Помню, ехала в поезде Москва-Хабаровск в сентябре 1986 г., более 5,5 суток, неважно в какую сторону, от нечего делать вела дневник, сейчас перелистала его, освежила память. С нами в купе ехали люди разного достатка, но я не часто встречала совершенно бездушных людей, просто их всем вагоном не любили, они это чувствовали и пытались держаться особняком. В основном, народ наш, я имею в виду не национальность, а территорию, где мы тогда все вместе проживали, еще в СССР, в дороге показывал больше хороших черт характера, да и сама дорожная обстановка располагала к более тесному доверительному общению, поскольку с незнакомым попутчиком на короткое время нужно было его скоротать с пользой для души и ума. Поэтому люди охотно шли н контакт, делились своими воспоминаниями, советами, опытом, а также тем, что взяли в дорогу покушать. Вот о способности поделиться куском хлеба я и хочу рассказать.
Вагон был плацкартный, поэтому все пассажиры его были на виду друг у друга, и малейшее отклонение от норм человеческого общежития тут же бросалось в глаза и активно пресекалось большинством пассажиров. Некоторые ехали вместе более суток, успевали подружиться, образовывали небольшие группки по 2-4 человека, вместе ходили в ресторан, или сходили на остановках купить съестные припасы. свежие газеты, другие следили за оставленными вещами, все очень переживали, когда поезд трогался, а человека не было на месте, и успокаивались, когда он возвращался, все сразу оживлялись, проявляя искреннюю радость при его виде.
Чтобы как-то убить время, пассажиры приноравливались по-разному: кто читал книги, кто резался в карты или домино, женщины вязали, кто-то занимался детьми, мужчины постоянно ходили в тамбур покурить или в ресторан выпить пива, некоторые молодые люди играли в разные словесные игры, отгадывали загадки, решали кроссворды, некоторые читали учебники, писали конспекты, кто-то слушал радио (транзистор), была компания туристов с гитарой, так они всю дорогу пели чаще всего песни Пахмутовой, Таривердиева и других композиторов, даже выполняли музыкальные заявки некоторые пассажиров.
Где-то за Новосибирском сел в вагон мальчишка лет 16-17, он был долгое время молчалив, старался как можно меньше собой занять пространство, притулившись в уголке сиденья, подобрав ноги под себя, чтобы не мешать ими на проходе. (Потом я узнала, что он только что освободился из заключения). Один раз он присел на краюшек моей полки и смотрел на шахматную доску, за которой играли двое мужчин из соседнего купе. А спина у мальчика мне показалось такой жалобной, тонкой, длинной, согнутой, как вопросительный знак: а что там дальше?..
Я уже два раза поела, пока ехали при нем. Мне не пришло на ум угостить его. А он, видимо, едет далеко, с ночевкой. Я не выдержала, попросила игроков пересесть за другой столик. Отрезала половину булки, дала огурец и яйцо. Он долго величался. Потом из соседнего купе мужчина принес сала. Паренек, преодолевая смущение, покраснев, как рак, сел за столик, повернул лицо к окну, начал, как бы нехотя, жевать. Но когда увидел, что на него никто не обращает внимания, начал молотить, как мельница жерновами...
Вагон мерно покачивался, в соседнем купе из транзистора была слышна тихая песня, под нее очень дремалось. Женщина в такт песне и стуку колес вагона покачивала ногой. .
Проезжали болотистые места. Бабка собирала клюкву. Володя пообедал, его вновь угостил пожилой мужчина из соседнего купе, кто-то дал мелочи на чай, тот моментально покраснел, но вернул деньги назад, мол, он не нищий! Гордый!
Вместе с нами ехал парень из Ангарска, звали его Валера, лет-27-30, ехал, как и я, до Хабаровска, навязывался со своей опекой, но я не дала себя захомутать, хотя и не отказывалась беседовать на разные темы. В разговорах Валера показал себя слишком знающим, бывалым человеком, что я даже заподозрила, что он бывал и в местах, не столь отдаленных, поэтому была всегда на стороже. Так вот именно ему удалось разговорить Володю, который понемногу начал рассказывать о себе, сначала об общих условиях содержания в тюрьме, затем более подробно. Видимо, немного нужно человеку тепла и внимания, чтобы вывести его из оцепенения.
У меня были тогда большие подозрения: вдруг все это делается умышленно. По правде говоря, я боялась не за Володю, а за себя. Зачем этому парню Володя? И жил он долго в Магадане: неужели уголовник? У Валеры есть бабушка с дедушкой (об их существовании узнала случайно, так как использует их талоны).
...Володя разговорился и сам продолжил разговор. Видимо, намолчался за все это время. Я пока не знала, как относиться к Валере. Но то, что он сумел расшевелить Володю, который перестал дичиться и начал спокойно кушать вместе с ним Валерины продукты, как-то даже располагало невольно меня к моему соседу, вопреки всем моим подозрениям на его счет.
Валера всю дорогу настраивал приемник, а Володя привык к нему, без него все также молчалив и не уверен в себе. А я продолжала строчить, как из пулемета, совсем не обязательные фразы. В некоторые моменты даже Валера становился очень молчаливым (лишь через десятки лет до меня дошло: причина молчания - моя тетрадь, видимо, ребята читали, когда я выходила из купе!))))
Володе было ехать еще далеко, почти до границ Хабаровского края, то есть почти сутки. Парень вроде бы ничего, когда ему давалась возможность говорить, он отвлекался, жестикулировал: вот что значит общение с себе подобным.
Вспомнила, как сама себя чувствовала в присутствии Валеры и Володи. Строчки из путевого дневника:
"Итак, напротив меня двое мужчин, им легче сговориться между собой (с помощью перекуров в тамбуре и так далее). Интересно, чем это все закончится? Мне бы на себя взять инициативу, но во мне какой-то черт засел, и ничего не могу с собой поделать, словно завороженная, строчу, жду от них первого шага (слова) к разговору, который вчера легко начался...пишу даже в их отсутствие: пусть думают, что я очень занятый человек.
Ребята из газеты делают пробку и стараются запихнуть в отверстие транзистора для расширения диапазона приема радиоволн.
До Могочи поели, Валера достал банку с камбалой, я – конфет и огурец разрезала на пять частей. Хлеб был: три сухарика, одна вафля, три печенинки, три кусочка сдобы и два пол кусочка пшеничного хлеба: втроем все подмяли. Потом ребята купили две булки хлеба и что–то в кульке. Затем к нам подсели хабаровчане: женщина с двумя детьми и женщина с сыном–добровольным помощником проводника. Они позавидовали тому, что у нас окно открывается...
Ребята пошли покупать ремешок для часов. Я испугалась, что они отстанут. Валера занял у меня три рубля до Хабаровска (у него крупные деньги: неужели надул?!) Браслет сразу не подходит к часам, сидит на корточках, подтачивает. Володя через 4 часа выходит, волнуется, хотя старается не подавать виду. Говорит:«Кинутся обнимать–целовать!» У Володи очень хорошая улыбка. Правда, слева вверху зуб мудрости. Дома мать, отчим. Брат не женат, на БАМе шофером, сестра замужем в Белогорске.
Позавтракали. Девушка печенье не взяла и вообще не хочет с нами знаться. Видимо, отпугивают Володина униформа и мой и Валеры не интеллигентный вид, хотя разговор ведем вполне светский: об экономике, о разгильдяйстве государственных рабочих и «добросовестности» шабашников, о мелких хулиганах–угонщиках автомобилей до административных преступлений, но первых сажают, вторые откупаются..."
И конец рассказа о Володе и Валере. Я спала, когда Володя вышел. С Валерой мы оказались в одном автобусе в Хабаровске, но он вышел на две остановки раньше, и больше мы с ним в городе и в жизни не встречались. Я больше рассказала о судьбе Володи, чем о Валере, но у меня стояла задача: рассказать, как дорога влияет на людей...