приспособления - учитель любил идеальный порядок.
     - Ты пойдешь со мной, - распорядился врач, закрывая застежку и перетягивая ремни.
     - Господин, - опустил слуга в дезинфицирующий раствор инструменты, - зачем госпоже беспокоиться об этой рабыня?
     - Ты задаешь вопрос, на который у меня нет ответа.
     Слуга подал хозяину накидку и помог расправить складки.
     - Видишь ли, я давал клятву оказывать помощь всем нуждающимся – Кодекс врача. А она, видимо, без клятв следует той же идее. – Лекарь знаком велел следовать за ним.
     Селеника, пережившая новую драму, но с благополучным концом, выйдя на улицу, прекратила теребить плащ. Отказавшись от носилок, предложенных хозяйкой, зашагала рядом с ней. Время от времени она поглядывала на улыбчивое лицо госпожи и застенчиво  отвечала милой улыбкой – сейчас никакие прохожие не могли помешать ей наслаждаться  словами щедрого доктора.
     Он совсем немного запросил за осмотр и еще меньше за препарат, изготовленный по его рецепту в лаборатории при помощи ученика. Ассистент регулярно выполнял важные поручения и помогал препарировать животных и ушедших в мир иной людей, дабы изучать внутреннее строение человека, его нервную систему, систему кровообращения и прочее.
     На Медикориях, так называемых Сборах докторов (туда съезжаются известные, в том числе самые именитые медики государства, дабы поделиться опытом и рассказать о новшествах), проходящих в столице ежегодно, врач выступил с речью, сообщив о некоторых своих открытиях. Во время Сбора, длящегося пять дней, коллеги выслушивают друг друга, соглашаются или нет, принимают к сведению чужие наработки, делятся своими. Несогласные с оппонентом опротестовывают его слова и доказывают обратное, отстаивая свою точку зрения.
     С мирейским врачом были согласны едва ли все лекари, приехавшие на Медикорий. Доктор Дилад оценил его старания и с трибуны удостоил похвалы. Он тоже выступил с докладом и получил в награду за нововведение и ряд открытий, совершенных за последние пять лет, щедрые рукоплескания. Его отчет о проделанной многолетней работе превзошел все ожидания друзей и коллег. Медицинская школа увенчала светлую голову лекаря серебряным венцом и вручила диплом, именуя с тех самых пор Дилада одним из достойнейших докторов современности.   
     Он поделился успехами в области медицины со старой знакомой, которая некогда была его пациенткой и сподвигла к трудам, выражая ей благодарность. На что Лурия скромно ответила, что все заслуги принадлежат исключительно ему самому, и  разделила его радость, прислав подарок. Статуэтка божества-врачевателя, держащего в руках медицинский скипетр и книги, стояла на столе в рабочем кабинете Дилада.
     От благополучного диагноза Селеника повеселела, на ее щеках появился легкий румянец.  Его одобрила хозяйка, чмокнув смелую рабыню.
     - Ты молодец - такая храбрая! - подбодрила она и вопреки желаниям невольницы понести корзину оставила ее у себя.
     - Мне так неловко. Вы – госпожа, а тяжести носите. 
     - Ты сначала качаться перестань, а уж после я тебе доверю молоко, - рассмеялась Лурия. – Ты его разольешь при новом порыве ветра.      
     Селеника действительно покачнулась, стоило этакому проказнику толкнуть ее в спину.
     - Госпожа, уверяю - со мной все хорошо, - постаралась она вложить как можно больше убедительности в свои слова и едва не выронила лекарство.
     Тотчас девушка отобрала его.
204
     - Зря я тебе отдала, - положила она флакон в корзину. – Еще упадешь и поранишься.
     Невольница поджала губы - она могла разбить снадобье, за которое были отданы средства, а хозяйка беспокоится лишь за нее, никчемную слабую служанку.
     - Я не хотела, - шепнула Селеника, опустив голову.
     - Снова печалишься? Ты не рада? – Лурия остановилась.
     - Рада и очень.
     Медноволосая хорошо понимала спутницу: перенести столько и сейчас подвергнуться своего рода испытаниям - дело не шуточное.
     - Я не хочу, чтобы ты грустила. Покажи мне свою радость! - шутливо приказала она, слегка хмурясь.
     - Что я должна сделать, чтобы вы ее увидели? – коснулась улыбка лица новенькой, теперь ее щеки не были впалыми, а тело принимало нормальные формы.
     - Собственно говоря, ты меня уже убедила. - Лурия взяла Селенику за руку и повела за собой.
     От задора хозяйки, передающегося, словно по ветру всякому, кто видел ее и знал, заблестели глаза и у рабыни. Путницы едва не вприпрыжку преодолели несколько больших кварталов, и перешли на другую улицу, менее шумную и многолюдную. Отсюда было дальше до родного особняка, чем из самого сердца Миреи, но девушка предпочла эту дорогу другим.
     Они шли вдоль аллеи, засмотревшись на небо, чистое и голубое-голубое, будто озеро небесное.

     Старинное предание рассказывает, что когда-то высоко над людьми жил Художник. Попросили его Всевышние раскрасить мир своими красками. Краски эти были не простые - некогда сами Боги даровали их Художнику. Они тускнели, когда людские страсти и пороки одерживали верх над милосердием и добродетелью, воинственность над миролюбием.  Трудился день и ночь годы напролет Мнемнос. Помощники старательно выполняли всякое его поручение и каждую деталь Сущего закрашивали, не оставляя ни единой бесцветной точки. Работа уже подходила к концу, как с горечью заметил Художник, что не хватает у него краски на небо.
     - Что печалит тебя, учитель? – спросил его первый ученик, самый талантливый из всех.
     - Взгляни сюда, - протянул палитру Мнемнос. – Видишь? Нет у нас более  красок. Остался один голубой цвет, а нам еще раскрашивать небо.
     - Пусть оно будет одноцветным, учитель.
     - Такого не бывает, мой мальчик. Все в мире пестрое - даже крошечная деталь Мироздания имеет несколько оттенков.
     - Как же нам быть, учитель? Неужели мы остановим работу, не завершим ее? Неужели труды пропадут даром, и придется все начинать сначала? – Ученик огляделся. – Всевышним понравится результат, мы много дней старались. Вот и озеро небесное, кристально-голубое, в которое мы добавили еще голубого цвета, несколько отличного от первого. Краски перемешались, проникли друг в друга, но не растворились.  И оно стало сказочно красивым, неповторимым.
     - Ты прав, мой мальчик, - оно прекрасно, - молвил Художник. – Мы не остановимся перед трудностями и раскрасим небо в тот же цвет! – Мнемнос взялся за кисть.      
     К нему присоединились ученики и вскоре они выполнили просьбу Богов. Великие Родители по достоинству оценили труды и вознаградили Художника и его помощников, даровав им новые краски.
   
     Лурия загляделась на свод, на землю ее вернул мужской возглас. Она и спутница обернулись. Из дверей дома незнакомец вытащил за волосы молодую женщину и ругал ее, не замечая прохожих, которые озирались на них.
205
     - Дрянная потаскуха! – одарил пощечиной мужчина горожанку, она упала на землю.
     Селеника закрыла ладонью рот, от неожиданности едва не вскрикнула.
     - Прочь из моего дома! – негодовал разъяренный  супруг. – Более ты мне не жена и не хозяйка здесь! – пылал он гневом.
     - Сколько раз я видела твои измены, - поднялась с земли женщина, и поглядела в глаза стареющему мужу, который не скупился на скверные слова с самых первых дней совместной жизни.
     Ее выдали замуж против воли за человека считавшегося завидной партией для простой горожанки. Его благосостояние позволяло вести безбедную жизнь, а средства, как часто бывает, вселяют в сердца гордыню и как следствие - ослабевают добродетели, на их месте процветают пороки.   
     - Замолчи и покайся, падшая баба!
     Пару окружили зеваки и наблюдали за скандалом – не слишком редкое явление на улицах большого города.
     - Я всего лишь сказала, что полюбила…
     - Прочь, развратница! – Супруг захлопнул дверь перед женой, запретив ей приближаться к дому. Перед уходом не применил высказать предположение, что детей она родила не от него, потому как они не похожи на человека, считающегося отцом, и что ублюдки и она ничего от него не получат.
     - Ты с ума сошел! - стучалась что есть сил супруга в надежную дверь, ей не в чем было себя винить. – Они твои!
     Из окна посыпались женские и детские вещи. Изгнанная жена спешно собирала их, чтобы не привлекать еще больше внимания горожан. Тут на пороге появилось двое маленьких детей, выставленных вон родным отцом. Скомкав одежду и прижимая ее к себе, мать поманила малышей. Не успели они отойти от дома, как дверь за ними с грохотом захлопнулась.
     - Куда же они теперь? – побледнела Селеника.
     Лурия направилась к горожанке.
     - Тебе есть куда идти?
     Незнакомка оглядела подошедшую гражданку и кивнула.
     - Ты пойдешь к нему? – спросила девушка у уходящей женщины.
     - Да, - ответила та и исчезла за поворотом.
     Толпа медленно рассеивалась. Скандал позабавил одних, развлек других, третьим принес некоторые мысли.
     - Госпожа, примет ли он ее?
     - Надеюсь, иначе их ждет нужда. Мы живем в мире, в котором у власти мужчины. Жизни и судьбы очень часто зависят от благосклонности господ. Издревле они используют женщин в своих целях, зачастую губят их. Так нередко происходит с женами и матерями владык. 
     - Используют, госпожа?
     - Цари заключают брачные союзы ради выгоды, дабы обрести в лице мощного врага  союзника, например, или расширить владения. Откуда тут взяться нежной привязанности? Скорее такие договоры порождают ненависть. Порой мужья уступают жен сыновьям, расторгая браки. В Риме благоверные выдают супруг замуж повторно по своему усмотрению, в иных странах - вводят выбранного мужчину в супружескую опочивальню.
     Удивленная Селеника оглянулась - дверь по-прежнему была закрыта и не собиралась открываться вновь и впускать ни жену, ни детей.
     - Он не простил ей признания, а сам чинил беспутства, - нагнала рабыня хозяйку.
     - Мужчины не любят копаться в себе и прощают и оправдывают лишь свои промахи, объясняя их неумением удержаться от соблазна. Это ты должна сохранять целомудрие, потому как женщина. В то время как мужчины ведут более свободный образ жизни. Может это возносит их в глазах друг друга. Я еще ни разу не слышала, чтобы кого-то из них
206
во всеуслышание назвали прелюбодеем, зато жен провозглашают потаскухами, - указала на дом, оказавшийся позади, Лурия. – И еще - если ты останешься верна себе, тебя окрестят хладнокровной.
     - А если нет, госпожа?
     - А коль поддашься чувству, нарекут блудницей.
     Селеника задумалась, не зная как выразить просьбу.
     - Госпожа, я знаю, что вы редко ходите в храм, но позвольте мне… поблагодарить Богов, - смущенно произнесла она, ее голос слился с другими людскими голосами, объединенными в невообразимый шум.
     День был в разгаре. Каждый горожанин заметно оживлял аллеи своим присутствием и изречениями, направленными в адрес то прохожих, то соседей, то неких господ, которых никогда не видел, зато много о них слышал.
     Политика и государственное устройство державы в целом и любого города в отдельности немало заботили всякого образованного мужа. Потому разговоры о чиновниках и политических деятелях были слышны отовсюду. Каждый горожанин считал своим долгом высказать собственную точку зрения, приправив ее домыслами, слухами и кое-какими сведениями, не всегда соответствующими действительности. Бывая в центре, Лурия неоднократно слышала беседы о том, что ждет всех пелихориев в будущем, и какая, по мнению мирейцев,  перспектива у государства. 
     Порою, злословы отпускали остроты в сторону политиков, коль были недовольны налогообложением, возрастающими ценами, чиновничьим произволом и прочими вещами. Певцы-вольнодумцы и слагатели басен, выступающие на улицах со своими сочинениями, пополнили ряды постояльцев  тюрем, некоторые были объявлены в розыск.
     Простые горожане вслед за острыми стихами и песнями, временами распевающимися при народе, судачили о чиновниках, меж собой высказывались и роптали на существующую власть, а в сторону владыки люди опасались крепко выражаться, поэтому со всей осторожностью называли его могущественным повелителем.
     Стражи следили за порядком на улицах и днем и ночью и коль видели  представления провокационного характера, грозившие народными волнениями, тотчас устремлялись к смелым исполнителям и препровождали их к месту заключения, если, конечно, удавалось поймать вольнодумца. Наемники выполняли  работу со всей ответственностью не только в праздники, но и в будни, оттого давно не случалось громких скандалов и смуты.   
     Положительный ответ на просьбу порадовал Селенику. Она, не спуская улыбки с лица, помчалась за шустрой госпожой. От Лурии не скрылась веселость рабыни, она повеселела сама, оставив думы, навеянные недавно увиденной сценой.
     - Мы пойдем в храм Великого Отца. – Она поторопила отстающую из-за неповоротливых, бредущих вразвалочку прохожих Селенику. – Он где-то здесь, неподалеку.
     - Одика говорила вы ходите в Дом Матери.
     - Одика склонная преувеличивать, а в данном случае - преуменьшать, - улыбнулась девушка. – Я бываю в обоих храмах, только не так часто, как она того хотела бы.
     - Когда я была у другого хозяина, хотела ходить в храм, но у меня не было возможности. Тамошние слуги редко покидали дом и молились перед образами. Я и теперь так делаю.
     - Знаю, видела, как ты молилась.
     Селеника растерялась.
     - Я не стала тебе мешать и ушла, - схватила ее под руку Лурия и они пошли быстрее. – Я подумала, зачем нарушать уединение верующего. Коль его душа того требует, так пусть обращается к Богам - это возносит молящегося. Одика сказала, - объяснила хозяйка и  предалась заразительному смеху, вспомнив лицо служанки, когда это произносила монахиня. – Миона не любит слушать религиозные разговоры, считая их бреднями.
     - А вы, госпожа?
     На мгновение Лурия остановилась, после зашагала дальше.
207
     - Нет, не считаю, но мне как будто чего-то недостает. Словно я замкнута в некоем круге и не могу выбраться. Конечно, я понимаю, что мне это чудится. - Глядя на спутницу, она мило улыбнулась. – Не хотела мешать твоей радости. Веселись, ты еще так молода, чтобы печалиться.
     В сопровождении друзей, которые составили вчера компанию, Тинарх прогуливался по одной из аллей Миреи, обсуждая дела насущные. Их увлекла беседа о празднествах, коими остались довольны все в городе кроме стражников, на чьи плечи лег тяжелый груз: шутка ль охранять правителя и членов Совета от гуляющей и веселящейся толпы. Главный начальник стражей накануне Торжественного шествия плохо спал, все обдумывал, верные ли дал распоряжения, все ли сказал на инструктаже, проводимом им лично. Начальники патрулей, как и подчиненные, принявшие присягу, поклялись нести службу со всем усердием, не отвлекаясь на всякого рода мелочи. Главный страж запретил рассматривать девиц и дам, зная о том, что наемники частенько занимаются созерцанием, а невыполнением прямых обязанностей, предписываемых должностью.
     На его радость праздник удался, и серьезных происшествий не случилось, если не считать пары мелочей. Один певец пел запрещенные песни, а некий купец, увлекшись вином, неслабо захмелел и отважился подняться на ступеньку Совета Семи. Он возомнил себя советником, поддавшись правде рубинового зелья, которой нельзя верить, даже если сильно пьян. Его сразу же с эскортом сопроводили домой. По пути супруга сетовала и пихала мужа в бок, мол, тот позорит фамилию, но он отмахнулся, оповестив прохожих, что совершил невозможное и побывал в Совете. Ему никто не поверил, но купец остался доволен, хоть на него наложили приличный штраф и предупредили, что в следующий раз Тизан не будет так мягок и не простит нарушения Устава, запрещающего ступать любому горожанину даже на первую ступень портика главного административного здания. Со времен предшественников правителя в данном вопросе ничего не изменилось.
     Почтенные господа увлеклись разговорами и не заметили, как приблизились к священнослужителям, направляющимся в храм. Корабельщик с друзьями  склонился в поклоне, приветствуя сановника в обществе двоих жрецов-сопроводителей.
     Друзья Тинарха проследовали дальше, а сам он задержался.
     - Благодарю вас, господин, - любезно и искренне прозвучали его слова.
     Давеон приподнял бровь.
     - Вы меня, наверно, не помните, но я помню вас и который год желаю отблагодарить. До сих пор мне так и не представился случай быть вам полезным.
     Старший жрец жестом отпустил провожатых, кинув им, что присоединиться чуть позже.  Они покорно удалились.
     - Некогда вы помогли мне, и я обязан вам, - продолжал судовладелец, не торопящийся расставаться со спасителем.
     Давеон терпеливо выслушивал более чем странные речи, собираясь покончить с бесконечными благодарностями раз и навсегда. Меж тем прохожий все не унимался:
     - Господин, если соблаговолите посетить мой дом - буду рад. Обещаю хорошее угощение, достойное царского стола. Это самое малое, чем могу…
     - Кто ты?
     - Я Тинарх Марий, когда-то…
     - Я уже слышал это имя.
     - Да, конечно, я сам назвал его, когда имел честь просить о помощи… - сложил ладони корабельщик, продолжая о чем-то говорить высокому господину.
     Тем временем Лурия торопилась в храм. Вместе с рабыней они перепрыгнули через камень, лежащий на дороге, и звонко рассмеялись, когда на них обернулись прохожие.
     - Там дядя! – воскликнула племянница, узрев средь горожан судовладельца.
     - Где, госпожа? – высматривала его же Селеника. Она прониклась уважением к этому человеку, благодаря которому теперь почти что счастлива.
208
     - Вон там, - указала на перекресток хозяйка.
     Из-за скопления домов и людей дядю трудно было разглядеть - в такой массе не так уж  сложно затеряться.
     Тут Селеника заметила щедрого владельца, разрешающего возиться племяннице с больными рабами.
     - Я не успела с ним толком поговорить сегодня. Пойду, поприветствую его еще раз, а ты догоняй, - подмигнула хозяйка и помчалась на встречу.
     Она быстро преодолела приличное расстояние, лавируя между людьми и повозками,  легко и ловко перепрыгнула через лужу, которая не являлась для нее препятствием в отличие от других горожанок, и очутилась подле корабельщика.
     - Дядюшка! - кинулась она ему на шею, соскучившись за недолгое время.
     Он обернулся и одарил ее щедрой улыбкой: тоже истосковался. Не успел он что-либо сказать, как улыбчивая девушка тут же поцеловала его в щеку, кокетливо согнув одну ножку в колене. На ее щиколотке Давеон заметил золотой браслет с самоцветами - стоящая вещица, привезенная дядей из дальней поездки, дабы порадовать крошку. Страстный поцелуй состоялся, и ножка вернулась на землю - длинная юбка закрыла соблазнительницу.
     - Вижу, встреча прошла удачно, - осадил Тинарх племянницу, испытывая и довольство, и  неловкость одновременно.
     - Более чем, - прозвенел голосок.
     Давеон, которого она все еще не видела, увлекшись дядей, свел брови. Интересно с кем девица встречалась, и что он сделал, чтобы она сейчас вот так прыгала от радости?
     - Прошу прощения, господин, - улыбнулся Тинарх.
     Лурия, все еще держа ручку на его щеке, перевела взгляд на стоящего подле человека, с коим беседовал все это время судовладелец. К ее удивлению им оказался тот самый священнослужитель, что не так давно разговаривал с Лигеном. Этого жреца она видела один раз, но сейчас он показался ей куда более странным, чем в прошлый. Его угрюмый вид озадачил. С чего ему быть мрачным, коль такой прекрасный день и все только и говорят о прошедшем празднике? Глубокая складка на переносице сановника подсказала Лурии, что он чем-то недоволен. Но эти господа служители такие непонятные. Их праздники и обряды остаются непознанными массами, хотя многие прихожане долгие годы регулярно ходят в храмы. Жрецы говорят вещи, в которых никто ничего не понимает. Да и кто их разберет, коль и сами многое не способны осознать и объяснить? По крайней мере, ей так казалось.
     - Моя племянница, Лурия, - кивнул, извиняясь за бестактность и неподобающее поведение Тинарх, но он не намеревался ругать свою девочку, а планировал сделать ей маленькое замечание.
     Она отступила от дяди, полагая, что высокий господин сердит из-за проявленного к нему неуважения. Давеон действительно был хмур. Он вспомнил войну, завалы в прибрежном городе, напуганного человека, просящего спасти его единственную племянницу, и рыжую прядь, выбившуюся ему на горе еще пять лет назад.
     - Я принимаю твое предложение, - отрезал подавляющий напряжение сановник, пронизывая взглядом медноволосую девицу.
     - Господин, я живу…
     - Я знаю! - кинул на ходу Давеон.
     - Хорошо, что не все жрецы такие, - шепнула, улыбаясь, Лурия.
     Отдаляющийся господин покосился на нее.
     - Как проходит день, дядюшка?
     - Ах, дитя мое, люди не привыкли видеть твои выходки. Это я давно свыкся с мыслью, что ты скачешь дни напролет, - хохотнул Тинарх.
     - Я не скачу, дядюшка, а хожу, - рассмеялась племянница.
     - Зачастую я вижу прыжки, - с жаром возразил корабельщик.
     Подошедшая рабыня скромно стояла в сторонке.
209
     - Она здорова - я так рада. - Девушка подарила дяде новый поцелуй, ничуть не уступающий предыдущему.
     - Мне нравится твое настроение, но почему корзина в твоих руках? – Тинарх косо взглянул на Селенику, поджавшую губы и опустившую глаза в землю, ожидая поругания.
     - Ах, дядюшка, благодаря твоим заботам я стала лентяйкой. Могу хоть корзину понести? – без тени смущения отозвалась Лурия. Она говорила то, что думала и краснеть не намеревалась.
     - Ты слишком часто вводишь людей в недоумение, дорогая. - В словах Тинарха не слышался упрек.
     - Как они меня вводят. Взять хотя бы твоего знакомого - мрачная личность, - прозвенел голосок, достигая цели.
     - Куда ты теперь направляешься, дитя? – Судовладелец взял за подбородочек племянницу.
     Она поделилась планами, но дядя отказался от похода в святилище и поспешил нагнать друзей, с которыми планировал продлить контракты.
     Две молодые женщины прошли дальше и очутились перед воротами храма. Селенику насторожили неокоры, а стражи, не обращая на нее никакого внимания, открыли дверь и впустили на территорию обители. Отличия Дома Матери от Дома Отца были налицо. Тут меньше цветов, больше деревьев, не такие изящные колонны здания, да и сами постройки иные, имеющие несколько упрощенные формы, но, конечно, заслуживающие похвал. В храме Акка тоже умиротворенная атмосфера, не то, что в городе, где суета не прекращается даже вечером и лишь приостанавливается на ночь. 
     Переглянувшись с Селеникой, хозяйка проследовала в переднее святилище. Стараясь долго не задерживать госпожу, рабыня сразу подкинула в разожженные курильни благовоний. Когда они поднимались по ступенькам, из дверей вышли  нарядные прихожане с  юношей. Сегодня ему исполнилось пятнадцать. Вся большая семья пришла воздать почести Богам и принести Им щедрые жертвы. Затем по старинной традиции отец подарил сыну браслет мужества и тот с гордостью поместил его на запястье. Это семейство оставило горячие курильни и многочисленные подарки на жертвеннике и поторопилось домой отпраздновать столь знаменательное событие – сын почти что взрослый.
     Целительный аромат смол разнесся по зале и наполнил воздух. Селеника опустилась на колени перед изваянием Великого Отца, прочла молитву. Ее губы едва шевелились, но Лурии показалось, она слышит все слова, произносимые спутницей. Она знала, о чем просит Селеника, хоть та не делилась мечтами, не рассказывала о желаниях, не предавалась  фантазиям, как бывает, когда замечтаешься и произносишь вслух, дабы все на свете их услышало. После недолгой мольбы рабыня встала и замерла ненадолго у алтаря.
     - Возьми, - протянула Лурия монету, видя, что спутнице нечего пожертвовать - она ни за что бы ни смогла расстаться с бусами, подаренными хозяйкой.
     - Она… не принадлежит мне, госпожа.
     - Верно,  она принадлежит мне.  Я хотела бросить ее в фонтан, но так как он далеко, оставь ее здесь.
     Теперь жрец, стоящий за стеной, понял, у кого перенял эту привычку Норий. Он несколько раз видел, как друг одаривает фонтаны деньгами, зная, что вскоре их там не будет.
    
     - Зачем тебе это? – спросил Давеон, когда серебряная монета упала на дно бассейна, присоединившись к камешкам, что накидали озорники-мальчишки, за которыми вовремя не приглядели няньки.
     - Мне кажется, я должен так сделать.
     - Странные у тебя желания: осчастливить фонтан, - хохотнул сановник. – Не думал, что ты разбрасываешься сахтами. Золото тоже идет в ход? – приподнял он уголок рта.
     - Когда нет серебра, - поддержал старинного товарища Норий, широко улыбнувшись.
     - Позволь спросить: ты все фонтаны засоряешь или только крупные?
210
     - Только те, что вижу, - сдержал смешок Лиген.
     - О, Боги, Норий увлекся водоемами. Да еще как!
     Друзья рассмеялись.
     - Итак, объясни мне, зачем жертвуешь монетами?
     - Их отсюда изымут, - взглянул на дно фонтана Лиген.
     - Естественно - кто пройдет мимо лежащего серебра?
     - Я питаю надежду, оно попадет в руки того, кто действительно в нем нуждается.
     - В таком случае, не лучше ли отдать его сразу бедняку, просящему милостыню, а не раскидываться деньгами посреди площади в надежде, что они достанутся именно нуждающемуся?         
     На это Лиген ничего не ответил, лишь загадочно пожал плечами.

     Селеника приняла из хозяйских рук монетку и положила на алтарь, поблагодарив Богов за щедрость, и помолилась о благополучии госпожи и ее дяди.
     - Позвольте, я понесу корзину. Я уже не качаюсь, - застенчиво проговорила она, не сумев скрыть милой улыбки.
     Вмиг плетенка оказалась у нее в руках.
     - Госпожа, вам не нравится тот человек, с которым разговаривал ваш дядя? – заметила Селеника задумчивость хозяйки.
     Давеон, только что ругавший себя за то, что подслушивает и подглядывает за прихожанкой, как безрассудный юнец, притом не где-нибудь, а в храме - застыл.
     - Прости? – не сразу поняла, о чем идет речь Лурия. - Ах, нет. По правде говоря, он и не должен мне нравиться, его должны ценить учителя и наставники, даровавшие ему звание. Он – священнослужитель и обязан сохранять верность Богам. 
     На мужской переносице появилась глубокая складка – вот именно.
     Тут Лурия улыбнулась и положила рядом с одной монеткой другую.
     - К тому же это я ему не нравлюсь.
     - Почему, госпожа? – незнамо как вырвалось у Селеники, она прикусила губу.
     - Хм. Странный вопрос - он застиг меня врасплох, - звонко рассмеялась Лурия.
     Давеон скривился - ничего смешного в этом нет.
     - Как-то он сказал, что ему не нравятся рыжие, - прозвенел голосок.
     Жрец скрестил руки на груди, его губы невольно искривились - во-первых, он не так сказал, а во-вторых, - это было раньше. Сейчас дело обстоит иначе. И за что ему все это? Кто бы мог подумать, что он будет подглядывать за девицей, не смотрящей в его сторону? Как безумный мечтать о ней? Сколько времени он ведет безуспешную борьбу, а победного конца все не видно. Проклятье! Кулаки сжались, на них проступили вены - Давеон подавил желание влететь в святилище.
     С поклоном обе прихожанки направились к выходу. Сановник услышал приближающиеся шаги, покосился на дверь и скрылся, оставшись незамеченным. Беседующие молодые женщины вышли из ворот обители, не видя, как за ними наблюдают.
     - Господин, все готово, - известил его  жрец-сопроводитель.
     - Мы можем начинать? – спросил подоспевший настоятель, он заметил некое замешательство покровителя. – Вы намерены отложить церемонию?
     - Нет! - кинул на ходу сановник и поспешил в основной храм, в нем закончилась подготовка к обряду.
     Сегодня господину предстояло возвести в жрецы послушника, которого он выбрал из  массы других. Отбор был тщательным, Давеон долго проверял его.  Это не скрылось от Великого жреца, что теперь знал, в чем причина такой избирательности. 

     Он вызвал ученика на беседу, разговор затянулся. Регидий стоял на своем и не отступал. Он напомнил о случае, произошедшем недавно. Без утайки поведал подробности, не смея
211
лгать наставнику и другу отца. 
     - Сын мой, меня беспокоит твоя настойчивость.
     - Отец, я слежу за нравственностью - это моя обязанность. Достаточно одного ухода, чтобы поползли дурные слухи обо всех жрецах.
     - Слушаю тебя и вижу за твоими поступками не только то, о чем говоришь, - молвил умудренный жизненным опытом и продолжительным служением Богам Племий.
     - Не понимаю, отец. Я всего лишь стараюсь сохранить добрую славу храма, уберечь его   от осквернения.
     - Ты стараешься предупредить и искоренить то, что не способен изгнать из себя, потому и стал резок. Твоя настойчивость беспокоит и не только меня, - произнес, вставая с кресла, Великий жрец. – Я бы не хотел думать, что ты ненавидишь ту девушку.
     Давеон потер лоб и едва слышно простонал.
     - Это не ненависть.
     - Тогда почему зол? И на кого?
     Ученик свел брови, не зная, что сказать. После раздумий он поднял глаза на наставника.
     - Полагаю, на себя.
     - Сын мой, ты один из лучших учеников, но должен еще многому научиться. Одно из них  - любить. Пока ты не обладаешь этим даром.
     Давеон хотел возразить, однако был остановлен.
     - Я знаю, что ты хочешь сказать, но замечу, что не в полной мере. В тебе еще нет той искры, огня, который может придать невероятных сил. А сейчас - ступай, но помни: высшее призвание человека - любить. 
     Давеон вышел из кабинета Великого жреца с мыслью, что отец учил тому же.   

     В центре храма его ожидали служители Великого Отца. По знаку благодетеля храмовники завели гимны, следующие один за другим. После продолжительного молебна подчиненные обступили избранного на место нового жреца, заключив в священный круг старшего и его сопроводителей. Пока над послушником проводил ритуал Давеон, они совершали обход, сопровождая его молитвенными  изречениями, взятыми из Лакан, Свода священных законов. Когда семь кругов, символизирующих планы бытия, были пройдены, под звуки религиозных инструментов Давеон накинул на послушника, опустившегося на колени и склонившего голову, красное покрывало Великого Отца. Произнесенные глубоким голосом на языке жрецов заклинания закрепили за избранным право быть посвященным в тайны храмового жречества. Он торжественно поклялся быть преданным Богам до конца и нести Слово божье в мир, сохраняя целомудрие.
     Под торжественное исполнение гимнов Давеон велел ассистентам возжечь в широкой золотой чаше ритуальный огонь, добавил в него священных трав. Храмовники подкинули в курильни ароматических смол и пряный дым, смешанный с заклинаниями, вознесся к небесам, унося с собою людские просьбы и прошения. Принесение жертв произошло на алтаре перед беломраморным изваянием Великого Акка. Адитум наполнился религиозным песнопением, которое постепенно становилось все громче и громче. Целительные звуки усиливались. Вот они пронзают всех и каждого присутствующего,  сотрясают стены храма и завладевают умами и душами священнослужителей, преданных Предвечным Родителям.
     Давеон заглянул в плоский сосуд со святой  водой, провел по глади кистью. Убедившись в правильности выбора, кивнул ожидающему настоятелю, уже он распорядился раскрыть тайны ученику: каждый храмовник, подходя к нему, произнес по заученной фразе и отступил. Давеон подвел итог и после окропления послушника влагой, прочел заключительные заклинания и громко объявил нововозведенным жрецом, возложив на его голову золотую диадему Отца. Ассистенты покровителя оросили служителей и стены Дома священной водой и преподнесли дары Всемогущему Родителю, завершив ритуал прочтением молитв. Обряд подошел к концу,  время молчания было выдержанно сполна. 
212
     Сопроводители, испросив разрешение, удалились. Давеон жестом отпустил прочих, а  настоятелю велел остаться.      
     - Почему ты провел обряд? – глядел он на седовласого человека.
     Тот не отвел глаз, стойко вынеся испытание. Взгляд сановника был тяжел, под его давлением становилось трудно. Порой людям делалось дурно, не то от страха, что колдун зачарует и повелит повиноваться его воле, не то от боязни, вызванной бытующими мнениями, будто он может лишить жизни одним взором.   
     Настоятель догадался, покровителю стало известно, что он проводил брачную церемонию и обвенчал изгнанного из храма жреца-отступника и неизвестную.
     - Как я мог пойти против судьбы? Для Квиния та девушка слишком много значит.
     - Она не может быть выше Богов! – резко возразил Давеон.
     - Нет, но...
     - Ты одобрил его поступок?
     - Я бы сказал не так – я не противился. – Настоятель снял с головы диадему и взглянул на нее. 
     - Но он нарушил обет, что ты на это скажешь? – прищурился Давеон, словно хотел рассмотреть ответ.
     Храмовник потер глаза, собираясь с мыслями, дабы ни словом, ни делом не оскорбить высокого гостя и не вызвать гнев. Он вздохнул, не решаясь более медлить.
     - Квиний нарушил клятву, да. Теперь он клятвопреступник. Но я не смею осуждать его за следование указанному свыше Пути. Мой ученик не отрекся от Богов, не предал Их забвению. Коль Всевышним не было то угодно, он не последовал бы за ней.  Хоть Квиний и покинул нас, но душою он остался чист, господин.
     - Ты оправдываешь его?
     Настоятель к своему удивлению не заметил никакого гнева. Он пытался понять, зачем задает такие вопросы повелитель? Однако это для него осталось загадкой, а гость не имел желания открывать ему завесу.
     - Кажется, ты забыл: я слышу мысли, - хмурясь, напомнил Давеон. – Давай не будем копаться во мне, а ответь на вопрос. – Регидий хотел знать, почему именно так воспринял уход ученика настоятель, призванный следить за подопечными не меньше, чем он. – Разве не испытание было послано ему, перед которым не устоял?
     Храмовник слегка улыбнулся.
     - Мы ежедневно сталкивается с бедами, и боремся с пороками.
     - Этому и я учу последователей, но мы должны переносить первые с достоинством и противиться вторым. Или нет?
     - Господин, мы ежечасно гоним от себя мысли об обогащении, стремлении к власти, - продолжал настоятель, - убиваем в себе желание. Я вижу, чего это стоит молодым и горячим мужа. Но у Квиния то было не телесное стремление, скорее духовное. Девушка ему необходима. Вы не знаете, как он болел, когда она не приходила.
     - Страсть может пройти. Не хочешь ли сказать, что у него другое?
     - Полагаю, да.
     - Одна страсть вытесняется другой. Что если он столь же пылко увлечется следующей женщиной?
     Настоятель развел руками.
     - Тогда скажу, что я ошибся, а он действительно пал.
     - Отец учил - настоящая и искренняя любовь бывает один раз в жизни, - задумчиво протянул Давеон, вспоминая беседы с родителем.
     Храмовник согласно кивнул.
     - Господин Агерон был чрезвычайно мудр, недаром его назвал преемником мастер Отис.
     В храме воцарилась тишина, нарушаемая только дыханиями двоих человек. Сановник поглядел куда-то в сторону, не давая себе отчета, что именно хочет увидеть. Он долго
213
смотрел в далекую точку, открывающую заоблачные дали, туда, где хорошо, где нет боли, страданий. Взгляд был направлен вглубь неизведанного мира, он устремлялся со всей своей настойчивостью, свойственной хозяину, вдаль. Давеон глядел и не понимал, почему не может оторваться от созерцания или уйти, взять и уйти. Ушедшая матушка слышала его на расстоянии, говорила, что чувствует, даже когда он слишком далеко, за пределами. Он много раз уносился ввысь, его тянуло вверх, стремления рвались наружу, вели и вели вперед. Не  смея предать себя, он шел по заранее выбранному пути, но вдруг споткнулся. Взор все еще был направлен в точку, ставшую яркой. Его сердце забилось чаще, запылали щеки, заметно пульсировали виски, потому что на него взглянула далекая девушка с медными волосами. Громкий выдох пронзил воздух, Давеон резко отвел глаза, не желая смотреть на нее.  Или наоборот? Вновь он поглядел на точку, но она уже исчезла.
     Гость поспешно оставил храм.
     Лурия, довольная походом с уверениями в благополучии здоровья рабыни, легкой походкой шествовала к дому. За ней с корзиной в руках едва поспевала Селеника. Глядя на ее устойчивый румянец хозяйка поняла, та не будет падать без сознания по дороге и ей можно доверить даже столь хрупкую вещь, как глиняный кувшин молока. Руки худенькой невольницы уставали, она перекладывала плетенку из одной в другую. Это заметила Лурия.
     - Тяжело? Давай мне, - протянула она ладони.
     Селеника замотала головой и поклялась  донести груз до дома в целости и сохранности.
     - Я вижу, тебе лучше, - рассмеялась хозяйка, свернув на улицу, ведущую к дому.
     Путницы скоро преодолели оставшееся расстояние и вошли в добродушно расступившиеся перед ними двери. По ступенькам, ведущим на кухню, вприпрыжку бежали ножки, обутые в сандалии с узкими золотистыми ремешками. За ними спешили другие, облаченные в простые. Две молодые женщины очутились на пороге поварни, где они столкнулись с кормилицей. Она насторожилась, поджав губы.
     - Нянюшка, - засмеялась Лурия, - ты дыру в ней просверлишь! - заметила воспитанница суровый взгляд на новенькую.
     Клора буквально пронизывала ее глазами.
     - Госпожа, все готово, - сообщила она, указывая на стопку медовых лепешек и горку булочек, покоившихся в глубокой чаше на отдаленном столе - туда всегда ставили готовые блюда, дабы их никто не задел или случайно не испортил.
     Пошатнувшаяся Селеника поспешила отдать продукты поваренку, радушно встретившему ее. Парнишка улыбнулся и принял из рук новенькой корзинку, что-то шепнув на ушко. От его слов она похолодела и захотела уйти, из-за пелены напряжения не видя останавливающих взглядов повара. 
     Фебрий успел истосковаться за то недолгое время, что не видел ее, а она так поспешно уходит. Завидя ее из окна, он надеялся, она придет - и не ошибся. Все-таки госпожа - чудо. Самая лучшая,  другой такой не сыскать. Он узнал от служанок-соседок Селеники (она имела неосторожность поделиться с ними тайной), что хозяйка поведет ее к доктору. И кто знает, вдруг к ней будут благосклонны Боги, и улыбнется судьба - она сможет заиметь детей.
     Всю ночь новенькая не отходила от образов Великих Родителей, шептала молитвы и просила помиловать ее и благословить госпожу. Огонек перед глиняными простенькими  статуэтками Богов погас на рассвете, когда молящаяся рабыня, выбившись из сил, погрузилась в сон. За ее молитвой наблюдала любопытная юница. Она не разбудила уставшую соседку, а накрыла ее теплым покрывалом, дабы не замерзла. Новенькая так и уснула перед крошечным алтарем, сооруженным из маленького столика, предоставленного любезным поваром. Селеника украсила его расшитой скатертью, рядом поставила полевые цветы и перенесла с полки в углу образа Богов.
     Соседки одобрили перемены и похвалили за старания, поделившись новшествами с Клорой. Она была вне себя от гнева. Заметив, как племянник вновь предался мечтам, засмотревшись на спешащую за госпожой рабыню, наградила его оплеухой и выругала. Ее
214
сетования не прекращались, пока Фебрий не рыкнул в ответ, чтобы она ушла. Тетка оторопела – из-за  полупрозрачной девицы ее гонит родной племянник, только и думающий о доступной рабыне! Она  бросила ему укор, подкрепив его крепкими выражениями, но на свою беду задела словом Селенику. Тут уже Тукко не смолчал и дал достойный отпор, от которого онемела не только Клора. Резко развернувшись, она направилась к выходу и встретилась лицом к лицу с коварной девицей. 
     Опасаясь за новенькую, Лурия выступила вперед и преградила путь плохо скрывающей гнев кормилице.
     - Я прошу тебя, относится к ней более мягко, - шепнула она на ей ухо. – Не хочу, чтобы в доме царила вражда.
     Клора отступила и дала Селенике пройти, подавляя желание вцепиться ей в волосы и потаскать ее.
     - Не понимаю, за что ты так сердита на нее? Ты же моя добрая и милая нянюшка, - подивилась воспитанница.
    Клора расчувствовалась и всплакнула, прижимая ее к себе.
    - Ах,  моя девочка, - прошептала она дрожащим голосом.
     Слуги услышали и переглянулись. Тукко, тронутый словами хозяйки и слезами тетки разогнал по местам кухонных и принялся за ужин, поглядывая на Клору, которая забыла о ненависти. Он питал надежду, что госпожа сможет унять гнев стареющей тети и воззовет к человечности и пониманию, коль у него возникли нежные чувства.
     Кормилица заключила в ладони личико девушки.
     - Я боюсь, что он, - кивнула она в сторону Тукко,  совсем забудет меня, как забывает обо всем на свете, когда думает о ней. А она…
     - Неужели ты думаешь, она развратна? – отстранилась Лурия и нахмурилась. -  Как ты могла такое подумать?
     Клора опечалилась.
     - Многое о ней тут говорят, госпожа.
     - Далеко не всем разговорам надо верить, а что касательно этого длинноязыкого Валия, так его ждет перемена дома. Скорее бы уже, - возвела руки к потолку девушка.
     - Ах, дело не только в толках. Вы посмотрите, - указала Клора на племянника, - он все роняет, стал рассеянным: то пересаливает еду, то не досаливает. Недавно жаркое подгорело, - с досадой покачала она головой. – Того и гляди хозяин скоро разгневается и прогонит.  И все это из-за этой Селеники, госпожа, будь она неладна, - фыркнула кормилица, пренебрегая косым взглядом Тукко. – Так и смотрит на нее, все что-то высмотреть хочет. Сил нет, - смахнула слезу Клора. – Что с нами будет, коль господин Тинарх отправит нас на невольничий  рынок?
     Лурия улыбнулась.
     - Не думаю, что у него есть такие намерения. Иначе бы я уже знала.  Да и Алкирад всегда вас жаловал. Будь спокойна, никто вас не выгонит, не отправит на корабли или рынок.            
     - Ох, я об этом и подумать боюсь, - судорожно замотала головой Клора. – У меня-то годы какие. Этот дурень тоже немолод, а все за девицами глядит. – Она кинула сердитый взор на племянника.
     Он, нарезая продукты, следил за ее малейшими жестами и желал знать, о чем конкретно идет беседа. Работа вокруг кипела, шум мешал расслышать все, что хотелось бы. На плите варились суп и  каша, в сковороде скворчало разогретое масло. А когда в него попала рыба, которая мариновалась все утро, звук, издаваемый горячим растительным жиром, заглушил все остальные.
     - Смотрите, опять о ней думает, - посетовала Клора. - А попади мы на корабли, так пропадем, сгинем - и все! - расплакалась она.
     - Нянюшка, откуда такие мрачные мысли? – прильнула к ней Лурия.
     - Знаю я, много раз слышала, какие беды на море людей поджидают. Торговым судам
215
грозит не только гнев погоды, но и враги. Мне рассказывали, как захватывают корабли иноземцы, не брезгуют и…
     - Прекрати причитать. – Воспитанница погладила по волосам кормилицу. – И не нагоняй страстей. Тукко влюблен, но это не значит, что из-за этого вы попадете на корабль и погибнете, тем более от рук злодеев.
     Кухонные слуги забегали по поварне в поисках какого-то предмета, срочно понадобившегося  Фебрию. Поднялся невероятный галдешь. Рабы перерывали полки, посуда с грохотом падала на пол, следом летели сдержанные слова повара, не позволившего себе выражаться в присутствии хозяйки, которая взяла кормилицу под руку и повела к выходу. Лурия на мгновение обернулась на Тукко, ее лицо озарила улыбка. Больше ничего не требовалось. Он, сияя от счастья, остановил шум-гам и безо всякой ругани нашел, что искал, велев сточно прибраться.
     Невероятными усилиями девушка смогла убедить Клору,  что ее не ждет в ближайшем будущем ссылка и печальная старость, если повезет дожить до нее, а после продолжительных убеждений поднялась к себе.
     К этому времени Миона извелась. Она заламывала себе пальцы, пока  монахиня, как ни в чем не бывало, знай себе, книжки читала. Служанка бросила ей укор, мол, та совсем не думает о госпоже, но Одика со свойственной ей сдержанностью ответила, что за нее как раз и молится, не забывая и о других. Миона фыркнула, считая это чтение  бесполезным, правда, направилась к образам и зажгла лампадку. Действие служанки не скрылось от монахини, она встретила ее возвращение с улыбкой, но рабыня осталась серьезной, отнюдь не собираясь веселиться.
     Миона плохо переносила отсутствие хозяйки, редко отпускала ее одну. Сейчас жалела, что не пошла с ней, пусть и не на осмотр, зато сейчас бы знала,  где она и что с ней. От ожидания она начала чесаться и поранила себя ногтями, разодрав кожу. Монахиня покачала головой, глядя на ссадины, сотворенные собственноручно, и взялась за лекарства. Она хотела помочь тревожной приятельнице, но Миона отказалась, отобрала баночку и смазала царапины сама. Потом, дабы не поцарапаться еще, села перед окном, вытянув руки перед собой. Она нервно постукивала пальцами по подоконнику и мешала монахине, пытающейся не обращать внимания на надоедливый звук, что способен вывести из себя кого угодно.  Терпению Одики можно было позавидовать. Лишь стойкость, которую она воспитывала в себе долгие годы, помогла ей вынести эту пытку. Благодаря молитвам и постам ей удалось побороть в себе страх незнакомцев, боязнь огня, обрести веру в людей. Теперь монахиня возносила мольбы, чтобы то же произошло с Мионой.
     Наконец появилась хозяйка. Ожидающие молодые женщины подскочили с мест и предстали перед ней, не произнеся ни звука. Они замерли в ожидании. Их встревоженные лица подивили Лурию. Она мило улыбнулась, явив миру задорные ямочки на щеках, и помощницы облегченно выдохнули.
     - Все хорошо, - прозвенел голосок, - Селеника здорова.
     - Хвала Богам, - прошептала монахиня, сложив в молельном жесте ладони. – Я так волновалась.
     Миона кинула на нее недоверчивый взгляд.
     - Почему ты так смотришь на меня? – спросила Одика. 
     - Что-то я не заметила тревоги. Сидела за книгами полдня и глядела на буквы.
     - Я читала молитвы, а ты ходила по комнате.
     Лурия рассмеялась.
     - Когда Миона беспокоится, она скитается из одного угла в другой и вызывает головокружение. Ты напрасно волновалась, - проследовала к зеркалу хозяйка и поправила бусы, в очередной раз полюбовавшись ими.
     - Я тревожилась за вас. Мало ли что могло произойти, - свела брови Миона, ничуть не разделяя спокойствия госпожи.
216
     - Я была не одна.
     Служанка скривилась - Селеника сама требует защиты и уж точно никого не сможет уберечь от беды.       
     - Она, наверное, очень рада, - предположила монахиня.
     - Позови ее. Мне надо с ней поговорить. – Лурия села на стул.
     Вскоре в комнате появилась новенькая и застенчиво приняла поздравления Одики, не забыв поблагодарить ее. За этой сценой наблюдала Миона, ограничившаяся лишь несколькими теплыми словами, тогда как монахиня произнесла речь, из которой стало понятно насколько она рада за подругу и надеется, что та всегда будет так же счастлива, как и сейчас. Не привыкшая к многословности Одики Миона подивилась речам, не решаясь остановить их. Она смотрела, как пылают щеки монахини, как спешат ее мысли, которые, казалось, не догонит, и они так и останутся не произнесенными. От волнения, завладевшего ею, перехватило дыхание и оно сбилось. Ее немедленно усадила хозяйка и дала воды с просьбой так не волноваться. Насилу монахиня справилась и отдышалась, поблагодарив девушку за заботу.   
     - Успокойся, прошу, - положила руку на грудь Лурия, не сводя глаз с Одики.      
     - С чего это вдруг ты так разволновалась? – приподняла бровь Миона. – Все же хорошо - это доктор подтвердил.
     Спустя минуту, медноволосая убедилась, что с монахиней все благополучно.
     - Уф, я уже начала думать, тебе нужно успокоительное средство, - присела она рядом. – Как раз сегодня господин врач дал одно хорошее лекарство, правда, для Селеники, но, судя по всему, ей придется с тобой поделиться, - рассмеялась Лурия.
     - Я с удовольствием сделаю это, госпожа, - отозвалась новенькая.
     Миона пожала плечами - из-за чего весь этот переполох? Да, новая рабыня может иметь детей и что с того, коль боится даже самого безобидного мальчика-подростка, не то, что уж Тукко? Он так и буравит новенькую глазами, словно она для него совершенство.
     Слуги тихонько посмеивались над ним, но напрямую никто не отваживался с ним заговаривать и подшучивать, памятуя о случае с Валием, считающимся изгнанником, - на кухню его повар не пускал, запретив приближаться к ней, не говоря уже о Селенике.
     С тех пор как Фебрий устроил драку, Миона считала его не таким уж и мягкотелым, каким он казался ей ранее. В действительности он никогда не был таким: его побаивались кухонные, сторонились рабы, занятые по дому, избегали остальные, потому как он обладал стойким характером, далеко не покладистым. Это ежедневно видели его подчиненные, а некоторые ощутили на себе не только его гнев, но и руку. Мягкость Тукко проявлял по отношению к молодой хозяйке, ведь с особой нежностью относился к ней. Свою тетку уважал. Рано лишившись матери, именно она растила его, потом оба служили в другом доме, пока не попали в тот, где пребывают и поныне. До недавнего момента сердце Фебрия стойко молчало, оставаясь надежно привязанным лишь к госпоже и Клоре, пока не появилась новенькая.
     - Мне бы не хотелось омрачать тебе праздник, но как ты собираешься зачать? – спросила Миона, глядя на нее.
     - До этого момента я знала только один способ, - звонко рассмеялась Лурия. – Но, вероятно, есть еще какие-то, доселе мне неизвестные. 
    Под давлением темных глаз монахиня подавила улыбку.   
     - Госпожа, Селеника всех боится, - вытянулась служанка.
     - Ох, не сердись на Одику, она всего лишь улыбнулась, а не подшучивает или посмеивается над тобой. – Хозяйка поманила к себе хмурую Миону. – А что касается Селеники, так она когда-нибудь перестанет страшиться мужей. И кто знает, может, выйдет замуж и осчастливит супруга ребенком.
     Новенькая рабыня опустила голову и задумалась, вспоминая былые дни.
     - Я бы хотела сына.
217
     И ее обняла Лурия, велев улыбаться. Монахиня стояла в сторонке и застенчиво глядела на них.
     - Иди к нам, - произнесла Миона, находящаяся подле хозяйки вместе с Селеникой.
     Уговоров не потребовалось. Вскоре они воссоединились и принялись за обсуждение каких-то женских мелочей. Загоревшаяся желанием научиться вышивать хозяйка попросила дать ей несколько уроков, и новенькая пообещала научить ее. Интерес к вышивке  проявила и скромница Одика. К ним примкнула не выказывающая жгучего желания обрести навыки рукоделия Миона, но, дабы составить компанию, согласилась.