Для Максима наступили трудные деньки: работы в поле, заботы со скотиной и везде надо успеть, а рук и времени не хватает. Миша помогал отцу, когда пахали – он водил лошадь в поводу, а когда сеяли хлеб, он с маленьким лукошком тоже сеял. К вечеру, без рук, без ног, успев поесть, засыпал мертвым сном. Правда, Мария умудрялась бегать на свидания, неизвестно откуда брала силы после тяжелой полевой работы – видно, молодость делала свое дело. Мария водила дружбу с Иваном Шестопалом, здоровым таким парнем, громким, шумливым.
Он уже отслужил срочную в Красной Армии, был коммунист, работал в коммуне, а сейчас председательствовал в колхозе, как теперь по- новому называли коммуну. Максим тревожился за Марию, как оно все будет. Председатель сельсовета Иван Редько, Иван Шестопал и еще активисты год назад раскулачили четыре семьи только на этой улице, где Жил Максим. И отправили в Нарым на поселение, объявив их классовыми врагами. Максим знал, что они просто работящие мужики и добро им не с неба свалилось, а нажито тяжелым крестьянским трудом.
Имущество и скотину забрали в колхоз. Вот и тревожился Максим, если Иван такой безжалостный и грубый, как у Марии с ним сложится, может, побалуется и бросит на позор или жениться да будет мытарить. Марию Максим предупреждал да и мать говорила, но что ей- смеется только, да оно и понятно: дело молодое. Осенью Мария вышла замуж за Ивана Шестопала, и пошла, работать в колхоз. Стали они жить самостоятельно.
Семья Максима стала меньше, забот стало больше. Зима стояла холодная, вьюжная, снег засыпал хаты по самые трубы. Максим с Мишей откапывали порой до обеда, а откапывать было что: надо хату откапывать, пригон, где скотина стоит, колодец, чтоб воду в хату носить, скотину напоить. Трудно со снегом бороться, одно только радовало - весной будет влаги много, урожай будет, травы сенокосные пойдут. Так они жили-поживали, но добра не наживали.
После отказа Максима вступать в колхоз, к нему перед посевной пришли колхозные активисты с председателем сельсовета и потребовали отдать зерно, так как колхозу не хватает для посева и вообще в стране голод, хлебопоставки колхоз не выполнил, а единоличники да кулаки недобитые жируют – Советская власть этого не допустит. Выгребли все до крохи, можно сказать под метлу все начисто забрали. Максим метался по двору, размахивая руками: - Что же вы делаете? Я сам своими руками все это заработал и что положено уже сдал – вот справка! – показывал он им, но ничего не помогло.
Подвода, груженная зерном, выехала со двора. Прасковья с Марусей плакали, Миша глядел на все происходящее, ничего не понимая, и слезы стояли у него в глазах. Максим утром пошел в конец огорода, где у него был припрятан мешок пшеницы на черный день, но его там не было. Наверное, забрали, думал он, но в огород не ходили, значит, кто- то его украл.
Страшно стало Максиму, что делать, как дальше жить, чем теперь семью кормить. - Без хлеба не протянуть, помрем, - слезы сами собой потекли из глаз. Благо хоть он один на огороде, никто не видит его слабости. Начались тяжелые для Максима дни в заботах как прокормиться. Он знал, что он не один такой, многих мужиков единоличников, кто не вступил в колхоз, ободрали как липку, забрав все.
Максим в таком же плачевном находился положении, как и многие. Посадили огород. Прасковья с Марусей колдовали над каждой грядкой, хотелось, чтобы все выросло, ведь кроме огорода у них ничего не было.
Неделю назад приходили опять и забрали коней, скотину и весь инвентарь, включая лобогрейку и все для подъема колхозного хозяйства. Как объяснили Максиму и он должен понимать, что это дело не только колхозное, но и государственное и если он этого не понимает, то, как непонятливому, объяснять будут по другому. Конечно, Максим знал, что делают с непонятливыми. Их выгоняют из села, потому как власть сейчас такая. А как же ему, уже не молодому, с семьей жить, никто не хотел понять – это дело не государственное, его личное. А личное никого не волновало, включая государство.
Начался голод. Хлеба практически не было. Прасковья из крупиц муки, картошка еще была, делала лепешки, добавляя отруби. Так и тянулись. Миша с Марусей после уборки хлеба ходили в поле собирать колоски. А мать, вышелушив зерна из них, толкла в супе и варила кулеш. Ничего вкусней этого кулеша, казалось, во всем белом свете не было. Но и с убранного поля гоняли, не разрешали собирать колхозное зерно, хотя оно скоро уйдет под снег и, конечно же, пропадет, но нельзя. Все, что можно Максим сменял на зерно, а то и просто на кусок хлеба, что бы хоть как то выжить. Миша, не смотря на голод и холод, ходил в школу, так настоял отец.
Весной тридцать второго года, чтобы как то выжить, Максим с Прасковьей на лошади Макара, брата Прасковьи, поехали на заработки в село, которое находилось недалеко от Алейска. Там выращивали свеклу для Алейского сахарного завода. Детей оставили одних, наказав Марии, что бы иной раз приглядывала за ними. Прасковья работала в столовой, а Максим на конной повозке возил, что придется. А когда свеклу выкопали – отвозил ее на сахарный завод. Так они и проработали все лето, надеясь в душе, что подзаработав, как то протянут, выживут.
Миша с Марусей перебивались кое-как, голодно, трудно было им. Мария иногда, потихоньку от мужа, так как в колхозе тоже жилось не сладко, приносила им поесть – так радости не было предела. Прошло лето, вернулись домой Максим с Прасковьей. Заработали они не много, но все, же привезли домой муки с тамошней мельницы – теперь будет что есть.