- Мама, это здесь? – обернулась Лена. – Три километра уже проехали.
Сидевшие сзади мама со старшей дочерью повернули головы вправо. Нина попыталась уловить хоть какие-нибудь признаки деревни под названием Николаевка, но заросли у обочины были такие же густые, как и на протяжении всей трассы от родного поселка. Однако младшая дочь, уловив мамин неуверенный кивок, быстро скомандовала мужу:
- Костя, стоп!
Костя послушно затормозил. Машина, проехав несколько метров, остановилась как раз возле узкой тропинки, спускавшейся от шоссе вниз. Дочери помогли маме выбраться из машины и теперь стояли, осматриваясь. Вдоль шоссе, в нескольких метрах от него, текла мелкая речушка. Тропинка упиралась в неё, потом снова виднелась на противоположном берегу. Ближе к воде густо росла осока. Роса уже высохла, и кузнечики, сидевшие на верхушках стеблей, дружно стрекотали во славу предстоящего жаркого июльского дня. Однако солнце еще не припекало сильно, а легкий ветерок приносил желанную прохладу. Нина глубоко вдохнула наполненный луговым ароматом воздух, посмотрела вверх на редкие облака, лениво плывущие в высоком прозрачно-голубом небе, и позабыла о цели предстоящего похода… «Вот она вечность!»
Её праздные мысли прервала Лена:
- Кажется, там брод. Резиновые сапоги, надеюсь, все взяли? Переобуваемся и в путь. – И продолжила деловито. - Я двинусь первой, ты, мама, - за мной, будешь подсказывать, куда идти. Нина, а ты за мамой – подстраховывай, если что…
Старшая сестра вдруг спохватилась: - А как же Костя?
- Костя, ты разве не с нами? – подключилась мама, заглянув в машину.
- Нет, Клавдия Ивановна, я вас здесь подожду. - Костя встретился глазами с женой – Лена, похоже, не возражала - и извиняюще улыбнулся тёще. - Посплю пока, не выспался после вчерашнего застолья…
Накануне вечером действительно засиделись допоздна. Традиционно приезд в родительский дом сопровождался долгими вечерними посиделками. Посуду со стола уже убрали, детей уложили спать, но расходиться не хотелось. Днем ходили на поселковое кладбище – вот уже почти год прошел, как умер папа, и естественно, разговор пошёл о том, что пора было поставить памятник. И бабушке с дедушкой не мешало бы заменить осевшие дубовые кресты. Долго обсуждали, какой камень прочнее – гранитный или мраморный. Мама заявила, что ей все равно, но если хотите, чтобы у папы был гранитный, то пусть и ей такой же... потом… И окончательно загрустила. Нина поспешно сменила тему:
- Мам, прости, что допытываюсь, но мы так мало знаем о твоем детстве, твоих корнях. Почему? Папа был более разговорчивым. И записки оставил - для нас, для потомков. Слушай, может, и ты начнешь писать? И занята будешь, и отвлечёшься немного. Например, что мы знаем о твоих бабушках и дедушках, наших прадедах? Ну, ладно, об одном прадеде информация в интернете есть - крупным землевладельцем был в Наруксове. А о других? Ни фотографий не осталось, ни дат рождения и смерти… Хотя бы где они похоронены?
- Вот ты, Нина, интересуешься, молодец, а я, каюсь, мало расспрашивала. И мама моя сама мало говорила… Выходит так, что выросла Иваном, не помнящим родства, о чём сейчас жалею, - вздохнула мама. – Да только жизнь была тогда другой. Не любили её вспоминать. Да и опасно было рассказывать в советское время. Даже от тебя скрывали, что твой дедушка сидел…
- Да-да, я подростком была, когда узнала - случайно бабушка проговорилась. Сказать, что была потрясена, мало… Образцовая пионерка, председатель совета отряда, а тут такое тёмное пятно…
- Видишь, и ты стыдилась. А каково было нам, его детям? Сверстники обзывали кулаками, били… Моему папе в наследство от отца, Василия Александровича Сонина досталась мельница, да каменный дом. Богатый отец успел умереть в годы НЭПа, и за всё пострадал сын… В тридцатом году папу забрали, а маму выгнали из этого дома. С четырьмя малолетними детьми. Три года мне тогда было, Вере, старшей, - восемь лет, Наде – шесть. А Тоне, самой младшенькой – всего год. И свекровь пострадала – на старости лет осталась бездомной вдовой. Как выселяли – не помню. Зато запомнилось жильё у родственников, очень бедных. Мы спали все на кухне, на полатях, под потолком. Совсем маленькая была, но осталось смутное видение, как во сне – корова рядом привязана к потолку… Уже когда повзрослела, мама подтвердила, что не сон, что действительно так было. К весне кормов мало оставалось, и обессиленную от голода корову помещали в тепло. Стоять она не могла, а как доить-то - лежачую? Вот и подвязывали.
- Ужас какой! Как только вас приютили – при такой-то голодухе!
- Конечно, долго нигде не задерживались – в тягость были. Потом мама устроилась работать – пекла хлеб в школьной столовой. Жильё своё со временем появилось – крохотная избушка, короче, банька.
- Да-да, бабушка тоже как-то рассказывала, что вы в бане жили. И еще признавалась, что украдкой тесто приносила с работы – за пазухой. И что картошку ходили собирать на чужих огородах – уже после того как выкопали…
-. Своего огорода не было, и мама всех нас с собой брала – на добычу. Из еды одна картошка и запомнилась. И осенью собирали, и потом весной – мороженую, полусгнившую. До сих пор помню её противный вкус. Как мы выжили – уму непостижимо! А еще помню, как на базарной площади подбирала с земли вишневые косточки и грызла их, добывая оттуда ядрышки. Сколько было лет, с кем была, может, и одна – не помню.
- Бедная мамочка, - у Лены увлажнились глаза. - Ты что, беспризорной была?
- Почему беспризорной? Мама строгой была. И нужда еще – строгий воспитатель. Одно время жили у папиной старшей сестры, муж у неё погиб на гражданской. Избушка маленькая, у нее трое детей и еще свекровь. Да нас пятеро… Как мы размещались такой оравой – одному Богу известно! Хорошо помню конник - большую деревянную кровать у порога. Прибитую к стене. Вот на ней все дети и спали и играли, уж не знаю во что, только не сходили с неё с утра до вечера. А всё потому, что боялись иконы – особенно после маминых слов: «Сидите тихо, не балуйтесь, Боженька всё видит и расскажет мне». Она уйдет, а я начинаю глядеть на Бога. Он - на меня. Начну передвигаться к краю кровати – он всё равно смотрит на меня… Так и уверовала, что он вправду всё видит!
- А ваша бабушка, почему не присматривала за вами? Ты говорила, что её тоже выгнали вместе с вами…
- Бабушка, Матрёна Васильевна с нами не жила – негде было ночевать. Тоже скиталась, как и мы, по своим детям – те по очереди передавали её друг другу. К счастью, их не раскулачили… А нас она навещала часто. Я её очень хорошо помню. Добрая была… Учила молитвам, до сих пор знаю наизусть «Песнь Пресвятой Богородице». Единственная бабушка, которую успела застать живой! Умерла по нелепости. Пошла к нам – мы тогда уже из Наруксова сюда переехали. Зимой, по морозу, пятнадцать километров пешком… Видно, несладко жилось ей у родных дочек, раз к невестке тянулась… А одета была легко, не по погоде. Шаль, короткий ветхий зипун, да длинная юбка – вот и вся одежда. Тут же и слегла, как добралась. А через две недели здесь и похоронили …
- Здесь? – ахнула Нина. – А почему мы не знаем? И никогда не заглядываем к ней, когда ходим на кладбище?
- Так это поселковое кладбище. А бабушка умерла еще до войны. Завод только построили, посёлок новый, жители новые. Если и приходилось кого хоронить, то отвозили в Николаевку, это в трёх километрах отсюда…
- Насколько я знаю, в Николаевке теперь никто не живет…
- Верно, но кладбище-то осталось… Вот ведь, маленькая еще была, а те похороны помню. Сначала часто ходили на могилу… Потом началась война, другие горести… Забывается всё, или хочется побыстрее забыть, особенно плохое. – Погрузившись в свои мысли, мама замолчала…
Лена воспользовалась паузой:
- Что-то ты, мама, опять слишком расстроилась. Пора заканчивать разговор, да по постелям… Предлагаю вот что. Давайте-ка завтра съездим в Николаевку! – И обратилась к мужу – тот уже поднялся из-за стола:
- Костя, ты как? Слабо тебе встать рано утром, да отвезти нас?
…Брод оказался мелким – воды по щиколотку. Вскоре тропа привела к покосившемуся от старости дому. Судя по всему, единственному в ближайшей округе. У дома рос бурьян, однако Нина заметила в окнах герань:
- Вот тебе и безлюдная деревня! Мам, ты не знаешь, кто здесь живет?
- Не знаю… Может, наследник какой из города возвратился, а может, бомж какой. Сейчас немало пришлых людей и в нашем посёлке обитает – с тех пор как завод развалили в девяностых. Свои-то жители уехали в поисках работы, зато беженцы появились…
Сразу за домом тропа кончалась. Впереди простиралось поле –лиловое от дикорастущих люпинов. Путницы остановились, завороженные открывшейся красотой.
- А когда-то здесь рожь росла, - вздохнула мама. – Колхоз был.
- Скоро жарко будет, а до кладбища еще далеко, - заторопилась Лена. – Куда дальше идти?
- Видишь, впереди деревья виднеются, в два ряда растут как аллея? Раньше это была главная деревенская улица… Минуем её, повернем направо, и дальше путь на кладбище. Оно тоже отсюда хорошо видно, как лесочек густой…
Лена мысленно провела от себя до кладбища диагональ и заявила:
- Пойдем напрямик. Через поле - так короче… Вы не против? – и решительно ступила в заросли люпинов. Мама послушно последовала за ней. Нина, выждав дистанцию, пошла по протоптанному и сразу ощутила неловкость, что маме тяжелее идти. Но на предложение поменяться мама отмахнулась: - Я привычная к ходьбе, лишь бы ты не отставала…
Через какое-то время Нина действительно стала отставать. Не потому, что устала, а просто отвлекалась – то на бабочек необыкновенных размеров, то на часто попадающиеся по пути жёлтые поляны зверобоя и белые – ромашек. Уже с охапкой цветов в руках услышала вскрик сестры, бросилась догонять.
- Что случилось?
- Гадюка! Не подходите близко! – Застывшая на месте Лена смотрела на ноги. Но змея уже исчезла в траве, по-видимому, тоже испугавшись людей.
А мама уже успокаивала:
- Может, и не гадюка это, а уж... И потом, мы же в сапогах.
Приключение взбодрило, и остаток пути до кладбища прошёл незаметно. На подходе всё чаще стала встречаться в траве земляника, а когда вошли в ворота, то остановились как завороженные. Никакого бурьяна, только ягоды сплошняком - на могилах, между оградами, на дорожках. Невозможно шагу ступить без того, чтобы не раздавить… «Кладбищенской земляники крупнее и слаще нет», - машинально процитировала Нина, и увидев мамин вопросительный взгляд, улыбнулась:
- Да не пробовала я, сама знаешь, что у меня аллергия.
Мама понимающе кивнула: - Чьи-то стихи? - И продолжила искать глазами, куда идти дальше.
Могила оказалась совсем рядом. Высокая, темно-серая от старости деревянная ограда, покрытая белесоватым мхом. Тронь – рассыплется… Внутри два полусгнивших креста, глубоко ушедшие в землю. И густо растущая земляника… Точно такие же могилы были разбросаны по всему кладбищу – древние почерневшие ограды, древние кресты…
- Как ты определила, что именно эта? – спросили с сомнением дочери, стоя у захоронения.
- Ну, во-первых, недалеко от ворот. Во-вторых, ограда – без дверки. А в-третьих – два креста. И, наконец, я сюда не раз ходила… - ответила мама, вытаскивая из карманов конфеты и печенье и просовывая их сквозь редко прибитые планки ограды.
И тут Нина вспомнила, что у неё в руках цветы и тоже просунула их внутрь. Не удержалась от критики:
- А почему нет дверки? И почему такая древняя ограда?
- Раньше и этой не было. Уже потом, спустя много лет молодые зятья поставили – два Николая, мужья моих сестёр Тони и Нади. Хотели угодить тёще, да не сообразили насчёт дверцы. Но зато, какой прочной оказалась – уже больше пятидесяти лет стоит!
- А два креста почему?
- Так Геночку потом сюда положили . Он ведь родился вскоре после того, как умерла его бабушка.
- Как здесь? – изумились дочери. Про своего брата мама рассказывала часто, но то, что он похоронен здесь, оказалось для них шоковой новостью.
- Да, здесь, - подтвердила мама и продолжила воспоминания:
- Папа вернулся из ссылки, здесь нашёл работу. Жилье в бараке дали. Его ведь досрочно отпустили. Беломорканал строил… Солженицын описал это и назвал Гулагом, каторгой. А отцу, после кулацкой жизни, там было хорошо. Трудился хорошо.. Плохо было тому, кто не умел работать. Говорил, что кормили вдоволь, одевали тепло. Восьмичасовой рабочий день – у родного отца-то от зари до зари… Да еще кино по выходным! Говорил, была бы моя семья со мной, там бы и остался... Потом братик родился. Хорошенький такой… Как папа радовался сыну! Окрестили Геннадием. Да не судьба! Роды были на дому, пуповину неправильно перевязали, и через две недели Геночка умер. От заражения крови… Как мы все плакали тогда! Особенно папа…
- Сколько лет ему сейчас бы исполнилось? – Нина пыталась справиться с острой жалостью к своему маленькому умершему дяде, но глаза всё-таки намокли…
- Лет на десять меня помладше. Мне – восемьдесят пять, вот и считай сама…
Видение семидесятипятилетнего дяди успокоило, и вытирая слезы, дочь спросила, знает ли мама, кто еще лежит на этом кладбище.
- Учительница одна из нашей школы где-то здесь покоится, кто-то из заводского начальства, еще довоенного, но в большинстве - местные, николаевские… А в соседней могиле – священник по фамилии Добротворский… Так что, место, где лежат Матрёна Васильевна и её внучек, святое получается…
- Погоди, - встрепенулась Нина. – Уж не тот ли Добротворский, о котором папа в своих воспоминаниях писал? Полдеревни отказались в колхоз вступить, и их в Сибирь сослали. А священник тогда тоже за своими прихожанами добровольно пошел.
- Да, тот самый. Вернулся незадолго до войны, жил у дочери, помнишь учительницу Антонину Дмитриевну? Жаль, недолго прожил после ссылки… - и мама продолжила со вздохом: - Русскую историю можно изучать тут…
Возвращаться назад по проложенной тропе было легче. Мама не отставала от Лены - прямая осанка, шаг бодрый…Глядя ей в спину, Нина подумала: «Разве дашь ей восемьдесят пять? Три дочери, два сына…Внуки, правнуки… И все унаследовали её стать. Особенно Таня»…
Вспомнив об отсутствующей средней сестре, спросила:
- Мам, а ты сходишь сюда ещё как-нибудь? Когда Таня приедет? Она ведь впечатлительная, и ей бы в первую очередь здесь надо побывать… И Володе с Сашей…. Как жаль, что редко удаётся сразу всем вместе встретиться!
- Зато я реже остаюсь одна, – на ходу возразила мама. – То одни приедут, то другие… Я как на курорте живу, от всей домашней работы меня избавляете. Всех благодарю за внимание и заботу. Спаси вас Бог за всё! - И продолжила как заклинание:
-. Только бы здоровье не подвело, только бы не подвело… Сейчас я чувствую себя хорошо. Давление нормальное, настроение хорошее. Радуюсь. Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет солнце!!!
…Через три с половиной года мамы не станет. До последнего мига Нина держала её за руку и слушала, как она, в беспамятстве, то зовёт умерших родителей, то без конца произносит молитву Богородице…
Кто знает, может в те последние часы дух её бабушки тоже незримо витал у изголовья?
Дети похоронят её на поселковом кладбище – где покоятся мамины родители. И их папа. Дорога к этому кладбищу не зарастает, посёлок пока живёт…
И еще остался мамин дневник. Чтобы помнили…