Прости меня, святой отец, я согрешил.
В чем грех? А разве я сказал, что он один? Надеюсь, вы не очень-то спешите, мне нужно время, чтобы ничего не упустить.
Ах, все таки спешите? Нет, я не могу быстрее. Вы слышали щелчок? Готов поспорить, звук для вас знакомый. Мне не хотелось бы чинить кровопролитие, ведь, как бы ни был восхитителен сей храм, не здесь начну свой путь «долиной смертной тени».
Мы поняли друг друга? Значит, я могу продолжить.
Отец, я преисполнен жалости к себе, но больше я жалею только вас. Ведь если Бог простит меня за грех, вам позабыть, простить в разы сложнее. У вас тяжелая судьба, нести сквозь годы груз чужих крестов и эпитафий. Ведь то, что шепчут вам на ухо прихожане, крадет час сна и забирает ваш покой. Я прав? Ужасная судьба. Но, впрочем, каждый выбирает для себя свое, не так ли? Я выбрал слабость и плыву течением, отдался тяжкому уныния греху, он и толкнул меня на шаг вперед, к забвению. В геену обратил мой век и не особо я надеюсь на прощенье, но мук я больше не страшусь — я к ним привык.
Вам ведь известно, есть грехи и пострашнее, чем в летний день предаться праздности взамен воскресной службы. Ну, вот, к примеру, алчность.
Мечтали о богатствах? Я мечтал! О золоте, благах земных. Я рвался к ним всею душой и телом. К ним проще ведь стремиться, чем к спасению. Их можно подержать в руках, увидеть глазом, оценить. О, как желал я, чтобы их сияние мне душу отравило, весь мой век. Пред золотым тельцом равны мы все, и сделал я немало зла, того кумира прославляя, не только лишь другим, но и себе. Но как и обещали, в конце пути, я только смог понять, насколько тщетны были все мои потуги, и что, чем ближе час, тем больше ценность падает в цене. И что любая пища: будь то обычный хлеб, иль яства имеют свойство приедаться, когда ты жрешь их каждый божий день.
Поесть я, к слову, тоже не был дураком. И каждый раз, не чуя вкуса, я набивал живот, точно безумец, решивший вдруг, что ест в последний раз. Но ты, отец, и сам прекрасно знаешь тяжелый грех, к которому толкает нас пустое брюхо.
Но вот, чего ты точно не изведал — не знаешь ты, что значит в сладкой похоти прижаться к трепещущему, влажному от пота телу и чувствовать, как когти одержимой дьяволицы рвут твою спину в лоскуты, а ее стоны будят всех собак в округе, рождая зависть, стыд в умах соседей. И ни один котел бесовский не сравнится с похотливым лоном — вот уж чем не насытиться вовек. Ведь женщины как головы у гидры: закончивши с одной, ты сразу жаждешь новых двух.
О, как приятны женщин гладкие изгибы, и нежность с ними так же сладостна как боль. Жестокость и экстаз — две стороны одной монеты, что может разменять лишь искушенный.
Нет, этого тебе не знать. Тебе известно лишь, как томится желание в душных стенах, когда оно, не в силах выхода найти, преображает страсть в молитвы к Богу и просит искушение отвести.
А знаете, отец, что есть грехи, которые страшнее чем убийство? Те, что способны нас к нему толкнуть, ведь без причины убивает лишь безумец. Но даже он спокойно может спать, в отличие от тех, чью душу гложет зависть, что меткой Каина зияет не на лбу — в груди.
Случалось вам, отец, ту встретить, в которую когда-то были влюблены и, перебросив пару фраз, узнать, что жизнь ее без вас не оборвалась. Наоборот, она цветет и радуется лету, в отличие от тебя, что преисполнен злобой, завистью к себе, тому, что мог когда-то выбрать верное решение, но сделал глупость, тотчас заплатив.
Я мог бы позабыть о ней, продолжить путь, но нет же — замер, забыл маршрут, поддался зову собственной души и, со злорадную ухмылкой, я оборвал цветок тем самым лишив кого-то любящей жены.
Скажите, разве это честно, что чем важнее выбор, тем меньше на его принятие нам отмерен срок? И почему, порою, нет у нас минуты, чтоб все обдумать, взвесить, выбрать слово и уберечь себя от покаяния мук? Я, оступаясь раз за разом, думал, найдется ль в целом мире тот, кто раз хотя бы принял верное решение? Как оказалось — все вокруг меня! И где их только этому учили?
Ответь, святой отец! Как часто ошибался и сколько раз обрел ты что хотел?
Да, вышел век мой преисполненным пороком, но, между тем, я горд собой. Мне есть чем плюнуть в ханжеские лица. Но, несмотря на всю любовь к себе, презренным стало мне доверенное тело, в себя вливая и вдыхая полной грудью яд, и все его желания лелея, я позволял себе бездействовать и бережно хранил лишь лень.
Мне неохота умирать в постели и заново смотреть всю жизнь, я не хочу уйти слабее, чем сейчас: исчерченным морщинами и дряхлым. Поэтому мне жаль о всем, что было, и только в убиении себя, греха я не могу найти.
Ведь тут все как в той притче, что вы однажды нам читали: призвал рабов и каждому раздал таланты, в надежде, что их пустят в оборот. Я мог бы преуспеть, да не задалось, а сохранять все, что осталось, мне означало бы познать хозяйский гнев. Чего я не хочу. Поэтому, пожалуй, я лучше сам явлюсь к Нему и честно расскажу, что прогорел. Ведь честность лучше лицемерной маски покаяния. Однажды отравив себя, никто уже не будет в чистоте.
Одной ногой переступил я край могилы, и, кажется, не ждут меня там ни геена, ни Эдемский сад. Там что-то неземное, сверх всяких мер непостижимое, как сам Господь.
Венцу творения, что воинство небесное разбил надвое, должно быть уготовано иное, ведь этот взгляд за грань черезвычайно прост. Гордыни преисполнен, как будто нам по силам все замыслы Его прочесть и разобрать.
Как мне хотелось бы, чтоб отыскалась там назад дорога; вернуться на мгновение, всем открыть, что ждет их за последним из порогов. Благую весть, ответ на все вопросы принести, и искупить тем зло, что совершил при жизни.
Ох, сколько тайн, хранится за чертою!
Вот ты не думал, откуда столько ангелов на небе? Откуда легион, и где мечи берет для битвы он? И с кем сражается? Ну неужели бывает так, что ангел может пасть в бою, иль, утомленный бойней, сдаться?
О, будь уверен, для нас там уготованы великие свершения, а не одно лишь Царство или озеро Коцит. Поэтому я твоего прошу прощения, чтоб чистым помыслом был вымощен мой путь.
Во мраке даже вижу, что ты бледен, отче, тогда, пожалуй, хватит этих слов. Слова как зерна: в душу попадая, дают ростки, и тем богаче будет всход, чем больше ты отнимешь их от плевел.
Прощай, святой отец, прости, что отнял время.