Все начинается с рассвета

            
                "В разрушенном доме мы пообещали сухим пайком, впрочем, очень         
                хорошо собранным. Видно было, что расставание с должностью
                было для него весьма болезненным. Он, наверное, предпочел бы
                расставание с жизнью. Но Френч был уверен в бессмертии духа:
                если вы высунетесь из окопа и получите пулю в голову, то
                не сможете больше общаться с друзьями и приятелями - только
                и всего. Вот как это будет: вы будете знать все, что
                происходит (а, может быть, только видеть), у вас появятся свои
                идеи и мысли, но вы не сможете общаться. Вас это будет
                беспокоить, пока вас будут интересовать земные дела. Но с
                течением времени центр ваших интересов сместится. Он был
                уверен, что рано или поздно случится новый рассвет, более
                яркий и прекрасный - далеко и для всех.
                Но если вы высунетесь из окопа намеренно, в новом мире
                ваша жизнь будет очень печальна.
                Весь день лил дождь, и этот разговор крепко врезался
                мне в память."   У.Черчилль "Мои великие современники".

                1.
         Дождь шквальными потоками обрушивался на булыжник. Рассветный воздух сиял, облетая красками чайной розы на мостовую; лучами-бликами попадая ей в сердце, раздирая душу. Огонь внутри удушал, обвивал и вибрировало дико её обыкновенно такое медленное сердце.
         Вороны устремились к рассветной стороне дома. В воздухе как повис, и тихо подрагивал, колыхался, нежно балансируя, обожжённый край бумажной страницы. "Ты
чей?" - шептала она. - "Рукописи не горят..."
         
                Я так скучаю по лету,
                По при вольной жизни мирской.
                Я так скучаю по небу,
                Кружащему над головой.

                Когда огнекрылые птицы
                Разрежут закатную длань...
                И только видится в небе
                Солнца безудержный шар!

         Будто кто-то накурил - туман, как густой смог. Истерзанное небо легло на плечи раненым в грудь атлантом. В смертельном выкрике пронзительно и заунывно слились зоркие вороны, нефритовыми глазами шарообразно поводя в направлении единственного шума: они следят за Тобой. Они винят Тебя в том, что нарушил их никогда не сбыточный покой, как бесконечные иллюзии розовой простушки Весны, отпускаемые с легковесным оком, легкокрылым, бестелесным скопом; они вскинулись на первый шум чванливого, бранливого, неудобно сконструированного, слишком большого, чтобы воспарить, человеческого тела. Слишком большим иллюзиям вообще не стоит жить. Они становятся на своем закате такими же, как и в цветеньи - непомерными, обоюдоострыми, несогласными; при покровительственной поруке совести - опасными; ярмом на шее (и кого? Не стоика, - шута), обузой не осознающей до конца себя. Снедаема остатками, испещрена нападками дотлевающего рассветного костра Иллюзия, моя неубереженная, вновь мое сердце разорвала. Да сожри уже меня...
         Густел, все клубился туман, нарастал до той плотности непроницаемости, что пройди кавалькада кораблей в пяти метрах от моего носа, - не узрел бы ни зги. Непроходимая непроглядность. Слепцом меня гонит, понукает разверстывающаяся всё далее, зияющая - все пустее, вечность. Я её зову, - а вечность меня не призывает.
         Убрана земля как нависшим над ней покровом из притворного снега. Прибрала ночь остатки звонких смехов и бурливших гневом речей. Все смолкло. Сипит тихо воздух в проходах арки, лишь в сквозных прорезях набираясь достаточной мощи для достижения человеческого слуха. А в мерцающем серебре белесого покрова чьи-то робкие, все нарастающие в стройный хор голоса, через мгновенье прекратившие нелепый спор, и заалевшие самой свежей кровью в картине этого безбрежно развернувшегося, как голый холст, рассвета на набережной. Самой высокой волной, готовой разбиться о камни иллюзий, они свирепели, они нарастали. Они - просто пели, а тысячи муз и ветров их за это ласкали..."Куда исчезли все мои мечты?
                Ты в каждом слове,
                Ты - в каждом дыхании..."
         Я стоял оглушенный, потрясенный, сглатывая ком. Я их не видел, но я их запомнил. Им всем было приблизительно семнадцать, и они вчера закончили школу. Им всем жизнь представлялась весьма приблизительно, - как в искажении этого дымного рассвета, где могут проплывать пиратские корабли-легенды, даже не нужно закрывать глаза, чтобы представить...Мир-подлог спокойно протекает по поверхности набережной, сочится из сердец песней, умиляет, призывает...Говорят, в тумане, близ воды, обитают русалки с чудными голосами. Их пение нижнее крыльев любой сладкоголосой мечты; они прядут свои слова и увлекают, все глубже тебя удаляют, - пока ты не зайдешь достаточно... останется лишь шаг. Один лишь только шаг, - и душа из гордости совершит его.

                Мгновенное дыхание судьбы, -
                Сорвал, унес игривый ветер
                Лазурную косынку с её волос.
                И оловом расцветил,
                Закатным солнцем, как куполом
                над ней нарос.

                С цыганской песней
                Уходя в рощи из берез,
                Шальной, беспечный вечер
                Вобрал в себя остатки её слез.

                Он не заметил, -
                Он полыхал кустами диких
                багряных роз;
                То тих и светел, а то -
                Словно бы чёрт из преисподней принёс.

           Как-то она похвалила готический наряд девушки, вошедшей с ней в один вагон метро. Написала записочку, а сама повисла рядом с радостной физиономией, отдав незнакомые в руки. Она всегда вела себя так, словно весь мир - скамья её одноклассников. Она - такой человек, - проживи хоть десять жизней, не извлекла бы из этого опыта. Ей нужны сцены, чтобы понять и скорректировать курс; да и то сделает с неохотой, - непластична её душа. Она не умеет прислушиваться и принюхиваться к жизни. В состоянии алкогольного опьянения не могла пройти мимо зверушек, частенько приходя домой то с кошечкой, то с собачкой, то...Куревич ни в какую не желал примириться с лотком, расхаживая костистой пяточкой вполне свободно по собственным шарообразным экскрементам. Однажды она рассказала, как убила белого кролика...одна её знакомая. А она привязалась к этой фантазии, которая стала преследовать неотвязно, явственно и неотступно; пока она не вышла на карниз из школьного окна. Стоя по другую сторону стекла, с высоты четвёртого этажа, она вглядывалась в собственную душу, угрожала самой себе дикой болью...Но острота и многогранность добровольно причиняемой, всепожирающей мгновенной боли, - что она, если не желание возмездия самому себе, способность противопоставить собственной духовной уязвимости чувственную, самую яркую краску: дикую боль; да, все у меня отнято давным-давно, и жизнь моя кажется мне минувшим сном; вы причиняете мне стыд и чувство ложного влеченья к слабостям, таким никчемным радостям, бичующим мой дух; вы причиняете мне боль, но знаете, самая высокая её грань - непозволительная на столько, что пограничная реальности, - может быть достигнута только мной, без вашего вмешательства, мною - собственноручно... Такой "переходный период". Детский сад, висельная группа...

                Раненое спокойствие души, не спи!
                Душу мою в задумчивость не отверни.
                Звезды светят и в бездушное,
                Утопающее в виноградной лозе,
                Поле южное.
                Звезды смотрят в меня,
                Среди них ты - ведущая.
                Та Полярная, самая жаркая,
                Путеводная, самая нужная.
                Ты моя, ты во мне,
                Беззаветно, хрустально доверчива.
                Ты - моя невесомая, земле чуждая.
                Ты куда адресована? Не уходи,
                Не пропадай с горизонта,
                Не утопай, не угасай...
                Ночь - твой рай,
                Твой альков. Окунаясь
                В мрачный покров,
                Ты пытаешь, ты манишь,
                Ты зовешь, с воображеньем играешь.
                Увлекаешь в свой мир теней
                и пронзительных снов.
                Что ты есть?.. -
                Ты - Обман,
                Ты - Любовь.

           Не человек оберегаем от порока, но самоя твоя любовь, вверенная тебе в руки, произрастая в каждую мысль, просачивается в каждый поступок, раскрывая крылья-лепестки все глубже; и только сильная душа сумеет обращаться с таким хрупким чувством...Пожалуй, нечего бояться на этом свете, кроме жизни без света в душе.
           Виола. Я всегда ассоциировал её имя с летним ливнем. На заре сербской поэзии, меж строк парит языческое всевластное божество, чье безрассудство и неотвратимость возвещались людям через повеления мелодическими звуками и голосом; её имя Вила. Она любила появляться в образе женщины, чтобы творить и доброе, и злое. Преимущественно, всякую чертовщину...Как-то по наитию я сократил её имя до Вилы, ей понравилось. Какое стечение обстоятельств, - именно этим она и стала для меня.

                2.
           Безмолвное отчаяние, смешанное с робкой надеждой, проходит мимо лёгкой поступью, оставляя тяжёлый след в душе, вызывая форму сострадания сродни переживанию поступка, тобой содеянного, о котором забудут все, кроме тебя. Внезапно озаренный сопереживанием ты проецируешь чувства прохожего, случайного незнакомца на себя, что-то признав в его лице, - наверное, себя, - и старые чувства вновь и вновь обдадут, шокируют новизной, мгновением полного ступора, абсолютного погружения в нечто забытое однажды, так нежданно нахлынувшее, возвратившееся на порог твоей души.
           Я ночевал на кладбище. Слегка "перебрал"...Позвонил лучшему другу, просил забрать меня, но тот резонно заметил: "Иди туда-то, пьянь подзаборная. Надо было догадаться позвонить мне перед тем, как напился", ну и любезно пригласил к себе на завтра отобедать. А я славно выспался на могилке Лизаветы Матвеевны, царствие ей небесное. А выходя из своей "опочивальни", увидел дикую, непуганную пляжницу на лугу, у кромки дороги, через которую в упор глядит погост. По-настоящему странные вещи всегда протекают незамеченными.
           В небесах - монументальные силуэты людей свесившихся вниз головами. Тени, как гигантские пряничные человечки. Несерьёзные формы в несерьезных позах. Кажется, вот-вот и поступит на этой плоскости, сквозь шутливые очертания, изогнувшиеся к низу в складках облаков, - и повиснет холодная, изящная улыбка красочной дугой, - как из диснеевского мультика, и ничего не означает...Исполин Небес застыл, он смотрит, Зефирный человечек испокон веков всегда был там. Любовь - так сродни творчеству. Стать богом и рабом - единовременно и в один миг. Самому напророчить свою линию жизни, подчиняясь одной ей; самому же и покориться, пожалуй, беспрецедентно.
           Услышав удачную фразу я рискую впасть в тяжёлое состояние; переживая её вновь и вновь - с разных ракурсов, пока эта линия не приведёт меня к итогу: пережить в реальности полноценно. Не однажды совершая эксцентричные поступки, на ровном месте раздувал конфликт, чтобы иметь возможность ввернуть собственную удачную фразу уместно, при нужных обстоятельствах. "У меня чувство, что меня обворовали!" - Услышал я где-то. Блестящая формулировка: лаконично, достаточно корректно и конкретно; не глубоко, если речь о человеческой утрате, даже менее, чем средне; но подкупает законченностью и энергичным напором, - и не нужно ничего добавлять! Вообще сравнить живое сердечное переживание с тем, что гниет, воняет, сгорает и легко дублируется - без проблем и до бесконечности, - наивысшая форма пошлости. Только вот фраза, все-таки, была удачной. Пару дней я умирал от тоски: фраза жгла и искала выход; чувство стыда (она же не моя!) Через пару дней минула острая фаза, поостыл, успокоился...Благо. И вот - неожиданно нашла-таки выход наружу, когда уснула моя бдительность. Напрасно она меня тогда употребила. Я сам лишил себя шансов на нормальную жизнь. Сам не помню, когда мои действия из оценки "оригинально" переквалифицировались в "безумно".
           Как-то я пытался отравиться. Меня рвало пеной. Конвульсии, отсутствие мыслей, только мучительная острая боль, которую невозможно осознать. Организм справился. Я очнулся, пришёл в себя и понял, что пора убирать "предсмертный срач". На зеркале красной помадой распласталась "предсмертная записка": "Никого не винить, я сам." Да, Достоевский. Да, мне стыдно за этот плагиат, но у меня был творческий кризис! Собственно, из-за чего весь инцидент и произошёл: жить без жизни я умею, а без творчества - не хочу. Я тогда осел возле кресла, на пол, постепенно меня осенило: творчеству не нужны мои конвульсии, - только зрелость и цельность. Только искомый важный, тот самый Смысл.
           Светило летнее солнышко. По тротуарам грациозно проплывал парад высоких и очень-очень низких мод. Она сказала "Нет", и сама смутилась. В последнем расставаньи её испуганные, и оттого красивые бездонностью глаза ясно выразили тайну сердца. Ничто ни при чем: ни мой рост, ни цвет глаз, ни характер, - просто с Ним ей хорошо. С Ним, не со мной, её сердце вдруг озаряется, преображается в девичье, трепетное.
           Тогда я много чего передумал; и пришёл к выводу: хорошо, что запомню её такой, - юной, шестнадцатилетней. Говорят, что любовь - это болезнь, её можно, а порой необходимо вылечивать. Болезнь - считать наилучшее в мире чувство болезнью, мертвячина в сердце. Быть может, любовь и есть та самая мельчайшая частица, из которой состоит мир...И её любовь, воздушный шарик, взлетела ввысь...Может, так оно и верней? Ошибочно считать, что любовь принадлежит лично тебе. Твоё сердце она может сжечь, а отпущенная в мир, любовь полыхает, искрит и никогда не угасает. Как память.
           "Я Отпускаю", - и остановилось на миг, как оборвалось её хрупкое, хрустальное сердечко.
                На солнечной улице я увидела блондинку,
                Похожую на меня. И представила,
                Что она движется туда, где Ты, -
                Похожий на Тебя...И что у них -
                Непременно все сложилось.
                И стало очень легко на душе.
                Тысячи людей, у которых все сложилось -
                Это прекрасно.
                И меня посетило Чувство,
                Похоже, это было Счастье.
                Я не знаю, что там до Судьбы,
                Но я точно знаю, что мы
                Не столкнётся случайно
                В транспорте, потому что живём в разных районах;
                Ни в магазине,
                Потому что ходим в разные магазины разных районов;
                И вообще ходим в разные места,
                Потому что мы очень разные люди.
                Я стояла на эскалаторе,
                Движущемся вверх, и явственно представила,
                Что сейчас оттолкнуть ногами от ступенек,
                И буду долго парить.
                Мне будет не хватать
                Этого чувства воспарения в душе -
                Рядом с Тобой.
      
           Она дрожала на остановке, той самой, с которой Он однажды проводил её взглядом...Юноша равный богам.
           Как тень, в отдалении тянется пласт стального угрюмого облака, такой монолитный, чётко очерченный, ползет по кромке горизонта и чуть возвышается...Как плавучий остров. Легенда нависшая над солнечным диском. Гелиос объезжал на вознице владения, он гнал колесницу расстилая за собою свет. Далече в горах охотился сын могучего Мельника, славного своим трудом. Отрок бледный челом, с ясным, острым взором, никогда ещё не застигнутый пеленой тумана, но изведавшим уже поволоку горя; с грозмым, метким умом, с крепким телом, коему позавидовал бы и Геракл. Он охотился тихой рысью, затерявшись в стадах. Прикинув на себя шкуру убитой им серны, он ловко сражал точно в цель и зайца, и ястреба, и люпуса. Он гордо ступал и подбирал сраженную им живность. Сладко улыбался он, наслаждаясь не столько предвкушением трапезы; и не столь важен ему был сытный ужин, - но усладой победы. Он был истым сыном воительница Афины-Паллады, и ей поклонялся, её воле доверялся больше других. На залитой солнцем поляне, среди лепестков цветущего мака и мирты, мирно сошлись боги наблюдая за ним. А всезнающая Гера укрывалась их свысока. "Юноша этот подобен богам своим сильным телом. И лик его заставляет тонуть взоры самых спесивых красавиц, растворяясь в улыбках и лести за осколок хрупкой надежды на одно лишь мгновение его внимания", - молвил сребролукий Аполлон. "Он - подлинный Охотник, - со знанием прошептал одному лишь себе быстрый, как мысль Гермес, - Я  сам выковал ему сердце. Его сердце тверже камня." Томно провела по волосам златокудрая Афродита: "Ах, как он меня целовал...А его улыбка делает всех вокруг счастливыми, она вся - свет. Но его любовь - выше полетом, чем летит стрела моего сына Эрота...Или вы думаете, что я не желала бы, чтобы он полюбил меня? Но чего-то я в нем не ценю, не понимаю, не обнимают так, как хотелось бы ему чувствовать...Юноша равный богам."
          После шквального дождя наступал лимонного цвета рассвет, маня медяками, не то перезревшим крыжовником, плыл и не утопал горизонт в ярких красках. И правда, не надо никаких, - кончилась сказка. Большой блин пиццы с билборда распластался в отражении огромного зеркала лужи. Она будет помнить, как над нею реял воздушный шарик. Она склонилась, туша окурок о скамейку, и над нею навис задумчивый демон её собственного эгоизма, стремясь удержать это чувство.
          Идти во тьме, не различия смены событий, по кромке тонкого льда обстоятельств; всегда зависеть от людей, - когда у них кончится терпение. Наши духовные миры, недосягаемые чужому взору, ходят вместе с нами, трепещущим эхом отдаются в сердце...
 
           Я стал в длинную очередь у кассы метрополитена. Вереница людей змеилась так далеко...И я представил, подойдя почти к цели, что сейчас выхожу из этой очереди и становлюсь в её конец, вновь и вновь проделывая это - до бесконечности. Если бы кто-то спросил "зачем", я не смог бы ответить...Что-то я постоянно упускают, чего-то я всегда не понимаю...
           Как-то ночью на остановке я повстречал проститутку. Вид, как у амазонки и очень нежное сердце. Расцвеченная африканскими косичками со вплетением кислотных ленточек, она постоянно опускала глаза, но говорила очень уверенно. Очаровательная. Я был пьян, а она - совсем трезвая, и судя по лицу, движениям, речи, вряд ли вообще употребляет алкоголь. Её мысли совсем не об этом. У неё маленький сын. Смотрит на маму доверчиво, кротко; он любит её, она - любит его. Вот и вся мораль. Мне кажется, наивысшая. Мы рассматривали фото её сына с телефона, прямо на остановке. Я сказал, что она очень хорошая мама. Она улыбнулась. Сама знает. Ведь родительская любовь - ключ ко всему. Ты учишься любить других людей через отношение к своим родителям...Они не дали мне ни единого духовного ориентира, и при этом смеют требовать с меня, как со взрослого. А вот нет! Люди с "плавающими" моральными ценностями - навсегда дети. Говорят, моё поколение несамостоятельное, никчемное. Что ж, видимо, поколение породившее моё поколение - никчемные родители. Я им не нравлюсь. Какая не задача...Что "приготовили", тем и наслаждайтесь, - приятного аппетита!

           - Сколько ты будешь кушать?
           - А сколько ты будешь курить? - Резко отпарировал Н. - Знаешь, Виктор, я тебя звал к обеду, а теперь почти вечер...Кстати, куда ты пропал с последней пьянки? - Он забарабанил пальцами по столу в такт вновь начавшемуся за окном дождю.
           - Ах, это...Не помню, но проснулся в реанимации.
           - Понятно, - Удрученно отвернулся собеседник; и сквозь паузу неоднозначного, повисшего молчания, проглянул его голос, как мощный прожектор, молниеносно освещая насквозь, - Тебе не кажется, что ты, в последнее время, как-то часто "отдыхаешь" в подобных отхожих местах?
           - Знаешь, что я испытываю, просыпаясь под капельницей? Безопасность. Я не знаю, что со мной станется, когда я оттуда уйду, но пока я так вот лежу, - я в безопасности...Меня посещают странные мысли о том, что лучше бы никогда не покидать интернат. Мне было там плохо, ну а здесь я просто не знаю, что делать. Я в растерянности. Я не понимаю...
           - С тобой разговариваешь, как со стариком, - раздраженно прервал друг излияния, - Ответ на любой вполне конкретный вопрос начинается с пространной истории-рассуждения, одухотвореной призраками прошлого. Безопасность... Безопасно - позвать замуж четырнадцатилетнюю. И ей приятно, и тебе - непременно будет, - Продолжил он иронизировать, внезапно вспылив.
           Недавно я видел двоих сильно пьющих мужчин. Они сидели на парапете у магазина. Вылитые мы с Н. Один встал, что-то рассказывая и показывая, было похоже на: "Я во-о-от такую рыбину поймал!"; второй слушал вполуха, наблюдая за движением жизни вокруг с достоинством, апатично покуривая невзатяг. Потом тот, который, как я, навернулся на ровном месте и упал, а тот, который, как Н., зашелся в гомерическом хохоте...Друзья. Так нежно. Сколько бы лет тебе ни было, если у тебя есть друг, ты всегда сможешь почувствовать себя молодым; смеяться с нахально каркающей под окном вороны:"Кр... Кар. Ка-а-а-ар!!!" Дружба делает нас молодыми - навечно.
          Н. отвернулся к окну. Неприкаянное чувство сродни долгому блужданию в песках в поисках чего-то, что тебе привиделось, протянулось между двоими. Как оказалось, оно рыло долгий подкоп, и вот - дошло до упора, земля обвалилась. Разверзлась пустота.
          - Просто я думаю о том же, в последнее время, - тихо, без тени намека на интонацию, проговорил друг, - Я ненавидел поганый интернат! А вот теперь вспоминаю и...хочу вернуться туда.
          - Знаю, - Ответил я уплетая сосиску с кетчупом.
          - Откуда? - Метнул Н. недобрый взгляд. Близится гроза, может быть, настоящая буря.
          - А вот, когда меня Владимировна ****ила перед всем классом, я каждый раз смотрел поверх их голов, в дальний угол. На тебя. Я и теперь из всего того периода яснее всего помню твои глаза: мы думали об одном и том же. И я знал, если бы у тебя был бы выбор, ты отделился бы от толпы, - на мою сторону.
          В обстоятельствах замкнутой системы у тебя нету выбора. Постоянно и стабильно: у тебя нету выбора. Хуже то, что к этому привыкаешь. Каждое лето я ездил на Украину, к родне, а после одного случая решил больше там никогда не бывать. Троюродная сестричка совершила шалость из глупости, и попалась на ней. Она сильно испугалась, и решила разделить вину со мной. Я не сопротивлялся. Меня восхитило, как вся родня стала единой монолитной конструкцией, выгораживая её, обвиняя меня. Я был лишним звеном, они - Семьёй. Они так защищали друг друга, что это невольно вызывало уважение. Удивил меня только один нюанс: моя бабушка стала кирпичиком в этом построении боевой позиции против меня. И я понял: вот это - Её Семья.
         - В деревне, говорят, недавно сгорел один пьющий человек, - Вертя в руках салфетку, поделился Н., - На вот, вытрись, свинья. От сигареты возгорелось пламя. Вот он и умер. Как-то естественно. И чего я боюсь?
         - Может, как я, тайно веришь в лучшее? А я вот думаю про себя: а почему у Тебя должно быть все хорошо? Вот Лоуренс Аравийский был одарённым сверх любого человеческого мерила. Он прожил сложную жизнь и разбился на мотоцикле. Борис Савинков был таким идейным, сколь и волевым...Он прошёл трудный путь и принял тяжелую смерть. Так почему у Тебя должно быть все хорошо? У подлинно больших людей, бывает, жизнь не ладится, что смерть становится не то пустой формальностью, не то - искомым другом; так почему именно у тебя должно быть все хорошо?
         - Мне нравится моя жизнь, - Равнодушно пожал плечами друг, - Только вены я, все-таки, вскрою.
         Протянулось молчание. Каждый подумал о чем-то своём. Романтично повеяло запахом трав от свежей, только что умытой земли, с улицы доносились голоса, и та самая "вера в лучшее" вливалась с потоками дневного светила.
         - А что с Виолой? - Полюбопытствовал без интереса, просто чтобы радикально сменить тему, Н., устало проведя полной ладонью по лицу: от бровей и вниз, ограждаясь, как обрубая предшествовавший разговор.
         - Она со мной рассталась. Вернее, мы и не встречались, просто теперь она решила не встречаться со мной и буквально. И как-то так все естественно...
          - А-а, - Задорно вскинул бровями Н., - Настоящая женщина. Всегда прощается так, что остаётся надежда на продолжение!
          - Нет, ты не правильно понял. У неё другой.
          - А кто "другой"?
          - Стоит того. Он как Гитлер - вооруженный до зубов, но с обезоруживающей улыбкой. Я говорил с ним пару раз. У него великий характер и "всевидящее око", - он постигает суть вещей до основания. Рядом с таким умом дышать рядом страшно. Это даже слишком для человека. Да, пожалуй, он меня пугает: чувство, что он о тебе что-то такое знает, чего ты, Маленькая Улитка, даже осознать не в силах. Ну и я вот что подумал: оно все к лучшему. Мне рядом нужен человек податливый, без самомнения, практически на грани суицида, готовый хоть с моржом океаническим встречаться, и желательно с плохим зрением. И, возможно, пару лет мы вообще не будем разговаривать - мне же привыкнуть надо. Я вот недавно ждал тебя на остановке, и меня окружила толпа каких-то педиков. Штук пять "поддатых". Они сгрудились вокруг меня, и стали бурно обсуждать мою внешность, сопровождая яркой жестикуляцией. В какой-то момент я подумал, что мне подходит такая форма общения: говорят не со мной, обо мне - в третьем лице. Я как бы участвую в дискуссии без непосредственного вовлечения в беседу. И в какой-то момент мне даже начало нравиться, пока один из пидоров не коснулся моего подбородка...Может, им тоже захотелось убедиться, что я, все-таки, присутствую?
          Неярко улыбался, угасая день. Смолкла ворона за окном. Зарделись кремовые занавески. Куда смотрит закатное солнышко, там пробивается, как отраженный от толщи воды, негустой полупрозрачный свет цвета вишнёвого ликера. Объятия широкие, как небо вешнего дня, распахнулись на миг, протянулись по сердцу сквозь вечность и навеки оторвались. Нарастал, свирепел закат.

                3.
          Я стоял. Хрупкость и тщета человеческой жизни, и никто не в силах предотвратить парение.
          Я недавно встретил её. Она выглядела даже моложе, чем я её запомнил, - с короткой стрижкой и рюкзаком. Только в ней был надрыв и не было свечения; а взгляд она отводила не гордо, по прямой траектории, а трусливо прятала глаза, пониже сомкнув веки. Так же вел себя и я, разве что не нервничал, держался ровно, смотрел в окно автобуса; но чувствовал, - теряю краски, кровь отхлынула. Как остыл, замер мир. Я хотел выглядеть обыкновенным пассажиром вечернего транспорта, только захлебывался каждым движением её суетливых взглядов, зачем-то меня изучающих в этот предзакатный час. Спустя столько лет этой ****ской жизни все-таки встретились...одноклассники.
          Пронзительное чувство близости неба на головокружительной высоте. Внизу много цветов и людей. Обворожительно. Время лечит...Искренне не понимаю смысла этой фразы. Это про амнезию? Так у меня не амнезия. Я не могу превозмочь, - и точка. Чувства острее бритвы, режут, испещряют меня. Не надо "лечиться", - может быть, надо умирать.
          Пошёл сильный дождь. Поднялся ветер. Приехала милиция. Страх относится только к смерти, к физическому телу и сильной тревоге за него. А ведь нечего бояться смерти; что может быть страшнее, чем пустая жизнь? Мы. Ценно только время, обстоятельства, что-то, что нам нужно друг от друга в конкретную минуту. Нас - нету. Нас объединяет боль и сила, влечение, увлечение, никогда - душа. Мы воспарим в грязь лицом, - в этом мире так.
          Остаётся шаг. Один лишь только шаг, - и я зову Тебя, но вечность меня не слышит. 
          Я слез. Красочное скопление людей-цветов внизу стало причинять неудобства. В трёх метрах от меня робко застыл милиционер. Он был взволнован. "Чаю хочешь?" Я давно не встречал таких хороших людей. Что ж, сегодня мне повезло. Недавно я осознал ценность собственной жизни и бесценность - жизней окружающих.
          В опорном пункте пригрелся толстый кот. Попросился на постой зимою. Ему поставили блюдце молока и не стали выгонять уже никогда. Нету Человека, подлинно есть только Люди. Мы все блуждаем в вечности, как единое целое. Ничего друг без друга, по отдельности, не стоим. Не бойся быть смешным, просто будь рядом.
          "Я боялся приблизиться, боялся окликнуть, ты ведь мог испугаться. Ты куришь? Кури, - И сам протянул пачку. Прямо как хэмингуэевские испанцы. Обожаю эту их традицию: перед тем, как закурить, всегда предложить собеседнику. - Ты не обязан ехать со мной в опорный пункт. Я скажу, что вызов был ложный, у тебя не будет никаких последствий. Я просто напою тебя чаем, ты согреешься и уйдешь, когда захочешь. Мне нужно кому-нибудь позвонить?..Не пугайся, забудь. Мне не нужен твой паспорт. Не хочешь, можешь не говорить, как тебя зовут. И если ты согласен, я просто напою тебя чаем."
         
           Небо яркое, полыхающее всеми цветами от алого до аметистового, будто Северное Сияние вместо рассвета. Когда-то не станет для меня этого неба, и тогда - мухи-обжоры и черви-трупные лакомки...Но пока я пью чай с шоколадной конфетой и обманывают себя диетой с завтрашнего дня.
           12 июня... - тот день навалился на меня, как сладкий сон и увлёк, утянул в свои сети. Те волнительные ощущения,когда шёл дождь, достаточно сильный, шквальный. Я пришла к Нему.Он сказал, что ждал меня, хотел, чтобы сегодня  была рядом. В пятницу. Он остался на работе один после закрытия. Ему совсем никто не звонил, что было даже странно...Это был просто наш день! Так удивительно. Я отказалась от намерения идти на выпускной бал после того, как Он не принял моё приглашение сопровождать меня. Да и не очень-то и хотелось... Да и что может быть важнее чувства, что Он рядом... Я сидела у Него на коленях, моя майка пропахла Его парфюмом. Я потом очень долго берегла её в шкафу, вдыхая Его аромат, пока запах совсем не исчез. Исчезло все, но эти чувства остались самым светлым в моей жизни. Я тогда нарисовала акварелью себя, распростершую руки в стороны, в чувстве парения. Руки удлиннила, и они были как бы в движении,в несколько проекций их очертания...да, именно так... Я чувствовала себя вездесущей, многомерной - рядом с Ним.Тот дождик, та свежесть и ореол Его духов...
            На рисунке я изобразила себя рядом с местом Его работы. Я удаляюсь прочь, спиной к зданию, уже миновав, но полностью - в этом чувстве, в его поволоке, наполнена им до краев, пьяна им... А Его на рисунке нет. Я никогда не рисовала Его рядом с собой. Он не верит в бога, не верит в любовь... Мне вот всегда казалось, что Он уже видел в ком-то бога, но что-то случилось. Смерть? Предательство? Что-то страшнее? Не может такое большое, часто-часто бьющееся сердце не быть наполненным.